Текст книги "Нет смысла без тебя"

Я полюбил стариков и настолько привык звать их родителями при местных жителях, что вскоре, даже когда мы оставались наедине, я называл миссис Харрис «мам», а Тома – отцом. Это случалось скорее несознательно, чем специально, меня никто не поправлял. Миссис Харрис тоже звала меня «сыном», но не Том. Том держал дистанцию, видимо, годами вжившаяся дисциплина не позволяла эмоциям взять верх. Я продолжал звать его отцом, и он не поправлял меня. Я жил на ферме уже больше года, но он так и не назвал меня «сыном» ни разу вне посторонних, хотя отношения у нас были именно такими – как у отца с сыном.

Весь этот год я не ложился позже десяти часов вечера. А после первых трех месяцев этого невольно заключения стал просыпаться не в семь, как обычно, а в пять тридцать, чтобы перед утренними обязанностями сделать пробежку вокруг нашей фермы, а потом еще три километра вдоль пруда и столько же обратно.

Лишнего веса у меня никогда не было, но после ежедневных пробежек я набрал целых семь килограммов. Правда, мышцами. Ноги и пресс стали рельефными, крепкими. Ягодицы упругими и подтянутыми. Мне нравилось, что творит со мной жизнь на ферме. Если бы не бесконечная тяжесть, пятитонными камнями давящая мне на плечи…

Раз в неделю на ферму приезжал федеральный маршал, под контролем которого мы находились. Также в доме имелась «тревожная» кнопка, нажатие на которую в течение десяти минут спровоцирует операцию «захват со штурмом». Маршал информировал меня о судебном процессе по делу Наркобарона (безрадостно), о происходящем в мире (так же безрадостно) и о жизни дорогих мне людей (просто ужасно). Каждый раз после его отъезда на меня наваливалась тоска и злость. Мне казалось, полиция и ФБР бездействуют, ничего не делают и только молча наблюдают, как мои близкие мучаются, как рушится моя карьера. Иногда мне даже казалось, что им это нравится.

Доступа к Интернету у меня не было. У меня остался мой айфон (без сим-карты), на который я закинул триста песен, включая все свои, и десяток клипов (включая Roberto). Я слушал их, смотрел клипы и предавался ностальгии. В моем сердце еще теплилась надежда, что когда-нибудь этого подонка возьмут, я выступлю в суде и все верну, все склею, все будет по-прежнему. Но каждый приезд маршала рушил мои надежды в прах.

* * *

Недавно я понял, что верю только в жестокие сказки. Если оглянуться назад, то события моей жизни – это сказки наоборот. Обычно в сказках все начинается плохо, но заканчивается очень хорошо. Но самые известные сказки не имеют счастливых концовок. «Дисней» все переврал. Они и начинались-то не очень хорошо, а заканчивались всегда плохо. «Русалочка», «Золушка», «Белоснежка»… В оригинальной версии все они кончились плохо. Очень плохо.

Об этом я не знал и сильно расстроился, если честно. Зато как пелена с глаз спала. Действительно, ну а как же может быть иначе? Ложь и жестокость преследуют нас с детства. Наверное, зря нам в детстве не показали эти сказки в оригинале. Это было бы честно и справедливо. Мы бы с детства знали, что бессмысленно ждать хорошего завершения истории. Все всегда заканчивается плохо. Других финалов не бывает.

До моего приезда на ферму я считал, что сказка в моей жизни была одна. Это – Джейсон МакКуин. Но теперь понял, что на самом деле сказок было много. Это Вася, Ника, Брэдли и, конечно же, Джо.

Все эти люди – каждый мне дорог по-своему – сделали мою жизнь настоящей, не дали упасть. Каждому из них я был нужен и важен. И сейчас, пока я вычесываю лошадей и читаю жестокие сказки, они скорбят. Ника – на ее глазах меня «убили». Честно говоря, я не видел ее в тот миг, во всяком случае, не помню, чтобы видел. Агент Томпкинс сказала, что Ника была в зале, это есть на внутренних камерах. Она пыталась залезть на сцену, но меня там уже не было. Она кричала за кулисами, а я уже ехал в аэропорт. Она ездила по Москве в поисках моего тела, а я летел в самолете в Америку.

Все свалилось на плечи Брэдли. И заботы о Нике, и потоки расспросов полиции, и приставания журналистов. Дальше – только хуже. Обвал коммерческого проекта под названием «Джейсон МакКуин» – это огромные проблемы. Достаточно вспомнить, что было в тот момент, когда с дистанции сошла Алиша, чье место занял я. А что теперь?

