Текст книги "Переиграю шторм"

– Послушай, у тебя только что окончилось лето любви, а ощущение, что ты вернулся из колонии строгого режима.

Лев, не упуская завоеванной позиции у груди жены, промямлил:

– У нас было мало интима. Она боялась забеременеть. А презики она не любит.

Жена почувствовала, как её лицо бросило в жар.

– Старая шлюха боится забеременеть! Ха-ха-ха! – Таня нарушила своё правило не говорить плохо о женщинах в присутствии мужчин. – А ты уверен, что твоя Чио-Чио-Сан так же незаразна, как и неопытна?!

– Ну… Я перед отъездом… тестировался… – выдавил Лев.

– Да? – она встала с кровати и бросила убийственный взгляд на Льва. – Жаль, что не кастрировался!

6

Звякнул телефон Льва, равнодушно возвещая о новой СМС-ке. Таня дотянулась до тумбочки, с полузакрытыми глазами нащупала мобильник и окончательно проснулась. Не воспользоваться отсутствием мужа теперь оказалось выше её сил: она быстро схватила его телефон и прочитала под грифом «Яскевич»: «Небыла связи, была на хутари». Разъяренная супруга на секунду задумалась: предъявлять это ему, усилив комплекс вины, или прервать порочную связь не самым благородным способом? Поскольку особого чувства вины Лев не испытывает, то и комплексы, наверняка, его не беспокоят. Значит, остается второе. Жена спокойно удалила СМС. Затем она привела себя в порядок и вышла на кухню.

Лев, судя по всему, проснулся давно.

– Доброе утро, – безразличным тоном сказала Таня.

– Доброе, – буркнул он, склонившись над мойкой, в которой чистил сушилку для посуды. Стеклянные тарелки и чашки теперь сгрудились на обеденном столе, а Лев ожесточенно занимался явно не своим делом.

– Если ты хочешь довести эту несчастную сушилку до блеска, то у тебя ничего не получится, – еле сдерживаясь, сказала Татьяна. – Проще купить новую.

– Странно! – воскликнул Лев. – Почему же ты до сих пор этого не сделала? У тебя ведь достаточно и денег, и времени! Так в чём дело? Почему же мы заросли грязью?

– Ты хочешь сказать, что пока ты в поте лица занимаешься зарабатыванием денег, я баклуши бью и транжирю заработанное тобой? – опешила она. – И мы заросли грязью? Какое нелепое и мерзкое враньё!

– Оставь! – скривился Лев. – Вот когда я приходил к Людмиле, я отдыхал! Там действительно комфорт, уют! Там рай!

– Нет… Ты не кобель… – прошипела жена. – Ты – сука! И место твоё – у мойки!

Она резко смахнула со стола посуду. Тарелки, чашки со звоном стукались о стену, плиту, падали на пол, превращаясь в груду осколков. Не глянув на мужа, Татьяна выскочила из кухни.

Лев потерял дар речи. Когда пришёл в себя, заорал ей вслед:

– Дура!!!

Чтобы успокоиться, она положила под язык валидол. Чтобы отвлечься, включила телевизор, остановилась на концерте какого-то пианиста, который играл Ф. Листа, «Размышление». Благозвучная, исполненная умиротворения музыка уводила из мира повседневной рутины, пошлости. Мелодичные арпеджио обволакивали своей сладостной паутиной. Таня плюхнулась на диван и уткнулась лбом в подушку.

Она понимала, что её игры хватило не надолго, что она стала срываться и тем самым загонять себя в ослабленное положение. Встряска, конечно, периодически нужна этому сукиному сыну, но зачем посуду разбила?!

Под раздумчивую мелодию Листа из кухни доносился звон осколков, которые Лев сгребал веником в совок, а затем с грохотом сваливал в мусорный бак.

Татьяна лихорадочно вырабатывала тактику поведения: «Всё! Решено: больше не расслабляться. Взять себя в руки. Ещё посмотрим кто кого! Не ты меня кинешь, а я тебя! Но вначале верну. Я тебе покажу рай, паршивый, выживший из ума кобель! Я буду играть с тобой! Играть! Я устрою тебе ад!» – Таня жаждала мести немедленно, не успев остыть. Во-первых, надо с достоинством выйти из ситуации на кухне. Для этого придется пустить в ход всё женское оружие – слёзы, упрёки, эмоции, любовь. Это истерика! Только надо придумать, что говорить. Это важно. Да, сейчас ему нужен стресс! Муженёк должен получить то, чего не ожидает. Он получит!

