Текст книги "Ультима"

Поскольку я всегда верила в то, что счастливой быть необязательно, а вот хорошо проводить время – это важно, я на удивление мало протестовала против своего заключения. Бояться мне было нечего, поэтому страх мне не помогал, и я просто приняла решение не чувствовать его. Часы тянулись долго, но, поскольку никаких нештатных ситуаций не возникало, я впадала в полугипнотическое состояние, которое усиливалось с каждым часом, – приятный ступор, можно даже сказать, покой. Я спала, делала упражнения, повторяла русские глаголы, а в остальное время думала о картинах. Есть много историй об узниках тюрем, которые читают вслух стихи или отрывки из Библии, чтобы не сойти с ума, я же отправлялась на воображаемые прогулки по Лондонской национальной галерее – там я впервые увидела настоящие картины. Чаще остальных я вспоминала одно полотно: «Авеню в Шантильи» Сезанна. Я видела этот пейзаж много раз, композиция в зеленых тонах, обычная лесная тропинка, перегороженная деревянной перекладиной, пыльная земля под ногами, а на заднем плане низкие белые строения и ярко-оранжевый шар то ли восходящего, то ли заходящего солнца. На первый взгляд картина излучает покой и может даже показаться безэмоциональной, но потом замечаешь, с каким озорством автор передает игру света. Кажется, что листья будто бы дрожат от твоего дыхания. Такие неподвижные и такие невероятно живые.

2

Однажды дверь открылась, и я, как всегда, послушно отошла в угол, ожидая, что Вонючка поставит на пол очередной кулинарный шедевр, но тут на пороге появился да Сильва. То ли его «каракал» выжил после наших морских приключений, то ли он целился в меня уже из нового пистолета. От звука знакомого голоса я вздрогнула.

– Можешь выйти.

После долгого пребывания в искусственном освещении цвета зимнего пейзажа показались мне яркими, как картины Кандинского, и буквально ослепили меня, пока я на ощупь пробиралась наружу: невозможно яркое сочетание зеленого и золотистого, голубого и серого ожидало меня в лучах зимнего солнца у каменистой лощины, поросшей хилыми дубками и низким кустарником. Резкий запах мирта, перегноя, сосен. Да Сильва снова был в форме, от него пахло гелем для душа и одеколоном. На фоне этого я особенно болезненно воспринимала собственный запах изо рта и немытые, жирные волосы. Вонючки поблизости не было. Да Сильва протянул мне пластиковый пакет:

– Счастливого Рождества! Иди приведи себя в порядок.

Только выйдя на свежий воздух, я поняла, как душно и затхло было в моей тюрьме, которая на поверку оказалась бараком из шлакоблоков – чем-то вроде склада, рядом с которым в углу грязного двора ржавело какое-то сельскохозяйственное оборудование. По ощущениям, мы были где-то в горах. Да Сильва не спускал меня с прицела. В пакете я обнаружила воду, влажные салфетки, зубную щетку и пасту, мыло, дезодорант и щетку для волос. Стащив с себя грязные джинсы и футболку, я начала отмываться, и мне было совершенно наплевать, смотрит ли на меня да Сильва. С волосами сейчас ничего особо сделать не получится, но вот почистить зубы и нормально помыться, пусть и холодной минералкой, – это просто чудесно!

– Не совсем то, к чему ты привыкла, – сухо добавил итальянец, протягивая мне темно-синие спортивные брюки, белую хлопковую рубашку, блестящий пуховик, нижнее белье из супермаркета и воистину жуткие лоферы из бордового кожзама. – Мне пришлось выбирать на глаз. К тому же сейчас праздники и почти все магазины закрыты, – добавил он, впрочем, без особых угрызений совести.

– Все отлично. И убери уже пушку, она не понадобится.

– Не уверен. Ты закончила? Пошли! Надевай повязку!

Он взял меня за локоть и вывел наружу, приставив заряженный пистолет прямо к моему ровно бившемуся сердцу. Удивительное существо человек, ко всему привыкает. Осторожно ступая по наклонной поверхности, я вдруг ощутила странное чувство потери, как будто я уже скучала по своей камере-одиночке. Мы остановились, да Сильва повернулся ко мне и снял повязку.

