Текст книги "Долгово"

Последние домишки остались позади, и она ступила ногами в высокую пожухлую траву: пыльная ухабистая дорога здесь круто обрывалась, сливаясь с травой. Вдалеке маячила долговская стена с ее охраной, а до нее тянулась нескончаемая эта травяная пустошь, ни кустика, ни деревца. Лиза своим детским умом понимала, что эта трава могла бы вместить в себя не только их мусор, но и соседский тоже весь без остатка. И здесь он лежал бы себе и лежал, никому не мешая. Да и крысы перебрались бы сюда вместе с ним, ушли бы от людского жилья.

Она оглянулась назад, прикидывая, как длинно придется ей ходить, если она начнет сама сюда таскать хлам из кучи. Дорога была приличная, хотя их дом и виднелся отсюда ее взору.

– Далеко, – вздохнула Лиза. – Как думаешь, справимся мы с тобой одни? Не знаешь… Вот и я не знаю.

Она стояла и смотрела, не зная, что делать, пока не пришла в ее голову мысль:

– А знаешь что, давай попробуем. Прямо сейчас и попробуем.

Лиза сообразила, что для успеха ее нелегкого предприятия надо перемещать мусор массово. Но для этого нужно было какое-то подручное средство, в которое можно было бы складывать отходы и возить. Очень бы пригодилась тележка, но, во-первых, Лиза была еще слишком мала, чтобы возить тачку, а, во-вторых, тачки у них попросту и не было. Так что этот вариант никак не мог быть применен в реализации ее плана. Оставалось найти какую-то емкость, которая могла бы вмещать в себя предметы со свалки и которую можно было тащить на веревке.

Девочка обошла свалку вдоль и поперек, но ничего подходящего, что можно было бы использовать в качестве этой емкости, не находилось. Зато на глаза ей попалась добротная коробка из прочного картона. Она вытащила ее на дорогу и поняла, что этот предмет ей пригодится. Она знала, где у матери во дворе хранится моток веревки. С помощью большого ржавого гвоздя Лиза проделала две дырки в стенке коробки и вставила туда веревку. Теперь осталось только наполнить коробку всяким хламом. Так она и сделала. Когда коробка была заполнена мусором, сверху она посадила своего кролика.

– Смотри, чтобы не развалилось, – сказала она ему и двинулась в путь.

Ада хватилась Лизы только после заката солнца, когда та не пришла ужинать. Так бывало, что девочка играла во дворе и мать была спокойна. Но сегодня, когда она вышла во двор и позвала дочь, никто не отозвался. И Ада забеспокоилась. Она вышла за калитку, но и здесь Лизы не было. Тогда она выскочила на дорогу, безумно озираясь с поисках дочки, ей мерещилось самое плохое.

Она бросилась к соседям напротив, забарабанила в дверь.

– Не видели вы мою дочку? – спросила она, когда дверь ей отворил хозяин-старик.

В ее голосе уже звучало отчаяние, она представляла, как будет бегать по всей околице, искать, расспрашивать, и все только будут разводить руками и качать головами. Холод потек по ее спине от этих мыслей. И этот старик, конечно же, будет первым, кто так ей ответит.

Но старик сказал другое:

– Девочку? – громко переспросил он. – Видел-видел, как же. Я ее видел в окно. Недавно.

– Куда она пошла? Не знаете, куда она пошла? – громко, чтобы услышал старик, спросила Ада.

– Она пошла куда-то туда, – он махнул рукой в сторону.

– Что? – не поняла Ада. – Вы ее давно видели?

– Да только что. Она все время ходит туда-сюда, туда-сюда. Берет мусор из кучи и куда-то его несет. Чудная такая малышка.

– Мусор? – озадаченно переспросила Ада, до которой, наконец, стало доходить, что ее маленькая упрямица решила все-таки сделать то, о чем она не раз заводила разговор.

Она вышла на дорогу и увидела чумазую Лизу с кроликом в руке и коробкой на веревке. Мать бросилась к дочери, подхватила ее на руки и расцеловала.

– Мам, ну ты что? – смутилась Лиза. – Я же не маленькая. Поставь меня.

Ада выпустила дочку и присела рядом на корточки.

– Я потеряла тебя. Куда ты делась? Где ты была?

