Текст книги "Спарта. Миф и реальность"

Георг Бузольт, автор давно ставшего классическим общего компендиума по истории античного государства и права, относил эфорат скорее к ликурговым институтам, хотя и признавал, что «эфорат носит более молодой характер, чем царская власть и герусия»[82]82
  Busolt G.; Swoboda H. Griechische Staatskunde. S. 683.


[Закрыть]. Он предложил свое объяснение тому, каким образом в древности мог появиться взгляд на эфорат как учреждение, возникшее после Ликурга. Г. Бузольт считал, что эта версия возникла в Греции не ранее конца V в., но ее появление он объяснял иначе, чем Эд. Мейер. По мнению Г. Бузольта, именно в это время в Греции ревностно стали заниматься списками должностных лиц, в том числе и спартанскими. Хронографы, поняв, что лист эфоров никак нельзя связать с Ликургом, так как, согласно всем древним расчетам, великий законодатель принадлежал к более ранней эпохе, объявили эфорат учреждением, возникшим позже и не имеющим никакого отношения к Ликургу. Но, как полагал Г. Бузольт, эта версия стала преобладающей не ранее IV в.[83]83
  Busolt G.; Swoboda H. Griechische Staatskunde. S. 683. S. 683.


[Закрыть]

В последнее время в защиту ликургова происхождения эфората выступил автор единственной монографии, вышедшей в послевоенные годы и непосредственно посвященной эфорам, французский исследователь Николя Рише. По его мнению, эфорат и Большая ретра – синхронные явления. Правда, для доказательства своей гипотезы он прибегает к весьма сомнительному построению: он утверждает, что под словами dhmovta" a[ndra" («мужи из народа») в поэме Тиртея (Tyrt. fr. 3 v. 5–6 Diehl3 = Plut. Lyc. 6, 5), скорее всего, имелись в виду эфоры. По его мнению, они так назывались потому, что выбирались из всей массы граждан[84]84
  Richer N. Les éphores. Р. 99 ff.


[Закрыть].

В науке иногда делаются попытки примирить две основные версии происхождения эфората. Приведем, в частности, мнение Николаса Хэммонда – автора важного исследования, посвященного проблемам создания классического спартанского полиса. Он полагал, что эфорат не был упомянут в Большой ретре по единственной причине: в тот момент эфоры еще не считались фигурами первого плана. Рост политического влияния эфората, согласно Н. Хэммонду, начался в правление Феопомпа. На это ясно указывает тот факт, что именно с этого момента – с сер. VIII в. – эфорат становится эпонимной магистратурой[85]85
  Hammond N. The Creation of Classical Sparta. P. 84.


[Закрыть].

Оригинальной, но недоказуемой представляется версия о появлении эфората в результате трансформации древней жреческой коллегии, постепенно приобретшей политические и административные полномочия и даже потерявшей свое первоначальное название. Так, по мнению С.Я. Лурье, эфоры или, по крайней мере их предшественники, изначально были чисто сакральной коллегией и назывались астеропами, так как они специализировались на гадании по звездам[86]86
  Luria S. Zum politischen Kampf in Sparta gegen Ende des 5. Jahrhunderts // Klio. Bd. 21. 1927. Hf. 3/4. S. 417.


[Закрыть].

Иногда прообраз эфоров, во всяком случае на первой стадии их существования, видят в гомеровских вестниках. Как и последние, эфоры должны были созывать народ на собрания, а геронтов – в герусию и на заседания суда, объявлять о наборе в ополчение и сопровождать царей в походе, как это делали вестники в гомеровских поэмах.

