Текст книги "RAF, и особенно Ульрика Майнхоф"

Бургомистр Альбертц выступает с заявлением, что «…терпению города настал конец. Демонстранты не только оскорбили государственного гостя, но и убили одного и ранили десятки человек». Т. е. следует тактике журналистов, публикующих фотографии раненых демонстрантов как «новых жертв левого терроризма».

Ок. 600 студентов с чёрными флагами и чёрными траурными повязками на головах пробиваются к площади возле городской ратуши. Полиция оцепляет демонстрантов и оттесняет на соседние улицы, где одних арестовывают, других разгоняют.

Студент-искусствовед Петер Хоман придумывает изобретательную шутку в обход запрета на демонстрации. 8 человек наряжены в белые рубашки с буквой спереди и буквой сзади. Если они повернутся передом, получается А-L-B-E-R-T-Z-! имя бургомистра, если задом (кроме первого с шестым): A-B-T-R-E-T-E-N, «уходи в отставку». Восклицательный знак – на майке Энслин.

4 июня, Западный Берлин. Фотографии этой акции появляются во всех западногерманских газетах. Несмотря на изобретательность Хомана, все восьмеро арестованы.

Студенческий комитет Свободного университета создаёт «самостоятельную следственную комиссию по расследованию инцидента, приведшего к гибели демонстранта, а также противоправных действий полиции 2 июня 1967 года». Возглавляет комиссию Хорст Малер.

Начало июня, Западный Берлин. Десятки студенческих активистов собирают показания, опрашивая прохожих и жителей близлежащих от места побоища домов. Посещают судебные заседания, протоколируя реакцию представителей юстиции и специальной парламентской комиссии. Собрано более 600 фотографий, 650 письменных показаний, километры кино– и аудиоплёнки. Изучены уставы и служебные инструкции правоохранительных органов.

Опять приходится вспомнить слова Майнхоф: им ещё «не стало ясно, что ни “свобода, равенство, братство”, ни права человека, ни Устав ООН не составляют содержания этой демократии…». Что полиция состоит из маленьких шахов, молодёжь поняла, но ей ещё трудно поверить, что в правительстве тоже сидят шахи.

9 июня, Западный Берлин, Ганновер. Похороны Бенно Онезорга. Траурный кортеж из 200 с лишним машин сопровождает гроб в Ганновер. На похоронах более 10 000 человек, большей частью студентов.

Июнь, ФРГ. Демонстрации протеста, с участием более 100 000 студентов, прокатываются по Бонну, Западному Берлину, Франкфурту-на-Майне, Мюнхену, Хайдельбергу, Марбургу, Майнцу и Тюбингену. В первые же дни выступлений в штаб-квартиру студентов поступает более 500 писем поддержки. Идут траурные митинги в университетах, кампусах, коммунах, отелях и церквах.

На одном из митингов лидер студенческого комитета Кристофер Эмман заявляет: «Как поход Гитлера в Испанию стал испытанием его военной машины, так визит шаха послужил органам исполнительной власти удобным случаем для испытания спецмероприятий в условиях чрезвычайного положения…». Хорст Малер: «Не стоит говорить об эскалации студенческих протестных форм. Стоит допустить возможность того, что эта эскалация исходит со стороны властей. Я хочу сказать, что события 2 июня в Берлине отчётливо об этом свидетельствуют. Я считаю – я хочу высказаться здесь, что полиция Западного Берлина допустила в этом деле большую стратегическую ошибку. Полиция не осознала, что вокруг этого события соберётся вся пресса, все репортёры. В их распоряжении достаточно материалов, чтобы точно, по минутам воссоздать произошедшее, со всей возможной педантичностью».

«Убийство Бенно и реакция властей на него уничтожили наши последние иллюзии об этой системе», скажет позже активист левого движения Вилли Веспер. «Фактически политизация началась не раньше, чем выстрел в Бенно Онезорга 2 июня 1967 года. У нас было ощущение, что расстреляли всех нас», напишет в 1995‑м Ральф Райндерс, тогда ещё 19‑летний участник демонстраций против Вьетнамской войны. Гюнтер Грасс пишет о «первом политическом убийстве» в ФРГ.

