Текст книги "Философия в будуаре"

Семейный совет

Президент «Крокус Групп» Арас Агаларов о ценностях – истинных и мнимых, – о том, почему он не будет перевоспитывать Россию

Собчак: Арас Искандерович, мы хотели бы обсудить с вами семейные ценности. В мире кризис – считается, что спасение одно: возвращаться от денег к человеческим отношениям. В этой связи интересно спросить вас – отца практически идеального восточного семейства, – спасут ли эти отношения мир?

Агаларов: Я убежден, что все начинается с семьи. Когда у человека правильное отношение к семье, то у него и к родине, и ко всему правильное отношение.

Соколова: А правильное – это как?

Агаларов: Сложно сказать. Бывают семьи, в которых старые бабушка или дедушка брошены. В доме престарелых или больнице. Если покопаться в истоках, это воспитание. Бывают, конечно, исключения. Я знаю случаи, когда люди хорошо относились к своим детям и внукам, а их все равно забыли. Такое тоже бывает. Но обычно – наоборот. Будучи молодым, человек вел эгоистичный образ жизни. Свои интересы ставил выше интересов своих детей, занимался собой. Он постарел, и ему платят тем же. А в семьях, где родители посвящают много времени детям, видят совсем другое отношение.

Соколова: В Древней Спарте стариков сбрасывали со скалы – как отработанный материал. Мне кажется, что в России сейчас к пожилым людям такое же отношение – собственные дети оставляют их нищенствовать, болеть и умирать абсолютно хладнокровно. И это почти ницшеанское хладнокровие. Я имею в виду, что в нашей стране, по-моему, абсолютно прерваны любые семейные традиции, и сдача родной мамы в дурдом за квартирку в Новокосино – нормальное явление. Как вы – человек, выросший и живущий совершенно в иной традиции отношения к близким, семье, роду, – здесь существуете? И возможно ли эти утраченные русскими семейные связи как-то восстановить?

Агаларов: Перевоспитывать Россию или мир – задача неподъемная.

Собчак: Дело не в перевоспитании. Для вас не секрет, что многие люди в Москве, обсуждая, например, вашу семью, говорят: ну это Восток. Говорят пренебрежительно, подчеркивая, что это абсолютно чуждая культура, отсталая и нецивилизованная. Сами понятия – «кумовство», «родственные связи» имеют в нашем языке негативный характер. Как вы существуете в среде, враждебной вашим ценностям?

Агаларов: Я когда-то листал психологические книжки вроде «Семья и брак», «Психология брака» и удивлялся их содержанию. Рациональный эгоизм: надо себя ставить выше всего, и в доказательство тысяча терминов.

Соколова: Индивидуализм – главное достижение цивилизации. Протестантский слоган – каждый за себя и за всех Господь. Но ведь работает!

Агаларов: Все, кто изучает психологию, – это одинокие люди. У большинства не то что нет семьи, у них, как правило, нет друзей.

Соколова: Это стереотип.

Собчак: Как бы то ни было, на индивидуализме построен цивилизованный мир.

Агаларов: Мое объяснение этому – потому что так жить удобно.

Соколова: Удобно в каком смысле?

Агаларов: В прямом. Эгоисту жить удобнее.

Соколова: Удобно отвечать только за себя?

Агаларов: Конечно.

Соколова: Зачем вы делаете так, как неудобно?

Агаларов: Просто я знаю, что каждый день я должен звонить маме.

Соколова: Что вы ей говорите?

Агаларов: «Как дела? Как настроение? Как давление?» Маме 94 года. Я каждый год насильно вытаскиваю ее из Баку в Москву, потому что это для нее стресс. И стресс мобилизует ее. Она говорит: нет, ты что, как я доеду? Как дойду до самолета? Я говорю: донесем, проведем. В 88 лет я ей сделал у Акчурина (Ренат Акчурин – известный кардиохирург, академик Российской академии медицинских наук. – Прим. ред.) операцию. Мне все говорили: ты сумасшедший, ты убьешь свою мать. И вот мы сидим в палате. Акчурин видит, как я мучаюсь.

