Текст книги "Держись от него подальше"

Глава 12

– Я… Прости, я…

– Почему ты извиняешься? – спрашиваю ее, и она краснеет так, что, кажется, даже волосы начинают розоветь. Ну, это к лучшему: розовый ей идет куда больше.

Я наблюдаю за растерянной Лискиной с огромным удовольствием. Она явно не знает, что делать с этой информацией, – теряется, ведет машину на автопилоте. Перестроившись на кольце из крайнего левого в крайний правый ряд, она аккуратно съезжает, пропускает всех, кого только можно, и краснееткраснеет-краснеет. Я бы даже посмеялся над этим, но держусь.

Лискина краснеет в моей машине! Это еще удивительнее, чем если бы такое случилось с предыдущей, розововолосой Лискиной. Или с Барби Лискиной, которая сидела за последней партой и перешептывалась с Колчиным. Любой образ Лискиной в моей машине – это неправильное развитие сценария жизни.

Хотя сейчас она мало напоминает девчонку Колчина и мало напоминает Асю-первокурсницу. В спортивном костюме, пучок на макушке, без макияжа, под глазами синяки, а на подбородке красное пятно. Делаю пометку, что такой вид кажется чуть ли не более привлекательным, чем предыдущие два, и сам себя за это отчитываю. Оценивать ее нельзя, потому что оценка будет всегда ошибочна. То, что работает, – не чинят, а фиктивная дружба работает, пока мы держим себя в руках. Пусть Лискина то и дело срывается и что-то эдакое выкидывает, я-то должен быть в уме.

– Просто прости! Я…

– Хватит, – прерываю этот бессмысленный поток извинений. – Ты не спросила ничего такого. Что особенного в девственности?

– Нет, нет, ничего. Я…

– Не делай из этого постыдный секрет, это не так. Расслабься, пожалуйста. – Я успокаиваю ее из-за того, что она вывела меня на чистую воду, – даже смешно.

Она все еще краснеет, глаза бегают – не знает, что делать с этой информацией, а я не понимаю, что она чувствует: радость или разочарование.

– Но почему?! – справившись наконец с собой, восклицает она, слишком резко затормозив на светофоре. Да так громко, что на нас поглядывают из соседних машин.

Ася на всякий случай закрывает окна. Рядом со мной, на водительском месте, она и так выглядит инородно до невозможности, а уж когда вопит что-то про физическую близость с таким возмущенным видом, ее поведение и вовсе выбивает из колеи.

Лискина – настоящее проклятье, которое снова вторгается в мою жизнь и тревожит что-то внутри, в районе сердца и солнечного сплетения. Она определенно девушка, определенно все еще привлекательная, и я определенно чувствую себя дураком. Это неприятное наблюдение. Мне нравится держать ситуацию под контролем. Это лучше всего получается, когда собеседник не вызывает никаких эмоций – ни жалости, ни нежности, ни интереса. Если бы все это работало с Асей Лискиной, было бы достаточно просто справиться с поставленной ею задачей. Проблема заключается в том, что вот уже четвертый год я не могу выбросить Лискину из головы. Разумеется, рано или поздно я должен был попасть в стрессовую ситуацию, оказавшись с ней в замкнутом пространстве.

– Что почему?

– Почему ты ни с кем… Черт, прости, но я буду говорить откровенно! – Она отпускает руль и поднимает руки, мол – сдаюсь.

– Еще раз отпустишь руль, и работу не получишь, – строго говорю я ей без обиняков и даже подбадривающе улыбаюсь. – Ну, что ты там хотела говорить откровенно?

– Почему ты не спал ни с кем? Ты же красавчик, блин! – Ее голос становится чуть хриплым от возмущения.

Она явно не разочарована, она именно возмущена. Примерно так возмущаются зоозащитники, когда видят бездомных котят, с такими лицами протестуют против вырубки лесов. Причина, почему моя девственность оказалась в этом ряду, мне неизвестна. Этот факт просто обескураживает.

– Объясни. Я не совсем силен в этой науке, – произношу спокойно, чем еще сильнее вывожу Лискину из равновесия. – Значит, есть красавчики и, видимо, не красавчики. Не красавчики имеют меньше шансов на секс, это ясно. Красавчики больше, но, как я только что выяснил, они обязаны заниматься им априори? А как же другие входные данные: харизма, сексуальность, социальная адаптированность?

