Текст книги "Ночной крик"

– А вот этого я не знаю. Не рыбки – это точно, рыбки тут раньше водились, маленькие такие, красные. Передохли все. Раньше в этом пруду вся детвора плескалась, хозяева позволяли. А в этом году, по весне завелась какая-то дрянь. Мальчонку одного покусала, Веньку. Сильно покусала, всю ногу ему раскурочила. Он перепугался, да и было с чего. Стали расспрашивать, а он и ответить ничего не может. Или не хочет. Мне так показалось, что что-то он все же видел, только говорить не захотел. Конечно, попытались мы эту тварь выловить, да только зря старались – не вышло. Малышне родители ходить сюда запретили, вот и все меры.

Вика, пораженная, молчала. Что за тварь могла поселиться в пруду? Она слабо разбиралась в водной фауне и ей не приходило на ум ни одно подходящее пресноводное животное, кроме щуки. Хотя щука и не животное вовсе, а рыба, да и не кусает она людей. Пока Вика размышляла, Федор Карпович начал проявлять признаки нетерпения.

– Ты вот что, Виктория, шла бы ты домой, что ли, – посоветовал он, прокашлявшись.

– Я не могу, – немедленно прикинулась больной Вика. Сейчас, когда первый страх поулегся, ей захотелось осмотреться повнимательнее. – У меня голова кружится, боюсь, не дойду. Может, вы меня проводите?

Расчет оказался верен. Оставить место происшествия до конца процедуры участковый никак не мог. Пришлось ему пойти на компромисс.

– Ладно, Виктория, – вздохнул он. – Ты тут под деревом тихонько посиди, коли такая нервная. А когда оклемаешься – домой ступай. И смотри, по саду не шарахайся. Больно ты, как я погляжу, шустрая. Не в милиции, часом работаешь?

– Нет. Я книги редактирую. Исправляю, то есть. Детективные.

– Вон оно что. Тогда понятно, – усмехнулся Федор Карпович в усы. – Только имей в виду, Виктория, книжки – это совсем не то, что на самом деле. Смерть – она совсем некрасивая. И не только такая, как у этой Софьи. Любая. Страшное это дело – смерть.

– Я уже поняла, – тихо ответила Вика.

Разумеется, как только участковый позабыл о ее присутствии, вернувшись к своим обязанностям, Вика нарушила обещание и, стараясь держаться на расстоянии, выползла из-под дерева и побрела в сторону пруда. Если бы ее маневры заметили, то она всегда могла сказать, что для ее головы потребовалась небольшая прогулка. Вряд ли ее стали слишком уж распекать за самоуправство. Как она успела понять, случай с Софьей классифицировался как несчастный и никакого криминала в нем не зафиксировали. А раз нет криминала, то и порядки – не такие строгие, хотя могли и по шее дать, увидев ее шатающейся по месту происшествия, тоже, так сказать, для порядку.

Но опасалась она напрасно, никто не обращал на нее внимания. Сосредоточенно глядя под ноги, Вика брела по берегу. Водоем имел вытянутую форму. Дна не было видно, но Вика сочла, что вряд ли в самом глубоком месте она достигала более трех метров. Разнообразная сорная трава чувствовала себя возле воды вольготно. Полоска камышей и болотной осоки была не менее метра. Там-то, в зарослях камыша, и заметила Вика то, что поначалу приняла за клочья белой пены. Только не пена это была вовсе. На поверхности воды плавал кружевной зонтик, как раз такой, о котором упоминала Катя, рассказывая о своей хозяйке. И впрямь старомодный, предназначенный для защиты от солнечных лучей и изготовленный из кипенно-белого дорогого кружева, он смотрелся на затянутой ряской поверхности пруда совершенно неуместно. С того места, где сейчас стояли люди, увидеть зонт было невозможно, но Вика была уверена, что тот появился здесь совсем недавно, возможно прошлой ночью – белоснежная ткань еще не успела до конца пропитаться зеленоватой водой. Вытянув шею, Вика предусмотрительно убедилась, что никто ее не заметит и, засучив штанины и скинув теннисные туфли, храбро полезла в воду, намереваясь достать зонтик и разглядеть его как следует.

