Текст книги "Дама с биографией"

Часть III

Глава первая

Деревенская картошка, купленная на Тишинском рынке, крупная и красивая на вид, оказалась неважной, дуплой, как называла такую Нюша. Начистилось всего полкастрюльки – явно маловато на ужин двум мужчинам, обладающим завидным аппетитом. Младший, тот вообще невероятно обжористый.

Вот те на! Картошки, мелковатой, но для пюре вполне пригодной, в холодильнике было полно, и, выходит, незачем было таскаться на рынок, тратить время попусту. Обреченно вздохнув, Люся кинула несколько штук в мойку под кран, и тут раздался звонок в дверь. Ага, значит, Костенька все-таки послушался, внял ее совету и не поехал за тортом!

Однако при взгляде в «глазок» настроение моментально испортилось, даже слезы выступили – такие близкие теперь, что с ними просто невозможно совладать. Но она переборола себя: сейчас-то чего плакать? Совсем уж глупо.

Пока она возилась с цепочкой и замком, который никак не могла освоить, беспардонный «ребенок» нетерпеливо гудел из-за двери: «Дядь Кость, это я, Тима! Открой, дядь Кость!»

– Ой, здравствуйте, теть Люсь… А я в лужу упал, – трагическим голосом сообщил он, заходя в квартиру, и, повернувшись спиной, продемонстрировал мокрую, в грязи, куртку и побывавшую в луже штанину черных джинсов.

Ну, вот. Мало того что он явился в четыре вместо семи, оттяпал в свою пользу немаленький кусок дня, лишив возможности побыть с Костей вдвоем и без спешки, в четыре руки приготовить ужин, так теперь придется еще и замывать ему куртку, стирать джинсы!

Парень швырнул грязный рюкзак с учебниками прямо на бархатный пуфик и, не разуваясь, заглянул в комнату:

– А дяди Кости нет?

– Скоро придет, – буркнула Люся. Но, заметив, как у Тимки выразительно отвисла челюсть, поняла, что выглядит сейчас в его глазах злющей, сварливой теткой, и поспешила исправиться: по-матерински заботливо осмотрела мокрого мальчишку со всех сторон и с участием спросила: – И где же это тебя угораздило?

– К англичанке ехал заниматься, вышел из метро, смотрю – мой автобус. Я двинул… поскользнулся на льду и – плюх! – в грязную лужу! Погода, теть Люсь, реально кошмарная! – радостно доложил Тимофей, стаскивая с себя куртку, шарф, свитер. Но тут же скумекав, что для жертвы кошмарной мартовской погоды с грязным ледяным киселем под ногами он чересчур оживлен и весел, скорчил скорбную мину и опять загундосил: – Думаю, куда ж я такой пойду к англичанке? Думаю, может, у нее и йода-то нет? Еще начнется сепсис, загноюсь и умру во цвете лет. Тогда ее английский мне вообще не понадобится!

Сачок Тимка облизнул малюсенькую ссадину на руке и вскрикнул, словно его пронзила жгучая боль:

– Ой-ё-ёй!.. Думаю, поеду лучше сразу к дяде Косте. У него йод точно есть. Или хоть зеленка.

Ничуть не стесняясь, будто он не здоровый лоб, почти с Костю ростом, а маленький мальчик, парень стащил джинсы и вслед за остальной грязной амуницией вложил Люсе в руки. С другой стороны, что ему стесняться «тети Люси»? Она для него, наверное, уже старуха, ископаемое.

Оставшись в трусах и майке, Тимофей, задрав майку до подбородка, принялся внимательно осматривать себя в зеркале стенного шкафа: а нет ли еще царапин и ссадин? Глядишь, удастся закосить не только английский, но и занятия химией с дядей Костей. Притворщик тыкал пальцами себе под ребра, ойкал, протяжно охал и с молодецким кокетством разговаривал со своим отражением:

– Совсем ты, Тимофейка, забегался по репетиторам… ой!.. о-о-ох… На себя стал не похож. Где твоя былая удаль?.. ой!.. о-о-ох… Скорей бы уж ты поступил и отмучился… ой-ё-ёй!.. Вот здесь потрогайте, теть Люсь, я ребро себе случайно не сломал?

