Текст книги "Философия в будуаре"

Секс-бомба

Алексей Митрофанов рассказал, что, объединив политику и порно, можно устроить ядерный взрыв

Собчак: Алексей, мы пригласили вас как искушенного знатока одного деликатного предмета…

Митрофанов: Вы имеете в виду результаты выборов?

Соколова: Нет. Порнографию.

Митрофанов: О, порнография – это великая вещь! И вовсе не так далека от политики, как может показаться. Порно имеет огромное социально-политическое значение. Я считаю, что на развал СССР отсутствие порнографии повлияло не в меньшей степени, чем кризис власти и цены на нефть. Официально заверяю, что фильм «9 ½ недель», я не говорю про «Калигулу», сыграл решающую роль в распаде Советского Союза наравне с политическими интригами. Когда советский человек увидел «Калигулу», его мозг был разрушен.

Собчак: Вас прямо хоть в учебник! А сами где впервые порнушку увидели? В школу кто-нибудь журнальчик принес?

Митрофанов: Я сам и принес. Году в 1972-м. Авторитет среди одноклассников, кстати, подскочил до небес.

Собчак: А я первый раз порно увидела в Лос-Анджелесе, куда я в детстве ездила с родителями. Мы жили в доме папиных знакомых. Хозяин – такой тихий еврей с тремя детьми. Мне было скучно, и я, естественно, запустила видеомагнитофон. И там… Разумеется, после моей находки мне уже ни Диснейленд не был интересен, ни другие увеселения.

Соколова: Твоя детская жизнь перевернулась?

Митрофанов: Не знаю, как жизнь Ксении, а мою порнография перевернула точно. Я даже помню первый порнофильм. Назывался «Секс-пароход». Мы его смотрели у одноклассника, чьи родители работали за границей. «Выездные» – это был советский гламур и истеблишмент. Да еще пустой флэт! Мы все ходили к этому парню в гости. Все, кроме нашего соседа Володи Потанина.

Соколова: А что Володя? Порнуху не смотрел?

Митрофанов: Нет, он спортом убивался. Как ни встретишь его во дворе, он все со спортивной сумкой.

Собчак: Ох, я думаю, не от хорошей жизни. Только представьте: все нормальные ребята смотрят порно, а ты – на каток.

Соколова: Мальчик, видимо, рос упорный. За что и был вознагражден.

Митрофанов: Так вот, фильм «Секс-пароход» произвел на меня огромное, фантастическое впечатление.

Соколова: А поконкретнее…

Митрофанов: Я поднабрался техники.

Соколова: То есть до просмотра сексуальные опыты у вас были?

Митрофанов: Минимальные. Все было скучно и неправильно. А некоторых технических моментов я, как и большинство советских людей, вообще не знал.

Собчак: Ага, помню, тогда считалось, что минет, например, может делать только проститутка. Я лично знала одного человека, который говорил: как же моя жена будет делать минет, если она потом этими губами будет моих детей целовать?

Митрофанов: Я за свои 45 лет прошел три стадии снятия сексуальных табу. Когда я только начинал свою сексуальную жизнь, минет среди порядочных девушек не был принят. Презерватив считался знаком недоверия.

Соколова: Это потому что СПИДа не было и хламидиоз был менее распространен.

Митрофанов: Ну, насчет хламидиоза я бы поспорил. Просто его никто не замечал.

Собчак: Предлагаю хламидиозу посвятить отдельную колонку…

Митрофанов: Извините, советская семимиллионная армия шла по Европе. Вы представляете, что там вообще творилось?! Это сейчас хламидиоз превратили в бизнес, а тогда совграждане преспокойно с ним жили. Так вот, возвращаясь к оральному сексу – тогда, в 1978 году, среди девушек 16–18 лет минет не был принят. Зато он стал массовым явлением в следующем поколении – и это исключительно заслуга порнографии.

Собчак: И того, что особо опасные идиоты, которые говорили про «она этими губами», стали потихоньку вымирать…

Соколова:…От алкоголизма.

