Текст книги "Красавицы Бостона. Монстр"

Развернулся и больше не оглядывался.

Еще одна отправилась на тот свет.

Третья

Сэм

– Смотри, чтобы ситуация не вышла из-под контроля, – предостерег Трой на следующий день, пока мы сидели в моем кабинете в «Пустошах», наслаждаясь горячим пуншем, – со щедрой порцией виски, – и райским шумом, с которым мои работники носились по коридору, выполняя мои приказы.

Он просмотрел распечатку журнала звонков Каталины и Джеральда десятилетней давности, которую я вручил ему несколько минут назад. Его пальцы все еще были слегка посиневшими от уличного холода, а бледное лицо порозовевшим от колючей бостонской зимы.

– Как ты вообще нашел эти древние улики?

– Я очень находчивый человек, – протянул я.

– Не то слово.

Первым делом после возвращения в Бостон я подробнее изучил историю интрижки Кэт и Джеральда и узнал больше об их отношениях. Судя по истории звонков, эти двое начали спать вместе, когда мне было четыре года, и прекратили незадолго до отъезда Кэт, когда мне исполнилось девять.

Казалось невероятным и вместе с тем совершенно логичным, что в тот единственный раз, когда Каталина сказала правду, она вместе с тем призналась в чем-то столь омерзительном, как роман с человеком, который платил мне по тридцать миллионов долларов в год за то, чтобы я решал его проблемы и никогда не прикасался к его дочери.

Каталина была сплошной головной болью даже после своей смерти, но настоящим злодеем в этой истории оказался Джеральд, потому что он пристрастился не к какому-то там распространенному виду наркотиков. А к вагине, хотя ему стоило быть осторожнее.

– Не забывай, что твоя сестра замужем за сыном Джеральда. Мы семья. – Трой разгладил пиджак. Выражение его лица источало враждебность. Он весь был напряжен до предела и готов в любой момент сорваться, как заряженный пистолет.

Мы с моим приемным отцом сидели напротив, словно зеркальное отражение друг друга. На нас были одинаковые черные брюки от Armani, сшитые по специальному заказу с учетом наших огромных габаритов. Мы носили одинаковые итальянские лоферы ручной работы. Одинаковые рубашки черного, или темно-синего, или темно-серого цветов – главное, не белого. Светлые оттенки крайне непрактичны, когда по роду деятельности приходится литрами проливать кровь.

У нас даже были похожие привычки. У Троя была фиксация на оральной стадии[19]19
  Первая стадия психосексуального развития по Фрейду, которая начинается с рождения и завершается к одному году и выражается в повторении ребенком акта кормления (без требования пищи) даже при отсутствии голода, что проявляется в сосании пальца или пустышки.


[Закрыть], которую он решал при помощи зубочистки, что вечно торчала у него изо рта, а я прибегал к сигаретам.

Но в конечном счете все сводилось к одному: мы с Троем не приходились друг другу кровными родственниками.

У него были холодные, светло-голубые глаза. А мои были серыми, как у Брока Грейстоуна.

Волосы у Троя были черными как смоль с проседью на висках и по краям лба. А мои – светло-коричневого цвета.

Он был бледнолицым. Я загорелым.

Он сложен, как игрок в регби. А я – как поле для этой игры.

А еще он родился в богатой семье, а мне приходилось приспосабливаться.

Меня всегда забавлял лозунг «Ешь богатых»[20]20
  Лозунг популярен в анархистских и других политически радикальных, антикапиталистических движениях, получил массовое распространение в 1960-е годы, появившись на майках и в рок-музыке.


[Закрыть]. Я с ранних лет усвоил, что, напротив, богатые всех пожирают. Вот почему люди так сильно их ненавидят.

Если не можешь победить их, стань одним из них.

Я твердо намерен больше никогда не становиться бедным, а потому прикасаться к Эшлинг Фитцпатрик было неразумно. Фитцпатрики сделали меня богаче. Намного богаче, чем я был, когда только начал свое дело, ломая ноги по заказу конгрессменов и пряча их любовниц на экзотических островах.

– Это не коснется Сейлор, Хантера, Руни или Ксандера, – заверил я, имея в виду свою сестру, ее мужа и их детей.

Я вертел зажигалку Zippo между пальцами, теряя интерес к разговору.