Но если оставить в стороне умозрительные конструкции и руководствоваться только имеющимися в нашем распоряжении данными традиции, то наиболее убедительной нам представляется версия о постликурговом происхождении эфората. К этой традиции склоняется большинство современных исследователей. Она кажется наиболее достоверной уже потому, что достаточно подробно изложена Аристотелем. Аристотель считал реформу Феопомпа очень важным этапом в развитии спартанского полиса. Царь Феопомп, по его словам, введя эфорат, сознательно пошел на умаление своих полномочий, уступив рядовым гражданам часть своих функций во имя сохранения царской власти как таковой: «Ослабив значение царской власти, он тем самым способствовал продлению ее существования, так что в известном отношении он не умалил ее, а, напротив, возвеличил» (Arist. Pol. V. 9. 1. 1313 а 27–30). Это свидетельство Аристотеля имеет для нас исключительную важность. Ведь здесь речь идет о компромиссе между спартанскими царями и гражданской общиной, компромиссе, который был призван обеспечить Спарте социальный мир. После Феопомпа лучшие из спартанских царей не только будут защищать свое отечество на полях сражений, но и рисковать семейным имуществом, личным авторитетом и даже собственной жизнью ради целей, значимых для всего общества. Достаточно вспомнить спартанских царей конца III в. Агиса и Клеомена, которые предприняли героическую попытку спасти государство от надвигающейся социальной катастрофы: один – ценой своей жизни, другой – ценой изгнания.

Что касается царя Феопомпа и его коллеги, то им Спарта, по-видимому, обязана длительным внутренним миром. Судя по тому, что в классический период цари с эфорами каждый месяц обменивались клятвами (Xen. Lac. pol. 15. 7), между ними существовал какой-то формальный договор, согласно которому цари признавали за эфорами как представителями общины право на ограничение царской власти ради сохранения гражданского согласия. Впрочем, сами цари могли быть заинтересованы в появлении такой должности, как эфорат. Ведь эфоры должны были защищать царскую власть от устремлений знати. Учреждение эфората можно считать логическим продолжением реформ Ликурга[87]87
  Так считает, например, Майкл Арнхейм, автор известной монографии о греческой аристократии: Arnheim M. T. W. Aristocracy in Greek Society. Р. 94.


[Закрыть]. Сама же эта реформа выглядела скорее как антиаристократическая, чем антимонархическая мера.

Дальнейшее развитие этой магистратуры традиция связывает с именами двух эфоров. Это полумифический призрачный Астероп (конец VII в.)[88]88
  Некоторые историки верят, что Астероп был исторической фигурой. Датируют его эфорат, как правило, концом VII в. См., в частности: Huxley G.L. Early Sparta. London, 1962. P. 51; Richer N. Les éphores. P. 107.


[Закрыть], который, согласно Плутарху, расширил полномочия эфоров (Cleom. 10), и Хилон (сер. VI в.), лицо уже вполне историческое (Diog. Laert. I. 68). Забота о соблюдении законов всеми гражданами, особенно царями, стала, как кажется, их главной задачей. Компромисс, заключенный между царями и обществом, способствовал сохранению в Спарте гражданского мира и придал устойчивость ее государственному строю.

Античная традиция утверждает, что эфоры, во всяком случае во времена Геродота, Ксенофонта и Аристотеля, стали, по сути дела, правительством Спарты. В этот период эфорат уже господствовал над всеми ведомствами. Недаром у многих древних авторов (например, у Фукидида и Ксенофонта) эфорат идентифицируется с правительством (ta; tevlh) Спарты, настолько эта магистратура заслонила собой все остальные правящие институты. Спарта стала поистине «государством эфоров»[89]89
  Ehrenberg V. From Solon to Socrates. London, 1967. P. 40.


[Закрыть]. Такая метаморфоза могла произойти с эфоратом только в период архаики, так как уже в V в.эфорат вошел в своем классическом виде, что засвидетельствовано всей античной традицией.

Архаическая история Спарты, по сути дела, безымянна. Как правило, мы не только не знаем деяний тех или иных персонажей спартанской истории, мы не знаем даже их имен. Исключение составляют только спартанские цари и в значительно меньшей степени – эфоры. Поэтому любое упоминание о деятельности эфоров в архаической Спарте имеет для нас немалое значение. Эта важнейшая коллегия появилась, по-видимому, в середине VIII в. Основной мотив создания эфората – необходимость постоянного присутствия в самой Спарте должностных лиц, призванных исполнять некоторые функции занятых на войне царей.