Митрофанов: Продолжим хронологию. Далее в обиход вошел презерватив и понятие о том, что без презерватива – опасно. И последний этап – это начало перестройки, когда появился оральный секс в презервативе. Совсем западная история.

Собчак: Потом появился Интернет…

Митрофанов: 75 % интернет-доходов – речь идет о прибыли от коммерческих сайтов – приносит порнография. Билл Гейтс, хотя и выглядит прилично, должен понимать, что одна из главных мотиваций, почему покупаются его программы, это порно.

Собчак: Думаю, при его страшненькой жене Билл и сам пошаливает.

Митрофанов: Я с Гейтсом общался.

Собчак: Ага, знаю, вы его в «Найтфлайт» водили. Расскажите…

Митрофанов: Ага, так я и рассказал. Он вон даже учителя Поносова засудил. А с женой у них 600 страниц брачного контракта, в которых прописано даже то, что общение с проститутками не может служить основанием для развода.

Собчак: А вы как сами по продажной части?

Митрофанов: По молодости было интересно. А сейчас это, по-моему, органичная часть жизни большого города. Особенно для молодых людей. Вот они сидят работают днем и ночью, познакомиться с девушками возможности и времени нет. Им приносят еду из «Макдоналдса», и проститутки это такой же «Макдоналдс». Эти девушки так и назывались fresh meat.

Собчак: У меня есть два корыстных вопроса. Мой жизненный опыт не настолько велик, как ваш. Поэтому я хочу вас спросить, правда ли, что большинство мужчин обсуждают между собой своих секс-партнерш и их постельные манеры во всех подробностях?

Митрофанов: В молодом возрасте – да. К сожалению, чем дальше, тем больше я встречаю мужчин, которые обсуждают, помогают эти таблетки или нет. И куда им делают по вечерам уколы – в эту сторону или в ту… И я тоскую по временам, когда мы обсуждали, как с ней было, дает она всем или не дает. И все остальное во всех подробностях.

Собчак: Второй момент, который меня шокировал, то, что женщины для мужчин с точки зрения секса делятся на несколько категорий. Грубо говоря, трахается она на 5 баллов или меньше, делает ли минет, согласна на анальный секс или не согласна.

Митрофанов: И это было. Это тоже было свойство времени. Понимаете, когда пал совок, рухнула и бетонная плита псевдонравственности, которая общество давила. Началась эпоха беспредела, появились ребята в малиновых пиджаках. Они по проволоке ходили и в жизни, и в сексе. Рассказы, как хорошо они провели время в бане, были обязательным атрибутом. Потом время стало меняться, общество начало покрываться тиной.

Собчак: Вы говорите, что порнография стала одной из причин краха Советского Союза. Она оказала влияние большее, чем политические лозунги. По-моему, если объединить политические лозунги и порнографию, можно создать атомную бомбу. Чем, собственно, вы, Алексей, отчасти и занимаетесь.

Митрофанов: Да, мой фильм «Юлия» имел широкий резонанс. Жириновский даже говорил, что я ссорю народы.

Соколова: А зачем вы стали вообще это снимать?

Митрофанов: Это была чисто предвыборная история. Когда я снимал фильм, Тимошенко была действующим премьер-министром. Когда фильм вышел, это вызвало шок.

Собчак: Порно со звездами востребовано.

Соколова: Не собираетесь продолжить блестящую карьеру порнографа? Говорят, вы про Прохорова собирались снимать или про Лукашенко.

Митрофанов: Нет, ничего такого. Про Лукашенко мой режиссер хотел что-то снимать. Так против него немедленно возбудили уголовное дело. Так что порнография действительно ядерное оружие.

Собчак: А вот интересно, с точки зрения порнографа, которым вы, безусловно, не являетесь, какая среди российских политиков наиболее востребованная порнопара?

Соколова: О, мне уже рисуются невероятные грезы…

Митрофанов: Дело в том, что герои должны быть… с неким шлейфом интриг, скандала, как Тимошенко и Саакашвили.

Соколова: Потом они оба секси в отличие от отечественного бомонда.