Конец июля, Западный Берлин. Андреас Баадер сближается с представителями студенческого движения и внепарламентской оппозиции. Встречает Гудрун Энслин на сборе студенческих активистов.

«Они влюбляются друг в друга немедленно», пишут обычно об их встрече. Возможно.

7 августа, Западный Берлин. Баадер и Энслин проводят символическую атаку дымовыми шашками Гедехтнискирхе – мемориальной церкви кайзера Вильгельма. Всё обошлось без последствий.

13 августа, ФРГ. Принят закон «Об ограничении тайны переписки, почтовой, телеграфной и телефонной связи». Власти продолжают шагать назад к Гитлеру.

Лето, Западный Берлин. Полиция выставляет смерть Онезорга случайной, но противоречит себе: то объявляется, что оружие выстрелило случайно, то говорится, что пуля срикошетировала от земли, то говорят, что убийство заказано властями ГДР для провоцирования беспорядков. Убийца Куррас действительно был агентом Штази, Министерства госбезопасности ГДР (с 1955‑го сам предложил платные услуги информатора), это выяснится в мае 2009‑го. Но после этого убийства Штази в одностороннем порядке обрывает контакты с ним, а в ФРГ Куррас сделал впоследствии неплохую карьеру – в 1971‑м назначен главным инспектором полиции, проработал до отставки в 1987‑м, в 60 лет.

Эмоциональная Гудрун Энслин особенно потрясена гибелью Онезорга. «Мы пытались ей объяснить, что политические события требуют анализа, – рассказывал один из товарищей Энслин, – но она вновь и вновь твердила: “Сопротивляться насилию можно только борьбой”, а по её щекам текли слёзы». Как уже отмечалось, «железный путь» (Мелвилл) Майнхоф начался в 21 год, в середине жизни. У Энслин – в лермонтовском возрасте, в середине совершеннолетней жизни.

Лето – осень, Западный Берлин. Возбуждены уголовные дела против 92 полицейских и чиновников. В сентябре ряд крупных чиновников, вкупе с бургомистром, выходит в отставку. Но никто не осуждён. 21 ноября Куррас, убивший Онезорга, оправдан судом. Даже в предварительном заключении он не провёл ни дня.

Правая пресса предлагает использовать против студентов спецотряды дзюдоистов.

Главный редактор «Шпигеля» Рудольф Аугштайн заявляет: «Помидоры не должны попадать шаху в голову. А против тех, кто его забрасывает помидорами, надо применять водомёты. И против женщин тоже. И на этом окончим разговор о само собой разумеющихся вещах».

Выходит статья Ульрики Майнхоф «Водомёты. И против женщин тоже». В ней приведено множество любопытнейших цитат (одна из них, как видим, составила название статьи). Из «Бильда»: «Кто покушается на мораль и благопристойность, должен быть готов к тому, что приличные люди призовут его к порядку». Из «Вельт ам Зонтаг»: «Они размахивают красными знамёнами и протестуют против всего, что дорого Западу. Они орут во всю глотку против Америки, против Южного Вьетнама (проамериканского – Л.), против Израиля, против шаха, против германского федерального президента – и молчат о нарушении прав человека на Востоке (в СССР – Л.)». Из «Пассауер нойен прессе»: «Политические полуслепцы, однако, молчат о нарушениях прав человека на Востоке…» Из «Бильд цайтунг»: «Кто провоцирует террор, должен заранее смириться с жестокостью».

Баадер и Энслин во время суда по делу о поджоге универмага

Двусмысленность слов последней цитаты никто не осознаёт, ни автор, ни левая молодёжь, против которой эта фраза направлена. Мы к ней вернёмся, но сперва опишем события последующих 30 лет.

Наблюдения самой Майнхоф иного характера.

«Шум вокруг студенческого движения и внепарламентской оппозиции, шум провинциальный и федеральный, шум и внутриевропейский, и международный, начался по большому счёту только 2 июня 1967 года – с убийства в Берлине Бенно Онезорга. С тех пор мировая пресса обращает внимание на действия студентов и внепарламентской оппозиции, с тех пор действия рождают аршинные заголовки в газетах и скандалы в семьях».