Контракты, страховка, диски, музыка, турне… Все грандиозные планы разрушились как песчаный домик под ливнем. И кому-то придется держать ответ перед всеми, кто был заинтересован в проекте. Вернее, не так. Перед теми, кто имел интерес в этом проекте. Насколько я могу судить, таких людей не очень много, но, увы, люди это не обычные.

Мои подозрения подтвердила агент Томпкинс. Она приезжала с визитом дважды. И оба раза не с самыми лучшими новостями.

– Достаточно тяжелая ситуация у Ники Домбровской, – сообщала она. – Мы сделали, как вы просили. Завещание изготовлено, и оно оглашено нотариусом. Однако мистер Джейкоб Коннор предъявил финансовые требования к вам, вашему имуществу и к самой Нике Домбровской. Суммы астрономические: два миллиона долларов. Как вы понимаете, мы не можем вмешаться. Скорее всего, деньги у нее заберут.

– Что?!

– Именно так. Далее, Брэдли Морган. Его уволили из «Коннор Дистрибьюшн», он уехал из Америки и живет у брата, Джо Моргана. Насколько мне известно, Брэдли Морган также соответчик по иску Коннора.

– Вы должны что-нибудь сделать! – сказал я. – Я не могу оставить своих друзей в такой ситуации. Во всем виноват я! Это мои долги, мой провал. При чем здесь они?

– Я сожалею, мистер Белгфорд, – с нажимом на мое очередное липовое имя ответила агент Томпкинс, – но мы не можем вмешиваться в обычные гражданские правоотношения.

– Идите вы к черту!

И она ушла. И возвратилась через несколько месяцев, чтобы сообщить еще несколько неприятных вещей. Я слушал ее спокойно, понимая, что, даже если выйду из себя, это ничего не изменит, потому что ей плевать. Кроме того, ее визиты – ее собственная инициатива, и если ей не понравится, как я себя повел, агент Томпкинс просто больше не приедет. Жизнь так и будет идти своим чередом, только я ничего не узнаю о происходящем. А я хотел все знать. Я хотел знать, сколько горя я принес. Что еще умудряюсь разрушать даже после своей «смерти».

– Страховая компания отказалась выплатить какую-либо страховку, сославшись на преступную халатность ваших менеджеров, – сказала агент. – Мне очень жаль, но, скорее всего, Нику Домбровскую и Брэдли Моргана будут преследовать в уголовном суде.

– Что?!

– Именно так. Я не располагаю полной и достоверной информацией, но страховая компания считает, что понесла убытки в виде недополученной прибыли в связи со срывом страхового контракта. К ее претензиям присоединяется «Коннор Дистрибьюшн» и Live World Company, которые также подсчитывают убытки. Я видела гражданские иски от этих двух компаний. Они вложили в вашу раскрутку больше пяти миллионов, надеясь выручить с каждого вложенного доллара как минимум по шесть.

– Вы говорили, иск предъявлен на два миллиона.

– Верно, чистых убытков. Это второй иск, об упущенной выгоде.

– Понятно.

– Мне очень жаль.

– Вы можете хоть что-нибудь сделать?..

– Нет, я сожалею. Я получила консультации министра юстиции, генерального прокурора. Мы не можем помочь. Это оборотная сторона медали.

Естественно, Коннор и компания начали спекуляции. Я не был удивлен, узнав, что они избавились от Брэдли. Его выгнали, и Брэдли потерял доступ к каким-либо бумагам, потому что все документы хранились на серверах «Коннор Дистрибьюшн» и его дочерних компаний. Любую отчетность можно подделать, любые бизнес-планы скорректировать. Правду все равно никто доказать не может. Кроме, пожалуй, Ники.

Она занималась всеми финансовыми вопросами, вполне вероятно, у нее остались копии каких-то документов. Но Ника в Москве, процесс идет без ее участия. А Брэдли в Лондоне. Оба они не граждане США, и только уголовное преследование может их вытащить из страны пребывания. Хотя, помнится, отец мне говорил, что Россия своих не выдает.

Цифры знает и Брэдли, но знает только на основе своих записей и корпоративной почты, доступ к которой, я уверен, также у Коннора. Никаких доказательств, что в проект вложено в сотни раз меньше, чем заявлено в исках, нет. И что делать?

