Текст книги "Детский дом и его обитатели"

Откуда это шло? Что за общество здесь формировалось? Возможно, они инстинктивно ненавидели тех, кому не хотели в жизни подражать? Беззащитность, неспособность за себя была для них глубоким пороком. Отсюда и шла, наверное, избыточная наглость детдомовцев. Из этих детей вполне могли вырасти грубые, жёсткие, пробивные люди, если бы… Но всегда, вопреки бытующим здесь нравам, приходили в эту «юдоль греха» неформатные воспитатели – и что-то в жизни детей, пусть не всех, конечно, а лишь некоторых, начинало меняться. Как-то разговаривали с Матроной на эту тему.

Говорит:

– Верно, воспитатель – мученик, назвался груздем, так и полезай в кузов… А Норе давно пора отсюда уматывать. Она хочет с ними по-человечески, а надо бы – по-людски.

– Но здесь все поставлено с ног на голову, – неловко защищаю я Нору. – Как она может, с её мягким характером, эту систему переломить? Дети ведь уже порядком развращены.

– Полное государственное обеспечение кого хочешь развратит.

– А как тогда быть? Ведь пока они маленькие, им должны давать. А кто даст, кроме государства?

– Гуманизм такого рода имеет свою теневую сторону, – говорит Матрона серьёзно и раздумчиво. – Вижу, что и вы от Норы недалеко ушли. Ничего плохого не хочу сказать. Дети сталкиваются с проблемой, которую за них уже решили: надо ли платить за блага, которые ты потребляешь? Система диктует – нет, не надо. Тебя уже ограбила судьба. Так что поскорее их довести до выпуска – и на завод, к станку. Вот там уже пусть работают, отрабатывают свой кусок.

На что я активно возразила:

– Извините, неувязочка есть – они ведь не так воспитаны, чтобы честно работать и зарабатывать. Они и дальше будут требовать «дай, дай!». Мы же не учим их активному образу жизни. И потом, почему – «на завод»? А если кто-то имеет способности и хочет учиться в институте?

Матрона шумно выдохнула и раздраженно сказала:

– Бросьте вы, ей-богу… Неглупый человек вроде… Стране столько учёных уже давно не нужно. Рабочие руки нужны. Интеллигентов и без этих ублюдков хватает.

– Мне всегда казалось…

– Бред.

– Это вы мне? – буквально оторопела я.

– Вот-вот! Именно вам. Чем меньше вам будет казаться, тем твёрже вы будете стоять на земле.

– Но это же ненормально!

– Нормально то, что делает большинство. Именно так, норма – это практика.

– Но есть же объективные, вечные нравственные ценности!?

– Где? В учебниках, классической литературе? – Она зло ухмыльнулась краем рта. – И мой вам совет: поменьше на эту тему вообще говорите. А то…

Она замолчала, словно размышляя – стоит ли продолжать говорить дальше. Вообще-то, Матрона любила давать советы. На то и ведущий воспитатель.

– Что… то? – неуверенно допытываюсь я, уже весьма сожалея, что вообще ввязалась в этот двусмысленный разговор.

– А то вас саму сочтут ненормальной, – чётко, с напором сказала она. – И в этом, поверьте уж опытному человеку, приятненького будет очень мало.

– А что… бывают эксцессы? – нерешительно спросила я. – Правильнее спросить – а бывает ли без эксцессов?

Потом мы к этому разговору всё-таки вернулись.

Глава 11. Кто такой Пушкин? Спросите у Пушкина

«И это пройдёт!» Да. Всё тяжёлое, злое когда-нибудь проходит и кончается, к середине декабря закончилась и «психушечная» полоса в нашей жизни. Стали постепенно возвращаться в отряды наши «излеченные» бесенята – и вновь повеяло уже порядком подзабытой романтикой бегов.

– Вот и покатитесь на исходные позиции, если вовремя меры не примете, – предупредила меня опытная Матрона.

Как в воду глядела! Коллектив снова на грани кризиса.

– Мы счас!

