Текст книги "Пока еще здесь"

– Допивай, – велел Боб.

Она допила. Что-то в нем было такое, что заставляло повиноваться. У него были голубые глаза. Очень маленькие. Очень яркие. Чуть покрасневшие. Он стоял слишком близко. Она чувствовала жар, исходящий от его тела сквозь дорогую рубашку. Она отступила назад, но уперлась в стол.

– Ты такая изысканная женщина, Вика. Такая изысканная. Такая необычная. Ты очень особенная, Вика. Ты ведь это знаешь?

Вика поплыла. Никто никогда не называл ее изысканной. Никто в ней этого не видел. Какого черта в ней этого не видели? А ведь она была изысканной!

Боб подошел еще ближе. Еще шаг, и он впечатал бы Вику в стол.

В нос ударил острый запах мяса. Непонятно, исходил он из су-вида или от Боба.

Она едва не отключилась, когда вдруг донеслись голоса из гостиной. Видно, Сергей с Региной вернулись с террасы.

– Оссо-буко, – сказала она. – Что будем делать с оссо-буко, Боб?

Он хихикнул.

– Не волнуйся, – сказал он, резко отступив. – Я им займусь.

Вика бросилась в гостевой туалет. Он был крошечный и темный, совсем не такой, как ванная при спальне. Ощущения от запаха Боба, его жара, его желания были так сильны, что она с трудом смогла пописать. Так странно, сколько раз они уже виделись, а он ее как будто и не замечал никогда. Ну что же, теперь, по крайней мере, точно заметил. Хочет завести с ней роман? Наверняка! Она вгляделась в отражение в зеркале. У нее упругое тело с формами (“с формами” ведь не значит толстая? Она не толстая), полные губы, кошачий разрез глаз. Вика сдула с лица прядь рыжеватых волос, любуясь линией лба. Веки чуть тяжеловаты, но это придает взгляду чувственности – она прочла об этом в “Космо”. Конечно, Боб должен в нее влюбиться! Они бы встречались в шикарных отелях, где есть халаты, тапочки и маленькие подушки на кроватях. Они бы ужинали в лучших ресторанах, где подают масло на серебряных блюдечках. Она наконец попробует фуа-гра и шоколадное суфле, а может, даже отведает блюда от японского шефа. Боб купит ей ту комбинацию La Perla, которую она заприметила в витрине на Вест-Бродвее. А потом он бросит Регину и женится на ней. Она заслуживает кого-то вроде Боба куда больше, чем Регина! И точно так же может притворяться культурной. Может придумать себе деда, который сгинул при Сталине, и бабку, встречавшуюся со Стравинским или Баланчиным. Все равно Боб уже устал от Регины. А кто бы не устал? А попросить оплатить ее учебу – это уже слишком? Да вовсе нет! Но как быть с Эриком? О, с ним все будет в порядке. Боб будет оплачивать ему частную школу и возить в Альпы кататься на лыжах. Обычно они катались в Поконосе, и Эрик всегда жаловался, что на спусках лед и куча народу. Альпы ему понравятся куда больше. А потом будет теннисный лагерь летом. В каком-нибудь красивом месте, а не то убожество в Катскиллз, где дети целыми днями дуются в видеоигры в занюханном клубе. Да, а что же Сергей? Она представила, как он сидит один-одинешенек в их затхлом подвале, заваленном старыми игрушками Эрика и всякой ненужной хозяйственной ерундой. Сидит в темноте, в своем любимом кресле, лицо мокрое от слез, плечи трясутся. Ее обожгло волной нежности к нему. Вика вымыла руки, сбрызнула водой шею и вышла из туалета.

На улице стемнело, и гостиную мягко заливал свет от торшера. Вадик так и не вернулся, а Боб, вероятно, все еще возился с оссо-буко. Сергей с Региной были в комнате одни. Они доставали из буфета тарелки и расставляли их на журнальном столике. Болтали. От этой уютной сцены Вику замутило, и она предпочла ретироваться обратно в туалет.

При свете Вадиковой лампы Регина и впрямь немного походила на Джулию Робертс. Не считая пальцев на ногах, конечно. Но с другой стороны, как знать, что там за пальцы у Джулии Робертс.

