Текст книги "Мальчик, который переплыл океан в кресле"

Девять

ШПИОН

Секретное расследование номер два

Билли говорит, что я обязан все это записать, пока не забыл, и уж конечно до того, как поужинаю. Хотя мне кажется, я вряд ли забуду что-то, что случилось меньше четверти часа назад. Вот заметки о расследовании, которое мы предприняли ранее.

ПОСЛЕ ШКОЛЫ. Я сказал Билли, что знаю, вернее, интуитивно чувствую после разговора с Мими, где находится Перл. Билли спросил, что такое интуитивно. Я сказал, что это неважно, но нам надо найти газету с объявлениями.

МУСОРКИ, 16:01. Я нашел выпуск местной газеты «Эхо Эдема». На странице тринадцать, под рекламой куриных крылышек от Карла, я увидел объявление о классах рисования Перл. Номер телефона был указан правильно. Мы ее нашли. Билли сказал: ЭТО ЛУЧШИЙ ДЕНЬ НА СВЕТЕ.

Мы могли выбирать из трех мест: зал собраний скаутов в Ханидаун-хиллз (воскресенье), административный центр в Тауэр-Пойнт (понедельник и вторник) и зал собраний в церкви Святого Варфоломея, Эдем (среда и четверг).

16:08. Я посмотрел на Google maps, где находится церковь Святого Варфоломея. От нашей квартиры можно дойти пешком.

16:25. Мы упомянули церковь при папе. Папа сказал, что никогда о ней не слышал, и спросил, с чего вдруг мы стали такими религиозными. Потом он сказал, что мы можем попробовать облатки, но к вину чтобы не прикасались. Из этого мы сделали вывод, что папа не слышал об уроках рисования Перл.

ПЛАН ТОГО, КАК ВЫБРАТЬСЯ ИЗ ДОМУ И ПОПАСТЬ В ЦЕРКОВЬ СВЯТОГО ВАРФОЛОМЕЯ. Долго мы не могли ничего придумать. Затем, в 16:45, Билли сказал нечто до гениального тупое. Папа в буквальном смысле слова утратил дар речи, когда услышал. И это даже хорошо. Билли сказал, что мы пойдем выгуливать его домашнюю улитку, Брайана. Когда папа наконец смог говорить, он начал возражать, но Билли заявил, что потерял всех друзей, когда мы переехали. Брайан – это единственный друг, который у него есть. Папа сдался и сообщил, что на ужин будет жареная картошка.

Билли сказал: «А можно Брайану сосиску в тесте?»

Папа сказал, что можно.

НА УЛИЦЕ. Билли настоял, чтобы мы взаправду взяли Билли на прогулку. Для вашего сведения: через пять минут я изобразил звонок телефона и сказал: «Здравствуйте, это Голливуд? У моего брата, Билли, есть идея для боевика. Это будет фильм про улитку. Действие его происходит через пять часов после того, как вы покинете кинотеатр». Потом я сказал Билли, что больше не собираюсь ждать, пока Брайан нагуляется. Билли скорчил рожу и предложил Брайану зажать уши, чтобы не слушать того, что говорит его ужасный брат. Не знаю, послушался ли братишку Брайан. Я даже не в курсе, где у него уши. Да и руки.

17:13. Мы нашли церковь, и Билли остановился, разглядывая небольшой плакат. На нем говорилось: «Уроки рисования Перл, начало в 4:30. Приглашаются все желающие».

Мы вошли на территорию.

ОПИСАНИЕ ТЕРРИТОРИИ. Узкий коридор с огромной доской для объявлений. На ней висит туча листовок про флористику и ясельные группы. Высоко на белой стене – маленький плетеный крест и корзина розовых гвоздик. Билли проковырялся в них целую вечность. Дальше по коридору располагается шесть деревянных дверей; первая вела на кухню, на второй был значок туалета, но похоже, что она была заперта: я подергал за ручку. В третьей располагался маленький кабинет, внутри никого не было. Из-за какой-то из оставшихся дверей доносились звуки радио.