Вопль в пространство, ни к кому, собственно, не обращенный. И уже куда-то, мимо меня, понеслись. Я – будто пустое место. «Какой-то отряд, воспитатель… А пошли все!» Таков итог первой четверти. Вдохновители вольготной жизни не находили применения избытку энергии, буквально фонтанировавшей в этом возрасте. Что же делать? Самое простое: баскетбол в спортзале. Попросила шефов привезти четыре щита – два в спортзал, два – на площадку за детским домом. Пока хоть это. Своеобразный громоотвод…

Спортзал находился в подвале, рядом душевые, которые почему-то бездействовали. Дети мылись кто как – чаще на этаже в умывалке – «по частям» или садились в поддон для мытья ног, там было пять-шесть сантиметров глубины. Когда я спросила у Людмилы Семёновны, почему нельзя детей мыть в душевых, она так на меня посмотрела, что мне стало просто стыдно за себя – чего-то очень важного я так пока и не поняла.

Ну вот, у нас есть баскетбол, и это отлично. Мы носимся по спортзалу до седьмого пота, а когда надоедало забрасывать мяч в кольцо, просто играли в вышибалу или штандор. Азарт был просто бешеный. Потом едва добредали до умывальника и, кое-как поплескавшись под краном, падали мои ребятишки в постель, засыпая мертвецким сном, едва голова касалась подушки. Конечно, я понимала, что эта примитивная мера «укрощения гормона» временна. Вскоре им надоест баскет, так же, как надоело лото и многое другое, чем они поначалу всегда очень активно интересовались. И тогда снова надо будет что-либо придумывать… В практике нашей полезного было не густо. Ничего толком мне не могли посоветовать. И это было мало понятно. Ведь каждому, кто сам воспитывал детей и не забыл ещё своё собственное детство, вполне должно быть ясно, что такое подростковый период. Как трудно, болезненно переживают многие дети особенности этого возраста. Особенно трудно взрослели мальчики.

Так получилось, что девочки в моём отряде (восьмой-десятый класс) уже частично одолели этот «переход», самое трудное позади. Теперь у них были новые заботы: они чётко знали, чего хотели и к чему стремились – по части своего естества. И у каждой была своя чёткая стратегия поведения. А вот пацанята от двенадцати до четырнадцати, а таких у нас большинство… Это что-то…Зверушка в человеческом облике. Они во время своих «игр» так орали иногда, жуть… Садизм процветал во всех формах.

Обострённый интерес к противоположному полу (и у мальчиков, и у девочек) был с самого раннего возраста. Ещё и потому, что в дошкольном детдоме они все спали в одной спальне, умывались в одном умывалке, на горшки ходили тоже в одном помещении. Да и купали их всех вместе. Так было проще за ними следить. Но в том нежном возрасте ими двигало всё же больше любопытство, если и затевали «групповуху», то неосознанно, как некую запретную игру. К влюблённости это не имело отношения. А вот теперь они все без исключения, на всякую провокацию реагировали крайне остро. В дошкольном детском доме любовь у них, тоже, конечно, была. Многие уже со средней группы (три-четыре года) разбивались по парам и очень серьёзно к своему «браку» относились. Они так и говорили: «моя жена», «мой муж»… Именно – жена, муж! А не жених и невеста – тили, тили тесто…

У детдомовцев рано появляется сильное, возможно, подсознательное желание обзавестись семьёй. А семья – это, в первую очередь, надёжная половина. Многие сразу после окончания восьмого класса пытались свить себе гнёздышко, но браки эти были недолговечны, до первой беременности или ребёнка… Романтика, задавленная бытом, к которому, естественно, они совершенно не были готовы, быстро заканчивалась – кончался и ранний брак… Часто весьма драматически. Молодая мама одна с ребёнком на руках, многие в такой ситуации отказывались от своих детей.

Порочная цепочка продолжалась… Позитивного опыта жизни в семье у них практически ни у кого не было, а если и был, то – чаще весьма негативный, и то, что они помнили из своего домашнего детства, мало могло помочь в деле семейного строительства. Я уже понимала, что без этой стороны в деле воспитания не обойтись – для будущего мы их растим, а не для того. Чтобы до пятнадцати лет продержать «в режиме», а потом, послав на «не престижное» производство, забыть о ребёнке навсегда. А что они там очень быстро сопьются – так и что? Кому жалко «ублюдков»?