– Ого!

Мы стояли на кое-как залитой бетоном дорожке на вершине скалы. Отсюда открывался потрясающий вид на много километров: сначала крутые, поросшие густым лесом холмы, потом бескрайняя равнина и наконец яркое пятно моря, окаймленное серебристыми лентами пляжей.

– Какая красота!

До этого момента Калабрия казалась мне какой-то помойкой, но отсюда автобаны и недостроенные бетонные чудовища были не видны, а мои глаза изголодались по прекрасному.

– Я родом оттуда, – показал налево да Сильва, – из Сидерно.

– И мы поедем туда?

– Возможно. Сначала нам надо кое-куда заехать. Садись в машину, – коротко ответил он, и я снова ощутила тайный поцелуй дула пистолета в районе ребер. Он не должен заметить, что ты напугана!

– О-о-о, ничего себе! Инспектор, а мы с мигалкой поедем?

– Заткнись!

– А я бы поболтала. Мне, знаешь ли, было немного одиноко! Ты сколько дней меня взаперти продержал?

– Не трать порох. Вот, посмотри, пока едем.

Надев на меня наручники и пристегнув ремень, он дал мне телефон. Я подождала, когда машина тронется по крутой, ведущей вниз дороге и выедет на трассу, а потом кивнула в сторону лежавшего на коленях телефона. Оставив одну руку на руле, другой рукой да Сильва разблокировал экран, и я увидела фото седого мужчины. Крупный план, дырка в затылке, довольно много мозгов на воротнике, поэтому я не сразу поняла, кто это, но вот следующий снимок – лежащее ничком на столе тело и красная бархатная занавеска рядом – подтвердил мои подозрения. Тело принадлежало не кому иному, как Ивану Казбичу.

Я познакомилась с Казбичем в начале лета, когда он зашел в «Джентилески», мою галерею в Венеции, и предложил мне работу: оценку полотен из коллекции его клиента, русского коллекционера Павла Ермолова. Связь между да Сильвой и Казбичем – вот что я бесплодно искала последние несколько месяцев. Оценка коллекции оказалась лишь уловкой, на самом деле Казбич хотел надуть Ермолова, и вот результат – арт-дилера застрелили со спины, как предателя, в его же собственной галерее в Белграде. Ермолов говорил, что позаботится о нем.

Просмотрев еще несколько снимков мертвого тела, я сделала вид, что полностью потеряла интерес, чтобы да Сильва заметил это.

– Что скажешь?

– А что? Казбич мертв. Думаешь, мне есть до него дело? Думаешь, следующим будешь ты? – немного помолчав, спросила я. – Так вот что это был за снайпер на пляже…

– Продолжай, – с неподдельным интересом кивнул да Сильва.

– Вы с Казбичем занимаетесь, то есть занимались, торговлей оружием, используя предметы искусства в качестве прикрытия. Казбич попытался нагреть Ермолова на крупную сумму, и теперь Казбич мертв. Вопрос только в том… – Я осеклась, вспоминая ту кучку мусора, которую долго раскладывала, сидя в одиночестве. – Но зачем Казбичу деньги Ермолова? Потому что он оказался в долгах. И кредиторы стали терять терпение. А теперь выплачивать долг придется тебе.

– Умница!

Ужасно глупо, но я вдруг почувствовала себя прилежной ученицей, которая только что ответила урок на «отлично». Почему мне вообще приятно оттого, что да Сильва меня хвалит? У меня что, начался Стокгольмский синдром после пребывания в заложниках?

– Но кому же я должен? – спросил он. – Ну, если допустить, что в остальном ты права. Как думаешь, кто прислал мне эти фотографии?

– А почему меня должно это интересовать?

– Потому что это Дежан Разнатович.

– Ах вот оно что…

Разнатович – торговец оружием, редкий мерзавец. Я выследила его в Белграде и думала, что в общем-то мы прекрасно пообщались у него в кабинете, но, судя по тому парню с пушкой на пляже, видимо, он не был склонен к сантиментам даже после самого великолепного секса на свете.