– Еще чего! – возмутилась Люся, невольно отшатнувшись от инфантильного до неприличия мальчишки, который, ухватив ее за руку, пытался потыкать себе в бок, по-мужски крепкий, пышущий жаром. – Кончай придуриваться, Тимофей. Иди-ка лучше помойся. От тебя по́том несет за версту. Полотенце синее возьми, это Кос… дяди-Костино, оно чистое. Йод найдешь в шкафчике над раковиной.

Спустя минуту – вот дурень, так дурень! – из-за двери ванной выглянула намыленная шампунем голова. Спасибо еще, что только голова.

– А что у нас сегодня планируется на ужин? – с такой обескураживающей улыбкой поинтересовался Тимка, что ошалевшая от его выходки Люся рассмеялась:

– А вот не скажу!

– Скажите, теть Люсь, ну пожалуйста! Я буду мыться и балдеть в предвкушении. Котлетки с пюре?.. Да?.. С горошком?.. И салатик?.. И компотик?… Ура!!!

Когда счастливое намыленное видение исчезло, Люся только покачала головой. Ну и ну! По всем визуальным показателям его уже женить давно пора, а он не стесняется стащить при женщине портки, вылезти голышом из ванной, балдеет в предвкушении котлеток с горошком. Детский сад какой-то.

Сложив грязную Тимкину одежду до лучших времен на расстеленную в прихожей газету, она поспешила на кухню – жарить эти самые котлетки. Терпения у парня тоже нет, как у младенца. Только переступит через порог – сразу подавайте ему жрать. Вполне бы мог подождать час-другой, ничего, не умер бы, но, увы, любые его прихоти для Кости – руководство к действию. Вот и сейчас, вернувшись из «Алых парусов» с Тимкиным любимым тортом, Костя обязательно начнет дергаться, шептать на ухо: «Люсечка, ребенок хочет есть. Нельзя ли нам как-нибудь в ускоренном темпе?» Костя будет нервничать, суетиться, ронять ножи и вилки, греметь посудой, а она – злиться, причем злиться не на него, а на Тимку, как на источник конфликта, хотя тот, по сути, ни в чем не виноват. Виноват Костя, который во всем ему потакает, ужасно балует и без того донельзя набалованного мальчишку. Вот для чего он сейчас понесся за тортом? Надо было купить любой другой, этого добра везде полно. И так уже все утро потратили на покупки, хотя у нее, между прочим, не было ни малейшего желания таскаться по магазинам. Хотелось, как белые люди, проснуться в выходной попозже, поваляться, не спеша попить кофейку, слушая по «Эху» квалифицированные телеразборки (а вдруг скажут что-нибудь хорошее про новый Лялин сериал, на сей раз довольно удачный?), и отправиться на выставку или в кино. Однако она ни слова поперек не сказала, когда Костя поднял ее ни свет ни заря, чтобы ехать в «Ашан» отовариваться по полной программе к приходу Тимофея, а потом на рынок, в поисках «вкусной картошечки для ребенка».

Мощный шум воды в ванной – половодье опять будет такое, что тряпок не хватит, чтобы собрать, – перемежался пением во все горло. Что конкретно пел Тимофей, Люся разобрать не смогла, но определенно что-то мажорное, бодрое, заряжающее оптимизмом. Жизнерадостностью, бьющей через край энергией парень напоминал Марка в молодости, хотя, конечно, до Марка с его актерскими шутками-прибаутками, стихами на любой случай Тимофею было далеко. Тем не менее он выгодно отличался от нынешних юных мизантропов, коих в век компьютерных технологий развелось, на горе девчонкам, до чертовой матери.

Вместе с Тимкой будто смерч врывается в тихую квартиру мрачноватого Костиного дома постройки конца двадцатых годов. Топот, грохот, хохот… Через полчаса в вылизанной с холостяцким педантизмом и чистоплюйством двухкомнатной квартире – ни пылинки, ни соринки, каждая вещь на своем месте – уже царит полный бедлам. И аккуратиста хозяина, что интересно, этот бедлам ничуть не раздражает. Потому что – любовь! А другим, между прочим, не разрешается даже повесить кофту на спинку стула. Сразу: «Люсечка, ты не будешь возражать, если я перевешу вот это в шкаф на вешалку?»

