Текст книги "Пушкин и Натали"

Пушкинская Москва: виртуальная и живая

Давным-давно нет уже гончаровского дома на Большой Никитской. Он был снесен еще в конце позапрошлого века за ветхостью, а на его месте выстроен изящный каменный особняк. Нет ныне и московского дома Ушаковых.

В 1821 году статский советник Николай Васильевич Ушаков перебрался со своим семейством из Тверской губернии в Москву, где и поступил на службу в Комиссию по делам строительства. Тогда Пресня, считавшаяся городской окраиной, была одним из любимых мест прогулок москвичей, так называемых «Пресненских гуляний».

«Сие место, – как писалось в старинном путеводителе, – было некогда подобно Неглинной в болотистом и тинистом состоянии. Вкус и искусство все преобразили. Деревья, непрестанно питаемые прохладною влагою, пышно раскидывают зеленые ветви свои и как будто бы любуются собою в прозрачной поверхности обширных прудов. Какое гулянье и какие виды!»

Здесь были насажены великолепные цветники, сооружены искусственные водопады, построены затейливые беседки, и дважды в неделю играл оркестр. На Пресненских гуляньях москвичи не раз встречали и Пушкина вместе с очаровательной Катенькой Ушаковой.

По счастью, сохранились старинные литографии, где Пресненские пруды представлены во всей красе, с горбатыми мостиками, соединявшими их берега. Когда-то, чтобы добраться до Ушаковых, Пушкин (то в экипаже, а то верхом), должен был обязательно проехать по одному из них…

Малый Предтеченский переулок ведет к храму. Собор красив и величествен, весь словно сияет первозданной белизной стен, украшенных небесно-голубыми медальонами с ликами святых, и золотом крестов. Храм Рождества Святого Иоанна Предтечи (отсюда и название здешних переулков) счастливо уцелел в смутные годы безвременья. И даже службы в нем так ни разу не прекращались с самого начала его основания – семнадцатого столетия!

Глава семейства Николай Васильевич Ушаков был одним из почетных прихожан храма. И в 1828 году, когда возникла необходимость в постройке новой теплой каменной трапезной, он был одним из тех, кто поставил свою подпись под прошением к московскому митрополиту Филарету: «Статский советник Николай Васильев сын Ушаков руку приложил». Причем имя его поставлено в списке третьим, сразу же за именами настоятеля и старосты.

В прошении упоминалось и имя архитектора Федора Михайловича Шестакова, которому поручалось «смотрение… за прочностью постройки, равно и за приличием и благолепием отделки внутренней и внешней». Но именно архитектор Федор Шестаков возглавлял и строительство храма Большого Вознесения – приходского храма семьи Гончаровых, того самого, где в феврале 1831-го венчался поэт.

И над головой невесты Наталии Гончаровой держали брачный серебряный венец, украшенный образком-медальоном… святой Екатерины! Имена двух соперниц каким-то чудесным, причудливым образом соединились еще раз…

Вот ведь удивительно – домов, родовых гнезд двух известных московских семейств давным-давно нет и в помине, а храмы, ревностными прихожанами которых они были, стоят и поныне. И так же, как в былые времена, звучат под их вековыми сводами молитвы, теплятся перед святыми образами лампады…

Бывал ли в Предтеченском храме Александр Сергеевич? Есть ли тому свидетельства?

Вернемся в самое счастливое время для Екатерины Ушаковой – в весну 1827 года. Тогда она любила и была любимой.

 
…Когда я вижу пред собой
Твой профиль и глаза, и кудри золотые,
Когда я слышу голос твой
И речи резвые, живые —
Я очарован, я горю
И содрогаюсь пред тобою,
И сердцу, полному мечтою,
«Аминь, аминь, рассыпься!» – говорю.
 

Под стихотворными строками рукою Пушкина проставлена дата: «3 апр. 1827». В тот день Катеньке исполнилось восемнадцать лет! И по счастливой случайности семейное это торжество совпало с величайшим православным праздником – Светлым Христовым Воскресением!