Она дважды моргает, ее губы трогает улыбка – почти счастливая. Она в целом выглядит как человек, только что нашедший клад. Никогда не думал, что девушкам такие вещи не менее интересны, чем парням. Хочется расспросить ее поподробнее, верно ли я понял эмоции, но это будет слишком сильно напоминать располагающий к общению диалог.

– Блин, ты такой крутой, – тихо произносит она, качает головой и широко улыбается.

– Почему? Потому что мой цветочек еще никто не сорвал? – Хочется перефразировать сказанное, потому что это опять слишком по-дружески. Почти похоже на шутку.

Но Ася уже хохочет. В голос. Этот звук наполняет салон. Он заразителен, как слэмящаяся толпа на рок-концерте, и я тоже смеюсь.

Ася замирает, поворачивается ко мне и вопит:

– Ты смеешься! Ты умеешь! – Ее глаза горят, как два огонька. Она слишком забавная, и я не могу не смеяться. – Ты, черт возьми, это умеешь! Блин, Костров!

Она смотрит по сторонам и начинает парковаться, глядя в зеркала заднего вида. Выглядит естественно, будто водит машину постоянно много лет подряд. Может, из нее и правда выйдет неплохой водитель? Она симпатичнее Сергея Васильевича уж точно, хотя это скорее минус. Да в ней, как в моем водителе, все минус! Но тем не менее это слишком заманчиво. Интересно, как быстро она вернется к Колчину? Он же явно ее рано или поздно уломает. Как быстро она бросит работу?

– Учти, мне неинтересно часто менять сотрудников. Давай так – нанимаю тебя минимум на три месяца. Идет?

Костро-о-ов, что ты делаешь? Какие три месяца?

Она радостно кивает.

– А испытательный срок? – Лискина улыбается самой коварной улыбкой и притормаживает. Каким-то невероятным образом она все же умудряется довезти меня за тридцать три минуты.

– Две недели.

Она кивает и тормозит четко между двумя машинами. Даже мой внутренний перфекционист остается доволен.

– Костров! – говорит Ася уже спокойнее, бьет руками по коленям. Глушит машину и поворачивается ко мне всем корпусом. – Во-первых, мы приехали. А во-вторых… Честно, ты потрясающая находка!

– Ты что, меня агрессивно клеишь, Лискина? – усмехаюсь в ответ. – А как же конфетно-букетный период? Пригласи меня, по крайней мере, на свидание.

– Я больше недели покупала тебе сок и сэндвичи, ты, ненасытная душа! Я тебе цитаты про любовь читала! – Она снова возмущается. Глаза сияют, на щеках яркий румянец.

– Увы, не думаешь же ты, что все будет так просто? – Я подыгрываю до конца, и Ася радуется с таким видом, будто не знает, что с этим теперь делать. Часто дышит. Кто бы мог подумать, что общение с женским полом – это довольно весело. – Ладно, я недолго, минут на сорок. Можешь посидеть в кафе, я оплачу. – Киваю на стильную булочную, где все такое же, как в студенческой кафешке, но втридорога.

Ася кивает, улыбается мне и машет рукой:

– Удачи.

А потом выпрыгивает из машины, едва я успеваю дойти до дверей в бизнес-центр.

– Стой!

– Что? Что-то забыл? – Я кошусь на машину, на свой портфель, проверяю телефон.

– Да.

Она подбегает, встает на цыпочки и целует меня в щеку. У нее очень теплые губы, она слишком близко. Я хмурюсь, ничего не понимая. Мы же просто шутили, верно? Но тем не менее на щеке горит ее поцелуй, слишком неожиданный и обжигающий, от которого во все стороны распространяются волны тепла, и по какой-то причине это заставляет губы улыбаться.

– Ну, я подумала, что ты, наверное, и не целовался. Это на удачу. Вдруг пригодится, – как-то совсем тихо говорит она, закрывает машину и идет в кафе.

– Я тебя разорю, если что! – кричит мне уже издалека.

– Бери самый дорогой кофе, так уж и быть, – зачем-то кричу в ответ.

