Текст книги "Хедин, враг мой. Том 2. «…Тот против нас!»"

Рандгрид глядела на отца.

Лицо Старого Хрофта казалось выкованным из стали. Не дрогнет щека, не моргнёт глаз. Руки опущены на подлокотники трона, застыли, замерли, но в них нет напряжения, испуга или гнева.

«Он должен, ну должен же он наконец что-то сделать! К Древним возвращается сила, может, теперь они поквитаются с этой Гулльвейг, раз за разом оказывающейся у них на пути?!»

Однако О́дин молчал. Смотрел прямо в лицо Гулльвейг и молчал. А Райну охватывал сейчас жгучий стыд – пустой Асгард со всё ещё не живыми по-настоящему асами казался нарумяненным трупом в нарядных одеждах, приготовленным к бальзамированию…

Пальцы Райны тискали эфес, однако она пыталась сохранять ту же невозмутимость, что и отец. Поистине, им ещё предстоит научить незваных гостей уважению – чтобы входили как подобает, по вежеству, а не возникали внезапно из ниоткуда, словно ввалившись в придорожный трактир. Эх, эх, нет больше ни множества эйнхериев, ни стражи…

Да и асы, получается, до конца ещё не вернулись.

Кажется, если Гулльвейг не растерялась, то, во всяком случае, её изначальный план дал трещину.

– Отчего ты молчишь, могучий О́дин? Тебя не занимают принесённые мною вести?

И вновь Отец Богов промолчал. Лишь поднялась его правая рука с выставленной ладонью.

Гулльвейг осеклась. В огромном зале воцарилась тишина, Ас Воронов глядел в глаза незваной гостье, а она глядела на него, словно бросая вызов.

Наконец О́дин заговорил, и слова его не были речью учтивого хозяина.

– Я слишком долго терпел твои визиты, Гулльвейг. Больше в мой дом без приглашения ты не зайдёшь.

Райна успела заметить презрительно дрогнувшие губы гостьи, прежде чем гримаса исчезла, уступая место привычно-фальшивой улыбке. Гулльвейг, похоже, собиралась ответить колкостью, но с уст её не сорвалось ни единого слова.

Потому что неведомая сила начала медленно, но неуклонно выталкивать её прочь из огромного зала, прямо к дверям.

Гулльвейг огромным усилием постаралась скрыть изумление. Её латные сапоги упёрлись в каменный пол, железо заскрежетало по граниту, но ничего не помогало. Выставленная ладонь Отца Дружин словно толкала и толкала её в грудь, пока Гулльвейг не оказалась уже на самом пороге.

– Погоди! – взмолилась она наконец. – Погоди, Ас Воронов!

– Вступи в мой зал, как положено почтительной гостье, Гулльвейг.

– Это глупо! Глупо! – Она топнула ногой. – Армия волшебницы Сигрлинн уже на ближних подступах, а ты забавляешься играми во владыку мира! Ты ещё не он, О́дин, ещё далеко не он! А без моей помощи – не станешь им никогда, обратишься в прах и пепел! Волшебница Сигрлинн – это не мягкотелый Хедин. Она не оставит от твоего Асгарда даже углей! Не из чего будет возрождать, да и некому!

– Я знаю Сигрлинн очень давно. Она не сделает этого.

Райна скрипнула зубами. Вместо того, чтобы заставить Гулльвейг таки выполнить его приказ, отец ввязался с ней в разговор.

– Они будут здесь совсем уже скоро! – надрывалась Мать Ведьм.

– Войди, как надлежит, – непреклонно бросил О́дин.

Красивое, выпавшее из времени лицо Гулльвейг исказилось.

– Хорошо. – Она едва сумела совладать с яростью. – Будь по твоему слову, великий бог О́дин. В конце концов, это твой дом.

…И да, второй раз она вступила в Валгаллу, низко склонив голову и почтительно сложив руки перед грудью. Опуская взгляд, она тихим, униженным голосом испрашивала разрешения великого бога взойти под его крышу.

Райна усмехалась про себя – Гулльвейг, похоже, несмотря на прожитые века, была горда и к подобному унижению оказалась не готова. Слова задевали её и ранили, хотя, казалось бы, при её-то опыте ничто произнесённое вслух вообще не должно было её затрагивать.

Однако затрагивало.