– Я тоже люблю “Фрейзера”, – говорил Сергей. – Он добрый потому что. Добрый сериал о добрых людях. Иногда это то, чего не хватает. Немного доброты.

– Да, я понимаю, о чем ты. Он утешительный.

Вика промокнула рукавом лоб.

– Пардон! – сказал Боб, пролезая к столу с большим блюдом. – Вот и оссо-буко. А хозяин-то наш где?

И тут из ванной появился Вадик со своим айпадом.

Они ужинали, стараясь удержать на коленях тяжелые тарелки. Вика, Регина и Сергей сидели на диване, а Вадик с Бобом напротив, на больших кожаных пуфах. Места для бокалов на столике не было, поэтому их ставили на пол, у ног.

Вадик настоял, что Седжян должна присоединиться к их ужину, поэтому водрузил айпад в центре столика, рядом с блюдом с оссо-буко.

– Разве в Нью-Йорке сейчас не безумно жарко? – спросила Седжян.

– Безумно, – поспешил подтвердить Сергей.

– А вы еще и жареное мясо едите?

– Кондей рубит на полную, – сообщил Вадик.

Когда они закончили, Вадик собрал тарелки и принес большую миску салата.

– Кейл и персики, – объявил он.

Вике салат показался отвратительным. Кейл такой жесткий, как будто жуешь рукав кожаной куртки, а персики перезрелые и склизкие. И вообще, что за мода – подавать салат после мяса?! Она то и дело поглядывала на Боба, но он вел себя так, словно и думать позабыл об их встрече. Ну что ж, черт с тобой, Боб. Его лицо стало ровно-розовым, похоже, что выпито достаточно, чтобы переходить к презентации. Вика метнула взгляд на Сергея, но он явно целиком сосредоточился на выковыривании кейла из зубов.

– А где Седжян? – поинтересовался Боб. – Не вижу ее.

Он постучал по экрану и принялся выкликать ее, как будто она пряталась.

– Седжян? – позвал Вадик.

Седжян вздохнула с явным раздражением и сообщила, что идет в библиотеку.

– Сейчас десять часов! – запротестовал Вадик.

– Здесь семь, – ответила Седжян, – и мне, ребят, немного поднадоело смотреть, как вы едите.

– Седжян! – сказал Вадик, но экран погас.

Вадик положил айпад обратно на стол. Он был заметно расстроен.

– Мне нравится твоя квартира! – попыталась сменить тему Регина. – Она немного странная, но, может, как раз потому так тебе и подходит.

Боб согласно закивал и залпом выпил еще бокал. После следующего про презентацию можно забыть. Вика хотела ткнуть Сергея в плечо, но через Регину было не дотянуться.

– Все так, старик, – подтвердил Сергей, обращаясь к Вадику. – Здесь и вправду круто. Она не супербольшая, но тут хорошо дышится. А вот задыхаешься-то как раз на окраинах.

Вадик сидел, вперившись в свой бокал, и потом со вздохом произнес:

– А вы в курсе, что я хотел покончить с собой, когда жил в Джерси?

Только не про велосипед, подумала Вика. Она уже слышала эту историю раза три, если не четыре. И Сергей. И Регина. Но они все внимательно смотрели на Вадика. Даже Боб.

– Да, вот так-то. Хотел покончить с собой. Восемь лет назад, когда только приехал сюда. Сначала жил в Картерете, потом в Эвенеле. В Эвенеле имелся дайнер “У мамочки”. В Картерете – вид на стейтен-айлендовскую свалку. В Эвенеле я снимал трехкомнатную квартиру. Только приехал из Стамбула, там у меня было три комнаты, и я считал, это то, что надо. Но в Стамбуле была мебель, а тут – три огромные, совершенно пустые комнаты. В большой спальне я поставил кровать. В гостиной – телевизор и велотренажер, а на вторую спальню ничего не осталось. Пустота пугала меня. Я старался избегать этой комнаты, но то и дело в нее забредал. И решил перенести туда велотренажер. Он казался совсем маленьким в этой гулкой пустоте. Я сел на него и принялся крутить педали. Крутил и крутил, а потом вдруг поймал свое отражение в окне. Я верхом на этом велосипеде, кручу педали в огромной белой коробке. Выглядел в точности, как лабораторная крыса, которую пристегнули к какому-то прибору. Я слез с тренажера, пошел в ванную и взял банку с тазепамом. Я не знал, сколько таблеток нужно, чтобы покончить с собой. Десять? Двадцать? Тридцать для верности? Открутил крышку, а там – три. Всего три. Помню, думал, как же это все жалко выглядит. Ну, выпил те три и пошел спать. Проспал четырнадцать часов. Встал, собрал вещи – чемодан, компьютер, две коробки книг – и сбежал в город.

