Текст книги "Демон внутри меня – 2"

– Если бы я осталась бесчувственной, то не была бы счастлива, а вы, мои подруги, не упускали бы возможности, чтобы напомнить мне о моей девственности. Подсовывали бы мне всяких непонятных мужиков с вялыми…

– ЛИСА! Что ты такое говоришь?! – Валери меня не понимала. Конечно. У нее не было проблем с одиночеством, она всегда легко заводила романы и также легко расставалась.

Это я хотела одного темного рыцаря, причем раз и навсегда. Придумала себе какой-то образ и желала только его, а когда встретила в реальности, мой мир трижды перевернулся.

– Вэл, я хочу его. Хочу каждой клеткой тела. Я люблю его даже после всего, что он сделал, – я вдруг начинаю плакать, надеясь на поддержку подруги. – Я не могу простить. Я должна быть сильной.

– Ты будешь счастлива с Акселем. Пусть это будет его наказанием. Твое равнодушие, Мелиса. Ты знаешь, что я права.

Конечно, ты права, Вэл. Да только я не буду счастлива с Акселем.

– И меня напрягает, что он снова может сделать тебя своей рабыней. Вещью, – подруга любила давить на самое больное, вспарывая мои шрамы. – Он же купил тебя. Все его извинения – лишь чувство собственичества. Не принимай их за любовь. Позвони мне, как доберешься до дома. Целую, – попрощалась она, услышав сигнал моего такси.

– Хорошо. Целую, – я положила трубку и хотела сесть в такси, но не тут-то было.

У меня свело дыхание, когда из такси вышла фигура в черном плаще и непроглядной черной маске, навевающий только ужас и страх.

Я чуть не выронила телефон из дрожащей руки и ринулась бежать. Но, развернувшись, ударилась лбом о тело второго Призрака в плаще.

Мне конец.

Я хотела закричать, но Плащ накрыл мой нос и рот тряпкой, пропитанной воняющим химией раствором. От резкого смрадного запаха защипало глаза, слезы перекрыли зрение.

О нет. Это не может быть правдой. Не может быть!

Пожалуйста. Пусть это будет просто игрой Кая.

– Попрощайся с красивым личиком, потаскуха, – услышала механический голос, который искажала маска, и еще больше впала в панику и ужас. – После наших сообщений ты не побоялась гулять одна без своего защитника? Никто тебе не поможет, дрянь.

Я не могла и слова вымолвить. Сознание ускользало то ли от страха, то ли от запаха этой гадости.

Кай. Если бы он пошел за мной…что же теперь будет? Кто эти люди?

– Начни с тела! – сухой приказ, и моей руки касается какой-то…не понимаю, что это… Гладкий предмет, который оставляет после себя жгучую боль.

Что это?

Паника обостряет все чувства, Черный плащ расплывается перед глазами.

Оставьте вы меня все, блядь, в покое! Прошу! Помогите!

Однако ни одно слово не вырвалось из моих уст. Мой язык связан. Тело превратилось в вату, способное испытывать лишь боль от гладкой штуковины на моих руках, оголенной полоске живота(плащ был распахнут). Они добрались до шеи, очень нежного места, и полоснули обжигающим болью предметом вдоль мягкой кожи.

Я даже не могла закричать от боли. В ушах раздался скрип, сдавливающий виски.

– Блядь, лицо! Скорее! Испорти это чертово лицо! Бежим! – меня отпустили, и в следующую секунду я почувствовала удар головы об асфальт.

Что им всем от меня нужно? За что?

Спустя, казалось, целую вечность, я услышала крики людей, вой полицейских серен и чьи-то руки, нащупывавшие мой пульс.

– Леа, потерпи, моя девочка. Скорая уже здесь, – спокойный, сдерживающий в себе тысячи оттенков боли голос Кая. – Скорее, пожалуйста.

– Отойдите, сэр. Мы заберем ее в реанимацию.

– Я пойду с вами.

– Кто вы? Близкий родственник?! Если нет, то нельзя.

– Жена.

– Хорошо, садитесь в машину.

Он все-таки пошел за мной.

Почему?!

Глава 8

Кай

Страх.

Это чувство преследовало меня каждую секунду моего детства, и я мечтал искоренить его, отрезать, избавиться от него любым способом, как от тяжелого, тянущего на дно балласта.