Я никогда не швырялся деньгами и не был расточительным. Я не перестеклил окно, потому что просто ниоткуда не упало большой неучтенной суммы, хотя мог бы накопить и сделать за пару месяцев. Никогда не покупал новую одежду, пока предыдущая точно не становилась непригодной. Затраты на водителя просчитал до копейки, придя к выводу, что это и правда выгоднее. И вот кричу, чтобы какая-то девица ни в чем себе не отказывала. Магия, не иначе. Только в магию я не верю.

Между нами катастрофически много недосказанности, а это непременно приведет к тому, что кто-то размечтается. А потом появится Колчин и заберет свое.

Ася кажется недостаточно разумной, чтобы ей слепо доверять. Но я все равно стою на крыльце и смотрю, как она заходит в кафе, до тех пор, пока ее белые волосы не скрываются за стеклянной дверью.

Ладно, мечтать не вредно.

* * *

Мы возвращаемся вечером, она прощается со мной и опять зачем-то целует в щеку. Слежу за ее удаляющейся фигурой, а потом быстрее, чем следовало, иду к подъезду, чтобы подняться в квартиру и в очередной раз убедиться, что в доме напротив появился сталкер.

Ася Лискина за мной следит, и это уже смешно. Она стоит за тюлевой занавеской и каждый вечер, после того как мы возвращаемся домой, наблюдает за мной вот уже дней десять точно, а может, и дольше. Каждое утро, возвращаясь с пробежки и прогулки с Вячеславом, вижу, как в доме напротив начинается движение. Пока делаю зарядку – тоже делает зарядку. Когда перехожу к отжиманиям – фигура за тюлем просто замирает. Я иду на кухню – тоже идет на кухню. Я завтракаю – она завтракает. Вечерами в теплую погоду она часами сидит на балконе с ноутбуком, закутавшись в плед по самую макушку, и смотрит что-то. Иногда вижу, как она сидит, согнувшись над швейной машинкой, если опять-таки открыта балконная дверь. Скоро наступит отопительный сезон, и соседка пропадет. Думаю, что Ася Лискина исчезнет из моей жизни еще раньше – как только Колчин вернется в группу.

Я трижды видел их в двусмысленной близости друг к другу. Может, случайность, а может, и нет, но только полный болван не понял бы, что у них еще не все кончено. А она зачем-то следит за мной, и я ловлю себя на мысли, что все делаю теперь с оглядкой на тайного наблюдателя.

Я замечаю из-за шторки ее белые длинные волосы. С начала года Ася не накручивает привычные локоны, выглядит это куда интереснее. Она перестала ярко краситься, как будто помолодела. Даже черные толстовки и джинсы сделали ее лучше. Или я уже просто не знаю, на что обратить внимание? Определенно, Лискина занимает слишком много места в моей жизни. Про нее тихо, все время и отовсюду шепчутся. Все без исключения. «А вы видели, как она оделась? Видели, она таскается с Костровым? Видели, она пришла в пижаме, ей-богу. Что с ней стало? Ого, она в кроссачах каких-то, просто жуть: древность, такие еще носят? Что? Опять фатиновые юбки? Что дальше? Опять розовые волосы?»

При желании я, кстати, тоже могу рассмотреть обстановку ее квартиры – это что-то темное, как и сам дом. А она там такая бледная, будто цветок, которому не хватает света.

Сев за стол, достаю ноутбук и открываю «телегу». Контакт Лискиной приветливо подмигивает аватаркой с розововолосой девчонкой, высунувшей проколотый язык, – она скинула мне права, чтобы отправил в страховую. Диалог до сих пор в первой десятке активных переписок.

Я открываю чат и изучаю фото: короткие волосы завиты в небрежные розовые локоны, глаза красиво, аккуратно подведены, губы чуть тронуты помадой. Она выглядит настолько по-другому, что в груди теплеет. Вот такая девчонка пришла когда-то на пару английского первого сентября три года назад, и в нее влюбились, кажется, все без исключения, пока она влюблялась в Колчина.

Нынешняя Ася другая. Какая-то уставшая и растерянная. Она в моей машине, в моей голове и в окне напротив – удивительно. Рассказать бы об этом тому первокурснику Тимуру, который, как пацан, пускал слюни на Мальвину с углубленного английского.

«Завтра поедем на машине. После пар дела».