Регина принялась, как всегда в конце этой истории, то ли всхлипывать, то ли подхихикивать.

– Что такое тазепам? – спросил Боб.

– Российский транквилизатор, – пояснил Сергей.

– А здесь его можно купить?

– Не знаю. Это вроде ксанакса, только убойнее.

– И сколько нужно, чтобы отправиться на тот свет? – поинтересовался Боб.

– Так и не знаю, – ответил Вадик. – Было бы, что ли, приложение, которое помогает совершить самоубийство. Ну, чтобы находило самый простой и удобный способ.

– “Братан-самоубийца”? – предложил Сергей, и все засмеялись.

Ну вот же, вот он – идеальный момент ввернуть про свою идею! Так думала Вика. Но Сергей был Сергеем, и он не догонял.

Вика все же дотянулась до него за спиной у Регины и ткнула вилкой. Он не шелохнулся. Она ткнула сильнее. Он бросил на нее суровый взгляд. Она отлично знала, что он думает: что она бессердечная стерва, которая готова протащить их идею сразу после рассказа о самоубийстве. Но ей было плевать, что он думает.

– Боб, – начала она.

Боб поднял на нее глаза. Они сровнялись цветом с лицом. Красные. Какая там встреча на кухне, казалось, он с трудом понимал, кто перед ним. Оставалось надеяться, что он пока еще соображает.

– Боб!

– Да?

– По поводу смерти…

– Да?

– У Сергея есть отличная идея для приложения.

Все уставились на нее, как будто она допилась до чертей. Она была навеселе, но ей было плевать. И на легкость и непринужденность тоже плевать. Она просто сейчас с ходу выложит их идею. Выложит прямиком Бобу.

– Такое новое приложение, Боб. Оно позволит побороть смерть.

Боб наморщился, честно пытаясь понять.

– Побороть смерть? – переспросил он.

Сергей прочистил горло. Все повернулись к нему.

– Ну, не то чтобы побороть, конечно, но оно позволит сохранить твое онлайн-присутствие после смерти, – объяснил Сергей. – Остаться бессмертным в виртуальной реальности. Понимаете, на эту идею меня вдохновил русский философ девятнадцатого века Николай Федоров.

О нет, только не Федоров! – подумала Вика. Но оглядевшись, увидела, что Боб слушает с большим интересом.

– Главной идеей Федорова было воскрешение отцов. Он считал, что это долг каждого сына – воскресить своего отца.

– Хм, – заметил Боб. – У моего психотерапевта прямо противоположный взгляд. Похорони своего отца – вот его совет. Похорони своего отца, высвободи себя из-под его власти, иначе тебе никогда не обрести самостоятельность.

– Ну вот Федоров так не считал. Он полагал, что главная проблема современного человека в том, что он потерял связь с предками. Федоров полагал, что смертность преодолима и преодолеть ее необходимо, потому что она – корень всех зол. В том смысле, что к чему быть хорошим, если все равно умрешь? Федоров настаивал, что борьба со смертностью должна стать общим делом всех людей мира, независимо от их этнической и социальной принадлежности. Наука развивается столь быстрыми темпами, что скоро можно будет достичь бессмертия и воскресить мертвых. Федоров считал, что со временем мы научимся собирать и синтезировать молекулярные данные умерших. По сути, он предсказал клонирование.

Сергей говорил все увереннее. У него был такой выразительный голос – слегка скрипучий, но глубокий и властный. Вика и позабыла, до чего ей всегда нравился его голос. Даже его английский стал приличнее. У него по-прежнему был сильный акцент, но то был акцент уверенного мужчины.

– Когда это все было? – спросил Боб.

– В конце девятнадцатого века.