Ладно, ерунда, мелочи жизни!

Из попытки не заводиться попусту опять ничего не вышло. Уговаривай себя, не уговаривай, а против очевидного не попрешь: слишком уж разительно изменились их с Костей отношения с тех пор, как к нему по субботам стал приходить Тимка – заниматься химией. Сначала урок длился полтора часа, ну два, вместе с задушевными беседами о будущей докторской профессии, потом к занятиям добавились ужин – до и чай – после, и в конце концов мероприятие стало приобретать характер некоего безумства. Закупаются самые лучшие харчи, готовится семейный ужин в несколько перемен, накрывается раскладной стол в большой комнате. Скатерть, соки, воды, фрукты, мороженое… После химии – чай с тортом, после торта – две-три партии в шахматы. Тимка зевает – и остается ночевать.

Счастливый, Костя шепчет: «По-моему, Тимофею у нас очень нравится». Естественно, нравится. А кому не понравится, если вокруг тебя весь вечер выплясывают два взрослых дурака? «Теть Люсь, налейте компотику! Дядь Кость, а шоколад у нас есть? Без шоколада я не увижу сладких снов». Прежде чем улечься на разложенном диване (и перекрыть остальным доступ к телевизору и Интернету), малый минут сорок с пением проводит в ванной, нежится в ароматной пене, кричит: «Дядь Кость, потри мне спинку!» После баньки, святое дело, распаренный Тимоха долго, как купец, до капелек пота на носу, гоняет чаи. С «бутербродиками», с халвой, с вишневым, по заказу, «вареньицем». После крепкого чая сон, само собой, как рукой снимает – парень усаживается за компьютер. Засыпает «ребенок» не раньше двух-трех часов ночи: он, видите ли, так привык, «в компании с компьютером, теть Люсь, время летит незаметно». В результате воскресным утром, часов до одиннадцати-двенадцати надо говорить шепотом и передвигаться на цыпочках. Словом, никакой личной жизни. Спору нет, молодежь любит поспать в свое удовольствие. Ляльку тоже, бывало, в выходной не добудишься, но она-то дрыхла до полудня у себя дома, а не в гостях! Проснувшийся Тимка уезжать не спешит, норовит еще и отобедать. Костя умирает от счастья и совершенно искренне удивляется: «Люсечка, а почему ты у нас сегодня не в настроении?»

Картошка для пюре закипела, котлетки зарумянились, зашкворчали… А вот и наш Тима явился на запах жареного. В Костином халате и шлепанцах на босу ногу.

– М-м-м, как вкусно пахнет! – С наслаждением втянув воздух смешным, приплюснутым, совсем не Костиным носом, мальчишка уселся поближе к столу, на котором аппетитно зеленел намытый салат и огурчики, и, стащив кудрявый листик салата, взглянул снизу вверх по-детски еще больше заблестевшими после мытья, темно-темно-карими глазами: – Теть Люсь, а вы где так здорово научились готовить?

– Частично дома, у мамы, частично самостоятельно. Либо руководствуясь «Книгой о вкусной и здоровой пище», либо методом проб и ошибок. Продуктов перепортила ужас сколько, но в итоге вроде постигла премудрости кулинарии. Освоила даже некоторые экзотические блюда бывших народов Советского Союза, – усмехнулась она, вспомнив, как когда-то варила Марку в старом тагане обожаемую им мамалыгу, жуткую, кстати, гадость, пекла ему молдавскую вертуту с брынзой, фаршировала перец.

– А у меня мама готовить реально не умеет. Просто катастрофа. Раньше хоть папанец классно варил суп из пакета, но и он, на мою беду, постепенно выбился в люди. Знаете, теть Люсь, как трудно жить человеку, у которого родители выбились в люди? – Тоска в голосе была сильно преувеличенной. В общем, прикалывался парень.

– Не-а, не знаю! – засмеялась Люся. Неожиданный тет-а-тет между тем обещал быть содержательным, и она протянула разговорчивому мальчишке доску и нож: – Давай-ка, помогай, учись, в жизни пригодится. Пока в люди не выбился. Режь огурец и рассказывай про свою тяжелую долю.