«Раньше играли в публичную вражду, чтобы вскоре вновь миловаться друг с другом. Теперь – нет. В результате уже не удаётся закамуфлировать всё неприглядное и замолчать всё постыдное. Больше не удаётся устранить тошноту принятыми пилюлями, не удаётся победить депрессию чашечкой кофе, голодные боли – чаем с мятой, пошлую трезвость – шнапсом». Здесь 4 каламбура: говоря о «тошноте», Майнхоф обыгрывает название классического романа Сартра, разумея экзистенциальное неприятие буржуазного мира; «депрессия» – как психологический и психиатрический, так и экономический термин; голодные боли в желудке мучают как язвенников, так и голодающих; «пошлая трезвость» по-немецки означает ещё и «мещанскую осмотрительность».

«Художественный образ собаки со вспоротым животом, которая, однако, не воет от боли, поскольку у неё перерезаны голосовые связки, более не соответствует образу ФРГ. Сейчас собака, пусть негромко, но завыла».

«Обнажить общественные противоречия всегда стремятся те, кто от этих противоречий страдает. А скрыть их стремятся те, кто на них наживается – и прекрасно себя при этом чувствует».

«…есть связь между классовым правосудием в ФРГ и империалистическими войнами в странах “третьего мира”, между отказом от демократизации системы высшего образования у нас и отказом от демократии в странах “третьего мира”».

«И всё же, как ни смешно, устроенный СМИ бойкот того, что хотят донести до общества студенты, разрушили как раз те, кто пишет статьи, обличающие студентов».

Из других текстов Майнхоф: «Когда к нам прибыл персидский шах, мы мало знали про Иран, но ещё меньше мы знали о собственной стране», «Когда студенты вышли на улицы, чтобы рассказать правду о Персии, то наружу вышла и правда о стране, в которой мы живём. Оказалось, что нельзя получить должность шефа полиции, не симпатизируя при этом идеям полицейского государства».

В «Конкрете» Майнхоф требует экспроприации издательства «Шпрингер» как ответственного за убийство Онезорга.

Сентябрь, ФРГ. Майнхоф присутствует на собрании, где лидеры левого студенчества Руди Дучке (руководитель ССНС) и Ханс-Юрген Краль говорят о необходимости «городской герильи» в поддержку сил сопротивления в странах третьего мира.

Октябрь, ФРГ. В результате морально-политических разногласий Майнхоф уходит от Рёля и подаёт прошение о разводе – Рёль, как «легальный левый», вполне обжился в буржуазном мире. Чтобы оставить у себя дочерей, поначалу живёт в Гамбурге.

На заседании ССНС Майнхоф говорит о необходимости большей связи между студенческими и рабочими протестами.

Декабрь, Западный Берлин. Проходит 4‑й конкурс экспериментального кино. Студенты Национальной академии кино и телевидения протестуют против фильма «Сад белого хмеля» Вольфганга Рамзготта. Проходят демонстрации против фильма, демонстранты главным образом студенты-кинематографисты. «Вы занимаетесь кино, а не политикой!», кричит студентам представитель дирекции одного из кинотеатров. «Но это кино про политику!», доносится из зала. Студенты разбрасывают листовки против империализма и «киноимпериализма США», и за окончание Вьетнамской войны. Из речи одной из студенток: «Мы, снимающие фильмы, давно хотим задокументировать войну берлинских студентов. И мы хотим не только документировать, но и действовать и агитировать. (Аплодисменты.) Мы делаем не больше, чем правдивая, объективная служба новостей. Внутренние процессы нашего движения понятны только участвующим в них. Это участие изменило нас. Это участие окажет влияние на наши специфические условия работы. Если мы участвуем в акциях не напрямую, а через камеру, мы тоже агитируем, только в другом, техническом измерении».

2 половина 1967, Западный Берлин. Энслин заметно воздействует на политические взгляды Баадера, смещая их с анархистских позиций в сторону марксистских (кстати, она ведь и старше его на 3 года).

