Текст книги "Спарта. Миф и реальность"

В ходе борьбы за трон обе стороны использовали разнообразные аргументы, в том числе и религиозного плана. Так, профессиональный хресмолог и сторонник Леотихида Диопиф, знавший, по словам Плутарха, «много старинных прорицаний и считавшийся сведущим в божественных делах», извлек на свет и истолковал древнее пророчество, когда-то данное спартанцам. В нем речь шла о хромом правлении, а, как известно, Агесилай был хромым от рождения.

 
Спарта! Одумайся ныне! Хотя ты, с душою надменной,
Поступью твердой идешь, но власть взрастишь ты хромую.
Много придется тебе нежданных бедствий изведать,
Долго хлестать тебя будут войны губительной волны.
 

(Plut. Lys. 22. Пер. М.Е. Грабарь-Пассек)

Это стихотворное пророчество в качестве главного аргумента обвинения было зачитано Диопифом во время судебного разбирательства. Однако Лисандр с присущей ему изворотливостью обратил его против Леотихида. Он заявил, что «божество не имеет в виду хромоту как физический недостаток, но скорее предписывает остерегаться, чтобы престол не занял человек, не принадлежащий к царскому роду» (Xen. Hell. III. 3. 3).

Ксенофонт, описавший этот судебный процесс, завершил свой рассказ словами, что «город избрал царем Агесилая» (Hell. III. 3. 4). Под «городом» Ксенофонт, возможно, имел в виду апеллу – собрание всех полноправных граждан Спарты. При отсутствии ясно разграниченных полномочий между отдельными органами власти и примитивности судебной системы, основывающей свои решения не на писаных законах, а на обычаях и прецедентах, выбор судебной коллегии, как кажется, зависел от конкретной расстановки политических сил. За слишком общими формулировками вовсе не обязательно скрывалась спартанская апелла. Это мог быть и трибунал, состоящий из геронтов и эфоров. Именно такая коллегия в 403 г. оправдала царя Павсания (Paus. III. 5. 2).

Рассказ Ксенофонта – лучшее описание судебной процедуры, какую нам сохранила традиция. Оказывается, на суде имело место состязание сторон: с речами выступили Диопиф, защитник Леотихида, и Лисандр, его обвинитель. Судьи прислушались к мнению самого уважаемого на тот момент военачальника Спарты Лисандра, желавшего видеть на троне своего друга и покровителя Агесилая. В результате верх одержало не буквальное, а фигуральное истолкование данного оракула-загадки, и престол занял хромой Агесилай, а не законный наследник Леотихид. Последний лишился не только трона, но и имущества своего отца, поскольку был признан не его сыном (Plut. Ages. 4). После суда Леотихид, скорее всего, покинул Спарту точно так же, как в свое время это сделал Демарат.

Спорное толкование двусмысленного пророчества, вероятно, не дельфийского происхождения[59]59
  Вопрос о том, имеет ли это предсказание какое-либо отношение к Дельфам, остается открытым. Ксенофонт говорит о нем как о «пророчестве Аполлона» (Hell. III. 3. 3). Плутарх, давший полный текст пророчества, не называет его дельфийским. Павсаний, единственный из всех древних авторов, утверждает, что это был именно дельфийский оракул (III. 8. 9). Но поскольку Ксенофонт, современник описываемых событий, называет Диопифа хресмологом, сведущим в древних откровениях, то, скорее всего, данное пророчество было извлечено им из какого-то сборника аполлоновских предсказаний, возможно, чисто местного происхождения.


[Закрыть], и отказ от попытки проконсультироваться по данному вопросу с Дельфами не способствовали росту авторитета Агесилая. Новый царь никогда не забывал, каким способом он пришел к власти. Именно поэтому Агесилай, несмотря на бесспорные военные успехи, в отличие от большинства царей, всегда проявлял лояльность по отношению к эфорам и подчеркнуто уважительное к ним отношение (Plut. Ages. 4).

В судебных процессах над Демаратом и Леотихидом использовалось стандартное для Спарты обвинение, выдвигаемое против царей, – обвинение в незаконном происхождении. Оно оказалось исключительно эффективным как в случае соперничества двух царских родов, так и в случае борьбы за трон внутри одного и того же правящего дома. Возбуждали эти дела эфоры, и именно от их консолидированного решения зависел окончательный выбор общины.

Через полтора века после Леотихида лишился власти по столь же надуманному поводу царь Леонид II.