Чревоугодник Тимка остался верен своей главной теме – насчет пожрать. Но с помощью вроде бы ничего не значащих житейских вопросиков удалось выяснить и кое-что интересное, о чем Костя почему-то не находил нужным рассказывать. Его распрекрасная Виктория, оказывается, дослужилась в своем Минздраве до очень высокой должности, раскатывает на персоналке с водителем и с важным видом заседает в президиуме международных конгрессов по здравоохранению и экологии. О «предках» Тимка говорил как всякий пацан его возраста – чуть-чуть иронически скривив губу. Тем не менее чувствовалось, что мать он уважает и даже побаивается. Что же касается отца – совершенно непонятной для Люси личности, – то Куркин-старший, похоже, не пользовался большим авторитетом у Куркина-младшего. «Папанец за сумасшедшие деньги откачивает жир у крутых толстых теток, – хихикая, признался Тимка. – Эта хрень называется у них “липосакция”».

Обнаружив, что заговоривший ее мальчишка что отрежет, то тут же и съест, Люся хлопнула его по руке:

– Эй, приятель, так дело не пойдет! Боюсь, мы сегодня останемся без ужина… Ты не Тимофейка, ты самая настоящая саранча! – добавила она со смехом и, подумав, что расспрашивать его дальше небезопасно – чего доброго, еще расскажет матери, как тетя Люся выпытывала у него, кто да что, – быстренько выпроводила обжорку из кухни с заданием самому привести в порядок грязную одежду, повесить ее сушиться над ванной, а затем разложить в комнате стол. – Иди, иди, не ленись. Бог труды любит!

Впопыхах вытащенный из холодильника пакет молока вдруг выскользнул у нее из руки и плюхнулся на пол. Тут же подхваченный, он почти не разлился, но и столь ничтожного происшествия хватило, чтобы вновь почувствовать себя несчастной и вознегодовать: чтоб ты провалился со своим пюре! Нашел себе повариху, сватью бабу Бабариху! Мать у него, видите ли, готовить не умеет! Зараза минздравовская!

«Что же я за идиотка такая? Почему все моментально превращают меня в прислугу? Кухарку, поломойку…» – со слезами бормотала она, вытирая тряпкой белую лужицу на полу. Внутри помимо воли опять нарастала тупая боль обиды и жалости к себе, которая, чуть что случись, накатывала со дня смерти Нюши. А сейчас это психопатическое состояние усугубилось еще и от Тимкиной болтовни. Спрашивается, если у Виктории все схвачено – а это не вызывало сомнений, у чиновников ее уровня все схвачено, – за каким дьяволом мальчишка таскается сюда со столь завидной регулярностью? Да при такой высокопоставленной мамашке его примут в какой хочешь институт! А про медицинский и говорить нечего. Тем более что парень он толковый и вроде учится хорошо.

Допустим, уже спокойнее рассуждала Люся, разминая слитую картошку, Куркины решили подготовить отпрыска на все сто, так, чтобы он своими выдающимися познаниями сразил наповал всю экзаменационную комиссию. Тогда почему они не взяли ему профессионального преподавателя по химии? Решили сэкономить? Сомнительно. С учетом чиновничьей зарплаты и липосакции денег у этих Куркиных куры не клюют. Для чего же тогда столь рискованный эксперимент, как занятия с Костей, который, по его же собственному признанию, прилично подзабыл школьную химию и абсолютно не копенгаген в ЕГЭ?.. Вывод напрашивался сам собой: Тимкины занятия с Костей – очередные происки маниакальной собственницы Виктории – как бишь ее там? – Валентиновны. Пронюхав, что у Кости кто-то появился, мадам решила в срочном порядке затянуть поводок на его шее. Хронология событий, кстати, полностью подтверждала такую догадку. Это Виктория, конечно же, Виктория звонила Косте тем вечером, накануне Нового года…

В редком для нее в ту пору, после всех смертей и похорон, лирическом настроении Люся меняла местами игрушки на пушистой красавице елке из заморских лесов, второпях наряженной Костей к ее приходу, чтобы «Люсечка», как маленькая девочка, нашла под елкой подарок от Деда Мороза. Подарок был поистине сказочным – билеты на премьеру к Фоменко и самые любимые, очень дорогие духи, о которых она теперь уже и мечтать не могла.