Не успели мы обследовать окрестности, как открылась дверь туалета. Билли схватил меня за руку. Мне кажется, он испугался. Он говорит, что это неправда, но я все равно на всякий случай запишу. Из двери появился мужчина в просторном халате. Цвет – бежевый (у халата, не у мужчины). Пока незнакомец пытался завязать пояс, полы халата распахнулись. Под ним ничего не было. Мне кажется, мужчина нам улыбнулся, хотя я смотрел в другую сторону, поэтому точно сказать не могу. Он открыл одну из оставшихся дверей и исчез.

Билли сказал: «Брайан больше не хочет сосиску в тесте». Потом он сказал, что мужчина наверняка очень замерз.

Я не мог ни подтвердить, ни опровергнуть его слова.

17:17. Я заглянул через стеклянное окошко в комнату, где скрылся мужчина. Билли встал мне на ноги, чтобы тоже посмотреть. В комнате было пять мольбертов с холстами.

В зоне видимости Перл (разговаривает с группой людей).

Мы нашли ее. Мы снова попали в мир Перл. Наша миссия выполнена.

Билли тихо взвизгивает от радости. Я тоже тихо взвизгиваю, потому что Билли топчется по моим плюсневым костям (это те, которые в стопах).

Билли сказал: «Да это же Перл».

Для протокола: я и так это знал.

Голый Мужик лежит на диване, похожий на этих модных кошек-сфинксов с кучей складочек, но совсем без шерсти. От этого зрелища меня чуть не затошнило. Перл подошла к Голому Мужику и изменила ему позу (не знаю, как у нее получилось, на нем все-таки целая куча голой кожи, к которой лучше бы не прикасаться). А потом она дотронулась пальцем до его щеки и засмеялась. После этого Перл вернулась к мольбертам.

Я спросил у Билли, хочет ли он пойти поговорить с Перл.

Он сказал: «Нет».

Я сказал, что это наш шанс поздороваться или попрощаться или вообще сказать Перл хоть что-то.

Билли сказал: «Нет».

Я сказал: «Хочешь, пойдем домой?»

Билли сказал: «Да».

ПО ДОРОГЕ ДОМОЙ. Билли внезапно закричал, что забыл Брайана. Я спросил, куда ушел Брайан, и Билли ответил, что оставил его в корзине с цветами там, в коридоре церкви. Я сказал Билли, что он должен оставаться на месте и поддерживать ментальную связь с Брайаном. Для протокола: я сказал, что вернусь через несколько минут.

ФИНАЛЬНАЯ ЗАМЕТКА О СЕКРЕТНОМ РАССЛЕДОВАНИИ НОМЕР ДВА. С Брайаном все в порядке.

СЕКРЕТНАЯ ФИНАЛЬНАЯ ЗАМЕТКА О СЕКРЕТНОМ РАССЛЕДОВАНИИ НОМЕР ДВА. Я сказал Билли, что закончил заметки о том, что случилось тогда, так как больше не о чем сообщать. Я соврал.

ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ СЛУЧИЛОСЬ ДАЛЬШЕ. Когда я подошел к залу, чтобы спасти Брайана, народ как раз расходился. Поэтому я решил подождать. Перл и Голый Мужик вышли… вместе. Я почти не узнал его в одежде. Когда они посмотрели в мою сторону, пришлось срочно спрятаться в чьем-то саду. Я зацепился трусами за забор, и их подтянуло мне к самым подмышкам. Приземлился я рядом со статуей гнома, который держит в руках удочку.

Каждые несколько секунд я проверял, чем занимаются Перл и Голый Мужик.

Они говорили.

У меня зазвонил мобильник.

Они перестали говорить и уставились куда-то в мою сторону.

Я быстро выключил телефон, вложил его гному в руку и пополз по-пластунски по саду, пока не укрылся за мусорным баком.

– Подойди сюда, – позвала Перл Голого Мужика. Я наблюдал, как она перевесилась через забор и посмотрела на гнома. – У этого гнома есть сотовый. Кому такой бред придет в голову?

Я пытался не дышать, но не удержался. Очень уж мне нравится это занятие.