Пианист тем временем перешёл к следующему произведению Листа. Звучала «Венгерская рапсодия». Бравурные аккорды разносились по комнате, создавая напряжённость под стать тяжёлым мыслям Тани. «Нет, это уже чересчур. Надо выключить телевизор», – успела подумать она. Но тут вошёл Лев.

Жена срочно пустила слезу.

– Ты в своём уме? – Он вплотную подошел к дивану.

Она, утирая слезы, распахнула глаза и сказала чуть слышно, с лёгкой хрипотцой:

– Что ты творишь, Лео?! – В этот момент из телевизора донеслись кокетливые триоли в верхних октавах рапсодии: тьям-пам, тара-ра, тьям-пам. Подавив в себе досаду от неуместного сопровождения, Татьяна продолжала: – Ведь ты понимаешь, что я не заслужила тех упрёков, которые ты предъявляешь, но тебе важно, чтобы я их глотала. А меня уже тошнит! Тошнит! – слёзы хлынули из её глаз с новой силой, а сама она перешла на крик: – Пока ты, очертя голову, кобелировал в Болдерайе, я утрясала проблемы детей и справлялась с собственными, которые подбрасывал мне ты! Ты даже не утруждал себя, чтобы скрыть свои половые увлечения на стороне! Ты вёл себя так же нагло, как и сейчас! Но я больше не стану этого терпеть! Всё! Я больше не могу! Не могу – не могу – не могу! – всхлипывала жена, упиваясь своей игрой. Она в душе аплодировала себе – как она точна и органична в своей истерике, как изящны и трогательны её придыхания и стоны, как убедительны эти переходы от вскриков к шёпоту, как красноречивы паузы! Её растрепавшиеся волосы прилипли к мокрым щекам, взгляд то воспламенялся, то потухал. Лев был обескуражен. А искрометная рапсодия в телевизоре чаровала своим многообразием ярких красок. Чёрт бы её побрал! – Я не могу больше мириться с тем, что позволяешь себе ты! – продолжала монолог Татьяна. – Пусть ты выбросил из своего сердца меня, но ты разогнал из дома наших детей, и этого я тебе уже не прощу. – Свою угрозу она произнесла шёпотом. А дальше… Дальше Танюша потеряла контроль над собой, едва речь коснулась детей. Незаметно для себя она вышла из образа, вышла из игры, и её понесло! – Ты, похотливый сукин сын, ради своей старой жирной шлюхи разрушил то, что мы создавали всю жизнь, а сам превратился в тощего придурка с пустыми глазами. Твоей жизненной ценностью стал культ удовольствий! Кайф! Драйв! – Она расхохоталась. – Да посмотри на себя, плешивый пёс! Ты смешон! Смешон… И жалок… – прошептала она. А рапсодия тем временем подошла к финалу. Фееричная кода фонтанировала букетами виртуозных аккордов от басов до верхних регистров. И Татьяна окончательно сорвалась. Она заорала не своим голосом так громко, что муж вздрогнул. – Выключи телевизор!!! К чёртовой матери!!!

Лев вытаращил глаза и ответил двумя увесистыми оплеухами с абсурдным объяснением:

– Истерики гасятся так!

На мгновение у неё потемнело в глазах. Пока он искал пульт и выключал телевизор, благоверная схватила гитару, которая стояла в углу за диваном, и стукнула ею Льва по голове. Разъярённый Лев кинулся к своей супруге. Повалив её на диван, стал душить. Жена испугалась не на шутку. Она чувствовала, как пальцы Льва сжимаются на её горле, видела его побелевшую физиономию с покрасневшими глазами. Инстинкт самосохранения придал ей сил и помог свалить мужа на бок. Что было мочи жена пнула пяткой в уязвимое мужское место. Его руки естественным образом отпустили её шею, и супруга, выскользнув из комнаты, закрылась в ванной.

«Скотина! – мысленно негодовала она, прикладывая к лицу мокрое полотенце. – Завёл любовницу, разогнал детей, оскорбил её, побил и чуть не задушил! Убить его теперь, что ли? – Она посмотрела в зеркало на свои пылающие щёки и тут же отвернулась. – Да и сама дура! Доигралась!»