Я должен принять решение: делать операцию или нет. Я по телефону советовался с лучшими кардиологами мира. Они говорят: женщине 88 лет, оставь ее в покое, не мучай. Сколько суждено, столько проживет. Восьмичасовая операция, наркоз. Такие ужасы рассказывали. Я говорю: что будем делать? Акчурин сказал фантастическую фразу. Надо быть гениальным человеком, чтобы такое сказать. «Я снимаю с тебя сыновий долг принятия решения. Решение принимаю я. Я делаю операцию не твоей маме, а своей. Операция завтра». Когда мы потом зашли к маме в реанимацию, Акчурин ее спросил: «Вы можете присесть?» А она, увидев меня, говорит: «Что значит присесть? Я сейчас встану». Когда она встала, Акчурин остолбенел. Как можно в 88 лет встать на ноги после тяжелейшей операции. Мама потом сказала, что очень боялась умереть, потому что я бы расстроился. Мой сын видел наши отношения с детства. Это передается из поколения в поколение. Поэтому мы – семья.

Собчак: Все, что вы говорите, очень красиво и почти невероятно. Как вы сохраняете эти хрупкие вещи в столь враждебной среде?

Агаларов: Эти отношения не надо демонстрировать публике. Это наши внутренние дела. Вы спросили, я рассказал.

Собчак: Но у вас это распространяется и на бизнес. Вы действительно живете неудобно. Как у Высоцкого: «какой ни есть, но он родня». У вас, я смотрю, в ресторанах и менеджеры, и администраторы – троюродный брат, двоюродная сестра, чья-то родственница, внучка-дочка…

Агаларов: Есть такое. Это на грани допустимого. Если мы понимаем, что бизнес позволяет накопить какой-то жирок, этот жирок отдается своим.

Собчак: А браки? Наше общество из каких-то абсурдных соображений осуждает брак по расчету. Хотя, по-моему, в таком браке гораздо больше смысла, чем в какой-то безответственной love story…

Агаларов: Вы моего сына Эмина имеете в виду?

Собчак: Конечно. Он очень разумно женат на дочери президента Азербайджана. По-моему, это прекрасный выбор родителей.

Агаларов: Значит, рассказываю. Нигде в прессе этого не было. Лет пять назад Эмин с двумя своими друзьями на Новый год поехал кататься на лыжах в Санкт-Мориц. Вдруг звонок. «Пап, хочешь хохму, здесь семья президента Азербайджана в полном составе». Проходит ровно два дня. Он мне звонит: «Какая-то непонятная история. Мы три дня подряд обедаем за соседними столами. Я сейчас дам 100 евро официанту, чтобы нас пересадили». Я говорю: не пересаживайтесь, это неудобно, раз вы сели. Лучше подойди и от меня президенту Алиеву передай привет. Он подошел и сказал, что папа передает привет.

Собчак: Вы дружили с Алиевым?

Агаларов: Мы были знакомы. Тогда Эмин впервые обратил внимание на Лейлу. А потом у нас с ним состоялся такой разговор. Эмин сказал, что влюбился, но боится начать ухаживать за Лейлой, потому что вдруг это будет воспринято неправильно. Восточная семья все-таки. Я сказал, что, по-моему, они вполне цивилизованные люди. Можно начать ухаживать.

Соколова: Вы сейчас делаете сенсационное заявление. Женитьба вашего сына на дочери президента Азербайджана воспринимается нашим светским обществом как идеальный восточный договорной брак.

Собчак: Красивый, богатый, талантливый мальчик, принцесса…

Агаларов: Вы же видели их отношения. Эти отношения искусственно создать невозможно. Они безумно любят друг друга.