– Может, ему нужен телефон, чтобы погномить домой? – ответил Голый Мужик и рассмеялся, широко раскрыв рот.

Я насчитал шесть пломб у него во рту. С другой стороны, я видел его голым и могу сказать, что веселиться у него особых причин нет.

Перл сказала:

– Могу поклясться, что слышала, как этот телефон зазвонил.

Голый Мужик потянул Перл за полу пальто. Это было то самое розовое пальто, которое папа купил ей недалеко от нашего старого дома. Голый Мужик сказал, что хочет пойти к Перл и провести с ней несколько драгоценных тянучек.

Я бы тоже был не прочь сходить к Перл и наесться тянучек. Потом я понял, что Голый Мужик сказал не «тянучек», а «минуточек». Нет уж, конфеты нравятся мне куда больше.

Голый Мужик поцеловал Перл: чмокнул прямо в губы. Это неправильно – целовать так людей, с которыми работаешь. В щечку еще можно. Может, даже в обе, особенно если вы из Франции или не можете решить, какая щека вам нравится больше.

Тогда я пришел к выводу: Перл и Голый Мужик теперь вместе. Она вряд ли смогла бы оставить прош лое позади быстрее, даже если бы бежала по эскалатору.

Перл с Голым Мужиком прыгнули в машину и умчались прочь. «Фиат-панда» (белая, заляпанная чаячьими какашками).

Я вынул свой сотовый из холодной и твердой гномьей ладони, залез на забор, вступил на церковную территорию и прошерстил гвоздики.

Брайан исчез.

Скользкий комочек слизи будто почувствовал, что это его единственный шанс, и умотал со всей скоростью, на которую были способны его резиновые присоски. Я всегда знал, что вся эта медлительность Брайана – чистый цирк. Я выругался. Шепотом, конечно. Я же все-таки в церкви!

Мне было страшно сообщать Билли, что Брайан номер два потерялся.

– Я нашел Брайана, – сказал мне Билли, когда я вернулся.

Я сказал:

– Да ты, наверно, и в корзину его не клал, да?

Билли сказал, что клал, но предложил мне угадать что. Я не хотел угадывать, и тогда Билли сообщил, что он просто сидел на стене и поджидал меня, а потом развернулся, посмотрел на землю, а там Брайан.

– Наверно, он шел за мной, – улыбнулся Билли.

– Да уж, наверняка, – пробурчал я и так ударил себя ладонью по лбу, что чуть не упал в обморок.

Заметка для себя: никогда больше не лупить себя по лбу. Это больно.

По дороге домой Билли бережно сжимал Брайана номер три в ладони.

– Что-то мне не понравился этот голый глупый дядька, с которого падает одежда, – усмехнулся Билли.

– Знаю, – вздохнул я.

– Мне не понравился его… – И братишка замолчал.

– Да, – согласился я.

А потом Билли сказал вот что:

– Ты ведь не думаешь, что Перл теперь его девушка, а? Потому что иногда девушки и их мужчины снимают одежду и издают смешные звуки, будто смеются, а потом дама откладывает яйцо и становится мамой.

– Откуда ты почерпнул эту информацию? – спросил я Билли.

– Мальчик из класса сказал мне, что это происходит, когда становишься взрослым. Он однажды слышал эти смешные звуки. Но я сказал, что я вообще всегда издаю смешные звуки.

Билли щелкнул языком, хрюкнул, как свинка, а потом зарычал. Я собирался сказать ему, что пусть изображает животных столько, сколько захочет, я сам часто напоминаю себе ленивца. Но тут братишка потянул меня за рукав, призывая замолчать.

– А почему так сложно удержать мамочку после того, как она отложит яйцо? – тихо спросил он.

– Я не знаю. Может, это только мы такие. Непохожие на других людей.

– Людей с мамочками? – Билли остановился и посмотрел на меня непонимающими глазами. – Бекет, я хочу быть нормальным, как они все.

– Ты нормальный, Билли. Не у всех есть мамочки, ты же знаешь.

– Но всем бы хотелось, чтобы она у них была, – вздохнул Билли.