На елке мерцали лампочки, за спиной уютно, по-домашнему бурчал телевизор…

Раздался звонок, она ответила, и трубку сразу бросили. Снова звонок… «Да-да, алло! Я слушаю вас». – «Очевидно, я ошиблась… какой у вас номер?» Люся назвала номер: зачем терзать друг друга звонками? «Ах, вот как! В таком случае мне хотелось бы поговорить с Константином Николаевичем». – «К сожалению, его сейчас нет. Перезвоните, пожалуйста, через полчаса, думаю, Константин Николаевич уже вернется. Он ненадолго, в булочную…» Трубку бросили не дослушав. Не сказав ни «спасибо», ни «до свидания».

Свое тогдашнее удивление она прекрасно помнила, так же как и интонации того женского голоса: сначала – безразлично-начальственные, как у главной инженерши ДЭЗа в Ростокине, потом – вкрадчиво-лисьи. Первое, ревнивое предположение и было: Виктория! – но его вытеснило другое, испугавшее значительно больше: это из клиники! Неужели Костю вызовут на работу в Новый год?

Теперь уже не приходилось сомневаться в том, кто подпортил ей праздничное настроение. Да-да, все совпадало: так называемые занятия химией начались как раз сразу после Нового года, числа второго-третьего января. А это значит, что Виктория снова пытается разыграть карту Костиных отцовских чувств. И именно с этой целью она и внедрила сюда Тимку.

Короче, от мадам Куркиной с ее мерзкими бабскими кознями покоя не будет никогда!.. Очень неприятной была и мысль о том, что мальчишка постоянно докладывает матери обо всем происходящем в этих стенах. Впрочем, нет, на доносчика Тимка не похож. Ни по стилю, ни по сути: сосредоточенный исключительно на собственных желаниях, он просто не берет в голову то, что выходит за рамки его мальчишеских интересов. Скорее, изворотливый ум чиновницы, без которого, кстати говоря, ни прежде, ни теперь у нас особо высоко не взлетишь, подсказал Виктории иной, более верный ход, чем бестолковые Тимкины отчеты. Внедрив к Косте бесцеремонного мальчишку, она тем самым могла убить сразу двух зайцев: всколыхнуть отцовские чувства бывшего возлюбленного и стимулировать процесс разрушения его новой личной жизни.

Если так, усмехнулась Люся, то собака на сене не ошиблась в своих расчетах. Тимофея действительно подчас бывает так много, что хочется бежать отсюда без оглядки, далеко-далеко. Чего стоит хотя бы его «теть Люсь»! Достал уже…

– Теть Люсь, стол к приему пищи готов! – торжественно провозгласил парень, снова заявившись на кухню: – Какие еще будут указания?

Не дожидаясь указаний, он плюхнулся на табуретку и потянулся к корзинке с только что нарезанным хлебом. Получил по лапе, страдальчески прищурился, и этот прищур – надо же! – сделал его удивительно похожим на Костю – в те минуты, когда, читая новостной сайт, Костенька испытывает острую боль за судьбы Отечества. Это что же получается, Тимка действительно его сын?.. Да нет, ничего общего. Показалось.

– Теть Люсь, а вы, случайно, не педагог с большим стажем?.. Нет?.. Странно. Ну, а дети-то у вас хоть есть?

– Дети есть, – хмыкнула она, милостиво выдала Тимофею горбушку и переставила корзинку с мягким хлебом подальше, на холодильник. – Вернее, одно дитё. Дочь. Но ты – первый, на ком я опробую свою педагогическую систему. Воспитанием моей дочери в основном занималась не я, а бабушка. Моя мама… – Достаточно было вспомнить о Нюше, как снова защемило сердце.

Отвернувшись к плите, Люся перевернула лопаткой котлеты, попробовала на соль сваренный вчера поздно вечером грибной суп – ох, вкусно, умереть не встать! – чуть-чуть успокоилась и, подумав, что обалдуй Тимка кое-что все-таки способен донести до дома, не растеряв по дороге, решила подкинуть большой начальнице информацию для размышлений. Чтобы та особо не расслаблялась, не теряла боевой формы. Пусть знает, что «тетя Люся» тоже не так чтобы совсем уж лыком шита. Не из-под печки вылезла.

