Текст книги "Новые приключения Майкрофта Холмса"

Глава девятая

В гостиной дома герра Амзеля на Беркли-Мьюз воцарилось молчание. На минуту все присутствующие застыли, затем барон фон Шаттенберг громко позвал дворецкого, а сэр Камерон залпом допил свой бренди, и я не мог винить его за это. Холмс опустился на колени перед молодым человеком и стал щупать пульс, затем наклонился и приложил ухо к его груди. Всем было ясно, что Гельмут Криде уже умер, ибо его лицо исказила такая гримаса, которая не могла держаться долго, будь он жив.

В дверях показался дворецкий с недовольной миной, которая тотчас уступила место ужасу.

– Господи! – выдавил он, увидев труп, и бросился к нему, но Холмс остановил его:

– Пошлите кого-нибудь за полицией. Скажите, это срочно. Смерть наступила от яда. – Холмс поднялся. – Затем заприте эту комнату. Никто не должен входить и выходить из нее. – Он посмотрел на барона фон Шаттенберга: – Надеюсь, вы не возражаете?

– О нет, – промолвил барон, потрясенный и бледный. – Я полагаюсь на вас. Это ваша страна. – Он отвернулся от тела Криде. – Но я бы не хотел здесь оставаться. Это необходимо? Быть может, мы перейдем в библиотеку, а эту комнату запрем до прихода полиции?

Холмс помотал головой.

– Это было бы неразумно, – как можно мягче ответил он. – Мы должны позаботиться о том, чтобы труп и место преступления оставались в неприкосновенности.

– Да полно вам, Холмс! – вмешался сэр Камерон в своей обычной грубоватой, задиристой манере. – Никто и не собирается трогать тело. Я думаю, это чертовски верное предложение – пойти в библиотеку. Мы ничего не добьемся, оставшись тут.

– К сожалению, вынужден вам возразить, сэр Камерон, – учтиво сказал Холмс. – Мы обязаны заверить полицию, что тело осталось точно в том же положении, какое оно занимало с самого начала, что никто не притрагивался к чашке и блюдцу и что все остается на своих местах с тех самых пор, как бедный молодой человек скончался. Если мы оставим кого-то присматривать за трупом – неважно, кто это будет, – что-нибудь может измениться, а значит, расследование с самого начала пойдет по неверному пути. Нет-нет, не поднимайте его чашку, герр Айзенфельд. Все должно оставаться как было. – Он подошел ко мне: – Гатри, раздайте всем по листу бумаги. Пусть каждый опишет, как помнит, последние минуты, предшествовавшие смерти герра Криде.

Сэр Камерон воспользовался этой возможностью, чтобы выразить свое недовольство:

– Едва ли я что-то видел. Я только что приехал и еще не отошел после того происшествия на Маунт-стрит.

Холмс отважился перебить его, чтобы продолжить:

– Будет лучше, если мы не станем обсуждать случившееся, пока не запишем свои впечатления. Возможно, таким образом выяснится какая-нибудь подробность, которую заметил только один из нас. – Он посмотрел на меня. – Гатри, будьте добры!

Я вынул из своего портфеля несколько листков, встал и раздал их немцам, сэру Камерону и Холмсу.

– Желаете, чтобы я сделал то же самое, сэр?

– Разумеется, мой мальчик! Важно, чтобы мы сопоставили наши впечатления, а это упражнение нам поможет, – объяснил Холмс, доставая свой карандаш и тут же принимаясь за дело, чтобы подать пример остальным.

Постепенно все приступили к работе. Я вернулся на свое место и тоже стал восстанавливать в памяти, что́ произошло с момента прибытия сэра Камерона и до самой смерти Гельмута Криде. Я попытался припомнить все, что видел и слышал. Это оказалось труднее, чем мне казалось, так как близкое соседство мертвого тела отвлекало меня и воспоминания мелькали перед мысленным взором, будто блики на водной глади.

– Нелепость какая-то… – немного погодя проворчал сэр Камерон. – Я мало что могу сообщить. Приехал, был принят бароном фон Шаттенбергом, здесь подавали чай, вы велели принести бренди, барон, а затем стали настаивать на этой глупой пробе. Не думаю, чтобы в этом была необходимость, но вы, немцы, любите настоять на своем. Следующее, что я увидел, был человек… на полу. – Он отложил свой лист. – Больше мне нечего добавить.