Десять

Теперь, когда у Перл есть Голый Мужик, она точно к нам не вернется. Непонятно, что теперь делать с детективным агентством «ШПИОН». Я смотрю на пятно на потолке нашей комнаты. Оно похоже на карту мира, только без Великобритании. Ах да, Америки и Австралии тоже не хватает. То есть на мир совсем непохоже на самом деле.

Я закрываю глаза и говорю себе: теперь я буду делать журавликов, только чтобы попрощаться с мамой. Больше нет смысла искать Перл, мы ее уже нашли. Я не сказал Билли, что Голый Мужик стал ее бойфрендом, хотя брат, кажется, и сам догадался. Он не стал есть жареную картошку, а Брайан отказался от сосиски в тесте. Их порции достались мне, и теперь у меня СТРАШНО болит живот. Я сворачиваюсь крошечным комочком, схватившись за пузо. Все должно было быть иначе. Мы должны были найти Перл, и она должна была согласиться посмотреть на ПЕРЖУ, как только мы его закончим. А теперь я только и делаю, что ПЕРЖУ, и это не имеет никакого отношения к Проекту Естественнонаучного Развития и Жизнедеятельности Учеников.

В пять сорок три утра Билли встает передо мной, словно призрак. Он дергает мое одеяло и говорит, что ему опять приснился кошмар. Я выползаю из кровати и веду его в мамино кресло. Я перекладываю подушку с ласточкой так, чтобы братишка мог на нее откинуться.

– Сиди здесь, – шепчу я, возвращаюсь за своим одеялом, сажусь рядом и заворачиваю в него брата и заворачиваюсь сам. Мы похожи на большую гусеницу. – На кресле безопасно.

И я продолжаю рассказывать сказку о двух мальчиках, которые оказались совсем-совсем одни в кресле.

– Буря не утихла, – говорю я. – Кресло так бросало по волнам, что один из мальчиков начал с него соскальзывать. Его брат пытался удержать его, но одежда была такой мокрой, что он никак не мог схватиться покрепче. Он не мог спасти брата, и тот упал в воду. Оставшийся на кресле мальчик закричал, что его брат тонет, и прыгнул за ним следом. Теперь кресло прыгало вверх-вниз по океану совсем без пассажиров. Но как бы ни лил дождь, как бы кресло ни мотало из стороны в сторону, оно все же не тонуло. Оно оставалось на поверхности, ожидая возвращения мальчиков. Будто оно знало, что они вернутся. Совсем скоро.

Когда Билли засыпает, я думаю о том, что мы с ним – два мальчика из моей сказки, о том, как мы странствуем по морю, а наше прошлое исчезает за спиной. Но больше всего я думаю о том, как боюсь будущего.

И у меня снова начинает болеть живот.

Тем утром, до того как отправиться в школу, я напоминаю папе, что сегодня мы едем на экскурсию в садоводство. Папа смотрит на меня и говорит, что совсем забыл.

– Я рассказывал тебе, когда мы пошли по магазинам, – напоминаю я, запихивая в рот ложку с шоколадными хлопьями.

Папа дует на свой чай и говорит, что все в порядке. Мне что-нибудь нужно?

– Три фунта, – быстро отвечаю я. – Нам разрешили купить по карандашу.

Внезапно папа что-то ворчит и хлопает ладонями по столу:

– Три фунта за карандаш?!

Он повторяет свой вопрос еще раз, хотя я и с первого вполне расслышал.

– В мои дни на эти деньги можно было купить упаковку карандашей, фломастеры, точилку и большой ластик, да и еще осталось бы на мороженое.

Может, в его дни на эти деньги и можно было купить все эти штуки и «мерседес» в придачу, да и еще осталось бы на моторную лодку. Когда я сообщаю ему это, папа фыркает и говорит, что у него есть три фунта в кошельке, а вообще с него хватит моей дерзости. Кошелек в кармане джинсов, они у него в комнате.