– Поразительно.

– Но Федоров полагал, что одного генетического или физического воссоздания человека недостаточно. Необходимо еще вернуть воскрешенному его прежнюю личность. Федоров прорабатывал теорию “лучистых образов”, которые будут заключать в себе индивидуальности людей, но не мог еще четко сформулировать, как сохранять и извлекать эти образы.

– “Лучистые образы”? – переспросил Боб.

– Думаю, он имел в виду душу, – сказал Вадик.

– Да, душу, – подтвердил Сергей. – Душу, которая по определению считается бессмертной, но на самом деле таковой не является. Потому что, куда она, собственно, девается, когда мы умираем?

– Вот именно, – согласился Боб.

Вика заметила, что глаза у него стекленеют и он оглядывается в поисках бутылки. Она вперилась в Сергея, мысленно призывая: “Заканчивай с Федоровым!” Он на нее не смотрел.

– В этом была загвоздка у Федорова. Как можно заниматься сохранением чего-то, если не знаешь, как это что-то найти?

– Вот именно, – снова произнес Боб.

– Но теперь-то мы знаем, где это найти.

– Знаем?

– Да. В нашем присутствии в интернете. В нашем мейле, твиттере, фейсбуке, инстаграме – где угодно. Именно там сегодня люди делятся своими самыми потаенными чувствами и мыслями обо всем, что находят забавным, ярким или просто любопытным. В наше время суть человека представлена именно в онлайне.

– Вот именно! – сказал Боб.

Похоже, слова про присутствие в онлайне слегка привели его в чувство.

– И вот тут в дело вступает мое приложение.

Сергей в общих чертах изложил суть “Виртуальной могилы”.

– Я придумал лингвистический алгоритм, который позволяет сохранять и воссоздавать виртуальный голос умершего человека на основе всех текстов, которые были написаны им в интернете. Не так сложно прогнать весь поток чьей-то речи через программу и вычленить характерные семантические и синтаксические шаблоны, а заодно и поведенческие – их определяет характер личности, какой она предстает в онлайн-пространстве. Представьте, что умирает ваш любимый человек. Вы сможете подключить “Виртуальную могилу” к его профилям в сети, включить приложение и воссоздать его голос. И сможете задавать ему вопросы. Разумеется, ответы не будут конструктивными – это не спиритический сеанс. Но нам и не нужен конструктивный совет от умерших. Важен сам контакт, иллюзия, что они по-прежнему где-то существуют, присматривают за нами, пусть всего лишь виртуально.

Слова, которые за последние недели Вика слышала уже столько раз, сегодня зазвучали иначе. Поэтичнее, значительнее.

Она представила, как Эрик пытается вот так выйти на связь с ней или Сергеем и почувствовала ком в горле. Ей с трудом удалось сдержать слезы. Казалось, даже Вадик тронут. И только Регина тихонько давилась от смеха. Вот же сука, подумала Вика.

Из-под столика донесся громкий всхлип.

– Седжян! – сказал Вадик. – Я думал, ты ушла.

Айпад так давно погас, что Вика напрочь о ней позабыла.

– Седжян! – позвал Вадик и постучал по экрану.

Из тьмы появилось светящееся пиксельное изображение Седжян. Ее глаза были влажными, как будто она вот-вот расплачется.

– Это прекрасно, ребята. Это прекрасное, прекрасное приложение, – сказала Седжян.

И только по лицу Боба невозможно было понять, что он думает. Он сидел, оцепенело уставясь на Сергея. Потом встал, подошел к нему и хлопнул по плечу.

– Мне нравится ход твоих мыслей, старина! Нравится. Нравится. Нравится. Меня тошнит, что весь этот бизнес в руках малолеток. Что они знают о жизни? Какое им дело до смерти? Что они вообще могут создать, когда ничего они не знают и дела им нет? Логично, что им только тупые игрушки под силу придумывать.

Боб шлепнулся обратно на пуф, послушно принявший его форму.

– Ох, до чего мне это нравится… – снова простонал он.