– Хантеру сорвет крышу, – заметил Трой.

– Хантер слишком занят созданием собственной семьи, чтобы беспокоиться о той, которая отвернулась от него, когда он был в школе-интернате, – огрызнулся я, оскалившись.

Все равно Фитцпатрикам в ближайшее время не светит получить награду в номинации «самая дружная семья». Скорее наоборот: они бы и Ланнистерам задали жару.

– Я не собираюсь щадить чувства каждого ублюдка, с которым когда-то пил пиво. Хантер переживет. Джеральд заслужил мою ярость.

– Как по мне, Джеральд и должен ее на себя навлечь. Я не вижу в этом личного интереса, Сэм. – Ноздри Троя раздулись, и мне стало ясно, что он тщательно подбирает слова.

Он частенько пытался сглаживать ситуации, в которые я влезал, главным образом потому, как знал: вероятность, что я слечу с катушек, была так высока, что почти не оставляла никаких чертовых сомнений. Я любил крушить и наблюдать, как все рушится. Считайте меня сентиментальным, но хаос напоминал мне о детстве. И я всегда был готов устроить кровавую бойню.

– Я лишь хочу удостовериться, что ты не станешь действовать слишком импульсивно. Я знаю тебя, сын. Ты всегда рад чуть что палить без разбора.

– Не так сильно рад, как хотелось бы. – Я бросил зажигалку и стал теребить талисман со Святым Антонием, висящий у меня на шее на кожаном шнурке. – Что подводит нас к следующему вопросу. Я подловил русских, пока они тайком переправляли шестьдесят килограммов дури в один из своих магазинов. Не знаю, чем торговал Василий Михайлов – но точно не бастурмой, – он не отстегивал ни цента выручки.

Поэтому я порезал ему лицо. Око за око и все в таком духе.

Возможно, резать лицо босса русской мафии было не самым взвешенным моим поступком, но мне было приятно наблюдать, как он извивается и кричит от боли.

Трой ощетинился.

– Даже не начинай об этом. Ты вообще не имел никакого права отнимать их территорию. Вернемся к Джеральду Фитцпатрику. – Он покрутил указательным пальцем, возвращаясь к прежней теме. – Я не хочу, чтобы ты разглашал эту информацию, пока она не подтвердится. Знаю, все это дурно выглядит…

– Все железно, – вспылил я. – У меня есть доказательства. Неоспоримые факты. – Я бросил бумаги между нами.

Не все из сказанного Кэт было правдой, но большая часть все же была. И этого достаточно, чтобы оправдать мое стремление выжать из Джеральда все до капли. Этот человек убил моего младшего брата. Единственного кровного родственника. Брока не стало. Кэт тоже. У меня мог быть хоть кто-то. Человек, о котором я мог заботиться.

– И все же… – он ударил кулаком по столу, – ты знаешь то, чего тебе, по его мнению, неизвестно. Теперь у тебя есть преимущество. Действуй в рамках своих обязанностей, но не устраивай из этого гребаную Красную свадьбу[21]21
  Вымышленная свадьба Эдмура Талли и Рослин Фрей, изображенная в романе Джорджа Мартина «Буря мечей» и в телесериале «Игра престолов». Во время пира Фреи и Болтоны, тайно перешедшие на сторону Ланнистеров, устроили резню и убили множество Старков, включая короля Севера Робба и его мать Кейтилин, что стало поворотным моментом в Войне Пяти Королей.


[Закрыть]. Я знаю тебя, Сэм. Сеять медленную смерть тебе нравится гораздо больше, чем убивать быстро. Помучай его, но не добивай.

Он был прав. Зачем идти с этой информацией к Джеральду и тем самым дать ему возможность защититься, если я могу добиться от него желаемого старым добрым способом: превратив его жизнь в сущий ад?

Будь месть и наказание видами искусства, мои работы были бы развешаны по всему Лувру. Я мог вычерпать душу Джеральда гребаной ложкой и лакомиться ей, при этом не огорчая мою сестру и ее похожего на жиголо муженька.

– Ладно, – протянул я, лениво развалившись в кожаном кресле. – Думаю, я могу немного его помучить. Но, в конечном счете, все равно нанесу решающий удар.