Снова путь мой к Матроне – за советом. Да и дети у неё по возрасту ближе.

– Про это? Даже и не заикайтесь! Ваше дело отвлекать и наказывать, если не отвлекаются. Понимаете?

– Но ведь семья же…

– У них не бывает семей! Понимаете?

– Как это?

– А так. И это даже лучше. Они неполноценные.

– Простите… Как это… не полноценные? Да, согласна, есть много запущенных детей, педагогически запущенных… Так они же в этом не виноваты! Я уверена…

– Вы и года ещё не проработали с ними, а я – третий десяток лет на этой работе. Понимаете?

– Ну да.

– Нынешний контингент не способен создавать семьи. И это к лучшему. Естественный отбор, если хотите… Выживут достойные!

– Ужас что вы говорите, – не верю своим ушам я.

– Оно и лучше, когда не встает у Ваньки встанька.

– Но они ведь рожают!

– А вот этого, если вдруг такое случится, и не надо бояться. Главное, чтобы не в детдоме. Пока ещё наше общество не готово к открытию яслей при детдомах. Хотя бы акушера имели, и то неплохо было бы.

Тут у меня просто трясучка началась от возмущения.

– Но это вандализм! Девочке тринадцать-четырнадцать лет, и аборт…

– Кто вам сказал?

– Нора говорила, что в прошлом году делали трём девочкам. Они же потом, вполне возможно, не смогут стать мамами.

– Нора ещё не то расскажет. Вы только её слушайте. Ей-то чего возмущаться? Она ночная, значит, она и несёт ответственность, ведь не на уроке математики они детей делают!

– Разве вопрос в том, в чью смену это случилось? – пытаюсь вывести разговор на позитивное направление. – Что может сделать ночная? Детей надо воспитывать системно, за каждым не углядишь, сторожа на сутки не приставишь. Чтобы ребеночком обзавестись, много времени не надо. А вот привить чувство ответственности за последствия своих поступков – не помешало бы.

– Я и говорю – наказывать. Застукали кого с кем – наказать, не отходя от станка. Тогда у них правильный рефлекс появится, бояться будут.

– Мне Нора рассказывала, что два года назад одну девочку, которая подверглась групповому изнасилованию в стенах своего же детдома, поставили перед линейкой и отчитали – так она потом из окна выбросилась… Это ведь было?

Матрона долго молчала. Потом сказала твёрдо и даже сурово:

– Я тоже тогда была против. Это Валька настояла, твоя предшественница. А надо было сразу стерилизовать, как банку, и в другой детдом пихнуть.

– И всё?

– Так обычно и делают.

– А когда выйдут из детдома… Ведь многим и шестнадцати нет! Как жить?

– Это уже их личное дело.

– Только ли?

– Ну… участкового инспектора по делам несовершеннолетних.

– А ребёнок? Они ведь рожают.

– Слава богу, не в Америке живём. Государство у нас богатое. Вырастим – не вы, так я, воспитателей пока у нас есть.

Странное, весьма странное впечатление произвёл на меня этот двусмысленный разговор. Я так и не поняла, искренне она это говорит или иронизирует, потешается надо мной – просто шутит.

Как-то в столовой дали вчерашние котлеты, не всё съели, что ли, не знаю. А в меню было написано: гуляш. Гуляш тоже стали давать. Но после того уже, как раздали котлеты. И теперь остался свежий гуляш, который, возможно, будут давать завтра. Или не будут. Не знаю, почему это произошло. Тут вечно голодный Бельчиков, швырнув свою котлету в раздаточное окно, громко заорал:

– Челаэк хатит есть!

К нему подошла Татьяна Степановна, она в этот день как раз дежурила в столовой.

– Это ты… человек? – спросила она, поправляя очки, не без иронии.

– Ну что вы! Как вааще можно такое подумать?! Это он вас имел… кхе-кхе… в виду! – тут же встрял острый на язык Огурец, очевидно, отчаянно спасая положение.