– Значит, Разнатович послал за тобой нашего знакомого с винтовкой? Нет Казбича – нет денег?

– И да, и нет, – пожал плечами да Сильва. – Да, у нас с господином Разнатовичем возникло некоторое непонимание. Скажем так, мне срочно понадобилось встретиться с тобой в Венеции.

– Не такое уж и срочное дело, раз ты держал меня на диете panino[2]2
  Сэндвич (ит.).


[Закрыть] три дня.

– Мне очень жаль. Но мне нужно было, чтобы ты осталась в живых.

– В живых?

– Ну, вся эта история с Разнатовичем… Потом все поймешь. Сейчас все наладилось. А теперь заткнись, будь добра, – сказал он на этот раз не грубо и предложил сигарету.

Я была готова убить за одну затяжку, но сигарету не взяла – ненавижу, когда в машине пахнет куревом, сразу вспоминаю о матери.

Дорога шла вдоль побережья, справа над морем светило солнце, слева тянулись бесконечные ряды пустых апартаментов для туристов и закрытых дисконт-центров. Лучи солнца отражались от воды, делая воздух слегка серебристым. Я жадно вдыхала морской воздух, наслаждаясь прохладой и ветерком, касавшимся моего чисто умытого лица. В целом мне было, можно сказать, неплохо. Всего несколько дней назад я думала, что мое заключение продлится намного дольше пары-тройки дней, к тому же прошло целых трое суток, а никто ни разу не попытался меня застрелить. Да, допустим: я безработная, бездомная и сижу в наручниках, но это означает лишь одно: хуже точно не будет! Как все-таки важно уметь мыслить позитивно!

Миновав Сидерно, мы проехали еще минут сорок. Каждые несколько сот метров нам попадались женщины, по одной или компаниями по две-три, стоящие на обочине. Почти все были африканки, в основном молодые, все как на подбор в ярких, обтягивающих мини-платьях или коротких шортиках и топах, несмотря на прохладный декабрь. Некоторые сидели на пластмассовых стульях, курили, болтали или пялились в телефон, другие покачивали бедрами и позировали для проезжающих мимо автомобилей, глядя в никуда. На одной девочке была красная атласная микро-юбка с оторочкой из белого искусственного меха и шапка Санта-Клауса.

– А откуда их столько?

Заморские проститутки – привычная картина на окраинах большинства итальянских городов, но я никогда не видела их в таком количестве.

– Дальше по шоссе есть лагерь, в Капо-Риццуто.

Значит, все эти женщины – беженки. Приехали просить политического убежища. Да Сильва сбросил скорость и съехал на аварийную полосу.

– Выходи!

– Не уверена, что у меня правильный наряд для таких дел.

– Садись назад. Ты же арестована, забыла? Говорить ничего не надо.

Убрав пистолет в кобуру, он помог мне перебраться на заднее сиденье. Мы снова выехали на шоссе и через некоторое время добрались до ворот, которые охраняли двое полицейских в форме финансовой полиции. Они отдали честь, открыли ворота, и мы въехали на территорию, бо́льшую часть которой занимали коричневые офисные здания и взлетная полоса с потрепанным ветроуказателем. Там нас ожидал синий полицейский вертолет, и как только мы въехали на территорию, лопасти винта тут же начали вращаться. Кто-то из офицеров подбежал к машине, открыл да Сильве дверь, и они вдвоем посадили меня рядом с пилотом, который даже не посмотрел в мою сторону. Второй офицер надел на меня страховочные ремни, снял с меня наручники, и только после этого рядом со мной сел да Сильва. Офицер раздал всем наушники, а потом вручил пилоту и да Сильве какие-то бумаги, те расписались, и мы поднялись в воздух.