Леонид II, царь из династии Агиадов (правил с 252 по 235, с перерывом между 243 и 241)

Леонид II принадлежал к младшей ветви Агиадов и не имел надежды когда-либо занять царский трон. Молодость он провел на Востоке при дворе Селевка I и женился там на дочери какого-то сирийского правителя, от которой имел детей (Plut. Agis 10. 4; 11. 2, 6; 3. 9). В Спарту Леонид был вызван около 260 г. для того, чтобы стать опекуном своего внучатого племянника Арея II (Agis 3. 8; Paus. III. 6. 6). После смерти малолетнего Арея Леонид занял престол Агиадов, поскольку прямых наследников не осталось. Он стал открытым политическим противником царя-реформатора Агиса IV и лидером немногочисленного имущего сословия, заинтересованного в сохранении status quo. Но на первом этапе борьбы партия Агиса оказалась более влиятельной. Она сумела организовать судебный процесс против Леонида. Последнего судили «на основании одного древнего закона, запрещавшего Гераклидам приживать детей с чужестранкой и грозившего ему смертью, если он покидает Спарту, чтобы поселиться в другой стране» (Plut. Agis 11).

Однако царь Агис и его ближайшие соратники, понимая шаткость и призрачность подобного обвинения, решили заручиться поддержкой божества, не прибегая, однако, к помощи Дельф. Они обратились к местному священному обряду, чье описание дает Плутарх (Agis 11). По его словам, с периодичностью в девять лет цари подвергались особого рода религиозным испытаниям, которые осуществляли эфоры: если они видели падучую звезду на определенном участке неба, то считали это доказательством вины царя по отношению к богам.

Леонид стал первым и последним в истории Спарты царем, который лишился власти с помощью описанного Плутархом ритуала. Весьма сомнительное в правовом отношении судебное решение для сохранения хотя бы видимости законности было оформлено как божественное волеизъявление (Agis 11).

* * *

Как видно из приведенных выше примеров, далеко не всегда для устранения спартанского царя непременно требовалась санкция Дельф, как это было, например, в случае с Демаратом. Подкуп Клеоменом дельфийских жрецов и скандал, разразившийся в Дельфах после того, как обман открылся, научили спартанские власти, особенно в делах сомнительного свойства, обходиться собственными средствами. Предпочтение стали оказывать более послушным и легкоконтролируемым местным оракулам. Правящая элита не хотела привлекать внимание всей Греции к своим внутренним «разборкам» и потому старалась опираться исключительно на местную сакральную практику.

Серия судебных процессов и депортаций царей в V – начале IV в. была инициирована в основном коллегией эфоров. Этот институт, органически встроившись в олигархическую иерархию, занял в ней ключевое положение и возглавил спартанское правосудие. Все как судебные, так и внесудебные решения в отношении главных политических лиц государства принимались герусией совместно с эфорами, причем эфорат в этом тандеме выступал в качестве движущей силы.

Согласно традиции, впервые эфоры были привлечены к суду над царем Клеоменом I. Таким образом, был создан прецедент, оказавший большое влияние на будущее. Клеомен стоит в начале длинного списка царей или претендентов на царский трон, которые привлекались к суду, иногда и не по одному разу. Так, дважды судимы были царь Клеомен, регент Павсаний, царь Агис II и царь Павсаний. По одному разу привлекались к суду царь Демарат, царь Леотихид II, царь Плистоанакт и Леотихид, сын Агиса II. Стоит обратить внимание на результаты судебных разбирательств, имевших место в V – начале IV в. В этот период царей нередко оправдывали. Так, дважды были оправданы царь Клеомен и регент Павсаний. Царей Плистоанакта и Агиса II присудили к большим штрафам. Но Агис добился пересмотра дела и в конце концов был оправдан. Царь Демарат и наследник трона Леотихид решением суда были объявлены незаконнорожденными и лишены права на царское звание. Единственным царем, которого присудили к смертной казни в результате правильного судебного процесса, оказался Павсаний. Но приговор не был приведен в исполнение. Павсаний был последним в списке царей, судимых между началом V и началом IV в.

Характерной чертой судебной системы Спарты была фактическая замена одного приговора другим. Так, целому ряду царей, присужденных к большим штрафам (Леотихид II, Плистоанакт) или даже смертной казни (царь Павсаний), предоставили возможность уйти в изгнание и не делали никаких попыток силой вернуть их на родину. Такое поведение властей объясняется, по-видимому, двумя главными страхами, присущими политической элите, – страхом перед ростом политической нестабильности и страхом совершить святотатство.

Представление о божественном происхождении царской власти всегда оставалось сильным сдерживающим фактором против насилия над спартанскими царями. До самых поздних времен эллинизма сохранились отголоски их былой неприкосновенности (Agis 19; 21).

Немногие случаи внесудебной расправы над царями относятся или ко времени ранней классики, или уже к периоду позднего эллинизма. Первая подобная история имела место около 488 г.: совершил вынужденное самоубийство царь Клеомен. Через несколько лет точно таким же внесудебным способом избавились от регента Павсания. Но после этих эксцессов от насильственных действий против царей, совершенных без санкции суда, отказались. Только через 250 лет после гибели Клеомена и Павсания снова прибегли к этой практике, правда с важной оговоркой: царь-реформатор Агис был казнен по решению суда, хотя сам суд был нелегитимным и носил чисто формальный характер (Plut. Agis 19–20). Столь длительный мораторий на смертную казнь в отношении царей помимо соображений религиозного плана можно объяснить прежде всего опасением вызвать политический кризис в стране.

