Текст книги "Тбилиси. Биография города"

Один из известнейших фильмов Сергея Параджанова, визионерское кино-притча о средневековом поэте – «Цвет граната» – регулярно входит в списки лучших фильмов человечества. Авторское название фильма – «Саят-Нова». В фильме много Тбилиси – есть там и бани, и Мейдан, но главное – судьба поэта.

Саят-Нова – псевдоним Арутюна Саадяна, жившего в начале XVIII века, армянского поэта и ашуга, писавшего на трех языках – грузинском, армянском, азербайджанском. Чтобы понять масштаб известности Саят-Новы, достаточно сказать, что его песни до сих пор, спустя 300 лет, поют и знают в Армении – спросите любого, это национальный герой, что-то среднее между Пушкиным и Чапаевым. Жизнь и творчество Саят-Новы – до сих пор предмет изучения. Сам поэт рассыпал в стихах достаточно намеков и загадок. Достоверных сведений о Саят-Нове осталось немного – это случайные факты из песен поэта, страницы рукописных сборников – его и сына Оганеса, рукописи, переписанные Саят-Новой, письменные грузинские источники, воспоминания современников, которые знали его, и пересказы его выступлений, поражавших очевидцев.

Арутюн Саакян родился в небогатой семье ремесленников в армянском районе Авлабаре – на левом берегу Куры, за Метехи. Представление о мобильности мира и движении народов в те годы, в конце XVII – начале XVIII века, дает факт, что отец Арутюна в молодые годы жил в Алеппо, в Сирии, а мать родом с севера Армении; встретились они в Тбилиси – мир совсем не был закрытым.

Саят-Нова с полным правом мог считать себя тбилисцем. Жизнь его связана с Грузией: именно тут он стал известен – поэт и ашуг, музыкант и острослов, шут при дворе грузинского князя. Сначала Саят-Нова, сын ремесленника, учился ткацкому ремеслу, прял и ткал, и даже изобрел портативный ткацкий станок, благодаря которому получил возможность работать внутри дома, а не снаружи – в то время ткачи работали на улице, громоздкие станки занимали много места. Именно ткачеством Саят-Нова кормил семью.

Но попутно он стал сочинять песни: писал обо всем, но главное – о любви. Тогда и появился его псевдоним – прозвище «Саят-Нова» часто переводят как «Царь песнопений».

Саят-Нова, по свидетельствам современников, был несравненным музыкантом и певцом с чарующим голосом. Про него говорят, что его талантов хватило бы на шестерых – композитора, музыканта, певца и трех поэтов.

В то время часты были соревнования ашугов – вроде западных турниров трубадуров и странствующих певцов. Сегодня это, пожалуй, аналог творческих вечеров поэтов. Побеждали остроумцы, острословы, эрудированные, бойкие на язык поэты с чувством юмора. Саят-Нова был мастером словесной эквилибристики. Об одном из турниров осталась легенда, будто заезжий шут спросил поэта по-азербайджански, знает ли его соперник известного ашуга – Саят-Нову, с которым пришелец приехал соревноваться. Саят-Нова ответил ему на том же языке: «Не знаю, не видел, не знаком» («Бильманам, горманам, танманам»). Те же слова с другим ударением означали совсем иное: «Знай, это я; посмотри, это я; узнай, это я». Но чужеземец не понял ответа и сказал: «Я не верю твоим ответам, ибо все его знают и прославляют». Тогда Саят-Нова отвечает: «Инан-манам» («Верь, это я»).

Мастер-полиглот, эрудированный и талантливый, каким был Саят-Нова, использовал для записи стихов сразу все известные ему алфавиты, переходя с одного на другой, поэтому мы не всегда сегодня можем правильно интерпретировать его записи. Помимо этого ребуса для читателя, поэт позволял себе словесные вольности, которые были понятны современникам Саят-Новы, но стали загадкой для нас.