Холмс заставил себя принять сочувствующий вид:

– Это так похоже на вас, сэр Камерон, преуменьшать опасность. Однако стоит подумать о другом: возможно, яд предназначался вам.

Шотландец сразу притих. Я заметил, что кровь отлила от его щек.

– О чем вы говорите, Холмс?

– Думаю, подобный вывод напрашивается сам собой, – серьезно сказал патрон.

– Так это я должен был погибнуть? – спросил Макмиллан. – Возможно ли?

– Двадцать минут назад вы счастливо избежали еще большей опасности. Теперь мне представляется, что второй убийца был готов действовать, если не удастся первое покушение. – Холмс взглянул на листок сэра Камерона, где было нацарапано всего несколько строк. – Откуда убийцам знать, что вы будете пить не чай, а бренди?

Я чуть было не вставил, что любой, кто знаком с сэром Камероном, мог бы об этом догадаться, но сдержался. Тем временем Холмс с шотландцем продолжали разговор.

– В том, что вы говорите, есть некоторый смысл, – признал Макмиллан. – Возможно, я слегка поспешил. – Он снова взял свой лист. – Постараюсь припомнить что-нибудь еще.

– Ваши показания, несомненно, станут большим подспорьем для полицейских.

Холмс вернулся к своим записям, но через несколько минут отложил карандаш и заметил:

– Как жаль, что мы не можем выпить чаю, пока ждем.

Все, кто был в комнате, уставились на него, на лицах читались разные чувства, от иронии до неприязни. Барон фон Шаттенберг откашлялся:

– Вероятно, полиция захочет осмотреть все чайные приборы. Все, что стоят на подносе?

– Да, – подтвердил Холмс. – Мы ведь не знаем, где находится яд. – Он указал на выпечку: – Насколько я понимаю, это тоже может представлять опасность.

Эгмонт Айзенфельд протянул Холмсу свой лист.

– Как вы думаете, нельзя ли прикрыть ему лицо? Оно просто… – Он не закончил фразу, лишь жестом выразив свое отвращение.

Холмс поразмыслил и сказал:

– Не думаю, что носовой платок, наброшенный ему на лицо, что-то испортит.

Он вынул из кармана свой платок, развернул его и накрыл лицо покойного.

– Благодарю вас, – ответил Айзенфельд. – Так лучше, да и он сохранит свое достоинство.

Я вспомнил недавние рассуждения служителя морга о смерти и достоинстве и сразу понял, что эти уступки действительно нужны лишь живым, а мертвецам уже ни до чего нет дела. Я был потрясен и все же не мог отрицать этой истины. Меня поразило, что я понял это лишь сейчас, хотя за годы работы на Холмса побывал в стольких переделках.

– Гатри! – произнес Холмс, вторгаясь в мои мысли.

– Сэр? – ответил я, немедленно переключив на него свое внимание.

– Прошу вас, соберите у присутствующих показания, чтобы мы могли вручить их полиции. – Холмс оглядел находившихся в комнате: – Это недолго. Полиция прибудет с минуты на минуту.

– Надеюсь, что так, – передернул плечами сэр Камерон. – Пламя скоро погаснет, а дров здесь нет. Как думаете, мы можем позвать дворецкого, чтобы он снова разжег огонь? – Он опять сделался грубым и раздражительным.

– Полагаю, было бы разумнее сначала дождаться полиции, – ответил Холмс.

Сэр Камерон страдальчески вздохнул и посмотрел на барона:

– Где моя жена, сэр? Давайте обсудим хотя бы это, раз уж мы здесь застряли. – Мне был хорошо знаком этот тон: Макмиллан искал повод для ссоры.

– Мы для этого и собрались, – сказал Холмс, изумив меня и подыграв сэру Камерону. – Попытаемся извлечь пользу из нашего непростого положения.

Шотландцу только это и требовалось:

– Итак, сэр? Где же она?