1967, ФРГ. Принят восьмой закон об изменении уголовного права – «изменой родине» считаются «любые действия, представляющие угрозу для ФРГ». Этим вводится судебный произвол: например, сочтёт судья забастовку «угрозой для ФРГ», и забастовщики станут «изменниками родины». (Кстати, Фриц Тойфель, арестованный за камень, кинутый им в полицию на антишахской демонстрации, обвинён ни много ни мало как в «посягательстве на национальную безопасность».)

Майнхоф читает Маркузе, Франца Фанона (1925–1961) и других известных авторов из «новых левых».

Ян-Карл Распе вступает в Социалистический союз немецких студентов.

Гудрун Энслин снимается в главной женской роли в экспериментальном 12‑минутном фильме «По подписке» режиссёра Али Лимонади. В главной мужской роли – Ленхард Бруннер. Поскольку Энслин снялась в ряде сцен обнажённой (без эротики, в виде фотомодели), фильм становится скандальным, вызвав много шуму в СМИ. Есть и скрытая причина недовольства правых – в фильме критикуется навязывание властями своей позиции через СМИ. В дальнейшем в антирафовской пропаганде фильм будут называть порнографическим (это повторяется до сих пор), хотя его даже эротическим не назовёшь.

В это же время Энслин с Баадером знакомятся с Майнхоф и Малером.

Знай правительства ФРГ, США и Израиля, что их ожидает в ближайшие 30 лет, они бы дорого дали, чтобы эти четверо не встретились.

1968

Январь, Западный Берлин. Прекращено уголовное преследование всех полицейских и чиновников, устроивших побоище 2 июня 1967 г.

Подруга Яна-Карла Распе, 29‑летняя Марианна Херцог, совместно с Хельке Зандерс (в будущем известной режиссёршей) организовывает первую сессию Берлинского совета действий по освобождению женщин.

1 февраля, Западный Берлин. Хорст Малер организовывает в Техническом университете протестное мероприятие левого студенчества «Весенний трибунал». Хольгер Майнс анонимно представляет 3‑минутный документальный фильм «Как сделать “коктейль Молотова”?». Подробно показан процесс сборки огневой бутылки, сцепление множества рук символизирует массовость революционного движения. Фильм становится известным в левых кругах, его будут смотреть в «Коммуне 1» и многих ВУЗах.

Начало февраля, Западный Берлин. Майнхоф выступает в телепередаче.

– Политическая активность – это целостное явление. Поэтому шпрингеровская пресса так охотно пишет о ней, а провинциальной прессе так нравится политически активная молодёжь. Неудивительно, как они едины в своём вопросе: что же из этого выйдет? Зачем? Ну что ж, это вопрос, ответ на который мы сами долго искали. Мы выступаем за рациональность в вопросе гуманизма. И поэтому мы не выступаем против войны вообще, как, кажется, высказался герр Хаузен. Мы выступаем в поддержку пытающихся освободиться от ужаса и насилия. И им не остаётся никакого другого способа, кроме войны. Значит, мы поддерживаем их войну.

– Фрау Майнхоф, мой вопрос касается только что услышанного. Я не знаю, могли ли вы уже осознанно воспринимать времена Третьего рейха, тоталитарный режим в Германии. Полагаю, что нет. Я мог, и понимаю разницу, и ценю её. Мой вопрос… Фрау Майнхоф, вы верите, что демократическое противостояние должно происходить преимущественно или исключительно на улице?

– Я ни в коем случае не считаю улицу особо подходящим способом выражать своё мнение. Но если кому-то ничего другого не остаётся, он не сидит в телевизоре и не говорит раз или два в неделю или по часу-двум то, что он хочет сказать, если у него нет миллионных тиражей шпрингеровских газет и журналов, если он хочет спорить и натыкается на запреты собраний, а когда хочет протестовать – на запреты демонстраций, то речь уже идёт об улице. Мы знаем, что предстоящий конгресс по Вьетнаму, на следующей неделе, должен считаться с этими запретами. Поэтому я уверена, что это в духе демократии: когда есть люди, несмотря на все запреты использующие единственное доступное им пространство – улицу. И делающие это публично.