Вика откинулась назад и прикрыла глаза. Дело сделано. Боб на крючке. Она слышала, как сердце колотится в пьяном возбуждении. Перед ней проплывали и множились картины их блестящего-преблестящего будущего: японские шефы и пятизвездные курорты в итальянских Альпах, шикарные пляжи на Карибах и собственный лофт в Трайбеке, а потом, наконец, и первоклассная магистратура, и ее вновь обретенное счастье, и головокружительный секс с прекрасным, талантливым, несравненным Сергеем.

– Одно только меня беспокоит, – произнес Боб.

Вика открыла глаза и уставилась на него. Он явно протрезвел, взгляд стал острым, даже жестким.

– Мне нравится твоя идея, старина, – сказал Боб. – Да, черт подери, очень нравится! Но она не сработает. По крайней мере не на американском рынке. Понимаешь, американцы к смерти подходят, либо упирая на свою христианскую веру, либо просто ее игнорируют. Мы не любим думать о смерти. Мы предпочитаем более духоподъемные вещи, вроде увеличения срока жизни или ее улучшения. Такие дела. Прости, старина. – Он вздохнул и вытащил из-под стола новую бутылку.

– Вадик, скажи своему другу, чтобы он не расстраивался, – попросила Седжян из тьмы айпада.

– Ничего, жить будет, – сказал Вадик.

То есть как? Боб что, имеет в виду, что на этом все? – опешила Вика. Все? Вот так запросто? Нет, не может быть!

– Нет! – вскричала она. – Наше приложение не про смерть! Оно о бессмертии, а не о смерти. О бессмертии. Сергей, скажи Бобу про бессмертие. Бессмертие духоподъемно. Сергей, скажи это Бобу! Скажи Бобу! Скажи ему!

Она топнула ногой и опрокинула Регинин бокал. Вино растеклось по свеженатертому полу. Все побросали на лужу свои салфетки, а Вадик притоптывал по ним, словно пытался затушить пожар. Все как будто старались не смотреть на Вику. Особенно Сергей.

– Сергей! – окликнула она.

– Знаете, какое приложение было бы круто сделать? – сказал он, ни на кого особенно не глядя. – Такое, чтобы нажать кнопку и отключить звук у кого-то. Как у телевизора, только с человеком. Представьте – званый ужин, все беседуют, но есть там одна на всех персона, про которую вы только и мечтаете, чтобы она заткнулась. И вы наводите устройство на эту персону – можно незаметно, под столом – и убираете звук. Все остальные прекрасно ее слышат, и вы остальных слышите, а ее – нет. Разве не мечта?

Все рассмеялись. Но не одновременно. Вадик первым начал подхихикивать. Следом вступил Боб со своим свистящим гоготом. Потом присоединилась Регина, но с ней никогда до конца непонятно, смеется она или плачет. А вот Седжян точно смеялась, и ее хохот был самым довольным.

– Простите, – все повторяла она, – но это очень смешно. Дико смешно. Хочу такое приложение.

Вику взбесил их смех, он был ей противен, но она не сразу поняла, что все смотрят на нее и смеются над ней.

Она отвернулась, перешагнула через груду салфеток и направилась в спальню.

– Нет-нет, не надо, – услышал она голос Сергея. – С ней все будет в порядке. Ей просто надо побыть пару минут одной.

А надо ли? – задумалась она, выходя на террасу. – Надо ли мне побыть одной?

На улице заметно посвежело. Вика старалась не расплескать остатки опьянения, чтобы согреться и не грустить. Она чувствовала себя потерянной. Да и все они – напрочь потерянные. Почему никто для них приложения не придумал? Чтобы помогать найти свою дорогу в жизни? Ей плевать на бессмертие. К черту бессмертие! Ей важна только эта жалкая скоротечная жизнь, которая им отпущена. Почему никто не придумал приложения, чтобы сделать ее хоть как-то легче?

Вика обвела взглядом крыши домов. На всех имелись спутанные провода, на некоторых торчали водяные бочки на кривых ногах. На каких-то теснились трубы, одновременно клонясь в стороны друг от друга, как люди в несчастливых семьях. Ну точь-в-точь несчастливые семьи! И глядя на эти трубы, Вика расплакалась.

Глава 2
Привет, любовь!

До Седжян была Рэйчел II, а до Рэйчел II была разумная София, а до разумной Софии была Кэтрин Дженкинс, а до Кэтрин Дженкинс была Таня. Со всеми ними Вадик познакомился через “Привет, любовь!”.