– Она в Голландии, – ответил барон фон Шаттенберг с готовностью, которая показалась мне подозрительной. – С нею ее дядюшки. Если вы сумеете убедить Адмиралтейство допустить их в страну, она сможет приехать уже послезавтра.

– В Голландии, – задумчиво промолвил сэр Камерон. – Давно она там?

– Со вчерашнего дня. Прошлой ночью я получил телеграмму, уведомлявшую меня, что она уже в отеле. И очень хочет свидеться с вами.

– А еще она хочет, чтобы дядюшки приехали вместе с нею. В чем тут загвоздка, Холмс? Адмиралтейство не возражает против того, чтобы она путешествовала с родственниками, а?

– Дело не в этом, хотя степень ее родства с некоторыми из них вызывает сомнения, – грубовато ответил Холмс. – У нас есть достоверная информация о том, что вышеупомянутые «дядюшки» принадлежат к организации, которую правительство… – Он запнулся. – Возможно, эти «дядюшки» планируют доставить в Лондон не только вашу супругу, но и кое-что еще.

Барон фон Шаттенберг покачал головой:

– Это просто смешно. Дяди леди Макмиллан – достойные, порядочные люди.

– Вы в этом уверены? – скептически возразил Холмс.

– Уверен так же, как и в том, что один из моих секретарей лежит на полу мертвый, – парировал барон.

– И в чем тогда трудность, Холмс? – спросил сэр Камерон. – Что такого сделали эти «дядюшки», что вы не хотите позволить им сопровождать племянницу, мою жену, в Англию? – Он воинственно упер руку в бок в радостном предвкушении назревающей перебранки.

Холмс терпеть не мог, когда его вынуждали открывать свои карты, однако он знал, как ответить:

– Повторяю, Адмиралтейство беспокоит вовсе не ваша жена, а ее спутники, а также те, к кому они намерены присоединиться здесь, в Лондоне. Мы получили сообщение, весьма и весьма достоверное, о том, что «дядюшки» состоят в Братстве.

Я был поражен тем, что он в подобной компании вдруг взял и выложил все напрямик. Я надеялся, что это хитрая уловка, а не отчаянная попытка внезапной атакой вывести преступника на чистую воду. Заговорит ли он о Викерсе или Браатене или оставит эти сведения при себе? Мне невольно подумалось, что он уже сказал слишком много.

Сэр Камерон недоверчиво уставился на Холмса:

– В Братстве? Чушь! Это люди высокопоставленные и состоятельные. Им совершенно нет смысла связываться с бессовестными мерзавцами. У них все есть. Что может дать им Братство? – Он взглянул на барона фон Шаттенберга, желая найти у него поддержку.

– Возможно, им нужна власть, – спокойно ответил Холмс и обратился к барону: – Прошу простить меня за столь неожиданные откровения. Я не хотел вот так вываливать все это на вас.

– Вы меня озадачили, – ответил барон. – Я не могу поверить этому. Если вы толкуете о подрывной организации, известной под названием Bruderschaft[17]17
  Братство (нем.).


[Закрыть], то я должен заявить, что ваша информация неверна. Их цель – свержение законной власти. По крайней мере, так считается. Члены Братства – все, без исключения – негодяи, беспринципные и коварные. Неужели родные леди Макмиллан могут участвовать в этой дикости? Верх нелепости – полагать, будто они сотрудничают с подобным сбродом. Ее дяди много сделали для Германии и для немцев – для всех немцев, а не только для своего класса. Они родовиты и богаты, пользуются блестящей репутацией и занимают видное положение в обществе. У них нет причин связываться со столь недостойной компанией. – Он медленно покачал головой. – Что вам наговорили, чтобы вы поверили в эту опасную ложь?

– Человек, рассказавший об этом, поплатился за правдивость своих сведений жизнью. Вскоре после того, как он связался с нами, его обнаружили мертвым. Он встретил ужасную смерть. – Холмс тяжело вздохнул. – Простите, но я высоко ценю жертву, которую принес наш агент. Он выслеживал этих людей больше года, прежде чем они разоблачили его и наказали за то, что он сделал. Если вы желаете иметь копию его отчета, я позабочусь о том, чтобы вы ее получили.

Предложение Холмса ошеломило меня. Я спрашивал себя, чего он добивается.