У Татьяны созрел коварный план. Она вышла из ванной. В квартире – ни шагов, ни звуков – тихо. Бесшумно заглянула в комнату. Лев лежал в спальне поверх одеяла с прикрытыми глазами. Спал он или нет – не так важно. Хотя, лучше бы спал.

Из кладовки она вынесла железный чемоданчик с инструментами – плоскогубцами, отвёртками, молотками и прочей утварью. С некоторым усилием подняла перед собой тяжелое орудие мести и тихонько вошла в спальню. Она склонилась над мужем и занесла над ним своё орудие. Инструменты в ящике загремели, но Лев не реагировал – он спал. Тогда жена встряхнула чемоданчик сильнее. Грохот железных инструментов всё-таки заставил Льва открыть глаза. Увидев занесенный над собой тяжёлый предмет, молниеносно выставил вперед руки и соскочил с кровати.

– Т-ты совсем охренела? – пробормотал он. Осторожно взял из рук жены чемоданчик, будто бы в нем лежала бомба, поставил его на пол. Затем усадил её на кровать и внимательно посмотрел, как на тяжелобольную. Она сначала не сопротивлялась, но потом встала и, безучастно глядя, сказала:

– Ещё раз поднимешь на меня руку – убью спящего. Могла бы и сейчас. Не получилось.

На всякий случай она вернулась в своё укрытие – в ванную. Если ей удалось хоть чуть-чуть испугать Льва, она сможет почувствовать себя частично отомщённой. А играть с ним она больше не станет. Не удостоит! Не будет бисер метать перед таким муженьком и тем более – завоёвывать его. Ей действительно сейчас было легче ударить негодника. Убивать бы, конечно, не стала. Так, попугала. Но с какой радостью она заметила испуг, сверкнувший в его глазах!

Лев постучал в дверь ванной.

– Может, откроешь? – спросил он.

Таня повернула ручку. Он открыл дверь.

– Что-то я за тебя боюсь. Невменяемая ты какая-то… – Он вошёл. – Ещё себя огреешь, коль меня не получилось.

Татьяна сощурила глаза:

– В отличие от тебя, я не дура! – Она окинула мужа презрительным взглядом и вышла.

– Угу… – кивнул Лев. – Они жили долго и счастливо и свихнулись в один день!

7

Моросил дождь. Без зонта, в легкой курточке Таня чувствовала себя очень неуютно. По-осеннему прохладные струйки стекали с волос на лицо, забирались под воротник. Уныние завладело ею полностью, без остатка, не оставив просвета ни для радости, ни для оптимизма, ни даже для капельки надежды. Её состояние походило на то, как бегущий долго человек, исчерпав и «второе дыхание», и «третье», резко останавливается не в силах сделать больше ни шагу: всё, выдохся! Ресурсы исчерпаны!

Она выскользнула из дома незаметно, стараясь не хлопать громко дверью, не привлекать внимание Льва. Уже в подъезде вспомнила, что забыла взять зонт и мобильник.

– Может, я и взаправду того… свихнулась, – чуть слышно пробормотала она и сама удивилась, что думает вслух.

Она брела под дождём прочь от дома, лишь бы подальше. А куда? Маму расстраивать не хочется. Друзья-товарищи милы, когда при встрече не забываешь приклеить на свою физиономию улыбку. Впрочем, есть Полинка. Но сегодня пятница, один из самых рабочих дней для неё. Без телефона, как без рук! Остается только взять такси и попробовать найти свою подружку. Правда, в городе она не всегда бывает.

Таксист оказался не кстати разговорчивым. После его неудавшейся попытки вовлечь пассажирку в беседу, он недовольно заметил:

– Девушка, вы сейчас затопите мне машину.

Вода стекала с её одежды на сидение, пол, оставляя лужицы. Тане захотелось ему сказать что-нибудь неприятное, и она ответила довольно резко:

– Пардон, но я забыла, когда была девушкой, поскольку давно бабушка. Надеюсь, вы это сказали не мне!

В это время у таксиста зазвонил мобильник. После короткого разговора он положил трубку перед собой. Пассажирка метнула заинтересованный взгляд на телефон и тем же холодным тоном, только без агрессии, обратилась к шоферу:

– Если вы позволите мне воспользоваться вашим телефоном, я хорошо оплачу проезд.