Едва она ступила в воду, как ее босая нога чуть не по колено ушла в густой вязкий ил. Вике сразу представилось, как пыталась ночью выбраться из этой трясины несчастная вздорная Софья, как она барахталась в поисках опоры, и только глубже погружалась в ил, а потом стояла по шейку в протухшей воде и пыталась позвать на помощь, пока не испустила дух.

Вику передернуло, она поспешно отогнала от себя слишком яркое видение. Боясь выпустить из рук гибкую ветку ракиты, она потянулась всем телом и ухватила зонт за торчащую спицу, похожую на сломанное белое крыло. Остро отточенный штырь зонта сверкнул на солнце. Надо же, вроде бы безобидная дамская вещица, а какой зловещий острый клюв у этого зонта! И тут ее осенило: так вот на что Софья напоролась, а вовсе не на корягу!

То, что принадлежащий Гаевской зонт оказался в руках у Софьи Аркадьевны, Вику совсем не удивило. Она уже успела уяснить, что почтенная матрона была, царство ей небесное, неравнодушна к чужим вещам. Но какого рожна она потащилась к пруду с зонтом ночью?

Этот вопрос оставался пока без ответа. Но Вика решила, что за ее открытием кроется что-то важное и пообещала себе поразмыслить об этом на досуге. О своей находке она решила не сообщать Федору Карповичу. Наверняка он и его люди сами обнаружат зонтик немного погодя, тем более, что он лежит на самом видном месте.

Не чувствуя за собой никакой вины, Вика выбралась на берег, кое-как сполоснула заляпанные илом ноги и обулась. Она не ждала больше никаких открытий, но ее поджидало еще одно: буквально в двух шагах, в густых кустах бузины, она увидела какой-то поблескивающий предмет. Нырнув за куст, она извлекла на свет мужской золотой портсигар, успев заметить, что ветки бузины в том месте изрядно поломаны, как будто в кустах кто-то долго сидел. Кто бы это мог быть? Этого она не знала. Открывая портсигар, Вика очень надеялась обнаружить там какую-нибудь зацепку. Абсолютной удачей можно было бы считать гравировку. Такая солидная вещь гравировку иметь была просто обязана. Но ее там не было. На худой конец, сошла бы и записка. Но записки не было тоже. Вика обнаружила лишь одиноко болтавшуюся внутри бирюзовую сигаретку с золоченой надписью "Sobranie". Женские сигареты?

Вопросов только прибавилось: кто же хозяин этой штуки – мужчина, курящий женские сигареты или женщина, предпочитающая хранить курево в мужском портсигаре?

Раздумывать было некогда. Пора было уходить. На обратном пути Вика заложила широкую дугу, практически вплотную прижимаясь к увитому вьюнком забору и выбралась из кустов только возле самого дома, да и то потому, что кусты закончились. Она уносила с собой портсигар, который ей некуда было спрятать и ей вовсе не хотелось, чтобы у нее отобрали ее находку. Хватит с них и зонта, рассуждала она. А обладателя портсигара она вычислит и сама побеседует с ним, когда представится такая возможность. Если Вика не ошибается, то прошлой ночью он сидел в кустах у пруда и мог видеть то, что произошло с Софьей Аркадьевной. А может и не только видел, может быть, портсигар принадлежал убийце, караулившему свою жертву. Да-да, Вика была уверена, что Софью Аркадьевну убили. Никакой это не несчастный случай! Но попробуй убеди в этом милейшего Федора Карповича. Черта с два!