И можно с уверенностью предположить, что поэт, приехавший в гости к Ушаковым, прежде со всем семейством (замечу, весьма набожным) побывал на утренней пасхальной службе, а после уж зван был и на праздничный обед, данный в честь именинницы. Что косвенно подтверждает и упоминание в поэтическом посвящении Катеньке, пусть и в полушутливом контексте, завершения молитвы, произносимого в церковной литургии.

Вне всяких сомнений, храм на Пресне навеки соединил имя одной из его прихожанок – Екатерины Ушаковой с именем русского гения Александра Пушкина. Нет, не венчальным обрядом. Памятью сердца.

Отдадим должное Катеньке Ушаковой – она достойно сражалась за свою любовь. И много позже, спустя десятилетия, маститые пушкинисты сожалели, а некоторые печалятся и поныне, что не она, а Натали Гончарова стала женой великого поэта. Но тогда то была бы другая жизнь и другая история… Пушкину нужна была только его Наташа.

И не знак ли то свыше, что предложение поэта было принято 6 апреля 1830 года, в Светлое Воскресение! С этого благословенного дня юная Наталия Гончарова стала невестой русского гения.

«К тебе, мой ангел, на Полотняный завод»

Цветы, любовь, деревня, праздность,

Поля! я предан вам душой.

А. С. Пушкин

Золотой дождь над Полотняным

Полотняный Завод… Совсем не романтическое название. Но ныне оно звучит как строка незавершенного пушкинского стиха…

Имение принадлежало Афанасию Абрамовичу Гончарову – одному из удачливых купцов и промышленников славного XVIII века.

Некогда гостиную гончаровского дворца украшал его парадный портрет: старец в напудренном парике с завитыми локонами, в бархатном камзоле держит в руке письмо самого Петра Великого, драгоценнейшее свидетельство царской милости.

Само государево письмо не сохранилось, но его строки наизусть знали все поколения Гончаровых. То была семейная гордость и фамильная легенда. Петр писал молодому Афанасию, «заведшему по его воле полотняную и бумажную фабрику», ласково, ободрял в его начинаниях, обещал свое покровительство: если тому будет трудно, «то он, Государь, будет платить свое».

Что ж, Петр умел приветить хватких, сильных людей, способных с ним в одной упряжи вытащить сонную Россию на мировой простор, пробудить ее могучие силы, вдохнуть свежий ветер в российские паруса.

Петр Первый строил первый русский флот, Афанасий Гончаров – полотняный завод. (Отсюда и название имения.) Эти два события, несопоставимые, казалось бы, по своей значимости, неразделимы: великое дело, затеянное русским царем, не могло бы осуществиться без крепкой, надежной парусины, что поставлял флоту Афанасий Абрамович. Первый российский флотоводец Петр I с отеческим вниманием следил за успехами молодого Афанасия Гончарова.

Гончаровы внесли свою достойную лепту в могущество и процветание Российского флота. Под парусами, что ткались на их фабриках, бороздили моря и океаны русские эскадры. Ходили под гончаровскими парусами и корабли иностранных флотилий.

А на владельца фабрик и многих поместий Афанасия Гончарова трижды проливался благословенный «золотой дождь».

Богател Афанасий Абрамович, все роскошнее становилось и его родовое гнездо. В калужском имении Гончарова вырос прекрасный дом-дворец, окруженный садами и парками с гротами, статуями, беседками-«миловидами», горками, с конным двором, где выезживали породистых скакунов.

Наслышавшись о красоте Полотняного Завода, богатстве и предприимчивости его владельца, сама Екатерина II изъявила желание посетить гончаровское имение и осмотреть фабрику. Возвращаясь из своего путешествия в Казань в декабре 1775 года, она на три дня остановилась в Полотняном Заводе.

Это была небывалая честь для Гончарова – принять императрицу в своей усадьбе! Царственная гостья осталась весьма довольной оказанным ей пышным приемом.

– Что это у тебя, Гончаров, куда я ни взгляну, так много каменной стройки? – строго спросила императрица.

Афанасий Абрамович пал на колени:

– На меня, ваше величество, три дня золотой дождь шел.

Екатерина милостиво улыбнулась, взмахнула рукой:

– Встань, старичок!

– Я перед вашим величеством не старичок, а семнадцати лет молодчик! – бойко ответствовал престарелый хозяин.

