Текст книги "Философия в будуаре"

Реальная журналистика

Попытка вывести на чистую воду журналиста правительственного пула Андрея Колесникова[1]1
  Андрей Колесников – журналист, телеведущий, специальный корреспондент газеты «Коммерсантъ».


[Закрыть].

Соколова: Андрей, разговор с вами для нас – непростая задача. По-первых, журналисту брать интервью у журналиста – уже как-то глупо. Во-вторых, будучи высоким профессионалом, вы наверняка умеете избегать провокаций.

Собчак: Иными словами, юлить и выкручиваться…

Соколова: Да и претензий у нас к вам, собственно говоря, особенных нет.

Колесников: А о чем тогда…

Соколова: Есть такая байка эпохи 90-х: братки на автосервисе требуют позвать слесаря, который чинил им машину. Он выходит к ним и спрашивает: «По машине претензии есть?» «Нет, – говорят бандиты, – по машине претензий нет. Есть претензии по жизни». Вот так и у нас к вам. Так что не обижайтесь.

Колесников: Попробую.

Собчак: Я перед интервью даже звонила Соколовой и говорю: «Слушай, давай не будем его обсирать. Я его очень люблю. Он самый талантливый пишущий журналист в России…»

Соколова: И кроме того, ценный материал для сексколонки. По-моему, вы главная – и единственная на сегодня кремлевская dominatrix.

Колесников: Я?!

Соколова: Нам кажется, в случае с вашим героем – господином Путиным – вы нашли точный вербальный аналог плетке и каблуку-стилету. Вы единственный из всех чувствуете и мастерски удовлетворяете желание великого человека быть обидно высмеянным – почти всерьез, но все же не до конца, а в меру. Как в дорогом публичном доме с BDSM.

Колесников: Это мы про секс сейчас говорим?

Соколова: В мире все секс.

Колесников: В вашем мире, наверное, да.

Собчак: От сложных метафор мы можем перейти к незатейливым народным мудростям: ласковый теленок сосет двух маток…

Колесников: Вы это о чем?

Собчак: С одной стороны, либеральная интеллигенция обожает Колесникова за слог, наблюдательность, подтексты, с другой – власть Колесникова тоже за что-то нежно любит.

Колесников: Да никто меня не любит. Ну понятно, ничего нового. Вы в завуалированной форме задаете вопрос, который я слышу много лет: «Почему вас до сих пор не выгнали из пула?»

Собчак: Хорошо, давайте начистоту: вы любите Медведева и Путина?

Колесников: Люблю ли я Медведева и Путина?!

Собчак: И кого больше?

Колесников: Я люблю девушек.

Собчак: И поэтому вы пришли к нам в такой симпатичной голубой курточке?

Колесников: Ношу такую, какие продают.

Собчак: Продают в основном черненькие. Ваш выбор многое говорит о вас – вы, кажется, модник. Для журналиста из правительственного пула это, пожалуй, даже смело.

Колесников: Я свободный человек. Я и в Белый дом в ней хожу. Зато вы обе оделись так, как будто к вам сейчас придет Владимир Владимирович Путин.

Собчак: А мы его всегда ждем. Но пока сплетничаем с вами.

Колесников: С Путиным и Медведевым у меня абсолютно рабочие отношения. Если это и роман, то служебный.

Собчак: А мне кажется, доля искреннего обожания все же присутствует.

Колесников: С моей стороны? Нет, конечно. Зачем вы выдаете желаемое за действительное?

Собчак: Это как отношение народа к Сталину. С одной стороны, диктатор, монстр и людоед, а с другой – налицо черты народного любимца. До сих пор с придыханием рассказываются истории: «Иосиф Виссарионович закурил трубочку, прикрыл усталые глаза и отдал приказ – расстрелять предателя…»

Колесников: А при чем здесь я?

Соколова: Вы используете сходный творческий метод. Создаете эпос. Талантливо – в этом ваша главная ценность для ваших ньюсмейкеров. Талантливых вообще мало, тем более в ситуации, когда политическую журналистику заменила пропаганда. Вы придумали ноухау – ваша критика импонирует не только оппозиционно настроенным читателям вашей газеты, но и льстит самому объекту. У вас получился гламурный лубок: самобытный, но в целом симпатичный лидер нации…

Колесников: То, что вы говорите, настолько далеко от реальности, это такая пропасть, что я к вам даже сочувствие испытываю.