Мне хватило ума не задавать да Сильве вопросов о том, куда мы направляемся, хотя наушники были подключены к системе голосовой связи. Они с пилотом говорили, не обращая на меня внимания, но я слышала только приглушенное гудение двигателя. Мы летели над невысокими холмами вдоль линии побережья, потом вертолет набрал высоту и полетел над морем. Пытаясь избавиться от навязчивых мыслей, крутившихся у меня в голове, я старалась думать о чем-то веселом. Например, о моей подруге Карлотте, охотнице за женихами, которой наконец-то удалось отхватить престарелого миллиардера. Несколько раз Карлотта давала мне советы, на поверку оказавшиеся очень дельными, к примеру – всегда летать исключительно на частных самолетах.

Часов у меня не было, но, по ощущениям, полет длился около трех часов. Одна промежуточная посадка, кажется, на военной базе: там меня выгрузили из вертолета, надели наручники и отвели в туалет в сопровождении самодовольного молодого офицера. Он дожидался меня прямо у дверей кабинки, а потом, пока вертолет заправляли топливом, дал мне бутылку воды, которую я с наслаждением выпила. Поднявшись в воздух, мы какое-то время двигались на север вдоль линии побережья, а затем снова полетели над открытым морем, потом опять вернулись к материку, и пилот заговорил по радиосвязи, запрашивая посадку. Мы летели низко, над многоквартирными домами, балконами и спутниковыми антеннами, напоминавшими безумные дизайнерские шляпы, и в конце концов приземлились на крыше, помеченной огромной белой буквой «H». Несколько человек в форме подбежали к вертолету, сильно пригибаясь, потому что лопасти винта все еще вращались довольно быстро. Да Сильва помог мне выйти и надел наручники, как только мои ноги коснулись земли. Опустив голову, я вошла в какое-то здание, спустилась на один пролет вниз, где видавший виды, обшитый алюминием лифт доставил нас в подземный гараж; там уже ждал неприметный черный «БМВ» с водителем. Всю дорогу да Сильва молчал, а когда мы вместе сели на заднее сиденье, заговорил по-английски:

– Все в порядке? Не тошнит после вертолета?

– Я в порядке. Зачем ты привез меня в Албанию?

– А откуда ты знаешь, что мы в Албании?

– Ну как, сам подумай. Вылетели из Италии на восток. Максимальное расстояние без дозаправки у «Breda Nardi NH500» – двести шестьдесят три километра, поэтому пришлось совершить промежуточную посадку. Дальше Албании мы бы просто не долетели. К тому же ты говоришь по-английски, поскольку многие албанцы понимают итальянский, так что английский надежнее.

Да Сильва взглянул на меня с некоторым беспокойством, но я не собиралась доставлять ему удовольствие объяснениями. На самом деле я так много знала о вертолетах, которыми пользуется полиция, только потому, что, когда мне достался «каракал» точно такой же модели, как у да Сильвы, я всерьез изучила всю полицейскую экипировку. Подумала, что не помешает узнавать итальянских полицейских даже в штатском, по стандартному оборудованию, а у моей памяти есть такое свойство: вся информация застревает надолго. Я могла бы неплохо жить, участвуя в барных викторинах. Думаю, в свое время он объяснит мне, какого черта мы делаем в Албании, но уверена, что не по официальным полицейским делам, хотя да Сильва, по моим подсчетам, отсутствовал на службе уже довольно продолжительное время.

– Может, скажешь, где мы? – бодро спросила я.

– Место называется Дуррес, – ответил да Сильва, несколько расстроенный моими навыками, достойными комиссара Монтальбано. – Дай руки, – добавил он и снял наручники. – Они нам больше не понадобятся.

Может быть, мне показалось, но его пальцы на секунду дольше положенного задержались на внутренней стороне моих запястий, растирая отметины от наручников. Посмотрев в окно, я подумала, что по сравнению с Дурресом в низкий сезон Калабрия выглядит как Мюстик. Машина подпрыгивала на ухабах и ямах совершенно раздолбанной дороги, по тротуарам шли толпы женщин в поношенных нейлоновых бурнусах, толкавшие перед собой инвалидные кресла и тележки из супермаркетов, пробираясь между рядами с продуктами и канализационными стоками без люков. Еще здесь было невероятное количество бездомных собак, бесстрашно бросавшихся под колеса отчаянно дымящих машин. Несмотря на ясное зимнее небо, было довольно пасмурно, тусклый свет пробивался между высотками, последние этажи которых скрывались в испарениях смога. Да Сильва не проявлял ни малейших признаков любопытства – он явно бывал здесь раньше – и даже бровью не повел, когда мы остановились на красный свет и в окно забарабанил попрошайка, чью наготу прикрывала лишь повязанная на плечи скатерть в цветочек. Водитель высунулся из окна и что-то крикнул ему, – кажется, речь шла о степени добродетельности матери этого господина, – и нищий тут же отошел от машины и поплелся дальше, едва передвигая ноги.

