Текст книги "Полный курс НЛП"

Когда мы высказываем оценочные суждения, мы говорим о тех ценностях, в которых убеждены. Но в случае утраченного перформатива[14]14
  Перформатив (сущ., лингв.) – глагол, употребление которого в 1-м лице наст. времени означает непосредственное совершение названного действия, например, «Я обещаю».


[Закрыть] мы высказываем оценочное суждение и при этом опускаем его субъекта (источник). Как неопределенное оценочное суждение, утраченный перформатив подталкивает человека в желаемом вами направлении. «Ты не любишь меня». Обратите внимание на то, что оценочное суждение опускает имя человека, высказавшего суждение, но привлекает внимание к «любишь меня».

«Мальчики не должны плакать». «Если вы собираетесь сделать что-либо, сделайте это наилучшим образом». «То, что вы сделали, глупо». В этих высказываниях человек сделал некоторые оценочные суждения. Однако эти формулировки не дают нам информации о том, кто сказал это или где человек взял эти оценочные суждения.

Чтобы бросить вызов утраченному перформативу и восстановить опущенные и искаженные данные, спросите: «Кто сказал, что мальчики не должны плакать?», «Кто оценивает мои действия как глупые?», «Чье мнение отражают ваши слова?» Или еще короче, спросите: «Кто это сказал?» Эти вопросы требуют, чтобы говорящий получил доступ к большему количеству информации, находящейся в глубинной структуре, и определил источник суждений. Пока мы не определим источник, у нас не будет возможности оспорить валидность высказывания.

Примеры:

Так или иначе, это не важно.

Нехорошо быть строгим.

Это слишком плохо.

Сегодня – великий день.

Никому не следует судить остальных.

Это великолепно!

В самом деле хорошо, что вы сказали это.

Не нужно…

Интерес – хорошая вещь.

Простое опущение происходит тогда, когда коммуникатор не сообщает информации о человеке, предмете или отношении.

Примеры:

Мне некомфортно.

Я ощущаю страх.

Я страдаю.

Я одинок.

Я не знаю.

При неполном сравнении человек совершает сравнение, но опускает сравниваемых людей, сравниваемые вещи, предметы или стандарт, с которым он их сравнивает. Такие слова, как «лучше», «лучше всего», «дальше», «ближе», «богаче», «беднее», «больше», «меньше», «больше всего», «меньше всего», «хуже» и т. д. являются признаками неполных сравнений. То, с чем вы сравниваете, функционирует как пресуппозиция, и подсознание другого человека предоставит отсутствующую информацию.

«Он очень богат». Вопросы: «Богаче кого?», «Богат согласно какому стандарту?»

Примеры:

Он – лучший ученик класса.

У нее получится хуже всех.

Это более или менее верное решение.

Под референтным индексом мы понимаем человека или предмет, который производит или над которым производится действие, описываемое в высказывании глаголом. Когда в высказывании отсутствует референтный индекс (используются именные словосочетания, не указывающие на что-то конкретное), нельзя определить имя, термин или фразу, на которые оно ссылается, то есть о чем идет речь. Местоимения («кто-то», «оно», «они» и т. д.) неопределенны, так как существенные данные глубинной структуры, которые дополняют значение, в данном случае опущены.

Прислушайтесь к таким словам, как «кто-то», «они», «никто» и «этот». «Они не пришли на собрание». В данном случае говорящий не определил субъект глагола.

Для того чтобы бросить вызов и восстановить опущенный материал, в данном случае мы спрашиваем: «Кто именно не пришел на собрание?»

В высказывании «Эти люди обижают меня» как в именной группе («эти люди»), так и в неспецифическом глаголе («обижать») отсутствует референтный индекс. Поэтому мы спрашиваем: «Кто именно обижает вас?»

Примеры:

Они не слушают меня.

Это уже никого не волнует.

Это неслыханно.

Кто-то может это сделать.

Неспецифические глаголы описывают неясное, неконкретное действие, не представляя специфику процесса. Такие слова, как «обижать», «огорчать», «вредить», «показывать», «демонстрировать», «заботиться» и «беспокоиться», определенно описывают действие, процесс, множество событий или опыт, но они опускают так много специфической информации о действии, что мы не можем создать в сознании ясную репрезентацию этих действий. Она говорит: «Он обидел меня», – но мы не знаем, что он сделал: ударил он ее, заставил ждать на аллее, пристал к ней, не оценил пирог, который она испекла, или что-нибудь другое.