И заговорила она, приблизившись к трону, робко, почтительно, тихим голосом.

– Великий О́дин есть хозяин своему Асгарду. Я же лишь хотела напомнить, что начато небывалое дело, возник союз меж Дальними и Древними, союз, предсказанный давным-давно…

«Кем это, хотела б я знать?» – едва не выпалила Райна.

– Победа близка, как никогда, – шелестела Гулльвейг. – Великий бог О́дин принял помощь Дальних, вывел своих сородичей, теперь надо лишь удержать добытое!

«Интересно, – подумала валькирия. – У нас только что побывал сам посол Дальних. Следом за ним появляется Гулльвейг. Если они заодно – то зачем оба кинулись сюда? Хватило б одной Матери Ведьм. И что им за дело до судьбы Асгарда? Даже если волшебница Сигрлинн сотрёт его с лица земли? Что изменится?

Или им непременно нужна война Старого Хрофта с Хедином Познавшим Тьму и Ракотом?

Ракотом, м-м-м…» Сердце Райны встрепенулось, а щёки слегка порозовели.

– Благодарю за предупреждение об опасности, Гулльвейг, – ровным голосом проговорил Старый Хрофт, глядя поверх склонённой головы Матери Ведьм. – Нам нечем тебя угостить, мы ещё не пировали в этих залах. Но…

– Великому О́дину нужно встать и защищать свои владения, – перебила Гулльвейг. Напряжена, губы в постоянном движении. Ей очень, очень надо, чтобы Асгард выстоял.

– Великий О́дин поступит по своему разумению. Ты можешь быть свободна, Гулльвейг.

Она выпрямилась, сжимая кулаки.

– Позволь мне тогда хотя бы обнажить мой собственный меч и встать рядом с тобой!

– Ничего обнажать не придётся. – О́дин говорил негромко, с пугающим спокойствием. – Но ты вольна поступать, как заблагорассудится, гостья Гулльвейг. Алчешь сражения – сражайся. За пределами дома моего ты вправе творить, что пожелаешь.

Гулльвейг помедлила, кусая губы. Казалось, Отцу Богов удалось если не поставить её в тупик, то, по крайней мере, смутить. Райна не понимала, почему – словно загадочную Мать Ведьм послали сюда проверить, подтвердить что-то, а оно не только не подтверждается, но и оборачивается своей полной противоположностью; и Гулльвейг решительно не понимает, что с этим делать.

– У меня молот твоего старшего сына, – проговорила она наконец, с некоторой неуверенностью, словно пробуя тонкий лёд. – Ты не забыл об этом, Отец Богов?

– Я ни о чём не забываю, Мать Ведьм.

Гулльвейг явно ожидала продолжения, однако его не последовало.

– Ты… тебе… он не нужен Асгарду? Чудесное оружие, пережившее – благодаря мне! – все эпохи Упорядоченного? И теперь, когда к Древним возвращается сила, могущее, быть может…

– Молот моего старшего сына вернётся к нему в должное время, – мерно ответил Старый Хрофт. – Каких ещё моих ответов ты алчешь, Гулльвейг? И отчего никогда не отвечаешь сама?

– Тебе не нужны мои ответы, Отец Богов. Ты ведаешь всё и сам. Дальние явились к тебе на поклон. Поставь условия, они дадут тебе всё.

– Дальние обещали привести сюда, ко вратам Асгарда, рати Древних Богов. Я согласился их возглавить, но лишь когда Дальние соберут их.

Гулльвейг покачала головой.

– Тебе предлагают власть над всем Упорядоченным, великий О́дин. Власть над всем Упорядоченным.

– Спасибо, Гулльвейг. Повторять не обязательно, я и в первый раз прекрасно тебя слышал, – хладнокровно отозвался Отец Дружин.

– Ты отказываешься? – отшатнулась Мать Ведьм.

– Кажется, ты собиралась бросить вызов волшебнице Сигрлинн, – поднял бровь отец Райны. – Надеюсь, решимость твоя не истаяла.

– Погоди… О́дин… мы же с тобой… – Голос Гулльвейг дрогнул.

– Да, мы с тобой были весьма довольны друг другом в одной уединённой пещере на тёплом морском берегу, – спокойно и буднично сказал Старый Хрофт. – Я, видишь ли, никогда не отказывался любить красивых женщин. И принимать от них дары, ибо они хотели, чтобы я сохранил что-то от них. Прости, мне пришлось расплавить твой подарок.