На фотографию профиля Таня поставила портрет Саги Норен, шведского детектива с синдромом Аспергера из датского сериала “Мост”. Вадику не слишком нравилась Таня, но ему нравился “Мост” и его странноватая героиня, так что всякий раз, как они встречались с Таней, он представлял, что на самом деле встречается с Сагой Норен.

Милли, Фоска, Тереза, безумная София. С ними он познакомился на другом сайте знакомств “Твоя пара”, потому что гораздо более продвинутого “Привет, любовь!” тогда еще не было. В “Твоей паре” было крайне сложно определить градус безумия человека по его профилю. Безумная София оказалась кукольным мастером. Она делала жутких махоньких куколок с ресницами, ногтями и шелковистыми волосами на лобке. Кому вообще могли прийти в голову трехдюймовые куклы с волосами на лобке? “Потрогай их, Вадик, – требовала она. – Погладь их. Чувствуешь, какие они мягкие?”

Или взять, к примеру, диджея Тому, с которой Вадик тоже познакомился через “Твою пару”. Диджей Тома сообщила, что была владелицей самой крупной пиар-фирмы во всей Западной Сибири, но ей пришлось бежать из России из-за политических преследований. Когда Вадик начал с ней встречаться, она днем работала уборщицей, а ночами диджеила в клубе в Ист-Виллидже. В свободное время пыталась организовать бизнес по продаже снадобий по старинным сибирским рецептам. За те четыре месяца, что Тома прожила у Вадика в Бронксе, она умудрилась весь холодильник забить разнообразными склянками со своими зельями. На этикетках значилось: божественное вдохновение, благодать, любовь, здоровое сердце, проблемы с желудком и уйма денег. Сергея больше всего интересовали последние два. Он все выспрашивал у Вадика, действуют ли они. “Вроде бы да, – отвечал Вадик, – вроде бы да”. Однажды, пока Вадик был на работе, Тома спустила большую часть снадобий в туалет, собрала свои вещи (а заодно и некоторые Вадика) и свалила. Оставила записку, что едет в Перу проверить, вправду ли сан-педро так уж отличается от ЛСД. Купила тур, включавший неделю дегустаций сан-педро в доме настоящего шамана. С тех пор как в воду канула. Прошел слух, что умерла от передозировки. Но был и другой – что стала менеджером того самого шамана и помогла ему значительно расширить клиентскую базу.

Была еще Барбара, мастер нетрадиционного массажа. До Барбары (а точнее, во время) была Эбби. Потом Барбара узнала об Эбби, а Эбби – о Барбаре, и Вадик снова остался один.

Кто еще? Джесси, его менеджер по персоналу. Дана, женщина, сидевшая за соседней перегородкой в “Морган Стэнли”, – после нее он зарекся заводить романы на работе. Вика. Да-да, его бывшая девушка, а нынче – жена его лучшего друга, Вика. Был один-единственный эпизод, о котором он очень старался позабыть. Ничего серьезного не произошло, в самый последний момент он смог остановиться, но все равно еще долгие месяцы его крючило от стыда. Он чувствовал себя страшно виноватым перед Сергеем и надеялся только, что тот никогда не узнает, но одновременно испытывал бешеное раздражение, потому что встреча с Викой снова погрузила его в российское прошлое. Он приехал сюда за новой жизнью, а не ворошить прошлые любови.

До Вики была Сью, официантка из дайнера “У мамочки” в Эвенеле, в Нью-Джерси. До Сью – Энджи, другая официантка оттуда же.

У Сью была выцветшая татуировка котенка на плече. Про Энджи Вадик вообще ничего не мог вспомнить.

– Меня это все достало, – признался он Регине после расставания с Эбби. По скайпу, потому что Регина тогда еще была в России.

– Ну еще бы, – ответила Регина. – Все эти свидания жутко выматывают. Знаешь, что меня больше всего выматывает?

– Что?

– Подогревать надежды. Мне для этого нужно неимоверно напрячься, как качку какому-нибудь.