– К сожалению, обстоятельства сложились так, что моя дочь живет теперь у отца, в Петербурге. Играет там в театре, снимается в кино. Ты наверняка видел ее по телику. Ольга Каширина, знаешь?.. Да знаешь!

– Не, я вашу дочку не знаю. Я телевизор реально не смотрю. Сплошная хрень для умственно отсталых. Так, иногда, краем глаза, с отцом за компанию. Папанец кошмарно как любит сериалы про ментов. На женщин у него аллергия. С работы приползет, сразу – бац! – НТВ, тра-та-та-та! Бах, бах, бах! – на всю квартиру. В кресло – плюх! А через пять минут: хр-р-р-р! – Тимка постарался быть предельно серьезным, чтобы его трескучие шутки казались еще смешнее, и все-таки, изобразив отцовский богатырский храп, не выдержал – захихикал в кулак.

– Ладно, раз уж ты такой противник сериального жанра и не знаешь мою дочку, придется тебе ее показать.

Двуспальная кровать в маленькой комнате была пуста. С привычного належанного места Филимошка перебрался на шкаф, под самый потолок, и лежал там, свесив лапы, в излюбленной позе сфинкса. Отнюдь не трусоватый, просто страшно гордый и независимый, он забирался на антресоль всякий раз, когда в доме появлялся Тимка, и посверкивал оттуда, из темного угла, зелеными угольками глаз. Дескать, и не надейся, что тебе можно запросто хватать меня и тискать.

– Ах ты, мой котик любимый! – Ласково промурлыкала Люся, дотянувшись до мягкой лапки.

Филимошка тут же стремительным прыжком слетел с антресоли через подоконник на кровать и призывно повалился на спину: ну же, гладь меня скорее!

Пришлось задержаться и к обоюдному удовольствию погладить пушистое, теплое пузико, вытянувшуюся в блаженстве длинную шейку, переходившую в маленький остренький подбородок, почесать котофею за шелковыми ушками.

– Красавец… умница… хороший… все, дружище, мне пора.

Подскочив на все четыре лапы, Филимошка сладко потянулся, выгнув спинку и туго округлив хвост, зевнул, продемонстрировав пятнистую бархатную пасть с мелкими зубками, смешно передернул ушами, как будто стряхивал с себя остатки пережитого блаженства, и – фьють! – тем же маршрутом взлетел обратно на антресоль.

Свежий глянцевый журнал, купленный вчера по дороге к Косте у метро «Новослободская» и припрятанный во избежание сцен ревности на дно сумки, слегка помялся, и Люся не удержалась. С тем же чувством умиления, с которым гладила котика, несколько раз провела ладонью по яркой обложке, откуда смотрели на нее нежно обнявшиеся, красивые, счастливые папа с дочкой. Вернее, подпись шла в другом порядке: «Ольга Каширина с отцом, известным продюсером Марком Крыловым», – что и понятно: публику интересуют в первую очередь актеры, а все прочие, закадровые, волнуют мало.

На Тимку красавица Ольга Каширина произвела неожиданное впечатление.

– Сколько же ей лет? – спросил он недоверчиво, ткнув пальцем в Лялькино небесно-голубое платье, чудесным образом наполнившее прежней голубизной глаза Марка, облаченного в белый смокинг с бабочкой. – Когда же это вы, теть Люсь, успели ее родить? Я думал, вам от силы лет тридцать восемь, ну тридцать девять…

– Тридцать восемь с половиной! – счастливо расхохоталась она, никак не ожидая такого комплимента. С одной стороны, конечно, обольщаться особенно не стоило: для шестнадцатилетнего мальчишки все тетки за тридцать пять – приблизительно одного возраста, но с другой – он же знает, сколько лет его матери. Стало быть, «тетя Люся» выглядит значительно моложе. Чрезвычайно довольная этим обстоятельством, она ласково потрепала Тимку по брюнетистым, влажным после душа волосам: – Ну спасибо, ну уважил! – и вдруг услышала из прихожей Костин голос:

– И кто это у нас так весело смеется?

Открыв дверь своим ключом, он очутился на кухне быстрее, чем Люся успела припрятать журнал.