– Я… знаю… – И Райна с изумлением увидала, как мучительно, до самых ушей, краснеет загадочная, непонятная, невесть кому служащая Мать Ведьм. – Но я думала… что власть… что возвращение силы…

Она растерялась. Точно. Старый Хрофт должен был заглотить наживку, а вместо этого…

А вместо этого он спокойно сидит и ждёт, пока армия волшебницы Сигрлинн приближается к Асгарду Возрождённому.

– Власть и сила, Гулльвейг, это ещё не всё.

– Пустые слова, О́дин. Сила и власть – это всё. Это жизнь, это возможность существовать. Все прочие – лишённые силы и власти – будут стёрты в пыль.

– Тобой, Мать Ведьм?

– Нет. – Она тяжело дышала, кулаки сжимались и разжимались. – Естественным током магии, свободной силы, подчиняющейся тем, у кого достанет жестокости отдать ей нужные приказы.

– Превосходно. Сигрлинн уже близко. Поторопись, Гулльвейг.

– Власть! Над! Всем! Сущим! – Эти слова она уже выкрикивала. – Что тебе непонятно, О́дин?! Сокруши Хедина с Ракотом, выполни условия Дальних – и Упорядоченное твоё!

– Мне вполне хватит Асгарда, если удастся оживить его окончательно.

Гулльвейг покачала головой, словно не в силах поверить услышанному.

– Ты ждал столько лет – только ради этих стен?

– Ради асов, – коротко поправил её Хрофт.

Мать Ведьм больше ничего не сказала. Резко развернулась на каблуках и с грацией, которой словно бы и не мешала сталь доспехов, исчезла за дверями Валгаллы.

– Отец! – сорвалась с места Райна.

– Всё хорошо, моя Рандгрид. – О́дин поднялся, мощный, грозный, несокрушимый… впрочем, точно так же выглядел он и перед Боргильдовой битвой. – Всё хорошо. Жди. Жди и ни в коем случае ни во что не вмешивайся.

– Но, отец…

– Ни во что не вмешивайся, – внушительно повторил Старый Хрофт. – Всё идёт по плану.

– Хорошо, владыка, – поклонилась валькирия. – Отец, а остальные асы… когда ты вернёшь их к жизни? К настоящей жизни? И… у меня к тебе просьба.

– Просьба? – нахмурился Отец Дружин.

– Да. Ты разве не почувствовал, что я пришла не одна?

– Не одна? – Брови Старого Хрофта сошлись.

– Да, отец. Я не могла освободить твою супругу Фригг, моих единокровных сестёр, других асов – и оставить в царстве мёртвых мою мать!

– Твою… – поперхнулся О́дин, брови его теперь лезли вверх. Он, похоже, с трудом удержался, чтобы не разинуть рот.

– Сигрун, мою мать. Дочь великана Хримвальди. Ты забыл о ней, отец?

Хрофт молчал.

– Ты привела сюда призрак твоей матери? – произнёс он наконец.

– Да, отец. – Райна не опустила глаз, хотя гнев О́дина уже невозможно было не замечать.

– И не сказала мне ни слова.

– Я не могла её оставить!

– А матерей своих сестёр?

– Я их не знала, отец! Как могла я найти их, если мне неведомы даже их имена?

– Тебе не следовало этого делать.

– Быть может, я не спросила твоего совета заранее, отец. – Гнев закипал уже и у Райны. – Но оттуда, из владений Демогоргона, дозваться до тебя не смог бы никто, даже Дух Познания. Я не могла…

– Чего же ты хочешь теперь, дочь моя? – угрюмо спросил Ас Воронов.

– П-понятно чего, отец. Чтобы ты вернул маму к жизни, как ты вернул остальных асов.

– И ты уверена, что я смогу это сделать?

– Конечно! Ведь другие асы – вот они! Прямо передо мной!

– Дочь! – Старый Хрофт тяжело вздохнул. – Дочь моя, почему ты – валькирия – жила, не зная власти времени над собой, а Сигрун, твоя мать – умерла?

– Потому что… потому что я – твоя дочь?