Я рос и мечтал о том, что никто и никогда больше не будет обращаться со мной так, как обращался отец. Как относились ко мне в школе за то, что я был не очень общительным и замкнутым в младших классах. Мне хотелось изменить это, и, повзрослев, я понял, что придется проделать большую работу над собой.

Можно было бы сдаться, поддаться страху, но не было цели интересней, чем преодолеть его.

Да только я регрессировал.

Когда я понял, что победил страх, научившись влиять на окружающих, я начал внушать ужас сам и ловить кайф от этого.

Мне нравилось, что девушки смотрели на меня с благоговением и испугом одновременно. Сам я перестал испытывать страх перед всем, кроме мыслей Деймона и своих собственных.

Все проблемы были только в голове и во мне самом. Ничто другое больше не влияло на меня. Ни погода. Ни чье-либо мнение. Ни-чего. Я уже потерял слишком много. Терять было нечего, а значит и бояться тоже.

Брат, которого я так и не узнал, мертв. Мама, которую я хотел бы узнать, не хотела ничего.

Бояться можно было бы только за Энджи, но к ней я приставил такую охрану, которая гарантировала ей стопроцентную безопасность.

Страх, который я испытал, когда увидел Лейлу в маленьких язвах, залитую струйками крови, был совсем другого рода. Подобное я испытывал только, когда увидел ее тогда в ванной, но в этот раз было еще хуже.

Я не кинулся за ней сразу только потому, что Деймон разрывал мой мозг изнутри, и мне нужно было успокоиться. Врач говорил, что если в стрессовой ситуации не попытаться успокоиться и не сделать пару глубоких вдохов, организм будет действовать по привычному сценарию. Он будет думать, что на него нападают, и «включит Деймона» – демона внутри меня, который не станет разбираться, кто прав и виноват, а будет нападать, да так, что в обидчика сразу полетит ядерное оружие.

Я успокоился, глядя на то, как Лейла идет по улице, но потом она свернула на менее освещенную сторону, и мне это не понравилось. Слишком свежи были в памяти факты о том, что за весь этот год она несколько раз подвергалась опасности.

Когда я догнал девушку, все ЭТО уже случилось. Охраны рядом со мной не было и оружия тоже. Кто-то из свидетелей на улице побоялся защищать Лейлу сам, но вызвал 911.

Врачам я ляпнул, что девушка моя невеста, чтобы они пустили меня. Я ехал с ней в машине гребанной скорой и не узнавал себя и чувства, которые выворачивали внутренности. Держал за руку, пока медицинские работники оказывали ей первую помощь.

Девушка находилась без сознания.

Краем уха я слышал, о чем они говорили.

Лейлу схватили и прошлись по коже предметом, который оставлял на поверхности маленькие, крохотные осколки, которые царапали кожу изнутри, проникали в поры…разрывали ее прекрасное тело на части.

Они упомянули про рубцы, которые могут остаться навсегда, но мне было плевать на них.

– Она будет жить? – просто выдохнул я, глядя в ее закрытые веки.

– В этом нет сомнений. Успокойтесь. Мы очистим ее от осколков, и все будет хорошо, – это все, что я хотел слышать.

Очевидно, что нападающие не хотели убивать Лейлу. И как я отпустил ее?! Оставил без присмотра на пять минут и ЭТО.

Они хотели изуродовать ее. И, возможно…они хотели изуродовать ее из-за меня. Но красота Лейлы – это только то, что привлекло мое внимание на фото и тогда в кофейне. Теперь мои чувства были куда сильнее. Настолько сильными, что я больше не мог их игнорировать. Не мог быть жестоким, держать все под контролем и обижать ее.

Сколько дерьма она хлебнула просто ради того, чтобы я переоценил свою жизнь…

* * *

Несколько дней Лейла пролежала без сознания, а если и приходила в себя, то тут же засыпала от обезболивающих. Совру, если скажу, что был с ней каждую секунду. Но каждый день.

Кожу Лейлы очистили от маленьких микро осколков, обработали раны, но я больше не мог никому доверять.

В больнице столько людей.

Любой может добраться до нее снова, пока она так слаба и находится без моего присмотра. Любой может подобраться к ней под маской врача.

Я стал параноиком. Мир вращался вокруг Леа, и ни о чем другом я не мог думать. Я хотел быть уверен в том, что Лейла в полной безопасности.