Пишу ей и замираю в ожидании ответа. В груди колотится сердце, слишком быстро для человека, который просто сидит. Кошусь на фитнес-браслет и усмехаюсь. Если бы он был чуть умнее, уже вызывал бы скорую, заподозрив тахикардию.

Она читает. Она набирает сообщение. Трижды прекращает и начинает снова.

«Хорошо. Круто! Жду-у-у-у!»

Ждет. А я начинаю смеяться и тут же провожу ладонями по лицу, стирая радость. Детский сад! Мой новый водитель – Ася Лискина. А так ли выгодно иметь водителя? Уж лучше продать машину, перестеклить окно, чтобы никто больше за мной не наблюдал, и ездить на такси.

Звонок в дверь будит Вячеслава, и он начинает лаять как сумасшедший, прижимаясь к полу и глядя на меня с таким недоумением, будто я уже минут пять не открываю.

– Вячеслав, вы можете потише? – прошу я пса, пока иду к двери, а тот машет хвостом еще активнее, так что сшибает с телевизионной полки зарядку от ноутбука.

Я открываю дверь и впускаю двоюродную сестру и по совместительству «алиментщицу» Машу. Вячеслав – ее собака, но сначала она его завела в съемной квартире, и хозяин это не одобрил. Потом купила свое жилье и устроила ремонт, несовместимый с нежной психикой пса. Вот уже второй год Маша просит, чтобы Славик жил у меня. Маша честно скидывает на еду Вячеславу тысячу рублей в месяц. Я все никак не скажу ей, что он давно не щенок и ест куда больше, да еще и требует регулярной покупки костей, говяжьего легкого, зубочисток, таблеток от клещей раз в месяц, средства для мытья шерсти. Помимо прочего, прививки раз в год и еще целый список того, что я делаю, и, кажется, мне это уже нравится. Маша отдала собаку со словами «можешь, пожалуйста, присмотреть», а через месяц я составил план ухода за ней на год. Нет, нельзя Маше доверять Вячеслава. Не справится, с ее-то рассеянностью.

– Залетай. Чай?

– Да-а! Оч хочу чай! – хнычет мерзнущая в любую погоду Маша.

Я собираюсь пойти на кухню, но торможу. Думаю. Жмурюсь и ругаю себя, а потом жму на пульт, закрывающий в гостиной жалюзи. Совершенно иррациональное желание не допустить двусмысленной ситуации, в которой Лискина увидит девушку в моей квартире.

Маша подозрительно косится на меня, на автомате чешет Славика между ушей и натянуто улыбается.

– Милый, ты странный, – бормочет она.

– Я всегда был странным.

Чайник, кипяток, костер…

– Черный или зеленый?

– Кофе.

…кофе, сахар.

Маша пьет исключительно растворимый, хотя в доме есть кофемашина.

– Что у вас с принцессой Пупыркой?[7]7
  Отсылка к мультсериалу Adventure Time.


[Закрыть] – Она падает на стул и закидывает ноги на стол.

Я хмурюсь ей в ответ, а Славик даже рычит, – мы с ним достаточно дружны, чтобы он был на моей стороне.

– Зануды! – заявляет Маша и убирает ноги со стола. – Не уходи от темы, я тут курила на лавочке и кое-что видела.

Мы с Машей знакомы с того дня, когда она, будучи пятилетней девочкой, взяла меня, недельного, впервые на руки. И порой мне кажется, что смысл ее жизни – найти мне пару, причем именно с того момента.

– Я видела, как твоя машина припарковалась у дома и оттуда вышла девчонка Колчина. Потом она поцеловала тебя в щеку и ушла.

– Ее зовут Ася.

– Да? Не знала, – беззаботно щебечет Маша, явно заинтересовавшаяся поцелуем в щеку куда больше, чем личностью той, кто меня целовал.

– Она будет моим водителем, – бормочу я. – И она поцеловала меня в щеку. Дважды.

– Твою ж…

– Она пристала ко мне, потому что узнала, что я девственник.

– Даже спрашивать не буду, при каких обстоятельствах это можно узнать!

– Она смешная. – Я задумываюсь над этим и ищу причину, по которой человек может быть «смешным».

Это же должна быть совокупность неких фактов или череда случайностей, в результате которых мы узнаем, что человек саркастичен, ироничен или нелеп. Нас привлекает чувство юмора – смешат глупость или остроумие. Лискина смешная, и я никак не могу понять, чего в ней больше: первого или второго.