– Верно. А время не властно над нами потому, что мы – первичные искры дыхания Творца, коснувшиеся плоти молодых миров. Искра эта жива в нас, и даже Ямерт с его присными не смогли её погасить. Я воссоединил души асов с новой плотью. Я высвободил их пленённые искры, след огненного толчка, дарованного Творцом…

– Но для моей матери ты сделать этого не можешь? – перебила Райна.

– Призраков можно наделить плотью, – в свою очередь перебил Старый Хрофт. – Хедин Познавший Тьму умел делать это особенно хорошо. Но ты хочешь не просто ведь плоти, ты…

– Думаю, моя мать будет счастлива любому телу, – яростно бросила Райна. – Сделай это, отец. Она ведь ждала так долго. Ждала в царстве мёртвых. Знала, что дороги назад нет… а всё равно ждала, потому что пока помнишь себя живой – надеешься, несмотря ни на что. Домен Демогоргона, хоть и не ровня нашим залам Хель, но тоже не слишком радостное место.

Хрофт долго молчал. Молчал, пока стены Валгаллы не дрогнули вдруг, и Отец Богов не сощурился, глядя, казалось, прямо сквозь брёвна и камень.

– Сигрлинн здесь… Что ж, Рандгрид, я сделаю, что смогу.

– Если воинство Сигрлинн достигло Асгарда, то не позволишь ли ты, отец…

– Нет, не позволю, – покачал он головой. – Если хочешь, чтобы я и впрямь вернул тело Сигрун, – ничего не делай. Только смотри.

Райна несколько мгновений глядела прямо в глаза Асу Воронов. Хотела сказать, что не для того прошла сквозь смерть, не для того поднималась на самую вершину Мирового Древа, к Оку Творца, чтобы теперь перекидываться пустыми словами.

Что все хитрые планы не стоят того, чтобы из-за них её мать оставалась бесплотным духом и с ней даже нельзя было говорить так, как дозволялось в царстве Демогоргона.

Но вместо этого она лишь поклонилась и, следом за Гулльвейг, шагнула за порог Валгаллы.

* * *

Мать Ведьм сражалась мастерски, не могла не признать Райна. Когда над золотыми щитами, которыми была выложена крыша Валгаллы, воспарил призрачный, сотканный из множества молний двойник Мьёлльнира, у неё перехватило горло.

Но явившаяся под стены Асгарда волшебница Сигрлинн не шутила. Бедняга Фенрир угодил в сеть; молот Тора, обрушившийся на чародейку, рассыпался множеством сияющих росчерков-молний и исчез. Огненный вихрь, которым обернулась Сигрлинн, разбрасывая вокруг себя обгорелые, спёкшиеся и дымящиеся комья земли, упрямо, неуклонно, неостановимо продолжал надвигаться на ворота.

Бедолага Фенрир, похоже, понял, что с Ночными Всадницами шутки плохи. От обожжённой морды его валил дым, остро пахло палёной шерстью. Он не сдавался, однако ведьмы осторожно и без лишнего риска теснили и теснили его, отрезая дорогу полыхающими сетями.

Рыцари в белой броне торопились за Сигрлинн. У них не было осадной снасти – верно, чародейка собиралась просто проломить стены крепости.

Огромный волк меж тем, рыча, пытался рвать сети, пытался достать мучительниц одним прыжком, однако добивался лишь новых обожжённых полос на морде и боках, а ведьмы, ловко расступаясь и уворачиваясь, отгораживались огненными стенами.

Братца требовалось спасать, и притом немедля.

Но отец велел…

Едва ли великий О́дин обрадуется, если сын Локи падёт в этой неравной схватке!

У ворот Асгарда Гулльвейг и Сигрлинн вновь стояли лицом к лицу, или, вернее, это Мать Ведьм стояла лицом к огненному вихрю.

Что отец задумал? Чародейка настроена вполне решительно; и не похоже, чтобы для Гулльвейг эта схватка оказалась лёгкой прогулкой.

Фенрир вновь взвыл, жалобно и с отчаянием; волк-исполин, храбро бившийся с чудовищами подле врат Демогоргона, несмотря на рост и силу, уступал натиску магии.

Видать, особая это была магия, мелькнуло у Райны.

Райна больше не колебалась. Фенриру отцов запрет оказался не указ, если, конечно, отец вообще ему что-то запрещал; но спасать чересчур решительного братца, кроме неё, больше некому.

Воительница поправила альвийский меч у пояса и, перепрыгивая через три ступеньки, бросилась вниз с парапета.