Царскую власть в Спарте некоторые ученые рассматривают как государственно-правовую аномалию. В целом это верно, если считать подобной аномалией все государственное устройство Спарты. Диархия была интегральной частью спартанской евномии наряду с эфоратом и герусией. Трудно себе представить функционирование спартанского политического механизма без этих трех основных компонентов. Спартанская диархия по сути своей являлась саморегулирующейся системой. Естественное соперничество двух царских домов автоматически ограничивало царскую власть как таковую и существенно сокращало усилия полиса в борьбе с царским самовластием.

Институт царской власти в Спарте проявил поразительную жизнеспособность. Цари исчезли вместе с исчезновением самой Спарты как независимого государства. Столь длительное сохранение царской власти, конечно, говорит о том, что политическое развитие Спарты сильно отставало от привычной нормы. Существование царей в классической и эллинистической Спарте считалось писателями древности анахронизмом, но вряд ли стоит говорить о спартанской царской власти как об абсолютно ненормальном явлении. Спартанская диархия сохранялась по тем же самым причинам, что и другие особые черты этого режима; они были реликтами племенного общества, удачно приспособленными для нужд олигархического по своей сути государства. В большинстве греческих полисов архаического времени первым шагом рождающегося полиса было уничтожение царской власти знатью, как, например, в Афинах. Но если для греческих полисов спартанский путь развития является уникальным, то он имеет некоторое сходство с борьбой сословий в Риме. Правда, царская власть в Риме была уничтожена, но два консула, пришедшие на смену римским царям, поистине имели царскую власть. Подобно спартанским царям, они пользовались неограниченным военным авторитетом, в то время как дома являлись лидерами сената.

Несмотря на тенденцию к уменьшению властных функций царей, царская власть в Спарте так никогда и не стала призрачным институтом, сохраняющим только имя и форму и потерявшим свое главное содержание. Однако эфорат, уже в конце архаического периода превратившийся в главный исполнительный орган страны, сильно «пододвинул» царей даже в их основном домене – военном руководстве. Так, уже в период Пелопоннесской войны эфоры координировали и контролировали все военные действия. Вместе с герусией они осуществляли жесткий контроль над царями, находящимися в действующей армии. Причем со времени Пелопоннесской войны явно прослеживается тенденция к численному росту коллегиальных надзирателей, посылаемых к военачальникам, главным образом к царям. Коллегии из десяти или одиннадцати советников неоднократно посылали в действующую армию к высшим военным руководителям, царям и навархам (Thuc. V. 63. 4; VIII. 39. 1). В 395 г. к Агесилаю в Малую Азию отправилось уже тридцать советников (Xen. Hell. III. 4. 20; IV. 1. 5; 30; 34; Diod. XIV. 79; Plut. Lys. 30). Столько же сопровождало царя Агесиполида I в его походе против олинфян в 381 г. (Xen. Hell. V. 3. 8). Это очень интересная практика – отправка чрезвычайных комиссий к театру военных действий. И по мере того, как в ходе войны усиливаются автократические и индивидуалистические тенденции в поведении представителей исполнительной власти, нарастает и давление на них со стороны государства. Спартанский полис компенсировал такого рода тенденции усилением контроля над своими главнокомандующими.

Аристотель называет спартанскую царскую власть постоянным наследственным военным руководством (Pol. III. 10. 1. 1285b; 6. 22. 1271а). Война в древних обществах – очень важная сфера деятельности, особенно в таких государствах, как Спарта. Здесь социальная организация была полностью ориентирована на войну. В таких условиях уменьшение или расширение властных функций спартанских царей во многом зависело от их военных успехов. Успешный полководец вполне мог рассчитывать на то, что и дома он будет пользоваться большим влиянием. Этому способствовали и его вполне «мирные» функции: статус верховного жреца, простата периеков, судьи в делах семейного права и, наконец, главы спартанских проксенов (Her. VI. 57).

Царь, находясь вне армии и не имея никакого вооруженного отряда телохранителей, тем не менее мог обладать большим политическим весом благодаря целому ряду факторов, включая силу своей собственной личности. Большое значение имели такие личные качества царя, как умение завоевывать авторитет, политическое чутье, талант военачальника и дипломата. Как известно, число спартанцев нецарского происхождения, которые вершили бы спартанскую политику, незначительно – это легендарный эфор Хилон, полководцы и талантливые дипломаты Брасид, Лисандр и Анталкид. Самые же важные события спартанской истории чаще всего связаны с именами спартанских царей. Причем среди царей были не только выдающиеся полководцы, но и крупные реформаторы.

Так, инициаторами поправки к Большой ретре, по свидетельству Плутарха, являлись цари Феопомп и Полидор (сер. VIII в.). Им же традиция приписывает и учреждение эфората, второй по значению конституционной перемены после законов Ликурга (Arist. Pol. V. 9. 1. 1313а 25–34). Царя Феопомпа как автора эфората Платон даже называет «третьим спасителем» государства (Leg. III. 692a). А спустя пять веков, уже в эллинистической Спарте, цари Агис и Клеомен (2-я пол. III в.) провели самые радикальные после законодательства Ликурга социально-политические реформы, среди которых следует назвать и уничтожение эфората.