Наконец мы выехали из города и оказались на новехоньком автобане, где движение было уже не такое интенсивное, но водители, казалось, считали, что все шесть полос предназначены для «Формулы-1». Я инстинктивно прикрыла глаза, когда нашу машину подрезала огромная фура, объехав нас буквально в последнюю секунду.

– Ненормальные, правда? – похлопал меня по плечу да Сильва. – А еще говорят, что итальянцы водят как сумасшедшие! Ты бы видела дорогу на Тирану, там вообще труп на трупе…

– Спасибо, успокоил!

Съехав с шоссе, мы оказались около огромной виллы персикового цвета. За огромными электрическими воротами с колючей проволокой сверху нас встретил вертлявый мужчина с круглым пузом под фиолетовой рубашкой с расстегнутым воротником и бежевым кашемировым джемпером. Быстрым шагом он по-деловому подошел к автомобилю и пространно поприветствовал да Сильву на итальянском. Они пожали друг другу руки, похлопали по плечу как старые знакомые, но во взгляде его припухших бесцветных глаз читалось беспокойство. Он помог мне выйти из машины, коротко кивнул, переглядываясь с да Сильвой, как будто решил, что я его девушка.

– Познакомься, это мисс Тирлинк, – произнес да Сильва, назвав меня именем, которое долгое время символизировало для меня жизнь моей мечты.

– Buongiorno, signorina, – официальным тоном отозвался мужчина.

Слава богу, нам не пришлось здороваться за руку! У него наверняка противные скользкие ладони, подумала я, глядя на его блестящий от пота лоб.

– Все готово? – коротко спросил да Сильва.

– Certo, certo, tutto a posto![3]3
  Конечно, конечно, все в порядке (ит.).


[Закрыть]

В уголках рта мужчины выступила белая пена. Он явно был не на шутку встревожен. Да Сильва что-то сказал водителю, машина тронулась и исчезла за домом. Втроем мы пошли в ту же сторону по изысканной мощеной дорожке и оказались в большом дворе, обнесенном бетонными стенами. В углу двора стояли детские качели, в центре – фонтан с пластиковым лебедем. В остальном в качестве декоративных элементов использовались разные старые «мерседесы», пластмассовый столик и стулья, а еще стоящий на коленях мужчина, которому заламывали руки двое бритых налысо типов в джинсах и татуировках. Увидев да Сильву, мужчина закричал, стал о чем-то его умолять, пытаясь объяснить по-итальянски, что произошла ошибка, что он ни в чем не виноват, что он никогда бы… Как будто пытался криком растянуть время. Я так и не узнала, чего он никогда бы не сделал, потому что да Сильва быстро прошел мимо меня, на ходу достал пистолет и три раза выстрелил мужчине в грудь.

Встречавший нас рьяно перекрестился и кивнул да Сильве. Громилы с мрачными лицами подхватили тело, из которого хлестала кровь: сердце всегда бьется еще несколько секунд после смерти мозга. Меня слегка затошнило от металлического запаха крови и пороха, оставшегося на руке да Сильвы. Он повел меня к дому с таким выражением лица, как будто только что просто отряхнул пыль с форменных брюк.

И вдруг я почувствовала едва ощутимое, невидимое притяжение. Мы с тобой похожи. На долю секунды, не произнося ни слова, мы оба поняли это.

Оглянувшись, я увидела, что громилы погрузили труп в просторный багажник одной из машин. С другой стороны ко мне подошел встретивший нас скользкий тип. Его одутловатое лицо было бледным и потным, казалось, его вот-вот вырвет, но тем не менее он выдавил из себя улыбку.