17–18 февраля, Западный Берлин. Международный Вьетнамский конгресс в Техническом университете, организованный Социалистическим союзом немецких студентов и рядом западноевропейских левых молодёжных организаций. Участники – 5000 человек и 44 делегации из 14 стран. Главная роль принадлежит Руди Дучке и Карлу Дитриху Вольфу, лидерам левого студенчества. Тема – сопротивление агрессии США во Вьетнаме и западному империализму в целом. Майнхоф убеждает писателя и художника Петера Вайса (1916–1982) не отменять свою речь. Участвует и в 12‑тысячной демонстрации против войны во Вьетнаме, которой завершается конгресс.

21 февраля, Западный Берлин. Этот день получил название «Один день вернувшегося нацизма». Издательский концерн «Шпрингер», принадлежащий оголтелому антикоммунисту магнату Акселю Цезарю Шпрингеру (и весь февраль нагнетавший погромные настроения), Сенат Западного Берлина и Объединение немецких профсоюзов организовывают толпу молодчиков, зверски избивающую на улицах профессоров, студентов, журналистов и заодно всех длинноволосых.

(Тираж 18 газет «Шпрингера» (можно и без кавычек), выпускаемых в 5 городах – 2 млрд экземпляров в год – в будние дни составляет ок. 40 % общего тиража газет ФРГ, 70 % западноберлинской прессы, в выходные дни достигает 90 % по всей стране.)

После антивоенной демонстрации 18 февраля бургомистр Клаус Шутц призывал «посмотреть этим субъектам в лицо». Вот и посмотрели. (Позже Гельмут Коль скажет: «Они демонстрируют (ходят на демонстрации – Л.), мы правим».)

(В эти же месяцы будущий президент США, губернатор Калифорнии Рональд Рейган кричит в адрес молодёжи: «Ну что ж! Если им нужна кровавая баня, они получат кровавую баню!».)

Всё больше сбывается предсказанное 28‑летней Майнхоф в 1962‑м: «Из всех свобод останется только одна: свобода поддерживать правительство. А если и выступать против него – то уж точно не в форме массовых акций, не в форме жестокого противостояния, без всяких забастовок и демонстраций. Она, эта свобода, будет отменена раньше, чем сможет проявиться» («Человеческое достоинство»).

Февраль, Франкфурт-на-Майне. Андреас Баадер и Гудрун Энслин переезжают из Западного Берлина во Франкфурт-на-Майне. Энслин звонит мужу и сообщает, что окончательно ушла к Баадеру.

Во Франкфурте очень сильны левые настроения среди студенчества. Баадер и Энслин тут же вливаются в это движение. Энслин окончательно забрасывает диссертацию.

22 марта, Западный Берлин. Фриц Тойфель и Райнер Ланганс признаны невиновными в подстрекательстве к поджогам универмагов весной 1967‑го и освобождены после 10‑месячного предварительного заключения. Их адвокат Хорст Малер доказывает, опираясь на экспертов-литературоведов, что листовки подсудимых – художественная литература, сатира, но не призыв к действию.

2–3 апреля, Франкфурт-на-Майне. Андреас Баадер и Гудрун Энслин решаются на акцию протеста против Вьетнамской войны – ФРГ участвует в ней на стороне США в обход конституции.

2 апреля Баадер и Энслин весь день осматривают универмаги. Оставляют самодельные зажигательные устройства с таймерами в универмагах «Шнайдер» и «Кауфхоф». Их друзья-леворадикалы 26‑летний Хуберт Зёнляйн (актёр экспериментального театра) и 27‑летний Торвальд Проль (студент-искусствовед) закладывают взрывчатку в складе «Кауфхофа». Во избежание жертв взрывы запланированы на ночь. В полночь устройства взрываются. Нанесённый ущерб – 673 204 марки (по нынешним ценам ок. 720 000 евро).

Это событие считается первой партизанской акцией будущей РАФ.

В момент первого взрыва Энслин звонит в Немецкое агентство печати из телефона-автомата и кричит: «Это политический акт мести!» В этом вся Энслин, её порывистый характер.