Преобразование эфората или скорее создание принципиально новой структуры, но заключенной в старую, уже ставшую привычной форму можно связать только с одним персонажем в истории архаической Спарты. Это эфор Хилон, которого считают автором «нового» эфората, по сути дела, методом исключения. Древняя традиция сохранила именно его имя, и, несмотря на свою фрагментарность и, как правило, позднее происхождение, дошедшее до нас предание о Хилоне и его преобразованиях – единственное, способное пролить свет на события спартанской истории позднеархаического периода. Рассмотрим все упоминания об эфоре Хилоне, сохраненные древней традицией.

Начнем с того, что Хилон, бесспорно, историческая фигура. Тому есть документальное подтверждение. В списке эфоров Хилон значится под 556 г., и, хотя список эфоров до нас дошел через вторые и третьи руки, в его надежности, начиная, по крайней мере с VI в., мало кто сомневается. Дата его эфората подтверждается хрониками Аполлодора и Евсевия (Apollod. Chron. 244 F 335 c; Euseb. Chron. II. 96–7; Diog. Laert. I. 3. 68). В источниках нет каких-либо прямых сведений о происхождении Хилона, но, судя по косвенным данным, он, скорее всего, принадлежал к знатному роду. Его сын был олимпиоником, а потомки – близкими к обеим царским семьям людьми (Her. V. 41; VI. 65; Xen. Hell. VII. 4. 23). Судя по редкому для дорийцев имени, род Хилона ахейского происхождения.

Даты рождения и смерти Хилона неизвестны. Согласно Диогену Лаэртскому, Хилон прожил долгую жизнь и умер вскоре после 555 г. от радости, «приветствуя своего сына после олимпийской победы того в кулачном бою» (I. 3. 72). Диоген Лаэртский считал, что Хилон был стариком уже во время 52-й Олимпиады, т. е. в 572 г. (I. 3. 72). Таким образом, в 555 г. заканчивалась, а не начиналась его политическая карьера. Ему тогда было около 70 лет.

По-видимому, именно в 70-е – 50-е гг. VI в. Хилон непосредственно участвовал в политической жизни Спарты и был, вероятно, генератором главных для той эпохи политических новаций. Возможно, поиски останков ахейских героев – это тоже его идея. Как бы то ни было, Хилон был настолько значительной фигурой, что после смерти он, подобно Ликургу, почитался как герой (Paus. III. 16. 6) и даже имел в Спарте свое святилище (III. 16. 4).

Но кроме традиции об эфоре Хилоне как политике существовала другая традиция, скорее всего лаконского происхождения, уже хорошо известная Геродоту. Оказывается, эфор Хилон был знаменитым спартанским мудрецом, политиком и философом, славящимся своей проницательностью (Her. I. 59; VII. 235). В качестве примера его дальновидности и политической мудрости приводится исторический анекдот относительно стратегически важного для Спарты острова Кифера. Хилон полагал, что для Спарты этот остров представляет крайнюю опасность, ибо легко может стать базой для вражеского флота. Отсюда приписываемое Хилону изречение, что «спартанцам гораздо лучше было бы, если бы он погрузился в море, а не возвышался над водой» (Her. VII. 235). Спартанский царь Демарат в своей беседе с Ксерксом приводит это изречение как пример исключительной проницательности Хилона, называя его «одним из наших мудрецов». Второй раз Геродот упоминает Хилона в связи с его советом, данным будто бы отцу будущего тирана Писистрата, чтобы тот взял в жены женщину, не способную родить (I. 59). Эта история, скорее всего, апокрифична, так как Хилон принадлежал к тому же поколению, что и Писистрат, и вряд ли мог давать какие-либо советы отцу последнего.

У Платона Хилон уже один из семи мудрецов (Plat. Protag. 343 a). Кратко о нем как о поэте упоминает Плутарх (Plut. De aud. poet. 14. 35 sq.). Павсаний, следуя уже давно установившейся традиции, также называет его одним из семи мудрецов, чьи полезные изречения были написаны в притворе храма в Дельфах (Paus. X. 24. 1).