Собчак: Я с Эмином дружу давно. Он меня всегда приглашал на свои концерты. И я человек очень наблюдательный. Я помню, первый концерт у него был в «Радиус-холле». И я наблюдала тогда за ним и Лейлой. Одним глазом, журналистским, я смотрела на сцену, а другим – на Лейлу. Я была поражена ее взглядом, тем, как она вообще на него смотрит. Я видела, что она абсолютно влюблена. Она не отрывала взгляда от сцены. Все разговаривали, выпивали, а она сидела, не могла шелохнуться, настолько она вся была там. Всегда в отношениях кто-то любит больше, кто-то меньше. Мне казалось, она любит больше.

Агаларов: Нет, там взаимно. Просто у Эмина мой характер. Мы никогда не умели ухаживать. Даже когда нам безумно кто-то нравился. Я не мог подойти, что-то сказать. Эмин как папа. Есть какой-то комплекс.

Соколова: Вот это интересно! Вы же восточный мужчина – это напор, быстрота, натиск! А вы – «не мог подойти…».

Агаларов: Я не мог себе представить, что я могу подойти и что-то сказать. Я ждал, что подойдут ко мне.

Соколова: К вам должна подойти женщина?

Агаларов: Может, не подойти, но подать какой-то знак… Она сама придумает, женщина всегда придумает.

Собчак: Вы нас шокировали. Мне кажется, это русские мужчины привыкли чего-то ждать, а кавказский человек всегда начинает сам тебя обхаживать: цветы, подарки, замечательные сюрпризы.

Агаларов: Это потом. Первый сигнал, явно выраженный, должен идти от женщины…

Соколова: Но что это все-таки? Взгляд?..

Агаларов: Они знают.

Соколова: Это у вас иллюзия, что они знают. Вот мы точно так же сидим и ждем, пока нам подадут сигнал.

Агаларов: Здесь, видимо, дело в гордости, достоинстве мужчины. Может быть, это неправильно, но я себе не представляю, что я к кому-то подойду и получу отказ.

Соколова: Вас это всерьез травмирует?

Агаларов: Да. Поэтому я думаю, ну и черт с ним, мало ли что, лучше не подойду. А если откажут, потом всю жизнь будут мучения, какой идиот, что подошел, и тебе отказали. В разных ситуациях по-разному бывает, это не означает, что мне надо подмигнуть или пальцем поманить, но нужен от женщины какой-то знак… Мужчина это всегда чувствует.

Собчак: Эмин тоже такой… сдержанный?

Агаларов: Да, он, как и я, не любит публично демонстрировать свои чувства. Когда у них с Лейлой начался роман, он даже стеснялся, что она так бурно выражает свою любовь. У нас в семье это устроено более консервативно. У них в семье наоборот – «лапуля, мамочка, ты моя любовь» – более откровенно. Я думаю, это правильно – воспитывать детей в любви. У Эмина в этом плане был определенный недостаток. Все-таки школа, Швейцария, фактически полуконцлагерь, потом Америка – практически полное одиночество в отрыве от семьи, тут есть с нашей стороны пробелы. Он теплотой не был окружен. А Лейла – любимое дитя в полном смысле этого слова. Когда мы ее увозили, мне ее мама так доверительно говорит: «Арас, вы понимаете, что она в принципе никогда никуда не выходила вообще? Она ни с кем, кроме нас, никогда не общалась. Абсолютно домашняя девочка».

Соколова: Вы описали нам семейную идиллию. А скажите, есть в такой жизни какие-то моменты, которые лично вас тяготят? Все же принадлежать себе означает не принадлежать себе…

Агаларов: Я мог бы оградиться от всех, ни с кем не встречаться…

Собчак: Так, кстати, многие и делают – достигая очень высокого уровня жизненных показателей, обрубают все связи.