– Один ноль в твою пользу, – сказала пионервожатая и пошла к раздат-окну.

– Помойкой закуси… – посоветовал Ханурик.

Но кому именно был адресован этот «классический» совет? Однозначного ответа не было. Я вообще не без печали замечала, что по части юмора у меня с каждым днём все больше трудностей. Вот, к примеру, «юмор» с баней. Постельное бельё меняли по субботам, тогда же дети должны были и мыться. Когда пришли ко мне в субботу, я говорю вечером:

– Ну, кто первый мыться? – С соседями договорилась, что ванная будет в течение часа занята.

– А зачем? – говорят.

– Суббота же!

– Мы в дэдэ потом помоемся.

Так и узнала, что моются они в поддонах для мытья ног, если вообще моются… Скрючившись в квадратном корытце метр на метр, по двое – по трое даже, кое-как развезут грязь по телу – и готово. Такая вот «баня». С большим скандалом добилась ремонта душевых. Малышей водили мыться в городскую баню, старших, после одной неудачной попытки, туда вообще не стали пускать.

– Что они там натворили? – спросила я, опять же, у Матроны.

– Что? А вы не догадываетесь? Все краны посвертывали, у ящиков дверцы поотрывали, во всех углах нагадили, как паршивые котята. И это называется – помывка.

Картина впечатляющая… Душевые наши были не в лучшем состоянии. Удивительная страсть – всё крушить! Я скандалила из-за душевых и с завхозом, и с директором. Требовала отремонтировать и разрешить регулярную «помывку» детей здесь, в детдоме.

– Придут солдатики. Вот их и попросим, – уклончиво отвечала Людмила Сергеевна на все мои просьбы поскорее отремонтировать душ.

Солдатики – это шефы из воинской части «три шестёрки». Я сначала думала, что это такое прозвище, возможно, имеющее прямое отношение к специфике их шефства. Но «три шестёрки» оказались обычными цифрами – номера этой самой воинской части. Однако солдатики всё не шли чинить наш душ. А почему, собственно, солдатики должны? Мы ведь и сами могли отремонтировать душевые. Вот и взялись за это дело самочинно. Не дожидаясь указаний и игнорируя запреты.

И вот – первая настоящая «баня». Идём в свой собственный душ – как на торжество, на великое очищение. Первыми вымылись девочки. Полоскались два часа. Постирушки умудрились там устроить. Потом, когда, распаренные и благодушные, они поднимались к себе в спальни – отдыхать, с мальчишками случился буквально шок….

Идут девицы-красавицы по лестнице в чалмах из полотенец и шлёпанцах, сверкая голыми розовыми пятками и умопомрачительно благоухая смесью «земляничного» мыла и духов типа «Лесной ландыш», – а неумытые пацанята, уже караулившие душевые «в порядке живой очереди» вдоль лестницы, раскрыв рты, на них ошалело смотрят…

Теперь очередь мальчишек.

Говорю:

– Заходите поживее. Иначе до ночи не управимся.

Однако младшие жмутся, не спешат бежать в душ. Боятся?

– А можно, мы потом?

– Потом так потом, – говорю я, смекая, наконец, в чём дело.

Не только среди бывших, но и в моём отряде, я это уже знала от ночной, были такие «гаврики» – не гнушались запугиваниями и прочими «средствами», чтобы принудить тех, кто помладше, к «учёбе», так это у них называлось.

Я предупредила, что если кто в душе вдруг станет «резвиться», тут же войду и отстегаю ремнём по голому заду.

– Во даёт! – Гоготали – кто смущенно, а кто и весьма развязно.

– И чтоб всё в душе было в полной сохранности, – даю ещё один наказ я, не сильно, однако, веря в его исполнение.

– Чтоб не пакостничать! – переводит мой наказ на местный диалект Бельчиков, подмигивая Бееву.

Но всё прошло нормально. Баня, как говорится, удалась – не насвинячили. Краны не свинтила, душам шеи не свернули, и «пакости» творить, судя по всему, не творили. И это – прогресс. Но всё же баня их взвинтила порядком. Едва закрылась дверь, как оттуда, из жаркой полутьмы душевых, стали доноситься звуки, весьма отдалённо напоминающие человеческую речь. Осваивали контрастный душ, похоже.