– Привет, Тимофей! А что случилось, почему ты в таком странном облачении? – удивился Костя, протягивая Тимке для крепкого мужского рукопожатия правую руку, а Люсе – левую, с большим невесомым тортом в прозрачной коробке. – Пожалуйста, Люсечка, поставь в холодильник. Или на балкон, если нет места.

Напрасно она испугалась, что Костя обратит внимание на какой-то там гламурный журнальчик: когда здесь «ребенок», все внимание – только ему.

– Так почему ты в халате? И, если не ошибаюсь, ты должен быть на английском.

– Я в лужу упал, дядь Кость. Поскользнулся на льду и – бабах! К англичанке ехал… – с готовностью забасил Тимофей.

– Надеюсь, не ушибся?

– Еще как! Думаю, не иначе ребро сломал.

Что с людьми делает любовь! Нормальный, трезвомыслящий мужчина побледнел и всполошился, прямо как еврейская бабушка:

– Как? Где? Что? Покажи!.. Пойдем скорее, я тебя осмотрю!

На все Тимкины бурные возражения, что ему уже гораздо лучше, что у него реально ничего не болит, что он здоров как бык, Костя упрямо повторял: «Нет-нет, обязательно!» – и тащил за рукав смеющегося – «Ой, дядь Кость, пусти, щекотно!» – упирающегося руками и ногами мальчишку на медосмотр.

Их возня продолжалась бы, наверное, до скончания века, если бы Костя внезапно не сделался суровым и непреклонным, каким, вероятно, бывал с капризными, несговорчивыми больными. Тимофей сдался, послушно поплелся за ним и все-таки не преминул обернуться напоследок:

– Теть Люсь, а кормить скоро будут?

– Думаю, – передразнила она, – теперь не скоро… хи-хи-хи… Сам виноват.

При всем своем ярко выраженном холерическом темпераменте ел парень медленно, с чувством, с толком, с расстановкой: «Теть Люсь, сметанки еще ложечку подложите, забелить супец… Дядь Кость, хлебца беленького передай кусочек». Рот у него тем не менее не закрывался ни на секунду. Один за другим следовали восторженные рассказы о сильных заграничных впечатлениях.

– Я там одних суши слопал штук двадцать пять! Нигде таких шикарных суши, клянусь, раньше не ел! А креветки у них в Таиланде, теть Люсь, во-о-от такие! Прям толстые, мясистые, как крабы. Их только поймают и сразу – плюх! – на такую вот огроменную сковородку… Но в принципе я мясо больше люблю, чем морепродукты. Вот мы в Испании были, там мясо, дядь Кость, просто с ума сойти можно, какое мясцо! Мы в клубном отеле жили – пять звезд, ресторан – с футбольное поле. Шведский стол – с километр, если по кругу пробежаться. А на улице – костер. Ух, какой! Баранов жирненьких на вертеле жарят… Стоит такой дядька – здоровый такой, усатый, в белом колпаке… подойдешь, он тебе так – плюх! – на тарелку знатный такой кусище баранинки… Кошмар, сколько я в Испании этой баранины съел!

Костя, страстно мечтавший о поездке в Испанию и уже бредивший маршрутом: Мадрид, Толедо, Кордова, Гранада со сказочной Альгамброй, Севилья и Кадис, – слушал Тимку с горящими глазами и, как только тот замолкал, поднеся ко рту ложку, спешил спросить, где конкретно побывал Тимофей. Под Барселоной или на южном побережье, в Андалузии? В Малаге или в Уэльве? Или, быть может, на Майорке?

– Да я, дядь Кость, точно не помню… вроде под Барселоной… а вроде в этой… как ее?.. Короче, забыл я. Мы там на море жили, купались с утра до вечера, дискотека и всё… Теть Люсь, супцу добавьте! Только полполовничка, чтобы для котлеток место осталось… Еще у этих испанцев свинина на углях страшно вкусная, корочка такая хрустит… но такого грибного супа у них точно нет! Вы, теть Люсь, гигант!