4 апреля, Франкфурт-на-Майне. Баадер, Энслин, Зёнляйн и Проль арестованы. Они решили переночевать у местной активистки Социалистического союза немецких студентов. Её парень, вроде тоже активист ССНС, оказался доносчиком. (Кстати, в этот же день убивают Мартина Лютера Кинга.)

11 апреля, Западный Берлин. 23‑летний неонацист, маляр Йозеф Бахман подстерегает Руди Дучке. Трижды стреляет, попав Дучке в плечо и дважды в голову. 28‑летний Дучке стал инвалидом (умер от последствий ранений в 1979‑м). Бахман, скрывшись, принимает снотворного, пытаясь покончить с собой. Самоубийство также не удается. При задержании он заявляет полиции, что хотел убить Дучке, ибо тот коммунист.

Позже, приговорённый к 7 годам заключения, Бахман покончил с собой в тюрьме. Дучке писал ему в тюрьму письма, пытаясь приобщить к социализму.

(С Дучке расправились, как с Лениным – не сумев сразу убить, частично «вывели из строя» огнестрельным ранением в голову и ускорили их смерть.)

Врачи заявляют, что шансы Дучке выжить – 50 на 50. Студенческие активисты организовывают в Республиканском клубе пресс-конференцию. Через час 2000 студентов отправляются в Технический университет.

Студенты винят в покушении издательский концерн «Шпрингер», травивший главу ССНС, призывавший «остановить» Дучке, «усмирить» «бунтарских вождей», называя Дучке человеком «страшнее Маркса и растленнее Фрейда», «помесью мавра Маркса и казака Троцкого». (Бахман, стрелявший в Дучке, был запойным читателем газет Шпрингера, при задержании в его кармане нашли газету Шпрингера со статьёй «Останови Дучке сейчас, иначе будет гражданская война!».) «Настоящие убийцы – Аксель Шпрингер и “Большая коалиция”», заявляет студенческий активист Берндт Рабель. Уже 5000 студентов сходятся к 20‑этажному штабу концерна напротив Берлинской стены (Шпрингер выстроил концерн именно здесь, дабы демонстрировать восточным немцам «превосходство капитализма»). Среди студентов Ульрика Майнхоф и сотрудник «Конкрета» студент Штефан Ауст, будущий исследователь РАФ.

Пока демонстранты идут к издательству, власти успевают обнести его рядами колючей проволоки и разместить у главного входа полицию с водомётами.

Студенты бьют стёкла издательства, блокируют подъезды машинами, препятствуя развозке газет грузовиками. 5 грузовиков сожжены «коктейлями Молотова», ещё 10 опрокинуты. Студентам удаётся направить против полиции один из её водомётов. «Убийца Шпрингер! Убийца Шпрингер!», кричат студенты.

Позже адвокаты Шпрингера оценят нанесённый ему ущерб в 500 996 марок 71 пфеннинг.

Майнхоф паркуется в конце баррикады. Всё же её арестовывают. Это её первое прямое действие против буржуазного государства.

Агент Федерального ведомства по охране конституции, провокатор Петер Якоб Урбан раздаёт демонстрантам бутылки с зажигательной смесью и предлагает Фрицу Тойфелю поджечь здание Оперы.

(Майнхоф избежит осуждения, убедив суд, что дело в халатности сотрудников стоянки, она просто не нашла места для парковки, а на демонстрацию попала из профессионального интереса журналиста. Штефан Ауст подтвердит её слова.)

13 апреля, Западный Берлин. Арестовано ок. 200 демонстрантов, среди них Фриц Тойфель.