В правление последнего грузинского царя Ираклия II Саят-Нова входил в свиту наследника царевича Георгия. Существует несколько версий знакомства царя и поэта, но ни одна на сегодня не является достоверной: то ли поэт уже был известным певцом, и ко двору царя его пригласили, то ли он попал в войско царя в афганском походе, а может, его выкрали дагестанцы и продали царю на невольничьем рынке, точно мы не знаем. Известно, что именно Саят-Нова стал первым грузинским поэтом при дворе – до него стихи писали на фарси.

Поначалу царь Ираклий был доброжелателен и благосклонен к Саят-Нове. Перед ним не только были открыты все двери, его не только приглашали ради острословия, он также принимал участие в делах – даже ездил царским послом с небольшими поручениями.

Из стихов понятно, что у поэта завязался яркий роман с кем-то из родни правителя – сестрой или дочерью князя. За дерзость и покушение на девушку куда выше его по общественному положению Саят-Нова силой был пострижен в монахи и отправлен в монастырь в Армению – в Анзали, в провинции Гилян, недалеко от родины его матери. Через некоторое время он вернулся в Грузию, но снова был выслан – в Ахпатский монастырь в Лори, в северную Армению. Окончил свои дни Саят-Нова тут, в Тбилиси, у площади Мейдан, в монастыре Сурб-Геворк, где погиб во время нашествия 1795 года – по легенде, он молился в церкви, отказался отступиться от веры и был зарублен персидскими саблями.

Похоронен Саят-Нова прямо у церкви Сурб-Геворк, над Мейданом. Сохранилось 68 его произведений на армянском языке, 34 – на грузинском, 115 – на азербайджанском (многие не опубликованы и хранятся в рукописном виде в Музее Азии в Санкт-Петербурге).

 
Разве голоден был и едой подкрепиться пришел я?
Слышать голос твой жаждал, беседой упиться пришел я.
Мне денницы дождаться б! Затем, что не спится, пришел я,
Сам не помню, зачем, бестолковый тупица, пришел я?
Ты венец государя. Бесценно твое покрывало,
А моя голова украшений таких не знавала.
Ты – оконница из хрусталя и резного сандала
Ради ночи бессонной к тебе, златолицей, пришел я!
Ты – узорный клинок, драгоценный товар хорасанский,
Ты – цветистый атлас, ты – парча, каламкар индостанский.
Я – купец из далеких земель, ты – базар мой марандский.
Денег нет у меня на парчу, ради ситца пришел я!
 

* * *

Среди множества старинных улиц, разбегающихся вверх к Сололакскому хребту между Мейданом и площадью Свободы, можно найти совершенно разные здания, эпохи, героев и людей – от церквей разных конфессий до дворцов, особняков, лестниц и театров. Как пестрое покрывало истории, этот кусочек Тбилиси на диво многонационален – еврейский квартал соседствует с армянским монастырем и особняками знаменитого армянского купечества Тбилиси, а вот улицы Сололаки построены и проложены позднее. Хотя позже в этом районе поселились грузины, армяне, татары, русские, курды, персы, турки, греки и даже поляки с немцами; хотя рядом с центральной синагогой стояли собор Сиони и шиитская мечеть (снесенная); Петхаин, Нагорный квартал, Клдисубани считался «Грузинским Иерусалимом»: здесь раньше было полдюжины сефардских и ашкеназийских синагог, сотни еврейских торговых и ремесленных лавок и даже этнографический музей грузинских иудеев. Сегодня это местами сонный и не очень ухоженный район, где спит история древнего времени Тбилиси, а за углом может бурлить жизнь в свежеотреставрированных интерьерах.

Считается, что первые евреи прибыли в Грузию в 586 году до нашей эры, после взятия Иерусалима и разрушения храма Соломона Навуходоносором и вавилонянами. Позже их назовут эбраэли, грузинскими евреями. Они жили на всей территории Грузии: в Цхинвали, Мцхете, Тбилиси, Они, Калаши.