Если быть точным, то в кармане джинсов, которые лежат на полу в его комнате. Я собираюсь наклониться и взять кошелек, как вдруг замечаю фоторамку, которую мы купили в торговом центре. Папа вставил в нее мамину фотографию, и теперь рамка стоит у него на тумбочке. Мои пальцы тянутся к рамке, и я беру ее; внутри меня кто-то будто дергает за сердечные струны. Я сажусь на кровать по-турецки и смотрю на фотографию. Мама стоит на берегу океана. Она так близко, что кажется, протяни руку – и дотронешься. Я пытаюсь, но пальцы касаются стекла.

– Больше всего на свете я бы хотел, чтобы ты была сейчас с нами, мама.

Я ощущаю себя очень глупо, разговаривая сам с собой. Приглядевшись получше, я замечаю: в руках у мамы стеклянная бутылка. Готов поклясться, она нашла ее на пляже. Я представляю, как мама пускает ее по морским волнам. Внутри записка, в которой говорится вот что:

«Мой дорогой сын, я люблю тебя, и хотя мне пришлось уйти, тебе не надо грустить. И тебе не обязательно прощаться…»

– Нет, мам, обязательно, – шепчу я, водя пальцами по очертаниям бутылки на фотографии. В прошлом году мистер Киплинг, учитель из старой школы, предложил нам написать бутылочное послание человеку, которым мы восхищаемся. Я написал Александру Флемингу. Это такой шотландский биолог, фармаколог и ботаник, который внезапно открыл пенициллин и тем самым положил начало антибиотикотерапии. В своем письме я написал, что очень благодарен ему: когда у меня была ангина, антибиотики мне очень помогли. Без него у меня бы горло болело, как в аду. Мои одноклассники писали своим мамам, и мне было грустно слушать их. Мне казалось, будто я забыл про маму. За своего Александра Флеминга я получил золотую звезду, но она была мне не нужна.

Никто меня не видит, и я подношу фото к губам. Я целую стекло и представляю, будто это мамина щека. Я осторожно ставлю рамку обратно на тумбочку и протягиваю руку к кошельку. Я открываю его в поисках трех фунтов. Честно говоря, я в глубине души ожидаю, как на меня из недр кошелька вылетит стая моли: в последнее время папа вечно говорит, что мы не можем позволить себе большие траты. Из кошелька выпадают лотерейный билет и несколько бумажек. Это всего лишь чеки, но я все равно осматриваю каждый из них. Я все еще не перестал быть агентом.

В левом отсеке кошелька папа всегда хранил фотографию, где были изображены он сам, я, Билли и Перл. Но теперь он аккуратно вырезал Перл. Это выглядит неправильно, словно она никогда не была частью нашей жизни. Еще один листок выпархивает из бумажника; я подбираю его и читаю. Там написано женское имя и номер телефона. Камий. Мы не знаем никого с этим именем.

Камий… звучит еще выпендрежнее, чем фондю.

Услышать такое имя даже интереснее, чем узнать, что слово «мускул» происходит от латинского «маленькая мышь». Римляне думали, что именно так выглядят мышцы.

Кто такая Камий?

Я забираюсь в школьный автобус и думаю вот о чем. У Перл теперь есть Голый Мужик, и, похоже, у папы есть Камий. Самое худшее в этом то, что нам с Билли ничего не сказали. Похоже, если ты не взрослый, тебе лучше вообще ничего не рассказывать. Но они должны, обязаны были рассказать! Быть маленьким еще не значит быть глупым, и мне кажется, мы способны вынести правду. Ложь все равно ранит больнее.

Утром, когда я вернулся доедать завтрак, я пытался расспросить папу про Камий, но никак не мог решиться и все говорил «камень», и папа подумал, что у меня пробудился интерес к минералогии. Когда я довольно резко сказал, что нет, не пробудился, папа заметил, что у меня, наверно, лежит булыжник на сердце. Это же даже не смешно! Хотя Билли так смеялся, что чуть не оказался в желтой лужице собственного производства.

– Бекет Рэмзи, соизвольте занять сиденье, – говорит мистер Бигл. – У нас не то чтобы уйма времени.