1968 (до середины апреля), Гамбург. В телепередаче «Обесцененный авторитет» политически правый ведущий, объясняя присутствие Майнхоф, говорит о её мастерстве полемиста, в частности признаёт: «Её авторитет основан на её аргументах». Майнхоф невольно улыбается. Далее говорит Майнхоф: «Мы потеряли связь с родителями из-за их отношений с государством, когда они посвятили себя идеалам нацизма. И мы перестали доверять католической церкви, когда она заключила союз с нацизмом. Нужно пойти дальше, хотя сегодня эта тема редко поднимается, и сказать, что предприниматели утратили наше доверие из-за своего авторитаризма, из-за властного отношения к работникам. Из-за того, во что они превратили промышленность. Парадокс в том, что все традиционные институты власти утратили доверие к себе. Но общество продолжает настаивать на их непререкаемом авторитете. Если мы хотим перевоспитать народ – как бы резко и самонадеянно это не звучало – мы должны уяснить незаменимость демократических основ общества для создания новых авторитетов. Или же совсем искоренить старые авторитеты, особенно услужливость и раболепие перед вышестоящими по чину. Подчинение, в казённом смысле этого слова. Этого можно добиться лишь путём качественных изменений общественного строя».

Участники передачи вступают в краткую перепалку: «Я согласен с фрау Майнхоф…», «Я нет…». Майнхоф продолжает: «Я хочу привести пример. Однажды федеральный суд по трудовым спорам вынес решение об увольнении. Рабочий не выполнял работу, потому что не соблюдались инструкции по технике безопасности. Кроме того, он подал в суд на работодателя, ибо тот не следил за выполнением инструкций. Из-за этого предприниматель уволил рабочего, рабочий подал жалобу, и суд по трудовым спорам постановил: предприниматель имеет право уволить рабочего, ибо после обращения в суд стороны не могут продолжать сотрудничать. Вот в чём проблема: не работодатель, нарушивший инструкции и попавший под суд, должен уйти, а рабочий, проявивший гражданское мужество».

Вторая половина апреля, ФРГ. Массовые студенческие беспорядки в Западном Берлине, Гамбурге, Мюнхене, Франкфурте-на-Майне, Ганновере, Штутгарте и других городах после сообщения о покушении на Дучке. «…доходило до уличных битв, каких Западная Германия не знала со времён Веймарской республики…» (журнал «Шпигель»).

«Пули, ударившие в Руди Дучке, покончили с нашими мечтами о мире и ненасилии» (Майнхоф).

После развода Майнхоф переезжает с детьми из Гамбурга в Западный Берлин, покончив, по её словам, «с самообманом социал-революционерки за письменным столом шикарного дома в престижнейшем районе Гамбурга».

Майнхоф получает алименты и сохраняет за собой право вести политическую рубрику в «Конкрете», а Рёль – навещать дочерей в любое время.

1 мая, Западный Берлин. Помимо мероприятий, организованных Объединением немецких профсоюзов, левое студенчество организует свою демонстрацию.

11 мая, Бонн. 70‑тысячная демонстрация в знак протеста против готовящихся законов о чрезвычайном положении.

Май, Западный Берлин. Продолжаются митинги и демонстрации против готовящегося чрезвычайного законодательства.

Выходит статья Майнхоф «От протеста к сопротивлению», цитаты из которой вошли в историю.

«Ответное насилие должно превратиться в насилие, соразмерное полицейскому насилию, в насилие, в котором продуманный расчёт заменит бессильную ярость, такое насилие, которое на использование полиции в качестве вооружённой, военной силы тоже ответит вооружёнными, военными средствами». Майнхоф одобряет физическое противостояние власти, желающей «навязать нам судьбу бессильных, лишённых самостоятельности масс, навязать роль никому не страшной оппозиции, навязать нам игры в песочнице как нашу судьбу. А если дело примет серьёзный оборот – чрезвычайное положение».

«Протест – это когда я заявляю: то-то и то-то меня не устраивает. Сопротивление – это когда я делаю так, чтобы то, что меня не устраивает, прекратило существование. Протест – это когда я заявляю: всё, я в этом больше не участвую. Сопротивление – это когда я делаю так, чтобы и все остальные тоже в этом не участвовали».

Ближе к концу статьи звучит фраза: «Шутки закончились». Значения этих двух слов власти ещё не осознают.

30 мая, ФРГ. Бундестаг принимает чрезвычайное законодательство, восстанавливающее десятки юридических положений гитлеровских времён. В ответ вспыхивают стихийные забастовки в Кёльне, Мюнхене, Нюрнберге, Бохуме, Манхейме, Дуйсбурге и др. городах.