Собчак: Ну почему же, у нас тоже много секси-фигур.

Соколова: Это, например, каких? Кого бы тебе было интересно увидеть голым?

Собчак: Пусть Алексей ответит.

Митрофанов: Девочки, я не ухожу от ответа, просто в голову никто не приходит. Разве что Собчак и Жириновский.

Собчак: А чего это сразу я? Почему не Малиновская?

Митрофанов: Малиновская – это прогнозируемо. Будет просто неинтересно.

Соколова: Известно, что у нас в стране главный секс-символ – В. В. Путин.

Митрофанов: Нет за ним подогревающих фактов. Вот за Юлей стояли целые истории.

Собчак: Хорошо, есть истории про Валентину Матвиенко. Помните эту избирательную кампанию – «город устал».

Соколова: Я думаю, госпожу Матвиенко надо снимать в исторических декорациях. Императрица, фаворит…

Собчак: Какой-нибудь щуплый мужчина…

Соколова: Ну, начались девические грезы! Скажите, Алексей, к выборам не собираетесь какой-нибудь порношедевр подготовить?

Митрофанов: Нет, не собираюсь. Героев нет.

Соколова: Может, просто нет санкции политического руководства?

Митрофанов: Фильм «Юлия» также не был санкционирован.

Соколова: Ну-ну. Зато всем понравился. Как вам в голову пришла эта блестящая политтехнологическая идея?

Митрофанов: Толчком послужили слухи, что она летала на саммит СНГ и Саакашвили встречал ее в аэропорту. Потом они сели в вертолет и улетели. Одновременно пресс-секретарь Саакашвили оказалась беременна.

Соколова: Ух ты!

Митрофанов: Да, все было горячо. Сейчас что-то придумывать неинтересно. Почва должна быть, ощущение сексуальности персонажа. У нас тухловато. В эпоху гражданской войны, когда были обострены чувства, был разгул сексуальности. Сейчас сексуальность закрытая, люди законсервированные.

Собчак: Согласись, что закрытая сексуальность бывает очень даже возбуждающей.

Митрофанов: Снять, что ли, про Барщевского?

Собчак: Будут проблемы. Самые пикантные сцены, например, куннилингуса, придется подвергнуть цензуре из-за усов.

Митрофанов: Побреем!

Собчак: А у вас самого, Алексей, никогда не возникало желания сняться в порнофильме?

Митрофанов: Пока нет.

Соколова: Я однажды присутствовала на съемках порно. Более скучного зрелища нельзя придумать. Не возбуждает абсолютно.

Митрофанов: А что вы хотите? Когда человек жарит на кухне мясо, это совсем другое, чем когда тебе его подают в ресторане.

Собчак: А какая порнография вам больше нравится – европейская, азиатская, американская? На меня наибольшее впечатление производят пошлейшие сантехники…

Соколова: А у меня любимая финская порнография. Это чудо! Там все очень медленно, как бы в съемке рапидом, девочки такие жирненькие, в кружевах, что-то сомнамбулически с сантехника снимают…

Собчак: Я, как сейчас помню, были мы у Ульяны Цейтлиной на новоселье. Большой дом, кровать, подушки, перины. Ульяна говорит: у меня вот телевизор новый, красивый, давай позырим – включает Первый канал. А там как раз к богатой девушке в ее усадьбу приходят два сантехника. Что починить, чего, куда, молоточком… Пошлейшие американские дела – но как возбуждает! Мы чуть не за телефонную книжку с Цейтлиной схватились.

Митрофанов: А еще говорят, женщины любят ушами!

Соколова: Враки.

Митрофанов: Я все же предпочитаю более сложные сюжеты.

Собчак: Как вам, например, такой? Депутат Государственной Думы в гостях у двух колумнисток. Уютное кафе, приглушенный свет. Одна в блузочке белой и очках, вторая в гимназической юбке и на каблуках высоких. Он садится между ними…

Соколова: Они склоняются, все больше заинтересованные разговором, их нежные руки…

Митрофанов: Девочки, стоп! Сюжет отличный. Приходите после 3 декабря.