В своем завершенном и наиболее полном виде античная традиция о Хилоне сохранена Диогеном Лаэртским, афинским грамматиком 1-й пол. III в. н. э. Диоген, судя по его очень близкому переложению двух геродотовых сюжетов о Хилоне, собрал весь имеющийся в его распоряжении материал о знаменитом спартанском эфоре и точно передал его. Диоген помещает Хилона в основной список семи мудрецов (Diog. Laert. Praef. 13) и делает его одним из персонажей своего трактата, посвященного знаменитым философам. По словам Диогена, Хилон сделал эфорат равным царской власти (I. 3. 68)[90]90
  Диоген приводит также сообщение Сосикрата (II в. до н. э.), автора сочинения о философских школах, утверждавшего, что Хилон был создателем эфората и сам стал первым эфором (Sosicrat. ap. Diog. Laert. I. 3. 68). Однако этот фрагмент Сосикрата остается полностью изолированным в традиции: вера в Хилона как автора эфората не получила в древности какого-либо распространения (Об этой версии см.: Kõiv M. Ancient Tradition and Early Greek History. P. 201 f. и n. 266).


[Закрыть]. Он также сообщает кое-какие подробности из биографии знаменитого эфора (I. 3. 72) и приводит эпиграмму, помещенную на его изваянии:

 
Этого мужа взрастила себе копьеносная Спарта –
Был из семи мудрецов в мудрости первым Хилон.
 

(Diog. Laert. I. 3. 73. Пер. М.Л. Гаспарова)

Но из рассказа Диогена Лаэртского почти ничего нельзя узнать об эфоре Хилоне как политике кроме упоминания о годе, когда тот стал эфором.

Тем не менее эфор Хилон – это единственный персонаж, с которым можно связать спартанские реформы конца архаического периода. Именно в середине VI в., т. е. в период политической активности Хилона, в Спарте произошли большие перемены как во внешней, так и во внутренней политике.

Для Спарты главным внешнеполитическим событием VI в. было создание Пелопоннесского союза, который она и возглавила. Конечный успех этой длительной военно-дипломатической акции не в последнюю очередь зависел от блестяще проведенной пропагандистской кампании. Идеологи Спарты использовали отличный ход для обоснования своих претензий на господство в Пелопоннесе. Они объявили спартанцев прямыми потомками ахейцев и активно занялись поисками своих ахейских предков.

Для организации Пелопоннесского союза во главе со Спартой нужна была сильная политическая воля. Как полагают некоторые исследователи, эту новую для Спарты политику впервые сформулировал и начал проводить в жизнь именно эфор Хилон. Его считают ответственным за новое направление в спартанской внешней политике и объявляют создателем системы косвенного контроля над союзниками, которая впервые была им опробована в Аркадии[91]91
  Huxley G.L. Early Sparta. P. 69; Cartledge P. Sparta and Lakonia. A Regional History 1300 – 362 B. C. London, 1979. P. 139; Hammond N.G.L. The Peloponnese // CAH. 2nd ed. Vol. III. Р. 3. 1982. P. 355.


[Закрыть]. Так, ирландский исследователь Джордж Хаксли, как нам кажется, небезосновательно почти во всех событиях спартанской истории сер. VI в. усматривает влияние Хилона. «В древней традиции, – пишет он, – Хилон – темная фигура, человек из анекдота… Но не может быть сомнения, что он был главной политической фигурой в Спарте в сер. VI в. Он более чем какой-либо царь привел Спарту к лидерству над Грецией»[92]92
  Huxley G.L. Early Sparta. P. 71.


[Закрыть].