Проходя мимо застекленной веранды, Вика совершенно случайно бросила туда взгляд и от неожиданности споткнулась на ровном месте. Сердце у нее екнуло. За стеклом она увидела пожилую женщину, которую поначалу приняла за ожившую Софью Аркадьевну, настолько они были похожи. Только приглядевшись, она поняла, что это – совсем другая женщина, скорее всего – сама хозяйка дома – Ирина Гаевская. Вика успела хорошо рассмотреть ее. Даже через стекло было видно, какой толстый слой грима покрывает лицо старухи. Выражение этого лица было недовольным, хозяйку раздражало присутствие еще одного, четвертого, оперативника на ее территории. Молоденький сержант задавал ей какие-то вопросы, получал короткие, односложные ответы и старательно записывал их на листок, пристроенный на уголке стола. Вика не стала задерживаться под окном, да это было и не нужно. Фигура старухи так и стояло перед глазами. Да, она оказалась даже старше, чем Вика думала. И определенно – нездоровой. Это было заметно несмотря на обилие грима, а, может быть, именно благодаря ему. Платиновый парик "а ля Мэрилин Монро", почти такой же, как у несчастной Софьи, подчеркивал болезненную бледность лица. Обтягивающее, слишком нарядное для раннего утра платье с блестками открывало некрасиво торчащие костлявые ключицы. Старуха изо всех сил пыталась держать осанку. Точно такая же прямая спина и почти такая же фигура были у Софьи, Вика хорошо это запомнила. Все старые женщины похожи друг на друга, и молодящиеся старухи – не исключение. Мысль, которая посетила голову Вики после этого, не отличалась оригинальностью. Да она просто лежала на поверхности, эта мысль. Странно, что никому больше она не пришла голову. Конечно, Софья Аркадьевна и Ирина Гаевская не были сестрами-близнецами, но в темноте, да еще с этим злополучным зонтом, с которым Гаевская не расставалась, их вполне можно было перепутать.

А это могло означать, что Софью Аркадьевну могли убить по ошибке.

"Ничего себе открытие, – подумала Вика. – Только кто ж мне поверит?"

Глава 5

Недавнее лицезрение трупа и неожиданные, пугающие выводы относительно убийства никак не сказались на Викином аппетите. Она была молода, к тому же с прошлого дня почти ничего не ела. Не считать же едой полкило черной смородины, которые она умяла накануне. Поэтому большой омлет с зеленью был уничтожен ею в рекордно короткие сроки. Вика могла позволить себе такую вольность, ей не приходилось заботиться о сохранности фигуры, даже после новогодней обжираловки она никогда не выходила за границы своего сорок четвертого размера. Любые калории сгорали в ней непонятным образом, не оставляя и следа.

Позавтракав или, точнее, пообедав, Вика продолжала размышлять над тем, чему она стала невольной свидетельницей. Эти размышления не мешали затеянной уборке помещения. Поначалу она собиралась было отправиться на пляж, но солнце было в самом зените, а во всех умных журналах, которые Вика время от времени почитывала, черным по белому было написано о вреде полуденного солнца для кожи. Поэтому – правда, не без усилий – Вика заставила себя оторваться от мыслей о заманчивых перспективах купания и заняться устройством быта. Прежняя хозяйка отнюдь не была неряхой и все же приходилось только удивляться, каким образом в доме, в котором никто не жил, скопилось столько грязи.

Орудуя тряпкой, Вика размышляла, естественно, об убийстве. Многое было неясно и даже казалось нелепым. Но, как ни странно, не столько убийство само по себе волновало ее в данный момент. Вика уже ничем не могла помочь погибшей Софье, зато очень беспокоилась за Гаевскую. Ведь если метили действительно в нее, то что мешало убийце повторить попытку?

Эх, знать бы, кто этот убийца. Ясно, что кто-то из гостящих в доме, мужья они там или кто – чужим через ограду под током не пробраться. Но который из них? На взгляд Вики, прекрасно подходили все трое. Ни один из них не вызывал ее симпатии. Но что толку гадать? Вот если бы она была уверена, что они слетелись сюда в надежде на наследство смертельно больной женщины, да еще заглянуть – хоть одним глазком – в завещание, чтобы разузнать имя главного наследника… Тогда можно было бы и Федора Карпыча побеспокоить. А так он ее и слушать не станет, несмотря на портсигар и летний зонтик.

Еще один персонаж вызывал у Вики подозрение – вернувшийся так некстати Катин муж. Причины для припозднившегося мужа, конечно, могли быть разные, может быть, даже уважительные. Но слишком уж совпало его появление со злополучным ночным криком. Вика прикинула, что Константин вполне мог успеть прикончить старушку, спихнуть ее в пруд и заявиться домой в то самое время, около часа ночи. Только зачем это ему? Какое он-то имеет отношение к Гаевской?