Заплатив кучу денег, я добился разрешения забрать Лейлу, когда ей стало лучше. Кожа девушки все еще оставалась красной с маленькими микро-разрывами, а под линией подбородка остался шрам.

Но я не замечал ни ее грязных волос, ни синяков под глазами, ничего остального, что меняло ее привычный облик. Ей нельзя было мыться какое-то время, чтобы оставшиеся осколки не проникли глубже под кожу. Это было бы еще большей опасностью.

Домой я перевезти ее не мог. Даже рядом с братом ей угрожает опасность, да и с домом девушки возникла еще одна проблема, которую я постарался уладить…

Но Леа будет убита, когда узнает.

Она моя. И я имею полное право заботиться о ней, а значит, и о ее семье тоже. Все ее – мое. Все мое – теперь ее.

Я послал Джейме на работу Лейлы, к брату и родителям, чтобы он объяснил, что произошло с Леа. Все они навещали девушку, пока меня не было в больнице, но потом я просто забрал Лейлу. Можно сказать, что похитил. Снова.

А кто меня остановит?

Может быть, я снова обрекаю ее на рабство, но я не намерен ни с кем ее делить. К тому же безопасность Лейлы превыше общения с семьей. Потерпят.

На этот раз я «похитил» ее во благо. Нападающие могут повторить свою попытку в любую секунду, а когда она рядом со мной, к ней подберутся только через мой труп.

Девушка приходила в сознание, принимала пищу, но внутри находилась в состоянии аффекта и ни с кем не разговаривала. Тут же отключалась.

Врачи сказали, что дали ей сильные обезболивающие препараты, поэтому это нормальная реакция, и скоро она придет в себя.

Исключили возможность любой угрозы для жизни, сделали снимки, убедившись, что осколки не проникли во внутренние органы.

Когда Лейла пришла в себя в моем пентхаусе в первый раз, я увидел в ее глазах понимание того, что она, наконец, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО здесь. Со мной. Но она молчала, а я ничего не говорил. Я просто был рядом, хотя видел, с каким презрением она смотрит на меня. Или…в себя. Она не смотрела на свою кожу.

Мы провели так несколько дней в молчании, с заботой с моей стороны и ее презрением, за которое я не винил. Она многое пережила, многого натерпелась. Теперь ее сердце черствеет, как когда-то после долгих пыток и унижений отца очерствело мое.

Лейла

Сначала я отрицала реальность. Все мне казалось бредом, кашей в моей голове. Я была в таком шоке, теряла каждую мысль, что зарождалась в сознании.

Когда разум прояснился, я сразу поняла, что такое могло быть только под воздействием лекарств.

Сначала я лежала в больнице. Плохо помню, что происходило. Я ни с кем не разговаривала, даже с Мейсоном. Одного взгляда на некоторые участки моей кожи хватало, чтобы снова испытать тот шок, который связывает язык и разум.

Не то, чтобы все было настолько страшно. Кожа не была повреждена так сильно, но микро разрывы напоминали неприятную на вид сыпь, маленькие ранки, будто мне в каждую пору по игле вогнали.

Страшно другое.

Страшно жить в такой реальности, где я могу идти по улице и подвергнуться нападению. И ведь это уже не в первый раз за последнее время.

Я и раньше всегда боялась этого. Меня постоянно кто-то преследовал, и именно поэтому я сбежала работать на круизный лайнер.

Мне хочется чувствовать себя защищенной, нужной. Разве я о многом прошу, Господи? Ответь мне.

Когда мне стало чуть-чуть легче, я пришла в сознание уже не в провонявшей лекарствами больнице, а в прохладной просторной комнате с бескрайне высокими потолками. Тогда я приоткрыла веки и увидела очертания знакомой до мелочей фигуры – Кая Стоунэма.

Он находился перед панорамным окном и смотрел на ночной город. Нью-Йорк светился так ярко, что перекрывал сияние звезд, окрашивая ночные облака в неоновые цвета.

Кай стоял спиной ко мне. Я видела знакомые черные линии на его теле – татуировки. Видела его спину без красных полос, которые обычно сама и оставляла на нем. Ему так нравилось это. В моей голове эхом прозвучал его хриплый стон.

«Лейла, сильнее. Твою мать, да. Моя девочка».

Я была у Кая в квартире.