Великая банановая кожура господня

Известные своим цинизмом журналистки неожиданно легко позволили Дмитрию Диброву навешать им лапши на уши, как только речь зашла про любовь.

Собчак: Прежде чем заявить основную тему нашей дискуссии, я бы хотела узнать ваше, Дмитрий, мнение относительно одного весьма удивившего меня обстоятельства. Недавно, зайдя в «Останкино», я с удивлением обнаружила, что в уголке телецентра у нас будет такая маленькая симпатичная церквушка, а священником там будет отец Иоанн Охлобыстин. Дмитрий, как вы к этому относитесь?

Дибров: По крайней мере, Глебу Пьяных недалеко будет ходить просить у Господа прощения за «Франкенштейн ТВ».

Собчак: А куда же будет ходить, например, Иван Ургант?! Где синагога? Где мечеть и буддистский храм? Где справедливость и мультиконфессиональность?

Дибров: Я думаю, благодаря моему другу отцу Иоанну небесные врата там уже есть. Все зависит от того, какие небеса…

Собчак: И вам, Дмитрий, я считаю, удобно, учитывая вашу любовь к брачным делам. Вы сможете далеко не ходить, спустился вниз и женился, поднялся и снова за работу.

Дибров: С местом, где жениться, проблем не возникает. Найти бы такое место, где встречать! Я искал в ночных клубах, на гламурных тусовках, я искал в «Останкино», в библиотеках…

Соколова: Что искали?

Дибров: Любовь, конечно! Мне кажется, мое главное завоевание в том, что я оплатил собственной жизнью право оставаться наивным. Я всегда – по крайней мере с тридцати трех лет – старался строить на этой земле среду обитания отечественного интеллектуала. До этого я, как и почти все мои сверстники, лебезил перед большевиками, писал идиотические заметки, потому что боялся. Вот Миша Леонтьев, он был честный, он работал дворником при музее Пастернака.

Соколова: С ума сойти! Леонтьев был приличным человеком?!

Дибров: Он был честный. Не хотел иметь дело с большевиками, а я хотел.

Собчак: По-моему, ваш труд увенчался успехом. Вы действительно создали образ современного интеллектуала – многого добившегося в жизни, эрудированного, остроумного. Зачем же вы собственный образ теперь подрываете?

Дибров: А как я его подрываю?

Собчак: Эти скоропостижные женитьбы на юных прелестницах. Свадебные фото в глянце на белом коне в казачьем мундире. Это простительно было бы для персонажа Ксении Собчак. Но вы? Для вас, для вашей высокой планки, для вашего уровня, это выглядит… странновато. Похоже на последствия кризиса среднего возраста.

Дибров: Во-первых, фотография на лошади к свадьбе не имеет никакого отношения, она была сделана для журнала Maxim. Они специально притащили лошадь к гостинице «Украина». И говорят: «Давай представим себе казачьего полковника, чью лошадь увозит автотранспортер». Хорошая штука…

Собчак: Совсем не каждый индеец считает своим долгом появляться в обществе в перьях и с томагавком.

Дибров: А вы видели настоящих вождей на приемах американских? Они действительно так ходят! И шотландцы в килтах ходят. А я – в казачьем мундире. Потому что я и впрямь казачий полковник.

Собчак: Действительно, солидный человек. Скажите, Дмитрий, а что ощущает мужчина в 50? Вы чувствуете, как убегает время? Вы чувствуете возраст?

Дибров: Если честно, не чувствую. Почему-то предполагается, что если тебе 50 или 60, то тебе надо заниматься уже рыбной ловлей на даче. А тебе не интересна рыбная ловля! Тебе интересно кино снимать. Сколько времени, например, прошло со дня рождения сэра Пола Маккартни? Меня это не волнует. Меня волнует, каким будет его новый альбом и с кем он споет. Если об обычном человеке мы говорим о его «тварной» части, то в случае с сэром Полом уместно говорить о «богости».

Соколова: Зачем вы так часто женитесь и все время исключительно на молодых девушках?