– Да, – сказал барон. – Я бы хотел взглянуть на этот ваш отчет.

– Завтра же непременно пришлю его вам, хотя будет воскресенье. Я знаю, что эти факты подлинные, и полагаю, что они заслуживают вашего неотложного внимания. Когда вы найдете время изучить их, то, возможно, поймете, отчего меня так беспокоит свита леди Макмиллан, а может быть, сами захотите принять меры в отношении этих людей. – Он бросил взгляд на окно: ставни были уже закрыты на ночь. – Возможно, вы не сочтете нужным разделить мое беспокойство, но я хотел бы, чтобы вы поняли мои резоны.

– Я кое-что знаю о Братстве, – вставил сэр Камерон. – В большинстве своем это низкие твари. Очень не хочется, чтобы они ошивались вокруг. Не думаю, что моя жена позволит такое…

Тут в дверь постучал дворецкий.

– Прибыл старший инспектор Прайс, – доложил он.

– Пусть войдет, – ответил Холмс, опередив барона фон Шаттенберга.

Патрон сделал мне знак подойти; я тут же повиновался. Откровенные заявления Холмса по-прежнему тревожили меня. Подобное было не в его стиле. Мне пришло в голову, что убийство может придать вес тому, что он узнал о предполагаемых спутниках леди Макмиллан. По крайней мере, он не обмолвился о поездке Браатена и Викерса в Ирландию: эти данные лучше было приберечь на потом.

Дверь распахнулась, и в гостиную вошел старший инспектор Вон Прайс. Среднего роста, худощавый, лет тридцати пяти, с мужественным лицом, он казался куда дружелюбней инспектора Лайонела Фезерстоуна. Оглядевшись кругом, инспектор произнес:

– Добрый вечер, господа. Я вижу, тут кое-что случилось. Как это произошло?

Он выделялся из общей массы полицейских хорошей речью и безупречным костюмом. Я слыхал, что его мать, чью фамилию он носил, была актрисой, а после вышла замуж за какого-то захудалого графа с Севера и вызвала в семье своего мужа единодушное осуждение. Это ли сказалось на мрачном выражении его лица или же циником его, как и многих других, сделала работа в полиции?

– Значит, вы – старший инспектор Прайс? – сказал Холмс. – Мой брат не раз упоминал о вас. Я – Майкрофт Холмс. Работаю на Адмиралтейство.

– Холмс, Холмс… – произнес инспектор. – Кажется, знаю я вашего братца: высокий, умный малый, сыщик что надо.

Обычно Холмс возражал против столь уничижительных характеристик, даваемых его брату, однако теперь он только заметил:

– Да, он именно таков.

– Он уже побывал здесь? – спросил Прайс. – Мне об этом не говорили.

– Увы, нет. Эта подозрительная смерть, возможно, имеет отношение к дипломатическим делам. Должно быть, именно поэтому расследование поручили вам, – многозначительно произнес Холмс. Он знал, что в последнее время старшему инспектору Прайсу доверяли дела, связанные с преступлениями в высших слоях общества.

– К дипломатическим делам? – переспросил Прайс. – Как это?

Ему снова ответил Холмс, опередив остальных:

– Видите ли, старший инспектор, этот дом принадлежит немецкому подданному Дитриху Амзелю. Покойный также немец. Он служил у барона фон Шаттенберга. Мы все собрались здесь, чтобы обсудить предстоящий визит леди Макмиллан… Вы, разумеется, знаете сэра Камерона?

– Наслышан, – сказал Прайс. – Счастлив познакомиться, сэр Камерон.

– Вы очень любезны, – дежурным тоном ответил Макмиллан.

Последовала долгая неловкая пауза, наконец старший инспектор Прайс заметил:

– Так вы собрались здесь, чтобы обсудить визит леди Макмиллан. И вдруг этот человек рухнул на пол?

– Почти что так, – сказал барон, словно до него только теперь дошло, что его секретарь мертв. – Он выпил чаю и упал.

– Угу, – пробубнил инспектор. – Отчего?

– Отчего он упал? Судя по всему, в чае был яд, – ответил Холмс. – Быстродействующий, паралитический. Возможно, аконитин. – Он кашлянул. – Мы ничего здесь не трогали.