Еврейка Саломея из Мцхеты была автором жизнеописания Нины Каппадокийской, крестительницы Грузии.

Позже евреи переселялись в Грузию из Византии, Армении, Ирана – и строили школы, магазины, целые кварталы, где когда-то говорили на иврите и его жаргонах киврули и исраэли – и возводили синагоги, конечно.

Старый еврейский квартал – «уриата убани», или «эбраэлта убани», как его называли, – как раз находился в Кале. Он известен и под другими именами – Петхаин, Бетлемисубани (Нагорный квартал). А вот евреев звали «уриа» – так они упоминаются в «Картлис цховреба» и других летописях. Существует еврейский квартал и сегодня, только он стал гораздо меньше: от Леселидзе наверх поднимается улица Иерусалимская: она приводит на небольшую Иерусалимскую площадь с несколькими магазинаи и лавками кошерной еды – и парочкой симпатичных ресторанов. Обратите внимание: если пойти от Иерусалимской площади по улице Туманяна наискосок вниз, к Мейдану, вы увидите грузинскую синагогу с тыла – и витражи ее хороши.

В Тбилиси на сегодняшний день две действующие синагоги, и обе расположены в старом городе на улице Леселидзе в районе Иерусалимской площади. Одна из них – грузинская синагога сефардского толка, другая ашкеназская. Музей евреев Грузии находится в здании бывшей купольной синагоги, ныне не действующей.

Сейчас, как говорят тбилисские евреи, среди них не сохранилось деления на сефардов и ашкенази. Хотя некогда между общинами были разногласия, в частности, из-за языка. Грузинские евреи не создали своего языка вроде идиша или ладино, они говорят на грузинском, но иврит остался для чтения Торы. Синагога построена общиной евреев из Ахалцихе, которые появились в Тбилиси в конце XIX века. Здание, как велит традиция, обращено к Иерусалиму по главной оси – от входа по направлению арон а-кодеша, специального хранилища для свитков Торы, символической замены Ковчега Завета. Эта синагога называется Тбилисской большой.

Ашкеназская синагога укрыта во дворах старого города. От грузинской синагоги нужно пройти несколько кварталов в сторону площади Свободы. На Леселидзе, 28 вам встретятся железные ворота с табличкой на иврите – это ворота к синагоге, иногда называемой «русской», ее адрес – тупик Ткави, 11.

Сегодня евреев в Грузии осталось не очень много: многие эмигрировали в Израиль. Именно грузинская община ратовала за начало переселения в страну обетованную: письмо, переданное грузинской общиной в ООН, достигло цели и открыло начало массовой эмиграции евреев в 1971 году. Так что пышной и многолюдной еврейской свадьбы, как на картине Шалома Кобашвили, тут нынче не увидишь.

Прямо после поворота на Иерусалимскую улицу на углу Леселидзе стоит обнесенная заборчиком невысокая церковь Джварис-мама, она же церковь Святого Креста. Прекрасный тихий садик (надеемся, калитка открыта) скрывает одну из самых старых построек города: про нее говорят, что строить церковь начал еще Вахтанг Горгасали в V веке, позже храм разрушали монголы, восстанавливали грузины – и по новой. А названа церковь в честь грузинского иерусалимского монастыря Святого Креста – его строил, по легендам, сам Горгасали; там, в Земле обетованной, жил и служил, по некоторым данным и похоронен, придворный царицы Тамары Шота Руставели.

До наших дней дошло здание 1825 года – оно не видело ни резни 1795 года, ни прихода русских наместников, при которых было восстановлено. Но как знать, кто сидел в этом садике и кого помнят камни во дворе. В советское время тут была библиотека, а нынче в боковой стене монастыря появились небольшие кельи.