Собчак: Вот, например, вы были женаты, кажется, на собственной племяннице…

Дибров: Чтобы это не выглядело кровосмесительством, уточню – речь идет о названной племяннице.

Собчак: Я, помню, прочитала ее интервью. Она сказала, что в Париже, куда вы ее возили, ее больше всего впечатлили лягушки, которых она впервые попробовала. И это сообщила изумленному человечеству жена утонченного интеллектуала Диброва!

Дибров: Вы имеете в виду, что Саша – дурочка? К сожалению, я не могу поддержать дискуссию. Вы меня ставите в отчаянное положение, поскольку я джентльмен и мы говорим о человеке, который действительно был мне дорог.

Собчак: Простите, если мы допустили неловкость. Но для меня как для женщины, вступающей в новую фазу жизни, вы – бесценный источник информации. Откройте мне страшную тайну, Дмитрий, почему многие взрослые, умные, потрясающие мужчины выбирают себе, как я их называю, молочных поросят?

Дибров: А вы не допускаете, что каждый мужчина хотел бы жениться на молоденькой, но вот только не каждому удается? Я не считаю, что, женившись на Саше, совершил некий экстраординарный поступок. Как говорит мой друг Гребенщиков, «некоторые женятся, а некоторые так…». Знакомятся, потом отправляются в ЗАГС, потом брак расторгают. Саша сама ведь собрала чемоданы и ушла. Здесь тоже нет ничего страшного, всех бросают. Как говорила писателю Розанову вечная девушка русской литературы Полина Суслова, которая перед тем Достоевского довела до падучей: «В России полмиллиона дам бросают своих возлюбленных ежегодно, но ты один ревешь на весь мир, как зверь».

Соколова: Если не ошибаюсь, госпожа Суслова бросила писателя Достоевского ради испанского студента…

Дибров: Именно!

Соколова: Ее можно понять. Тут старый неврастеник, там цветение юности…

Дибров: Ага! Значит, девушку вы оправдываете!

Собчак: Давайте все же от Розанова вернемся, Дмитрий, к вам. Зачем вы за короткое время два раза женились на молодых девушках?

Дибров: Вы хотите узнать, почему я дважды водил девушек в ЗАГС?

Собчак: Нет, я рискую показаться занудой, и все же мне интересно услышать ваш ответ на извечный вопрос. Мужчина в возрасте – надеюсь, я вас этим не обижу, вам не восемнадцать лет – и молоденькая, явно уступающая ему и в интеллектуальном, и в жизненном опыте, и в ощущении жизни девочка. Что срабатывает? Юный, хорошо выглядящий организм – как атрибут жизненного успеха мужчины? Желание посмотреть на жизнь ее свежим взглядом? Что?

Соколова: Или, может, любовь?

Дибров: Слава богу, что среди четырех вариантов ответа на вторую несгораемую сумму вы назвали один правильный. Это просто любовь. Вы спросите, отчего просто любовь возникает к молоденьким дамам? Разумеется, ей объективно проще возникать. Но любовь не знает цифр. Любовь – такая область, где цифры теряют значение. Я не выбирал ни одну из своих женщин по дате рождения.

Собчак: Тем не менее за последние лет пятнадцать у вас не было ни одной ровесницы…

Дибров: Если бы у меня были все как одна обитательницы Переделкинского пансионата ветеранов, это не казалось бы вам странным? Любить старушек было бы странно. А то, о чем мы говорим, вполне естественно.

Собчак: Я все понимаю. Но одно дело, когда просто увлечение, а другое, когда возникает действительно серьезная любовь. Я сужу по своей семье, своим родителям. Понятно, что между ними бывало разное, но я не могу представить ситуацию, чтобы папа, какие бы ни были у него увлечения и романтические порывы, мог бы уйти из семьи к молодой девочке. Такого не могло быть потому, что такого не могло быть никогда. На каком-то уровне возникают уже другие ощущения. Вот, как в «Невыносимой легкости бытия» у Кундеры, музыка, которая сливается в одну мелодию, когда люди сживаются друг с другом, проживают жизнь одинаково, думают одинаково. Это уже другого порядка биохимическая связь.