Он молча протянул мобильник. Татьяна набрала номер квартирного телефона подруги и, не веря своей удаче, услышала голос Полины:

– Танюха, ты?! Сижу дома, как собака на привязи, с растяжением связок стопы!

– Полинка, какая удача, что ты хоть жива! – попыталась пошутить Таня. – Лечиться будем? Беру коньяк. Уже еду к тебе. Всё. Целую!

По пути она заскочила в магазин за коньяком и прочим, что к нему прилагается, щедро расплатилась с таксистом за его нечаянную поддержку и вместе с грузом своих проблем взлетела на одиннадцатый этаж.

Полина, кареглазая дородная брюнетка – полная противоположность Татьяны. Может быть, такая несхожесть и притянула их друг к другу когда-то, больше четверти века назад, как разноименные заряды. Впрочем, они сумели увидеть и те качества, которые может распознать в другом человеке лишь тот, кто или обладает ими, или хотел бы иметь таковые. Таню привлекли раскованность и независимость суждений Полины, которая, в свою очередь, с симпатией отнеслась к доброй и интеллигентной новенькой актрисе их театра.

Прослужив в театре чуть больше года, Таня сразу после свадьбы укатила с мужем в Ригу и окончательно «сошла со сцены», целиком погрузившись в заботы о семье и детях. В отсутствии Льва ей приходилось полагаться только на себя: свёкра вскоре не стало, после чего Изабелла Евгеньевна занемогла, да и отношения с ней у невестки с первых же дней установились довольно-таки прохладные. Прошло больше десяти лет, когда на пике прибалтийских революций под лозунгом «русские – оккупанты» Татьяна настояла на переезде в Россию. Лев в угоду супруге отказался от своей родины, которую нежно любил, но всё-таки меньше, чем жену. А для уже не молодой, но ещё неопытной актрисы дорога в театр оказалась теперь закрытой. Так она осела дома, храня свой полыхающий очаг.

Полина же не могла себе позволить покинуть сцену, несмотря на невыразительные роли, трёхгрошёвую зарплату и частичную востребованность в театре. Маленький сын и сильно пьющий муж не оставляли выбора. Но лет десять назад в её жизни произошёл грандиозный переворот: она овдовела и создала свой кукольный театр. Да и сын к тому времени подрос. В её театре играли всего несколько актёров и отсутствовала собственная сцена, поэтому артисты бродили с кукольными спектаклями по городам и весям, клубам, школам, детсадам, а Полина, наконец, стала зарабатывать достаточно денег, чтоб не бедствовать.

Последние годы Татьяна и Полина дружили всё больше по телефону – порой, по часу зависая «на проводе», а встречались редко: на днях рождения, иногда – по праздникам или в случаях из ряда вон, как в этот раз. Бывало, что между ними пробегала «чёрная кошка» и тогда они месяцами упорно игнорировали друг друга до тех пор, пока размолвка не выветривалась из их голов. Затем они снова созванивались, делились кучей накопившихся новостей, делая акцент на самых приятных для себя, а мир и дружба входили в обычное русло. Правда, осадок от размолвки всё же занимал своё место в женской памяти, с каждым разом уменьшая простор для добрых намерений. И всё-таки женщины-подружки по-своему любили друг друга, радовались встречам и, по возможности, поддерживали в жизненных перипетиях. Словом, их объединяла самая обычная женская дружба.

Промокшая одежда Тани сейчас висела на сушилке, а сама она сидела в тёплом махровом халате с капюшоном, накинутом на голову. Только вот на душе у неё было холодно и тревожно.

– Я не понимаю, как ты, с твоей внешностью и амбициями можешь терпеть измены, побои! – возмущалась Полина.

– Полинка, ну о каких амбициях ты говоришь! – вздохнула Таня. – От амбиций давно ничего не осталось, да и от внешности, пожалуй, тоже. Кто я? Престарелая никому не нужная клушка! Забитая, несостоявшаяся и очень-очень одинокая.

Она впервые так откровенно кому-либо жаловалась на свою жизнь и сама поражалась, с какой легкостью она позволяет себе сейчас выйти из образа улыбчивой, искромётной любимицы Фортуны, которой, впрочем, в глубине души себя не считала. Более того, она вдруг явно ощутила, что маска эта ей давно мала, что очень хочется стащить её с уставшей физиономии и вдоволь нареветься. Она расплакалась. И не потому, что позволила себе такую слабость, а потому что не смогла сдержаться.