Реформаторская деятельность спартанских царей – самое убедительное доказательство того, что царская власть в Спарте была очень важной политической силой, а сами цари пользовались огромным авторитетом в спартанском обществе.

Глава 2. Спартанский эфорат

Мы почти ничего не знаем о том, что происходило в Спарте непосредственно после законодательства Ликурга. Можно только предполагать, что неприятие частью общества нового порядка и тяжесть перестройки, усугубляемая постоянными войнами, не способствовали гражданскому миру. Аристотель в самой общей форме сообщает, что в Спарте после Ликурга было весьма неспокойно (Pol. V. 6. 1–2. 1306 b – 1307 а). Из его краткой реплики можно сделать вывод, что, скорее всего, ближе к концу VIII в.[60]60
  Здесь и далее за редким исключением имеется в виду «до нашей эры».


[Закрыть] в Спарте разразился серьезный политический кризис, сопровождавшийся требованиями передела земли (Pol. V. 6. 1. 1306 b 30–31)[61]61
  Аристотель в «Политике» перечисляет пять известных ему случаев в спартанской истории, которые были чреваты гражданскими смутами. Из этих пяти случаев, хронологически расположенных между концом VIII и началом IV в., два, по крайней мере, относятся к концу VIII в. – это дело парфениев и требование передела земли.


[Закрыть].

Разрешился этот кризис конституционным путем. В Спарте была предпринята целая серия реформ, целью которых было модифицировать законодательство Ликурга и приспособить его к изменившимся условиям жизни спартанского общества. Среди этих перемен одной из важнейших является учреждение новой магистратуры – эфората. Это нововведение античная традиция, как правило, приписывала царю эпохи Первой Мессенской войны (2-я пол. VIII в.) Феопомпу[62]62
  Согласно традиции, Феопомп и его коллега Полидор правили во время Первой Мессенской войны (Tyrt. fr. 5 Bergk; Paus. III. 31–32; IV. 7. 7–9; 8. 8–9; Plut. Agis 21). Хотя древние хронографы, опираясь на авторитет Тиртея, считали Феопомпа и Полидора современниками, однако создание эфората они никогда не связывали с именем Полидора. Тем не менее именно изображение Полидора эфоры поместили на свою служебную печать (Paus. III. 11. 10; Plut. Lyc. 8). Оба царя, должно быть, сыграли весьма значительную роль во внутренней политике, но древнее предание, формируемое мифологическим сознанием, требовало разделения законодательных актов между отдельными историческими персонажами. Таким образом, имя Феопомпа связали с учреждением коллегии эфоров (Plut. Lyc. 6; Arist. Pol. V. 9. 1. 1313 a 26; Valer. Max. IV. 1. 8), а имя Полидора – с дополнительным разделением земли (Plut. Mor. 231 d – e).


[Закрыть].

Особый авторитет этой традиции придает свидетельство Аристотеля. Эфорат, по словам Аристотеля, был введен именно царем Феопомпом (Pol. V. 9. 1. 1313 а 25–34). Феопомпа, вероятно, имел в виду и Платон, говоря, что эфорат учредил «третий спаситель» государства (Leg. III. 691е – 692 a). Платон явно отделял создание эфората от установления двойной царской власти и герусии и представлял этот акт как третью ступень в развитии спартанской конституции. Свидетельства Платона и Аристотеля кажутся тем более надежными, что в Большой ретре, самом раннем конституционном акте, где сформулированы законы Ликурга (Plut. Lyc. 6. 2–3), эфорат не фигурирует. После Аристотеля традиция о неликурговом происхождении эфората стала общепринятой. Ее следы мы находим у Полибия, Диодора, Страбона, а из латинских авторов – у Цицерона.

Этот взгляд на время возникновения эфората впервые возник, по-видимому, в конце V в., когда составители хроник стали ревностно заниматься списками должностных лиц. Тогда обнаружилось, что список эфоров-эпонимов ведется с 754/53 г., а Ликург, согласно древней традиции, жил гораздо раньше[63]63
  Если у Геродота деятельность Ликурга падает на первую половину X в., то Фукидид прекращение гражданской смуты (стасиса) и установление благозакония (евномии) датирует концом IX в. Хотя методы датировки у Геродота и Фукидида различны (датировка Геродота была основана на списке царей, а Фукидид отсчитывал время от конца Пелопоннесской войны), но, «возможно, они имели в виду одну и ту же дату, и эта дата взята была ими из спартанской традиции» (Hammond N.G.L. The Creation of Classical Sparta // Idem. Studies in Greek History. Oxford, 1973. P. 72).