* * *

Что-то шло не так.

Нет, не «что-то». Не так шло всё, и Ракот Восставший, стоя подле Кипящего Котла, чувствовал это острее, чем когда бы то ни было. Он возвращал старую и почти забытую часть себя, своей памяти, своей самости.

Быть Владыкой Тьмы когда-то получалось у него совершенно естественно.

Нависая чёрным вихрем над Кипящим Котлом, стягивая к себе эманации Тьмы, Ракот отчётливо ощущал, через что он переступает.

Через тихое, лишённое богов существование Упорядоченного, по которому порой отправлялся погулять черноволосый варвар с голубыми глазами. Упорядоченное, живущее само по себе, где Восставший с Познавшим Тьму лишь гасят самые крупные пожары, предоставляя смертным и бессмертным обитателям Сущего справляться с остальным самостоятельно.

Рождались и гибли миры, но Хедин и Ракот следили лишь, чтобы никто не развязал в Упорядоченном слишком уж большую войну. Удерживали Неназываемого в клетке, следили за Спасителем.

Этому приходил конец.

К добру ли, к худу ли, но приходил. Попрятались в какие-то дыры и норы свергнутые, но оставшиеся жить Молодые Боги, а управляться со всеми прочими всё-таки, похоже, куда сподручнее во главе Тёмных Легионов, а не в одиночку, или, как любит названый братец – с немногими избранными подмастерьями.

Это не сработало. Свободы оказалось слишком много. Затаившийся враг набрал силу и показал, что старыми способами с ним не справиться. Брат Хедин мечется, словно птица в клетке – однако он именно что в клетке.

Её пора ломать.

Тёмная пуповина, уходившая от Кипящего Котла, дрожала, словно туго натянутая струна. Она продолжала высасывать силу из Источника, но теперь уже неровно, толчками – словно там, в глубине, билось огромное сердце.

Тёмный зов расходился волнами от Кипящего Котла. Извергаемая им сила – достояние всего Упорядоченного, но вот эманациями Тьмы мог повелевать только он, Ракот. И сейчас, задыхаясь от напряжения, он творил и творил, – творил, забыв обо всём. Творил, наслаждаясь возвращением себя прежнего. На самом деле, конечно, не прежнего. Не было Обетованного, которое требовалось взять. Имелось Обетованное, что требовалось защитить.

После приснопамятной битвы на Хединсее он никогда не прибегал к помощи своих чудовищ. Честный меч, честная сила, честная схватка. И хитроумный брат Хедин, всегда знавший, куда вонзить крошечную иголку, чтобы свалить любого исполина.

Что ж, время иголок закончилось.

Быть Властелином Тьмы, которым пугают детей во множестве миров, кого называют лютым врагом добра и света, не так-то и сложно. Путь прям и прост – атакуй. Где-то там, вдали, сияющая цитадель Молодых Богов, и до неё надо дойти, невзирая на потери.

Быть Властелином Тьмы, когда тебе надо точно знать, на кого направить орды голодных чудовищ, и как добиться того, чтобы на алтарях твоих храмов приносили бы в жертву не девственниц или младенцев, а осуждённых на смерть убийц, мучителей и им подобных, – куда сложнее.

Все любят, когда просто.

Вихрь Тьмы ширился, рос, поднимался всё выше и выше над Кипящим Котлом. Для него не существовало преград. Пуповина по-прежнему на месте, но её черед сейчас наступит. Надо спасать Обетованное, но, кто знает, удастся ли это сделать, не наведя сперва порядок здесь, подле Кипящего Котла?.

Власть над Мраком, разумеется, так просто не даётся. Тогда, в первое своё Восстание, он заплатил за эту прямолинейность. Именно потому он так легко и принял первенство Хедина в делах власти, что названый брат всегда знал, как обойти стену.

Сейчас всё предстояло устроить по-иному. Сделаться полюсом Тьмы, принять ответственность за множество всевозможнейших тварей, питающихся её эманациями, вновь стать тем, кого ненавидят и боятся… но, в отличие от прошлого раза, не отмахнуться от чужих страхов и чужой ненависти.

Тьма – это инструмент. И он не позволит инструменту овладеть собой.