Агаларов: Я мог бы не отвечать на звонки и не слушать просьбы. Мне даже знакомые говорят: «Арас, как это ты отвечаешь на звонки? У тебя что, нет помощников?» Я никогда не обставлял себя этими условностями не потому, что хотел казаться простым, а потому, что я на эту тему не думал. Я любому человеку могу сказать «нет». Знаете, как бывает, родственник какой-нибудь приходит и говорит: «Мне нужно 40 тысяч долларов, потому что я квартиру покупаю…» Я говорю: «Подожди, ты знаешь вот этого, у него того, что у тебя есть, еще нету. Прежде чем тебе дать 40, я должен его вопрос решить так, чтобы у него было, как у тебя. А потом, если у меня появится возможность, я тебе дам 40».

Соколова: То есть вы как Господь Бог – только все же стараетесь по справедливости.

Агаларов: Надо научиться говорить «нет» и объяснять. И еще я никогда не жду за свои дела благодарности. Я просто забываю, что было. Это легче забыть, не помнить. Если все помнить, можно лопнуть. Потому что иногда в ответ на добро получаешь такие вещи!

Соколова: Говоря с вами, мы все время оперируем словом «восточный» – восточные ценности, восточная семья… Скажите, «восточная тема» – это реальность или миф?

Агаларов: Это реальность. Это есть во всех мусульманских семьях. У нас в семье в мечеть никто не ходил и Богу никто не молился, кроме моей бабушки. В арабских странах, когда я говорю, что мы нерелигиозны, это вызывает шок. Когда бабушка молитвы бормотала, я, помню, дико нервничал. Мне, мальчику, казалось, что с ней что-то не так. Я говорил: «Хватит молиться!», а она мне: «Надо благодарить Боженьку за каждый прожитый день». У моей бабушки было четыре сына и две сестры. В Баку по тем временам жило полтора миллиона человек – большой город, не деревня. Но все должны были каждый день к бабушке зайти.

Собчак: А чужих эта система принимает? И может ли изменить?

Агаларов: Вряд ли. Это разные планеты.

Соколова: Вы – человек мира. Жили в Баку, Америке, России. Это действительно разные планеты. Где вы чувствуете себя наиболее комфортно?

Агаларов: Я понял, что городская среда полностью модифицировалась – независимо от места и континента. Традиции остались разве что в селах. В Америке этот процесс стал абсолютным. Нью-Йорк – город одиноких людей. Миллионы одиночек. Почему там все рестораны, пять тысяч ресторанов, битком? Все удивляются. Потому что человек дома один не может находиться. Он пришел домой после работы, кинул манатки, и ему надо в бар, ресторан.

Соколова: А вы замечали, что в Нью-Йорке очень легко знакомятся люди? На улице к тебе подходят, в парке запросто могут подсесть. Они все как бы на одном корабле, но в разных каютах. Действительно, «каждый за себя и за всех Господь».

Агаларов: Абсолютно правильное наблюдение. Цивилизация сопровождается усилением процесса разобщения.

Соколова: Нельзя ли совместить завоевания цивилизации и заботу людей друг о друге?

Агаларов: По-моему, нет. Все это долго уничтожалось государствами, системой, капиталом. Сейчас все направлено на собственный успех. А я вам еще немного расскажу про свою бабушку. Она застала дореволюционный период. Жила в богатой, знатной семье в Баку. Фамилия Агаларов – от слова «ага», это как титул. Семья бабушки переехала в Баку до революции, купила много недвижимости. Эту недвижимость советская власть всю конфисковала. И вообще все конфисковала – бабушке удалось спрятать золотые монеты, царские червонцы. Когда я был маленький, у бабушки была пенсия 21 рубль. Пенсию ей приносила старая женщина-почтальон. И бабушка всегда давала той рубль. И я дико нервничал.

Соколова: Вам сколько лет было?

Агаларов: Десять.

Соколова: И вы уже нервничали из-за денег?

Агаларов: А как же! На рубль пять мороженых можно было купить, шесть пачек «Шипки» или «Авроры». Потом бабушке сделали пенсию 23 рубля. Три из них она стала отдавать почтальону. Сделали 27, она стала семь отдавать. Ей сделали – 32, она отдавала 12. Однажды я спросил бабушку: «Почему ты отдаешь так много?» И она сказала: «Она старая женщина. У нее тяжелая работа, мне ее жалко». Я это навсегда запомнил.