Полина её успокаивала:

– Не такая уж ты одинокая! У тебя семья, дети хорошие, даже мама есть. А мужья… – она задумалась. – Что говорить тут? Сама знаешь, сколько я со своим намучилась. Но ведь алкоголизм – это болезнь, и я пыталась лечить мужа. Но если бы Мишка хоть раз поднял на меня руку или изменил – никогда не простила бы, – Полина брезгливо тряхнула головой. – Прощать такое – не уважать себя!

Татьяна почувствовала себя уязвлённой и мгновенно перестала плакать.

– А я бы с алкоголиком жить не смогла. Фу! – фыркнула она не менее брезгливо. – Пьянство – это не та болезнь, от которой нет избавления. Это, скорее всего разновидность удовольствия, в котором не могут себе отказать. И ради этого кайфа делают несчастными самых близких людей, губят детей. Это та болезнь, излечиться от которой можно по доброй воле. А значит, и не болезнь вовсе, а порок! Педофилы тоже не могут отказать себе в удовольствии. Так что же? Их лечить надо? Да? Человек, у которого есть совесть, доброта, мозги наконец – найдёт в себе силы, чтобы не нести в дом горе, страдания, нищету! В том числе и алкоголик! Это наверняка подтвердят те, кто справился со своей тягой к порочным удовольствиям. – Татьяна с вызовом посмотрела на подружку.

Та, не будучи лыком шита, ответила взглядом не менее откровенным и заявила:

– Я уверена, что эта измена твоего мужа далеко не единична. – Теперь в глазах Полины просквозила насмешка. – Помнишь, когда ещё Мишка жив был, Лев привозил мне на дачу кустарник розы, который ты передала? Так вот… – Полина слегка побарабанила пальцами по столу. – Если бы не мой категорический отказ, мы познали бы друг друга в полной мере!

Татьяна вспыхнула, но справилась с собой.

– Познать не получилось бы, а тупо совокупиться – это так пошло! Я на твоем месте поступила бы так же.

– А у тебя и не оказалось бы повода блеснуть благородством! Мой Мишка мне не изменял, – вставила Полина с победоносным видом.

– Потому что находил удовольствие в другом. И будь у тебя выбор, ещё неизвестно, кого предпочла бы ты: донжуана или пьяницу! – Таня налила в бокалы коньяк. – А тогда, после дачи твоей, Лев смертельно испугался собственной храбрости и тут же всё выложил мне, чтоб ты его не опередила, – она засмеялась. – Но пару раз он откровенничал со мной и о состоявшихся своих подвигах, постфактум.

– Можешь смело умножать на три-четыре. Как ты такое терпишь? – тряхнула головой подружка.

– Из-за срока давности мне оставалось только мириться с этим. Я, конечно, понимаю, что по восемь месяцев обходиться без жены не каждый может, поэтому не обостряю отношения. И запретить невозможно. А как детей растить одной? Да и не могу я из-за своих амбиций лишить детей отца. Он хороший папа, пока живёт со своей семьёй. Романов на стороне у него не было. Так, фрагменты случались. – Таня сделала глоток Хенесси и бодро заключила: – А твою стойкость, подружка, я давно оценила. Иначе мы не сидели бы с тобой здесь и не пили бы коньяк! – Она подняла бокал. – Мой тост: за удовольствия, которые никому не портят жизнь!

Фарс, бравада, хорошая мина – а что ещё оставалось госпоже Варламовой, кроме как натянуть на себя привычную маску и олицетворять счастье.

…Спросонья Таня не сразу поняла, где она: в темноте обозначились силуэты чужой мебели, под Татьяной – диван, заправленный постельным бельём, на чьих-то настенных часах высвечиваются зеленые цифры 01:10. К реальности её вернули приглушённые голоса Полины и её сына. Наверное, он недавно пришёл домой и мама, заполучив сына, сходу устроила ему сеанс психотерапии. Она наступала на него, он что-то бубнил в ответ.