– Понятно, – протянул инспектор. – Кто-нибудь из вас заметил что-то необычное перед тем, как этот человек… упал?

И опять ответил Холмс:

– Пока мы ждали вас, я попросил каждого из присутствующих записать, что́ происходило в минуты, предшествовавшие смерти герра Криде. Мой секретарь Гатри передаст вам эти записи.

Я открыл портфель и вынул оттуда листы с показаниями.

– Думаю, вам это очень пригодится, инспектор, – сказал я, отдавая бумаги Прайсу.

Он взял листы, во взгляде его читалось замешательство.

– Как… предусмотрительно с вашей стороны, мистер Холмс, – процедил он, и мне почудилось, будто это ему совсем не по вкусу.

– Брат внушил мне, как важно сохранить первые впечатления очевидцев, а также ничего не трогать на месте преступления. Я прислушался к его мудрому предостережению. Вот почему я велел закрыть комнату и попросил присутствующих записать свои показания. Надеюсь, я не превысил своих полномочий? – Холмс в беспокойстве закусил нижнюю губу. – Если желаете, мы можем перейти в библиотеку и предоставить эту комнату в ваше распоряжение.

Старший инспектор Прайс, подавив растущее раздражение, ответил:

– Да, пожалуй, так будет удобнее, сэр.

– Тогда идемте, господа, барон фон Шаттенберг, сэр Камерон, – позвал Холмс. – У инспектора полно работы.

Барону не очень хотелось уходить.

– Гельмут Криде был моим секретарем, он погиб при исполнении служебных обязанностей. Думаю, мне следует остаться и проследить, чтобы ваша полиция не проявила неуважения к его телу.

– У меня и в мыслях такого не было, – с показным сочувствием заявил Прайс. – Однако нам придется удостовериться, что он действительно скончался, и выяснить причину смерти. Это нужно для того, чтобы мы могли подготовить обвинение, которое предъявят, когда будет установлен и привлечен к ответственности убийца. Определить, какой яд послужил причиной смерти, не так-то просто. Этот человек пал жертвой преступления, и мы обязаны сделать все возможное, чтобы поймать преступника. Вы согласны? Если я заверю вас, что с телом будут обращаться осторожно и почтительно, вы обещаете покинуть комнату на то время, пока мы будем исполнять свои обязанности?

Барон фон Шаттенберг ответил не сразу:

– Сначала его придется поместить в ваш морг? Нельзя ли сразу перевезти тело в похоронную контору, дабы его забальзамировали перед отправкой в Германию?

Холмс повернулся к барону:

– Думаете, это разумно? Герра Криде убили, и его тело может о многом поведать нам.

– Он приехал сюда в качестве дипломата, – резко ответил барон. – По одной этой причине нам должны разрешить как можно скорее передать его тело семье. Или мне проинформировать кайзера, что британское правительство не будет придерживаться дипломатических традиций?

– Если вы хотите переправить его морем, – удивленно промолвил Прайс, бросая тревожный взгляд на Холмса, – я постараюсь ускорить выдачу тела из морга. А вам нужно заняться улаживанием формальностей. Вероятно, вы сможете забрать его в понедельник. Для этого завтра нашим людям потребуется работать весь день. К сожалению, раньше вряд ли получится, ведь речь идет об отравлении. Должно быть проведено вскрытие. Я постараюсь уже завтра направить одного из наших врачей в морг, чтобы к понедельнику вы могли забрать тело.

– Благодарю вас, – сказал барон, смягчаясь. – Его родные обезумеют от горя.

– Весьма прискорбно, – ответил инспектор. Ему уже не терпелось выпроводить нас отсюда. – Прошу вас, господа.

– И еще одно, – проговорил Холмс, направляясь к двери. – Мы не знаем, была ли отравлена еда. Не могли вы ваши люди проверить угощение, тарелки, чай и все, что находится на подносе, на предмет наличия яда?