[Закрыть]. Основываясь на этой дате, тут же нашли и возможного автора эфората. Им был объявлен царь Феопомп – руководитель спартанской армии во время Первой Мессенской войны[64]64
  Единственным ранним автором, упомянувшим Мессенские войны, является спартанский поэт Тиртей, сам участник Второй Мессенской войны. Он утверждает, что Первая Мессенская война продолжалась 19 лет (Tyrt. fr. 4. v. 7 sq. Diehl3). Поздние античные историки и хронографы не только повторяют вслед за Тиртеем, что война велась 19 лет, но и дают абсолютные цифры ее начала и окончания. Согласно Павсанию и Евсевию, Первая Мессенская война началась во 2-м году 9-й Олимпиады, а окончилась в 1-м году 14-й Олимпиады, т. е. продолжалась 19 лет, с 743 по 724 г. (Paus. IV. 5. 10; 13. 7; также Euseb. Chron. vers. аrm. II. p. 182 Karst).


[Закрыть]. Эту версию об авторстве Феопомпа знали уже Платон и Аристотель и считали ее вполне достоверной.

Поскольку в нашей традиции учреждение эфората связывается с царем Феопомпом (785–738) и Первой Мессенской войной (743–724), то этот институт введен был, скорее всего, приблизительно в то время, с которого начинается традиционный список эфоров-эпонимов, приводимый александрийскими учеными Эратосфеном и Аполлодором (Apollod. Chron. 244 F 335 a)[65]65
  Согласно Плутарху, эфорат был введен спустя 130 лет после Ликурга (Lyc. 7). По Эратосфену и Аполлодору, Ликург жил в 885/84 г., соответственно, получается примерно та же дата основания эфората – 755/54 г.


[Закрыть], то есть около 754/53 г. или немногими годами позже. Большинство исследователей не сомневаются в достоверности списка эфоров-эпонимов, хотя, возможно, самые первые имена в этом списке, как и в списке спартанских царей, были фиктивными. При своем создании коллегия эфоров мыслилась как магистратура «второго плана», подчиненная царям и геронтам. Возможно, первоначально эфоров назначали сами цари из числа своих родственников и друзей. Таким образом, ими могли стать только знатные люди наподобие критских космов (Arist. Pol. II. 7. 5. 1272 a). Но поскольку в классическое время эта должность была уже выборной, то сам переход от принципа назначения к выборному принципу должен был произойти еще в период архаики. Когда именно случился этот важный сдвиг в сторону создания регулярной выборной магистратуры и эфорат окончательно эмансипировался от царской власти, сказать трудно. Во всяком случае, эта трансформация, скорее всего, произошла задолго до середины VI в., ибо к этому моменту эфорат выступает уже как совершенно самостоятельная политическая сила. В немалой степени преобразованию эфората мог способствовать военный фактор: затяжные войны с Мессенией не давали возможности царям уделять достаточно времени своим «мирным» обязанностям, особенно в судебной сфере. В результате «царский» эфорат постепенно превратился в орган, уже мало зависимый от царей.

Античное предание, по-видимому, верно передает основной мотив создания этой должности: необходимость постоянного присутствия в самой Спарте должностных лиц, призванных исполнять судебные функции, ранее принадлежавшие исключительно спартанским царям (Plut. Cleom. 10). Видимо, в представлении царей эфоры должны были стать их заместителями в судебной сфере точно так же, как пифии уже были их заместителями в деле сношения с пифийским Аполлоном (Her. VI. 57). В условиях длительной войны с Мессенией подобная передача части «городских» функций от царей к их заместителям представляется вполне возможной. В дальнейшем эфоры навсегда сохранили свой чисто гражданский статус[66]66
  В классический период основная их деятельность протекала в пределах города. Даже во время военных кампаний за пределами Спарты в действующей армии, как правило, находилось не более двух эфоров (Her. IX. 76; Xen. Lac. pol. 13. 5; Hell. II. 4. 36). Остальные, скорее всего, не имели права покидать город, обеспечивая тем самым непрерывность работы коллегии.


[Закрыть]. во всех прочих отношениях претерпев значительные изменения. Ведь эфорат классического периода – это уже совсем другая магистратура, в неприкосновенности сохранившая от момента своего создания, пожалуй, только название. Даже численный состав эфоров, равный пяти, не обязательно соответствовал их первоначальному количеству. Число эфоров, как правило, связывают с территориальным делением на пять спартанских деревень, или об[67]67
  Busolt G., Swoboda H. Griechische Staatskunde. 3. Aufl. Hf. II. München, 1926. S. 683; Oliva P. Sparta and her social Problems. Prague, 1971. P. 127 и n. 1.


[Закрыть]. Но это деление само не является первоначальным, оно сменило деление на три дорийские филы. Поэтому те, кто считает эфорат исконно дорийским институтом, полагают, что первоначально коллегия эфоров могла состоять из двух или трех членов[68]68
  Szanto. Ephoroi // RE. Bd. V. 1905. Sp. 2862; Arnheim M.T.W. Aristocracy in Greek Society. London: Thames & Hudson, 1977. Р. 94 – 96.