Собчак: Вот вы замечательно пишете, как незадолго до выборов подошли к Путину и спросили: «Владимир Владимирович, какие у вас планы на будущее?» И дальше – цитирую по памяти: «Он посмотрел на меня и сказал: „Вы лучше о своем будущем подумайте“».

Колесников: Это не совсем так было. Он говорил, что, работая премьером, очень много узнал нового для себя. Я сказал, что это хорошо, в будущем пригодится. И тогда Путин в самом деле ответил, что лучше бы я о своем будущем подумал. После этого разговора многие меня вообще как журналиста похоронили. Как журналиста из пула, по крайней мере.

Собчак: Почему же вас не выгнали?

Колесников: Не знаю. Это не у меня надо спрашивать. Может, на меня просто махнули рукой.

Соколова: И как-то так удачно совпало, что, как только на вас махнули рукой, вы стали главным редактором журнала «Русский пионер», издающегося, как известно, на средства господина Прохорова. Господин Прохоров – человек очень осторожный, он на пушечный выстрел не приблизился бы к вам, если бы в ваших заметках сквозила хотя бы тень реальной оппозиционности. Тем не менее вы стали редактором финансируемого им издания. И – о, чудо! – в этот печатный орган написали колонки Сурков и Путин. Мне кажется, ваша творческая биография невероятно удачно складывается.

Колесников: Реальная история «Русского пионера» совсем другая. Я делал его до того, как его купила медиагруппа «Живи», а не Прохоров, кстати. И делал совсем с другими людьми, которые финансировали проект и перед этим долго убеждали меня, что у меня получится. Вы пытаетесь заниматься конспирологией, но она очень наивная. На самом деле все гораздо проще. Разумеется, было бы странно, если бы я не попытался предложить писать в журнал людям, которые до этого ни в какие журналы не писали. Это изобретенный мной формат. Я считаю, он очень интересный, и не только для читателей, но и для писателей. А вообще-то у нас среди колумнистов не только Путин и Сурков. У нас и другие колумнисты есть: Аркадий Дворкович, Петр Авен, Михаил Прохоров, Тина Канделаки…

Соколова: Безусловно, все перечисленные вами люди – очень талантливые журналисты. Но, согласитесь, они лишь оттеняют безупречный слог и мудрые максимы премьера.

Колесников: Я не могу вам запретить так думать. Почему же вы считаете, что я пользуюсь неким особым покровительством? Ну давайте я еще раз повторю – это не так.

Собчак: А как?

Колесников: По-разному. Просто я очень много работаю. Иногда могу ошибаться. Чуть не каждый день – репортаж. Иногда, я думаю, Путин обижается, конечно. Хотя вслух претензий ко мне никто не высказывал.

Соколова: Как вы поняли, что он обиделся?

Собчак: О, мне кажется, нет ничего проще, чем понять, что Владимир Владимирович обиделся! Вы просто в один прекрасный день просыпаетесь в городе Лондоне под угрозой экстрадиции. Или в городе Краснокаменске.

Колесников: Чтобы так обидеть, надо все-таки постараться.

Собчак: И как вы реагировали?

Колесников: Я тоже мог обидеться.

Соколова: И как выражали свою обиду?

Колесников: Например, я мог написать в заметке не «Владимир Путин», а «господин Путин».

Соколова: Смело.

Колесников: Это шутка.

Собчак: Это доля шутки. Ваши слова напомнили мне эпизод из книги Пелевина «Чапаев и пустота». Во время набегов кочевников часть населения якобы уходила под землю и пряталась там, пока все кончится. Когда сверху скакала вражеская конница, хитрые русичи тыкали пальцем в потолок и тихонько подхихикивали над глупым врагом.

Колесников: Вы же утверждаете, что читали мои заметки. Там все открытым текстом написано. То, что мне не нравится, я по-честному критикую. Мои отношения с президентом и премьером – это идеальные рабочие отношения между ньюсмейкером и журналистом. Один говорит, другой про это пишет. Поверьте мне, в Кремле или правительстве громоотвод для интеллигентной публики вроде вас давно уже не нужен. И не нужен был никогда.