Нужно будет это осторожно выяснить. Не у Кати, конечно, но мало ли в деревне болтливых старушек? Тут все про всех известно и упрашивать никого не придется. Вон как Алевтина с Петровной вещали о прежних хозяевах усадьбы. Только успевай слушать да запоминать.

Вика все же испытывала некоторые угрызения совести, заподозрив Катиного мужа. Катя успела понравиться ей своей спокойной рассудительностью, так редко встречающейся в большом городе и подозревать ее мужа было нечестно. Но ведь она ни с кем не делилась своими подозрениями. А в мыслях можно предполагать что угодно, никому от этого вреда не будет.

Вспомнив о Кате, Вика напомнила себе, что нужно попытаться расспросить ее о Гаевской и ее гостях. Не может быть, чтобы Катя ничего не знала о причине, по которой сюда слетелось все это воронье. Девушка не сомневалась, что сумеет вытянуть из Кати всю правду, если постарается. Общение с капризными авторшами научило ее быть изворотливой, когда надо, или весьма убедительной – по обстоятельствам. Катю она разговорит – дайте срок. Главное, сделать это побыстрее. Как знать, как скоро убийца предпримет следующую попытку? Гаевская Вике хоть и никто, а все-таки жалко человека.

Короче, к чертям рассуждения! Надо вставать и начинать действовать. А что еще делать? Ждать дни, недели, может быть месяцы, пока милиция все запутает или засадит первого попавшегося? Ну, уж нет!

Собственная отвага так понравилась Вике, что она решила действовать немедленно, тем более, что солнце как раз начинало сбавлять обороты. Сейчас она попробует поговорить с Катей, если застанет ее дома, а потом можно и на пляж.

Приняв решение, Вика натянула на себя новый купальник с забавной бахромой по краям, полюбовалась на себя в осколок зеркала, который еще раньше отыскался на подоконнике и с неохотой прикрыла всю эту красоту пляжным халатиком-сарафаном. Охваченная догадками и предположениями, логичными и не очень, она подошла к калитке Катиного дома и уже подняла руку, чтобы постучать, как вдруг услышала голоса. Вика остановилась в нерешительности. Со двора ее было не видно, но двое, находившиеся там, явно ссорились. Вике не хотелось, чтобы в разгар ссоры кто-то из них заметил ее присутствие.

Пока она размышляла как поступить, невольно услышала несколько фраз, тем более что ни Катя, ни мужчина, что отвечал ей, и не думали понижать голос. Ссора находилась в самом разгаре и тех нескольких фраз, что случайно долетели до слуха Вики, хватило, чтобы понять очевидный факт: Костя изменял Кате, причем делал это почти в открытую и, кажется, совершенно не раскаивался. Дело, конечно, житейское, но Вика из женской солидарности не раздумывая встала на сторону Кати.

– За что? Скажи мне, за что ты унижаешь меня? – всхлипывая, повторяла Катя. – Что я тебе такого сделала?

– Говорил уже, ты ни в чем не виновата. Так получилось, я ничего не могу с собой поделать.

– Неудивительно! Эта ведьма приворожила тебя! – Выкрикнула женщина.

– Замолчи! – рявкнул ее муж. – Не смей так говорить об Эмме!

– Я-то замолчу, да только все в деревне только об этом и говорят. Что ж ты, всех думаешь заткнуть? Не выйдет, на каждый роток не накинешь платок.

– Неправда. Эмма не ведьма. Она замечательная женщина. Мне с ней интересно.

– Ну конечно, она же интеллигентная, с образованием, не чета мне! Только не надо врать, милый. Не ее мозги тебя привлекают, и, уж конечно не ее увядающие прелести. Денег ты захотел, вот что! Надоело перебиваться с хлеба на картошку.

– Закрой рот! – проорал Константин. И добавил уже спокойнее:

– Дай мне развод, по-хорошему прошу. Не мучай ни себя ни меня. Так будет лучше.

– Не дождешься, – отрезала Катя. – Пусть твоя ведьма сдохнет в одиночестве. Или поищет себе другую жертву.