Дружба Вадика с Региной началась довольно неловко, когда Вика бросила его ради Сергея, на тот момент – молодого человека Регины. Через несколько дней после разрыва Регина попросила его приехать и забрать вещи Сергея, которые остались у нее дома. Вадик подумал, может, он ей нравится. Его самого Регина не то чтобы привлекала – от нее как-то странно затхло пахло, неприятно, – но все же ему было любопытно. Однако когда он приехал, Регина пребывала в такой тоске и раздрае, что пытаться заняться с ней сексом показалось просто неприличным. Вместо этого они принялись разговаривать. Они и слова плохого не сказали о Вике или Сергее, это было бы пошло, но не удержались и обсудили Федорова, большое увлечение Сергея, признавшись друг дружке, до чего же их бесили его философские идеи. Мало-помалу они стали друг для друга главными конфидентами/психотерапевтами/советчиками в любовных делах. После отъезда Вадика из России они продолжали говорить по скайпу два-три раза в неделю.

– Меня уже пора связать. Не могу так дальше! – жаловался через экран Вадик.

– Просто выбери какую-нибудь девушку и женись на ней, – призывала Регина. Она собиралась замуж за Боба и была преисполнена энтузиазма на тему женитьбы.

Вадик тогда встречался с Рэйчел II, она была социальным работником и училась на магистра. В юности Рэйчел II обожала лошадей. На письменном столе у нее стояла фотография любимой лошадки Билли.

Вадик и Рэйчел II расстались, когда она застукала, как он в разговоре с Региной вышучивал Билли. Сначала Вадик все отрицал. Он же говорил по-русски, с чего она взяла? Но разве он не держал фотографию Билли и не смеялся? – спрашивала Рэйчел. И разве та страшная русская на экране не гоготала в ответ? Пришлось признаться.

Самое печальное, что Регина как раз-таки считала, что Рэйчел II лучше всего подходила Вадику. Она была самой вменяемой из всех.

Вика была не согласна. Вика считала, что лучше всего подходила разумная София. Она говорила, очень хорошо, что София старше Вадика, значит, она будет более терпимой. Разумная София преподавала сравнительную литературу в Государственном университете Нью-Йорка в Нью-Пальтце. Она была членом клуба и могла плавать по дорожке в озере Минневаска, расположенном примерно в десяти милях от кампуса. Членство в клубе значилось в профиле на “Привет, любовь!” в числе шести вещей, без которых она не может жить. Она все время упрашивала Вадика получить карту.

– Там прямо посреди озера пущен трос, – рассказывал Вадик Сергею. – И они просто плавают вдоль него, туда-сюда, туда-сюда, как приговоренные.

Вадик и София расстались, потому что он был не готов видеть красоту в плавании по дорожке в естественном водоеме.

Для Сергея лучшим вариантом для Вадика была Седжян. Он поверить не мог, что такие девушки попадаются на сайте знакомств. Вадик встретился с Викой, Сергеем и Региной вскоре после новоселья, и поскольку провал с идеей Сергея был все еще слишком болезненной темой, они принялись обсуждать Седжян. Сергей сказал, что Седжян слишком красива для такой умной девушки. Вика сказала, что для начала это замечание страшно сексистское и к тому же она вовсе не считает Седжян красивой. Регина расхохоталась.

– Нет, она очень красивая, – сказал Сергей. – Проблема в том, что Вадику она не по зубам.

– Почему это не по зубам? – спросила Вика. – Он же очень неплохо зарабатывает.

– Верно, – согласился Сергей.

– Эй, ребят, – вставил Вадик. – Вообще-то я тоже тут сижу!

Но они продолжали спорить, не обращая на него внимания, как будто его мнение вообще ничего не значило.

– Думаю, я все еще влюблен в Рэйчел I, – сказал Вадик.

Регина перестала смеяться. И все отвели глаза, как будто он произнес что-то чудовищно непристойное.

Вадик встретил Рэйчел в самый первый свой день в Америке.