– Прошу вас, signorina, – хрипло пробормотал он, – пройдемте! Обед готов!

3

– Я не голодна, – отозвалась я, хотя на самом деле умирала от голода.

Вчера я съела какой-то засохший panino, и с тех пор во рту не было и маковой росинки, но наша увеселительная прогулка уже начала меня утомлять. Удивительно, но несмотря на то, что произошло во дворе, я почему-то совершенно перестала бояться да Сильву. Казалось, страх испарился вместе с запахом пороха от девятимиллиметровой пули. Да и трупов я повидала достаточно. Если да Сильва и правда знал о моей жизни так много, как утверждал, то ему стоило приложить больше усилий, чтобы шокировать меня. Я уже стала раздражаться, что он таскает меня за собой, словно ценную бандероль, и хотела поскорее понять, чего ему от меня надо, сделать это, и пусть уже проваливает – на хрен! – из остатков того, что когда-то было моей жизнью. Сбросив с себя их руки, я повернулась к да Сильве.

– Инспектор, что вам от меня нужно? – спросила я по-английски. – Просто объясни, что вы хотите. Ваш гостеприимный друг меня совершенно не интересует, равно как и этот небольшой спектакль, который ты только что устроил. Понятно? Просто скажи, что тебе надо.

– Ладно, – пожал плечами да Сильва. – Я просто думал, что ты проголодалась. Раз нет, тогда пойдем со мной.

– Никуда я не пойду. Думал напугать меня этой ерундой?

Хозяин нервно суетился, раскладывая приборы на троих за большим столом из резного красного дерева со стеклянной столешницей, и делал вид, что не слышит нашего разговора. Собравшись с духом, я заговорила потише:

– Ты же привез меня в такую даль не в качестве свидетеля. Что это было?

Да Сильва выглядел слегка утомленным, но довольным, и мне невыносимо сильно захотелось сломать его симпатичный нос.

– Эта сцена была рассчитана не на тебя. Это было послание, и оно тебя не касается. А теперь, может, уже пойдешь со мной? Господин Разнатович весь день ждать не будет!

– Он здесь?!

– Ну, ты же сама сказала: я тебя привез в такую даль не для того, чтобы ты посмотрела, как я застрелю человека. Пойдем!

Вытянутой формы комнаты виллы были обставлены ужасающими подделками под антиквариат, а вот бетонным полом и жутковатым двориком дизайнеры заняться не удосужились. Да Сильва провел меня мимо стола в гостиной, где на стене висел огромный плоский телевизор, потом наверх в комнату, которая, видимо, задумывалась как спальня, но сейчас в ней не было ничего, кроме трех складных стульев, на один из которых взгромоздилось огромное тело Дежана Разнатовича.

Я остро осознавала три вещи: в комнате было очень холодно, прическа у меня жуткая, а Разнатович мог бы сломать мне позвоночник одной рукой, даже не вставая со стула.

– Полагаю, вы знакомы, – сострил да Сильва.

Мрачно взглянув на него, я села напротив Разнатовича. Наша последняя встреча с сербом была слишком короткой, чтобы называть его любовником, но, когда я увидела грубо высеченные черты его лица и невероятной ширины плечи, должна признать, во мне шевельнулось желание. Крайне одаренный мужчина. Нельзя сказать, чтобы он обрадовался, увидев меня. С другой стороны, подумала я, если бы он совсем не хотел увидеть меня, то не стал бы рисковать, приезжая сюда, ведь практически во всех европейских странах имелся ордер на его арест. Мог бы просто приказать убить меня, как того неудачника во дворе.

– Мисс Тирлинк, – произнес он.

– И снова здравствуй, Дежан. По-моему, я говорила, что ты можешь называть меня Джудит.

– Пусть будет Джудит. Перейдем сразу к делу? В Белграде ты обманула меня. Я передал твое сообщение Ивану Казбичу с условием, что ты вернешь некий предмет, и ты пообещала сделать это. Ты сказала, что передача будет осуществлена в Швейцарии. Однако, судя по всему, господина Казбича больше нет с нами, а некий предмет бесследно пропал. Где он?