– Зайди к ним и скажи, чтобы так не орали, – посылаю я Беева (он тоже ждёт с младшими).

– Так они там закрылись на щётку, – говорит опытный Беев, а мне ничего другого не остаётся, как надеяться на благоразумие моих воспитанничков.

Минут через пятнадцать-двадцать начинают выходить первые мокрые воробышки. И сразу под фен. Делаем причёски. Кудри у большинства просто шикарные. Шевелюры – мечта. Любой мог победить на конкурсе причёсок без всяких усилий – надо только вымыть голову, и волосы сразу делались «мягкими и шелковистыми»…

– Отчего так истошно визжали? – спрашиваю.

– Здорово было.

– Только смешно почему?

– А не знаем. Просто весело, и всё.

– А может…

– Ой, нет! Ничего такого! Хоть у кого спросите!

Откровенно любуюсь детьми, такие они сиятельно чистенькие! И в который раз ловлю себя на мысли – это я вначале в школе заметила, на уроках, когда разглядела класс: детдомовские дети красивее, особенно девочки. Просто это не всегда заметно, потому что, по сравнению с домашними, они не такие выхоленные и опрятные… Ну и, конечно, они были талантливее домашних – в целом. У каждого почти детдомовца был обязательно хоть какой-то талант – и не только по части взлома замков. Они прекрасно рисовали, лепили, вышивали, шили, выпиливали лобзиком, пели… Голоса у них были просто чудесные. Плюс ко всему этому – шикарные внешние данные, и это были не единицы.

Из детдомовских детей ежегодно вели набор в цирковую школу. Во-первых, среди детей было много «акробатически пригодных» – гибких, лёгких, бесстрашных. Во-вторых, полученные травмы легко «сходили с рук», никто же права не качал. Однако беда была в том, что они свои многочисленные таланты редко использовали во благо. Шили не потому, что нечего носить, а чаще – ради эксперимента. Дадут новое платье – тут же распустят по швам и перекроят. Не понравилось – выбросили. И… требуют новое. Укорачивали одежду так, что трусишки из-под юбок даже выглядывали. В школе, конечно, за такие «формы» ругали. Ну и рост – за месяц-два подросла девушка на пару-тройку сантиметров, и платье уже не годится вовсе. Как – не давать новое? Ходить ведь ребёнку совсем не в чем!

Об их талантах я узнавала постепенно. Получалось так, что они словно стеснялись своей одарённости. Когда обнаружилось, что в нашем отряде столько рукодельниц, я, уже имея опыт ремонта бесхозных помещений, присовокупила к отрядной вотчине ещё и заброшенный «кабинет домоводства», комнату, в которой на той момент стояло пять поломанных швейных машинок и рабочая газовая плита. Машинки нам починил всемогущий «трудовик», муж кастелянши, а для нас – безотказный помощник. Его жена, также сочувствуя нам, выдавала лоскут без счёта. У завхоза удалось выпросить посуду – подарок шефов из «Метрополя». Это был шикарный сервиз на пятьдесят персон, в котором слегка не хватало (до полного комплекта) некоторых предметов. На иных были небольшие сколы, но, в целом, это была вполне пригодная для использования на детдомовских «званых обедах» посуда, причем – красоты неописуемой – на фарфоровых чашках, к примеру, были нарисованы шикарные павлины… Так у нас появилось небольшое автономное хозяйство. Однако эта была епархия девочек. Чтобы мальчикам не было обидно, я тут же пристроила их в подмастерья к трудовику. Он взял пять человек – для начала неплохо.