Соколова: А вы могли бы так?

Агаларов: Честно говоря, не знаю.

Закон джунглей

В гуще панамских джунглей две нахалки пытались убедить бизнесмена и тусовщика Дмитрия Васильева, что давать девушке много денег – традиция, освященная веками

Собчак: Дмитрий, во-первых, спасибо вам. Ради нас с Ксенией вы согласились прилететь аж в Панаму!

Васильев: Ради вас, девушки, я готов на все! Даже если кое-кто из вас решил вести лоховскую передачу «Последний герой» и засел на 40 дней в джунглях…

Соколова: Кстати, вчера мы с Дмитрием выяснили, что джунгли, то есть страна Панама – модное место для дауншифтинга. Утром мы встретили дивного бывшего соотечественника. Еврейский дядечка в гавайке поведал нам, как он здесь завел телку, а потом привез ее в Москву. Правда, телка была ужасно неухоженная – так он ее отмыл и нарядил.

Васильев: Ага, а потом в Москве все восхищались и спрашивали: где он раздобыл такое сокровище? Правда, потом он ее бросил, так как телка, почувствовав, что у нее все уже хорошо, опять перестала мыться.

Соколова: По-моему, это естественно. Я однажды подслушала разговор в раздевалке спортклуба. Одна девушка спрашивает другую: «Почему у тебя такие лоховские трикотажные трусы?» А та отвечает: «А зачем мне кружева? Я уже замужем!»

Васильев: Вот! Типичный пример женских рассуждений! Кстати, он сказал еще одну интересную вещь – якобы в Панаме абсолютно нормальным считается, что любая телка берет за секс бабло. Это у них в порядке вещей.

Соколова: Да ну?!

Васильев: Б…я буду!

Собчак: Так мирно и ненавязчиво наш разговор вырулил именно на то, что я хотела бы обсудить. Сидя 40 дней тут на острове, я много думала.

Васильев: Бедняжка! 40 дней без секса! Как тебе это удается?

Собчак: Плохо удается. Страдаю я. Всего Бергмана пересмотрела. Мысли умные в голову лезут.

Соколова: Это какие, например?

Собчак: Например, про вашу панамскую телку. Вы хотите сказать, что девушка не права? А я считаю, ничего подобного! Просто она с первобытной прямотой озвучила то, что цивилизованное общество пытается скрыть!

Соколова: Похоже в отсутствие секса ты превратилась в борца за правду…

Собчак: Да! И не скрываю этого! По-моему, давать девушке деньги – это естественно и нормально. Так было во все времена! Просто наш патриархальный социум совсем изолгался! Женщина, которая в той или иной форме продается за деньги, считается ужасной меркантильной тварью. В результате дамы полусвета на вопрос, что самое дорогое вам подарил мужчина, без запинки отвечают: «Новогоднюю открытку», чтобы их не уличили в продажности.

Васильев: Интересно, Ксения, а почему это вас так беспокоит? Похоже на какое-то самооправдание… Хотя не вы первая. На прошлой неделе я имел разговор с одной симпатичной девицей, любовницей моего знакомого. Она мне прямо задала вопрос: «Как вы относитесь к тому, что мы берем у вас бабки?» Ну не дура?!

Собчак: Давайте честно, Дмитрий. Я считаю, что виноваты мужчины. Вы сами в той или иной форме покупаете женщину, а потом ее же и обвиняете в меркантилизме. Я думаю, это все от каких-то фатальных мужских комплексов.

Васильев: Я слышал, как вы с Соколовой смеялись над людьми, у которых комплекс, что их любят только за бабки. Но ко мне это не относится.

Соколова: Вы так самоуверенны?

Васильев: Да, я сам считаю себя пи…датым парнем и без бабок!