Через дорогу садику Джварис-мама найдется хорошая рифма – на другой стороне Леселидзе есть небольшой, но приятный скверик: его называют сквером Сиони, или Чиаурели. И это уже совсем другая история. Скамейки, небольшой фонтанчик с питьевой водой – в Тбилиси много таких, и как же они выручают знойным летом – как и деревья: чинары, платаны. Круглый в плане, собирающий четыре улицы тенистый сквер появился в советское время при новой прокладке улицы Леселидзе во времена перепланировки города при Лаврентии Берии. В этом месте улица делала крюк, и ее выровняли, снеся часть строений. Получился приятный тенистый уголок.

В скверике стоит памятник Софико Чиаурели – прямо через дорогу от Вахтанга Горгасали и Шоты Руставели. Эта знаменитая грузинская актриса из прославленной театральной династии – дочь великой актрисы Верико Анджапаридзе и режиссера Михаила Чиаурели. Единственная из советских актрис семь раз удостоенная приза «За лучшую женскую роль» на международных конкурсах, двоюродная сестра Георгия Данелии. Табличка на памятнике сообщает: «Великая актриса». Мы согласны – Софико прекрасная! Актерские работы Чиаурели незабываемы: в «Цвете граната» Параджанова она играет поэта в молодости, княжну, музу и саму Поэзию, и это волшебство, конечно. Кроме того, она – невеста в «Не горюй!», прачка в «Мелодиях Верийского квартала» и бабушка в «Каникулах Петрова и Васечкина». Один из лучших ее фильмов – «Ищите женщину».

Через дорогу от сквера – церковь Благовещения, она же Норашен – позднесредневековая базилика конца XV – начала XVI веков, в масштабах Тбилиси не слишком внушительного возраста. Церковь простая в плане, без примечательной архитектуры. Но и она может говорить: например, рассказать о конфликте между грузинской и армянской общинами.

В эпоху возрождения национального сознания при Звиаде Гамсахурдиа (и расцвета национализма) церковь пытались превратить в грузинскую православную. Наиболее острый момент наступил в 1994 году, когда были изъяты все армянские книги из архива церкви. Все шло к тому, что церковь будет разрушена, как взорвали в 1989 году другую армянскую церковь в Тбилиси – Сурб Аветаран на Авлабаре. Но, к счастью, этого не произошло. Начало реставрационных работ показало, что, кажется, армянскому и грузинскому духовенству удалось договориться. Сейчас тут проводят службы, бывают немногочисленные посетители.

* * *

По территории Грузии всегда проходили торговые пути, и караван-сараи – постоялые дворы, где останавливались купцы с товарами со всего света – старинная примета торгового города.

На Леселидзе гостиниц прошлых веков несколько. В некотором смысле новодел, но выстроенный на месте старинного здания – так называемый караван-сарай царевны Текле, дочери Ираклия II (который к царевне, видимо, никакого отношения не имеет. Но народная этимология зачастую не считается с фактами). Он стоит на фундаменте старого Царского караван-сарая XVII века на Сионской, 13, недалеко от еврейского квартала. Последняя реставрация недавняя – зданию придавали «восточный колорит», особенно это заметно по фасаду.

Царевна не приняла уничтожение независимого грузинского царства в 1801 году, писала гневные поэмы и стихи, а когда ее муж был убит при восстании в Кахети, написала знаменитое стихотворение, обращенное к сестре, «Послание к (царевне) Кетеван», где призывала не поддаваться отчаянию и быть стойкими. Была сослана в Калугу, вернулась в Тбилиси, умерла и похоронена в Мцхете.

Караван-сарай (или чем бы ни было это здание) существует с начала XVII века, а его связывают с именем царевны с конца 18-го столетия. Здесь были гостиница и склады для ценных товаров. Сегодня в здании – один из корпусов Тбилисской духовной семинарии, оставшейся в истории, потому что в ней когда-то учился Иосиф Джугашвили (Сталин) – но не в этом здании, а в другом. Удивительно, как приход русских наместников, гордая стать грузинской знати, род Багратиони, Шелковый путь, Сталин и грузинское христианство встречаются на этом перекрестке.