Пересчитав учеников по головам, мистер Бигл садится на переднее сиденье рядом с миссис Диксон, мамой Мими. Я слышу, как Мими говорит Асебен, что ее мама предложила прийти помочь нам. Миссис Диксон выглядит как фотомодель; когда она заговаривает с мистером Биглом, он хохочет, как гиена над сборником анекдотов. Небольшой снаряд слюны падает миссис Диксон на плечо, от чего она приходит в полный ужас. Впрочем, после этого знака мистер Бигл довольно скоро затыкается и дает сигнал Сэму Свиссу – это наш школьный сторож и по совместительству водитель, – чтобы тот отправлялся.

Все хлопают в ладоши. Сейчас девять тридцать утра, и мы в пути. В девять тридцать две становится понятно, что мы движемся со скоростью черепахи. Сэм Свисс бормочет себе под нос, что скоростной лимит здесь тридцать километров в час, да и то сказать: где тридцать, там и тридцать один, а это уже нарушение закона, а закон нарушать в присутствии детей нельзя. Я бы сказал ему, что Бабуля Ибица плевать хотела на превышение скорости: однажды она обнаружила, что в ее любимом магазине одежды началась распродажа, пристегнула меня к креслу, и мы помчались со скоростью ракеты.

Через полчаса мы добрались до садоводства «Эдемский сад», и у автобуса нас приветствует человек с козлиной бородкой:

– Я думал, что вы приедете гораздо раньше. Откуда вы добирались, из Арктики?

Миссис Диксон смотрит на него, будто он грязь на подошве ее башмака, и он тут же расплывается в улыбке:

– Добро пожаловать в «Эдемский сад», где вы обретете цветочный рай!

Он шмыгает носом (я про себя ставлю диагноз: сенная лихорадка) и отводит нас в секцию с кучей маленьких деревцев в горшках и крошечных кадок в форме сердца всех оттенков радуги с цветами. Козлобородый просит нас оглядеться по сторонам. Я оглядываюсь по сторонам. Это занимает у меня полминуты. Половина класса поступает так же. Ребята уже смылись с экскурсии в магазин сувениров покупать карандаши.

– А ну все кыш из магазина! – кричит мистер Бигл. Лицо его покрылось пятнами, как мраморная говядина. – Сначала растения, потом карандаши, ну разве что вы уже стоите в очереди, тогда платите, что делать!

Я стою уже у самой кассы и поэтому поспешно покупаю карандаш с эмблемой садоводства, и у меня еще остается на маленький блокнот с изображением лягушачьей икры на обложке; она похожа на десерт из тапиоки, который когда-то приготовила мне Бабуля Ибица. Я отказался его есть, потому что головастики не входят в мой рацион. Мистер Бигл волочит нас из магазина и снова ставит перед Козлобородым. Тот жестом показывает нам на несколько растений, которые называет однолетниками. Донте Моффат говорит:

– Я думал, что так называются календари, которые никто не хочет получить на Новый год.

– Они живут быстро и умирают молодыми, – под нос себе бормочет Кастет.

Я бросаю на него взгляд, и он стремительно отводит глаза. Что с ним не так?

– Я хочу, чтобы в плане моего сада были бабочки, – возглашает Асебен, заворачивая рукав и показывая мне рисунок бабочки на своей руке.

– Бабочки такие скучные, – закатывает глаза Мими.

Она расправляет школьный пиджак. Миссис Диксон с улыбкой смотрит на нее, и Мими отвечает ей такой же улыбкой, слегка шевеля пальцами в знак приветствия.

Козлобородый хочет, чтобы мы помолчали; он прозрачно намекает на это, сообщая, что очень благодарен за наш интерес к растениям. Он говорит, что позже мы выберем некоторые из них и нам нужно знать, какая земля необходима каким цветам. Внезапно Кастет разражается речью о кислотных и щелочных почвах. Козлобородый кивает с одобрением. Я толкаю Кастета локтем в бок и спрашиваю, где он понабрался всего этого о кислоте и щелочи, и лицо парня мрачнеет быстрее, чем падает на землю подброшенный мяч.

– Хватит говорить о моем папе, – шипит он, прожигая меня злобным взглядом. – Я же сказал, что его нет с нами.