Собчак: Слушайте, вы разводите нас как кроликов на Кондратьевском рынке, и нам это даже нравится. Роль простого парня из кремлевского пула вам удалась. Но мы же не слепоглухонемые. При той информационной политике, которую ведет Кремль, проще говоря, при полной подмене реальности фикцией «громоотводы» имеют первостепенное значение. Для этого создаются СМИ, молодежные движения, правые партии…

Колесников: А вы не допускаете мысли, что Кремль пытается создать не громоотвод, а реальную либеральную партию?

Соколова: Нет, не допускаем. Правящая власть, создающая оппозиционную партию, – это что-то из области суверенной демократии.

Колесников: А если оппозиция постоянно проигрывает все выборы?

Соколова: Не оппозиция, а недоразумение! Проиграть самые свободные выборы в мире – это ж надо!

Колесников: Девушки, за двадцать минут вы продемонстрировали практически полный набор кухонных интеллигентских штампов…

Собчак: Не обижайтесь, у нас нет цели доказать, что вы плохой журналист и лицемер. Вы отличный журналист. Вы создаете Путину красивую легенду – и делаете это филигранно. Я была на вашей выставке на «Винзаводе»…

Колесников: Не моей, а фотографа Димы Азарова.

Собчак: Там было не важно, что изображено. Важно, что написано под фотографией.

Колесников: Не согласен. Мы работаем вместе с Азаровым, потому что у него такой же честный и критичный взгляд на власть, как у меня. Поэтому фотография рифмуется с текстом. И эту карту вам не побить – мы оба делаем честную работу «Четыре сезона Владимира Путина» – очень резкий по содержанию фотоальбом. И мы показали его, не побоюсь этого слова, Путину – хотя можно было и побояться показывать. Я считал, что он должен это увидеть. А то как будто за его спиной сварганили что-то…

Соколова: Почему?

Колесников: Там все предельно некомплиментарно. Дело было в Сочи. Мы сначала зашли в его рабочий кабинет, потом в личный.

Собчак: Так вот взяли и смело зашли?

Колесников: Ну более-менее уверенно зашли, с альбомом в руках. Я никогда не забуду картину, когда я увидел Владимира Владимировича Путина, который стоял в дальнем углу кабинета за большим письменным столом, на котором лежал другой альбом – с репродукциями Моне. Путин его неторопливо перелистывал.

Соколова: Тонко.

Колесников: Дима Азаров, который вошел с нашим альбомом, в принципе понял, что делать ему в этом кабинете нечего. Где он и где Моне? Он должен был развернуться и уйти, и я вслед за ним.

Собчак: И что, вы ушли?

Колесников: Как писал Довлатов: «И я ушел. Вернее, остался». Мы справились, хотя это был сильный удар.

Собчак: Поздравляю! Только что родилась еще одна легенда – «Владимир Путин, тонкий психолог».

Колесников: Это не легенда.

Соколова: Я не могу сказать, что состою в фан-клубе премьера Путина, но у меня есть ощущение, что соображает он лучше своих подчиненных. К тому же его мозг не затуманен страхом – страх есть, но он другого порядка. По-моему, вашу критику Путин воспринимает как развлечение, которых в его положении, видимо, чертовски недостает.

Колесников: Вы всерьез считаете, что вам, например, нужен в жизни человек, который бы регулярно вас оскорблял и унижал?! Вы действительно находите это сексуальным?

Собчак: То есть все-таки оскорбляете и унижаете!

Колесников: Я – нет. Что вы!

Соколова: А люди вообще любят, когда их на х… посылают. Особенно это касается сильных людей. Банальная история, но секс в ней есть.

Колесников: Вы опять выдаете желаемое за действительное.

Соколова: Ничуть! Я думаю, вы кажетесь Путину достаточно смелым, и это ему импонирует – он привык к обществу трусов. Но при этом он чувствует – а «чуйка» у премьера развита отменно, что вы не перейдете границ.