– Господи, ты поплыл, – шепчет Маша.

– Это плохо?

– Не знаю. Она же девчонка Колчина, – тянет Маша. – Ее имя хоть кто-то знает или так и говорят все: «Девчонка Колчина»? Я думаю, что такое быстро не проходит… – Маша напевает последнее и через пару секунд переходит к песне про лилии, цветущие в саду у графа де Ла Фер.

Маша все время под любую ситуацию находит какую-то странную песню и поет, пока у всех окружающих это не завязнет на языке. Она настоящая фея безумия, свалившаяся на мою голову со своей собакой. А еще она преподаватель углубленного английского, на котором мы с Лискиной когда-то впервые встретились.

У Маши большие круглые гладкие щеки и безупречный яркий макияж. Она завивает волосы, всегда мило одета и похожа на большое персиковое пирожное. Печется обо мне на правах старшей сестры, слишком уж активно влезая во все сферы жизни.

– И?

– Мне кажется… – Маша вытягивает руки, сцепляет в замок пальцы и угрюмо размышляет, видимо боясь ляпнуть что-то лишнее.

Я и хотел бы ее подбодрить, развить тему, но вместо этого застываю перед кухонным окном, держа одну ладонь на ручке чайника.

В окне Лискиной какое-то непривычное движение. Там машут руками, кричат. Пощечина? Голова Лискиной дергается в сторону, она хватается за подоконник и отдергивает кухонную занавеску – теперь я вижу ее лучше. Это само по себе выглядит как просьба о помощи, потому что прежде она тюль никогда не убирала. К ней подходят сзади и тянут за плечи.

– Вот черт!

Славик реагирует на мой шепот, а Маша бросается к окну и забирает из рук чайник.

– Ждите!

Я вылетаю из кухни, а потом и из квартиры.

Глава 13

«Скучаю страшно!»

«Разреши приехать?»

«Мы просто поговорим».

«Ась? Реально, просто поговорим».

«Нам нужно закрыть гештальт».

«Я привезу твой любимый торт».

Это чертова пропасть сообщений от Егора. И они не заканчиваются – он шлет и шлет новые. Затишье, которое я приняла за хороший знак, – временная передышка. Авария остудила пыл Егора ненадолго. Он отдохнул и полон сил доставать меня.

Сначала слал сообщения и фото из больничной палаты, а потом уже из моего двора.

«Тебя что, выписали?»

Мое первое сообщение выглядит странно. Почти полсотни от него и одно от меня, но оно тотчас становится моей спиной, подставленной под удар. Егор цепляется за мой ответ – ловко плетет кружево. Уже через пять минут я снова отвечаю.

«Что ты делаешь во дворе?»

«Решил кое-что занести, ты забыла».

«Оставь себе или передай на парах».

«Нет, это очень личное».

«Если я про это не вспомнила, значит, не особо важно. Оставь себе».

«Поверь, ты захочешь это вернуть».

«Колчин, ближе к делу».

«Впусти – тогда скажу. И не ругайся, ты же девочка».

Я скриплю зубами на его «ты же девочка». Он все время так мне говорил, когда хотел пристыдить. Пристыдить за мат, за пиво, за слишком большую порцию стрипсов, за неопрятный вид, за растянутые домашние треники.

«Колчин. Ты ко мне больше не приблизишься».

«Ну как знаешь».

А дальше мне на телефон приходит смазанная фотография с чьими-то голыми ногами. Сердце будто сжимают пальцами и впиваются в тонкую оболочку ногтями. Это фото не имеет ко мне отношения, я точно знаю. Не узнаю себя: у меня коленки острее, я – кожа и кости, а тут красивая фигура… Моя прежняя. Твою мать!

Я кусаю ногти и стекаю по стенке на пол. Это очень-очень плохо. Конечно, у человека, с которым я жила два года, должно быть три тонны контента на любой вкус. У меня тоже полно. Вот Егор мило уснул лицом в подушке с голой задницей, вот он сидит в ванной напротив меня с шапкой пены на голове, вот утром разлегся на подоконнике.

«Зачем?»

«Ну тогда это казалось мне романтичным. Я мог смотреть на тебя, когда тебя не было рядом».