Важное в истории города имя – Манташева – носит караван-сарай на Леселидзе, 22. Армянский клан, владевший торговыми площадями на улицах близ Мейдана, управлял огромным складом-гостиницей. Манташев – удивительная фигура в истории города, речь о нем пойдет дальше.

Улица Жана Шардена, Шардени, находится между Леселидзе и Курой, в том квартале, где в Средневковье были мастерские ремесленников, а в новое время цвела торговля. Тут сохранилась Хлопковая улица, Бамбис Риги – как раз на ней и стоят Манташевские торговые ряды. А бывшая Темная улица получила имя французского путешественника по Кавказу Жана де Шардена (1643–1713), проехавшего Азию и оставившего описание Грузии и Тбилиси тех времен, и стала променадом. На эту узкую, как щель, улицу можно попасть прямо с Мейдана, а заканчивается она около сквера Сиони: там стоит бронзовая копия археологической находки – человек с рогом. По Шардени можно изучать устройство средневековых городов Востока и Передней Азии.

В те времена, когда эта часть города более всего походила на базар, через Коджорские ворота, как раз там, где сейчас улица Леселидзе/Котэ Абхази начинается от площади Свободы, проходил к Мейдану и торговец молоком, крестьянин Нико Пиросманашвили.

Сегодня – один из самых знаменитых наивных художников мира.

Судьба играет человеком. Если вы, уважаемый читатель, влиятельный магнат и могущественный делец, для истории это может оказаться несущественным; пройдут десятилетия, сменится век, и вас, как некогда богатого купца Ходжибекова, мало кто будет помнить. Но случается, что нищий крестьянин, бродяга с деревянным чемоданчиком может обрести бессмертие, если сотворит чудо. Наш рассказ – об одном из самых известных наивных художников мира, покорившем мир картинами, нарисованными на простой черной клеенке.

Посмотрите на картины Пиросмани. Тифлис конца XIX и начала XX века живет в его живописи: едет фуникулер на Мтацминду, качаются вывески легендарных духанов, вот арба, ослики и буйвол, вот накрытые столы и люди– кинто, весельчаки и кутилы, карачохели, герои и красавцы, завсегдатаи застолий и – кутежей, как сам Пиросмани подписывал свои работы. Вот базар, вот лавка, сады, пейзажи и натюрморты. Мир Пиросмани совершенно пленительный, и имя ему – Тифлис.

Почти вся жизнь Пиросмани связана с Тифлисом, хотя родился Нико Пиросманашвили (Пиросманишвили – неправильно!) в Кахетии, в селе Мирзаани, недалеко от Сигнахи. Нам неизвестна даже дата его рождения – скорее всего, это случилось в 1862 году – но точно нам про жизнь Пиросмани, собранную из воспоминаний разных людей, вообще мало что известно.

Несомненно и точно, что в семье крестьян Пиросманашвили было четверо детей. Никала был младшим. Сначала умерла мама, потом отец, старшая сестра вышла замуж, брат уехал в другое село, и вот сироты младшие сестра и брат Пиросманашвили оказались в богатом армянском доме Калантаровых в Тифлисе, в районе Сололаки. Это добрый и гостеприимный дом, здание которого не сохранилось до сегодняшнего дня, а вот более поздняя постройка Михаила Калантарова на Мачабели, 17, известна как один из адресов Пиросмани в Тбилиси. Но Нико Пиросмани там не жил.

В доме Калантаровых-старших Никала был чем-то вроде мальчика на побегушках: и не ровня Калантаровым, и не совсем слуга. Именно здесь он научился говорить и писать на нескольких языках – без ошибок на грузинском, с ошибками на русском, именно здесь он начал рисовать, и сразу замечательно.

Калантаровы оставили воспоминания о Пиросмани: в них он предстает странным, задумчивым, мечтательным мальчиком, отличающимся от всех, с неожиданными реакциями, чувствами, поведением то застенчивым, то диковатым. Он не заводит близких дружб, держится обособленно. После неудачного сватовства к Элизабет Ханталамовой, дочке Калантаровых (по другой версии – к Вирджинии Калантаровой, другой сестре Михаила), Никала покинул дом Калантаровых.