Собчак: То есть вы посылаете его как бы не на х… а в пешее эротическое путешествие.

Колесников: Мне не нравятся ваши слова-паразиты. Я никогда не опубликовал бы ничего подобного в журнале «Русский пионер».

Собчак: О’кей. Простите. Но, по-моему, вы выбрали неубедительную линию защиты. Почему бы вам не взять и не сказать нам честно: «В данной стране в данное время я не имею возможности жестко критиковать власть. Я могу критиковать ее только мягко и нежно».

Колесников: Я имею возможность критиковать жестко. И жестоко тоже. В газетах в этом смысле простая ситуация. На телевидении все по-другому.

Соколова: А с чего ты взяла, что задача Андрея обязательно критиковать власть? Перед вами, Андрей, стоит такая задача?

Колесников: Конечно. Я уверен, что любая журналистика предназначена для того, чтобы критиковать власть. Ни для чего другого она не нужна.

Соколова (разочарованно): Я дала вам лазейку. Но раз вы ею не воспользовались, я скажу, что думаю. Помоему, с вами произошло вот что. Вы действительно придумали жанр – вы искренне и остроумно критиковали власть, пока с вами не разыграли банальную двухходовку Вместо того чтобы выгнать из пула самого талантливого и оппозиционно настроенного корреспондента, его стали приручать, принимая критику снисходительно и благосклонно. Вы на это повелись, тем самым позволив вашим ньюсмейкерам достичь цели: превратить серьезного оппонента в шута. Как только это произошло, на вас посыпались блага – журнал «Русский пионер», ставший неформальной площадкой для выражения воззрений власть имущих, где любители художника Миро и знатоки проблем кадров предстают эффективными менеджерами с человеческим лицом. На вечеринку вашего журнала на крейсере «Аврора» приходит губернатор Матвиенко и другие высокие госчиновники, критиковать которых, по-вашему, есть святая обязанность каждого журналиста. Я далека от того, чтобы обвинять вас. Как нормальный, стремящийся к успеху профессионал, вы все сделали правильно. То, что происходит с вами, и есть успех. Никакого другого успеха для журналиста, пишущего о политике, в данной стране в данный момент времени быть не может. Цена вопроса: соблюдение правил игры, предлагаемых властью. Согласие на подмену реальности виртуальной реальностью. В вашем конкретном случае – вместо настоящей критики – милые байки про альбомы Моне и самовар во время завтрака с Обамой, игра полутонов, поэзия взглядов и жестов. Если вы соглашаетесь считать бред реальностью, у вас будет журнал «Русский пионер», литературные чтения, любовь бомонда, вечеринки на крейсере и Путин в колумнистах. Нет – добро пожаловать в клуб лузеров и демшизы – к Новодворской и Шендеровичу. Третьего практически не дано.

Колесников: Отвечать по существу на то, что наговорили сейчас, бессмысленно. Это какая-то адская смесь незнания, амбиций. Что же вы никак не поймете, что я ни в какие игры ни с кем не играю, потому что, например, правил игры не знаю. Мне это не интересно. За «Русский пионер» только обидно. Я создавал его по́том и кровью. А вы хамите. А я не люблю хамство.

Собчак: И правильно не любите! Все журналисты, которые хамили: Парфенов, Киселев, Доренко, хамят сейчас, фигурально выражаясь, из-под унитаза.

Колесников: Парфенов не хамил. Обладая прекрасным литературным вкусом, он делал замечательную журналистику.

Соколова: Тем не менее он получил запрет на профессию. Потому что не чувствовал меры, которую отлично чувствуете вы.

Колесников: Ну уж… Я уже сказал вам – я пишу только то, что думаю.

Собчак: И вам это удается, к всеобщему удовольствию! Вы, например, в своих текстах ни разу ни словом не упомянули Алину Кабаеву.

Колесников: Во-первых, упомянул, и не раз. Когда она участвовала в кремлевских мероприятиях, тогда и упоминал. У меня такой формат работы. Кто участвует – того и упоминаю.

Собчак: А можно вмешиваться в личную жизнь политиков?

Колесников: Я считаю, что вмешиваться в личную жизнь, пока она не становится фактором политики и не решает что-то существенное в судьбе страны, нельзя. И когда нет никаких доказательств ничему, тоже нельзя. В журналистике надо все доказывать.