– Дрянь! – Короткое слово хлестнуло, будто удар кнута. Послышался какой-то грохот, Вика сдавленно охнула, услышав громкие рыдания Кати. Неужели он ее ударил? Девушка уже рванулась было к калитке, думая только о том, чтобы защитить Катю, но тут услышала торопливые шаги и поняла, что Константин покидает поле битвы.

Вика успела отскочить и спрятаться в густом кустарнике, едва не лишившись впопыхах подола своего сарафанчика. Ткань угрожающе затрещала, но выдержала, и Вика затаилась, боясь пошевелиться. Тяжелые шаги глухо протопали мимо. Она подождала еще немного и тихо проскользнула во двор.

Катя с опухшими, покрасневшими от слез глазами, сидела на верхней ступеньке крыльца, тяжело уронив руки и глядя в одну точку. У ног ее сидела рыжая собачонка, преданно глядя на свою хозяйку. Выражение лица женщины поразило Вику: оно было несчастным, и в то же время резкая складка углу рта и глубокая поперечная морщинка на лбу делали его упрямым и решительным.

Девушка подошла ближе и уселась рядом. Прикоснуться к Кате она не решилась, а та, казалось, не замечала постороннего присутствия. Но это только казалось, потому то минуту спустя Вика услышала тихое:

– Ты все слышала?

Врать было бессмысленно и Вика покаянно кивнула.

– Прости, я не нарочно, – извинилась она.

– Ерунда, вся деревня знает, что у нас творится. И ты узнала бы рано или поздно. Лучше уж из первых рук, чем слушать сплетни.

– Стерва эта Эмма, – высказала Вика свое мнение.

– Еще какая, – усмехнулась Катя в ответ.

– А ты это всерьез, ну… насчет приворота?

– Конечно. Все говорят, что она колдовством промышляет. Видела бы ты ее сад…

Продолжать Катя не стала и Вика так и не узнала, что она имела в виду.

– А ты не пыталась поговорить с ней? – спросила Вика.

Катя отрицательно покачала головой, не глядя на девушку.

– Но почему? Возможно, это помогло бы.

– Не знаю. Эта зараза вцепилась в моего мужика, как репей в собачий хвост. Еще бы, ведь он на двенадцать лет ее моложе.

Вика присвистнула.

– Ну да. Самой в могилу пора, а туда же, любовь крутит, вешалка старая.

– А сколько ей?

– Да уж сильно за сорок. Сорок пять – баба ягодка опять. – Катя опять усмехнулась. – Оно бы и ладно, только Косте моему всего тридцать. Он и меня моложе на три года. Видать, тянет его к бабам постарше. А я-то, дура, мучалась, боялась, что он лишнюю морщину у меня заметит. Даже ребенка родить не решилась, чтобы фигуру не испортить. И вот на тебе, появилась эта фря – и привет.

– Она в самом деле богатая?

– Да уж побогаче меня будет. Она поселилась в Константиновке лет пять назад, на окраине, в доме возле кладбища. А три года назад, когда Гаевская собиралась отдать богу душу, выкупила у той дом. Гаевская, не будь дурой, получив денежки, поставила условие, что будет жить в доме до самой своей смерти. Эмма согласилась. Только Гаевская вдруг взяла, да и передумала помирать. Осталась Эмма с носом. – Катя злорадно улыбнулась.

Усмехнулась и Вика. Неведомая Эмма не вызывала у нее симпатий. Кому понравится тетка, ворующая чужих мужей, да еще, если верить Кате, нечестными способами?

– А зачем Эмме понадобился именно этот дом?

– Как зачем? Дом хороший, большой. Участок, опять же, огромный. Он и тогда стоил немало, а теперь его цена увеличилась в два, а то и в три раза. Эмма, если можно так выразиться, разбогатела до неприличия.

– То есть, разбогатела бы, если бы Гаевская умерла…– задумчиво проговорила Вика. – Но она жива и это ломает все планы Эммы.

Катя посмотрела на Вику с изумлением. Было видно, что об этом она не думала и явно была поражена таким открытием. Яркий румянец снова залил ее щеки и шею, пухлый рот слегка приоткрылся. Некоторое время она молчала, словно что-то обдумывая, потом тряхнула густыми волосами, отгоняя непрошенные мысли и спросила совсем о другом:

– Ты зачем приходила-то? Просто поболтать или по делу?