Еще одним очень важным аспектом внешнеполитической деятельности Спарты в VI в. было ее так называемое тираноборчество. И здесь Спарта одержала, может быть, самую важную свою морально-политическую победу. Архаическая Спарта прославилась тем, что провозгласила основным направлением своей внешней политики борьбу с тираническими режимами, которые были повсеместно распространены в VII – VI столетиях в наиболее развитых греческих полисах[93]93
  Самые долговечные и процветающие тирании в материковой Греции были в государствах, расположенных вокруг Истма: в Коринфе между 657 и 583 гг., в Сикионе – приблизительно с 657 по 555 г., в Афинах – с 550 по 510 г.


[Закрыть]. Теперь в глазах всего греческого мира Спарта воспринималась не только как самая сильная военная держава, но и как самая справедливая. Недаром и через несколько столетий сохранилось представление о спартанцах как принципиальных тираноборцах (Arist. Pol. V. 8. 18. 1312 b).

Есть некоторые основания считать, что сама идея начать «крестовый» поход против тиранов принадлежала эфору Хилону, хотя его имя упоминается только в одном, причем достаточно позднем, документе – фрагменте папируса, представляющем собой отрывок из сочинения неизвестного автора, возможно, II в. до н. э. (Pap. Rylands 18 = FgrHist 105 F 1)[94]94
  К сожалению, вся традиция о борьбе Спарты с тиранами очень бедна. Так, самый ранний и наиболее авторитетный для нас источник – Фукидид – кроме общей фразы о борьбе Спарты с тираническими режимами приводит только один конкретный пример – изгнание Гиппия из Афин в 511/510 г. (Thuc. I. 18. 1; VI. 59. 4; см. также: Arist. Ath. pol. 19. 6). А первым и единственным источником, где поименно перечислены изгнанные Спартой тираны, является список, который приводит Плутарх в трактате «О злокозненности Геродота» (Plut. Mor. 859 d [De malign. Her. 21 c – d]). Названные в списке Плутарха тирании были упразднены в течение довольно длительного промежутка времени – с 80-х гг. VI в. до 70-х гг. V в.


[Закрыть]. В научной литературе не раз уже обсуждался этот отрывок папируса, найденный в 1911 г. Из-за фрагментарности и испорченности текста он не поддается однозначному толкованию. Из всего отрывка более или менее удовлетворительно сохранились только последние строки, начиная с 16-й. Вот их перевод: «Лаконец Хилон, став эфором и стратегом, и Анаксандрид свергли тирании у эллинов, в Сикионе Эсхина, а в Афинах Гиппия[95]95
  Поскольку Гиппий, сын Писистрата, никак не мог быть изгнан Хилоном, то некоторые исследователи предположили, что речь идет о каком-то другом Гиппии, скорее всего, из Мегар (Hammond N.G.L. The Peloponnese. P. 354).


[Закрыть], сына Писистрата».

С появлением этого фрагмента стало ясно, что список изгнанных Спартой тиранов, известный нам до этого только в передаче Плутарха и автора схолий к речи Эсхина «О преступном посольстве» (Schol. ad Aeschin. II. 77), уже существовал и в более ранний период.

Данный папирусный отрывок таким образом подтверждает намеки Геродота (I. 59) и Диогена Лаэртского (I. 3. 73) на враждебное отношение эфора Хилона к тирании. Так, Диоген приписывает Хилону слова, якобы сказанные им Периандру, тирану Коринфа: «Счастлив тиран, который умрет у себя дома своею смертью!»

Приведенный выше фрагмент папируса важен для нас в двух отношениях: во-первых, это один из немногочисленных документов, в которых речь идет об антитиранической политике Спарты, а во-вторых, это единственное свидетельство, которое напрямую связывает вышеназванную политику с именем эфора Хилона. Судя по сохранившемуся тексту, данный отрывок, возможно, являлся общей декларацией о борьбе Спарты с тираниями, снабженный двумя примерами бесспорно удачных операций Спарты: изгнанием Эсхина из Сикиона и Гиппия из Афин. Эти два эпизода подтверждают краткие, но авторитетные ремарки Фукидида и Плутарха об успешной борьбе Спарты с тираническими режимами. Традиция, идущая от Фукидида, писателя в высшей степени точного и надежного, заслуживает нашего полного доверия.