Соколова: Для политического журналиста вы потрясающе деликатны.

Собчак: Кстати, о личной жизни. Недавно я обнаружила ваше фото на обложке – не газеты «Коммерсантъ», не журнала GQ, а журнала, не поверите, «ОК!». В заголовке фигурировала Тина Канделаки и, кажется, ревнивый муж ее Кондрахин. Поздравляю, Андрей, вы становитесь популярным светским персонажем!

Колесников: И это говорит Ксения Собчак?!

Собчак: А что я? Я типичный представитель массмаркета – считай, пирожками с кошатиной с лотка торгую. Вы по сравнению со мной – мишленовский ресторан! Зачем же так опускать планку?

Колесников: Почему вы считаете, что я опускаю планку? Мое появление в журнале с Тиной Канделаки закономерно – мы вместе ведем программу «Нереальная политика» на ТВ. Это такая производственная необходимость – участвовать в таких съемках.

Соколова: Кстати, а зачем вы ведете «Нереальную политику»?

Колесников: Я хотел попробовать что-то новое. Мне было скучно. Приходит момент, когда понимаешь, что надо же что-то делать. Отвечать на новые вызовы… Я сам себе и придумал такой вызов.

Соколова: По-моему, моя коллега права насчет планки. Вы отличный пишущий журналист вдруг стали делать на ТВ какой-то трэш. Зачем?

Собчак: Это не трэш. Я не согласна.

Колесников: «Нереальная политика» – трэш?

Соколова: Острые политические высказывания Виктории Лопыревой или певца Тимати интересны разве что логопеду.

Колесников: Неправда. Они интересны огромному количеству людей. Иначе у нас не было бы хороших рейтингов. И вы, я вижу, смотрите… У нас бывают разные гости. Игорь Бутман…

Собчак: Я, например…

Колесников: Да, с вами программа имела самый высокий рейтинг.

Собчак (скромно): Как обычно! Кстати, Андрей, теперь мне бы хотелось стать звездой печатной журналистики.

Колесников: Что же мешает?

Собчак: Я хотела вас, уважаемого профессионала, спросить: как бы мне… прославиться?

Колесников: А вы напишите колонку в журнал «Русский пионер».

Собчак: Ой, правда?! Спасибо, Андрей. С удовольствием! Только есть одно но.

Колесников: Какое?

Собчак: Боюсь ненароком затмить других колумнистов журнала.

Колесников: Премьер-министра?!

Собчак: Нет. Тину Канделаки.

Диалоги вагины

Олигарх и коллекционер Олег Байбаков[2]2
  Олег Байбаков – бизнесмен, президент «ОНЭКСИМдевелопмента».


[Закрыть] рассказал страшную правду о фрейдизме, современном искусстве и телках Михаила Прохорова.

Собчак: Поздравляю, дорогая, по-моему, мы наконец нашли интерьер, достойный нас – всем известных красавиц и умниц.

Соколова: Пожалуй, на этом апокалиптическом фоне бледнеют даже наши стати.

Собчак: А по-моему, наоборот – предстают в самом выгодном свете.

Соколова: Ладно мы! А вот за хозяина этой спальни я реально беспокоюсь. Мне кажется, человек слегка не в себе.

Собчак: Да ладно, просто Байбаков любит современное искусство.

Байбаков: Так я и думал, что мы затронем эту глубокую тему.

Собчак: Не хотите про искусство, можем обсудить п…ду.

Соколова: Редкий случай, когда эти понятия тождественны. Так зачем вы вывесили в спальне женский половой орган?

Байбаков: Я люблю современное искусство и считаю, что секс – двигатель прогресса в современном мире. Мне интересна сексуальность – в жизни, в искусстве. Эта работа не шедевр, просто достаточно оригинальная, концептуальная вещь. Девушка засунула себе в одно место журнал Priz. Эта работа о двойственности современного искусства.

Соколова: И в чем же трагический дуализм?

Байбаков: С одной стороны, это у всех висит на стенах, а с другой, это все в одно место засовывают.