Мы восстанавливаем такие опущенные данные, спрашивая: «Как именно он обидел вас?», «Кто именно обидел вас?» Если мы не получаем опущенную информацию, мы рискуем придумать ее! Если мы обладаем достаточными знаниями о контексте и исходных данных, мы можем сделать достоверные предположения, но мы также можем сделать предположения, абсолютно не совпадающие со значениями другого человека.

Когда мы слышим высказывание, содержащее неспецифический глагол («Она неправильно поняла меня»), существует большая вероятность неправильного понимания, потому что мы можем интерпретировать его различными способами. Вопросы более основательно присоединят человека к своему опыту. Выражаясь в терминах хороших формулировок, мы не предоставляем другому человеку достаточной лингвистической «карты», чтобы сообщение было ясным.

Примеры:

Ты не заботишься обо мне.

Я огорчаю мать.

Он не проявил ко мне никакого интереса.

Я был удивлен.

Если бы вы только знали.

Вы можете обнаружить.

Вы можете научиться этому.

Большинство высказываний, употребляемых нами в повседневной речи, содержат многочисленные нарушения метамодели. Когда вы услышите такое высказывание, начните с нарушений более высокого уровня и бросьте вызов искажениям. Затем переходите к обобщениям. И, наконец, бросьте вызов опущениям. Почему? Потому что каждое высказывание содержит много опущений, и если вы начнете с них, то можете оспаривать их весь день. Так как искажения обладают наибольшим весом и функционируют на более высоком логическом уровне, когда мы сначала бросаем вызов им, мы оказываем более сильное действие на глубинную структуру человека.

Теперь вы можете использовать эту метамодель для того, чтобы сделать возможным получение специфической информации из глубинной структуры клиента. Вопросы метамодели позволяют вам разукрупнить человека на детали и особенности. По существу, метамодель облегчает обнаружение важной информации, которая затем позволяет человеку расширить его модель мира. В то же время вопросы метамодели функционируют так, чтобы, в конечном счете, вывести клиента из транса. Чтобы ввести клиента в транс, мы использовали бы обратные языковые паттерны, которые в НЛП обнаруживаются в так называемой Милтон-модели (см. главу 10).

После того как я (М. Х.) впервые узнал о метамодели, я не думал о ней долгое время. «Всего лишь обычная чепуха, так или иначе, я делаю это». Позднее, во время моего НЛП-мастер-тренинга, Бэндлер рассказал, что все в НЛП – каждая модель, каждый процесс, каждый метод, каждый паттерн берут начало в метамодели и что без полного знания этой модели невозможно понять, как осуществлять моделирование. И тогда я обратил внимание на метамодель.

«Как он может считать, что эта простая модель так могущественна?» «Почему он так сильно подчеркивает ее важность и придает ей такое значение?» Я не знал. Поэтому я вернулся к модели, изучил ее «от и до» и после изучения пришел к такой же убежденности в том, что знание этой модели дает возможность управлять языком, не приходить в заблуждение при использовании языка и бросать вызов языку вместо того, чтобы предполагать, что он реален. Позднее я написал свою докторскую диссертацию по речи и, после изучения основ общей семантики и некоторых других психотерапевтических моделей, я добавил еще восемь элементов в метамодель. В конце концов я пришел к выводу, что, если человек знает метамодель, он знает сущность важных навыков критического мышления и то, как бросать вызов логике высказываний и исследовать ее.

Мы разрешаем сделать копию следующего рисунка (рис. 8.5), где схематично изображена метамодель языка. Я (Б. Б.) прошу своих студентов, чтобы они держали одну копию на своем рабочем столе, а другую в кармане рубашки, бумажнике или кошельке. На протяжении следующего года или около того почаще обращайтесь к ним. За это время вы основательно встроите эту модель в свое подсознание.