Августейший визит имел благие последствия – отныне Афанасию Гончарову вкупе с пожалованной ему золотой медалью даровано было право именоваться «поставщиком двора Ее Императорского Величества». А также разрешалось бумагу гончаровской фабрики выпускать с водяными знаками.

Не прошло и десяти лет с того достопамятного дня, как во владение дедовскими вотчинами вступил Афанасий Николаевич Гончаров. И жизнь в имении круто изменилась. Двадцатипятилетний наследник оказался большим любителем роскошных пиров, маскарадов, охотничьих забав и прочих увеселений!

О славных дедовских временах напоминал и портрет Екатерины Великой, благодетельницы гончаровского рода. И кто бы мог подумать, что давняя-предавняя история – приезд императрицы в Полотняный – будет иметь такое неожиданное продолжение в судьбе Пушкина.

В память о тех днях Николаем Гончаровым, сыном Афанасия Абрамовича, и, верно, по поручению отца (не исключено, что и самим Гончаровым-старшим!) была заказана в Берлине бронзовая статуя Екатерины II. Правда, по одной из версий считается, что статую императрицы немецкому скульптору Вильгельму Христиану Мейеру заказал фаворит Екатерины князь Григорий Потемкин-Таврический. Над фигурой венценосной особы несколько лет трудились мастера, чему свидетельством надпись: «Мейер слепил, Наукиш отлил, Мельцер отделал спустя шесть лет в 1786 году». Но увидеть изваяние царственной гостьи Николаю Афанасьевичу не довелось – уже после его смерти, в 1791 году, статую доставили морем из Германии в Россию, и далее – в Калужскую губернию. И хотя высочайшее позволение на установление памятника императрицы Николаю Афанасьевичу было дано, его наследник не торопился исполнить волю отца – статуя так и осталась в подвалах гончаровского дворца.

А потом в российской империи наступили исторические перемены, и трон после кончины Екатерины Великой перешел к ее сыну Павлу I, как известно, не жаловавшему свою августейшую матушку. Намерение воздвигнуть памятник почившей государыне в родовой усадьбе могло быть приравнено к опасному вольнодумству.

К тому времени, когда статую можно было установить, у тогдашнего владельца Полотняного Афанасия Николаевича видимо, ни средств, ни желания исполнить задуманное уже не осталось. Так и пришлось бронзовой императрице покоиться в подземелье – необычная «ссылка» длилась четыре десятилетия.

Афанасий Николаевич, в отличие от своего достойного деда, приумножившего семейные капиталы, обладал «особенным талантом»: сумел промотать миллионное состояние да еще оставить долги.

«Негодная бабушка» и «Любезный дедушка»

Внучки Афанасия Николаевича, в их числе и любимица Наташа, росли бесприданницами. И когда впервые Александр Пушкин, еще женихом, в 1830 году приехал в Полотняный Завод, «бронзовая бабушка» по-прежнему пылилась в подвалах гончаровского дома. Ей была уготована незавидная участь – пойти на переплавку, чтобы хоть как-то поправить финансовые дела семейства. Наташина свадьба была уже не за горами. Статуя была назначена в качестве приданого Натали. Весила она сотни пудов и стоила, по расчетам, сорок тысяч рублей.

За хрупкую Натали давали многопудовое приданое – бронзовую Екатерину.

Именно от успешной продажи статуи зависело, когда же наступит долгожданная свадьба.

Пушкин – невесте:

«Я раскаиваюсь в том, что покинул Завод – все мои страхи возобновляются, еще более сильные и мрачные».

Отныне от статуи, «заводской Бабушки», как называл ее поэт, зависело все – душевное спокойствие, счастье, сама его жизнь! Она, «бронзовая гостья», таинственным образом вторглась в судьбу поэта и, словно живая властная государыня, противилась его близкому счастью.

Вначале поэт словно подсмеивался над столь нелепым препятствием.

Пушкин – невесте:

«Что поделывает заводская Бабушка – бронзовая, разумеется? Не заставит ли вас хоть этот вопрос написать мне?»

«Что дедушка с его медной бабушкой? Оба живы и здоровы, не правда ли?»