Миссис Харрис никогда не занималась бизнес-вопросами, а вот опыт мистера Харриса, Тома, мне был важен. Я долго не мог осмелиться завести разговор о своих проблемах, но в конце концов решился. Том, казалось, был даже рад поучаствовать в дискуссии, отличной от наших обычных тем о коровах, заборе и протекающей крыше.

До этого момента мы никогда не говорили о том, чем занимался я. Но Харрисы все знали. Я вкратце обрисовал Тому ситуацию, особо не рассчитывая ни на что. Мне хотелось услышать мнение человека, который когда-то занимался финансовыми делами, был сведущ в этом вопросе.

– Наверное, это будет несколько сложнее объяснить, чем кажется, – начал Том. – Но времени у нас навалом, так что слушай. Финансы – вещь очень нестабильная, несмотря на то что имеют вполне себе физически твердое состояние – валюта, золото, материальные блага. Но их оценка – самое важное – это их ценность. Сегодня на доллар ты купишь банку колы и шоколадный батончик, а еще десять лет назад мы могли на эту сумму заправить бензином полный бак. А через десять лет доллара тебе едва ли хватит на порцию картофеля фри в «Макдоналдсе». Оценка денег падает, жизнь дорожает. Но есть еще более важная вещь, чем деньги, это – время. Деньги должны работать, и чем больше они лежат без дела, тем дешевле становятся. Если положить доллар в носок и запрятать его на чердак, то через пять лет от этого доллара останется пара центов. А купюра не изменится. Жизнь изменится, и твой пришелец из прошлого обесценится. Ты понимаешь?

– Да, понимаю.

– Тогда смотри дальше. Упущенная выгода порождает два убытка. Первый – отсутствие самих денег тогда, когда на них рассчитывали. И второй – заработок, который они бы принесли, если бы были в наличии. Ведь его также недосчитаются.

– Постойте, вы хотите сказать, что эти виртуальные деньги к определенному моменту должны приумножиться?

– Конечно! Любой бизнес-план должен учитывать стоимость денег. Если компания планирует зарабатывать деньги только исходя из стоимости денег на момент запуска компании, то шарагу можно закрывать.

– Никогда об этом не думал.

– Ну тебе и не нужно об этом думать, – с улыбкой ответил Том. – Хотя, может быть, я и не прав. В конце концов, ты занимаешься делом, которое должно приносить доход, иначе оно развалится, и ты останешься ни с чем. Наверное, ты должен об этом думать.

– Вы считаете требования этих типов обоснованными?

– Абсолютно точно обоснованными, – подтвердил Том. – Но не в отношении суммы. Там бы, конечно, посчитать. Мне кажется, несколько сотен лишних прибавлено на случай, если судье вздумается уменьшить цену иска. Я помню, как одна страховая компания отказалась выплачивать нам страховку за кредит, который мы страховали у нее. Мы посчитали, сколько денег потеряли, посчитали, сколько могли бы заработать до момента гипотетической выплаты этих денег, и подали в суд. Судья все деньги взыскала, а упущенную выгоду сократила вдвое, мотивировав свое решение тем, что на дворе финансовый кризис и столько, сколько мы заявили, мы бы не заработали. Руководство приняло решение отныне прибавлять в цену иска несколько сотен на подобные случаи.

Я был ошарашен. Стоимость денег! Да мне в голову такие мысли не приходили. Деньги для меня всегда были лишь платежным средством, и особого колебания я не замечал. Но после сказанного Томом задумался: а мог ли принести мой проект ту прибыль, которую рассчитывал получить Коннор? Без калькулятора тут не обойтись.

– Но, отец, – сказал я торопливо, поймав мысль, – если разобраться, то эти деньги Коннору должен не я. Ведь не моими же силами был нанесен убыток. Не от меня зависело. Что я мог сделать? Какой у меня был выбор?

– В этом, конечно, будет разбираться суд. Но ты не забывай одну деталь: гражданский суд уже нашел причину нанесенных убытков. Не твоя так называемая смерть, а халатность твоего менеджмента.

– И что? Да как можно оценить, во сколько эта халатность встала? Да и какая халатность?!

– Дима, дорогой мой мальчик, не я судья, – с улыбкой ответил Том. – Ты спросил, я отвечаю. Я могу говорить тебе то, что ты хочешь слышать. Но оно тебе нужно? Чтобы я врал?

– Нет.

Том кивнул и задумался. А я мучился. Может быть, Том видит что-то такое, что не вижу я?