Собчак: А давайте-ка подойдем к делу с точки зрения дядьки Фрейда. Представим, что я – Байбаков и я просыпаюсь в своей прекрасной кровати и каждый божий день обречен тупить на не очень приятную…

Байбаков: Во-первых, не обречен, я могу ее перевесить, что я периодически делаю…

Соколова: То есть медитация на п…ду вместо утреннего кофе.

Байбаков: Поверьте, это гораздо полезнее для здоровья! Кофе вредит, а газеты вообще лучше не читать. Это еще профессор Преображенский говорил.

Соколова: Ну, раз у нас пошли литературные аллюзии, я вспомню сказку «Буратино». Там на стене у папы Карло висел кусок старого холста, на котором был нарисован котелок с супом. А почему он там висел? Потому что у папы Карло не было супа настоящего, и он себе нарисовал суп, чтобы смотреть на него.

Байбаков: Вряд ли Ричард Филлипс, который нарисовал эту картину, голодает…

Собчак: Не сбивайте нас с толку! Давно доказано, что мужчины, которые подчеркивают свою гиперсексуальность, например, богато декорируя спальню вагиной три на четыре, имеют серьезные сексуальные проблемы.

Байбаков: У меня кроме вагины висят и другие работы.

Собчак: Там тоже все какие-то голые.

Байбаков: Я же вам сказал, что для меня секс является двигателем прогресса. Во время Великой Отечественной войны на плакатах рисовали сексуальных девушек с сиськами.

Соколова: Вы это про Родину-мать?

Байбаков: Да! И про нее! И прочих колхозниц с крестьянками. Почему их рисовали? Потому что все равно подсознательно у мужчины всегда существует образ женщины. За это всю жизнь воевали и будут воевать.

Соколова: И опять вы точно подметили! У солдата был плакат, потому что у него не было живой женщины.

Собчак: Короче говоря, нам кажется, что такими доказательствами собственного плей-бойства, как вагина во всю стену или эскорт телочек, мужчины маскируют свою сексуальную несостоятельность.

Байбаков: Вам правда доводилось встречать таких мужчин?

Собчак: И вам. В зеркале например. Но не будем о присутствующих. Возьмем вашего ближайшего друга, секс-гиганта, плейбоя всея Руси олигарха Прохорова. Всем известно, что у него пониженное либидо.

Байбаков: Кому это всем?

Собчак: Огромное количество женщин, которые с ним сталкивались, открыто об этом говорят.

Байбаков: Вы Михаила совсем не знаете – в отличие от меня.

Соколова: В сексуальном смысле – нет.

Байбаков: Я в сексуальном смысле тоже нет. Но во всех остальных смыслах знаю очень хорошо. Вы говорите полный бред. Это как современное искусство. Вы видите то, что вам показывают.

Собчак: Давайте по логике. Если человек самодостаточный, нужно ли ему все время доказывать свое мужество?

Байбаков: Абсолютно не нужно.

Собчак: Если у него все в порядке с женщинами, с потенцией, нужно ли ему иметь много телочек вокруг себя?

Байбаков: У меня абсолютно такая же логика!

Соколова: Тогда зачем вывешивать в спальне эту заявку на успех?

Байбаков: Но это моя спальня! Я же ее не в гостиной повесил. Вы здесь находитесь, потому что вы избранные люди.

Соколова: Так у избранных столбняк.

Байбаков: Это потому, что вы закрепощены, а я нет.

Собчак: А я бы хотела продолжить начатую Олегом логическую цепочку. Итак, вы сказали, что самодостаточному мужчине нет смысла доказывать свою состоятельность. Между тем ваш друг Михаил Прохоров…

Байбаков: Да что вы к нему пристали, в самом деле! Мы же про современное искусство вроде говорили. Прохоров никому ничего не хочет доказать. Он просто так живет. Вы ищете какие-то знаки, а их нет. Это его жизнь. Он от этого получает удовольствие.

Собчак: Олег, я хочу вам задать деликатный вопрос. Я к вам очень тепло отношусь. Но часто слышала, как о вас говорят: «Он у Миши Прохорова шестерка». Это очень обидное определение, тем не менее ваше имя всегда связывается с ним. Знаете ли вы об этом и как вы к этому относитесь?