Собчак: Но вы не можете это проверить!

Васильев: Да, я могу ошибаться. Но видимо, меня спасает самоуверенность. Кроме того, у меня не так много денег, чтобы париться. Я трачу на женщин много, но не десятки миллионов долларов.

Собчак: ПМЖ соблюдаете?

Васильев: Что это?

Собчак: Мы в прошлой колонке обсуждали с господином Маниовичем Правила Московской Жизни: два раза с девушкой переспал – везешь в Милан на шопинг на выходные. Месяц – это уже колечко. Самое выгодное в ПМЖ, конечно, дети – это уже и квартира, и счет в банке, и все хорошо. Как еще объяснить, что огромное количество женщин рожают детей, зная мужчину тричетыре месяца?

Васильев: По-моему, эти правила теряют актуальность – рецессия по ходу.

Собчак: Да ладно, времена меняются, ценности остаются.

Васильев: Хорошо, буду с вами невежлив, но честен. Да, я их соблюдаю.

Соколова: Круто, что вы это признаете. А зачем?

Васильев: Просто так! На самом деле, нет никаких правил. Все это обычно, так было всегда. Вот эта – ничего телочка, другая так себе, уехала и вопросов нет. Понятно, что «каратники» уходят к близким, женам и любимым. А рождение ребенка – это совсем другое. Когда любимая девушка рожает ребенка, ты готов что угодно ей купить…

Соколова: Жаль, что нас не слышат фотомодели с Брянщины. Вы только что дали им четкую инструкцию, как вас на бабки разводить.

Собчак: Дмитрий, вероятно, вы хотели бы, чтобы матерью вашего ребенка была не б…ь? Но вам почемуто не приходит в голову подарить ей книжку Камю. Согласно ПМЖ, деторождение имеет конкретную, очень высокую материальную стоимость.

Васильев: Это потому, что у нас мир сейчас такой… Вряд ли женщину порадует книжка Камю в качестве подарка.

Соколова: Главный закон ПМЖ: «Дала – получила мало, родила – получила много».

Васильев: Важно, чтобы хорошо дала и хорошо родила.

Собчак: Как писал старичок Пелевин: «Нужно не просто делать минет, а еще кончиками губ как бы улыбаться».

Васильев: Я бы на вашем месте не обобщал. Почему возникают бабки? Потому что кому-то проще дать бабок, чем забивать голову какими-либо отношениями. Выбор прост – пятерка денег или геморняк со всеми этими свиданиями и хождениями в кино…

Соколова: А девушка легко соглашается на подобную замену?

Васильев: Какая-то легко соглашается, какая-то нелегко…

Собчак: Мне не хочется сводить этот разговор к телкам Пети Листермана. Мы говорим о принципах. Вы согласны, что существует глобальный, мировой принцип: мужчина платит за отношения с женщиной?

Васильев: Я не согласен. Мир стал другим.

Соколова: А что изменилось?

Васильев: Раньше какие-то вещи считались неприличными. А сейчас мир целиком построен на деньгах. В России это так явно, потому что очень быстро и кардинально сменилась мораль. В СССР было полное отрицание меркантильности, а теперь у нас или у вас ничего на уме, кроме бабок. Мой папа считал, что я не должен быть банкиром. Потому что это плохая работа, которую делать неприлично.

Соколова: А чем он объяснял, что это неприлично?

Васильев: «Что ты будешь ковыряться в бумажках, считать чужие деньги…» Родители хотели, чтобы я был ученым. Но в 90-е годы я понял, что никаким ученым не буду, я денег хочу, хочу ездить на нормальной машине, жить в нормальной квартире, а не в Чертаново. У меня родители очень бы огорчились, если бы знали, как я живу. Мы с ними живем в разных странах практически и отлично себя чувствуем.