Соколова: И как вам кажется, что лучше – бракпартнерство или женитьба на юной даме, с которой совершенно не о чем говорить?

Дибров (Собчак): Говоря о своих родителях, вы говорите о редком совпадении. В моей жизни не было такого счастливого случая. Но одно я могу сказать точно – единственное основание, по которому я жил с женщинами в своей жизни – это любовь. И благодаря Полине я понял одну важную вещь: любовь – это когда другой человек становится для тебя важнее, чем ты сам. Вот это и есть суть. Самое главное.

Собчак: Но неужели интеллектуальное наполнение не является обязательным составляющим любви?

Дибров: Хороший вопрос. Я думаю, в любви важна некая метафизическая, космическая составляющая. Схему образования любви я мог бы уподобить в метафорическом смысле сцене из фильма «Пятый элемент». Бедные бессоновские персонажи бьются, убивают, возводят какие-то пирамиды, колонны, но тщетно: космическая конструкция безжизненна, неподвижна. И вдруг находится маленький, никому не понятный ключ, который вставляют в скважину, и все приходит в движение. Этот космический элемент для меня и есть неотъемлемая составляющая любви. Ее суть.

Собчак: Очень искренняя и очень мужская метафора: ключ, отверстие…

Дибров: Да! Иногда получается, что ты как абориген, чей единственный источник огня – молния, и он никак не умеет зажечь из нее огонь. Он уж и поленья правильно положит – где надо побольше, где помельче, и мох сухой. А вот не бьет! Не бьет! А ведь все подходит: и образование у обоих высшее, и книжки одни и те же читали. В другом же случае – хилые поленья, и мох ни к черту, а как ударило! В русском языке несколько идиом на эту тему: «Любовь зла – полюбишь и козла». А то еще говорят: «Не по хорошему мил, а по милу хорош».

Собчак: Я вот не люблю это все. Мне ближе все-таки банальное, но четкое: «Любовь – это не когда смотришь друг на друга, а когда двое смотрят в одном направлении».

Дибров: Это, Ксюшечка, вас потому что еще не било!

Собчак: Очень даже било.

Дибров: И что, летело все к чертовой матери?

Собчак: Ну, кое-что осталось. То есть вы, Дмитрий, считаете, что любое партнерство, любые отношения, где люди не предают друг друга, кончаются, когда начинается «настоящая любовь»?

Дибров: Любые отношения рассыпятся в пух и прах, как только ударит великая и божественная молния… Это – великая банановая кожура господня…

Собчак: А вам не кажется, что это просто фактор самооправдания?

Дибров:…и часто бежит такой молнией ударенный потом обратно к своей Маше, плачет: «Вот, Маша, бес попутал». И нет такой Маши на свете, которая не приняла бы его обратно!

Соколова: Ну разве что глаз скалкой выбьет…

Дибров: Любовь, как война, – все спишет.

Собчак: Англичане говорят: «You attract what you are». Ты тот, с кем рядом ты находишься. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Если ты влюбляешься в примитивное существо, некую инфузорию-туфельку, это много говорит о тебе. Не будем сейчас про личности, но мы очень часто видим такие пары – умного, потрясающего мужчину и женщину, по классу совершенно не соответствующую ему.

Дибров: И вы спрашиваете: «Ну что, этот Бог с ума сошел?!»

Собчак: Да, вот так и спрашиваем. Может быть, выбор примитивной женщины говорит о душевной примитивности самого мужчины?

Дибров: Я пытался разбираться во всем этом. Честно. И пришел только к одному выводу: если человек еще в состоянии влюбиться, значит, он жив.

Собчак: Нет, подождите! Влюбляться можно в разное: можно в «Джоконду», а можно в «мишек» Шишкина. Один влюбляется в 6-ю симфонию Шостаковича, а другой в песню Believe Me Димы Билана. Выбор объекта как раз и говорит об уровне человека.