..Итак, первая баня успешно открыла второй этап в нашей отрядной жизни – на пути созидания своего Дома. Именно так мы определили программу-максимум. Было ясно, что просто «мероприятиями» здесь делу не помочь. Это будет действовать… как мёртвому припарки. Да, сейчас мы учимся создавать Наш Дом. И это для нас – очень важно. Людмила Семёновна, когда я по глупости «озвучила» этот тезис, (не думая, конечно, что мне тут же дадут пряник), впервые на меня посмотрела не просто, как смотрят на глуповатых, наивных, но всё же полезных в чём-то людей, а как на некий предмет, необходимость нахождения которого «здесь и сейчас» уже начинает вызывать большие сомнения. Баня, может быть, не меньше, чем первый наш отрядный «Огонёк», значительно продвинула нас на этом поприще – ближе к заветной цели. Один проход по коридору моих, прошедших «очищение», воспитанников, чего стоил! Это можно сравнить разве что с проходом номинантов международных кинофестивалей по красным ковровым дорожкам, не меньше!

Мальчики, сиятельно чистые. Построились парами для пущей важности – ведь идёт демонстрация! Гордо и независимо шагают на свой этаж. А возможно, так шествовали триумфаторы в Древнем Риме… Фурор был полный. Сбежались смотреть на моих чистюль, наверное, все обитатели детского дома.

И комментарии:

– Сари-ка! Огурец весь блестит!

– А Пучок аж вспотел…

Это, искренне удивляясь, восхищались малыши, впервые наблюдая своих мучителей-вымогателей такими мирными и благодушными.

– Ой-ёй…ктой-та?

– Сарите, это ж Бельчиков!

– На башке чего?!

На голове у Бельчикова пышнейшая шевелюра. Обычно – висят или торчат в разные стороны сальные грязные патлы, дико спутанные и такого серо-буро-малинового цвета, что не сразу поймёшь – кто это, шатен или «мурлон блондон».

– Крррасавец!

– Ага, точняк.

Мальчики шествуют, торжественно неся банные принадлежности, а за ними – течёт всё увеличивающаяся толпа любопытных. Потом удивлённо наблюдают, как мои чада развешивают для просушки мочалки, полотенца, носки и всё такое… Моя душа готова немедленно воспарить от счастья. Чудо-детки! С кем поспорить?

Ну, а когда пришёл час отбоя, и они смирно и чинно улеглись в чистые постели, такое неописуемое блаженство проступило на их сияющих, ослепительных мордуленциях, что просто «полный финиш»! Так сказал бы Огурец, если вообще захотел бы откомментировать эту ситуацию – он также как и все остальные, блаженно и молча возлежал на чистых простынях… По столь торжественному случаю нам выдали совершенно новое, замечательное постельное бельё – арабское, в специальных полиэтиленовых упаковках (как теперь дают в поездах дальнего следования). Вензелёчки, кружавчики-рюшики… Как такое дорогое постельное бельё попало в детдом? Ума не приложу. Странным было и то, что в комплектах уже не хватало то наволочек, то простынь, а то и пододеяльников. Недостачу нам тут же восполнили обычным бельём, и это праздника не испортило. А когда я, много позже, всё-таки спросила у Людмилы Семеновны, не завелись ли у нас среди шефов арабские шейхи, то получила, конечно, в ответ очередную «Джоконду» на губах и невнятную, однако, вполне универсальную скороговорку – «трудные дети, трудные»… Понимай, как знаешь! Дети попасть на склад никак не могли – дверь металлическая плюс две сигнализации. И даже если бы они там вдруг оказались, то не стали бы «раскоплечивать» красивое бельё, брали бы пакеты целиком. Так это дело и осталось «покрыто туманом».

..Тогда же, после первой бани, пройдя тотальное «очищение», наш отряд заразился новой для них игрой – интеллектуальной почемучкой. Познания о мире у них были весьма своеобразными. Они знали очень много такого – о теневой стороне нашей жизни, чего многим взрослым не узнать за всю свою длинную жизнь. Но в некоторых вопросах «общекультурного плана» они были просто папуасами.

Вот типичные диалоги на обследовании в психиатрической больнице:

– Кто такой Пушкин?

– Писатель.

Одобрительно:

– Молодец.

Гордо:

– А то.

– Ну а что написал?

Насмешливо (такая большая тётя, а не знает!):

– Книжку!

– А какую?

– Ну… про кота и рыбку… Не читали что ли?