– До этого момента еще есть как минимум несколько месяцев, и я надеюсь, что за это время смогу раздобыть какую-нибудь информацию, которая заставит тебя передумать. – Трой встал и застегнул пиджак, глядя на меня холодным и все же одобрительным взглядом.

Ему претило, что он создал монстра, но еще сильнее он ненавидел, что ему это нравилось.

Своими безжалостностью, грубостью и жаждой крови я пошел в него.

И превзошел его во всем вышеперечисленном.

Трой был достопочтенным боссом мафии на свой старомодный лад. Он знал толк в разрушениях, но навлекал их только на тех, кто переходил ему дорогу.

Я же был порочен до самого нутра. Не чурался ничего. Ну, кроме как изнасилования, педофилии, избиения женщин и детей… словом, всего того дерьма, которое обычно вытворяли нелюди.

Любой взрослый мужчина был для меня законной мишенью, а стоило ему как-то меня задеть – ему наступал конец.

В этом заключалось некоторое преимущество.

– Ты как, в норме? – Он остановился возле двери и хмуро на меня посмотрел.

Я закурил сигарету.

– А какого хрена мне не быть в норме?

– Кэт…

– Как и все ей подобные, была просто очередной потаскухой. Я не считаю ее смерть событием, заслуживающим упоминания. Ужасный яблочный пирог ее надоедливой соседки, который мне пришлось съесть, доставил больше дискомфорта, чем мысль о том, что Кэт неделю гнила в своем доме, прежде чем ее нашли.

– Ха-ашо… – Он посмотрел мне в глаза, все еще пытаясь найти в них проблеск эмоций. – Только не слишком увлекайся своим планом мести Джеральду. Не забывай, вопрос еще не закрыт.

Не стоит даже упоминать, что я уже вырыл могилу с его именем в том же лесу, в котором Трой убил Брока.

У меня мог быть брат.

Мог быть кто-то родной.

– Конечно, – я улыбнулся.

Конечно.

Эшлинг

Я просмотрела медицинскую карту и натянуто улыбнулась, когда мой телефон заплясал в переднем кармане медицинской формы. Старалась не обращать внимания, как он вибрирует возле моего бедра.

– Пришли результаты ваших анализов, миссис Мартинес. Думаю, мы с вами могли бы вместе обсудить, что из этого следует и что я рекомендую делать дальше. – Я посмотрела на женщину, сидящую в моем кабинете.

Она спокойно моргнула, выпрямила спину и сцепила руки в замок на моем столе, готовясь к тому, что я скажу. Снаружи косой пеленой сыпал снег. Сквозь тянущиеся вдоль стен узкие окна с толстыми стеклами было почти ничего не видно.

Я села напротив пациентки. Телефон снова завибрировал.

– Что ж. Хорошо. Давайте посмотрим? – Я начала листать ее карту и почувствовала, как глаза горят от эмоций, когда увидела результаты анализов ее крови. – Что у нас тут? Значит, так… о, прошу прощения. Одну минуту. – Я выставила палец, достала телефон из кармана и мысленно простонала. Надеюсь, кто-то умер. Моя семья знала, что на работе меня нельзя отвлекать.

У меня было три пропущенных вызова от Хантера.

Один звонок от мамы.

Но, что хуже всего, сообщение от Хантера.

Много лет назад, когда мы еще были детьми, которых отправляли в разные учебные заведения и на стажировки по всему миру, мы с братьями заключили соглашение. Поскольку нас с детства учили, что телефоны могут прослушивать из-за нашего происхождения, мы не могли попросту написать друг другу что-то вроде: «Скорее, на одном из наших нефтяных заводов по вине отца произошел взрыв». Поэтому решили: если случится что-то срочное, мы пришлем друг другу в сообщении секретный код: клевер.

Своеобразный ироничный взгляд на ирландское поверье о том, что четырехлистный клевер приносит удачу. Сообщение Хантера было написано заглавными буквами.

Хантер:

КЛЕВЕР КЛЕВЕРМАТЬЕГОКЛЕВЕРРРРРР.

– Я должна ответить. Извините. – Я вскочила с места, пулей вылетела из кабинета и поднялась на первый этаж, прижав телефон к уху.

Хантер ответил еще до первого гудка.

– Эш. Ты должна приехать домой. Кое-что с па.