Зачем? Он снова забрал меня в рабство?

Мне это не понравилось. Еще больше мне не нравилось, что он видит меня ТАКОЙ. Я очень долгое время не принимала душ, волосы превратились в сопли, голова чесалась, словно в корни волос сыпнули перца. Про остальное вообще молчу. Врачи только аккуратно протирали мою кожу, наносили какие-то крема и растворы. Да только ничего не вернуть. Нападающие добились того, чего хотели – подпортили меня.

Может, маленькие шрамы со временем и не будут заметны, краснота спадет, но некоторые никогда не исчезнут. Этот противный порез на подбородке я чувствую, прикасаясь.

Когда я приходила в себя, Кай молчал. Я наблюдала за его жизнью, за тем, чем он занимается, когда «один», и как ведет себя по отношению ко мне. Иногда, казалось, он хочет мне что-то сказать, но знает, что время еще не пришло. Что мне и так хреново, и никакие слова мне не помогут.

Я нуждалась в этом молчании, во взгляде Кая – сосредоточенном на мне. Хотела понять его истинные чувства. В прошлом он вел себя как жуткий эгоист.

Мне нужно отойти от шока, лекарств и вернуть сознание в привычное русло.

Все, что я видела, это Пушу, свернувшуюся у моих ног в кровати, стоящей в центре просторной спальни в современном стиле. Кровать, вид из окон и край лестницы, которая, очевидно, уводила на первый этаж, где и бурлила основная жизнь Кая Стоунэма.

Я сплю в его кровати? И как он притащил мне кошку? Кай был у меня дома?! Столько вопросов.

Он снова меня похитил.

Иногда я просыпалась и не открывала глаз. Чувствовала, как его ладонь сжимает мою руку. Часами. От переполняющей сердце близости кожу покалывало. Я бы описала это, как ощущение связи между нашими пальцами. Телами.

Наверное, наша душа сама решает, кого и насколько сильно подпустить к себе, несмотря на всю боль и обиды. Возможно, мы вообще ничего не решаем в этой жизни, когда дело касается любви. Душа выбрала, и люби ты до конца дней этого демона с зелеными глазами, забирающими тебя в бездну страстей и эмоций.

А может, подобное притягивает подобное. И мы с Каем Стоунэмом друг друга стоим.

Теперь он не был похож на того человека, который выкупил меня и сделал своей рабой.

Но я не могла ему доверять.

Но его прикосновение так…утешало.

Впервые мне хотелось плакать не от боли, что причинял Кай, а от чувства благодарности, наполнявшее сердце до краев. За молчание. Понимание. И за взгляд…будто я не испорчена. Он смотрел на меня, как на женщину. Свою женщину.

Я совсем запуталась. Все изменилось, но прошел целый год.

Может ли человек измениться за год? Нет. Но Кай всегда был таким, каким я его ощущала сейчас, не считая моментов, когда он меня бездушно насиловал, в машине и тогда в Австрии. В моменты, когда в него этот бес вселялся, которому я пока не находила объяснений.

И все же…что бы он ни делал…Прошлое не зачеркнуть, и я больше не паду к его ногам. Он может заботиться обо мне сколько угодно, но он больше никогда не получит моего взгляда «смотрю на тебя, как на Бога».

Но мой пыл поубавился.

Когда я пришла в себя окончательно, зрение прояснилось, стало четким и ясным, как прежде, Стоунэм это заметил.

Я пролежала в постели весь день, чувствуя, как по мне бегает Пуша. И у меня даже аппетит появился.

Вздрогнула, услышав, как Кай вошел в свои апартаменты. Прислушивалась к его шагам. К тому, как он, наверняка, переодевается и принимает душ. Потом поднялся ко мне, и мы встретились взглядами. Он сразу все понял: я вернулась.

– Как ты себя чувствуешь? – слегка сдвинул брови к переносице.

В горле пересохло от волнения и от того, что я так давно не разговаривала.

Возмущаться и выяснять отношения сил не было, хотя у меня к нему сто один вопрос, и один из них: какого черта я у него в квартире и заботится обо мне он, а не Мейсон и мои родители? Когда он отпустит меня домой?

И главный вопрос к себе: хочу ли я того, чтобы он отпустил меня?!