«Афанасию Николаевичу следовало бы выменять … негодную Бабушку, раз до сих пор ему не удалось ее перелить. Серьезно, я опасаюсь, что это задержит нашу свадьбу…»

Потом Бабушка начинает ему досаждать – он не выдерживает и гневается.

Пушкин – невесте:

«За Бабушку… дают лишь 7000 рублей, и нечего из-за этого тревожить ее уединение. Стоило подымать столько шума! Не смейтесь надо мной, я в бешенстве. Наша свадьба точно бежит от меня…»

Поэт, обращаясь с просьбой о высочайшем позволении на переплавку памятника, его не видел и знал о нем, верно, только со слов Афанасия Николаевича.

Пушкин – А.Х. Бенкендорфу (29 мая 1830 г.):

«Прадед моей невесты некогда получил разрешение поставить в своем имении Полотняный Завод памятник императрице Екатерине II. Колоссальная статуя, отлитая по его заказу из бронзы в Берлине, совершенно не удалась и так и не могла быть воздвигнута. Уже более 35 лет погребена она в подвалах усадьбы. Торговцы медью предлагали за нее 40 000 рублей, но нынешний ее владелец, г-н Гончаров, ни за что на это не соглашался. Несмотря на уродливость этой статуи, он ею дорожил, как памятью о благодеяниях великой государыни… Неожиданно решенный брак его внучки застал его врасплох без всяких средств, и, кроме Государя, разве только его покойная августейшая бабка могла бы вывести нас из затруднения».

Много позже поэт отнесся великодушно к замечательному памятнику, который, по его словам, «был отлит в Пруссии берлинским скульптором».

А тогда, весной 1830-го, от решения Афанасия Николаевича зависело – быть ли свадьбе, выделит ли он внучке приданое?

Гончаров-старший расщедрился и выделил своей любимице часть одного из своих поволжских сел в Нижегородской губернии. Сделал даже «Рядную запись», но дорогой подарок остался лишь… на бумаге.

«Дедушка свинья, – гневался Александр Сергеевич, – он выдает свою третью наложницу замуж с 10 000 приданого, а не может заплатить мне моих 12 000 – и ничего своей внучке не дает».

И как необычно соотносятся с этим резким, но справедливым отзывом поэта строки из письма самого Афанасия Николаевича, отправленного Пушкину из Полотняного Завода уже после замужества внучки:

«Милостивый государь Александр Сергеевич!

…Как я сказал, что нижегородское имение отдаю трем моим внукам, Катерине, Александре и Наталье, так и ныне подтверждаю тоже… Аще обстоятельства мои поправятся и дела примут лучший оборот, не откажусь сделать всем им трем прибавку и пособие. – Прося вас продолжения добрых ваших о мне мыслей и родственной любви, с почтением моим пребыть честь имею ваш, милостивый государь, покорный слуга Афанасий Гончаров».

Но сколько было препятствий прежде, до свадьбы поэта. И не материального характера, а совсем иного рода! Афанасию Николаевичу «доброжелатели» нашептывали о Пушкине самые гнусные сплетни. И первой, кто встала на защиту чести своего жениха, была его Наташа!

Наталия Гончарова – А. Н. Гончарову (5 мая 1830 г.):

«Любезный дедушка! Узнав через Золотарева сомнения ваши, спешу опровергнуть оные и уверить вас, что все то, что сделала Маминька, было согласно с моими чувствами и желаниями. Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые вам о нем внушают, и умоляю вас по любви вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета. В надежде, любезный дедушка, что все ваши сомнения исчезнут при получении сего письма и что вы согласитесь составить мое счастие, целую ручки ваши и остаюсь навсегда покорная внучка ваша

Наталья Гончарова».

Писал деду своей невесты и Александр Пушкин: «Позвольте мне, милостивый государь Афанасий Николаевич, еще раз сердечно Вас благодарить за отеческие милости, оказанные Вами Наталии Николаевне и мне. Смею надеяться, что со временем заслужу Ваше благорасположение. По крайней мере жизнь моя будет отныне посвящена счастию той, которая удостоила меня своего выбора и которая так близка Вашему сердцу».