– С ним все хорошо? Он пострадал? – я сделала судорожный вдох, как только осознала, что уже сжимаю в руке ключ от своей практичной «Тойоты Приус», бросив миссис Мартинес и свои обязанности, и выскочила за дверь.

– В физическом плане? С ним все нормально. Во всяком случае, пока. Невозможно предсказать, что мама сделает с ним в ближайшие несколько часов. Послушай, Эш, разразился скандал. Кто-то слил папины фотографии и переписку с… эм… – Он замолчал, и я сразу поняла, что брат пытается подобрать слова, которые причинили бы мне как можно меньше боли.

В этом весь Хантер. Беспощадно красив и душераздирающе нежен.

– Да говори уже, Хант. Я знаю, что маме с папой не тягаться с Ромео и Джульеттой. Бога ради, я всю жизнь жила с ними под одной крышей. – Я села в машину и помчалась в поместье Эйвбери-корт. – Что он сделал?

– Оказался в центре секс-скандала, – выпалил он. – Ничего шокирующего, знаю, но на этот раз в интернет попали несколько весьма откровенных фотографий. Отец позвонил мне, как только они были опубликованы. Дэвон сейчас работает над тем, чтобы их удалили.

Дэвон Уайтхолл был адвокатом нашей семьи и одним из ближайших помощников моего отца. Британский аристократ с таинственным прошлым. Хантер, который из нас троих обладал природным обаянием, отвечал за связи с общественностью в «Королевских трубопроводах» – нефтяной компании моей семьи. Вполне логично, что первым делом отец позвонил именно ему.

– Ух ты. – Я пыталась скрыть боль в голосе, потому что знала: не я сейчас должна ее испытывать. Обидели не меня, а маму. Глаза защипало от непролитых слез.

Merde, у мамы будет сердечный приступ.

– Какая… ирония, – только и сумела пролепетать я, прокашлявшись.

– Думаешь? – фыркнув, невозмутимо спросил Хантер.

Когда-то давно па – или athair, как называли отца мы, его дети, забрал Хантера из колледжа в Калифорнии и привез обратно в Бостон, потому что в интернет попало секс-видео с участием Хантера. Оно разлетелось повсюду и повлекло несколько очень нежелательных для нашей семьи заголовков в прессе. Желая наказать Хантера за то, что подверг семейство Фитцпатриков публичному позору, athair пошел на крайние меры. Так что случившееся – самая настоящая ирония в ее лучшем… и худшем проявлении.

Разумеется, мы знали, что отец изменяет маме, но он всегда делал это втайне и никогда не допускал, чтобы информация просочилась в прессу. Он обладал репутацией идеального семьянина, и тот, кто сумел ее опорочить, наверняка здорово сейчас злорадствует.

– Где ты? Как мама? – Я срезала и проезжала на желтый сигнал светофора, когда была такая возможность, не обращая внимания на хлопья снега, которые настойчиво сыпались с неба, пока мчалась через Бэк-Бэй.

– Я сейчас еду в Эйвбери-корт. Сейл с детьми со мной. Киллиан, Перси и Сэм уже там. Мама… – Хантер замолчал и сделал вдох. – Я не знаю, как она, Эш. Она не взяла трубку. Поторопись. Ты единственная всегда могла до нее достучаться.

«Я единственная прилагаю для этого усилия», – с горечью подумала я.

– Хорошо. Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, сестренка.

На этом он повесил трубку.

Всю дорогу до дома я дергала ногой, стуча коленом о руль.

Мама. Хрупкая, ранимая Джейн Фитцпатрик.

Женщина, которая топила свою печаль в бесконечных походах по магазинам и плакала каждый раз, когда я решала сходить куда-то с друзьями вместо того, чтобы остаться с ней. И у которой всегда была заготовлена какая-то просьба, чтобы заставить меня чем-то ей услужить.

В детстве я считала себя такой же, как она.

Скромной, застенчивой и изящной. Я изо всех сил старалась стать той, кем меня ожидали видеть окружающие. Хрупкость Джейн Фитцпатрик, видимая во всем: от ее костлявого телосложения до утонченной красоты, на протяжении многих лет привлекала множество поклонников и служила объектом зависти других женщин. Но с течением времени я поняла, что я сильнее своей матери, намного сильнее, и к тому же более независима.