Становление Пелопоннесской лиги и тираноборчество Спарты – явления, хронологически совпадающие и занимающие примерно три-четыре десятилетия вокруг 550 г. Согласно преданию, единственным политиком крупного масштаба в Спарте этого периода был эфор Хилон. Поэтому с учетом свидетельства папирусного отрывка мы можем сделать вывод, что эфор Хилон имел непосредственное отношение к новой тираноборческой политике Спарты, которая энергично стала проводиться именно в годы его жизни.

Хилон, по-видимому, не только сам участвовал в изгнании тиранов, но и был идеологом нового направления в спартанской политике, цель которого заключалась в усилении влияния Спарты в Греции, в том числе и посредством уничтожения тиранических режимов. Постепенно стал формироваться привлекательный для потенциальных членов Пелопоннесского союза образ Спарты как законной наследницы славы ахейских предков и защитницы дорийской аристократии «на местах» от тирании. Массированная пропаганда, по-видимому, иногда подменяла собой реальные действия Спарты по изгнанию тиранов. Во всяком случае, Хилону удалось на века закрепить за спартанцами имидж принципиальных тираноборцев.

К сожалению, о внутриполитической деятельности Хилона известно еще меньше, чем об его внешнеполитических акциях. Тут мы в большей степени оказываемся в плену умозрительных догадок и предположений. Те исследователи, которые видят в Хилоне спартанского законодателя, равного по своему масштабу Ликургу, полагают, что Хилон был инициатором и главной движущей силой всех преобразований, имевших место в Спарте в сер. VI в. Так, с именем Хилона иногда связывают издание трех так называемых Малых ретр, хотя, согласно традиции, автором их был Ликург (Plut. Lyc. 13; Ages. 26)[96]96
  Ehrenberg V. 1) Neugründer des Staates. Ein Beitrag zur Geschichte Spartas und Athens in VI. Jahrhundert. München, 1925. S. 7 ff.; 2) Sparta. Geschichte // RE. 2.Reihe. Bd. III. Hbbd. 6. 1929. Sp. 1381.


[Закрыть]. Если Большую ретру за редким исключением историки признают за подлинный документ, то достоверность Малых ретр вызывает споры[97]97
  Dobesch G. Lykurgos (4) // Der Kleine Pauly. Lexikon der Antike. Bd. III. Stuttgart, 1969. Sp. 823 f.


[Закрыть], О них сообщает только один, и притом поздний, автор – Плутарх. Вот что он пишет: «Одна из ретр гласила, что писаные законы не нужны. Другая, опять-таки направленная против роскоши, требовала, чтобы в каждом доме кровля была сделана при помощи топора, а двери – одной лишь пилы, без применения хотя бы еще одного инструмента… Третья ретра Ликурга… запрещает вести войну постоянно с одним и тем же противником…» (Lyc. 13).

Позиция автора или авторов этого документа четко и бескомпромиссно сформулирована. Малые ретры уже не имеют форму оракула, это скорее рескрипты эфоров, обладающих всей полнотой власти для эффективного контроля над обществом. Однако новые законы, так же как и законы Ликурга, именуются ретрами. Сохранение названия, по-видимому, не случайно. В консервативном государстве, каким была Спарта, ориентированном на традиционные ценности, новые преобразования, скорее всего, проходили под видом реставрации древнего права. Это делалось для того, чтобы придать им больший вес и уважение среди сограждан. Такая практика – проведение реформ под реставрационными лозунгами – станет обычной для спартанских законодателей последующих эпох.

Из-за скудости предания невозможно соотнести Малые ретры с каким-либо определенным периодом. Во всяком случае, вряд ли их автором был Ликург, как думает Плутарх (Lyc. 13; Ages. 26). Малые ретры, скорее всего, были изданы не ранее сер. VI в. по инициативе коллегии эфоров и герусии. Имел ли Хилон какое-либо отношение к их изданию, сказать очень трудно, хотя исключать такую возможность нельзя.