Но я же вообще ни слова не сказал про его папу.

Мистера Бигла явно достала наша болтовня; он говорит, чтобы мы дали отдохнуть челюстям, слишком уж они заняты разговорами. Лучше будет, если мы пойдем и напишем несколько заметок о том, какое растение кому понравилось. Кто знает, если кому-то придет в голову блестящая идея, может, он и выиграет. Миссис Диксон срывается с места, как гончая. Можно подумать, что это она будет составлять план сада. Кастет спешно бросается следом, он осматривает листья растений и составляет целый список. Козлобородый явно впечатлен, он продолжает радостно кивать. Чтобы не отставать от коллектива, я тоже начинаю смотреть на листья и писать в блокнот. Впрочем, к кактусам я зря подошел так близко.

– Ааа, понятненько. Заметки пишем? – говорит Мими, наклоняясь надо мной; ее коса свешивается мне на плечо.

Я дергаюсь, чтобы высвободиться, и закрываю ладонью блокнот: не хочу, чтобы она у меня списывала. Мими говорит, что ей наплевать, что я там пишу.

– А ты маму спросил про ту историю? Потому что ты сказал, что моя кузина что-то напутала. А мне кажется, это твоя мама напутала.

Глаза ее блестят злорадным огоньком.

– Это была не моя мама, – бормочу я. – Это папина подружка, Перл.

– Странно, – говорит Мими, явно в восторге от того, что теперь будет о чем посплетничать.

– А ну-ка тишина! Подойдите поближе, – говорит мистер Бигл, прерывая нашу с Мими ссору. – Мы тут собрались по поводу особого проекта, и он потребует от вас стопроцентного внимания и всех ваших усилий. Это не повод прогулять уроки и поболтать. Это будет лучший из проектов, в которых когда-либо участвовала наша школа.

– Лучше, чем тот, о римлянах? – кричит Донте Моффат.

– Ну ладно, сад, возможно, и не может соперничать с римлянами, но это все равно важно. Мы многое узнаем.

Донте Моффат раскрывает рот, но мистер Бигл его опережает:

– Нет, мы узнаем не больше, чем из проекта о римлянах. Ты не мог бы на минуту забыть о римлянах? Это нечто совсем другое. Что за идеи можно почерпнуть здесь, в садоводстве? И что вы можете вложить в дизайн нашего сада?

– Я могу вложить червей, – предлагает Донте Моффат.

– Никто не будет вкладывать червей, – отвечает мистер Бигл. – Они сами вложатся.

– Ну ладно, тогда шоколадку, – продолжает Донте Моффат. – Мама говорит, сады нужны для того, чтобы сидеть в них с чашечкой чая и шоколадкой. Поэтому если нужно что-то принести, то я выбираю вот это.

– Нам нужно как-то отвлечься от римлян и шоколадок, – вздыхает мистер Бигл. – Дело касается живых растений, помните?

Он продолжает говорить, и все это время Кастет что-то чиркает в своем блокноте. Я заглядываю ему через плечо: он нарисовал деревце, все в яблоках, и рядом написал большими, словно надутыми, буквами: «ПАПА».

Не в силах сдержаться, я спрашиваю:

– Ты сказал, что папы с вами нет. Он ушел в лучшее место?

Я помню, как Бабуля Ибица постоянно говорила, что мама ушла в лучшее место, когда на самом деле она имела в виду, что мама умерла. Однажды, когда я был маленький, я заявил, что хочу пойти в лучшее место, к маме, а Бабуля Ибица сказала, что я не могу. Я был в ярости. Почему они не хотят, чтобы я пошел в лучшее место?

Кастет злобно смотрит на меня, сжав челюсти, и говорит, что его папа не отправился в лучшее место. Папа его отправился в самое худшее место на свете, и если я сейчас издеваюсь, то он угостит меня кастетным бутербродом.

Я говорю спасибо, но я не хочу кастетный бутерброд: у меня в сумке уже лежит бутерброд с рыбным паштетом. Я иду разглядывать цветы и понимаю, что сказал что-то очень глупое. Только что же именно?