А это значит, что внешне я была похожа на маму, но характером пошла в отца.

И в этот момент мне было слишком мерзко думать об этом открытии.

Джейн Фитцпатрик то и дело погружалась в депрессию, словно облачалась в свое любимое платье, а мой отец, хоть и вышел на пенсию и посвящал семейному бизнесу всего пару часов в день, почти не пытался ей помочь.

Именно поэтому я решила как можно дольше жить в доме родителей, пока, в конце концов, не выйду замуж и не обзаведусь собственной семьей.

Люди всегда молча осуждали меня за решение остаться дома.

Считали, что я оставалась, потому как хотела, чтобы со мной нянчились.

Им и невдомек, что я не съезжала потому, что сама была в няньках.

Но так я и сделала: поменялась с ней ролями и стала родителем для собственной матери. Первая настоящая депрессия настигла ее, когда мне было восемнадцать. Я почти не спала, постоянно набирая ей ванну, расчесывая волосы, ежедневно ободряя беседами и отвозя к врачам.

С тех пор я еще трижды помогала ей переживать взлеты и падения. А потому то, что отец так беспечно разрушил плоды моего труда, стало подобно удару в спину.

Я резко остановилась перед домом и распахнула двойные двери особняка, стараясь не замечать, как заколотилось сердце в груди при виде «Порше» Сэма, припаркованного рядом с «Астон Мартином» Киллиана и «Мерседесом» G-класса Хантера.

Отыскать всех оказалось несложно. Я пошла из прихожей прямиком во второй обеденный зал, следуя на визг и надрывные крики матери. Ее вопли эхом отражались от высоких потолков, мраморных статуй и семейных портретов.

Дойдя до обеденной зоны, я резко остановилась. Мама и athair стояли в центре комнаты на фоне садов и тяжелых бордовых портьер, устроив кошмарный скандал.

Мать покраснела так сильно, что, казалось, она сейчас лопнет. Па вел себя непоследовательно: в один миг рассыпался в извинениях, а в следующий – пылко защищался. Я заметила позади родителей Киллиана, который глядел на них с неприязненной ухмылкой, нежно обнимая одной рукой свою светловолосую жену Персефону, прижимавшую к груди их сына Астора.

Хантер и Сейлор с детьми тоже были там. Держались на безопасном расстоянии на случай, если мама начнет кидаться острыми предметами, что было вполне вероятно.

Киллиан щелкнул пальцами, и две служанки, примчавшиеся в зал, молча подхватили на руки детей, которым было незачем видеть своих бабушку и дедушку в таком состоянии.

Дэвона, нашего семейного юриста, в комнате не было. Я видела сквозь застекленные двери, ведущие в сад, как он разговаривал по телефону, очевидно, пытаясь разрядить обстановку в прессе. Он расхаживал, оставляя следы на белоснежном нетронутом снегу.

А еще здесь был Сэм. Он стоял, прислонившись к стене в углу комнаты, сунув руки в карманы брюк и коварно ухмыляясь – само воплощение убийственной красоты и непринужденного разрушения.

Я расправила плечи, чувствуя, как раздуваются ноздри от новой волны горячего гнева.

Прошла неделя с тех пор, как я видела Сэма. С тех пор, как мы переспали. С тех пор, как я убедила себя в том, что смогу пробраться в его сердце.

На следующий день я пришла в клуб, как мы и договаривались, а в итоге выяснила, что он уехал в другой штат.

«Прости, милая, но у босса есть дела поважнее, чем случайный перепихон. Похоже, твои две минуты в роли любовницы Бреннана истекли», – сказал один из его солдат, рассмеявшись мне в лицо, когда я потребовала пропустить меня внутрь.

Стоило мне подумать о той ночи, уши начинали гореть от стыда. Сэм даже не удосужился взять трубку и позвонить мне. Написать. Хоть как-то сообщить о том, что наши планы изменились.

Время с нашей последней встречи тянулось мучительно медленно, каждая минута длилась целую вечность, будто двигалась против течения. А теперь он стоял прямо передо мной, и я даже не могла устроить ему заслуженную взбучку, потому что здесь присутствовала моя семья.

Я перевела взгляд с Сэма на родителей.