Или ещё вот:

– Какой строй в нашей стране?

(Всё время этот вопрос задают – что они этим хотят сказать?)

– Хороший, – нейтрально отвечает, на всякий случай, полагаясь лишь на интуицию, испытуемый.

– А как-нибудь он называется?

– Ага, Советский Союз.

– Откуда информация?

– Так на футболе…

– А в других странах?

– Что? Футбол?

– Нет, строй. Как называется?

Долгое размышление, потом догадка – и далее следует универсальный ответ:

– А в других… немецкий.

Ну, понятно, есть «наши», а есть «немцы» – то есть те, кто «не мы»…

Всякого рода ликбезы теперь у нас были в большом ходу. Начали с организации «пресс-центра». Ровно месяц мы готовили это чудо-мероприятие. И вот пришёл торжественный день – у нас первое заседание, а точнее – первая «встреча в верхах». Посреди отрядной – журнальные столики, украшенные пёстрыми флажками по центру. А рядом с флажками стоит табличка – на ней название страны, которую представляет «поверенное лицо». Народу к нам в отрядную набилось тьма– тьмущая. На этот раз явились все – и те, кого пригласили, и те, кого и вовсе не собирались приглашать. Гости явились за час до начала – чтобы занять лучшие места и просто поглазеть, что и как у нас деется. О нашем отряде уже ходили не только слухи, но и легенды.

Первый ряд отвели первоклашкам – усаживая гостей, я, от волнения, конечно, не от тупости, вдруг перепутала текст, который про себя всё время повторяла, и брякнула с перепугу:

– Дорогие азиатские друзья! Наши первачки из младших отрядов рады приветствовать вас…

А в это время настоящие «гости из азиатских стран» – мои первоотряднички, стояли в коридоре и валились на пол от смеха, запутавшись в сари из штор и роняя тюрбаны из шарфов и полотенец…

Я выглядываю в коридор, испускаю устрашающее шипение:

– Тишшшшше! Перестаньте же, наконец, так хамерически гоготать!

Хохочут ещё громче… Вот противники! Возвращаюсь к гостям и, собравшись с мыслями, объясняю довольно внятно: с какой целью и кто к нам в детский дом, что у речки Таракановки, пожаловал с высоким визитом. После этой краткой взволнованной речи даю отмашку: и тут же под звуки марша (включаю проигрыватель), торжественно входят «представители иностранных государств». В шок ввергнуты поголовно все. Кое-кто из первоклашек куксится, хочет заплакать… Но приём идёт своим чередом:

– Хау ду ю ду!

– Хэлло!

– Салям алейкум!

– Хинди-руси бхай-пхай!

Это «гости из азиатских стран» приветевуют нас, якобы хозяев… Бельчиков возглавляет шествие – на нём зеленая штора, оконная занавеска и лента – всё это изображает национальное одеяние главы правительства Конго… Огурец обмотан покрывалом, на голове вышитая тюбетейка… Другие не менее живописны. Рассаживаются, при этом политес во все стороны: битте… плиз…силь ву не плевать… Убийственное зрелище. Расселись, наконец. На журнальных столиках появляются бутылки с лимонадом, на них наклеены иностранные этикетки… – подарок из «Метрополя»… Высокие стаканы из тёмно-коричневого стекла с полосатыми трубочками… Эта деталь интерьера казалась едва ли не самой привлекательной – на стаканы глазели все, особенно когда них щипчиками стали раскладывать лёд.

Когда узнали, что «азиаты» будут пить «виски» отбоя от желающих попробовать себя в роли посла не было отбоя. «Виски»! Да ещё та-а-аких стаканов! Пока я, для разминки, сообщала занимательные подробности из жизни той или иной страны, «послы», совершенно позабыв инструкции и не обращая никакого внимания на мои косые угрожающие взгляды, продолжали возбуждать всеобщую зависть, шумно заглатывая через трубочку «виски» – лимонад со льдом, иногда за моей спиной обливая друг друга на манер слонов (успешно используя трубочки вместо хобота). Или аппетитно хрустели льдом – мы специально заморозили целый поднос ледяных кубиков.