– Как будто мне под кожу вогнали тысячу осколков, которые меня изуродовали, – голос дрожит, я отвожу взгляд. Кай садится рядом, легким движением руки заставляет меня взглянуть на него. Касается шрама на подбородке.

– Все заживет, – произносит он, глядя мне в глаза. Трудно прочитать его мысли, как и всегда, но взгляд обеспокоенный.

– Спасибо.

– За что? – его рука трогает меня за грязный (ох, черт) локон волос.

– За этот взгляд, – «будто я не лежу перед тобой грязная, потная, замученная, красная, в тысячах микро царапин».

Уголки его губ дергаются, и Стоунэм вдруг резко сдирает с меня одеяло. О Боже, опять он за старое… А я уж было подумала…понадеялась, что в нем есть что-то святое.

– Нам нужно помыть тебя, маленькая, – он подхватил меня на руки, прижав к своему крепкому телу. – Сегодня уже можно.

Кай спускает меня по лестнице, и я вижу его великолепные апартаменты. Замечаю картины на стенах, ударную установку в углу и большой домашний кинотеатр с круглым диваном. Не успеваю рассмотреть пространство в серо-бежевых тонах, как оказываюсь в просторной комнате, в который царит приглушенный свет. Вода в ванной уже набрана до краев.

Я чувствую в теле ужасную слабость. Не могу пошевелиться.

– Ты очень слаба из-за лекарств и стресса. Мышцы слегка атрофировались. Если ты будешь совершать резкие движения, они причинят тебе сильную боль. Поэтому успокойся.

– Ты собираешься раздеть меня? – Кай посадил меня на столешницу, и я тут же бессильно отклонилась на стену, понимая, о чем он говорит. Я действительно не могу нормально двигаться. Тело будто не слушается, каждая рука и нога словно тонну весит. – Кай, не надо. Я сама. Или отведи меня к родителям. Я хочу, чтобы это делала мама. Не хочу, чтобы ты прикасался ко мне.

– Леа, чего я у тебя не видел? – в этой фразе я узнаю Кая и в этой усмешке – тоже. – У твоих родителей небольшие проблемы. К тому же там ты не в безопасности. И ты хочешь, чтобы я прикасался к тебе. Всегда будешь хотеть.

Все тот же самовлюбленный ублюдок.

– Я уже говорила, что с тобой я не чувствую себя в безопасности.

– Ты лжешь, – спокойно произносит он, расстёгивая мою сорочку (которую, очевидно, нацепили на меня в больнице). – По крайней мере, сейчас.

И как ему удается всегда читать мысли?

Кай раздевает меня медленно, бережно. Не хочет причинить боль (Ты ли это, Кай Стоунэм???), но не боится дотронуться до самых порезанных мест на моем теле. Руки, ключицы, живот.

Я снова нагая в руках своего хозяина, но на этот раз все иначе. Он не смотрит на меня, как на кусок плоти, и в его глазах нет даже намека на похоть. Я даже не знаю, радоваться мне или нет.

Он скорее смотрит на меня так, как я всегда хотела, чтобы папа на меня смотрел.

Так отец смотрит на свою дочь, даже если все считают ее «гадким утенком».

Я лежу в ванной и снова ухожу в себя, обдумывая все это…он, может, действительно раскаивается за прошлое, но это не должно сбивать меня с толку.

Я же знаю, что это очередная игра. Хитроумный ход Кая – притвориться «белым и пушистым», чтобы следующий жестокий удар был более разрушительным. Он хочет снова стать для меня всем, чтобы его пытки имели для меня значение и причиняли боль.

Я смотрела на то, как руки Кая с плотными нитями из вен протирают в воде мое тело. Без всяких привычных грубых шлепков, прощупываний.

Так действительно купают маленького ребенка.

– Тебе пока нельзя использовать гель для душа, – нарушает молчание он. – Через дня три можно. Твое тело привыкнет, снова будет слушаться. Тебе нужно есть, отдыхать, но и не забывать двигаться. Ты можешь чувствовать себя, как дома. Завтра придет Анджелина.

Мое сердце пропускает удар.

– Она соскучилась по тебе. Да, я знаю, что вы общались, Лейла. Я знаю, что ты не раз наблюдала за мной и Энджи. Я чувствовал запах твоих духов. Всегда, – он смотрит мне прямо в глаза, его руки с губкой проходят по моей груди, и я не могу не почувствовать томление в низу живота в ответ на его движения.