Соколова: А я, например, сомневаюсь, что вы нормально себя чувствуете. Вы сами сказали, что в вас вложили задатки порядочного человека. А сами живете по кодексу ПМЖ. Такая раздвоенность грозит сумасшествием. Знаете, почему в тоталитарных странах огромная статистика душевных болезней и самоубийств? Потому что люди всю жизнь вынуждены говорить одно, а делать другое. А вас даже никто не заставляет. Вы сами загнали себя во все это.

Васильев: Я же сказал вам, мир стал другим, он «баблозависим». И это гораздо лучше тоталитаризма. Вас беспокоит, можно брать бабки или нельзя? Отвечаю – можно и нужно.

Собчак: Нас беспокоит не то, можно или нельзя брать бабки. Нас беспокоит то, что женщины, берущие бабки, в обществе выставляются меркантильными тварями. Мы хотим восстановить справедливость.

Соколова: Или изменить мир…

Васильев: Да, вы девушки с амбициями! Но нельзя обобщать. Есть, например, реально ох…евшие телки.

Соколова: Это как мы?

Васильев: Нет, вы посложнее. Ох…евшие – это у которых руки мерзнут возле перчаточного магазина. И это еще сложная схема!

Собчак: А может, мужчина просто жадный и подарков не дарит?

Соколова: По-моему, есть две причины мужской жадности – это скупость и комплексы. Скупость – это не к нам, это в медпункт. А комплексы – это когда мужчина боится, что его любят за деньги. Хотя я лично этого не понимаю – ну чего тут бояться?! Любят – и отлично, за деньги или за член, какая разница?! И то и другое – твое!

Собчак: С такой широтой подхода ты, Соколова, себе мужа не найдешь!

Соколова: А я уверена, что мой слепоглухонемой старичок-миллиардер от своего счастья никуда не денется!

Васильев: Я знаю много мужчин, которые уверены, что все им дают исключительно за деньги.

Соколова: Ага, и всю жизнь ищут ту единственную, что даст не за бабло, а за его развесистые мужские стати. Вам повезло, Дмитрий. Перед вами сидят целых две таких наивных идиотки.

Собчак: Мне, например, приятно, что для моего молодого человека важно то, что я работаю.

Васильев: Работающая подружка – это вообще очень приятно…

Соколова: А чего в этом приятного?

Васильев: Ничего не делающая телка обычно скучновата, а девушка, работающая на внятной работе, не моделью, это уже другой уровень.

Собчак: Ага, работает в библиотеке, получает 3000 рублей, все знает.

Васильев: Дело не в количестве денег.

Собчак: И в нем тоже. Недавно один мой друг-олигарх про свою женщину сказал: наконец-то у меня появилась девушка, у которой на счету свой миллион долларов.

Васильев: Но это приятно! Девица заработала миллион долларов!

Собчак: Он не говорит, что она для этого делала. Радует сам факт того, что у нее есть свое бабло и он может быть уверен, что она с ним не из-за денег.

Васильев: Работающая девушка приятнее, чем тупые, ничего не делающие приживалки. У них много свободного времени, чтобы тратить твои деньги и е…ать мозг. Один знакомый мне сказал, что у него жена перемещается по городу со скоростью 5000 в минуту. А еще с женщиной надо о чем-то разговаривать… Иногда это дело достаточно мучительное…

Собчак: Это точно.

Васильев: Кроме того, есть такое соображение: вот я завел себе девушку из провинции. Чтобы я мог с ней где-то появляться, девушка должна соответственно выглядеть, одета так, чтобы меня самого не тошнило, ее надо отмыть, машину ей купить… пока она не достала тебя посылать за ней водителя…

Собчак: А если вы встречаетесь с состоятельной девушкой? Что вы ей на день рождения подарите? Коллекцию фильмов Бергмана?

Васильев: Мне такое в голову не придет. Я подарю что-то приличное.

Собчак: Часы или телефон Vertu? Вот так вы и навязываете нам свои ПМЖ.