«Предмет», о котором шла речь, представлял собой набросок на льняном холсте, якобы работы Караваджо. Казбич пытался продать его Павлу Ермолову, но я помешала этой сделке. Похоже, у меня талант срывать сделки.

– Можно сказать, что я его оставила. По крайней мере, то, что от него осталось. Это была дешевая подделка, и ты наверняка прекрасно знаешь это.

– Разумеется. Однако она была очень полезной. Из-за тебя у меня много проблем. На самом деле, если бы не наш друг-инспектор, – Разнатович перевел взгляд на сидевшего рядом со мной да Сильву, – то тебя ждала бы такая же судьба, как господина Казбича. Однако у инспектора появилась идея получше.

– Что вам от меня нужно? – в очередной раз спросила я, уже начиная уставать от этого вопроса.

– Когда… предмет пропал, я поговорил с господином да Сильвой. Он знал о тебе некоторые подробности, которые мне были неизвестны, однако затем мы приняли решение… как правильно, совместное? Совместное решение, что ты сможешь помочь нам разрешить возникший между нами конфликт.

– Ну да, ну да. А если я откажусь – вы меня убьете. Ничего нового.

Вообще-то, умирать мне не хотелось. С другой стороны, провести остаток жизни, искупая грехи и помогая прокаженным, тоже не очень хотелось. Умирать не хотелось точно. Однако, поскольку я все еще была жива, я понимала, что со мной ничего не сделают. По крайней мере, пока. Они просто пытаются припугнуть меня. А я не люблю, когда со мной так себя ведут.

– Разумеется, – кивнул Дежан, – но не сразу. Сначала убьем твою мать. Пожалуйста, покажи ей фотографии.

Да Сильва достал телефон, нашел нужные снимки и протянул мне. И правда, моя мама. Вот мама идет в паб рядом с нашей старой квартирой. Наверное, стоит порадоваться, что они сфотографировали ее по пути туда, а не по пути обратно. Мама с тележкой идет по супермаркету. На ней куртка, которую я прислала ей из Италии на день рождения в прошлом году, – темно-синий бушлат из вощеного холста от «Макс Мары». Я точно знала: подарок ей не понравится, но надеялась, что в нем она будет выглядеть поприличнее. Странно, что она вообще стала его носить. Последний снимок был сделан через окно кафе – мама выглядит счастливой, пьет капучино со своей подругой Мэнди. Я так и не смогла смириться с тем, что теперь капучино есть даже в Ливерпуле. Вместо бушлата на ней полушубок из искусственного меха, для погоды похолоднее, но на случай, если бы у меня возникли сомнения в том, когда сделана фотография, агент Дежана сфотографировал рядом с мамой выпуск газеты «Миррор» за вчерашний день. Плавным движением я дотронулась до экрана и посмотрела в мрачные, темные глаза Разнатовича. За последнее время мне несколько раз приходилось смотреть прямо в дуло пистолета, но этот взгляд был куда страшнее. Мне захотелось сказать себе: надо не подавать виду, будто я боюсь, но тут я с удивлением обнаружила, что, вообще-то, не боюсь. Тут Дежан просчитался. За исключением жизни, я уже давно потеряла все, что могла.

– Итак, я знаю, что вы можете до нее добраться. У тебя есть свои люди в Англии. И что дальше? Ничего нового, я же говорю. Мне действительно все равно. Хотите убить мою мать – вперед.

Да Сильва удивленно крякнул. Для итальянцев мать – это святое. Даже по лицу Разнатовича пробежала тень изумления.

– В таком случае есть два момента, – продолжила я. – Полагаю, парень с винтовкой, которого несколько дней назад мы встретили на пляже, тоже один из твоих, так, Дежан? Потому что тебе нужны деньги за тот самый «предмет», который упустил наш итальянский друг? Поэтому да Сильва спрятал меня подальше от тебя, пока ты не решишь нужные вопросы? – Разнатович медленно кивнул. Я повернулась к да Сильве и продолжила: – Парень во дворе, второй труп? Это он организовал нападение на пляже? Поэтому тебе пришлось избавиться от него, чтобы доказать всей вашей банде, что вы снова живете душа в душу? «Послание»? Акт веры в вашу новообретенную коллективную выгоду?