Середина июля, Мюнхен. Фриц Тойфель, глава западноберлинской «Коммуны 1», переезжает в Мюнхен к своей подруге, будущему красноармейцу Ирмгард Мёллер.

Август, Рим. Майнхоф посещает Руди Дучке.

Лето, ФРГ. Клаус Рёль неожиданно вновь предлагает Майнхоф пост главредактора. Майнхоф не отказывается, но в первую очередь озабочена сохранением независимости.

Сентябрь, Франкфурт-на-Майне. На 23 конференции Социалистического союза немецких студентов «Берлинский совет по освобождению женщин» берёт слово. Хельке Зандерс упрекает ССНС в отсутствии равноправия полов в их организации. Следующий докладчик, Ганс-Юрген Краль, отрицает это. Одна из женщин выкрикивает, что он контрреволюционер, и бросает в него помидор.

Этот инцидент становится толчком для разрастания женского движения. По всей ФРГ создаются женсоветы.

14—31 октября, Франкфурт-на-Майне. Судебный процесс по делу Андреаса Баадера, Гудрун Энслин, Хуберта Зёнляйна и Торвальда Проля, обвиняемых в поджогах универмагов. На суде они ведут себя вызывающе, закуривают, передают друг другу сигару. Когда судья вызывает Баадера, вместо него начинает отвечать то ли Зёнляйн, то ли Проль. Судьи не сразу замечают подмену, что изрядно веселит судимых. Среди адвокатов – Хорст Малер.

Энслин отвечает на вопрос: «Как вы пришли к этому? Как молодая женщина научилась пользоваться взрывателем?» – «Очень просто. […] Для этого не нужно разбираться в том, что происходит во Вьетнаме. То, с чем я никогда не смирюсь, это направление, в котором так уверенно движется позднекапиталистическое общество. Оно ведёт прямиком к фашизму. Это можно увидеть невооружённым глазом. Взять хотя бы то, что творится в Америке. И я не понимаю, зачем продолжать делать то, что делалось на протяжении сотен лет и оказалось ошибкой, как будто нельзя по-другому. И поэтому я заявляю, что я никогда не смирюсь с тем, что никто ничего не делает. Я буду бороться, и я считаю, что мы правы».

Баадер заявляет: «Мы зажгли факел в честь Вьетнама, в знак протеста против равнодушного согласия общества потребления с массовыми убийствами мирного населения этой страны». Энслин: «Мы поняли, что без реальных действий слова бесполезны. И решили к этим действиям приступить». Баадер и Энслин подтверждают, что «…не имели никакого намерения подвергнуть опасности человеческую жизнь…» (действительно, никто не пострадал).

Один из адвокатов: «Если их отправят в тюрьму, значит, тюрьма – единственное место для приличных людей». Бернвард Веспер, бывший муж Энслин, выступает свидетелем: «Если такой человек, как Гудрун, в которой нет ничего плохого, мог совершить столь антисистемный акт, значит, плоха ваша система». Доктор наук Эрнст Хейнц признаёт Энслин лучшим студентом за 52 года его преподавательской деятельности.

«Гори, супермаркет, гори», поют студенты на митинге поддержки подсудимых за стенами судебного здания.

29 октября первый окружной прокурор Вальтер Грибель требует для подсудимых 6 лет заключения, утверждая, что в результате пожара мог сгореть весь Франкфурт-на-Майне.

Энслин отказывается от последнего слова, заявляя: «Нет. Я не хочу дать вам возможность создать впечатление, что вы меня слушаете». Блестяще сказано – формулировка отточенная. К ней надо будет вернуться.

Судья Герхард Зобе приговаривает обвиняемых к 3 годам тюрьмы. Он отказывается признать случившееся политическим актом, хотя признаёт «политическую мотивацию» подсудимых. Это вызывает неприятие осуждённых, назвавших приговор государственным произволом. Особенно возмущена Энслин.

Перед тюрьмой Энслин видит – в последний раз – своего почти годовалого сына Феликса.