Первая из Малых ретр гласила, что писаные законы не нужны (Plut. Lyc. 13). Трудно дать верную оценку этому программному заявлению. По-видимому, перед нами принципиальный отказ от какой-либо дальнейшей кодификации права. Спартанская элита не хотела жить по писаным законам, ибо справедливо считала, что любая фиксация права ведет к демократизации общества. Объявив древнее законодательство Ликурга священным и единственным, достойным записи, спартанские власти получали в свои руки великолепный инструмент для манипулирования своими согражданами. Они становились единственными толкователями древнего права и посредниками между законами и теми, кто должен был им подчиняться. Судебная практика классической и эллинистической Спарты показывает, что более всего в сохранении авторитета неписаных законов были заинтересованы геронты и эфоры, которым принадлежала высшая судебная власть в стране. Так что манифест о ненужности для Спарты писаных законов был последним камнем, положенным в основание спартанской политической системы. Это заявление, каким бы странным оно на первый взгляд ни казалось, окончательно сделало Спарту олигархическим полисом.

Рассмотрим теперь вторую Малую ретру, которая «требовала, чтобы в каждом доме кровля была сделана при помощи топора, а двери – одной лишь пилы, без применения хотя бы еще одного инструмента…». Судя по ее содержанию, унификация к концу архаического периода распространилась уже на все сферы жизни, в том числе и на внешний вид спартанских домов, которые предписывалось строить с помощью простейших инструментов. Методы строительства были в законодательном порядке искусственно архаизированы с тем, чтобы не дать возможности богатым спартиатам пользоваться иными жизненными стандартами, чем их менее удачливые сограждане. Скорее всего, это предписание было непосредственно обращено к царям и их ближайшему окружению. Родовая знать получила, таким образом, знак – длительный социальный мир можно сохранить только ценой внешнего показного самоограничения. Вторая Малая ретра, конечно, типологически была близка к целой серии римских законов, направленных против роскоши, и имела ту же самую цель – понижение уровня социальной зависти.

К этому закону, направленному против роскоши в строительстве домов, весьма близко как по смыслу, так и хронологически примыкает программное требование стричь усы и соблюдать законы, с которым эфоры обращались к гражданам при вступлении в свою должность (Arist. ap. Plut. Cleom. 9 = fr. 539 Rose3). Странная директива, призывающая стричь усы, по-видимому, имеет ту же политическую направленность, что и Малые ретры. Смысл запрещения носить бороду и усы, а также делать себе пышные прически становится более ясным благодаря одному замечанию Фукидида в его «Археологии». Так, вспоминая об архаических Афинах, Фукидид замечает, что «только недавно пожилые люди из состоятельной среды оставили такое проявление изнеженности, как ношение льняных хитонов и сложной прически, закалываемой золотыми булавками в форме цикад» (I. 6. 3). В Спарте реализация директивы гражданского равенства могла быть успешно осуществлена только путем выравнивания, по крайней мере внешнего, образа жизни аристократии и рядовых граждан[98]98
  Точно так же и в Риме эпохи ранней республики богатые и знатные люди должны были являться в общественные места в простом белом плаще (тоге) с тем, чтобы ничем внешне не отличаться от своих бедных и незнатных сограждан (Моммзен Т. История Рима. Т. I. СПб., 1994. С. 71).


[Закрыть]. Стоит указать на то, что глобальные реформы, резко меняющие вектор развития целых стран и народов, как правило, сопровождаются обязательными предписаниями, касающимися внешнего вида граждан. Так, в России Петр I, начав с бояр, распространил требование брить бороду и носить одежду европейского образца на основные группы городского населения, а Ататюрк, создатель современного турецкого государства, законодательно запретил мужчинам носить традиционные турецкие фески, свидетельствующие о принадлежности ее владельца к привилегированному сословию.

Хотя в Спарте и была сохранена царская власть, но принятие законов против роскоши лишило царей и их окружение очень важного для любых элит атрибута – возможности не только жить по иным, чем прочие граждане, стандартам, но и постоянно демонстрировать эти свои возможности в зримых категориях. Ради сохранения гражданского мира элита согласилась вести такой образ жизни, чтобы не отличаться от своих сограждан ни внешним видом, ни качеством жилья.