Однако послам всё же приходилось время от времени прерывать это благостное занятие и отвечать на вопросы «уполномоченного представителя дружественной державы». Получалось иногда весьма забавно (переговоры, легко догадаться, велись по заранее составленному сценарию, который следовало выучить наизусть и ничего не перепутать).

И вот что получилось:

– Ессссс… – Посол, не в меру увлёкшись прохладительным «виски со льдом», забывал текст или просто не слышал обращенный к нему вопрос, тогда его незаметно пинали под столом, вдруг выдавал:

–. Господин Николь, так вы, и, правда, такого мнения?

Опять молчание, сопровождаемое бульканьем «виски». Интервьюируемый, допив второй бокал, делает вид, что сильно закосел – закатывает глаза, откидывается на спинку стула и храпит… Когда же ему (незаметно) дают более увесистый пинок, он вдруг спохватывается и говорит примерно так:

– Ну да… Обстановка… как её… ага… оставляет напрягаться протяженной!

А вопрос должен был быть таким: Какие виды спорта популярны в вашей стране?

Был у нас и литературно-музыкальный ликбез. Для начала принесла в отрядную кое-что из домашней фонотеки – сказки, инсценировки. Мои дочки сами отбирали самые веселые и добрые пластинки. Причем – не без споров. Перчинка хотела, чтобы мы обязательно начали с «Калош счастья», а Баловная Старичинка – в «Маленького принца» и «451 по Фаренгейту». У них вообще-то было слишком разное представление о смешном.

Кстати. Они по-разному критиковали и мою работу. Если Перчинка советовала мне больше животных держать в отряде, то Старичинка критиковала на не строгость обращения с детьми. Как это – жить без строгого распорядка? У них-то самих все дни по минутам расписаны. Они, бедняги, всё ещё полагали, что «строгий режим» – это удел если не всех, то многих домашних детей. Да, они были послушными естественным путём, без принуждения – и это очень облегчало мою жизнь. Я ведь их никогда не наказывала за неисполнительность. Правда, старшей иногда доставалось, и крепко, за «инициативу» – когда творог или булки за окно выкидывали (на корм какой-то воображаемой нечисти), ну и всё такое…

От своих детей я всегда требовала ясного понимания того, что им предстояло делать. Потом, уже, став взрослыми, они вполне оценили эту небесполезную привычку – беречь время и не тратить его на «пробы» и «ошибки»… Это умение надо закладывать в детстве – учить распределять своё время, а также – беречь чужое. Трудно, особенно человечку невзрослому, сотворить нечто полезное в жизни, не умея организовывать себя и свою деятельность. Такой неумёха легко озлобляется на весь свет, становится нытиком… А виноваты кто? Правильно – школа и родители. Потому что не научили этому вовремя.

Что же касается моих первоотрядников, то многие из них росли на глазах в день по сантиметру – и не только в интеллектуальном плане. Особых похвал заслуживал Огурец. Он был просто академиком в моём отряде. Знаний у него, конечно, тогда было негусто, но природный ум и свежий взгляд на вещи помогали ему иной раз такие умопомрачительные версии выдвигать, в частности, на предмет внешней политики, что я только и могла что – сесть и ахнуть. Вот как-то он выдал свою версию возникновения фашизма:

– А знаете что… – сказал он, как обычно, высоко запрокидывая огурцеобразную голову, – если фашизм когда-либо снова и будет на земле, то это будет совсем не нацизм.

– О как, – говорю я, не совсем понимая, куда он клонит, тоже что ли Ницше начитался? – Но неофашисты в Германии уже есть.

– Ага, есть. Так я про других фашистов, – серьёзно глядя на меня и ероша свой длинный белёсый чуб. – В Германии был нацизм, а теперь это будет международный фашизм. Ну… такой черный интернационал… Понимаете? Когда империалисты всех стран соединятся под одним знаменем и начнут всех притеснять к земле…

– Допустим. Ну и?

– А чтоб обмануть всех половчее, они не будут про уничтожение народов низших рас говорить, а станут лапшу вешать про благодеяния и взаимопомощь… И все будут их благодетелями считать.