Таню пронзила мысль о Стасе, Варьке. Весь день она не видела, не слышала их, погруженная в состояние прострации, когда падает опора, исчезают ориентиры, а всё происходящее вокруг теряет смысл. Разумеется, всё – кроме детей и одиозного очага. Теперь она это понимает, а чувство тревоги означает, что вместе с ним возвращается и смысл существования. И вдруг она ловит себя на ощущении, в котором нет места тревожным переживаниям о муже. Она с удивлением обнаруживает в себе полное безразличие к Льву, его проделкам. Нет обид, ревности, страха. Есть едва тлеющий очаг, возле которого всегда могли согреться дети. А если огонь потухнет? Ей стало не по себе. Она села, опустила ноги на пол. Волнение нарастало, подбрасывало мрачные картинки, будоражило и путало мысли.

Она вышла на кухню. Сын Полины обрадовался, вероятно, тому что воспитательный час таким образом закончился.

– Тётя Таня! Здравствуйте! – с широкой улыбкой он кинулся к гостье, едва не свалив табуретку.

– Какой ты взрослый стал, Феденька! – она потрепала его по волосам.

Федору двадцать семь лет. Высокий, плечистый, лицом и статью в мать, он в присутствии своей властной родительницы автоматически сникал, будто вовсе и не инженер водоканала, а нашкодивший школьник. Сейчас Федор был навеселе, что наверняка стало причиной их перебранки с матерью.

– Теть Тань, давайте я вам чаю налью! – засуетился он.

– Нет, Федя, спасибо. Я вот прямо сейчас переоденусь и домой отправлюсь. Что-то я загостилась.

– Твой Лев звонил. Искал! – сообщила Полина.

– Давно?

– Часов в восемь вечера. Причем, на мобильник звонил.

– Добрался до моего телефона и, наверное, всех на уши поставил. Час от часу не легче! – Таня села на табуретку. – Ты не сказала, что я у тебя?

– Конечно, нет.

– Федя, – она потёрла виски, – наливай-ка мне чаю. А я вызову такси.

8

Залился птичьими переливами звонок, и дверь почти мгновенно распахнулась. В проёме обозначились две фигуры: коренастая Льва и долговязая Стаса. Они одновременно кинулись к Тане, столкнулись в проходе, но Стас, пользуясь своим ростом, первым обнял мать. Лев взял из её рук сумочку и положил на полку.

– Мама, хоть детское время давно закончилось, мы рады тебе всегда. – Стас попытался разрядить атмосферу, но вид у него при этом был почему-то виноватый. Он же и стал первым, на кого обрушилась мать:

– Зато ты, наверное, решил, что это самое подходящее время для глупых шуток. И самая подходящая ситуация.

– Это я от радости, – оправдывался Стас, помогая снять куртку.

– Ты когда приехал?

– Вечером.

– Зачем?

– Тебя искали…

Она искоса бросила взгляд на Льва. Тот растерянно пожал плечами.

На полу посреди прихожей валялись Варькины туфли на высоченных каблуках. На одной ручке дверцы шкафа висела её курточка, на другой – сумка. Стало быть, Варвара пожаловала не в духе. Именно в таком состоянии она разбрасывает и швыряет вещи.

– Варя дома? – спросила Татьяна.

– Да. Спит.

– А Юрик?

– У себя. Они там поругались, что ли. – Стас повесил куртку матери в шкаф, следом и Варькину.

А тут и Варвара, собственной персоной, заспанная, щурясь, выглянула из своей комнаты. Увидев мать, кинулась к ней.

– Мамочка! Мы так волновались! Ты где была?

Таня прижала дочь к себе.

– Малыш, как ты там, без нас? – она оставила вопрос Варвары без ответа, потому что для неё, захлёстнутой родительским инстинктом, самое важное видеть своих чад в целости и сохранности. Да и Лев, вроде бы, в порядке: озабоченно хмурится, пошмыгивает носом и, кажется, чувствует себя ужасно виноватым.

Варька чмокает маму в щёки, гладит по волосам и приговаривает:

– Мамулечка, я тебе потом всё расскажу. Я даже не думала, что Юрик такой! Ва-а-ще!..

– Ты ужинать будешь? – голос Льва звучит вкрадчиво.

– Ужинать? – переспрашивает Татьяна удивленно и уточняет: – В третьем часу ночи? Нет, я буду спать.

Меньше всего ей хотелось бы выяснять отношения с Львом в присутствии детей или создавать напряжённость, подчеркивая разлад между мамой и папой.

Пока она готовилась ко сну, члены семейства, облегченно вздыхая, разбрелись по своим комнатам.