– А ты не будешь меня ругать? – решила заручиться поддержкой девочка. – Не будешь? Скажи.

– Да я уже все знаю, что ты надумала, – засмеялась Ада.

– Знаешь? Откуда?

– Сосед видел тебя из окна.

– А-а-а. Ну ладно. Так что скажешь?

– Зачем тебе это, Лиза? Смотри, ты вся перепачкалась.

– Не знаю. Я хочу, чтобы было чисто.

– Как на картинке? – улыбнулась Ада.

Лиза кивнула.

– Не знаю, что тебе сказать, дочка. Тут целая гора мусора. Как ее уберешь?..

– Помаленьку.

Ада рассмеялась.

– Ну и куда же ты его носила? Мусор этот.

– В траву, – показала рукой Лиза. – Там в конце улицы. Он там никому не помешает.

– В такую даль, – покачала головой Ада. – А кролика-то зачем с собой таскаешь? Он только мешает тебе.

– Что ты, он помогает мне, – Лиза доверчиво заглянула матери в глаза: – Ну так ты не будешь меня ругать?

– Не буду. Ну идем кушать.

Они направились к дому и тут Ада обратила внимание на впадину в свалке. С самого края вместо нагромождения отходов зияла почва.

– Это все ты? – удивилась она.

Лиза гордо кивнула.

– Да ты утомилась, наверное? Столько перетаскать. Как ты смогла столько-то? Ты же еще маленькая.

– Нет, я уже большая, – с достоинством сказала Лиза.

Они ужинали и Ада украдкой наблюдала за дочкой. Она вдруг стала вести себя, как взрослая. За столом сидела спокойно, не вертелась, не разговаривала и думала о чем-то своем.

– Ты будешь продолжать? – спросила мать.

Лиза кивнула и испытывающе посмотрела на мать, думая, что она станет возражать.

– Знаешь, я тебе помогу, – добавила Ада.

– Будем вместе мусор убирать? – глазки Лизы загорелись радостью. – Правда? Ты тоже станешь таскать мусор?

– Ну я должна тебе помочь. Верно? Тебе ведь тяжело. Там его очень много. Ты не справишься одна.

– Да, там его целая гора.

– Не знаю только вот, что скажут соседи.

– А что они могут сказать? – поинтересовалась Лиза. – Они станут возражать?

– Нет, ну они не будут возражать. Разве это их дело. Но просто могут сказать, вот, мол, самые умные что ли или перед мэром выслуживаетесь, чтобы он вас похвалил, обратил на вас внимание.

– Да? Они так скажут?

– Не знаю. Могут сказать.

– А для тебя это важно? То, что они скажут.

Ада пожала плечами.

– В общем-то, нет. Но не хочется выделяться. Здесь никто так не делает. Понимаешь? И здесь не любят тех, кто не как все.

– Как это?

– Ну как тебе объяснить?.. Если у кого-то есть что-то, чего нет у других, то он уже не как все, он не со всеми, на него смотрят косо.

– А что это? Чего нет у других?

– Например, деньги. У всех их мало, а у некоторых они есть. И это уже плохо для всех остальных.

– Но хорошо для того, у кого они есть? Правда же? Вот, помнишь, нам мэр дал денег? Мы тоже были не как все. Да?

– Да, но об этом никто не знал. Вот если бы он стал нам давать деньги каждый день, то об этом бы все прознали и стали бы нас избегать, говорить о нас плохо.

– А-а, я поняла, – сказала Лиза. – Если мы уберем мусор, у нас будет чисто, будет расти травка. А этого нет у других и они станут на нас злиться.

– Да, правильно.

– Но они же могут такое устроить у себя. Чтобы чисто и травка росла. Для этого только нужно убрать мусор и все.

Ада рассмеялась и потрепала волосы на голове у дочки.

– Какая ты у меня умная.

– Так мы завтра пойдем, мама?

Ада кивнула и стала убирать посуду со стола. А Лиза отправилась чистить своего кролика, который порядком испачкался, пока они возили мусор в траву за околицу.

9.

Пока Алина прозябала в топком болоте серых будней, до начала своего второго романа с фермером Анджием, в доме ее было трудно дышать от зла и ненависти, проливаемой ею на своих домочадцев и, в особенности, на детей.

– А ну-ка замолчали! Быстро! Кому я сказала! – со злостью кричала, по обыкновению, Алина на своих троих детей.

Те ненадолго притихали, растаскивая каждый в свою сторону игрушки на полу. Впрочем, вынужденное молчание не могло быть долгим: после окрика матери их извечное недовольство друг другом выливалось сначала в ворчание, затем вновь переходило в яростные крики.

И тогда она налетала на них, как коршун, драла за волосы и расталкивала по углам. Поднимался невообразимый детский вой, смешанный с ее истеричными криками, ругательствами и проклятьями. Ненадолго наступала тишина, прерываемая сдерживаемым плачем и всхлипываниями. Потом всё начиналось заново. И так продолжалось весь день.

Алина тяготилась своими детьми, считала, не будь их, она могла бы еще попытаться устроить свою жизнь. В своих собственных глазах она видела себя достаточно привлекательной женщиной. У нее была хорошая фигура, которую не испортили ни роды, ни кормление детей грудью. К сожалению, Филипп не очень-то ценил достоинства своей жены, всегда находил к чему придраться: то посуда грязная, то еда плохая.

– Что ты приносишь, то ты и ешь. Не нравится еда, неси другие продукты.

– Другие! – взвился он. – Скажи спасибо, что еще это перепадает.

– Ну вот, так и не жалуйся на еду тогда, – отрезала она.

– Имею право! Ты сидишь дома и могла бы получше готовить, между прочим. Что тебе еще делать?

– Да, мне делать вообще нечего! – яростно подбоченилась Алина. – Сижу и отдыхаю. Просто вот сижу и ничего не делаю.

– Откуда я знаю, чем ты занята? Приходишь, здесь всегда бардак и еда приготовлена кое-как. Не нравятся мои продукты, катись к своему фермеру. Поняла?

– К фермеру!? К какому-такому фермеру, хотела бы я знать?

– К такому. Думаешь, я ничего не знаю? Мне все рассказали добрые люди.

– И что же такого они тебе рассказали твои добрые люди?!

– Всё рассказали. Что ты болталась с фермером, да только он тебя не взял. А я вот дурак взял. Знал бы, что ты такая шлюха, ни в жизнь бы не взял!

– Шлюха?! Я – шлюха?! Да? Я – шлюха?!

– Да, ты. И еще неизвестно, может, ты и потом бегала к нему. Или бегаешь.

– Да, бегаю! Как же, конечно, бегаю! Ты за порог, а я так сразу и побежала! Делать-то мне больше нечего! Бегай себе по фермерам!

Упоминание о фермере, с которым у нее, действительно, был роман, полностью выбило ее из колеи. И не то, чтобы она боялась, что ее в чем-то уличат, но странно было услышать от Филиппа об этом.

На фермера она возлагала в свое время большие надежды. Однако надежды остались надеждами, а выйти замуж ей пришлось отнюдь не за обеспеченного фермера, а за нищего Филиппа. И тот не знал главного: под венец она пошла не одна, а с чужим ребенком в утробе.

И надо сказать, она до последнего не оставляла надежды заполучить богатого фермера, она думала, что не сможет он отказаться от прелестницы Алины. В тот первый раз, когда она узнала о своем положении, она явилась к нему в лучшем своем платье. Однако Анджий был занят в коровнике. Назначенное свидание сорвалось из-за неожиданно отелившейся коровы. Алина нашла своего мужчину именно там, в коровнике, с руками, испачканными кровью. Она помнила, как невольно брезгливо поморщилась: не по ней была вся эта грязь. Он отослал ее в дом, где она промаялась долгое время прежде, чем он явился из своего коровника.

– Ты такая соблазнительная сегодня, – сказал он ей, когда умылся и сменил одежду. – Я ждал тебя весь день, моя птичка.

Он подхватил ее на руки и понес в спальню. Она счастливо смеялась, думая, что дело выгорит.

Когда они оба раздетые оказались в постели, Алина решилась:

– Знаешь, я хотела тебе кое-что сказать.

– Что? – спросил Анджий, подминая ее под себя.

– Я… я беременна.

Анджий остолбенел и выпустил ее из своих объятий.

– Ну нашла время, – проворчал он. – Что за фантазии еще? Какая беременность? Всё должно быть чисто.

– Нет, это не фантазии, это правда.

Анджий закурил и отстранился от нее. Она поняла, что это дурной знак, и вся похолодела.

– Понимаешь, у меня нет желания заводить семью. Это мне не надо. У меня работы по горло.

– Ну а как же я? – ее глаза наполнились слезами. – Куда я теперь с этим?

– Знаешь что, есть одна бабка, она всё сделает в лучшем виде. Будешь снова, как девочка. Я скажу, где она живет. Сходи к ней и всё будет нормально. Поняла?

– К бабке?! – с ужасом спросила Алина. – Ну уж нет. У меня подруга недавно умерла после этого.

Анджий только пожал плечами.

Так она и осталась с ребенком, от которого боялась избавиться традиционным для здешних мест способом. Она всегда страшилась боли и крови.

Потом по истечении нескольких лет в доме фермера она оказалась случайно. Он искал женщину почистить окна и навести порядок в доме. Она увидела это объявление около мэрии. Написанное ровным красивым почерком, оно навевало какие-то смутные надежды и перспективы, и она решила пойти. Она знала, что много там не заработает, но все-таки хотя бы какие-то деньги. Конечно, это было лукавство и самообман чистой воды. Алина за всю свою жизнь не заработала ни копейки. Она вышла замуж и семью полностью содержал Филипп. Так что заработки были не ее настоящей целью. Она надеялась, что увидевшись снова с Анджеем, сможет чем-то поживиться от его сытного пирога. Да и кто знает, может быть, вспыхнет меж ними прежняя страсть.

Для такого случая она принарядилась, надела свое лучшее платье в крупный горох, туго схватывающее ее всё еще упругую грудь. Перед уходом из дома она оглядела себя со всех сторон и, в общем-то, осталась довольна собой. Несмотря на частые роды, она по-прежнему в форме. Анджий должен обязательно ее захотеть, ведь она уже не та, девчонка, хотя и с развитыми формами, а уже женщина в расцвете лет, сочная и аппетитная. Мелкие изъяны в виде подурневшего и слегка отекшего лица, шею с наметившейся складкой она в расчет старалась не брать.

Однако сразу дело пошло не так, как ей представлялось. Анджий не узнал ее, а когда она напомнила, что они были знакомы, принялся старательно морщить лоб, пытаясь ее вспомнить.

– Нет, детка, что-то я тебя не помню. Уж не обессудь, – сказал он, – тут столько всякого люда у меня бывает. Так, значит, ты можешь у меня хорошенько поработать, помыть, ну и так что по мелочи еще.

Она кивнула, сбитая с толку неудачным началом. Но вдруг она заметила, что маленькие мутные глазки фермера замаслились и явно заохотились, и она приосанилась.

– Ну тогда начнем со спальни. Там самые грязные окна. Я тебе покажу, что где убирать, а там потом решим, когда тебе приступить, – при этих словах он ущипнул ее за щеку. – Ну и сколько это будет стоить.

Она снова кивнула, а сердце ее забилось пойманной птицей.

Он повел ее в спальню, так хорошо знакомую ей. В дверях Анджий немного оттеснил ее, закрыл дверь и прижал ее к стене, навалившись всем своим мощным телом. Она затрепетала, вспомнив их прежние встречи. Она чувствовала его прерывистое дыхание на своей шее и всё больше возбуждалась. Его руки жадно шарили у нее под платьем и ей казалось, что внутри нее занялся огонь.

– О, какая грудь, – пробормотал Анджий, когда он стянул с нее платье. – Тут есть где развернуться. Люблю такое.

Позволяя ему грубо ласкать свою грудь, Алина торжествовала: она ему подходит, она снова в его руках и, может быть, на этот раз у нее получится ее маленькое дельце.

Она вскрикнула, когда он мощно вошел в нее, вдавливая ее тело в стену так, что затрещали перекладины. Они оба взмокли у этой стены, но фермер все никак не мог насытиться ею. Его ласки были неистовыми, а интенсивные и грубые движения будили в ней жаркую страсть. Она задыхалась от возбуждения, до которого он ее довел, и сладко гортанно закричала, когда всё кончилось.

Они оба сползли на пол, обливаясь потом.

– Ну ты и штучка, – Анджий с интересом смотрел на нее и ей это льстило.

Она не стала ему напоминать об их прежних отношениях, чтобы он не заподозрил никакой корысти с ее стороны. Но боялась она зря: видимо, поток особей женского пола, проходящий через его спальню, был таким глубоководным и стремительным, что он не узнал в ней, теперь зрелой и полностью сформировавшейся женщине, объект прежней своей недолгой страсти. Но, надо сказать, ее это нисколько не опечалило, не испытала она и ни малейшего чувства ревности: она была движима лишь одной целью – хотя бы немного улучшить свое положение, подсластить его, пропитываясь не чуждыми ей чувственными эманациями и складывая в карман копеечки, полученные отнюдь не за уборку в доме Анджия.

Их встречи стали почти ежедневными и Алине приходилось оставлять детей и хозяйство без присмотра. Домашние ее дела, и раньше не процветавшие, с каждым днем все больше и больше приходили в упадок. Она возвращалась в свой угрюмый дом, радостная и обновленная, с блестящими глазами, и ее воротило от нищеты, от собственных чумазых детей. Они настороженно смотрели на мать, боясь, как обычно, получить взбучку, но ей не хотелось тратить свою энергию на них, и она мало теперь обращала на них внимания, вся погруженная в новые надежды и ощущения. Она чувствовала сладкое томление во всем теле, ей хотелось дольше сохранять в себе его, не расплескать ни одной капли. Поэтому теперь она неохотно вступала в разговоры, а тем более в перепалки, бывшие в их доме делом обычным. Дети, почувствовав обновление в матери и не понимая причину этого, притихли, настороженно следя за ней глазами.

– Какого черта ты молчишь? – не выдержал однажды Филипп.

– А что?

– Да так, просто интересно. Ты же все время орешь.

Алина пожала плечами.

– И так плохо, и так. Тебе не угодить никак.

– А откуда у нас сладости в доме? Я не приносил.

– Я купила.

– Да? – насторожился Филипп. – А деньги где взяла?

– Пособие получила в мэрии, – не моргнув глазом, солгала Алина.

– Ну-ну, молодец, – странным тоном промолвил Филипп, в его глазах проскользнуло недоверие.

Она насторожилась, не скажет ли он что, не обвинит ли ее в чем. Все-таки недоброжелатели повсюду, ей это было прекрасно известно. Добрые люди могли уже заприметить ее около дома Анджия и нашептать об этом Филиппу. Она не могла понять, боится ли она этого. С одной стороны, ей не хотелось бы уходить из своего жилища, но с другой стороны, ей больше всего хотелось именно этого. Она боялась, что потеряет то малое, что у нее есть, а вот, будет ли у нее новое, оставалось под большим вопросом. Как бы ни таял от нее Анджий, но со временем она ему надоест и он захочет новое тело. Она это знала. И что делать тогда ей? Об этом она старалась не думать и потому сохраняла, как могла, равновесие в своей постылой семье, чтобы не лишиться крыши над головой.

Надо сказать, нынешнее положение дел, в общем-то, ее устраивало. Она наслаждалась сексом, да еще таким, который ей и не снился с Филиппом, она была накормлена и имела небольшие деньги для каких-то нехитрых покупок. Она понимала, что замахиваться на большее не стоит, это большее ей не по рангу. Но если она с умом распорядится своими возможностями, которые дает ей ее пока еще привлекательное тело, то она еще долгие годы сможет обеспечить себе, по крайней мере, пропитание и теплую постель.

В постели с Филиппом она, стиснув зубы, терпела его, а затем усилием воли давила в себе вздох облегчения, когда всё заканчивалось.

– Противно тебе что ли? – спросил как-то Филипп.

– Ну вот что ты опять? Больше придраться не к чему? – вяло отозвалась она.

– Ты как камень… могильный.

– Ну так найди себе кого-нибудь поживее..

– А, может, ты себе нашла? Ты прямо сама не своя, как я погляжу, – он приподнялся на локте и навис над нею. – Так что, нашла? Кто-то еще сюда ныряет?

– Да когда мне искать? До того мне что ли?

– Ну смотри, узнаю, выгоню тебя к чертям собачьим. Поняла?

Он повернулся к ней спиной.

– Поняла, – проворчала она. – Ты смотри себе не найди.

– Не найду. Хотя надо, наверное, хозяйка-то ты дрянная.

– Слушай, не начинай, а.

Когда же занимался новый день, Алина в отсутствие мужа под разными предлогами отлучалась из дома и неслась на свидание с фермером. Дом фермера встречал ее непривычной для ее уха тишиной и запахом крепкого утреннего кофе. Анджий обычно уделял ей немного времени, но ей это было на руку, потому что она не могла подолгу отсутствовать в своей норе, как она называла свое жилище.

– Будешь послушной девочкой, возьму тебя к себе на работу, – сказал он ей в один из дней.

– На работу? На какую работу?

– На разную, – усмехнулся Анджий. – Или ты против?

– Я? – растерялась Алина. – Я… я не знаю.

– Ты замужем?

Она кивнула.

– А, вот оно что. Ну ладно. Так даже и лучше. Верно? Никто никому ничего не должен. Правильно, крошка?

Он потрепал ее за щеку. Она улыбнулась ему через силу, обида давила ее, она понимала, какой шанс уплывает от нее.

Сегодня она поднялась, как обычно, только ушел Филипп. Дети уже продирали глаза и начинали переругиваться друг с другом. Она чувствовала, как в ней растет раздражение против всего: собственных детей, мужа, нищеты, этой мерзкой норы, в которой они жили. Она понимала, что те эмоции, которые она получала от связи с Анджием, пошли на спад. Ей нужно было что-то еще, что помогло бы дать ей почувствовать себя человеком, уважающим себя и собственную жизнь.

Она набросала в печь полусырого хвороста. Печь задымила, пыжась разгореться. Дым потек прямо в жилище: дымоходы были порядком забиты, а чистить их никто не хотел.

– Черт! Каждый день одно и то же!

– Мам, я кушать хочу, – появился на пороге кухни младший сын с ломаной игрушкой в руке.

Алина зло кинула на печь кастрюлю с водой.

– Не видишь, печь не топится! Что я сделаю?!

– А когда?

– Да когда же вы наедитесь-то, всё голодные?! Прорва, а не рты. Убирайся отсюда, будет готово, позову!

Малыш, понурив голову, побрел прочь.

Сегодня почему-то ее всё особенно злило и раздражало, пора ее внутреннего умиротворения, похоже, закончилась, не успев толком начаться. Зло клокотало в ней с новой яростной силой, оно наполняло горечью ее душу и отравляло мысли. Ей уже не казалось хорошим ее положение, она понимала, что она не в состоянии ничего изменить. Чужой сытый, благополучный дом и чужая постель вряд ли когда-то станут ее. Знать, быть ей хозяйкой только этой дыры.

Она как-то старалась себя успокоить, мысленно объясняла себе, что она и не рассчитывала всерьез на этот раз на Анджия, но ее второе проникновение в его жизнь опять невольно будило в ней какие-то надежды и цветистые фантазии, сбыться которым было не суждено.

Печь, наконец, кое-как разгорелась, она приготовила кашу, наскоро раскидала ее по тарелкам и сунула их детям, рассевшимся за столом. Дети жадными нетерпеливыми взглядами ловили каждое ее движение и сразу же набросились на еду. Алина не стала ждать, пока дети поедят, накинула линялое пальтецо и взялась за ручку двери.

– Я скоро, – коротко бросила она, не глядя на детей, и толкнула дверь.

Дети не отозвались, они были поглощены едой.

Она вошла в дом Анджия, как обычно, с боковой двери. Этим входом пользовались прачка и повариха, работавшие в доме фермера. Алина пару раз столкнулась и с той, и с другой. Это были дюжие тетки в возрасте. По их красноречивым насмешливым взглядам было понятно, что они сразу смекнули, зачем здесь Алина. Она лишь усмехнулась, заметив это, и гордо вскинув голову, прошла мимо.

Когда она еще поднималась по лестнице, она услышала мужские голоса и смех. Она недоумевала, кто бы это мог быть, ведь до этого она ни разу здесь не встречала никого, кроме Анджия и его прислуги. Она решила пробраться в спальню и там дождаться Анджия незамеченной его гостями. Но когда она подошла к двери, ее окликнул Анджий, появившийся в коридоре.

– Детка, это ты? Молодец, что приходишь вовремя. Я люблю точность, знаешь ли.

– Я подожду тебя в спальне. У тебя, кажется, гости.

– Зайди к нам на минутку. Есть дельце к тебе.

Алина удивилась и застыла в нерешительности, думая, не хочет ли он посмеяться над ней при посторонних людях. Но делать нечего, он ждал, и она двинулась вслед за ним в гостиную.

Она вошла и увидела двоих мужчин в возрасте Анджия. Они сидели, развалившись в креслах, и курили сигары. Они с пытливым любопытством смотрели на Алину. С тем самым, когда мужчины пытаются определить, что же скрывается за одеждой женщины и каково на самом деле ее тело.

– Вот это и есть Алина, – представил ее Анджий. – Мы говорили как-то о тебе, – сказал фермер, повернувшись к ней.

Она, молча, кивнула, не зная, что сказать.

Анджий уселся в кресло и взялся за сигару, а она продолжала стоять, ожидая пояснений, зачем она здесь, или указаний, куда ей теперь идти.

Один из мужчин – темноволосый с густыми усами – поднялся и подошел к ней. Он пристально глядел ей в глаза и она немного растерялась. Он неторопливо оглядел ее всю.

– Я вижу ты то, что надо. Ты красивая и в самом соку, – сказал он. – Рожала?

– Да.

– Сколько раз?

– Три.

– Ого! Молодец. Знаешь, люблю женщин рожавших, – продолжал темноволосый. – Какой толк с молодух, они ничего не умеют и ни черта не чувствуют. Вот ты, похоже, знаешь в этом вкус. Так ведь, Анджий?

– Да, она знает. Я бы не стал болтать, что не попади. Не сомневайся.

– Да ты садись, детка. Что стоять?

Он взял ее за руку и усадил на свое место, а сам достал из коробки за новую сигару.

Пока он с ней говорил, Алина успела оценить его фигуру и мощный торс. В нем, как и в Анджие, угадывалась сила и животная страсть, которые особенно ее возбуждали. Да и лицом он понравился ей. В общем, она начала догадываться, зачем она здесь, и лихорадочно прикидывала, сколько она сможет на этом новом деле заработать.

– Ты сможешь встречаться с нами? – напрямую спросил ее темноволосый.

– С кем? – уточнила она, начиная, впрочем, догадываться, к чему клонится разговор.

– Ну для начала с каждым из нас, а потом, если нас всё устроит, то и со всеми нами одновременно, – сказал темноволосый, не спуская с нее пристального взгляда.

Сердце ее учащенно забилось: она понимала, что цена за такие услуги будет выше той, что давал ей Анджий. Да, наверняка, выше, гораздо выше.

– Сколько? – спросила она.

– Не обидим, не волнуйся, – рассмеялся темноволосый. – Но ты должна соответствовать нашим ожиданиям и потребностям. Если мы увидим это, то всё будет в порядке.

– Но я замужем, – неуверенно добавила она.

– Хорошо, мы это учтем и выберем время безопасное для тебя. Главное, чтобы ты понравилась нам. Понимаешь?

Она кивнула. Она понимала. И даже, более того, она твердо знала, что вылезет вон из шкуры, но сделает всё для них. Алина чувствовала, что начинается для нее иное время, которое даст ей то, что она заслуживает и чем жизнь ее несправедливо обделила. Теперь она в этом была твердо уверена.

10.

Кто-то негромко стукнул в окно и Макс сразу же вскинул глаза. Он ждал этого, поэтому дремоту, успевшую накрыть его, как рукой сняло. Стараясь не шуметь, он встал, обулся, накинул куртку. Он услышал, как заворочалась мать в своей постели, Макс замер, обратившись в слух. Он не хотел вступать в перебранку с матерью, отвечать на ее вопросы и придирки. Поэтому ему надо было выйти незамеченным.

С минуту он простоял в напряженной позе, слушая тишину, затем осторожно, стараясь не скрипеть половицами, двинулся к двери.

На улице топтался Мишаня, нервно переступая с ноги на ногу.

– Чего долго-то так? – пробурчал он.

– Как смог, – ответил Макс.

– Ну что, идем? Ты готов?

– А ты?

– Я?.. Да вроде готов, – неуверенно ответил Мишаня.

– Кто еще с нами? – спросил Макс.

– Все.

– Все? – слегка удивился Макс. – Я думал мы пойдем в два адреса.

– Мустафа от второго отказался, что-то там не пошло, он проверил. Проверяльщик!.. – нервно заметил Мишаня.

– Ну, может, так и лучше.

– Не знаю, по мне так лучше скопом, чем по одному.

– Ну так-то да.

Они двинулись в путь, меся дорожную пыль ногами. Макс чувствовал холод в душе, но особого страха не было.

Накануне они все наметили и обо всем договорились. Намерения каждого из них были очень серьезными. Если и были какие-то сомнения, они гнали их железным доводом: в конце концов, им надо как-то жить, они не виноваты, что в этом дрянном городишке нет нормальной работы ни для них самих, ни для их родителей. Разве их вина, что они заперты в этой дыре и окружены охраняемой стеной? Пусть откроют им двери, и они уберутся отсюда восвояси туда, где идет совсем другая жизнь, где можно быть человеком. А раз этого нет, то руки у них развязаны. Они просто выживают, зарабатывают на кусок хлеба. Что в этом плохого? Ну и что с того, что кто-то пострадает. Им надо жить, они молодые и здоровые, а те, другие, старые и больные, и им одна дорога – на кладбище.

Первую жертву наметили быстро, особо не задумываясь и выбирая из знакомых, чья жизнь и привычки известны. Путь по первой ходке предложил Мустафа. Неподалеку от него жила какая-то ветхая старуха, к которой давным-давно никто не ходит, да и она сама носа из домишка своего не высовывает.

– Так есть ли у нее монеты-то? – спросил Гарик.

– Она, наверное, и за пособием не вылазит, – сказал Мишаня.

– Не волнуйся, они все его получают, – заверил Мустафа. – Кто-то из мэрии, верняк, приносит. Ну как-то же она живет.

– Ну да, вообще-то, – поддержали пацаны.

– Да и потом нам сейчас надо руку набить, приемы отработать, – уверенно излагал Мустафа, – а уже потом будем намечать что-то серьезное. Мы ж начинающие ребята.

– Точно, братан, – молвили пацаны.

На словах все соглашались, но на самом деле они как раз и хотели бы пойти на этот жирный куш, чтобы он, как маяк в тумане, освещал им путь, манил их удачей и прибылью, если дело выгорит. А идти и марать руки о ветхую старуху, у которой три гроша, никто особо не хотел. Но Мустафа был негласным лидером, да еще и с увесистыми кулаками, так что спорить особо никто не решался.

Тогда Ник и предложил пойти в два адреса, чтобы заработать больше. Вторую жертву он должен был подобрать сам, а Мустафа собирался лично все проверить.

Они, сидя у костра на своем обычном месте, долго мусолили все детали своей операции, как заходить, куда идти, пути отступления, дальнейшее поведение, чтобы никто не заподозрил их.

Когда обсуждение уже шло к концу и костер начал затухать, Мустафа неожиданно сказал:

– Предупреждаю сразу, мы все теперь в деле и если кто-то захочет соскочить, будет

худо.

Парни уставились на него.

– Если кто-то не появится на сходке или откажется, я лично приду и убью, – пояснил Мустафа.

Народ наперебой загалдел, уверяя, что никто и не думает об этом, что они не предатели, не трусы, и что они по гроб жизни будут с ним. Да и вообще это единственный путь для каждого из них.

Максу, как и всем остальным, не понравилось это заявление доморощенного вожака, но он знал, что Мустафа, скорее всего, блефует, ему просто надо, чтобы парни шли под его флагом туда, куда он покажет. Он уже начинал входить во вкус предводителя и главаря шайки, который делит добычу и отдает приказы. Однако не исключена была и такая возможность, что со временем Мустафа заматереет и повернет свои клыки против своих. Но что загадывать на будущее, когда и настоящее-то туманно. Кто знает, может, их после первого же раза придут, повяжут и упрячут в темницу где-нибудь на стене. Кто знает.