– Да, Люсечка, потрясающе вкусно. – Костя с благодарной улыбкой на мгновение ласково коснулся ее руки и, снова повернувшись к Тимке, попытался перевести разговор на высокое, рассказать об архитектурных шедеврах Флоренции…

– В Италии вообще здорово! – охотно подхватил жующий котлету Тимка. – Что мне в Италии больше всего нравится – это выпечка. Утром спустишься в ресторан, аромат такой ванильный… м-м-м!.. даже слюнки текут! И торты у них суперские! Легкие такие… Кусочков пять разных на пробу слопаешь – и за добавкой! Но пицца мне в Турции даже больше понравилась… У турок тесто такое мягкое…

Посмеиваясь про себя, Люся грызла морковку, время от времени ловила на себе Костин взгляд, полный возмущения: что же это за родители?! Почему они не знакомят ребенка с произведениями искусства? – и так же незаметно для Тимки нейтрально пожимала в ответ плечами: кто их знает? В принципе, в этом вопросе она была солидарна с Костей, просто не хотела распалять его так называемые отцовские чувства, так же как категорически не желала подмечать вместе с ним «отцовские» черты. За семейным ужином он каждый раз изводил ее этим тайным, немым разговором. «Смотри, – говорили его счастливые, ясные глаза, – как Тимка любит то-то или то-то. Как я». – «И что из этого? – с нараставшим раздражением округляла она глаза. – Я это тоже ой как люблю! А не трескаю за обе щеки вместе с вами только из соображений диеты».

Иногда они ссорились глазами, она вставала из-за стола и под благовидным предлогом – пора навестить Филимошу – уходила в спальню, чтобы пообниматься с уютным, пушистым существом, снимающим стресс, и, уткнувшись в него носом, пожаловаться: «Если б ты знал, Филька, как мне все это надоело!.. Не обижайся, дружище, но после ужина я поеду домой».

Сегодня они не ссорились: когда Костя задал ей свой немой сакраментальный вопрос, она сделала вид, что расценила его взгляд как сигнал, чтобы подложить Тимке горошка в белом соусе.

– Спасибо, теть Люсь, – благодарно кивнул Тимофей и снова взялся за вилку. Каким-то очень знакомым движением… Костиным!

Надо же! – во второй раз за сегодняшний день поразилась Люся. Как же она не замечала этого раньше? Кисти рук, пальцы, форма Тимкиных ногтей были Костиными, и держал он вилку и нож точно так же, как это делал Костя: чуть прямее, чем положено… Нет, не может быть, остановила она себя, испугавшись, что заразилась Костиным безумством, однако, сама того не желая, снова скосила глаза на Тимкины пальцы, которые будто магнит притягивали ее внимание. Убедившись, что не галлюцинирует, она задала себе вполне резонный вопрос: а почему бы, собственно, и нет? Только потому, что Тимка представляет собой совершенно иной тип – смугло-южнорусский, вихрасто-кубанский или ростовский, – нежели русак Костя? Но известно же, что мальчишка – копия матери… А в кого же он тогда такой хохотун и болтун? Помнится, его мамашка когда-то покорила сердце стеснительного студента именно своим выразительным молчанием. Вместе с тем, если предположить, что Ляля оказалась как две капли воды похожей на свою прабабку Михальцеву, которую не видела никогда в жизни, то и Тимофей вполне мог унаследовать веселый нрав кого-нибудь из предков. Скажем, двоюродной бабушки – разговорчивой Маргариты Кирилловны. Это сейчас, с возрастом, у Маргоши глаза часто бывают на мокром месте, а в юности, говорят, большей егозы и стрекотухи, чем Маргошка, свет не видывал. Хлебом не корми, только дай поболтать да похохотать…

– О чем таком интересном ты задумалась, что совершенно забыла о нас? – заставил ее встрепенуться вкрадчивый Костин баритон возле самого уха, и она растерялась так, как будто ее поймали с поличным. К счастью, на помощь пришел Тимка:

– Теть Люсь, а можно еще компотику? Капельку?

– Капельку? Можно, – обрадовалась она возможности пошутить. Капнула в его уже дважды опустошенный стакан одну лишь капельку, как Гундарева в фильме «Подранки», и в ответ на обиженно-изумленную физиономию с ехидством укорила мальчишку: – Эх, Тимофей, темный ты человек! Не знаешь советской кинематографической классики… На, на, держи свой компотик. Но на этом, господа хорошие, завязываем с чревоугодием, собираем со стола и переходим к химии.