– По делу, – призналась Вика. – Слышала про Софью?

– Еще бы мне не слышать. – Катя усмехнулась. – Как только из города вернулась, Карпыч уже тут как тут, под дверью караулит.

– А ты-то ему зачем? Тебя же в доме не было?

– Ну, ночью же я была. Кроме того, соседи мы – это раз, – она принялась по-детски загибать пальцы, – могла что-то слышать. Потом, работаю я у нее – могла что-то видеть. Ну и так, для формальности. На самом-то деле он не особенно усердствовал. Сразу сказал, что это несчастный случай. Эй, ты чего брови-то насупила? Или сомневаешься?

– Угадала. Сомневаюсь.

– Вон оно что…– протянула Катя. – И откуда ж твои сомнения? Ты не обижайся, но если уж Карпыч ничего не нарыл, значит, и впрямь несчастный случай. Он мужик ответственный.

– Я и не спорю. Только я там была и нашла кое-чего. Нечто, меняющее все дело.

Катя растерянно похлопала глазами.

– А чего ж Карпычу не отдала? Как ты вообще туда попала?

– Случайно, – отмахнулась Вика. – Помнишь, я тебе ночью говорила, что слышала крик? Так вот, он мне покоя не давал. А тут смотрю, милиция возле дома и охраны у ворот никакой. Я и просочилась.

– Ясно. Ты молодец. Я бы побоялась соваться.

– А чего бояться? Сама же говоришь – несчастный случай.

– Но ты-то так не думаешь?

– Не думаю. Это все из-за зонта.

– Какого еще зонта?

– Обыкновенного. От солнца. Он в пруду, в камышах запутался. Я его хорошо разглядела, уверена, его в воду ночью уронили, иначе бы намок сильно, а так – только наполовину. Вот и получается, что Софья среди ночи с чужим зонтом по бережку прогуливалась, а тут ее бац – и в воду.

– Господи, бред какой-то. Зачем ей ночью зонт? На такое только сама Гаевская способна, она со своими зонтиками никогда не расстанется, да только она по ночам из дома нос не высовывает, уж можешь мне поверить.

– А я и не говорю, что это была Гаевская. Только тот, кто Софью убил, этого не знал. Перепутал в потемках. Я думаю, Софью этим самым зонтом пырнули, а только потом в воду сунули.

– Страсти ты какие говоришь, – ужаснулась Катя. – Да быть такого не может.

– Может. Я рану видела. И еще кое-что. На кончике зонта – ты не обращала внимания, какой он острый и длинный? – остались следы крови, ее водой до конца не смыло, потому что на ручечке есть такие бороздки глубокие.

– Знаешь, даже в голове не укладывается, – прошептала Катя, нахмурившись. – Кому понадобилось убивать Гаевскую? Ты думаешь…

Катя взглянула на Вику с затаенным страхом, но девушка, поняв, о чем она, только покачала головой.

– Об Эмме я ничего не знала. У меня другие подозреваемые. Вот скажи, раньше все эти деятели Гаевскую навещали?

– Да никогда, – заявила Катя уверенно.

– Вот видишь! С чего это они вдруг все заявились. Да еще эту Софью с собой притащили?

Катя не торопилась с ответом, покусывая нижнюю губу. Вика догадалась, что женщина о чем-то догадывается, но не была уверена, что та решится сказать ей, в-сущности, постороннему человеку, о том, что знает.

Она и не сказала. Помолчав немного, она проговорила:

– Знаешь что, мне надо подумать. Давай мы с тобой потом поговорим. Скажем, завтра утром. Потерпишь?

– А что мне остается? – Пошутила Вика. Она собиралась еще кое-что добавить, но тут спокойно лежавшая у Катиных ног собачонка встрепенулась и с громким лаем бросилась к забору.

– Ну, все, все, смелый охранник, рассекретил, – пророкотал хорошо поставленный бас. Скрипнула калитка и из-за пышного куста сирени, как из-за занавеса, выплыл господин Двуреченский.