– Никто не просил тебя о верности, Джеральд! – громко воскликнула мама, всплеснув руками. – Это была бы слишком большая просьба, правда, дорогой? Но почему ты не мог быть осторожнее? Сколько я, по-твоему, способна вынести? Я ходячее посмешище! Взгляни на эти снимки. Ты только взгляни на них! – Мама бросила газету, ударив ею отца по мясистой груди.

С моего места у двери мне было видно фотографию, на которой отец хватал за сиськи грудастую блондинку, которая хихикала в камеру. Было очевидно, что они оба совершенно голые. Она сидела у него на коленях, и не оставалось никаких сомнений в том, чем они занимались.

– Будто этого мало, ей всего двадцать пять! Она моложе твоей дочери. О чем ты только думал? Эшлинг, а вот и ты! – Мама обернулась и посмотрела на меня, позабыв на мгновение о том, что была занята публичным унижением моего отца. – Будь душкой и попроси, чтобы мне подали мой любимый чай с медом и имбирем, и проследи, чтобы поскорее подготовили горячую ванну.

Все устремили ко мне взгляды, удивленные и озадаченные тем, что меня попросили выполнить работу дворецкого. Им не стоило удивляться. Если бы они присмотрелись внимательнее, то увидели бы, что все это время я была в этом доме прислугой.

– Конечно, мама. – Я натянуто улыбнулась и вышла из комнаты со всем изяществом и беззаботностью, на какие только была способна, чтобы передать поручения горничным и удостовериться, что о маме позаботятся в мое отсутствие. Я вернулась в обеденный зал, как раз когда мама бросила в отца обручальное кольцо.

Киллиан, решив, что с него на сегодня хватит безрадостных развлечений, встал между ними.

– Хватит. Кто, по-твоему, мог это слить? – требовательно спросил он. – Точно не женщина с этих снимков. Она уже замужем, скоро родит ребенка и сама в ужасе от того, что это обнародовано. Хантер недавно разговаривал с ней. Она утверждает, что кто-то взломал ее старый телефон и выкрал фотографии.

– И судя по ее истерическим рыданиям и икоте, она сказала правду, – добавил Хантер из угла комнаты.

– Не сомневаюсь! Иначе я бы ни за что с ней не связался! Я был осторожен. Клянусь. – Athair потряс кулаком, и его подбородок затрясся в унисон. – Все это подстава. Ты же знаешь, что я бы никогда не поступил с тобой плохо, Джейн, дорогая.

Мама отступила от отца еще на шаг, глядя на него, как на незнакомца. Ее поразительная красота лишь подчеркивала, как прискорбно он был обделен по части внешней привлекательности.

Кожа Джеральда Фитцпатрика была бледной, пятнистой и слегка порозовевшей. Он был грузным мужчиной с маленькими черными глазенками и редеющими седыми волосами.

Мы с братьями все были так или иначе похожи на мать, хотя отличались цветом волос и оттенком кожи, причем Хантер вышел самым красивым из нас.

– Замолкни, – рявкнул Киллиан на отца, нетерпеливо оглядывая комнату. – Есть мысли, кто мог это сделать?

– Если начнем перебирать всех наших врагов, то просидим здесь до следующего года, а у нас с женой на лето запланирован отпуск на Мальдивах. – Хантер глянул на свои Rolex, насмешливо выгнув бровь.

– Я этим займусь. – Сэм выступил в центр комнаты и похлопал моего отца по плечу. – Идем, Джерри. Давай разберемся во всем этом бардаке. Наедине, пожалуйста. – Он щелкнул пальцами в нашу сторону, подав знак, чтобы вышли из комнаты. – Джейн, тебя это тоже касается.

Все неспешно побрели из обеденного зала. Все, кроме мамы. Мне пришлось взять ее за руку и потянуть к выходу, пока она сопротивлялась, пыхтя и отдуваясь.

– Это несправедливо! Я хочу знать, о чем они говорят. – Она изо всех сил сжимала мою ладонь, пока я вела ее на кухню, где за ней могла присмотреть прислуга. – О, Эшлинг, будь душкой, сходи и подслушай их разговор. Ты же знаешь, что у меня плохо получается оставаться незамеченной. А ты сможешь прошмыгнуть туда, не выдав себя, я уверена.

– Мама, – простонала я, чувствуя, как за глазами смутно назревает головная боль. – Бреннан хотел поговорить наедине.