Дибров: Ксюшечка, по-моему, вы сейчас выкладываете из льдинок слово «вечность». Давайте назначим с вами в этом кафе встречу, когда вас растерзает эта молния? Она расплавит и вашу гордыню. И вот тогда…

Собчак: Меня не растерзает.

Дибров: А вот это – самое худшее. Всю жизнь ждать этой молнии и не дождаться. Но если намотает, где она будет, ваша гордыня? Будете дежурить часами у его подъезда.

Собчак: Я уже свое отдежурила. У меня иммунитет.

Дибров: Ой как с вами скучно! С вами спать хочется, как говорит чеховский герой.

Соколова: «Спать хочется» – двусмысленная фраза.

Дибров: Не верите в «колеса любви»? В таком случае могу вам рассказать про нашу историю с Полиной. Вы думаете, меня это не колбасило? Еще как!

Собчак: А вам не было неприятно, что за вашей спиной хихикали и перешептывались?

Дибров: Мне было не до реакции бомонда. Представьте, я лечу, вернее, обнаруживаю себя, помимо собственной воли, летящим в Ростов-на-Дону, инкогнито, без встреч в аэропорту с казаками, шашками и хлебом, я лечу, чтобы только встретиться – о Господи! – с семнадцатилетней девочкой. Что же я делаю?! Я чувствую себя словно город, красавец-город, портики-фасады, кариатиды с атлантами, а воды в нем нет – жизни нет!

Собчак: Спасибо за откровенность.

Дибров: Знаете, в чем фокус этого элемента? Вот нам – или мне – хочется, чтобы он имел космическую природу, а он, может быть, даже и не космическую имеет природу, а очень земную. Единственное «космическое» в нем – он не управляется сознанием. Это генетика. Именно здесь, в этот период времени, от этой женщины ты хочешь ребенка. У нее есть такая генетическая составляющая, которая в твою генетику очень точно ляжет, для производства какой-то крайне прогрессивной материи. Андре Моруа писал: «Не существует никакой другой любви, кроме любви с первого взгляда».

Собчак: А я не верю в любовь с первого взгляда. Любовь – это рациональное чувство. Об этом и Бальзак, и Шопенгауэр писали. Ты у себя в голове должен полюбить человека за весь комплекс качеств, за его молодость, за его background…

Соколова: А Дмитрий считает, что триггер срабатывает – и все.

Дибров: Великий природный триггер, который имеет в виду репродуктивную функцию.

Собчак: Почему этот триггер не срабатывает на женщину, равновеликую вам? «После мраморов Каррары как живется вам с трухой?» – хочется процитировать Цветаеву.

Дибров: Мы с вами говорим на разных языках, вы пытаетесь алгеброй гармонию проверить. Либо вы действительно обделены возможностью сами себе давать это разрешение на любовь, либо этот механизм еще до вас не дошел.

Собчак: Каждый судит по себе. Я хочу сказать, что я не могу влюбиться и захотеть химии и молнии, если у меня нет духовной связки, понимания, интереса к человеку.

Соколова: А меня этот триггер смущает. Я, например, чрезвычайно редко даю какие-либо обещания, потому что, если я их даю, я начинаю их выполнять. И точно так же отношусь к тому, что обещают мне, – хотя понимаю, что другой человек, какая бы степень близости между вами ни была, вообще непредсказуем. А «фактор триггера» мою стройную договорную систему разрушает на корню.

Дибров: Вы так говорите потому, что всякий раз были уверены в своих силах. Ведь ежели бы вы точно угадывали не те потребности, интеллектуальные, о которых здесь говорит Ксюша, а неинтеллектуальные, низменные потребности мужчины, о которых говорю я, что-то мне подсказывает, что триггеры бы щелкали как надо.

Собчак: А еще не хочется угадывать чужие потребности, хочется, чтобы угадывали твои.

Дибров: А может быть, ваша «интеллектуальная общность» есть не что иное, как эгоизм?

Собчак: Любой человек – эгоист.

Дибров: Тот, кто влюбляется, кто дает себе разрешение на любовь, первым делом плавит в этой любви свою гордыню. Предлагаю поговорить об этом, когда в вас все же ударит молния.