Пока длились эти размышления, вихрь, которым сделался Ракот, поднялся высоко над бездной Источника, стремительно накрывая не только ближайшие пропасти и обрывы, но и дикие, враждебные всему и вся миры, что лежали на самой их границе.

Там сейчас меркли багровые светила, от высоких острых пиков расползались тени, словно живые лоскутья мрака. В глубоких расщелинах загорались сотни, тысячи, миллионы пар узких глаз, светящиеся оранжевым и жёлтым, словно сделанные острейшим ножом разрезы в завесе чёрного бархата.

Тьма обретала форму. Призраки искали воплощения.

Бродившие по равнинам дикие твари задирали к омрачившимся небесам бронированные рыла; рык и вой оглашали наступающую не в срок ночь.

Они были первыми. Тьма воплощённая, обретшая форму. Таких больше всего в Тёмных Легионах, они гибнут во множестве, перерождаются и вновь встают на службу своего Владыки.

Их много, но без тех, кто встанет рядом с Восставшим по собственной воле, кто поведёт их в бой, толку от них откровенно мало.

Ракот звал. Его зов растекался всё дальше и дальше. Он знал, что услышат его далеко не только лишь слуги Владыки Тьмы, прошлые или будущие, – но здесь поделать ничего уже было нельзя. Армия нужна ему немедленно.

…Становясь единым целым с Кипящим Котлом, вбирая в себя его испарения, Ракот невольно ощущал и то, насколько изменился Источник со времён Первого Восстания.

Тогда сила текла через него свободным и непрерывным потоком. Теперь же в дело вмешивались и их собственные с братом чары, – те самые, что творили клетку для Неназываемого, – и алчное чавканье пуповины, и какие-то странные следы ещё некоего вмешательства, словно кто-то пытался поставить Котёл себе на службу, но не целиком, а так, «по маленькой», и чтобы никто не заметил. Силу это не отнимало, в отличие от пуповины, но следы остались.

Сколько ж вас, желающих…

Ракоту следовало бы находиться здесь как можно дольше, захватывая своим зовом всё новые области, поднимая всё новые и новые Легионы, пробуждая от казавшегося вечным сна древних чудовищ, что дремали на дне морей и в глубочайших горных пещерах, но времени на это не оставалось.

Сколько продержится Обетованное против такого врага? Против врага, что обратил на Ракота с Хедином их же собственное оружие?

…Их выступление лишь отдалённо напоминало, увы, торжественные марши, с какими рати Восставшего выступали в поход на Обетованное. Тогда из врат Тёмной Цитадели, из врат всех многочисленных крепостей, вблизи от пылавших Костров Ракота – потоками изливались отряд за отрядом, рать за ратью. Шли воины, похожие на людей и совершенно на них не похожие.

Потоки магии подхватывали орды бессчётных чудовищ, чтобы донести их, подобно морским течениям, до обречённых завоеванию миров.

Теперь их было мало, его Тёмных Легионов, – пока что мало. Тогда, готовясь к Восстанию, Ракот долго копил силы, подчиняя себе миры осторожно, поодиночке, стараясь не привлекать к себе внимания; теперь в его распоряжении не было и тысячной доли имевшегося тогда времени.

Он принуждён атаковать блокировавшего Обетованное врага с теми, кого удалось призвать.

Ракот невольно вспоминал собственных учеников. Они были с ним, да… но уже не были Учениками. Скорее уж орудиями.

Сейчас же ему тоже нужно было, увы, лишь орудие. Но единственное существо, которому он смог бы довериться, уже хранило слившийся, единый мир Эвиала-Мельина, и срывать его оттуда Ракот не хотел. Придётся действовать в одиночку…

Что ж, пришла пора показать, на что способен истинный Владыка Тьмы, когда сражается за дело Света.

Тёмные Легионы состояли из монстров. Из обрывков мрака, обретшего на время рассудок и сознание. Они жили только потому, что жил сам Ракот.

А ведь ещё надо опутать Кипящий Котёл отпорными заклятиями. Ещё надо попытаться теперь – с новыми силами – рассечь тёмную пуповину. Ракот-прежний просто попытался бы разрубить её; Новый Бог Ракот предпочитал разжать твари зубы, вцепившиеся в самую суть, в естество Источника.

Он ослабил свою хватку на Кипящем Котле. Охранные заклятия – после; сперва – эта проклятая пиявка.