«Казалось?»

«Теперь кажется очень полезным».

«Делай что хочешь, плевать».

Но мне не плевать. Я очень сильно боюсь – ужас стучит в висках. Мне хочется выбежать из дома и умолять его удалить. Но смысла нет, потому что мы живем в двадцать первом веке – все удаленное с одного устройства останется на другом. Это фото уже есть в моем телефоне, а может, есть на компьютере Колчина, и обязательно затерялось где-то в папках галереи. Оно везде, даже если Егор никому его не отсылал.

Пытаюсь сохранить холодную голову: уже давно не удивить никого такими фото. Все это глупая провокация, и, скорее всего, утром я так и подумаю.

Пожалуйста, Егор, ты же хороший. Егор, ты выше этого, ты любишь меня или по крайней мере любил. Ты не сделаешь мне на самом деле больно, – мысленно прошу его.

Все эти фото, что мы высылали друг другу всякий раз, когда оказывались в разлуке, были очень трогательной и милой частью отношений. Все это было очень личным, тем, на что не позарится даже обиженный Колчин.

«Чего ты хочешь?»

«Впусти – скажу».

«Я тебе не доверяю».

«Клянусь, я только поговорить».

«Не верю».

«Зря. Я тебя никогда не обманывал».

«Ты пьян?»

Это приходит в голову как-то само собой, и я уже знаю ответ. Он не сделал бы такого трезвым – совершенно не его стиль.

«Это проблема?»

Он мне противен настолько, что в горле застревает ком и не дает дышать. А потом раздается стук в дверь, и тошнота усиливается. Меня мутит, и хочется пойти умыться. Никогда не думала, что я из тех, кого тошнит от страха. Руки мелко дрожат. Я не слабачка. Я Колчина совершенно не боюсь, но ненавижу пьяных людей – до жути просто. С самого детства они вызывают у меня страх и отвращение. Я не ханжа и не трезвенница, но есть грань между стаканом пива в компании и пьяным мужиком, заваливающимся к тебе домой.

– Эй, открывай, я быстро!

Я медленно подхожу к двери и прижимаюсь лбом. Прекрасно понимаю, что не смогу всю жизнь от него прятаться, но видеть Егора пьяным – уничтожить последнее хорошее, что нас связывало.

Только Колчину плевать на мои желания. Замок щелкает, и сердце замирает. Я несусь в ванную, и меня тошнит. Видимо, давление окончательно упало от перенапряжения, потому что меня выворачивает снова и снова; закашливаюсь и чувствую острую боль в животе.

Ну конечно, у него есть ключи. Конечно, его пьяный мозг решил, что можно вторгнуться в мое личное пространство вот так запросто! Придурок, какой же он придурок! Завтра ведь пожалеет об этом, ему самому будет больно, когда вспомнит. Он не такой.

– Что с тобой?

Егор подходит ко мне со спины, заботливо собирает волосы, открывает кран и вытирает мой лоб. Помогает подняться, обнимает. Он делает столько всего и сразу, что это душит. Он всегда умел быть заботливым, даже слишком. Мне никогда не было нужды о чем-то просить – он знал обо мне все.

Отсутствие выбора – почти удобно до тех пор, пока не осознаешь, насколько это чертовски неправильно.

– Отравилась? Похмелье? Беременна? – На последнем вопросе он самодовольно ухмыляется.

– Не твое дело.

– А вдруг мое? – Он смотрит на меня серьезно, пронзительно. Меняется в лице, будто испытывает сильнейшую боль, и хмурится. – Ась, пожалуйста… – начинает он почти жалобно.

Но я качаю головой:

– Ты только что скинул мне…

– Что? Я же просто поделился воспоминаниями. – Его язык заплетается, он тяжело валится на дверной косяк и тянет ко мне руки.

Я полощу рот водой и злобно плюю в раковину.

– Значит, это был не шантаж?

– Нет, я же не больной. Хочешь, сейчас же удалю?

– Хочу.

Он достает из кармана телефон и спокойно удаляет целую папку. Потом находит недавно удаленные и чистит корзину тоже. Егор заходит в мессенджер и убирает эту мерзость из истории сообщений.

– Все, больше нет.

– Но ты скинул мне…

– Чтобы ты ответила. Мы правда только поговорим.