Рис. 8.5. Метамодель языка

Следующие девять лингвистических признаков, указывающих на недостатки процесса отображения, а также метамодельные вопросы, помогающие выявить у говорящего более хорошо сформированную когнитивную карту, ведут начало от классической работы Альфреда Кожибски (Korzybski, 1933, 1994) «Наука и здравый смысл», а также от РЭПТ (рационально-эмоциональной поведенческой терапии). Сокращенный вариант основан на исследованиях Майкла Холла, опубликованных в книгах «Речь» (Hall, 1996) и «Секреты магии» (Hall, 1998).

Как и комплексный эквивалент, идентификационное высказывание уравнивает явления, находящиеся на различных уровнях абстракции, хотя в данном случае равенство подразумевает идентичность с «я», «Я – …X», «Он – …X», «Она – не более чем… X!». Это приводит к двум наиболее опасным формам отображения «лжи в действительность» (вообще несоответствующего территории), а именно «суть» (is) идентификации и «суть» утверждения. Утвердительные качества даже на уровне восприятия («роза красная») не могут отобразить воспринимаемые нами в мире взаимодействия и вклад в них наших чувствительных рецепторов (палочек и колбочек). Утвердительные суждения (наши оценки, значения) переносят это на более высокий уровень («Он – ничтожество»).

Этот установленный Кожибски отличительный признак языка тесно связан с комплексным эквивалентом, но все же отличается от него. Кожибски определяет идентичность как «абсолютную одинаковость во всех отношениях». Слово «всех» в этом определении делает идентичность невозможной. Если мы удалим «всех» из определения, слово «абсолютная» также потеряет смысл. Тогда мы просто будем иметь «одинаковость в некоторых отношениях», приемлемое понятие, так как мы понимаем слово «одинаковый» как «сходный». Фактически, понятие сходства позволило бы нам создавать обобщения, ярлыки, категории и т. д., работать с ними и использовать их соответствующим образом.

Мы имеем дело только с единичными личностями, событиями и предметами. В мире когнитивных процессов отсутствует идентичность. Каждое событие является уникальным, единственным, абсолютным, неповторимым. Никакой человек и никакое событие не могут оставаться «одинаковыми» с течением времени.

Когда мы занимаемся идентификацией, у нас отмечаются сравнительно негибкая адаптация, низкий уровень условных связей и недостаточность нервных процессов. Это символизирует адаптацию животных, не отвечающую требованиям адаптации современного человека. Идентификация часто проявляется в слове «суть» (is).

Когда мы занимаемся идентификацией, у нас отмечаются сравнительно негибкая адаптация, низкий уровень условных связей и недостаточность нервных процессов. Это символизирует адаптацию животных, не отвечающую требованиям адаптации современного человека. Идентификация часто проявляется в слове «суть» (is), которое Дэвид Баурлэнд-младший (David Bourland, Jr., 1991) назвал «божественным режимом» мышления и речи. «This is that!» («Вот это что!»), «That’s how it is!» («Это происходит так!»)

При идентификации мы приходим к ошибочному выводу, что происходящее внутри наших тел (то есть идеи, представления, понятия) объективно существует. С точки зрения психологии, это ведет к проецированию и затем к другим ошибкам составления ментальных карт: заблуждениям, иллюзиям и галлюцинациям.

Ненормальные и опасные «суть» включают: «суть» идентичности (I am…, You are…, That is…, – «Я суть…», «Ты суть…», «Это суть…») и «суть» утверждения (The apple is red – «Яблоко красное»). Когда «суть» используется в качестве вспомогательного глагола (Smith is coming – «Сюда идет Смит»), он просто входит в состав другого глагола и не приводит к значительным семантическим осложнениям. «Суть» существования указывает на события и предметы, которые «выделяются» нашим восприятием.

При идентификации мы ошибочно оцениваем результаты наших мыслей и чувств как объективно существующие. Однако такое приписывание словам внешней объективности приводит нас к отображению неверных и бесполезных репрезентаций. Оценка происходит только в разуме. Она существует и функционирует на уровне мыслей только как психический феномен.

Следующие процедуры позволяют нам бросить вызов идентификации, деидентифицировать и распознать уникальные особенности реальности.

1. Проведите экстенсионализацию, или спецификацию того, что в противном случае может быть ложно идентифицировано. Кожибски говорил, что экстенсиональный метод структурно имеет дело со многими конкретными людьми, которые отличаются и обособлены друг от друга. Мы можем проводить экстенсионализацию посредством указания специфики (кто, когда, где, как, который и т. д.), проведения различий и использования дефисов в своем языке.