Он открыл мастерскую вывесок, у него ничего не вышло, мастерская прогорела, и он поступил служить на Закавказскую железную дорогу. Несколько лет Пиросмани работал кондуктором на грузовых составах железной дороги от Поти до Батуми. Его рабочее место – на открытой платформе у последнего вагона, там, где ветер и непогода. Пиросмани много болел, пропускал работу и в конце концов уволился – к облегчению работодателей и собственному.

Пиросманашвили пробовал себя в торговле – на деньги, оставшиеся после увольнения со службы и на занятые у друзей, он открыл молочную лавку – в районе Мтацминды, на углу теперешних улиц Грибоедова и Руставели. Поначалу дела шли хорошо: Пиросмани построил сестре Пепуце дом в Мирзаани (сегодня там музей Пиросмани), отдал долги, подумывал о женитьбе, даже купил черкеску и кинжал, обмундирование жениха (неординарный поступок для человека, всегда ходившего в «русском» – шляпе и пиджаке. Но со временем Пиросмани потерял интерес к бизнесу. Передоверив дела компаньону, сам Нико регулярно покупал возами сено, рассыпал его в задней комнате лавки и лежал в нем, мечтая, часами (вообразите, что думали соседи и покупатели).

В конце концов сорокалетний Пиросмани собрал чемодан с красками и отправился вести жизнь бродячего художника. С благополучного правого берега Куры Нико переехал на левый, простонародный: жить стал в духанах – небольших едальных заведениях у вокзала – рисовал на клеенке, железе, жести, спал, ел, пил где придется, и рисовал, рисовал.

С последующей жизнью Нико Пиросманашвили больше связана левая часть Тбилиси, тогдашнего Тифлиса – район Дидубе и вокзала. Больше всего времени он проводил на Молоканской улице, с которой его и повезли умирать в больницу – сейчас это улица Пиросмани. Иногда у Нико появлялся угол – в том или ином подвале, в том или ином духане – там ночевал его деревянный чемоданчик с нарисованным человеком в шляпе, там он хранил краски, кисти, а больше у него ничего и не было.

Но чаще он с утра начинал обходить духаны: снимал шляпу и предлагал – что сегодня вам нарисовать?

Бывали удачные недели – когда удавалось нарисовать две-три-четыре картины. Например, за время, проведенное им в «Эльдорадо»: знаменитом духане, харчевне в пригороде Тбилиси – Ортачале у духанщика Титичева, создано около 10 картин: лежащие красавицы, знаменитый жираф, кутеж…

У духанщика Бего Яксиева, побратима и мецената, Пиросмани жил годами, но в конце концов сорвался и ушел – бродить, жить без места, искать свой угол и рисовать – за еду, за выпивку, за ночлег.

Продал ли художник свою лавку и все имущество, чтобы засыпать цветами двор женщины, в которую был влюблен, неизвестно. Произошла ли на самом деле ставшая знаменитой история с актрисой Маргаритой, которая известна нам в пересказе Паустовского и из песни «Миллион алых роз»? Неизвестно. Но актриса и кафешантанная певичка Маргарита де Севр в Тифлисе гастролировала, и как говорят, картина «Актриса Маргарита» написана с нее. Есть теория, что вся эта история – плод фантазии первого биографа художника, Георгия Леонидзе, а может, и художника Ладо Гудиашвили, пересказавшего ее собутыльникам поэта. Лавку Пиросмани для Маргариты не продавал, а вот пустить на цветы свои накопления вполне мог.