Я, черт возьми, даже начинаю хотеть его. Нормальная реакция тела на мужские ласки. Но Кай…он спокоен.

Он не хочет меня?

– У Анджелины здесь отдельные апартаменты. Мне нужно уехать на три дня…о вас позаботится прислуга. Хилари будет помогать тебе.

– Хочешь воссоздать мой ад в своей квартире? – с презрением вырывается из моих уст, Кай глядит на меня, прищурив веки.

– А ты боишься или хочешь этого, Леа? – вопросом на вопрос отвечать не в его стиле, НО он опять попадает в точку.

Почему я позволяю ему прикасаться ко мне? Почему?! Неужели у меня совсем нет гордости…

Жалкая.

– Я хочу нормальной жизни. Без нападений. Без тебя. У меня только все начало получаться.

– Ты долго не могла устроиться на работу, – Кай медленно провел губкой по моим бедрам. Скользнул меж ними…и ничего. Он не стал меня лапать. Просто провел рукой, глядя в глаза, приготовившись внимательно меня слушать.

Губка оказалась на моем колене. Я хотела сжечь его взглядом, но не могла не испытывать ответной нежности к нему в этот момент.

Он заставил тебя отсосать у твоего друга прилюдно и снял это на камеру. Он долгое время насиловал тебя. Леа, не забывайся. Помни, кто он.

– Да, не могла, – внезапно ко мне пришло озарение. – Ты?!

– Я хотел, чтобы ты занималась любимым делом, – Кай пожал плечами. – Леа, не отказывайся от моих подарков.

– Прикосновения тех ублюдков и член – это тоже были подарки?!

Кай зарычал, губка замерла на моей голени.

– Я попробую тебе все объяснить, не раскрывая того, о чем должен знать ТОЛЬКО я.

У меня, наверное, ноздри раздулись от злости. Давай, объясни, сукин сын. Все свои поступки.

– Но не сейчас. Могу только сказать одно: я готов ответить за то, что сделал. Ты имеешь право злиться, и я дам тебе выместить эту злость сполна.

– И как же?!

– Молчи, когда я говорю, малышка, – огрызнулся он, переместившись к верхней части моего тела. Он слегка наклонился ко мне, обдав щеки своим теплым дыханием.

Боже.

– Как только ты наберешься сил, ты отомстишь мне. Ты получишь свою вендетту. Я получу свое искупление. Мы оба в конечном итоге получим друг друга, потому что, как бы сильно ты меня ненавидела и как бы сильно я не отрицал чувств к тебе… – Кай поддел пальцем мой подбородок и заставил наши губы замереть в считанном сантиметре друг от друга. – Мы нужны друг другу, – я резко выдохнула, понимая, что важнее его губ сейчас, наверное, ничего в этом мире нет. Я так хотела потянуться к ним. Почувствовать его язык, скользящий внутри моего рта.

Боже, целый год…

Аксель вытворяет такое, а мне все равно. Сейчас я смотрю на губы Кая, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не провести по телу рукой и не унять томление между ног.

– Я мертв внутри без тебя, – шепчет Кай, вдруг властно сжав мое горло. Не больно. Его большой палец скользит по шраму.

Эти слова меня просто убивают. Я могла бы стать первым человеком на земле, который умер бы от слов и мурашек, которые они пробуждают.

– А я без тебя, – меня пробила дрожь, мы потянулись друг к другу, но…я отвела лицо в сторону, подставляя Каю щеку. Его зубы мягко вцепились в мою кожу, распаляя жар в груди.

Господи, это невыносимо.

По этому укусу я поняла все: Кай все еще желает меня до потери пульса. В касании его губ и зубов целый шторм из страстей, которые мне с Акселем и любым другим мужчиной даже не снятся. Но он сдерживает своего внутреннего демона и психа, потому что видит…как я сейчас слаба.

Сейчас в моих глазах Кай не неуравновешенный маньяк и псих, а настоящий мужчина, способный заботиться, защитить меня и…убить за меня.

– Но это ничего не меняет, – говорю вслух, понимая, что я легко не сдамся. Мне нужна месть, мне нужно увидеть больше его боли. Я хочу сломать Кая. Хочу воспользоваться его чувствами и обернуть их против него, как когда-то он воспользовался моими. Хочу власти, потому что я далеко не ангел. И дьяволица внутри меня хочет взять реванш.