– Бреннан – грубиян и животное. Кого волнует, чего он хочет?

Мама была права, а я после минувшей недели особенно расположена к тому, чтобы не принимать в расчет любые распоряжения Сэма.

Я поддалась искушению.

Вложив в мамины костлявые руки горячую кружку чая и попросив одну из домработниц за ней присмотреть, я незаметно прошмыгнула в прилегающую к дому застекленную веранду, чтобы выяснить, о чем говорят Сэм с отцом.

Годами подслушивая, как отец и братья разговаривают о бизнесе и грубо обсуждают женщин, попивая портвейн, я знала, что голоса из обеденного зала прекрасно слышны на веранде.

Прижалась ухом к стене и стала внимательно слушать.

– Давай вернемся на шаг назад. Расскажи мне о своих прежних любовницах, обо всех возможных внебрачных детях, которые могли бы ошиваться поблизости в надежде получить щедрый чек. – За дубовыми дверьми звучал ровный и твердый, словно мрамор, голос Сэма.

– Господи боже, Бреннан, вот так каверзный вопрос. Что ж, за последнее десятилетие у меня были Бонни, Шейла, Кристи, Ульрика, Рути…

– Начни с первого года своего брака и продвигайся по годам, – резко перебил его Сэм. – Нужно сделать все тщательно.

– На это может уйти несколько дней! – возразил папа.

Внутри разверзлась черная дыра, полная неприятных чувств. От масштабов его предательства у меня перехватило дыхание. Он был настолько беспечным. Таким эгоистичным…

Я услышала, как что-то хрустнуло, а опустив взгляд, поняла, что так сильно впилась ногтями в ладонь, что один из них сломался.

Я всегда знала, что оба мои родителя любили случайные связи, но это уже слишком. Я чувствовала себя грязной оттого, что во мне была ДНК этого человека.

– Дней, – нетерпеливо пробормотал Сэм с таким же отвращением, которое испытывала и я. Можно подумать, он имел на это право. Будто бы сам не был знаменит своими победами в постели. – Просто прелесть, черт подери. Давай попробуем сузить варианты. Подумай, кто мог бы жаждать мести? Кто-то, кто от тебя залетел? Кому мог нанести личную обиду? Такие люди с наибольшей вероятностью стали бы собирать компромат и причинять тебе вред. Никто не хочет засветиться в статусе любовницы, но может без колебаний подставить кого-то другого ради того, чтобы уничтожить тебя. Вполне возможно, что одна из твоих прежних любовниц взломала облачное хранилище нынешней, чтобы пролить свет на то, что считает подлостью с твоей стороны.

– Я не веду себя подло! – взревел па так, что задрожали листья растений на веранде. – Я забочусь о своих любовницах, обеспечиваю их деньгами, украшениями и дорогими машинами.

У меня шла кругом голова. Неудивительно, что мама сама не своя. Он просто бесчеловечен. Относился к женщинам, как к трофеям. А я еще искала у него сострадания в детстве.

– Не сомневаюсь, что благодаря тебе они чувствуют себя гребаными рок-звездами, Джерри. Но случайности тоже бывают, а ты половозрелый мужчина. Есть ли вероятность, что у тебя где-то остались внебрачные дети? А может, женщины, которым пришлось втайне делать аборт?

Сэм всегда называл моего отца Джерри. Он единственный так делал. Несмотря на то, что это приводило отца в бешенство, а скорее даже, как раз по этой причине.

– Нет. Нет у меня внебрачных детей. Я не настолько плодовитый. И тебе прекрасно известно, что не всем своим детям я прихожусь родным отцом.

Я вздрогнула, прекрасно зная, кого он имел в виду, и ограждая свой разум от этой информации. Для меня этот человек все равно был любимым братом. Но в то же время это служило важным напоминанием о том, что мама тоже увлекалась романами на стороне и отнюдь этого не скрывала.

– Ты вообще не даешь мне никаких сведений для работы, – прорычал Сэм.

От неприкрытого раздражения, с которым он это произнес, волосы у меня на затылке встали дыбом.

Да, Сэм был вспыльчивым, но в то же время прагматичным. Отстраненным и бесстрастным во всем, что касалось бизнеса. Несдержанным и непредсказуемым он бывал только в личной жизни. Например, когда Спэрроу или Сейлор попадали в неприятности, или у них с Троем возникали разногласия.