Лицо Вики помимо воли вытянулось. Кому как не ей было знать, как хорошо слышно по ту сторону забору все, о чем говорится во дворе. А ей совсем не хотелось, чтобы кто-то еще знал о том, что она заинтересовалась этим "несчастным случаем". В том, что Двуреченский слышал если и не все, то многое, Вика ни минуты не сомневалось. Интерес, который он не сумел или не захотел скрыть, ясно читался у него на лице, по которому блуждала двусмысленная, какая-то неприятная ухмылка. Тем не менее, режиссер ни слова не сказал о том, что слышал. Он заговорил, будто оправдываясь, включив на полную мощность свое обаяние:

– Простите, если помешал, но я явился с извинениями!

– Извиняться? С какой стати? – Спросила Катя весьма недружелюбно.

– Да вот, обидел хорошую девушку, хоть и не нарочно, – повинился он, не обращая внимания на холодный тон Катиного голоса. – Вы простите меня, Викуша? Я думал об этом с самого утра и искал вас, чтобы загладить свою вину, а тут шел мимо и услышал ваш милый голос. Каюсь, не мог не воспользоваться случаем. И вот я здесь.

– За что мне вас прощать? – Деланно удивилась девушка. Досада из-за утренней сцены в саду еще не выветрилась.

– Ну как же, я ведь видел вас в саду и не подошел, не спросил зачем вы пожаловали. Стыдно.

– Ах, вот вы о чем. Пустое, Григорий Данилович. Не стоит извиняться. Не такие уж мы с вами близкие знакомые.

– Да нет. Извиняться как раз стоит, милая барышня. Я привык признавать свои ошибки и сейчас признаюсь, что очень раскаиваюсь. Оправдание мне может быть только одно: вся эта страшная история с Софи, такая нелепая и ужасная. Она всегда была чересчур экстравагантна, как все творческие люди, но такая неосторожность – это слишком даже для нее. Понесло же ее к пруду в такую пору, – он сокрушенно покачал головой, а Вика пыталась решить врет он или говорит искренне.

Двуреченский определенно нервничал: он достал из кармана слегка смятую пачку «Парламента», вытащил сигарету и, зажав ее красивыми губами, щелкнул изящной золотой зажигалкой, инкрустированной агатом. Пламя вспыхнуло только со второго раза.

Глубоко затянувшись, Двуреченский спрятал эксклюзивную зажигалку в нагрудный карман.

"И чего это его так колбасит?" – подумала Вика, поглядывая в сторону режиссера с боязливым интересом.

– Ну что же, Вика, вы прощаете меня? – Спросил он, изображая отчаяние.

– Я и не сердилась.

– Вот спасибо!

Двуреченский шагнул к ней и попытался взять за руку, но девушка ловко увернулась, постаравшись сделать это как можно более незаметно.

– В знак примирения я прошу вас, моя дорогая, провести этот вечер в моем обществе. Вы не против? Завтра я уезжаю, впрочем, как и мои друзья, так что у меня слишком мало времени, чтобы узнать вас поближе.

Вот чего-чего, а близкого знакомства со старым ловеласом Вика желала меньше всего. Конечно, он именитый режиссер и все такое, но ей-то какое дело? Не нравится он ей – и все тут.

– Простите, не могу, Григорий Данилович, у меня сегодня дела, – вежливо ответила она. – Спасибо за приглашение. Возможно, в другой раз?

– Вы думаете, он у вас будет? – спросил режиссер со странной интонацией. Вика удивленно вскинула брови, но лицо Двуреченского оставалось слащаво-вежливым. Тем не менее его слова прозвучали как скрытая угроза.

Вика невольно отступила к колодцу. Оттуда неожиданно пахнуло ледяным холодом и девушка поежилась. Двуреченский направился было за ней следом, но тут неожиданно на помощь пришла Катя.

Она окликнула режиссера:

– Григорий Данилович, вы мне автограф не оставите? Всегда мечтала получить, а вы вряд ли еще когда в наших краях будете.

Двуреченский попался на удочку и притормозил, давая Вике возможность скрыться. Она бросила благодарный взгляд своей спасительнице и чуть ли не бегом бросилась к калитке. Двуреченский, не в силах отказать поклоннице своего таланта, нетерпеливо щелкнул авторучкой, провожая беглянку задумчивым взглядом.