Вот такие мы оба на голову больные и проеденные своими демонами насквозь.

Нам остается только принимать друг друга такими.

– Как и не меняет того факта, что я до сих пор могу трахнуть тебя, когда захочу, – Кай принимает вызов, сжимая, а потом отпуская мою шею. – Не буди во мне зверя, Леа. Пожалеешь.

Кай выходит из ванной, и я начинаю беспокоиться. Я настолько слаба, что мне тяжело встать.

– Когда ты вернешь меня домой? – возвращается с полотенцем. Он достает меня из ванной, и невольно вспоминаю, как мы купались вместе.

– Леа, я купил твоим родителям новый дом. Твой дом сожгли. До тла, – на мгновение мне кажется, он шутит.

– ЧТО?! С НИМИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ?! А Мейсон…

– Они были у твоего брата в квартире, когда это произошло. Думаю, тот, кто нападал на тебя, и тот, кто поджег дом, это один и тот же человек. Мои люди стараются все выяснить.

– Мне ничего от тебя не нужно. Никакого дома…

Кай усмехнулся, положив меня на кровать.

– Мы в ответе за тех, кого приручили.

– Я не твоя собака!

– Лейла, – кажется, у Кая заканчивалось терпение. – Покупка дома никак не отразилась на моем состоянии. Мне же нужно куда-то тратить деньги. Я не хочу это обсуждать. Не беси меня, пожалуйста. Будь хорошей девочкой, и сильно больно не будет, – знаю, он хочет меня припугнуть, и ему это удается. Вспоминаю, что в любую секунду он может стать неуравновешенным психом.

Кай дает мне телефон, я разговариваю с мамой, объясняя ей, что со мной все в порядке, и я у Акселя. Все это говорю, пока Кай в душе. У меня бы язык не повернулся говорить подобное при нем.

– Дочка, ты точно в порядке? Новый дом. Ты в больнице. Наш дом сожгли. Я ничего не понимаю. Мелиса, ты всегда…притягиваешь к себе неприятности, – мой кулак непроизвольно сжимается. Что?!

– Мы переживаем за тебя, но я не понимаю, почему именно в твоей жизни происходят такие вещи. Похищения. Нападения. Иногда мне кажется, ты сама ищешь их на свою голову. А нам с папой и Мейсоном переживать. Когда ты вернешься к нам? И этот дом…мы не хотели принимать его, но нам негде жить.

– Ты винишь меня во всех своих бедах. Вы всегда меня винили. И никогда меня не любили.

– Это не так, дочка. Когда мы впервые увидели тебя, ты выглядела, как ангел, – по голосу я поняла, что мама улыбнулась. – Мы полюбили тебя всем сердцем и очень любим сейчас. Ты сама всегда нас отталкивала. Сколько тебя помню, ты всех отталкивала от себя. Мелиса, прошу тебя, будь осторожна. Ты уже взрослая девочка, и я не хочу указывать тебе, как жить. Просто держи нас в курсе своей жизни. Не знаю, с какими людьми ты связалась…

– Спасибо, мам. Спасибо, что напомнили мне, кто я такая, что это я вас отталкивала. Конечно. Пока, – я положила трубку, закипая от злости.

Неужели они не понимают? Я была ребенком, а они – взрослыми людьми, и я нуждалась в их любви, раз уж они меня усыновили. А что я получала взамен? Равнодушие, мечты о их внимании, которое получала только от Мейсона.

Нет, у нас были милые семейные моменты, но я всегда чувствовала себя лишней в этой семье. Может быть, проблема была и во мне, в моей закрытости. Я подпускала к себе только тех, кто настаивал на общении со мной. Как Валери, Кристиан и Мейсон. Помнится, у нас не сразу сложилась дружба. Но они не оставляли меня в покое, пока я не решилась открыться им.

Клеймо «отказницы» наложило на мою душу замок, который нужно было взломать, прежде чем подобраться ко мне.

Кай добился этого, выломав дверь мою душу с ноги…

Я опустилась на подушку, когда услышала звук шагов на лестнице.

Кай идет.

Быстро закрыла глаза, надеясь, что он поверит, что я сплю. Мне нужны были эти три дня одиночества, чтобы прийти в себя.

– Я знаю, что ты не спишь, – голос Стоунэма кардинально отличался от того, каким он говорил со мной, когда был в ванной. Я распахнула веки.