После Пиросмани осталось около двухсот тридцати картин. Говорят, их было куда больше, в десять раз больше. Примерное количество работ Пиросмани оценивается в две с половиной тысячи – многие вывески, которых написал он без числа, погибли в голодные 20-е, когда из жести делали трубы буржуек; стекла, на котором было исполнено множество его работ, тоже не осталось, а вот клеенки сохранились лучше. Многие из них осели в частных коллекциях, другие – в музеях. Кстати, Пиросмани писал не на «клеенках со столов», а на специальной технической парусиновой клеенке – чаще черного или реже белого цветов. Обратите внимание, как дозированно он использует цвет фона, как передает в «Медведе ночью» с помощью приемов буквально ночного зрения объем, цвет и фактуру изображаемого. Луи Арагон и Сергей Судейкин называли его грузинским Джотто. Пиросмани часто относят к наивному искусству, но первооткрыватели Пиросмани всегда ставили его выше всех других примитивистов.

В 1912 году братья Илья и Кирилл Зданевичи, студенты Петербургской Академии художеств, приехавшие на каникулы, увидели вывески Пиросмани. Где могли, они покупали или описывали все встреченное. В столице Зданевичи начали пропагандировать Пиросмани и показывать его картины другим художникам. Это стало сенсацией. Благодаря Зданевичам работы Пиросмани появились на выставках, их обсуждали, о них писали. Казалось, скоро все изменится: но наступила война – и с ней сухой закон. Духаны закрылись. Пиросмани стало негде работать, жить, никому больше не были нужны вывески. После нескольких хвалебных статей в газетах напечатали карикатуру на него – и Пиросмани тяжело переживал это.

Последние два года жизни он стремительно угасал – и физически, и психологически. Потерялся деревянный чемоданчик, Нико быстро старел. Пиросманашвили умер зимой 1918 года, в пятьдесят шесть лет – больной, пьяный и одинокий. Из подвала на Молоканской, 29 его увезли в больницу, а оттуда – в общую могилу на кладбище. Мы не знаем, гле он похоронен: либо во дворе Михайловской больницы, либо за оградой Кукийского кладбища, где хоронили бездомных. Под скромной плитой-кенотафом[2]2
  Кенотаф (в пер. с др.-греч. «пустая могила») – памятник, аналогичный надгробному, но находящийся там, где нет останков покойного (прим. ред.).


[Закрыть] в Пантеоне на горе Мтацминда нет его праха.

Виноторговец Месхишвили, владелец нескольких работ художника, говорил: «Где вы были тогда? Если он был великий – почему на него не обратили внимания? Где были ваши глаза?»

Счастье не выпало на долю Нико Пиросмани, а вот посмертной славы досталось с лишком: его работы хранятся в Тбилиси, Москве, Лондоне, Париже. Картины оцениваются в миллионы долларов. В Тбилиси одна из лучших его мировых коллекций: отправляйтесь за ней в «Голубую» Национальную галерею – на улицу Шота Руставели, 11. Галерея называется голубой, потому что постройка конца XIX века работы архитектора Альберта Зальцмана была выкрашена в голубой цвет, и исторически остается такой.

* * *

Старинные города не представить без церквей – смыслообразующих зданий человеческих поселений. За улицей ремесленников, за караван-сараем стоит Сионский собор – один из главных храмов Тбилиси и второй по старшинству в Грузинской церкви; назван он в честь горы Сион. Это древний и красивый храм. Именно в Сиони венчался русский дипломат и писатель Александр Грибоедов с грузинской княжной Ниной Чавчавадзе.

Его история уходит в V или VI век. В VIII веке храм пострадал от арабов. И наконец свершилось: во времена Давида Строителя, в 1112 году собор отстроили заново. Городом в то время владели тифлисские эмиры, лишь в 1122 году Давид присоединил Тбилиси к Грузинскому царству. Как и весь город, собор не раз разрушался – хорезмийцами в 1236 году, землетрясением 1668 года и горел в 1795-м во время нашествия Ага-Мухамед-хана – и восстанавливался в последующие эпохи.

Здесь хранится древний крест святой Нины, сделанный из виноградной лозы, геометрически неправильный, сплетенный ее волосами.