Байбаков: Конечно, знаю! Меня даже во Франции арестовали вместе с Прохоровым! Об этом писали все газеты. В день, когда арестовали Мишу, я спустился в ресторан пообедать. Я до сих пор помню эти лица и выпавшие из рук вилки, потому что все сказали, что меня тоже забрали. Я Мишу уважаю за определенные качества, и поэтому я с ним работаю. Что говорят остальные, мне наплевать. Мне просто завидуют.

Собчак: Так сказать проще всего. Вот про меня говорят «скандальная личность», и я знаю почему – я действительно скандалю время от времени. Что касается вас, я лично была свидетелем одной не очень красивой сцены. О других говорят общие знакомые. Михаил иногда очень некрасиво ведет себя в отношении близких людей. Зачем вы это терпите?

Байбаков: Никогда в жизни я не слышал от Прохорова грубостей в свой адрес. Никогда не терплю таких вещей и именно поэтому не общался с Потаниным – его бывшим партнером. Я с Мишей стал общаться, когда у меня уже было все хорошо. И сейчас мне нет смысла размениваться.

Собчак: А я слышала, что Прохоров подчеркнуто унижает людей из своей свиты, делает это специально, нарочито. Пошел вон, принеси то…

Байбаков: Я даже не представляю себе, чтобы Миша мог так сказать, хотя некоторые люди этого заслуживают. Он может подколоть, сказать что-то с юмором. Он жесткий человек в плане бизнеса, но то, что он оскорбляет людей, – неправда. Такая же, как разговоры про его сексуальную несостоятельность.

Собчак: А что, про автобус телок тоже выдумывают?

Байбаков: Девушки, поверьте, Прохорову наплевать, что вы о нем думаете. У него фотографическая память. Он помнит все: где, что, когда было. Он живет в собственном мире, и этот мир с вашим очень слабо коррелирует.

Соколова: А вы знаете, какой у нас мир?

Собчак: В Москве сегодня осталось только два настолько одиозных человека из 90-х. Умар Джабраилов, который приходит с никелированным «стечкиным» в любое место, и Прохоров со своим автобусом телок.

Байбаков: «Стечкин» – все-таки не девушки.

Соколова: В каком-то смысле это одно и то же. Меч – продолжение руки самурая. С Джабраиловым как раз понятно. Он невысокого роста, чеченец. Но зачем Михаилу Прохорову, человеку огромного роста, форбсу номер один, автобус телок – это загадка природы.

Байбаков: А вы попробуйте пройти один раз кастинг, появиться за столом и узнаете.

Собчак: Ну, мы уже как-то не в том возрасте. Да, кстати, и Михаил не молод…

Байбаков: Для мужчины это самый расцвет сил! Мужчины вообще стареют медленнее.

Собчак: Это правда. Но согласитесь, Олег, все же это как-то смешно, с седыми практически гениталиями, а все в тот же автобус…

Байбаков: У меня не седые! У меня там… вообще нет волос!

Соколова: Мы ценим вашу искренность.

Собчак: Но я все же закончу о своем, девичьем. По-моему, все эти автобусы телок от неуверенности в себе. Я заметила, если мужчина сразу подарки покупает или трахнуть хочет, он просто комплексует, потому что не умеет с женщиной общаться…

Байбаков: Ну да, конечно, мои юные психологи, Миша Прохоров, форбс номер один в стране, сидит, краснеет и очень комплексует, потому что не знает, как трахнуть телочку…

Соколова: А вы знаете?

Байбаков: Я, конечно, могу сейчас предложить продемонстрировать, но не буду.

Соколова: Это интересный поворот нашего интервью. Как сказано в одном популярном секс-руководстве: «Понятия не имею, о чем мне тут с вами разговаривать, давайте разденемся и ляжем».

Байбаков: У меня была пара случаев в жизни. Например, сидим с девушками в комнате, чай пьем, и кто-то из компании просто заходит голый. На девушек это производило сильное впечатление.

Соколова: И все доставалось ему.

Байбаков: Да, бывают в жизни такие вещи. У каждого свои комплексы.