«Он очарован своей Наташей»

Май 1830 года. Как ждала и как боялась тогда приезда своего жениха Натали! Вот через Спасские ворота, что вели в усадебный двор, въехала дорожная коляска, и кони, как вкопанные, стали у подъезда…

И вот уже Александр Пушкин, легко спрыгнув на землю, с восхищением оглядывал великолепный гончаровский дворец… По парадной лестнице поднялся на второй этаж, в гостиную, где встречал поэта глава семейства – Афанасий Николаевич, и где ждала его красавица-невеста…

А может быть, Натали, заслышав звон дорожных колокольцев, выбежала на открытый балкон, чтобы издали увидеть жениха?

Александр Пушкин жил тогда в Красном доме, выходившем своим фасадом к прудам. Вокруг разбиты прекрасные цветники, в оранжереях – диковинные заморские растения. «Земным раем» называли этот чудесный уголок… Дед, Афанасий Николаевич, с гордостью показывал будущему родственнику свое богатейшее имение. По преданию, именно в те дни он выпустил в пруд щуку с золотым кольцом – «золотую рыбку» – со словами: «На счастье молодых!»

В гончаровском дворце, в парадной столовой, торжественно отпраздновали день рождения поэта – ему исполнился 31 год. И надо думать, дед не поскупился отметить этот, уже семейный праздник, и были откупорены бутылки дорогого шампанского, а на стол из собственных оранжерей поданы персики и ананасы… Редкие минуты счастья в жизни поэта. Но ведь то был счастливый день и в жизни его избранницы.

Вместе с Натали Пушкин подолгу гулял по аллеям старинного парка. Наконец, они наедине, – и старые рощи надежно укрывали влюбленных от сторонних любопытных взоров. Как замирало тогда сердце у семнадцатилетней Натали, как жадно и недоверчиво слушала она признания жениха!

 
Когда в объятия мои
Твой стройный стан я заключаю,
И речи нежные любви
Тебе с восторгом расточаю,
Безмолвна, от стесненных рук
Освобождая стан свой гибкой,
Ты отвечаешь, милый друг,
Мне недоверчивой улыбкой…
 

У нее, как и у всякой барышни, был свой заветный девичий альбом. И она, конечно же, просила поэта написать ей на память стихи. Разве мог отказать ей в том Пушкин, который так не любил делать стихотворные подношения светским красавицам!

Стихотворные строчки легко ложатся на альбомные страницы. Натали читает их и отвечает ему стихами же. Он вновь пишет ей, и она, не боясь выглядеть смешной в глазах знаменитого поэта, отвечает ему: в стихах признается в любви!

Альбом этот, поистине бесценный, ныне не сохранился. И никогда уже не услышать и тех канувших в небытие стихов Пушкина, и поэтических опытов его невесты. Но остались воспоминания счастливцев, кому довелось некогда перелистывать альбомные страницы…

«Я читал в альбоме стихи Пушкина к своей невесте и ее ответ – также в стихах, – сообщает В.П. Безобразов, посетивший Полотняный Завод весной 1880 года, Я.К. Гроту. – По содержанию весь этот разговор в альбоме имеет характер взаимного объяснения в любви».

…Тогда Пушкина это забавляло. Возможно, он даже хвалил невесту за удачные рифмы. Но пройдет не так много времени, она станет его женой, и отношение к поэтическому творчеству молодой супруги изменится.

А о той, первой поездке Пушкина в гончаровскую вотчину сохранилось поистине бесценное свидетельство матери поэта.

Н. О. Пушкина – дочери Ольге (июль 1830 г.):

«Он очарован своей Наташей, говорит о ней как о божестве, он собирается в октябре приехать с ней в Петербург… Он мне рассказывал о великолепном имении старого Гончарова, он дает за Наташей 300 крестьян в Нижнем… Малиновские говорят много хорошего о всей семье Гончаровых, а Наташу считают ангелом».

Мадонна

Скажите мне: какой певец,

Горя восторгом умиленным,

Чья кисть, чей пламенный резец

Предаст потомкам изумленным

Ее небесные черты?