Васильев: Из ваших слов явствует, что у нас сформировался класс социально ответственных девушек. Вероятно, их радуют не «мазерати», а добрые sms. Но согласитесь, все же большинство девушек совсем другие.

Собчак: Телок, вы хотели сказать… Я одного не понимаю, почему телок называют меркантильными? Они же делают абсолютно естественную вещь. Раньше женщина выбирала охотника на мамонта, как самого перспективного представителя популяции, а теперь – олигарха. Кстати, как только вопрос денег снимается, все возвращается к мамонту. Вот у нас на проекте «Последний герой» Виктория Лопырева, гламурная красавица из Москвы, как только попала в экстремальные условия, тут же дала не какому-то Абрамовичу, а самому мощному и сильному самцу, который оказался дальнобойщиком. И это нормальный ход вещей!

Васильев: Разумеется, если наступит мировой коллапс и схлопнется капитализм, цивилизация и банковская система, женщины начнут давать самым сильным, волосатым и так далее самцам. Но пока не случилось мировой катастрофы, проблема в другом: готова ли девушка отказаться от своих принципов и принципов и каких-то моральных установок в обмен на перспективу, например, всю оставшуюся жизнь не работать и жить на деньги мужа? Я говорю о приличных девушках, а не о «листермановских телках».

Собчак: «Листермановской телкой» может стать любая при ряде обстоятельств. Если заняться конкретно этой девушкой, возить на хороших машинах, в хорошие рестораны, то нет никого, кто бы не сломался.

Васильев: Вы плохо думаете о людях.

Собчак: Вот, например, я читаю в журнале: очередная прекрасная девушка рекламирует свой «Ягуар» в журнале HELLO! Icons открытым текстом: «Эту машину мне подарил муж после ссоры!» Я не понимаю, как он может что-то подарить после ссоры! Человек после ссоры должен виниться, на коленях стоять, но не приносить подарки. Пошел, по-бл…довал – вот тебе ключики… Вы сами, Дмитрий, сделали бы в такой ситуации подарок?

Васильев: Ни в коем случае! Я в принципе не считаю измену преступлением.

Собчак: И что бы вы сделали, если бы были пойманы с поличным?

Васильев: Это зависит от того, о каких отношениях идет речь. Если они важны – буду пытаться что-то объяснить… А если нет, то моя позиция: я делаю, что хочу в этом мире, и если кто-то не согласен, пусть идет на х…

Соколова: «Измена не преступление, ребенок – бизнес, делаю, что хочу» – очевидно, что мир сошел с ума! Мне интересно, как и где это произошло, где точка невозврата?

Собчак: По-моему, так всегда было. Вспомните куртизанок, содержанок, одалисок и прочее.

Соколова: То бишь разного рода симпатичных бл…дей. Но почти во все времена бл…дство – в том числе и гламурное – имело свою нишу. А сейчас – по крайней мере в одном, отдельно взятом городе М – оно распространилось повсеместно. Ведь нет такого места – ресторана, клуба, катка, наконец, где не было бы бл…дей. Вот и получилось, что на бл…дских принципах стали строиться семейные отношения. Это ад! Вопрос в том, кому все это нравится?

Васильев: Но то же самое происходит в Мадриде, Лондоне, Париже; просто в Москве больше красивых девушек.

Соколова: Абсолютно нет! Ты в каком-нибудь Woolsely хоть одну бл…дь видел?

Васильев: Я согласен, что в ряде случаев наши мужчины еще не выработали… культуры обладания деньгами. У нас все повернуты на деньгах больше, чем в Европе.

Собчак: А сколько, ты считаешь, надо женщине в месяц, чтобы нормально существовать?

Васильев: Я думаю, тысяч 50.

Соколова: А как ты посчитал?

Васильев: Есть гениальная фраза, которую произнесла одна моя знакомая. Если ты даешь своей девушке пятерку в месяц, будь готов, что таких, как ты, у нее будет десять.

Соколова: Ну на этой оптимистической ноте мы, пожалуй, и закончим эту беседу.