– Составь мне гребаный список, Джерри. Список всех женщин, в которых ты совал свой член. Я не смогу помочь, если не сумею подойти к вопросу обстоятельно. Нет никакого смысла отстегивать мне кругленькую сумму за то, что я сижу без дела и нянчу двух твоих взрослых сыновей.

– Я плачу тебе еще и за то, чтобы ты держался подальше от моей дочери, – напомнил ему отец.

Я вздрогнула и сильнее прижалась ухом к двери.

– Ага, – усмехнулся Сэм. – Вот уж сложная задачка. Составь список. – Он постучал костяшками пальцев по обеденному столу.

Я поняла, что разговор закончен, а потому как можно тише поспешила из застекленной веранды на кухню, чтобы вкратце пересказать маме суть их беседы.

Но врезалась лбом в стену.

Нет, не в стену. Хуже. В каменную грудь Сэма.

– Ай. – Я нахмурилась и отступила назад, потирая лоб.

Развернулась, чтобы ринуться в другую сторону и сбежать от него, как вдруг снова оказалась рядом с ним. Сэм, с присущими ему инстинктами убийцы, схватил меня за край голубой медицинской формы и затащил в узкую нишу в стене между обеденным залом и верандой. Моего лица коснулось его дыхание, пахшее сигаретным дымом и мятой. Горячее, свежее и упоительно сексуальное.

– Да это же моя любимая узкая щель. Ты подслушивала, Никс?

Меня бы смутил непреднамеренный сексизм в его словах, если бы я не знала, что это лишь ширма. Я видела, как Сэм общается со своей сестрой и приемной матерью, и знала: несмотря на все его грубые слова, он способен боготворить женщин.

Не было особого смысла отнекиваться, раз уж мы с ним одновременно вышли из смежных комнат. Я подняла голову и свела лопатки, как учила меня она. Ее голос с французским акцентом прозвучал в голове, напоминая: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Прояви мужество, mon cheri!»

– Это мой дом, Бреннан. Я могу делать все, что захочу, в том числе проводить время на моей крытой веранде, и не только на ней.

– У тебя много ролей, Эшлинг, в том числе – дочери двух самых жалких существ, которых я только встречал, и либералки с буржуазными замашками, но ты точно не дура. Так что не прикидывайся ею. Что ты там делала?

Если он хотел, чтобы я припомнила, как он меня кинул, рассказала, как сильно меня это ранило, то он сильно заблуждался.

Я влюбленная девушка, а не тряпка. Между этими двумя состояниями все еще оставалось небольшое различие.

– Любовалась цветами, – я ласково улыбнулась.

– Чушь собачья.

– А ты докажи.

Он смерил меня хмурым взглядом. Мы оба знали, что он не мог этого сделать.

– Ну что ж. Славно поболтали, Бреннан. У тебя все? – Я смахнула его руку, насмехаясь над ним, как моя мама над прислугой.

– Не совсем, – ответил он, подражая моему аристократичному протяжному произношению, к которому мама учила меня прибегать всякий раз, когда мы оказывались в благовоспитанном обществе. – Рад, что застал тебя. У меня есть новости касательно нашей ситуации.

– Нашей ситуации? – я вскинула бровь.

– Нашей договоренности трахаться, – выпалил он, обнажив белые клыки в неприятной, жуткой улыбке. – Она отменяется. Я больше не заинтересован. Классное развлечение на один раз. На пять баллов из пяти. Дам тебе отличную рекомендацию. К сожалению, у меня сейчас назрело несколько неотложных проблем, и совершенно нет времени на замороченную киску.

Я чуть не задохнулась от его грубости. Да как он смеет? Как смеет уязвлять и унижать меня на каждом шагу, тогда как я за те десять лет, что мы знакомы, не позволила себе ни малейшей несправедливости в его адрес?

Я лишь стремилась проводить время в его обществе, была мила с ним и отдавала ему себя на его же условиях. Но каждый раз он находил новый, изобретательный способ показать мне, что не заинтересован. А тот единственный раз, когда все же оказался заинтересован, он счел необдуманным решением.

Я одарила его сухой, недружелюбной улыбкой, от которой у меня самой все похолодело внутри.