Старший инспектор Прайс вздохнул:

– Хорошо. Поскольку покойный был отравлен, мы попытаемся определить, каким образом яд попал в организм. – Он слегка поклонился сэру Камерону: – Прошу прощения за то, что вынужден удалить вас из комнаты. Человек с вашим… опытом мог бы оказаться весьма полезен, однако в данных обстоятельствах…

Сэр Камерон закивал:

– Да-да. Пусть всем занимаются ваши ребята. Не бойтесь, я понимаю, что мне лучше всего сейчас залечь на дно.

– Несомненно, – ответил Прайс, восторженно улыбаясь, несмотря на мрачную обстановку. – Нам понадобится около часа, чтобы осмотреть место преступления. Затем труп, разумеется, увезут. – Он покачал головой. – Кажется, молодой человек – немец? Вы говорили, он был немец?

– Да, Гельмут Криде немец, – стоя в дверях, ответил Холмс.

Он жестом поманил за собою сэра Камерона и вместе с бароном и двумя его помощниками вышел в коридор. Я последовал за ними.

– Пойдемте в библиотеку, – предложил барон фон Шаттенберг. – Нельзя ли принести туда шнапс? – Последняя фраза была адресована дворецкому, который торчал поблизости.

– Как вам будет угодно. Еще что-нибудь?

– Пожалуй, нет, – ответил барон.

– Я бы выпил крепкого кофе с сахаром, если можно, – подал голос сэр Камерон. – И чем-нибудь перекусил до ужина. – Заметив горестное недоумение во взгляде барона, он добавил: – Я понимаю, может показаться странным, что я в такую минуту способен думать о еде, однако жизнь научила меня не пренебрегать ничем в подобные моменты. Вас беспокоит то, как это будет выглядеть со стороны, если вы сейчас начнете есть. А я скажу вам, что голодный обморок шокирует общество ничуть не меньше. Кто знает, сколько еще нас продержат здесь? Вечер холодный. Судя по всему, ночью грянет мороз, а нам когда-нибудь придется выйти отсюда. Если нам предстоит просидеть тут несколько часов, то разумнее всего будет подкрепиться.

– Должно быть, вы правы, – промолвил барон и кивнул дворецкому: – Принесите сэндвичи. Полагаю, этого хватит? – Он направился к библиотеке, помощники последовали за ним. – Там разожжен огонь?

– Я об этом позабочусь, – ответил Пауль Фарбшлаген и, опередив нас всех, заглянул в библиотеку, чтобы проверить, тепло ли там. Очевидно, он был рад чем-нибудь услужить.

Холмс поравнялся с фон Шаттенбергом и сказал:

– Какая потеря, барон! Примите мои соболезнования. – Его слова звучали довольно искренне. Думаю, он действительно говорил от души. – Если понадобится моя помощь – вам стоит только попросить.

– Надо как можно быстрее подготовить тело к отправке на родину, – сказал барон, когда мы вошли в библиотеку (сэр Камерон плелся позади всех).

– Сделаю, что смогу. Я попрошу Адмиралтейство повлиять на полицию, чтобы они ускорили вскрытие. Полагаю, вы хотите, чтобы его произвели очень тщательно? А пока что можете уладить остальные формальности. Не сомневаюсь, что в понедельник утром, как сказал инспектор, вы сумеете забрать тело. Я сообщу вам, если возникнут какие-либо осложнения. – Холмс оглядел библиотеку. – Мне кажется, надо прибавить свет. Здесь довольно темно.

Барон фон Шаттенберг расхаживал на негнущихся ногах, и я ощутил жалость к нему. Бесспорно, он был сражен; его секретари также старались скрыть свое потрясение. Айзенфельд сел у журнального столика и стал расставлять шахматы. Фарбшлаген подошел к камину и дрожащими руками машинально подбрасывал дрова в огонь. Сэр Камерон двинулся к другому столику, на котором стоял графин с хересом. Барон придвинул к камину мягкое вольтеровское кресло, сел и отсутствующим взглядом уставился на языки пламени. Пару минут он хранил молчание, потом Айзенфельд спросил его по-немецки:

– Барон фон Шаттенберг, что нам делать?

Я неуверенно, как было велено, вставил:

– Мы должны повиноваться полиции.

– Ja[18]18
  Да (нем.).


[Закрыть], – сдержанно подтвердил барон. – Пока полиция не покинула дом, мы должны ей повиноваться. – Последние слова он произнес по-английски, словно для того, чтобы быть уверенным, что все присутствующие его поняли.