– Когда ты проснешься, меня уже здесь не будет, – я посмотрела на очертания его фигуры, пересекающей комнату.

Боже. Мне пришлось закусить щеку изнутри, чтобы отрезвить свой разум. Даже в темноте я могла разглядеть совершенное тело Кая.

Он был в одних боксерах. Влажные капли воды стекали меж кубиков его подтянутого пресса. Растрепанные мокрые волосы придавали ему наглый вид, делая его лет на десять моложе.

Я свела ноги под простыней, и это не удалось скрыть от глаз Кая.

– Мне нравится, что ты строишь из себя неприступную крепость, Леа, а сама течешь, как сучка. Только для меня, – Кай подошел к шкафу и начал одеваться.

– Чтоб тебя, Стоунэм. Думаешь только о сексе, – проворчала я, жадно разглядывая его сильное тело. Мой взгляд упал на выпуклость на его боксерах, когда Кай застегивал джинсы. Непроизвольно. Сама того не желая, я вспомнила вкус его члена у себя во рту. Меня бросило в жар.

ЭТО снова начинается. Одержимость, которой невозможно противостоять. Я хочу его.

Я хочу быть его рабой.

Я же счастлива, что он здесь, рядом. Это озарение ударило меня под дых, когда я совершенно четко для себя поняла, нет никакой Лейлы и Мелиссы. Внутри меня не живет два человека.

Тогда, находясь в плену у Кая, я просто прикрывала свои истинные грязные желания, стремясь очистить свою душу. Я боялась заглянуть внутрь себя, всегда боялась признаться, кто я и чего я действительно хочу.

Я хочу именно такого мужчину. Властного психа, который проведет меня по краю бездны. Я хочу плясать на раскаленных углях, чувствуя все оттенки боли, а потом возноситься выше неба, чувствуя любовь. Чувствуя жизнь. Может, я сумасшедшая и безумная, но именно такая любовь мне нужна, и нужна Каю.

Да, мы не такие, как все. Может быть, неправильные. Но для нас, для нашего мира и вселенной спокойствие – вот что равносильно смерти.

Равнодушие.

Я не хочу состариться рядом с мужчиной, который будет играть в компьютерные игры, пока я читаю на диване.

Я хочу общения, хочу этой всепоглощающей страсти, даже когда его волосы станут седыми, а мои руки покроются морщинками. А еще мне бы хотелось оглянуться назад, на свою жизнь, и когда-нибудь сказать, что испытала в этой жизни целую гамму чувств. Все оттенки боли и счастья.

Я хочу рассказывать своим внукам о том, что в моем сердце была любовь. Что все в моей жизни имело смысл.

Понимаете?

И если кому-то для жизни хватает спокойствия, мира и уюта, то я уважаю такие чувства. Но Кай особенный. А я – другая. Не та женщина, которую сейчас называют «нормальной».

Мне вдруг все становится понятным. Принятие нелёгким грузом задевает мои плечи…

– Поверь, рядом с тобой любой мужчина думает о сексе. Мы так устроены, – что-то в Кае меня начинает напрягать. Он опять изменился. Но не до такой степени, как например тогда, когда насиловал меня. У Кая Стоунэма столько лиц, что голова идет кругом.

– В ванной мне так не показалось. Я оценила твое отношение ко мне.

Кай усмехнулся, натягивая футболку.

О нет. Я хочу смотреть на тебя. Я хочу видеть тебя голым.

– Ты должна разобраться в себе, Лейла. Ты хочешь меня, но тебе кажется, что простить меня невозможно, что, позволив себе быть со мной, теперь, когда я готов предложить тебе что-то большее, чем быть моей марионеткой, ты предашь себя и свою гордость. И в какой-то степени ты права. Как можно уважать девушку, о которую я вытер ноги, растоптал и унизил, а она все простила?! Знаешь, любая бы другая даже бы виду не подала. Простила бы сразу. Я это проходил. Весь этот год ты вела себя так, словно не ждешь меня. Хотя это и было не так. Все мои девушки, которые были до тебя, слепо прощали мне любое дерьмо. Они сами просили. Они верили в то, что они сами довели меня до таких грубостей. Они не уважали себя. Как бы грубо сейчас не прозвучало, но ты, моя девочка, знаешь свою цену.