Таня зашла к сыну.

– Стас, ты ещё вернешься на турбазу?

– Конечно. Папа утром обещал подбросить на машине.

– У тебя всё в порядке?

– Теперь – да.

– Теперь… Где же вы меня искали?

– Везде. Даже на берегу.

– Ну и фантазия у вас!

Заглянула Варвара и с порога окликнула:

– Ма! Я ж тебе ещё не рассказала про Юрика!

– Да заходи уж, говори здесь. Если я, конечно, не помешаю, – отозвался Стас.

– Не помешаешь! – бросила Варвара и уселась на кровать рядом с братом. – Значит, собрались мы с девчонками из класса 1-е сентября отметить у меня: вся наша компания из пяти человек вместе с Кристиной.

– Да что ж ты искушаешь Кристинку? Наверное, хочешь, чтобы она, наконец, тебе мышьяк подсыпала? – вставил Стас.

– Она ж не идиотка! Она – свинья! – уточнила Варвара и продолжила: – Так можете себе представить, как распустил свой хвост Юрочка! Он засыпал всех комплиментами и мелкими услугами. Вёл себя, как сутенёр!

– Варя, сутенёры так себя не ведут, – поправила мама. Так ведут себя, скорее всего, альфонсы.

– Барби, ты хоть знаешь, кто это такие? – Стас не мог отказаться от удовольствия поглумиться над младшенькой, и та, уверенная в силе своего интеллекта, простодушно ответила:

– Конечно! Альфонсы – это те, за кого платят деньги, а сутёнеры – которым платят.

– Варвара Львовна! Ты не только умница, но и философ! – воскликнул брат и громко расхохотался. Таня тоже рассмеялась. Признаки всеобщего веселья не оставили безучастным и Льва. Он заглянул в комнату.

– Папа, заходи, – позвал Стас, – у нас тут интеллектуальное шоу с захватывающей историей любви Варвары Варламовой.

– Ну и вообще ничего не буду рассказывать! – фыркнула Варвара.

– Стас, уймись, – сделала замечание мать и приобняла дочь. Варька окинула братца снисходительным взглядом и продолжила:

– Короче, потом Тонька наехала на Кристинку из-за того, что Крыса занимала у неё какие-то деньги и не отдала. Они чуть не подрались. Я, как хозяйка дома, кинулась их разнимать и меня нечаянно задели по носу, до сих пор болит, – Варька потёрла нос, на котором, присмотревшись, можно было заметить синяк. – Короче, Крыса на всех обиделась и собралась уходить. Даже такси не вызвала, – продолжала Варвара. – А этот придурок, джентльмен, попёрся её провожать, видите ли, как хозяин дома! И возвратился в три часа ночи! Два часа он её провожал! Это нормально? Уже все гости ушли, я мыла посуду, и тут – он. У меня в руках была стопка тарелок, ну я и швырнула их в него!

– Варя, вы же, наверное, всех соседей переполошили среди ночи, – ужаснулась мать.

– Ну, да! Мы же ещё и ругались, орали на весь дом, – согласилась Варвара. – Соседи сначала нам по трубе стучали, потом в дверь позвонили и пригрозили, что ментов вызовут. Конечно, как-то нехорошо вышло. – Она нахмурила лобик и, поморщившись, опять потёрла нос. – Короче, мы почти до утра выясняли отношения, а потом я, конечно же, проспала занятия. Проснулась только в полдень. А замечательный Юрик вместо извинений ещё предъявил мне, что чужую посуду разбила. И опять с ним ругались. В конце концов, я уехала домой.

– Ты больше не вернёшься туда? – с надеждой спросила мать.

– Не знаю, – Варвара пожала плечами. – Я ещё не решила.

– Ты не решила ещё, нужен ли тебе этот прощелыга? – возмутился отец. – Ни копейки не положил на алтарь вашей семейки, с позволения сказать… А ведёт себя с тобой, как хозяин. Представляю, что будет дальше!

– Папа, согласись, что я тоже хороша! – В Варьке моментально проснулся дух противоречия. Она уже готова была учинить себе самосуд: – Понятно, что мне не надо так горячиться. Нужно быть как-то спокойнее, дипломатичнее. Правильно? – Варвара ждала одобрения, и мать поняла, что на этот раз ей не удастся заполучить свою дочь обратно.