Собчак: Вы правильно говорите. Это комплексы. По-моему, и ваш дом, и эта картина, и ваша полузастегнутая на три пуговицы рубашка – все это комплексы. Вы для нас пример такого мужского самовыпячивания, попытка изобразить мега-альфа-самца.

Байбаков: Вы удивитесь, но принципиально я с вами согласен. То, что я показываю, несоответствует тому, что у меня внутри.

Соколова: А что у вас внутри?

Байбаков: Знаете, почему я люблю современное искусство? Я считаю, что человек должен жить в своем времени и пытаться его опередить. Человеческая жизнь коротка. Это самая дикая несправедливость, которая существует. Я с этим борюсь. Это отдельная тема. Но поскольку я хочу жить здесь и немножко там – в завтра, я пытаюсь создать вокруг себя архитектуру и дизайн из будущего. При этом у меня масса друзей, которые просто строят себе дом-версаль и считают, что главное, чтобы дома было богато.

Собчак: У вас дом очень красивый, но какой-то… неживой. В таких домах кажется, что сейчас заиграет страшная музыка и начнет происходить какой-нибудь «хичкок».

Соколова: А самое ужасное во всем этом, что ничего такого не происходит. Скучно…

Байбаков: Да нет, даже очень весело.

Собчак: Ну, конечно, спросят у вашей какой-нибудь знакомой, ну и как с Байбаковым-то было? А она скажет: «Как выглядит Байбаков – не помню, зато какая п…да на стене!»

Байбаков: Единственная картина, которая затронула двух русских девушек!

Соколова: Действительно, давайте наконец поговорим про искусство. Это интересно, заниматься contemporary art?

Байбаков: В Нью-Йорке интересно. В Москве – нет. В России рынок крошечный. Ни один западный человек русских художников не покупает. Нет нормальной арт-критики, вообще ничего нет. Кроме того, никто ничего не понимает.

Собчак: А я вообще согласна с теми, кто считает современное искусство глобальной разводкой.

Байбаков: Это не большая разводка, чем, например, бриллианты. Или вот платье на вас тоже не за две копейки надето. А какова себестоимость ткани?

Собчак: Завтра не будет хлеба и воды, и все эти сумочки, бриллианты, платья не будут стоить ни копейки.

Байбаков: Хлеб и вода будут всегда, либо мира не будет, либо будет всегда и все. Что касается современного искусства, самое интересное – когда понимаешь, как работает система. Если ты приходишь и говоришь: «Ребята, я хочу эту картину купить, потому что завтра ее продам в три раза дороже», ты дурак. Есть современные художники, которые действительно имеют шанс стать Уорхолами. Если ты эти деньги вложишь в другой бизнес, то, может быть, через 10 лет ты больше заработаешь. Но оцененная картина – это легко реализуемый товар. Это не недвижимость, которую нельзя продать, нельзя купить. Любую картину можно продать.

Соколова: Но высокую цену произведения с нулевой себестоимостью как раз и создает индустрия. То есть арт-критика и кураторы…

Байбаков: Именно так. Я могу привезти сюда Энди Уорхола и поставить его лучшие работы. Но это не говорит о том, что я хороший куратор. Наоборот, про куратора говорят хорошо, когда то, что он выставляет, с нашей точки зрения, полное говно. А это начинает стоить миллионы. Я знаю всех крупных коллекционеров. С Питером Брендом в покер играю. Эти люди четко понимают, что делают. Питер Бренд не продает свои работы здесь и сейчас. Он никуда не спешит, покупает картины и создает foundation. Он делает все для того, чтобы его помнили через двести лет.

Собчак: А может, лучше не создавать коллекцию, а, как говорят, never fly on your own supply. Может быть, вам самому уже стоит продавать современное искусство?

Байбаков: Мне это неинтересно. Мелко очень. Надо Лари Гагосяном становиться, а это тяжело. Лари – американец и начал работать на американском рынке в Калифорнии, где живет десяток художников. То есть у него был материал. Я готов работать, но материала нет. За неимением гербовой пишешь на простой. В этом смысле в нашей стране дела обстоят очень скучно – как и во многих других.

Соколова: То, что здесь скучно, вы верно подметили.