2. Различите реальности. Так как «идентичность» никогда не встречается в мире, отвергая само понятие «суть» идентичности, мы фактически принимаем различия и различение как фундаментальные понятия. Теперь мы можем начать обращать внимание на абсолютную индивидуальность событий и определять ее. Как различаются эти предметы, которые выглядят схожим образом и которые вы идентифицировали?

3. Индексирование слов при помощи времени/даты или пространства/положения (процесс индексирования). Такое индексирование помогает нам иметь дело с абсолютной индивидуальностью каждого события в любое время. Так как мир и люди состоят из процессов, каждый Смит1950 существует как человек, совершенно отличный от Смита1995. Такая конкретизация помогает нам при проведении различий. Депрессия1991 отличается от депрессии1994; депрессияБоб отличается от депрессииСьюзен. При индексировании с помощью времени мы указываем дату наших вербальных высказываний. Мы можем делать то же самое при индексировании с помощью личности, места и даже процесса.

4. Потренируйтесь в получении тишины на невыразимых словами уровнях. Центральный метод удаления «суть» идентичности касается тренинга распознавания «невыразимого словами уровня опыта». Вместо подавления или сдерживания «мы учим создавать тишину на объективном уровне… При этом мы не подавляем попытки говорить; мы учим замечать жест руки по отношению к объекту, действию, событию или чувству. Такая методика дает наиболее сильный семантический эффект. Она вызывает семантический диссонанс, но это не диссонанс подавления, а осознание естественного структурного факта оценки».

Как и номинализации, эти термины указывают на остановленный процесс, превращенный в существительное, но это еще не все. Они указывают на использование таких терминов так, как если бы они имели только одно значение. Согласно Кожибски, этот феномен берет начало в аристотелевской логике. «Что бы это ни было, это есть». «Ничто не может одновременно быть и не быть». Эти термины часто указывают на забывание о различии между «картой» и «территорией».

Наша склонность номинализировать глаголы (материализовать процессы) и, следовательно, делать статические, определенные и абсолютизированные однозначные высказывания ведет нас к созданию статических выражений. Эти однозначные статические слова и выражения звучат абсолютно и догматично, заставляя, таким образом, наши высказывания звучать как безусловные истины. Кожибски говорил, что это приводит к «законодательному семантическому наклонению», абсолютизмам и «божественному режиму».

Аристотелевская логика образно иллюстрирует это так. Закон тождества: «Что бы это ни было, это есть». Закон противоречия: «Ничто не может одновременно быть и не быть». Закон исключенного третьего: «Все может или быть, или не быть».

Для того чтобы бросить вызов таким лингвистическим «картам», используйте следующие средства.

1. Осуществите экстенсионализацию. Перечислите элементы, на основе которых вы сделали обобщение. Экстенсионализируйте объекты ссылки при помощи даты и времени: «Укажите мне, что именно вы имеете в виду?»

2. Устраните неличную форму слова, описывающего состояние. Сделайте это, идентифицировав этапы и переменные в статическом чрезмерно обобщенном слове. Экстенсиональная установка репрезентирует только то, что соответствует нервной структуре.

3. Задайте вопросы о значении. Что вы имеете в виду под..? Слова функционируют просто как средства передачи значений (эффективные или неэффективные), следовательно, их существование является абсолютно случайным и необязательным. На вербальном уровне все наши слова и высказывания существуют только как формы репрезентаций, вызывающие семантические реакции в нашей нервной системе. Когда мы осознаем, что объективный уровень располагается вне нашего тела, мы можем полностью понять, что события невыразимы словами, абсолютны и уникальны. Что бы мы ни сказали о чем-либо, слово не является предметом. Слова и предметы существуют на различных логических уровнях. Наши слова являются всего лишь вербализацией предметов. Статические слова действуют по принципу «ложь в действительность». Они оценивают слова как предметы и ложно приписывают словам объективность, которой они не имеют и не могут иметь. Вопрос «Что вы имеете в виду?» позволяет избежать приписывания чужим словам наших собственных значений.