Фарбшлаген отошел от камина, куда только что подложил еще два полена.

– Скоро станет теплее, – заметил он.

Я в этом сомневался, хотя понял, что́ он имел в виду.

– После того, что произошло, согреться будет нелегко, – сказал я. – Ведь холодно не только телу.

Холмс наблюдал за сэром Камероном, и я догадался, что поведение шотландца ему не слишком-то по душе. Сам будучи шотландцем, я тем не менее разделял чувства патрона.

– Я должен сообщить его семье, – проговорил барон. – Надо сейчас же написать им.

Он начал подниматься, но Холмс остановил его.

– Прошу вас. Это мой долг, – произнес барон.

– Тогда сделайте это как следует, – ответил Холмс. – Соберитесь с мыслями. Прежде чем приступать к столь серьезному письму, необходимо успокоиться. Выпейте, а потом уже беритесь за перо и бумагу.

– Кроме того, я должен написать немецкому послу в Лондоне. Мне понадобится его помощь, – рассеянно продолжал барон. – Все должно быть сделано как надо.

– Да-да. Вы всё это уладите. Но сперва вам следует прийти в себя. Нельзя, чтобы полицейские видели вас в таком состоянии. Они могут сделать выводы, которые вам совсем не понравятся. Вы в смятении, сэр. Да и кто на вашем месте не пришел бы в смятение? – Холмс обратился к Паулю Фарбшлагену: – Будьте любезны, налейте барону хереса. Если мы будем ждать шнапса, он еще нескоро успокоится.

– А херес… безопасен? – усомнился Фарбшлаген.

Холмс, на миг задумавшись, ответил:

– Полагаю, да. Какой смысл добавлять яд в херес? Неизвестно, кто будет его пить. А чайный поднос предназначался именно для нас. – Помолчав, он добавил: – С сэром Камероном все в порядке. Будь херес отравлен, сэр Камерон давно был бы мертв, учитывая, как быстро умер герр Криде.

– Большое вам спасибо, – обиделся Макмиллан.

– Вы известный храбрец, – заметил барон фон Шаттенберг, пока Фарбшлаген наполнял хересом большую рюмку.

Умиротворенный сэр Камерон налил себе новый бокал.

Из дневника Филипа Тьерса

Инспектор Фезерстоун только что приходил к М. Х. Я сказал, что хозяина нет дома и что он вернется позже. Фезерстоун из тех полицейских, что отличаются основательностью, он обделен воображением, но отнюдь не глуп. Он расследует гибель Юджеля Керема и хочет не откладывая получить ответы на некоторые вопросы. Я сказал ему, что М. Х. сможет поговорить с ним завтра в полдень, если, конечно, инспектор Фезерстоун не возражает против работы в воскресный день.

От Халиля Керема известий больше не поступало. Я подготовил список вопросов, которые необходимо будет прояснить. Результаты представлю М. Х. завтра вечером. Первое: проверить, на каком судне и из какого порта убитый прибыл в Англию. Второе: узнать, где он остановился и чем занимался после приезда…

Пришло послание от Е. К. В. Э.: он интересуется отчетом М. Х. о работе сэра Мармиона. Судя по всему, Е. К. В. Э. торопится…

Саттон ходил в клуб, а затем уехал в театр. Если бы Сент-Мартинс-лейн находилась чуть ближе, он бы почувствовал искушение пройти это расстояние пешком, однако в этом случае существовала бы опасность, что его узнают и сделают определенные выводы, так что даже лучше, что его возит Сид Гастингс. Сейчас у Саттона совершенно нет времени на отдых; так будет продолжаться вплоть до следующей недели, когда представления в театре завершатся. Сегодня он читал пьесы, пытаясь определить, за какую стоит взяться потом, после «Макбета». Он говорит, что в следующий раз хочет попробовать свои силы в чем-нибудь менее классическом. Осталось три спектакля, не считая сегодняшнего, а дальше ему нужна новая работа. Теперь он рассматривает менее известные пьесы, но каждая из них с изюминкой. Скоро опять будет заучивать реплики и принимать позы.