[Закрыть].

Мнение об эфорате как институте, возникшем после Ликурга и никак не связанном с этим великим законодателем, уже в IV в. стало общепринятым в Спарте и воспринималось как самоочевидный факт. Распространению и укоренению этой версии немало способствовали сами спартанские цари. Они были жизненно заинтересованы в том, чтобы лишить эфорат ореола святости и неприкосновенности, объявив его институтом, никак не связанным с Ликургом. Спартанские цари не раз использовали в своих политических целях этот аргумент – неликургово происхождение эфората. Ничто не могло нанести больший вред авторитету эфората, чем подобное утверждение. В конце концов царю Клеомену III в 227 г. до н. э. удалось избавиться от эфората самым радикальным образом – путем убийства эфоров и уничтожения самого института (Plut. Cleom. 8–10). Эти свои противоправные действия Клеомен и его сторонники объясняли согражданам как возвращение к золотому веку Ликурга и как очищение Спарты от той скверны, которая завелась здесь позже.

Плутарх, для которого основным источником знаний о спартанских учреждениях был, по-видимому, Аристотель, приводит подробную версию возникновения эфората: «…во время сильно затянувшейся войны против мессенцев цари, постоянно занятые походами, стали выбирать судей из числа своих друзей и оставляли их гражданам вместо себя, назвав эфорами, то есть “блюстителями”. Сначала они были просто царскими слугами и помощниками, однако мало-помалу сами вошли в силу, и так, незаметно, образовалась как бы особая должность, или управление» (Plut. Cleom. 10. 3–5). Согласно Плутарху, эфорат постепенно эволюционировал от органа, подчиненного царям, к самостоятельно правящей коллегии.

Однако в античном предании не было полного единодушия относительно времени возникновения эфората, а следовательно, и относительно автора или авторов этого нововведения. Версии Аристотеля о времени возникновения эфората противоречат свидетельства более ранних историков – Геродота (I. 65. 4), Ксенофонта (Lac. pol. 8. 3), а также, возможно, Эфора (FgrHist 70 F 149)[69]69
  Свидетельство Эфора носит скорее косвенный характер. Говоря о том, что Ликург принес свои законы с Крита, он сравнивает спартанских эфоров с критскими космами. Аристотель также сближает эфоров с критскими космами. По его свидетельству, на Крите совет старейшин полностью состоял из людей, которые раньше были космами (Arist. Pol. 1272 a 33–35).


[Закрыть]. Они были уверены, что эфорат – это ликургов институт. Здесь важно отметить, что Геродот, первый из греческих историков связавший эфорат с Ликургом, только передавал традиционную точку зрения современных ему спартанцев (Her. I. 65. 4: «как сами спартанцы говорят»). До конца V в. эта версия, по-видимому, считалась официальной, и как таковую ее воспринимали греческие историки, относящиеся к поколению Геродота или Ксенофонта. Иногда этот взгляд встречается и в более поздних источниках, например, у Юстина (III. 3). Приведем кажущееся нам верным мнение эстонского антиковеда М. Кыйва о причинах появления ликурговой версии возникновения эфората. «Традицию, ассоциирующую создание эфората с Ликургом, можно легко объяснить как результат обычного для устной традиции средства: сводить всё к герою-основателю из далекого прошлого. Даже если эта версия не была общепринята во времена Тиртея, возможно, потому что эфорат еще не приобрел достаточного значения, чтобы заслужить приписывания его создания великому акту прошлого, это могло произойти практически в любое время после того. Широко распространенная слава Ликурга должна была сделать подобную атрибуцию не только возможной, но даже желательной»[70]70
  Kõiv M. Ancient Tradition and Early Greek History. The Origins of States in Early-Archaic Sparta, Argos and Corinth. Tallinn, 2003. Р. 202.


[Закрыть]. Но, как мы уже отмечали, защитники ликургова происхождения эфората уже во времена Аристотеля были в меньшинстве.

От архаического периода спартанской истории до нас дошло два действительно древних документа: это Большая ретра, текст которой приводит Плутарх в биографии Ликурга (6. 5)[71]71
  В настоящее время, несмотря на скепсис некоторых исследователей, большинство ученых согласно с тем, что Большая ретра – документ архаического происхождения (Kõiv M. Ancient Tradition and Early Greek History. P. 188, n. 213–217).


[Закрыть], и фрагменты из поэмы Тиртея «Евномия» (Tyrt. ap. Plut. Lyc. 6. 10 = fr. 3b Diehl3), центральные стихи которой выглядят как парафраза Большой ретры[72]72
  Современные исследователи в большинстве случаев считают, что в своей поэме Тиртей перелагал, конечно, в стихотворной форме, содержание Большой ретры и соответственно датируют этот документ временем до Тиртея, т. е. самое позднее – 1-й пол. VII в. Во многом датировка Большой ретры зависит от того, к какому виду законов, писаных или устных, их относит тот или иной ученый. Так, в своей недавней работе М. Кыйв обращает внимание на то, что Большая ретра могла быть записана много позже ее устного аналога. По его словам, «язык Ретры, содержащий мнемонический способ ритмического повторения звуков, не характерен для писаного закона, но подходит для декларации, сохраненной устно… Таким образом Ретра могла быть устно передаваемым воспоминанием о каком-то постановлении прошлого и могла обрести свою окончательную литературную форму значительно позже события (или событий), подведя его итоги. Мы почти можем быть уверены, что основы порядка, записанные в Ретре, были известны Тиртею и считались в его время значительно более ранними» (Kõiv M. Ancient Tradition and Early Greek History. Р. 194 f.).