Последняя из трех Малых ретр касалась внешней политики Спарты. В ней вводился запрет на ведение войны постоянно с одним и тем же противником (Plut. Lyc. 13). Не исключено, что этот запрет был первым шагом эфоров по ограничению военной власти царей. Он мог означать следующее: эфоры получали право отменять повторные военные экспедиции, которые, по их мнению, могли принести вред Спарте. Возможно, это ограничение военной власти царей было введено после нескольких неудачных походов спартанской армии против Аргоса. Но, скорее всего, причина подобной новации была связана с появлением нового направления в спартанской внешней политике: Спарта к сер. VI в. отказалась от безудержной военной экспансии и насильственного порабощения соседних народов и перешла к более гибкой и перспективной политике – организации межполисных объединений. В такой ситуации военное ведомство, возглавляемое царями, требовало к себе самого пристального внимания со стороны гражданских властей, чтобы вовремя предотвратить нежелательные военные конфликты.

Мы, к сожалению, очень мало знаем о реформах, проведенных в Спарте в сер. VI в. Но внимательное изучение древнего предания приводит нас к выводу, что именно в этот период здесь произошли большие перемены как во внешней, так и во внутренней политике: Спарта значительно усилила свои позиции в греческом мире, создав Пелопоннесский союз и изгнав целый ряд тиранов из городов не только Пелопоннеса, но и остальной Греции. Во внутренней политике был принят ряд ограничений, направленных главным образом на выравнивание образа жизни знати и рядовых граждан и на сокращение, хотя бы и формально, социальной дистанции. Все эти преобразования происходили в годы жизни единственного известного нам помимо царей крупного политического лидера Спарты – эфора Хилона. Возможно, именно Хилон был автором и проводником некоторых, а может быть и всех, преобразований в период с 70-х по 50-е гг. VI в. По словам П. Кэртлиджа, «если какой-либо спартанец и был главным образом ответственным за новое направление, им мог быть только Хилон, эфор-эпоним 556 г. и один из семи мудрецов Древней Греции, который также, возможно, изменил статус эфората»[99]99
  Cartledge P. Sparta and Lakonia. P. 139.


[Закрыть].

Мы не знаем, в чем конкретно заключалось реформирование эфората, которое традиция связывает с именем эфора Хилона. Можно только предполагать, что Хилон был инициатором закона, передавшего председательство в народном собрании и в герусии от царей к эфорам. Это был последний шаг в реформировании эфората, который полностью эмансипировал эту магистратуру от всех остальных властных структур. Во всяком случае, к началу классического периода эфорат обладал уже всей полнотой исполнительной и контролирующей власти в государстве, став, по сути дела, правительством Спарты. Можно только предполагать, что ежемесячная клятва между царями и эфорами, о которой упоминает Ксенофонт, была установлена по инициативе эфора Хилона (Lac. pol. 15. 7).

В сер. VI в. завершилась целая эпоха, у начала которой стоял Ликург. Особенности спартанской жизни, которые так удивляли греков, приобрели ясные очертания именно в этот период. Без тирании эфората невозможно было бы создать систему общественных институтов, куда были включены все граждане поголовно. Только реформированный эфорат, получивший в свои руки все рычаги власти, мог осуществлять постоянный контроль над системой общественного воспитания и общественных обедов. Да и вся модель спартанского общественного бытия в своем классическом виде сложилась, по-видимому, во многом благодаря последовательным усилиям нескольких поколений эфоров. Права была английская исследовательница Лилиан Джеффри, заметившая, что, если бы эфорат не превратился «в предохранительный клапан для демоса, цари и герусия потеряли бы гораздо больше власти в пользу народного собрания, чем они это сделали в действительности»[100]100
  Jeffery L.H. Archaic Greece: The City-States c.700 – 500 B. C. New York, 1978. P. 118 f.


[Закрыть].