Он приехал в Нью-Йорк субботним утром в разгар зимы. Шел сильный снег. Вадик проснулся, когда самолет пошел на посадку, и сразу бросился поднимать шторку иллюминатора, надеясь ухватить знаменитую панораму Манхэттена. Но за окном была лишь белая муть. И все равно он почувствовал радостное возбуждение. Он не видел очертаний небоскребов, но чуял, что они там, прямо под самолетом, скрытые облаками. Он ощутил знакомый прилив волнения, волнения, не оставлявшего его с самого момента получения заветной визы H1-B, которая давала разрешение на работу в США на три года. Два года он проторчал в Стамбуле и уже ненавидел его. Там он отметил свое тридцатилетие, но начало нового десятка он встречал в новой стране. Он то и дело доставал паспорт и поглаживал страницу с визой, будто это живое существо.

Сквозь привычное шипение микрофона донеслось объявление. Бортпроводник сообщал, что из-за сильного снегопада они, вероятно, не смогут совершить посадку в аэропорту Нью-Йорка и самолет, вероятно, направится в Филадельфию. Нет, нет, нет! – взмолился про себя Вадик. Посадка в Филадельфии рушила все его планы. В понедельник он заступал на должность программиста в компании EarthlyFoods в Эвенеле, Нью-Джерси. И жить ему предстояло там же, в служебной квартире от компании. Сергей должен был встретить его в аэропорту и отвезти к ним с Викой домой, на Стейтен-Айленд, а потом, в воскресенье забросить в Эвенел. Но Вадик надеялся упросить Сергея отвезти его прямо в город, чтобы он мог всю субботу посвятить знакомству. Он в точности знал, что хотел делать.

Он хотел бродить по улицам наугад, просто следуя интуиции, куда бы она его ни повела. Он хотел бродить так часами, а потом найти какой-нибудь богемного вида бар и провести там остаток дня за бокалом красного и книгой, как настоящий нью-йоркский интеллектуал. На нем будет твидовый пиджак. Вадик надел его перед посадкой, не желая класть в чемодан, чтобы не помять. Он немало времени потратил, выбирая, что за книгу станет читать в баре. Что-то французское? “Тошноту” Сартра? “Кино” Жиля Делеза? Нет, это невыносимо претенциозно. Вадик же не собирался производить впечатление на других. Он хотел, чтобы в нем видели харизматичного интеллектуала в твиде, но куда важнее было видеть себя таковым самому.

Вадик снова глянул в иллюминатор. Казалось, они зависли в облаках. Он закрыл глаза и сконцентрировался на желании, чтобы они приземлились в Нью-Йорке. Он представлял, как жесткое туловище самолета разрезает плотную пелену облаков, попадая в ясное чистое пространство между небом и землей, а затем мощным и решительным движением спускается, пока шасси не коснутся посадочной полосы. Салон взорвался аплодисментами, и на долю секунды Вадику подумалось, что хлопают ему.

– Ты можешь отвезти меня в город? – спросил Вадик Сергея после приветственных объятий.

– В город? Сейчас? – В голосе Сергея звучало недоумение, как бы говорившее, что город ведь очень далеко.

– Ага, сейчас, – подтвердил Вадик.

– Но Вика ждет и столько еды наготовила. Она расстроится.

Ужас в глазах Сергея выдавал, чем обернется для него самого это Викино расстройство.

Поэтому они поехали на Стейтен-Айленд. По шоссе из аэропорта, потом длинный кусок Белт-Парквей, мимо серой студенистой массы океана, через скрытый туманом мост Верраццано, и наконец, по бесконечному бульвару Хайлен с его унылыми витринами. Все это время Сергей подпевал своему любимому альбому Леонарда Коэна.

Тогда, в университете, Сергей был звездой. Очень хорош собой – все говорили, что с его точеными строгими чертами лица он очень похож на французского актера; он был самым умным и способным (профессора нередко цитировали его на занятиях); играл на гитаре и пел, слабовато, но все же. Он мог заполучить любую девушку. Да он, черт побери, прямо из-под носа у Вадика увел Вику.

Так или иначе, Сергей и сейчас был красив. Только вот пение его страшно портило. То, как он морщил нос всякий раз, как выводил куплет. Как хмурил лоб всякий раз, как трудно давалось слово. Страдальческое выражение лица на особенно трепетных моментах. И само по себе его пение. Дело даже не в том, что Сергей фальшивил и пел со слащавым русским акцентом, хотя и это резало Вадику слух. Главной проблемой было, что голос Сергея, полностью перекрывавший баритон Коэна, был детским и жалобным.