– Ты, главное, не забывай Юрику по утрам кофе в постель. И горячий поцелуй! – ёрничал Стас.

– И в кого ты у нас такая… дипломатичная! – Лев нахмурился, красноречиво помотрел на жену и вышел из комнаты.

Ироничный взгляд Льва покоробил Татьяну. Ишь! Ему ли сейчас подтрунивать над женой? Совсем совесть потерял! Состояние безразличия и обречённости тут же покинуло её. Снова захотелось мести! Она зашла в спальную. Лев лежал на спине, уставившись куда-то в одну точку, что означало его состояние глубокой задумчивости. Когда человек о чём-то думает, на него невозможно наброситься: сам процесс мышления вызывает уважение. Она молча легла на своё место и отвернулась от мужа.

– Таня, – Лев тронул её за плечо. – Как-то по-дурацки у нас всё это… – видно, что он искал нужные слова и не находил их.

– У нас?! – вспыхнула жена и резко повернулась к нему: – По-дурацки?! Нет уж, это у тебя, и по-идиотски! Включая рассуждения о дипломатичности! Видите ли, яблочко от яблоньки. Да?

– Ты не так поняла! – попытался вставить Лев, чем вызвал у жены новый приступ негодования. Но она не могла выплеснуть свой гнев так, как требовало всё её нутро, потому что услышали бы дети, а их душевный комфорт в родительском доме она оберегала трепетно и ревностно. Поэтому Татьяна говорила вполголоса, но интонации выражали полное презрение:

– Продолжай: не поняла в силу своей ограниченности. Так?

– Таня, поверь, я не хотел продолжать этот скандал.

– Это не скандал, это новый уровень отношений!

– Тебя он устраивает? – в голосе Льва искреннее удивление.

Жена приподнялась на локте и, прищурившись, процедила:

– Ты не только разучился мыслить, но и потерял главное – совесть! А теперь оставь меня в покое. Я хочу спать! – Она дёрнула шнурок бра и опять отвернулась.

В комнате стало темно и напряжённо тихо. Похоже, Лев понял, что какой-либо диалог с супругой сейчас невозможен. Тишину нарушали его тяжёлые вздохи и монотонное тиканье больших маятниковых часов.

Наконец Лев решился. Уткнувшись носом в шею жены, он полушёпотом прохрипел:

– Прости, Танюша, я – дурак.

– Кто бы спорил! – Ответила она. – Приятных снов!

9

С утра заявился Юрик с огромным веникообразным и недешёвым букетом, упакованным в целлофан. Варвара, заполучив свою порцию женского счастья, умильно обнюхивала букет, прижимая к груди, и её мысли витали далеко от вопросов – на какие средства сделан широкий жест, символизирующей акт перемирия, и почему он не имел места ещё вчера вечером. К всеобщему спокойствию, дома не оказалось Льва – он уехал со Стасом на турбазу.

Через десять минут о недавнем присутствии дочери напоминал только запах маминых диоровских духов, которыми Варвара, овеянная романтическим настроением, не преминула воспользоваться перед тем, как упорхнуть в своё арендованное любовное гнёздышко.

Наблюдая за Варькой, Татьяна более остро замечает всю нелепость положения, в котором оказалась она сама. Детские страсти в пятьдесят лет! Непристойно это как-то. Смешно и грустно. Впрочем, не смешно. К сожалению, переходный возраст существует не только у детей.

Она принимается за привычную работу по дому, накопившуюся за последние дни. Под жужжание пылесоса и урчание мясорубки думает об одном: как жить дальше? Даже если она спрячет голову под крыло и крепко зажмурит глаза – всё равно не сможет вернуться в прежнее состояние уверенной в себе и светлом завтра хранительницы священного очага. Да и само это словосочетание про очаг теперь вызывает у хранительницы горькую усмешку. Она всё больше склоняется к мысли о том, что прежние отношения с Львом не восстановить пусть даже в силу возникшего в ней комплекса не любимой, обиженной жены. Меня не любят! Впервые в жизни она испытывает это ощущение и не знает, что делать дальше. Развод – единственное спасение, как бегство от униженности, зависимости. Развод – свобода или харакири? Развод. Это слово укореняется в сознании как панацея, видится выходом из всех бед. Замечательный выход: нет мужа – нет конфликта! И харакири – тоже вариант! Есть выбор. Действуй!