[Закрыть]. Тиртей в своей поэме перечисляет три конституционных составляющих спартанского полиса: царей, геронтов и рядовых членов общины. Сотрудничество между ними было основным содержанием и Большой ретры – документа, заложившего базис спартанской государственности. Но в обоих древних источниках нет никаких прямых указаний на учреждение эфората в период, который уже в классическое время прочно ассоциировался с Ликургом. Правда, в науке не раз высказывались предположения, что упоминаемые и в Большой ретре, и у Тиртея «мужи из народа» (dhmovta" a[ndra") – это явный намек на эфоров[73]73
  Jones A.H.M. The Lycurgan Rhetra // Ancient Society and Institutions. Studies presented to V. Ehrenberg. Oxford, 1966. P. 170 f.; Richer N. Les éphores. Études sur l'histoire et sur l'image de Sparte (VIIIe – IIIe siècle avant Jésus-Christ). Paris, 1998. Р. 99 ff.; Link St. Das frühe Sparta. Untersuchungen zur spartanischen Staatsbildung im 7. und 6. Jahrhundert v. Chr. // Pharos. Studien zur griechisch-römischen Antike. Bd. 13. St. Katharinen, 2000. S. 19 ff.


[Закрыть], но доказать эту гипотезу, несмотря на всю ее привлекательность, невозможно.

В древней традиции обособленно стоит одно позднее свидетельство уже эллинистической эпохи, по-разному понимаемое учеными. Так, согласно Сосикрату, «именно Хилон учредил должность эфоров при царях» (Sosicr. ap. Diog. Laert. I. 68). Из этих слов Сосикрата иногда делают вывод, что мудрец Хилон основал эфорат и сам стал первым эфором. Сосикрат датирует эфорат Хилона 56-й Олимпиадой (556–552 гг.). Но большинство исследователей полагают, что слишком краткая, а потому и двусмысленная сентенция Сосикрата скорее служит доказательством усиления авторитета эфоров при Хилоне. Как замечает М. Кыйв, «этот пассаж остается полностью изолированным, демонстрируя, что вера в Хилона как автора эфората никогда не была широко распространена в древности»[74]74
  Kõiv M. Ancient Tradition and Early Greek History. Р. 201.


[Закрыть].

К сожалению, ни одна из имеющихся в нашем распоряжении древних версий о времени возникновения эфората не может считаться абсолютно надежной. Ибо та, которая считает эфорат за ликургово установление, принимает за аксиому единство и единовременность спартанской конституции. Другая же традиция, согласно которой автором эфората является царь Феопомп, основывается на том, что официальный лист эфоров начинается с сер. VIII в. По-видимому, при существующем состоянии источников трудно отдать решительное предпочтение той или иной традиции. Нельзя исключить и возможности, что в Спарте одновременно существовали две параллельные традиции о происхождении эфората: одна приписывала создание эфората Ликургу, а другая – Феопомпу. Эти версии могли быть согласованы между собой с помощью несложного приема: Феопомп улучшил прежний эфорат, созданный Ликургом, точно так же, как он улучшил Большую ретру, добавив к ней поправки[75]75
  Kõiv M. Ancient Tradition and Early Greek History. Р. 204.


[Закрыть].

В зависимости от того, кого считают автором эфората, решают и вопрос о времени возникновения этой должности. Среди ученых нового и новейшего времени, так же как и среди древних авторов, нет единства мнений на этот счет. В науке обсуждались и продолжают обсуждаться три возможных варианта возникновения эфората: до Ликурга, при Ликурге или после Ликурга. Так, не раз уже высказывалось мнение, что эфорат – древний дорийский институт точно так же, как апелла, цари и совет старейшин. По мнению сторонников этой точки зрения, эфорат как общедорийский орган надзора появился в Спарте вместе с дорийцами, т. е. в XI – X вв. Этот взгляд мы находим уже у Карла Отфрида Мюллера, крупнейшего немецкого антиковеда, который еще в 20-е годы XIX в. опубликовал свое фундаментальное исследование, посвященное дорийцам[76]76
  Müller K.O. Die Dorier. Bd. II. Breslau, 1824.


[Закрыть]. По мнению К.О. Мюллера и его последователей, таких авторитетных, например, как Эд. Мейер и Г. Вейд-Джери[77]77
  Meyer Ed. Lykurgos von Sparta // Idem. Forschungen zur alten Geschichte. Bd. I. Halle, 1892. S. 252 f.; Wade-Gery H.T. The Growth of the Dorian States // CAH. Vol. III. 1925. P. 561.