– Ты знаешь, ты снова прав, – сказал он. – Я думаю, что тебе потребуется очень хороший юрист, когда все закончится.

– Зачем?

– Ну посуди сам. Все процессы, которые проходят сейчас, исходят из того, что тебя «убил» злоумышленник, воспользовавшись халатностью твоего менеджмента. Верно? Хорошо, с этим спорить бессмысленно. Тут ничего не попишешь – судебное решение вступит в силу (если еще не вступило) и обратного хода нет. Но когда все закончится, ситуация будет совершенно иной.

– Ты считаешь, что можно инициировать новый суд? В связи с другими обстоятельствами?

– Нет, Дима. Фактически никакие обстоятельства не поменяются. Ведь как халтура была, так она и осталась. Но ты знаешь правду, и она оставляет след, письменный, доказуемый.

– У тебя тупой сын, отец. Я не понимаю, о чем ты!

– Сейчас поймешь. Скажи вот что – под твой проект создавали отдельное юридическое лицо?

– Нет, мы все были сотрудниками «Коннор Дистрибьюшн». Это плохо?

– Нет, это очень хорошо! Не дошло?

Я разозлился. Да что же такое? Почему я тупой такой?!

– Нет, прости.

– Все придет с опытом, дорогой мой Дима. Все просто: посчитай свои убытки.

Меня оглушило. Через минуту я вскочил и полез обниматься со стариком. Боже мой, ну что бы я без него делал? Ну конечно же! Если все – «Коннор Дистрибьюшн», Live World Company и страховщики – считают свои убытки от халатного поведения Ники и Брэдли, то почему бы не посчитать убытки мне?

– Ты гений! Ведь правда! Все, что я потеряю в результате всех процессов, – это мои убытки от действий ФБР! А когда правда выяснится, то мне даже не потребуется что-то доказывать, ведь судебными решениями будет четко установлено, сколько прибыли должны были получить «Коннор Дистрибьюшн», Live World Company и страховщики! В любом случае моя прибыль должна быть больше, потому что все эти деньги они берут с меня! И если у всех истцов неплатежеспособные ответчики, то у меня будет самый что ни на есть твердый – государственная казна! Мне заплатят!

– Так точно, сэр! Это будет сложная битва, но я думаю, ты справишься, Дима.

– Спасибо, Том!

– Боже! Сколько времени! – спохватился Том. – Мы выбились из графика, а крыша на сарае сама по себе не залатается. Пойдем.

* * *

Этой ночью я не мог уснуть. В голове взрывались салюты, я хотел действовать. Но что-то останавливало меня, и к утру ответ пришел. А по ходу с ним – и две песни. Совершенно экстравагантные мелодии, коих в моей голове никогда не было. Я расчертил тетрадку в нотную линейку и записал ноты, подстраховавшись мычанием на телефон. Главное – мелодия, а текст напишет Вася.

За ночь в моей голове пронеслись разные мысли. Я хотел воспользоваться экстренным звонком (у нас был один телефон для «экстренных», но не связанных с опасностью для жизни звонков) и вызвонить федерального маршала и агента Томпкинс. Я хотел рассказать им, что будет, когда все закончится. Хотел попросить их включить мозги и придумать способ, как помешать Коннору нажиться на моей «смерти», а потом мне стало страшно.

А что, если, оценив этот ущерб, они решат, что мне лучше оставаться на ферме вечно? Или – того хуже – действительно умереть? Ведь о моем спасении знают немногие. Харрисы и только те, кто заинтересован в моих показаниях. Что, если ФБР, получив требуемое, уничтожит меня, как ненужную тряпку?

Кое-как я дождался утра. Мне нужен был совет Тома.

Он вышел, как обычно, около семи утра на веранду, где его поджидал я, вне себя от волнения, с горячим термосом кофе для него. Миссис Харрис тоже проснулась и сильно удивилась, увидев меня такого.

– Я смотрю, у тебя была непростая ночка? – усмехнулся Том.

– Том, ну что ты такое говоришь! – возмутилась миссис Харрис. – Это ты во всем виноват! Взбередил парню голову!

– А он сам напросился!

– Да, мам, отец мне очень помог. Но у меня еще остались вопросы.

– Ну вы пока беседуйте, а я приготовлю завтрак, – сказала миссис Харрис и удалилась в дом, оставив нас наедине.

Я изложил Тому свои мысли. Утром ночные страхи казались мне уже не такими пугающими, особенно после того, как я выпустил из загона кур. Глядя на их деловитое копошение, мне показалось смешным, что кто-то может меня убить прямо тут, у них перед клювами. Глупо как-то.

