Текст книги "В ожидании полнолуния. Женский роман с мужскими комментариями"

Кто в доме хозяин?

В воскресенье утром я вошла в свой двор, и баба Варя, которая занималась обрезкой спелых гроздей с разделявшего наши дома виноградника, встретила меня вопросом:

– Никак с моря, Даша?

Мы действительно выезжали на два дня с Антоном. Загореть под неярким осенним солнцем я, конечно, особо не могла, но, наверное, у человека, возвращающегося с побережья, бывает какой-то особенный вид, так что отпираться было бесполезно, и я кивнула.

– Ну, и правильно, Даша, отдыхай, пока молодая. А будешь, как я, другие будут дела и заботы, – она протянула мне крупную кисть «Изабеллы» и одёрнула задравшийся домашний халат, давно потерявший свой первоначальный цвет.

– Да что вы, баб Варь, разве для настоящей женщины шестьдесят – возраст?

– Да я уж своё отгуляла. Только вот одно заветное желание и не исполнила. Всё хотела попробовать в презервативе с усиками и на ландышах.

– Да в чём проблема-то? – рассмеялась я, живенько вообразив себе эту картину. – Я, правда, в презервативе никогда не пробовала, ничего сказать не могу по этому поводу. Но их сейчас столько всяких понавезли: и с усиками, и с рожками, и чёрти с чем. Куплю вам хоть десяток. А ландыши у наших соседей за воротами каждый год расцветают – целое поле. Выходите в лунную ночь – и вперёд!

– Ага, деда только ещё осталось подыскать.

– Подыщем и деда… А что это у меня за мешки перед домом?

– А это тебе, Даша, вчера ещё привезли из какого-то совхоза.

Я поняла. Это знакомый директор Агросоюза решил таким образом отблагодарить меня за написанный материал. Отблагодарил! О, ужас! Я даже не знала, как называются крупы, находящиеся в этих мешках. В одном был рис, и эти пятьдесят килограммов нашей семье было не съесть и за пятилетку. Баба Варя просветила меня насчёт содержимого других холщовых мешков. Но я решительно не представляла, что делают с сечкой перловки.

Когда вернулись из Лабинска, где проводили у свекрови выходные, Андрей с Димкой, картину они застали такую. Я стояла у мешков с весами в руках, рядом выстроились в очередь с десяток соседских бабушек с холщовыми сумками и полиэтиленовыми пакетами, в которые я насыпала зерно. Весь двор был усыпан ячменём и просом.

– Мама, что ты делаешь? – и без того большие Димкины глаза превратились в два безумно-синих блюдца.

– Не видишь, зерном торгую. Проходи в дом, не мешай.

Несмотря на то, что продавала я вдвоё дешевле, чем на рынке, мне хватило вырученных денег на джемпера для меня и Димы. Хорошее это дело – тесный союз города и деревни. Лишь бы в следующий раз живой свиньёй не отблагодарили!

Это был один из последних дней, проведённый мною во дворе по соседству с бабой Варей. В первых числах ноября мы с мужем купили квартиру. Андрей очень сокрушался по поводу того, что пришлось продать «Жигули», но выбирать не приходилось. Часть денег у нас была накоплена в долларах, немного помог папа, значительную сумму подбросила Марта, прося не говорить об этом Лесе, так как той, «сколько не дай, всё мало будет». Добавили ссуду, полученную мною в редакции, а на ремонт пришлось занимать у Лизы.

Квартира была однокомнатная, но улучшенной планировки и в кирпичном доме. У меня впервые в жизни появился собственная ванна и кухонный гарнитур. Лоджию мы застеклили и утеплили, и я объявила её своим углом, отдав мужикам в распоряжение всю комнату. Я была безумно счастлива. Сколько раз, проходя по вечерним улицам, я вглядывалась в горящие окна многоэтажек и думала, что нет среди них моего окошка. И вот теперь оно у меня было.

При переезде я с удовольствием избавилась от груды старого хлама, который оставила бабе Варе. Та была рада, говорила, что всё пригодится в хозяйстве, и просила её навещать, потому что привязалась ко мне за те годы, что мы жили по-соседству, как к дочке. Я обещала иногда наведываться, подспудно понимая, что вряд ли когда-нибудь выберу время для визита.

Я не знала, нужно ли позвать Его с собой на новую квартиру. Но решила, что не стоит. В конце концов, мы были здесь временными жильцами, а Он – постоянный. Пусть остаётся, Он же привык к своему дому, а в моём новом пристанище, возможно, обитает другой Домовой.