Ракот ещё не сделался полным и подлинным Хозяином Мрака. Ему предстояло пройти ещё очень и очень долгий путь, так, чтобы все и всяческие эманации Тьмы, рассеянные по мирам и Межреальности, оказались бы под его властью. Но и уже имевшееся позволяло ему многое.

Было ли это больше того, чем распоряжался Новый Бог Ракот, добровольно ограничивший себя? Едва ли; однако Новый Бог не мог объявить Кипящий Котёл своей собственностью.

Владыка Тьмы мог.

Там, где чёрная пуповина отходила от Источника, замелькали алые огоньки, будто пузыри в бездонной тёмной воде. Словно мотыльки, устремлявшиеся на свет, они сжимались плотным клубком вокруг того изменения в пространстве, коим являлась загадочная пуповина.

Ракот усмехался про себя. Он сейчас не имел лица, но, случись такое, усмешка его соперникам весьма и весьма бы не понравилась.

Тьма закипела под основанием Котла. Она высасывала сейчас силы из самоё себя, из множества мест и миров, где распространяется Мрак, где ему поклоняются, где его страшатся или даже ненавидят. Тьма черпает силы в отсутствии Света и во всех делах, что творятся в его отсутствие.

Тьма всеядна. Она поглощает всё и, даже не уничтожая, обращает себе на пользу.

Ракот ощущал сейчас незримые зубы давным-давно мёртвой твари, протянувшейся через половину Упорядоченного. Зомби продолжал трудиться, как приказали во времена о́ны его создатели.

Владыка Тьмы не ищет окольных путей, хотя именно во Мраке до цели можно добраться множеством дорог, в то время как Свет распространяется по прямой. Сгущающаяся Тьма сгорала, не выдерживая собственной сжатости, алое пламя, почти невидимое для смертных, охватывало пасть присосавшейся пиявки; для глаз Ракота, существовавших сейчас лишь как средство вобрать в себя эхо силы, жёлто-коричневые клыки твари дрогнули, медленно покидая пристанище, где они сидели невесть сколько веков.

У брата Хедина могли иметься свои причины оставить здесь эту тварь. Быть может, он хотел сохранить и наблюдать её как след, ведущий к устроителям всего этого безобразия. Быть может, провидел какие-то катастрофы и бедствия, если пуповину просто взять и разрубить. Но Владыка Тьмы не допустит, чтоб у Кипящего Котла открылись бы ещё какие-то хозяева.

Он давил и давил, разжимая, казалось, намертво сомкнувшиеся челюсти. Тьма кипела и плавилась, алые пузыри вспухали и лопались, сама суть Ракота изнемогала, подобно человеку, подлезшему под неподъёмный груз – но клыки бестии, тем не менее, постепенно расходились.

И, наконец, не выдержали.

Словно туго натянутая струна, пуповина загудела. Стремительное изменение в самой ткани Сущего, в его метрике – тёмная вена, отводившая кровь от Кипящего Котла, стремительно сокращаясь, унеслась прочь, в единый миг пропав из виду, то есть сделавшись необнаружима для всех магических чувств той формы силы, что была сейчас Ракотом.

Межреальность схлопывалась за ней, так что даже ему, Владыке Тьмы, не удалось бы проследить, куда она вела.

Ну и пусть её. Враг перестанет получать силу Кипящего Котла, уже хорошо.

Теперь – охранные чары, и он, Ракот, будет готов к новому штурму Обетованного. Или, вернее, к штурму лагеря тех, кто непосредственно атакует их с Хедином владение.

* * *

Жаль, что отец не оживил – или не создал заново – крылатых коней, тех самых, что верно служили валькириям до Боргильдовой битвы. Райне придётся сражаться пешей; впрочем, она привыкла.

Она выскользнула из невысокой и узкой боковой двери у подножия крепостной стены.

– Сестра! – взвыл Фенрир.

Сын Локи уже не пытался добраться до ведьм. Он отчаянно тряс исполинской головой, скрёб нос и морду лапами, пытаясь сбросить жгучие путы.

Валькирия замерла. Бока Фенрира покрывали дымящиеся полосы, оставленные огненными сетями; с полсотни женщин в просторных лохмотьях, совершенно скрывавших их фигуры, развернулись широким полумесяцем.