– В твоих рассуждениях есть здравая мысль, – проговорил Том. – Я бы не стал рисковать. Тем более они действительно ничего не могут, зато могут придумать, как защититься от тебя и твоих претензий. Ну чем они могут помочь твоим друзьям и коллегам? Прийти в суд и сказать – они не виноваты, поверьте нам на слово? А вот если ты скажешь им, что собираешься сделать, то, вполне вероятно, тебя может ожидать очень неприятный сюрприз.

– Значит, молчать?

– Это решать тебе. Но если ты спрашиваешь мое мнение, то я бы не сказал ничего. Я бы просто подал иск.

– Так я и сделаю.

Нельзя сказать, что я успокоился. Меня страшила битва, но я хотя бы знал, что у меня будет оружие. Это немного смягчило мой страх, и жизнь вошла в более или менее нормальное русло.

На моем телефоне были фотографии родителей, Лизы, Ники, Васи и Брэдли. Я смотрел на них каждый вечер, улыбался. Родителей, Лизу и Нику целовал, с Васей говорил.

* * *

В апреле начиналась жаркая пора. Мы с Томом готовили сараи для запасов, на ферму приходило все больше местных жителей – устраивались на лето на работу. Мы потихоньку обживали ферму, решили завести больше животных, всерьез заняться сельским хозяйством. Вечерами я был погружен в работу над песнями, а Харрисы читали книги рядом на веранде. Все дни напролет для нас с Томом находилась работа. Миссис Харрис занялась садом – в климате Техаса сложно вырастить пышные культуры, но и в здешних условиях вполне можно обустроить сад. При помощи рукастых местных мы соорудили площадку для сада, а миссис Харрис увлеклась засадкой, позабыв про вечерние купания кур. Это добавилось к моим обязанностям.

Так мы и жили. Пока однажды не раздался телефонный звонок.

«Экстренный» телефон сообщил, что наша жизнь кардинально меняется в очередной раз. Наркобарона взяли, начался судебный процесс. И, скорее всего, в ближайшее время мне нужно будет дать показания.

Для меня остался невыясненным вопрос – как Наркобарон повелся на мою «смерть»? Ведь киллера, насколько мне известно, не поймали. А значит, он мог сообщить, что не убивал меня. И все это – спектакль. Но этот вопрос я не задал, оставив на потом. В конце концов, это было не так важно. Следствие подтвердило, что Наркобарон под судом – именно тот человек. И я видел его фото. Пузо, мясистые губы, колечки иссиня-черных волос, взгляд… И улыбается так по-цыгански, как будто сама мать-природа защитит его, оградит от бед. Мне кажется, он был одет в ту же шубу, что и тогда, на трассе, когда меня везли в Листвянку, а я думал, что это мудила Маруф творит безумства. Господи, как же давно это было…

«Неужели все закончится?»

Я был рад, но очень жалел стариков. Том загрустил, а миссис Харрис я застал плачущей на кухне накануне дня отъезда. Она готовила праздничный ужин. Прощальный ужин. Индейку, по ее личному рецепту, лимонный пирог и харчо.

Я обнял ее, она повернулась ко мне и долго плакала на груди.

– Я знала, что это произойдет. Это правильно, так и должно быть. Но, сынок, не забывай нас.

«Но я не ваш сын, миссис Харрис», – должен ответить я. Но я не мог. Это было сильнее меня.

– Конечно, мам, – ответил я.

И она улыбнулась.

Мы крепко обнялись. Миссис Харрис долго не отпускала меня, и мне не хотелось отрываться от нее. Мы мало обнимались за этот год, а зря. Ее тепло еще долго будет меня согревать.

Том, прощаясь, держался лучше жены, но по дрогнувшей руке, сжимающей мою ладонь, я понял, что ему тоже тяжело. Мы прижились, стали родными.

– Спасибо вам за все, – сказал я.

– Береги себя… сын.

Он сказал это. Я обнял старика, а отпустив, быстро пошел к машине, сел на заднее сиденье, положив рюкзак на колени, и уехал. Я знал, что больше никогда их не увижу.

И они знали.

Они так и остались стоять рядышком на веранде, возле кресел-качалок, где мы проводили вечера. Миссис Харрис машет мне, а ее фартук треплет ветер. Том стоит, не двигаясь, и только в руке дрожит книга.