Несколько дней в связи с переездом я не выходила на работу. А когда появилась в родном коллективе, шефа застала в компьютерном зале. Он обсуждал с Вадимом особенности воспитания собак различных пород. Я присела на подоконник и стала слушать, а Чернов продолжал, как ни в чём ни бывало, будто и не заметил моего внезапного появления.

У Андрея был огромный мраморный дог, и сейчас он рассказывал, как однажды пришлось здорово отходить псину палкой, поскольку та стала кидаться уже не только на чужих, но и на своих. Чернов был добрым человеком, и мне трудно было представить его, лупящим почём зря бедного пса. Впрочем, и суровым шеф, если надо, тоже быть умел.

– Зато теперь собака знает, кто в доме хозяин, – завершил Андрей рассказ.

– Это, конечно, ты? – спросила я.

– Почему я? Моя Ирина. Как закричит своим визгливым голосом – все сразу по местам, – рассмеялся Андрей.

И я подумала, что он не любит свою жену. Голос любимой никогда не кажется визгливым.

– А я себе котёнка завела, – похвасталась я. – Совсем крохотулечка. Назвали Баксиком, чтобы в новом доме деньги водились. Сиамский. Вчера купили с Митькой на рынке. Ребёнок так рад! Только почему-то наша киска не ест ничего: ни молока, ни колбасы.

– А, может, он ещё и лакать не умеет, – подал идею Вадим.

Такая мысль не приходила мне в голову.

– Его надо из пипетки кормить, – сказал Андрей. – Кот или кошечка?

– Конечно, кот! В моём доме может быть только одна-единственная женщина – это я!

– Ты лучше квартирой похвастайся, «единственная женщина», – рассмеялся Андрей.

И я принялась хвастаться квартирой, а когда Чернов, вызванный секретарём, вышел, без всякого перехода спросила у Вадима:

– Слушай, а ты был на похоронах нашего Лёши Горелова?

– Был. А чего ты вдруг вспомнила?

– Видишь ли, тут ко мне Лёшина мама приходила. Там какая-то тёмная история с квартирой. Я тут завертелась со своим переездом, а надо бы взяться за это дело… Скажи, а как выглядел Алексей в гробу?

– Что значит, как выглядел? Гораздо хуже, чем при жизни. Ты, наверное, имеешь в виду, не был ли он изуродован? Да вроде не очень. Его в морге загримировали. Но лоб был закрыт такой церковной бумажкой…

– А его жена?

– Она выглядела гораздо лучше, чем Лёша, – ухмыльнулся Вадим. – Маленькая такая, худенькая, черноглазая, черноволосая… Я её немного знаю, несколько раз встречал вместе с Лёшей в городе.

– Была она похожа на убитую горем вдову?

– Я не очень представляю себе, как должны выглядеть убитые горем вдовы. Ну, плакала, конечно, как и все родственники. Даша, я не очень сильно тебя огорчу, если сообщу, что на «весёлую вдову» Оля явно не была похожа?

Я рассмеялась:

– На такой эффект я и не рассчитывала. Вадим, ты помнишь, к нам приходили Лёшины сослуживцы с его основной работы и просили увеличить фотографию? У тебя не осталось дубликата?.. Кстати, а где Алексей работал?

– Работал он в цеху по производству сувенирной продукции. А снимок должен у меня храниться в файле. Сейчас распечатаю. А ты никак сочиняешь очередную криминальную историю?

– Да что там сочинять-то! Эти истории сама жизнь через день на ремень преподносит – только успевай записывать!

Я вошла в свой кабинет со скоросшивателем и чёрно-белой фотографией в руках и полной сумятицей в голове. Лёша смотрел на меня своими большими, почти круглыми глазами, слегка скривив в вынужденной улыбке тонкие губы, и словно вопрошал: ну, и что ты теперь будешь делать? Мне показалось, что на его простоватом лице явно проступает печать смерти, обстоятельства которой он унёс с собой в могилу. Впрочем, ранее мне казалось, что жить он будет до ста лет. А что я буду делать, пока не знала.

Для начала решила навестить Ольгу Горелову. Повод для визита к вдове я уже придумала. В скоросшивателе, который я забрала из шкафа, стоящего в компьютерном зале, хранились Лёшины рисунки и та самая книжечка о хиромантии, по которой мы с ним собирались гадать во время нашей последней встречи. Я перебрала выполненные чёрной тушью рисунки – большая их часть уже была опубликована на страницах «Судного дня» – и отложила в сторону «Мёртвую петлю» и «Дремлющего Льва», которых Лёша рисовал специально для меня.