– Не о чем, – огрызаюсь я.

– Что у тебя с Костровым? – наплевав на возражения, продолжает напирать Егор.

– Ничего. Я с ним работаю.

Колчин вскидывает брови, а я вопреки внутреннему протесту объясняю:

– Он нанял меня водителем.

– Зачем?

– Его спроси.

Егор ухмыляется:

– Ты же знаешь, что мне это не нравится?

– И что?

– Не чужие люди.

– Чужие.

– Как у Женечки дела? Проезжал тут мимо вашего бара, там игра. Ты не с ними?

– Нет.

– Не приняли свою королеву обратно? – Самодовольство и яд сочатся в каждом слове.

Егор подходит ближе и заглядывает в глаза так, будто мы все еще вместе, – с нежностью. Он поднимает руки, тянется пальцами к моему лицу, но останавливается, сжимает кулаки и качает головой. Актерище! Это была сцена под названием: «Я так хочу тебя коснуться, но нельзя!»

Я закатываю глаза и отворачиваюсь. Пихаю Колчина, чтобы пропустил меня, и иду в темную кухню, где все заставлено банками с водоэмульсионкой. Не хочу оставаться с ним в замкнутом пространстве крошечной ванной и очень быстро понимаю почему – окно. Это мизерный шанс на спасение в случае опасности.

Мои глаза сами собой находят окно Кострова. Я вижу, что он как раз встает с места и за ним бежит великан Вячеслав. Пес прыгает, несется куда-то, потом закрываются жалюзи. Костров редко это делает, и меня иногда гложет любопытство: страшно интересно, что происходит за закрытыми окнами?

К счастью, Тимур и Вячеслав теперь мелькают в кухонном окне.

– Чего, блин? – тихо тянет Колчин за моей спиной.

Обернувшись, я стираю с лица глуповатую улыбку, потому что взгляд Егора прикован к окнам напротив. Он видит Тимура в окне.

– Так, получается, у нас Тимурчик в соседях? – Егор гневно сверлит новостройку взглядом. – И часто ты за ним наблюдаешь? Давно вы «дружите»?

– Ч-что? – Я даже заикаюсь. – А не пошел бы ты вон? Я свободна и могу делать все, что…

– Ни хера ты не свободна!

Лицо Егора уже совсем не выглядит дружелюбным, он в ярости.

– Пошел вон! Моя жизнь тебя больше не касается! – По необъяснимой причине только сейчас Егор меня действительно разозлил, а не испугал. Не хочу больше перед ним отчитываться. – Не смей говорить со мной в таком тоне и заявляться ко мне в таком виде! С фотографиями можешь делать что вздумается! Плевать! Это унижает только тебя. Ты жалкий, обиженный…

Бам!

Резкий точный удар по лицу.

Егор никогда не бил меня, но он любил шутить на эту тему. И вот шутки больше не кажутся смешными. Я всегда знала, что отец Колчина мог ударить его мать, это было болезненной правдой, про которую не можешь не думать, глядя на милую улыбчивую женщину. Она живет с монстром. Она улыбается тут, а потом идет домой, и ей, должно быть, страшно. Но Егор никогда пальцем меня не трогал – до этого момента.

Моя голова дергается с такой силой, что я хватаю воздух ртом, а из глаз тут же брызжут слезы. Упираюсь руками в подоконник и отдергиваю штору в надежде, что Костров знает, где мои окна. Должен знать, я на это очень надеюсь. Желание, чтобы эта шпионская связь не была односторонней, перекрикивает голос разума.

– Рассчитываешь, что ты нужна своему ботанику? – Гневный крик оглушает.

Колчин прижимается к моей спине, пряжка его ремня впивается в копчик через футболку. Я чувствую себя беспомощной. Мне плохо видно, что происходит в квартире Кострова, – окно на его кухне маленькое и завешено плотным тюлем.

– Ты правда думаешь, что такая, как ты, нужна ему? Бледная, серая мышь. После меня ты никому не нужна! – Он сгребает мои волосы и тянет за них. Прижимает руку к животу, щиплет пальцами кожу.