Воительница Райна никогда б не сделала подобной глупости – на открытой и голой, как тарелка, равнине, выходить одна-одинёшенька против нескольких десятков колдуний. Их надлежало брать поодиночке, внезапными ударами, желательно – в спину; потому что меч и умения валькирии, даже при наличии каких-нибудь охранных амулетов – не самое лучшее оружие против огнешара.

Райна вышла победительницей из множества дуэлей с чародеями. Её пытались поразить уже упоминавшимися огнешарами и молниями, ледяными иглами и каменными глыбами. Натравливали скелетов и ходячих мертвецов, пытались заставить расступиться у неё под ногами саму землю. Выпускали на неё облака ядовитых газов, обращали сам воздух в смертельную отраву; она справилась со всем, но никогда, ни разу не оказывалась в одиночестве против такого скопища.

– Держись! – крикнула она волку.

Альвийский меч трепетал, словно уже успел соскучиться по бою.

Лезвие рассекло огненное вервие, разрубило узел; Фенрир встряхнулся, сбрасывая с себя жгучую паутину.

Над рядами ведьм взмыли первые огнешары. Запел, тонко и высоко, альвийский меч, задрожал, потянув за собой руку валькирии.

Нет, даже не огнешары, скорее – капли огня, тянущие за собой длинный истончающийся след, словно выплеснутые из некоей чаши.

Альвийский клинок, будто подсказывая Райне, что делать, тянул и тянул её за собой. Остриё пронзило летящий клубок пламени, огненные языки заплясали вдоль лезвия, шипя и опадая. Через эфес и перчатку в ладонь Райны устремился колючий, жгучий, кусающий поток силы, который она тотчас и вернула, не в состоянии сотворить с ним что-то ещё – настолько чужд он был природе Древних Богов.

Её тело словно пронзило молнией; сила текла от плеча и до плеча, описывая круг; будто дракон волочил шипастый раскалённый от пламени хвост по внутренностям валькирии.

Она сумела развернуть его, сумела направить обратно, в сверкающий альвийский меч, и сквозь него – обратно, потоком фиолетового пламени.

Райна не испытывала к ним ненависти. Может, потому, что Асгард Возрождённый напоминал ей скорее подъятого из могилы мертвеца, чем с любовью и заботой отстроенный после пожара родной дом?

Фиолетовое пламя взмыло и опало, размётывая колдуний в разные стороны. Гортанные крики; Райна вновь поймала остриём меча огненную каплю; клинок поглотил её и изверг обратно – и вновь струёй лилового огня.

Горела земля, поднимался едкий, густой, непроглядный дым, быстро отделяя валькирию с Фенриром от колдуний. Райна даже не могла сказать, зацепила ли она кого-то из них по-настоящему.

Дым – это было очень плохо. Под его прикрытием ведьмы могли подобраться ближе, ударить в упор.

Валькирия заколебалась. Она шла сюда выручить волка, и это ей удалось; может, стоит всё-таки послушаться отца и предоставить Гулльвейг вести эту битву? Едва ли великий О́дин намеревался покончить с собой и всеми только что спасёнными асами!

– Возвращаемся, – бросила она оправившемуся волку. – Ворота защищает Гулльвейг. А мне отец велел не вмешиваться ни под каким видом. Я и… не вмешалась. Только тебя выручила.

– Спасибо, сестра, – рыкнул волк. Выглядел он неважно – длинные полосы багровых ожогов, сгоревший мех… Конечно, это не могло так просто убить сына Локи, над которым не властно время, но потрепало его изрядно.

– По слову твоему. – Фенрир не стал спорить. Видимо, понял, что так просто явившихся к Асгарду колдуний на зуб не взять.

Пока жило лиловое пламя, яростно вгрызавшееся в неподатливую, не знавшую плуга землю равнин Иды, пока валил непроглядный дым, валькирия и волк отступили обратно к крепостным стенам.

– Внутрь давай, братец, давай быстрее! Прыгай!

Фенрир повиновался, одним прыжком оказавшись внутри.

Едва захлопнув за собой узкую дверь, Райна захлопотала, торопясь позаботиться о ранах и ожогах Фенрира; от главных врат Асгарда доносились тяжкие глухие удары, словно два великана бились там на огромных дубинках, из цельного векового ствола каждая.

Там сталкивалась и гасла неведомая Райне магия; над стенами вздымалось и опадало багровое зарево, сменявшееся голубоватым свечением.