Адрес бывшей Лёшиной квартиры был записан в договоре дарения, номер телефона нашёлся в моём ежедневнике. Я набрала шесть цифр и, услышав «да», произнесённое женским голосом, опустила трубку на рычаг. Сочла, что незачем договариваться о встрече, поскольку неожиданное посещение журналиста произведёт на Ольгу больший эффект. Если вообще произведёт. По крайней мере, я не хотела оставлять ей шанса уклониться от встречи со мной или хотя бы подготовиться к ней.

Я поднялась пешком на третий этаж кирпичного дома и, не обнаружив звонка, постучалась в массивную дубовую дверь. Мне открыли, не спрашивая, кто там, и я оказалась лицом к лицу с хрупкой девушкой, по-видимому, только что запахнувшей на себе халатик, который она неловко пыталась перевязать пояском, отступая вглубь прихожки и не предлагая мне войти.

– Дарья Леденёва, – представилась я. – Ваш… Алексей работал у нас в редакции, и недавно я наткнулась на папку с его рисунками. Я подумала, что, наверное, должна принести их вам. Это же память о… об Алексее, – я почему-то не смогла произнести слово «муже», не зная, надо ли при этом добавить «бывшем».

– Спасибо, – ответила Ольга несколько растерянно и протянула руку за папкой.

Но, я, заметив, что «через порог нехорошо», шагнула в прихожую и только потом отдала ей скоросшиватель. Первое, во что уткнулся мой взгляд, была ярко-синяя мужская куртка, на спине которой золотистой нитью выткан широко раскинувший крылья и раскрывший мощный клюв грозный орёл. Куртка висела поверх другой зимней одежды, выступая далеко вперёд, будто её совсем недавно накинули на металлический крючок. У Лёши я такой не видела. Под «орлом» стояли чёрные мужские полуботинки с заострёнными носами. Я прикинула: размер, скорее всего, сорок третий. Великоват для невысокого Лёши. Итак, у Ольги был гость, и находился он за закрытой дверью одной из комнат, ибо на хорошо просматривавшейся из коридора кухне никого не было.

Проследив за моим взглядом, Ольга явно занервничала и, откинув за спину прядь чёрных, несколько взлохмаченных волос, произнесла:

– Извините, я вас не приглашаю, я тут приболела немного, в поликлинику собиралась сходить.

– Я уже ухожу.

Если она и собралась к врачу, то это, скорее всего, должен быть узкий специалист, а точнее, гинеколог. У такой худышки, каковой являлась Ольга Горелова, не могло быть настолько выдающегося животика, если, конечно, она не была беременной. Месяца четыре, не меньше, определила я на глазок и прикинула, что, судя по срокам, отцом будущего ребёнка вполне мог являться Алексей. Но почему тогда Ольга ничего не сказала об этом бывшей свекрови, не порадовала бедную женщину известием о том, что, потеряв сына, она скоро обретёт внука? Если бы Антонина Петровна знала о беременности Ольги, она сказала бы мне об этом. По крайней мере, не произнесла бы фразу о том, что «квартира чужой девочке досталась».

Словно угадав мои мысли, Ольга сменила позу, переступив с одной ноги на другую и инстинктивно выгнув спину назад с тем, чтобы её намечавшийся животик стал не так заметен. Мне вообще, наверное, стоило закрыть глаза, ибо, во что бы не упирался мой взгляд, это сразу же начинало заметно беспокоить хозяйку, по-видимому, уже сто раз пожалевшую о том, что так легкомысленно распахнула передо мной дверь квартиры, в которой Лёша больше не живёт. Впрочем, я и так уже увидела гораздо больше, чем ожидала. Выводы, поразмыслив, можно было сделать и позднее. Хотя о чём тут особо размышлять? Ольга была от кого-то беременна, и этот кто-то, скорее всего, в данный момент находился здесь. Если это так, то для совместной жизни с отцом будущего ребёнка Ольге была нужна квартира, а Лёша оказался лишним.

Я наскоро попрощалась с молодой женщиной, которую сочла виновной в гибели мужа, или, по крайней мере, выигравшей от его кончины, и ушла, пожалев об оставшейся у Ольги папке с рисунками. Не нужна ей эта память о муже! Но если имело место убийство, то совершить его мог тот, кто был вместе с Алексеем на последней в его жизни рыбалке.