[Закрыть], эфоры являлись судьями в дорийских общинах и соответствовали афинским фесмофетам. Ликург, таким образом, не создал эфорат, а преобразовал его, установив количество эфоров соответственно числу городских районов (об), руководствуясь уже территориальным, а не родовым принципом. В доказательство доликургова происхождения эфората приводили, как правило, поздние надписи из лаконских городов, где среди прочих магистратов названы и эфоры[78]78
  Как известно, эфоры были главными магистратами в большинстве лаконских городов после их освобождения от Спарты. На этот счет существует около 20 надписей, большая часть которых относится ко II–I вв. В нескольких из них упомянуто только три эфора, а не пять, как это было в Спарте (IG V. 1. 1114, 1240–41). Наличие трех эфоров вместо пяти некоторые исследователи принимают за доказательство связи этого, как они полагают, древнейшего института с тремя традиционными дорийскими филами. Согласно другой, как нам кажется, более убедительной, точке зрения, эфорат – это чисто спартанское изобретение, а присутствие эфоров в поздних лаконских надписях скорее объясняется непосредственным заимствованием из Спарты: ведь для городов, бывших ранее вассалами Спарты, государственное устройство их метрополии должно было казаться образцовым.


[Закрыть], а также вспоминали космов критских городов. Ведь в них Аристотель видел близкую аналогию спартанским эфорам (Arist. Pol. II. 7. 4–7. 1272 a – b).

Эдуард Мейер, один из ведущих немецких антиковедов рубежа XIX – XX вв., считал эфорат древним дорийским институтом и резко критиковал античное предание о позднем происхождении эфората. Он выдвинул гипотезу, согласно которой традиция о постликурговом происхождении эфората восходит своими корнями к царю Павсанию, в изгнании написавшему политический трактат пропагандистского толка. В этом трактате, как полагает Эд. Мейер, речь могла идти о необходимости уничтожить эфорат (Arist. Pol. V. 1. 5. 1301 b 17–21). Царь Павсаний старался убедить своих читателей, что этот поздний институт исказил прекрасные во всех отношениях законы Ликурга. Растиражированное в поздней традиции это ложное, по словам Эд. Мейера, предание стало восприниматься как единственно верное[79]79
  В современной научной литературе эту гипотезу Эд. Мейера, как правило, отвергают. Как пишет в своей недавней работе М. Кыйв, «пропагандистские диспуты в Спарте о своем прошлом, конечно, могли привести к некоторым выдумкам. Но эти выдумки не могли быть созданы ex nihilo» (Kõiv M. The origins, development and reliability of the ancient tradition about the formation of Spartan constitution // Studia Humaniora Tartuensia. Vol. 1. 3. 2000. P. 23). Однако есть среди наших современников и сторонники Эд. Мейера. Так, британский специалист по Спарте Стефан Ходкинсон полагает, что традиция об эфорате как создании царя Феопомпа «была почти наверняка изобретением Павсания». Ведь начало IV века было для Спарты «эрой значительных конфликтов и трансформаций, когда изобретение прошлого, похоже, особенно расцвело» (Hodkinson St. The Development of Spartan Society and Institutions in the Archaic Period // The Development of the Polis in Archaic Greece / Ed. L.G. Mitchell & P. J. Rhodes. London; New York, 1997. P. 45).


[Закрыть]. Эд. Мейер полагал, что эфорат лишь в VI или V веках развился до гражданского судебного органа, а первоначально он был необходимым элементом дорийского «дворянского» государства. Той же точки зрения на эфорат придерживался и Г. Дикинс, автор давно ставшей канонической работы о Спарте. По его словам, «эфорат был институтом, возникшим одновременно с формированием дорийского государства, но исключительное значение в Спарте он стал приобретать только около 620 г. Эфоры – это часть конституционного наследия спартанского народа, иначе тяжело понять, почему эта должность существовала в таких далеких друг от друга местах, как Крит, Фера и Гераклея… Поэтому мы делаем вывод, что… эфоры относятся к до пелопоннесской древности»[80]80
  Dickins Guy. The Growth of Spartan Policy // JHS. Vol. 32. 1912. P. 5; 13 f.


[Закрыть].

В настоящее время взгляд на эфорат как древний дорийский институт высказывается крайне редко. Уже автор статьи в «Реальной энциклопедии», самом авторитетном словаре по древней истории, с большой осторожностью формулирует свою точку зрения на этот счет: «Поскольку принятие учреждения эфората Феопомпом имеет хронологические трудности, то нужно, по крайней мере, согласиться, что в древности не существовало достоверной традиции о возникновении этой должности и ее появление теряется в незапамятных временах. Была ли она ликургова или доликургова – вопрос, который, вероятно, и не стоит поднимать»[81]81
  Szanto. Ephoroi. Sp. 2861.


[Закрыть].