А.С. Пушкин

«Как две капли»

В июле далекого 1830 года Пушкин любовался картиной, изображавшей мадонну с младенцем. «Бриджуотерская мадонна» кисти великого Рафаэля была выставлена для продажи в Петербурге на Невском проспекте, в витрине книжного магазина, принадлежавшего Ивану Васильевичу Сленину, знакомцу поэта. Поэт не мог оторвать глаз от чудесного образа мадонны: в ее лике виделись ему небесные черты невесты.

«Я мало бываю в свете. Вас ждут там с нетерпением, – пишет он Натали Гончаровой в Москву. – Прекрасные дамы просят меня показать ваш портрет и не могут простить мне, что его у меня нет. Я утешаюсь тем, что часами простаиваю перед белокурой мадонной, похожей на вас как две капли воды; я бы купил ее, если бы она не стоила 40 000 рублей».

И далее в том же письме – неожиданное предложение поэта-жениха: коль на покупку так полюбившейся картины недостает средств, «Афанасию Николаевичу следовало бы выменять на нее негодную Бабушку…»

Бронзовая императрица в обмен на «Рафаэлеву мадонну» – чем не гениальное решение? Как же хотелось поэту «украсить…свою обитель» именно этой картиной!

Знаменитому полотну «Бриджуотерская мадонна», названному так по имени его былого владельца герцога Бриджуотера, исполнилось пятьсот лет. Сколько раз за минувшие века великое творение Рафаэля было буквально на волоске от гибели! Сколько раз картина становилась невольной заложницей политических страстей, бушевавших в Европе, и последующих за ними губительных революций, переворотов, войн, мятежей! И все же после стольких опасных приключений, выпавших на ее долю, она обрела надежное пристанище – в Национальной картинной галерее Шотландии.

Кто из пушкинистов не мечтал бы увидеть «Бриджуотерскую мадонну»! Ведь в ней, помимо зримого образа, запечатленного гениальной кистью, будто заключен еще и некий мистический «треугольник»: Рафаэль Санти, Александр Пушкин, Натали Гончарова.

… Пушкин часами простаивал у копии рафаэлевского шедевра. (Сам-то он, как и другие петербуржцы, был уверен, что это подлинник – ведь картина продавалась по баснословной цене – сорок тысяч рублей!) Но какой восторг должен был бы испытать поэт, доведись ему увидеть сам оригинал! Гении – родня друг другу. И встреча их, пусть и виртуальная, через столетия, не проходит бесследно для человечества.

Уже давно и самым убедительным образом доказано, что именно «Бриджуотерская мадонна» Рафаэля вдохновила Пушкина на создание его поэтического шедевра – сонета «Мадонна», гимна великой и светлой любви. Один шедевр, живописный, пробудил к жизни другой, поэтический.

 
…В простом углу моем, средь медленных трудов,
Одной картины я желал быть вечно зритель,
Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков,
Пречистая и наш божественный спаситель —
 
 
Она с величием, он с разумом в очах —
Взирали, кроткие, во славе и в лучах,
Одни, без ангелов, под пальмою Сиона.
 
 
Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.
 

Чистейшая – Пречистая, образец – Образ. Слова почерпнуты из одного живоносного источника, имя которому – православная вера.

Пушкин сумел предвидеть, предвосхитить суть своей избранницы, ее гений, тихий гений красоты и материнства. Она – мадонна. Слово было найдено, самое емкое и точное.

Нет, Пушкин не посягнул на святые для каждого христианина понятия: ни Богородицей, ни Пречистой Девой свою невесту он не назвал. Мадонна – образ поэтический. Но главное, что и самой Наталией Николаевной, глубоко верующей, эти строки, как и само сравнение, были приняты. Не отвергнуты ее чистой душой.

Но все же Пушкин назвал невесту Мадонной, и этим будто предсказал ее будущие страдания. Только не за сына-Спасителя – за него, за мужа. Страдания долгие, болезненные. Отравленные вечными укорами совести, сознанием своей вины. Хоть и вины-то ее в обычном нашем понимании не было. Была чиста перед мужем, откровенна с ним, любила его и была любима. Но… молодость, доверчивость, неосознанное чисто женское желание нравиться, соблазны света и какое-то роковое стечение событий – и она так жестоко наказана!