Мужчины пораженно смотрели на меня. Дежан открыл было рот, но я презрительно отмахнулась от него, и, должна признаться, сделала это с удовольствием.

– Мне, если честно, вообще непонятно, зачем вам нужен весь этот цирк. Вся эта хрень омерта́ старомодна до невозможности. Вам что, больше заняться нечем? Ну и вся эта впечатляющая история с моей мамой… Ладно, это уж как вам нравится. Парню во дворе просто не повезло. Я так понимаю, вам нужно, чтобы я организовала замену вашему «предмету», так? Думаете, что я смогу сделать это за вас?

– Ho detto che e brava, – пробормотал да Сильва. – Хороша, я же говорил…

– Да, ты права, – чуть более мягким голосом отозвался Разнатович.

– Мой ответ – да. Как я уже сказала, мне плевать, что вы сделаете с моей матерью. Но я согласна. Сделаю, что смогу. Но давайте больше без цирковых представлений, ладно? Будем вести себя как деловые люди, договорились?

Я отчаянно надеялась, что они поверят в мою браваду. Если мне удастся убедить их в том, что я не воспринимаю их всерьез, то смогу выиграть время и понять, что именно им нужно. И тогда, вполне возможно, у меня появится шанс уйти из этого места на своих двоих. К тому же небольшой спектакль отвлек меня от сильных рвотных позывов, грозивших вконец испортить мою и без того ужасную куртку. Я прекрасно знала, что эти мужчины могут сделать со мной. Поэтому, увидев, что Дежан улыбается, я испытала невероятное облегчение.

– Джудит, помнишь, что я тебе сказал, когда ты была у меня в гостях в Белграде?

– Что я очень смелая. И глупая.

– Точно. Но я согласен с тобой: цирк, как ты это называешь, можно опустить.

– Итак, какое решение проблемы вы предлагаете?

– Когда ты отыскала меня в Белграде, то предложила купить произведение искусства. Подозреваю, это был не подлинник, что ты его… сфабриковала. Так?

– Ну мне просто очень надо было с тобой познакомиться.

– Как думаешь, ты сможешь создать еще одно?

Произведение искусства, которое я показала Дежану, представляло собой всего-навсего несколько фотографий, монтаж из снимков венецианской иконы и довольно жутковатых творений современных художников. Такой работы никогда не существовало, я просто использовала фотографии в качестве приманки, не более того.

– Я разбираюсь в картинах, – помедлив, сказала я, – и довольно неплохо. Но я не умею писать картины, я же не художник.

– У моего коллеги есть люди, которые воплотят твой замысел.

– Да уж догадываюсь…

– Давай без излишнего сарказма. Ты и так потратила много моего времени впустую. Твоя задача – изобрести картину, автора, провенанс. Это должно быть нечто потрясающее. Потрясающе ценное. Поняла меня?

– Да-а-а-а.

– Итак, как думаешь, ты справишься?

– Почему я? Вы же ребята серьезные, у вас наверняка целая команда арт-дилеров такими нелегальными штуками занимается?

– Ну, вообще-то, нет, – помолчав, отозвался да Сильва.

Казбич, Монкада, Фицпатрик… мертвы. О чем тут говорить, все и так ясно. Все остальные кандидаты на эту вакансию отправились в мир иной.

– Когда между мной и господином Разнатовичем возникло некоторое… непонимание, я подумал о тебе. У тебя есть своя галерея. Ты на деле доказала, что можешь отличить подделку от оригинала. Ты хорошо работаешь с обработкой информации. Я наблюдаю за тобой уже давно, не забывай. И сейчас у нас нет надежного дилера, именно в тот момент, когда он нам очень нужен.

– Мне потребуется время, – обратилась я к Разнатовичу. – Возможно, немало времени. Нужно провести исследование, поговорить с теми, кто будет создавать картину. Но если ты готов обеспечить меня всем необходимым, то я согласна.