4. Улучшите навык «метапозиции» для перехода на более высокие уровни абстракции. Человеческая способность к абстрагированию способствует сохранению здравого ума и предотвращает семантическую блокаду в виде прикрепления к слову. Что вы имеете в виду под этим словом? Как ваше использование этого слова отличается от того, как его использует X?

Бэндлер и Гриндер упоминают Кожибски и роль «экстенсиональных» и «интенсиональных» определений в книге «Структура магии, том I». Кожибски также говорил об этих определениях и в понятиях чрезмерно и недостаточно определенных терминов. Он утверждал, что при использовании интенсиональной ориентации мы, как правило, чрезмерно определяем термины. Это означает переход в мир с предположением, что определения терминов в нашем словаре являются полностью удовлетворительной формой отображения. Следовательно, девушка выходит замуж за «хорошего мужа». Без экстенсионализации специфических функций, видов поведения и т. д. того человека, которого она видит в качестве «мужа», она может позднее обнаружить, что «территория» отличается от ее «карты»!

Кожибски утверждал, что мы чрезмерно или недостаточно определили большинство терминов. Мы чрезмерно определяем (или чрезмерно ограничиваем) слова по интенсивности, когда слишком доверяем нашему вербальному или словарному определению. Если мы убеждены в «реальности» нашего определения слова, мы наделяем его слишком большим содержанием и конкретностью. Определение слова недостаточно, если оно слишком экстенсивно (в нем использовано много специфических фактов и деталей), так что обобщения становятся только гипотетическими.

Например, женщина нашла «хорошего мужа» и вышла за него замуж. Эта абстрактная лингвистическая реальность («хороший муж») существует всецело и абсолютно не как нечто материальное в мире, а как вербальное определение в ее сознании. Если она этого не осознает, это приведет ее к разочарованию и нервному потрясению. То же самое происходит со всеми другими обобщенными терминами, которые существуют только в сознании. Мы чрезмерно доверяем оценочным терминам (в противоположность сенсорным словам), таким как «красивый», «уродливый», «хороший», «плохой», «продуктивный», «полезный», «удивительный», «захватывающий», «травмирующий» и т. д., и сама по себе интенсиональная ориентация может причинить нам вред.

Наши слова могут иметь и экстенсиональное, и интенсиональное значения. Высказывание «ночью мой сон охраняют ангелы» определенно имеет несколько интенсиональных значений, но экстенсиональные значения отсутствуют.

Когда мы говорим, что высказывание не имеет экстенсионального значения, мы всего лишь утверждаем, что мы не можем увидеть, потрогать, сфотографировать или каким-либо научным образом обнаружить присутствие ангелов.

Этот лингвистический признак доказал свою ценность, потому что экстенсиональные высказывания имеют эмпирическую и сенсорную природу. Таким образом, с их помощью мы можем завершить спор. «Длина этой комнаты – пять метров». Неважно, сколько предположений сделали люди насчет длины комнаты, все обсуждение прекращается, когда кто-нибудь измерит ее рулеткой.

С интенсиональными значениями это не так. Вэтом случае обсуждение и спор могут продолжаться бесконечно. «Вы отделали комнату по-настоящему красиво». Такое высказывание может спровоцировать какие угодно виды несогласия, потому что сказавший основал его не на «сенсорных», а на «несенсорных» оценках, значениях и определениях (интенсиональных значениях). Оно вообще не относится к сенсорным данным, поэтому никто не может получить информацию, необходимую для завершения дискуссии. Приведенное высказывание относится, главным образом, не к внешнему миру, а к внутреннему миру оценок.

Чтобы оспорить эти лингвистические плохие формулировки, мы можем сделать следующее.

1. Разукрупнить чрезмерно определенные слова интенсиональных высказываний и укрупнить недостаточно определенные слова. Это вызовет более богатую репрезентацию значения (значений) и отношения (отношений) человека. Спросите человека об экстенсиональном обосновании его интенсиональных значений.

Укрупнение – повышение уровня информации (индукция); ведет к более высоким абстракциям.

2. Исследовать предположения человека, касающиеся неопределенных терминов. Спросите: «Что предполагает это высказывание?» «Что вы предположили, утверждая это?» Это заставит его выложить свою эпистемологию на стол.