– Ты же стала ни о чем! – Егор выделяет каждый слог. – Тощая, бледная, забитая мышь. Ты ни-ко-му не нужна! У вас уже что-то было? И как? Отзыв будет? Может, эссе или доклад? А сравнительную таблицу составишь? Я просто очень жду! Мне прямо интересно, не стошнило ли его от мысли, что кто-то все это уже…

– Блин, отпусти! – Мне слишком трудно дышать, меня снова тошнит. Я чувствую горечь во рту.

Егор всегда гордился тем, что был у меня первым, это было для него очень важно. Он просто воспевал меня и мою девственность как великий дар и с огромным пренебрежением относился ко всем, у кого было больше одного партнера. А для девятнадцатилетней меня это было вообще естественной мыслью. Главные героини в книгах почти всегда невинны, всегда ждут и в итоге встречают того самого, единственного. Он же может поиметь половину города, только наберет очков уважения и опыта.

– А знаешь, иди, все равно ведь вернешься. – Он хохочет, но не отпускает. Прижимает к подоконнику животом, крепче хватает за волосы.

Я чувствую лбом холод стекла и с облегчением выдыхаю, маскируя это под всхлип: Костров быстро идет к моему дому. Решительным шагом он пересекает свой двор, ныряет под ограждение и, минуя парковку, скрывается за углом. Следом за ним плетется и собака на поводке, который держит наша пухленькая преподавательница английского Мария Игоревна.

– Мы же оба знаем, да? Порченый товар никому не нужен – это раз. – Колчин упирается бедрами в мою задницу, и подоконник больно давит на солнечное сплетение. – Я все равно лучше твоего сладкого ботаника – это два.

Он опять делает это – наваливается сзади, и я бьюсь лбом о стекло.

– Пусти! – Я безумно надеюсь, что мой визг привлечет внимание Кострова. Что он уже попал в подъезд и успел подняться. Не понимаю, как бежит время: мне кажется, вечность прошла, а на деле, скорее всего, пара секунд.

– И я все равно тебя верну – это три.

– Пусти! – только громче визжу я в ответ. – Пусти! Пусти-пусти-пусти!

Щелчок открывающейся двери заставляет мое сердце радостно дернуться.

– Помоги! – воплю я, пытаясь выпутаться из рук Егора, но тот не отпускает. Он медленно поворачивает голову к вошедшему – я вижу это в отражении на мутном стекле. – Тимур, помоги…

Костров стоит посреди комнаты, сжав пальцы в кулаки, и внимательно смотрит на нас. Вздыхает. Он спокоен, всегда спокоен. Рядом с ним я тоже успокаиваюсь.

– Отойдешь сам? – подает голос Костров.

Егор поднимает руки, отступает с милой улыбкой, а я выдыхаю и тотчас опускаюсь на пол.

– Чего пришел? Морду бить будешь? – Колчин улыбается так широко, как только может.

У него идеально ровные зубы, и теперь это кажется чем-то зловещим.

– Нет, я морд не бью.

– А что так? – Егор делает шаг к Кострову и тычет пальцем ему в плечо. – Трусишь? Силенок маловато?

– Нет, просто драки – это незаконно. И нерационально.

– Значит, если я дам тебе по морде, ты не ответишь? Проверим?

И Кострову без предупреждения прилетает удар в челюсть. Раздается противный хруст, который звучит у меня в ушах снова и снова, пока наблюдаю за тем, как Тимур ощупывает место удара.

– Егор! Хватит! Колчин, блин, прекрати!

Егор стряхивает руку и улыбается, а Костров оседает на пол, обхватывает согнутые колени руками и внимательно смотрит на Колчина снизу вверх. Но ощущение, будто на самом деле стоит намного выше. Снова невозмутимо вздыхает.

– Как жаль, что тебя не наделили разумом, чтобы решать вопросы словами, а не кулаками. – Он массирует переносицу. – Беседы, как я понимаю, не будет…

Костров не спеша встает, протягивает мне руку, и я в ужасе наблюдаю за тем, как наши с ним пальцы переплетаются. Он тянет меня на себя, бегло осматривает и заводит за спину.

В груди тревожно сжимается сердце. Оно разрывается от ужаса, перекрывает доступ кислорода. Мне радостно, что кто-то пришел и защитил меня. Трогательно, что Костров подал руку помощи. И страшно, что Егор теперь что-то натворит.

Костров поворачивается ко мне и коротко просит: