Текст книги "Долгово"

– Сбор ровно в два в конце соседней улицы, – напомнил Мустафа, когда они расходились. – Если будет второй адрес, передам другие инструкции.

Макс и Мишаня подошли как раз вовремя: все уже были в сборе. Они старались не разговаривать, чтобы не привлекать внимание. Заранее они договорились идти по двое. Попасть в дом жертвы они должны были с задов. По общему мнению, заходить с улицы было опасно, всегда мог найтись кто-нибудь, кто бы это увидел, тогда все пропало бы для них. А так они ничем не рисковали. Ну или, по крайней мере, почти ничем.

Мишаня шел впереди и Макс видел впереди себя его маячущую спину. Еще раньше шли другие, возглавляемые Мустафой. Звание вожака накладывало на себя не только повелевать и властвовать, но и вести всех за собой на дело, показывать пример, принимать быстрое решение, как и кому действовать.

Страх Макса куда-то испарился, но осталось волнение и какая-то ломота внутри него, как будто что-то тянули из него клещами, а оно никак не хотело выходить. Это не было предчувствие опасности, ведь смешно даже предполагать, что им что-то может сделать беспомощная старуха, нанести урон или ранить, к примеру. Вряд ли она способна оказать хотя бы малейшее сопротивление. Нет, дело было не в этом, конечно. И он догадывался, чем это объяснялось. Это гадкое чувство, залепившее все внутри него тягучей мерзостью, не желавшей покидать его, появилось как раз из-за этого – из-за беспомощности жертвы. Они шли убивать беспомощного человека. Уже совсем скоро они это сделают. Они своей волей прервут чью-то жизнь. Да, они это сделают. Скорее всего, им ничто не помешает, и даже, более того, они останутся никем не замеченными и безнаказанными. Просто человека не станет в живых. Да разве мало такого случается, то и дело кто-то умирает, а кто-то рождается. Что в этом такого? В конце концов, он тут ни при чем, не он принимал это решение, а, значит, его дело – сторона. Пусть отдуваются другие, а он постоит в стороне и посмотрит, как всё пойдет. Жаль ли ему было старуху? Да, ему было ее жаль, и было бы лучше, если бы она сама по доброй воле отдала свои монеты. Тогда бы они просто убрались оттуда, а она осталась в живых. Ну, возможно, так и будет. Они ведь так и решили, что припугнут, приставят нож к горлу, старуха струсит и выложит им свои накопления. От этих мыслей он немного успокоился и вздохнул с облегчением. Ну да, ведь правда, с чего он взял, что они будут убивать старуху. Просто припугнут и дело кончится хорошо для всех сторон.

Через ветхую скрипучую калитку они вошли в заросший бурьяном двор. Мустафа уже ждал около двери дома. Все скучились около него и главарь толкнул дверь, она, скрипнув, легко поддалась. Глупая старуха даже не закрыла дверь на засов, а, может, у нее его и отродясь не бывало.

Они вошли в сени и им в нос шибанул запах нестерпимой вони. Они зажали носы. Да, работенка обещала быть не только грязной, но и по-настоящему вонючей.

– Черт! Вот это вонь! – не выдержал Ник.

– Тс-с-с! – яростно зашипел на него Мустафа.

Мустафа нашарил ручку двери, ведущей в дом, и открыл ее. И здесь дверь была не на засове.

Они оказались в тесной комнатенке, скудно освещаемой лунным светом. Их глаза понемногу привыкали в темноте. В глубине комнаты угадывалась постель и оттуда доносилось мерное сопение. Хозяйка дома спала, не чувствуя никакой опасности.

Парни подошли к постели и окружили ее.

Макс чувствовал, как от тошнотворного запаха у него начинает кружиться голова и желудок сдавливают рвотные спазмы. Ему хотелось бросить всё, как есть, и поскорее выбраться на свежий воздух. Он украдкой смотрел на пацанов, пытаясь понять, нет ли и у них такого же желания. Но в темноте невозможно было ничего разобрать.

По их плану они должны были разбудить старуху, потребовать отдать им деньги, а затем убить. Но вдруг он увидел, как в руке Мустафы свернул нож, он занес его над старухой и с силой вонзил его в нее. Послышалось сдавленное хрипение. Затем еще удар, и еще, и еще. Что-то потекло на пол. Кровь, догадался Макс.

– Зажгите свет! Ищите выключатель! – громко скомандовал Мустафа.

Кто-то побежал мимо Макса, толкнув его. Вскоре зажглась пыльная лампочка, озаряя страшную картину. Старуха со страшными ранами истекала кровью в своей грязной постели. Ее лицо исказила маска посмертного страдания, пополнившего собой чашу испитого ею за свою жизнь. Повсюду царил беспорядок: горы воючего тряпья и каких-то сломанных предметов, старой мебели, которую никто так не вынес на свалку.

Макс боялся, что его вывернет прямо здесь при парнях. Он изо всех сил сдерживал приступы тошноты и, главное, пытался не смотреть на мертвую старуху.

– Что застыли?! – кричал Мустафа. – Ищите деньги! Шевелитесь!

Одна мысль о том, чтобы рыться в вещах старухи, повергала Макса в шок. Но он не мог стоять в стороне в то время, как другие, суетились. Тогда он будет не в доли, если они что-то найдут и он, превозмогая отвращение и тошноту, начал рыться в вонючем хламье.

Они перевернули всё вверх дном и в конце концов нашли в старом сундуке, на самом его дне, несколько монет.

– Черт! – сказал Мустафа, глядя на находку, и грязно выругался.

– Еще у нее есть еда, – сказал Гарик.

– Еда? – обернулся Мустафа. – Какая?

– Картошка. Там ее немало.

– Ну хотя бы что-то, – мрачно заметил Мустафа.

– Я сейчас ее принесу, она там в чулане.

– Давай тащи ее во двор. Да поживее! – прокричал главарь вслед Гарику.

Остальные подавленно молчали.

– Ну всё, уходим!

Парни двинулись к двери, а Мустафа вытащил из кармана бутылку с какой-то жидкостью и начал обливать ею помещение.

– Мустафа, что ты делаешь? – нервно спросил Мишаня.

– А ты не видишь? – ответил главарь, не прерывая своих действий. – Прочь все отсюда!

Пламя занялось мгновенно. Можно было не сомневаться, что хламье сгорит мгновенно, не оставляя никаких следов.

Убегая прочь от дома, где горела несчастная старуха, они несколько раз оборачивались, чтобы удостовериться в том, что огонь разошелся и скрывает следы их преступления. Так и было: уже полыхало вовсю и огонь подбирался к крыше. Скоро всё будет кончено. Огненные искры фонтаном летели вокруг, грозя зажечь и соседние строения. Но налетчиков это мало волновало. Они не думали об этом и просто уносили ноги.

– Мы же так не договаривались, – сказал Мишаня Мустафе, когда они оказались за околицей и присели на сухую траву, чтобы отдышаться.

– И что? – Мустафа угрожающее посмотрел на Мишаню. – Я, по-твоему, должен следовать всему, о чем мы там болтали?

– Так, а зачем тогда…

– Послушай, я так решил, – грубо перебил Мишаню Мустафа. – Так правильно. А ты бы хотел, чтобы мы там сидели три часа, уговаривали ее отдать нам денежки?

Макс понял, что лучше не связываться с Мустафой и незаметно дернул Мишаню за рукав. Все равно изменить уже ничего нельзя, так какой смысл говорить об этом.

– Ну да, это правильно, – льстиво поддержал Ник. – Правильно это, пацаны. И с пожаром ты здорово придумал, Мустафа. Теперь всё шито-крыто.

– Ну так, а я о чем, – самодовольно ухмыльнуся Мустафа.

Они сидели, курили и молчали. Никто не мог понять, удалась ли вылазка. Макс полной грудью дышал воздухом и чувствовал, что ему становится легче. Он уже не думал о прибыли и заработке, он был рад тому, что ЭТО закончилось, и нет больше ни этой комнаты с ее ужасающей атмосферой, ни этой вони, ни, самое главное, этого выбора. Дело было кончено.

Мустафа вытащил из кармана монеты, пересчитал. Их оказалось больше, чем участников операции. Он выдал всем по одной, остальные, ничего не объясняя, положил себе в карман. И никто не спросил, почему он так сделал, потому что все понимали, что всю основную работу выполнил именно он.

– Так мы больше не будем делать, – сказал он, докурив сигарету.

– Как, так? – спросил Гарик.

– Всем скопом больше не пойдем. Будем делиться на небольшие группы и за ночь обрабатывать несколько домов. Всё, что мы заберем, сложим в общак, потом я его поделю. Кто сделал больше, получит больше, кто стоял и смотрел, получит меньше или ничего не получит. Посмотрим по обстоятельствам.

Максу показалось, что Мустафа имеет в виду его, но тот этого не озвучил, и Макс облегченно вздохнул.

Мустафа ушел, судя по всему, довольный собой, а остальные принялись делить картошку.

– Ну что, мужики, классно, мы уже с добычей, с первой добычей, – весело сказал Гарик, но никто не отозвался. – Что закисли-то? Старуху что ли жалко?

– Заткнись! – сказал Мишаня.

– Ладно-ладно, ты всегда такой грубый, я не обижаюсь, – уступил Гарик. – Пойду запеку себе картошечки.

При этих словах Макс снова почувствовал приступ тошноты и уже, ничего не давя в себе, понесся в кусты, чтобы вытравить из себя всю грязь сегодняшней ночи. Гарик весело и беззлобно засмеялся ему вслед. Он что-то кричал еще вдогонку Максу, но тот не слушал, казалось, все его внутренности вывернулись наружу, изрыгая из себя нечистоты.

***

– Запись сделана полностью? – мрачно спросил Роберт, руководитель группы исследователей. – Копии?

– Да, всё в порядке, – откликнулся Майкл.

Диана с покрасневшими от слез глазами шмыгала носом.

– Ну что такое, Диана? – раздраженно сказал Роберт. – Пожалуйста, держи себя в руках.

– Извини, Роберт, но… но… они же люди, а не… не… крысы…

Диана зарыдала и выбежала из комнаты.

– Черт! – выругался Роберт. – Идиот. Да, я идиот. В следующий раз ни одной женщины не будет в моей группе. Ни одной, говорю я вам!

Майкл и Петр молчали. Они понимали, что дело тут вовсе не в Диане и ее слезах, а в том, что и самому Роберту не нравится то, что показывает им монитор.

– Ну, в общем, парни, я отстраняю Диану от этой работы, – успокоившись, сказал Роберт. – Нервы и все такое. Ей надо отдохнуть. Она подключится на конечном этапе, когда мы будем обрабатывать данные, а их будет очень много. Вот тогда и вернем Диану. Это мое решение. Вы как? Нормально, я надеюсь?

– Да, всё хорошо, – деланно бодрым тоном сказал Майкл. – Петр?

– Я в порядке. Мы продолжим.

– Хорошо, я вам дам вместо Дианы какого-нибудь парня. Выберу такого, чтобы нервы были покрепче. Ну а пока продолжайте. Двигаемся дальше.

Он направился к двери, потом резко повернул обратно и уселся рядом с коллегами.

– Давайте это обсудим, – предложил он. – Вы же хотите об этом поговорить?

– Так, а что тут можно обсудить? – пожал плечами Майкл. – Они это сделали, мы на это смотрим. Что еще-то?

– Ну, может быть, у вас есть какие-то предложения?

– А можно это прекратить, остановить? – спросил Петр, запрашивая поддержки взглядом у Майкла, но тот молчал.

– К сожалению, нет.

– Ну а как же? Если и дальше они?..

– Что ж, будем на это смотреть. Это эксперимент. Наш эксперимент, под который нам выделено солидное финансирование. Нам просто никто не позволит прекратить это.

Роберт ушел.

– Я вскипячу чайник, – сказал Петр.

– Давай, – вздохнул Майкл. – Кофе отлично бодрит.

– А у тебя нет от головы что-нибудь? Что-то разболелась.

– Там в шкафу у окна на верхней полке.

– Да, хорошо. Спасибо.

Петр ушел наливать воду, а Майкл чуть прибавил звук и взялся за блокнот, где он принялся делать какие-то записи.

11.

Лера проснулась неожиданно среди глухой ночи от какого-то смутного беспокойства. Она резко открыла глаза и села в постели. Прижав ладонь ко лбу, она почувствовала, как по нему течет пот. Она встревожилась, не заболела ли часом, ведь в доме было промозгло и сыро.

– Температура что ли, – пробурчала она себе под нос. – Этого еще не хватало.

Она прислушивалась к себе, но жара не ощущала, а это значит, что с ней все в порядке. Но тогда с чего бы ей так резко просыпаться в ту пору, когда спится очень сладко?

Она взбила подушку и стала укладываться поудобнее, потому что сон был рядом. Она знала, что только коснется головой подушки, как сразу уснет. Однако сон все не шел. Она лежала и думала о всякой ерунде, перебирала в памяти сны, думая, что они навеяли на нее это беспокойство.

Вдруг ей почудилось, что тихонько открылась входная дверь, сразу потянуло холодом. Лера приподняла голову и стала прислушиваться. Сердце ее тревожно билось: уж не люди ли какие лихие забрели к ним. Но она точно помнила, что закрыла дверь на ночь на тяжелый засов. Поэтому там мог быть только Джон или Макс. Джон сопел в своей комнате, она это ясно слышала, значит, остается Макс. Куда его носят черти по ночи? Может, и прав ее благоверный, когда говорит, что парня надо держать на привязи. А она, получается, его распустила, избаловала свободой. Но так ведь на то и парень, чтобы гулять, встречаться с девками, не дома же ему сидеть у мамкиной юбки.

Она услышала, как осторожные шаги зашуршали к кухне. Она сбросила ноги с кровати и нащупала рваные тапки. Кровать под ней заскрипела. В доме сразу все затихло, даже Джон перестал сопеть. Наступила полная тишина.

Лера вышла в прихожую и включила свет. Она осмотрелась: все было на своих местах, и только у двери стоял, привалившись к стене, небольшой замызганный пакет, которого вчера здесь точно не было. Она заглянула в него и увидела там картошку. Картошка?.. Откуда?.. Кто ее принес?.. И, главное, откуда?.. Все эти вопросы каруселью завертелись в голове Леры. Джон?.. Нет, это не он. Она последняя ложилась спать, запирала дверь и пакета тут еще не было. Значит, это Макс. И она направилась в его комнату.

– Макс, – шепотом позвала Лера сына. – Макс…

Парень лежал, не двигаясь. Хотя минуту назад она ясно слышала его шаги. Значит, притворяется, решила она, но не стала поднимать сына с постели и тихо ушла к себе, уверенная, что должна все выяснить утром.

Утром Лера поднялась на заре с глухой головной болью. Остаток ночи она провела, ворочаясь с боку на бок и лишь ненадолго забываясь в сне. Чем больше она думала о ночных делах своего сына, тем все тревожнее становилось у нее на душе. Она понятия не имела, куда он вляпался и с кем связался. Она никогда не лезла в его дела, не интересовалась, с кем он общается. Знала только, что это такие же ребята, как и ее сын. Ничего плохого она не слышала от соседей ни о своем сыне, ни о других парнях, живших неподалеку, и потому она особо не беспокоилась. В их городишке трудно найти приличное общество. Он, чай, не сын мэра. Общается с теми, кто ровня ему. Что в том плохого?

Но, может, прав был Джон, когда говорил, что надо лучше за ним смотреть. А сейчас поди разбери, что за дела такие у них нарисовались. Может, грабят кого. Откуда-то взялась ведь эта картошка.

Утром, стиснув зубы и превозмогая отвращение к полчищам крыс, как обычно в каждую свою ходку, Лера принесла из подвала очередную порцию крупы и хлеба. Продуктов становилось все меньше. Она, сдерживая слезы, стала готовить крупу к варке. Джон, тоже вставший раньше обычного, закладывал хворост в печь.

– Мне обещали работу, – хрипло сказал Джон, наблюдая за ней.

Она в отчаянии только рукой махнула.

– Нет, правда, сегодня уже пойду. Должны дать.

– Еды совсем мало осталось, – устало сказала Лера. – Пока ты что-то заработаешь…

– Ну а пособие как же? Ты получала?

– А ты думаешь, на что мы живем? – зло огрызнулась она. – Конечно, получала. Получаю, а толку что. И что же за жизнь-то такая? Никакого просвета нету.

– И не говори, – вздохнул Джон, разжигая огонь в печи.

При этих словах Лера вдруг ощутила какое-то необъяснимое облегчение: быть может, впервые за всю их совместную жизнь она почувствовала его понимание. До нее неожиданно дошло, что она просто никогда не говорила с ним по нормальному, ничего не обсуждала, не ждала ответных слов, она лишь ругалась и требовала дать, немедленно достать то, что было нужно ей и их сыну, то, в чем они нуждались. А что он мог им дать, поставленный в те же жуткие условия жизни, что и другие? Что она могла требовать от него и где он мог это ей добыть?

В кухню вошел заспанный Макс в залатанных штанах и застиранной футболке, он держал в руках тот самый пакет, который Лера обнаружила ночью у дверей.

– Вот, это картошка, – сказал он, ставя пакет на стол.

Отец и мать молча воззрились на сына.

– Ну что вы так смотрите, это картошка?

– Украл? – коротко спросил отец.

– Почему сразу украл? – возмутился Макс. – Заработал.

– Где? – спросила Лера.

– Помогали фермеру с ребятами.

– Какому фермеру? – продолжала расспросы Лера.

– Откуда я знаю, какому? – взорвался Макс. – Я у него документы не спрашивал. Пошли с ребятами помогли, он нам дал это.

Лера почувствовала, как камень спадает с ее плеч. А она-то невесть что подумала.

– Молодец, сынок, – улыбнулась она. – А мы тут с отцом сидим горюем, продукты кончаются.

– Я теперь буду зарабатывать, – сказал Макс. – Тоже буду зарабатывать, как и отец.

– Да что там я зарабатываю, – горько усмехнулся Джон. – Эх, житуха наша.

– Что бы ни было, а зарабатываешь помаленьку, – откликнулась Лера. – А теперь вот и сын тебе в помощь. Да еще и пособие. Будет полегче.

Она засуетилась, забегала по кухне. Она разложила на столе картофель, любовно оглядывая каждый плод. Ох, долго не было у них на столе картошечки, так долго. Для кого-то картошка, быть может, совсем не подарок, но только не для нее. Она с детства знала цену каждому куску и картошечку ценила особо.

Еще когда она была маленькой, мать водила ее на поле, где она работала поденщицей, чтобы Лера помогала ей собирать урожай. Весь день они вместе с другими женщинами и девчатами надрывались на фермерском поле, копая и таская в большие кучи картошку. Там около кучи сидела дюжая тетка в засаленной телогрейке и считала, кто сколько ведер принес с поля в фермерские закрома. С этого и жили. Мать Леры, хотя и была хрупкой и невысокой, отличалась особым проворством, так что им хватало на жизнь до самой весны.

– Ты, Дина, как пчела, – говорили ей ее товарки, – все таскаешь и таскаешь. Как не надорвешься-то?

– Привычная я, с детства еще мать приучила. Куда же деваться-то нам, горемычным. На кого рассчитывать? Только на себя и есть надежда.

Лера решила почистить и отварить по две штуки каждому. Картошка была ровная, почти без глазков, желтого цвета. Этот цвет, Лера это знала точно, давал особую рассыпчатость, крахмалистость плодам. Именно такой картофель выращивал фермер, на чьем поле она работала вместе с матерью. Она помнила, как женщины-работницы, говорили, что хозяин их большие деньги зарабатывает на этом деле, потому что такой сорт идет нарасхват там, куда отправляется урожай.

Печка растопилась на удивление легко, весело потрескивая хворостом. Картошка вовсю кипела на плите. Джон и Макс устроились в кухне около стола в ожидании еды, а она пока прибирала оставшийся картофель. Достала из шкафа пыльную пустую коробку и сложила туда плоды. Получилось почти половина коробки. Хватит не на один день. А там, глядишь, Джон что-нибудь заработает или пособие выдадут. В общем, как-нибудь они протянут. Бог даст, не придется ей идти на свалку за едой.

– Хороша картошечка, – крякнул от удовольствия Джон, попробовав первый кусочек. – Молодец, сын! Спасибо.

Макс сдержанно кивнул.

– Да, вкусная, ничего не скажешь, – поддержала Лера. – Уж забыла, когда мы ели ее в последний раз.

– Да уж года два как, – сказал Джон. – В тот раз продуктами выдали пособие. Помнишь?

– Точно, было такое. Вспомнила, да. Все еще так ругались на мэра, – Лера засмеялась, – кричали, чтоб денег лучше дал. А он только руками разводит.

Макс ел вяло, жевал нехотя, как бы толкая в себя вкусную, дымящуюся картошку.

– Что с тобой, сынок? Ты не заболел?

Она протянула руку пощупать его лоб, но он резко отклонился.

– Нет, нормально всё со мной.

– Ну а что так плохо ешь?

– Да нормально он ест, успокойся, – поддержал сына Джон. – Только встал парень с постели.

– Да? А я бы еще две, нет, три таких порции съела.

– Больше нет? – спросил Джон.

– Ладно, еще к вечеру сварю по одной.

– Вари больше, – решительно заявил Макс. – Я же сказал, буду зарабатывать.

Он вышел из кухни, а Джон и Лера переглянулись. Им было приятно, что сын стал взрослый и печется о пропитании для себя и своих родителей.

Когда Лера мыла посуду, напевая веселую песенку, зашла Лидия, соседка из дома напротив. Лера привечала ее, потому что втайне надеялась женить своего Макса на дочке Лидии, – Лильке, статной и высокой девице.

Лидия принесла душистой травы со своего огорода и они устроились пить чай.

– Ох, и хороша эта твоя травка, прямо душу греет, – сказала Лера.

– Так посади у себя. Хочешь дам тебе семян?

– Ой, у меня руки не оттуда, видать-то, устроены. Что ни посажу, не растет у меня никак, то птицы выклюют, то дождем замоет.

– Не знаю, у меня растет. Я даже и не гляжу за ней особо-то, растет себе и растет. Я и овощи выращиваю у себя.

– Да? А какие? – поинтересовалась Лера.

– Да, всякие, какие семена найду. В этот год немного картошки выросло да капусты. С семенами туго, негде взять. Думаю, пойти что ли у мэра попросить семян.

– У мэра? – удивилась Лера.

– Ну да, он же говорит о фермерстве. Может, даст земли да семян, так и начнем с дочей растить овощи. А что еще делать? Ума не приложу. Есть-то что-то надо. Да еще ведь и каждый день есть надо.

– И не говори, – согласилась Лера. – Фермерствовать, значит, будешь?

– Думаю еще. Не знаю, получится ли. Может, там надо большие поля обрабатывать, так тогда мы не справимся вдвоем.

– А мы к вам в работники пойдем, – засмеялась Лера.

– Ты это серьезно?

– Ну так а что ты думаешь, есть-то надо что-то. Знаешь, едва выкручиваюсь.

– А сама не думала об этом?

– Так говорю же, не умею я этого ничего. Не знаю, как с этим обращаться. То зальет, то выклюют. Вот и все мое фермерство.

– Ну так-то да.

Женщины помолчали, попивая крепкий душистый настой.

– Слушай, забыла тебе сказать, – спохватилась Лидия. – На Южной улице дом сгорел вместе с хозяйкой.

– Как?.. Когда?

– Этой ночью.

– Ужас!

– Люди говорят, что убили ее.

– Убили?! Да ты что! А кто это? Кто она такая?

– Старуха какая-то. Как же ее зовут-то?.. Дай бог памяти… Ева, кажется… Да, Ева.

– Ева?.. Ева… Нет, не знаю такую. Так а кто убил-то? За что?

Лидия пожала плечами:

– Кто же знает. Наверное, ограбили да концы в воду.

– Господи, да что там брать-то у старухи…

– Что-что… Да той же картошки или деньги какие завалялись.

– Да откуда у старухи картошка-то?

– Не скажи, ее, говорят, фермерша, толстуха Ли, постоянно снабжала картошкой своей. Жалела ее, вот и привозила картошку-то.

Невесть от чего Лере вдруг вспомнилась картошка в грязном пакете, обнаруженная ею ночью у своей двери, и сердце ее похолодело. А что, если… Нет-нет, этого не может быть никак, чтобы ее мальчик пошел на это. Он же сказал, работали у фермера. Значит, так и есть. Ну хорошо, работали, а почему ночью? Ну мало ли, может, работы было много. Говорят, фермеры эти вкалывают день и ночь на своих полях, потому так хорошо и живут. Нет, ерунда это все. Надо гнать прочь эти мысли. Ерунда! Бред!

– Дом выгорел дотла, хорошо хоть соседние не занялись, а то бы пострадали и другие люди, – продолжала свой рассказ Лидия. – Вот так живешь себе, живешь, а потом шасть к тебе ублюдки какие-нибудь и… Ох, не приведи, Господи…

– И не говори, – вздохнула Лера. – Не слышно было о таком раньше. Может, сам загорелся дом-то ее, Евы этой?

– Может, и сам, кто же теперь будет с этим разбираться. А только я так думаю, чего ему загораться-то ни с того, ни с сего. Чай, столько лет стоял, не загорался, а тут загорелся.

– Тоже верно, – согласилась Лера.

– Нет, помогли добрые люди, уверена я. Пришли, стукнули старуху хорошенько, вот она и отдала Богу душу. Говорят, у нее даже и запоров не было никаких. Так и жила при распахнутых дверях. Никто особо к ней не ходил, болезнь у нее какая-то была, съедала она ее живьем, прямо вонь невыносимая от нее. Получается, жила мучилась и смерть мученическую приняла от рук выродков каких-то.

Лидия ушла, а Лера осталась в невеселых думах своих. Беспокоилась она, чувствовала какую-то связь между тем, что она услышала и тем, что произошло у нее в доме. Не Евину ли картошку они ели сегодня утром? И не потому ли Макс так вяло жевал эту треклятую картошку, если она, действительно, оттуда, из этого дома? Чем больше она думала об этом, тем большее беспокойство и тревога охватывали ее. Она не знала, как успокоить себя и что ей со всем этим делать. Она порывалась пойти поговорить с сыном, думая, что сможет так развеять свои страхи, но потом осаживала себя, убеждала, что они только понапрасну поругаются, ведь правды он все равно не скажет ей. Так что же ей оставалось делать? Что она могла изменить, если он, действительно, встал на этот путь?

С другой стороны, это могло быть всего лишь совпадение. Что, эта картошка какая-то особенная? Да все фермеры выращивают один и тот же сорт. Бедный мальчик трудился на поле до полночи, заработал еды, а она его невесть в чем подозревает. И разве будет справедливо, если она начнет устраивать ему допросы? Нет, он сегодня, скорее всего, опять пойдет на заработки, пусть отдохнет и отоспится. Им сейчас очень нужна его помощь, без нее им, по сути, и не выжить. Продукты в доме заканчиваются, Джон еще нескоро заработает что-то для их пропитания. Как им жить? Идти на свалку? Об этом она даже не хотела и думать.

В конце концов, Макс уже взрослый и сам знает, что он делает. Он сам отвечает за свои дела. Да и разве станет он слушать ее советы и нотации. Нет, пусть его. Им сейчас главное выжить, а потом они разберутся, что к чему.

Она тихо вошла в комнату сына и увидела, что он спит, прижав ноги к животу, как любил спать в детстве. Лера сняла с плеч теплый платок и осторожно укрыла им Макса. Она ушла уверенная, что всё, что он делает, правильно, и пойдет только на пользу их семье.

12.

Господин Левентис ждал сегодня уборщицу. Это был день генеральной уборки в этом месяце. Анна раз в месяц появлялась в его квартире и музее, чтобы провести основательную чистку всех помещений. В этот день весь его распорядок нарушался и он подстраивался под ритм уборки, ожидая когда к вечеру его жилище снова окажется в его полном распоряжении.

– У вас всегда очень чисто, господин Левентис, – как-то сказала Анна, – но согласитесь, что женская рука все-таки иначе наводит порядок.

– Да? Вы так считаете? – и немного подумав, добавил: – А, вообще, вы правы. Да, действительно иначе. Знаете, когда была жива моя жена, она вот как-то так же, как вы, делала уборку. У меня так не получается. Не тот результат.

– Просто это дело женщины – порядок в доме.

– Да, наверное.

– Знаете, я иногда бываю у своих знакомых и вижу, что они не особенно следят за чистотой, – продолжала Анна. – У некоторых – просто удручающая картина. Не знаю, почему так.

– Вы живете на окраине?

– Да. Я вот замечала, что чем ближе к центру города, тем больше порядка, даже и в домах. И на улицах как-то чище. А у нас, там, где я живу, просто ужас. Вы бывали там?

Господин Левентис вынужден был признаться, что редко бывает в самом городе, только в случае крайней необходимости.

– И правильно, – убежденно сказала Анна. – Там бывать, только расстраиваться. Неустроенность повсюду. Люди очень плохо живут. Жаль их.

– А вам как живется?

– Лучше, намного лучше. Теперь, когда у меня есть работа, намного лучше. Да и к тому же я недавно снова вышла замуж, – сказала она, покраснев, как девушка.

– Правда? Я очень рад за вас, Анна. Вы прекрасный человек и заслуживаете счастья.

Анна засмеялась и замахала на него руками.

Он любил этот день, особенно, его конец: всё преображалось и сияло чистотой, казалось, сам воздух был наполнен ею. Уже утром он был весь в предвкушении вечера, он видел, как устроится удобно в кресле в гостиной, все уголки которой будут сиять безупречной чистотой, зажжет лампу, сделает себе чай и углубится в чтение. Сегодня он собирался взяться, наконец, за новую книгу, к которой он никак не мог приступить вот уже несколько дней.

Он знал Анну несколько лет. После смерти своей предшественницы – старой ворчливой Ханны – она пришла буквально с улицы, увидев случайно объявление на дверях музея о найме на работу. Он уже собирался снимать его, потому что подобрал работницу, но явилась она – тогда еще молодая женщина с испуганными глазами, в которых застыла боль. Она просто спросила о работе, но во всей ее позе, в каждой черточке ее лица улавливалась немая мольба о помощи, чувствовалось, что эта женщина попала в силки судьбы.

– Дело в том, что я уже, в общем-то, нашел человека и пообещал ей эту работу, – сказал он ей тогда.

Она кивнула, теребя платок в руке. Она неуверенно посмотрела на него, не осмеливаясь просить, и повернулась к выходу. Он подумал, что сейчас она выйдет отсюда и разрыдается на улице. Его сердце сжалось от жалости к ней.

– Вам очень нужна работа? – спросил он ее.

– Да, очень, – тихо сказала она.

– У вас что-то случилось?

– Недавно умер мой муж.

Губы ее задрожали, но она подавила в себе рыдание. Господин Левентис подумал, что, должно быть, это случилось недавно, и она постоянно плачет, когда остается одна.

– Он болел?

– Нет, его убили, – глухо сказала она.

Он пожалел, что спросил, опасаясь всплеска эмоций, но она справилась с собой и спокойно смотрела на него. Эта женщина умела держать себя в руках.

– У вас есть дети?

– Да, сын. Ему три года.

– Понимаю.

Господин Левентис понимал, что он не сможет отказать этой женщине. Сделай он это и, возможно, это станет той последней чертой, за которой наступит небытие.

– Ну что же, думаю, что учитывая ваши тяжелые обстоятельства, я должен вам помочь.

– Вы дадите мне эту работу? – тихо спросила она.

– Да, я дам вам ее.

Из ее глаз полился свет радости и надежды, который, казалось, осветил собой всё вокруг. Он боялся, что она кинется к нему в ноги, начнет целовать его руки или сделает что-то еще в этом же духе, но она лишь поблагодарила его и сказала, что он никогда не пожалеет об этом. Так и случилось: он никогда не пожалел, что принял Анну на работу.

Сегодня Анна, как обычно, пришла вовремя, минута в минуту.

– По вам можно часы сверять, – пошутил он, открывая ей входную дверь.

– Да? – засмеялась она. – Мама учила меня быть точной и всегда выполнять свои обещания.

– Должен вам сказать, что ваша мама воспитала прекрасную дочь.

– Спасибо, господин Левентис. Но, знаете, мои знакомые меня никогда не понимали. По-моему, они считают меня слегка сдвинутой.

– А, по-моему, вам просто не повезло с окружением.

– Не знаю. Может быть.

Она ушла в подсобную комнату в музее, где хранился ее инвентарь, переодеться в рабочую одежду, а господин Левентис собрался идти в часовню.

После той истории с замком, когда господин Пьер лично присутствовал здесь и помогал ему справиться с внештатной ситуацией, дверь в часовню открывалась безо всяких усилий. И хранитель музея всякий раз мысленно благодарил мэра за отзывчивость. Он и подумать не мог, что представитель власти может быть таким простым в общении, что к нему можно вот так, как он, запросто прийти, попросить о помощи и даже, более того, получить ее.