Текст книги "Спарта. Миф и реальность"

После Клеомена самая яркая фигура среди спартанских политиков – регент Павсаний. В 479 г. он принял на себя правление как опекун своего несовершеннолетнего двоюродного брата Плистарха (Her. IX. 10; Paus. III. 4. 9–10). В том же году он одержал победу над персами при Платеях (Her. IX. 19–88; Plut. Arist. 14–20; Diod. XI. 29. 4–32). Однако этот талантливый полководец и герой Греко-Персидских войн проявил такое неуважение к союзным греческим контингентам, что очень быстро вызвал их недовольство. Если бы дело было только в этом, на поведение Павсания закрыли бы глаза, как это не раз делали позже, когда после победы в Пелопоннесской войне Спарта стала госпожой Греции (Diod. XIV. 12. 2–9). Павсания решили отозвать не столько из-за многочисленных жалоб союзников на его грубое с ними обращение, сколько из-за поведения, не соответствующего обязательным для спартиатов стандартам. Вот как, по словам Фукидида, Павсаний вел себя на восточном фронте: «Его образ жизни, несхожий с установленными обычаями, и стремление подражать варварам давали множество поводов подозревать, что он не желает как равный подчиняться спартанским обычаям» (I. 132. 1).

Павсаний дважды привлекался к суду за свою двусмысленную позицию по отношению к персам и за поведение, сильно отличающееся от модели, принятой в спартанском обществе. Спартанцев, находящихся под его командованием, особенно раздражало то, что он окружил себя двором подобно восточному монарху. Но кроме демонстрации собственных амбиций Павсаний еще в бытность его главнокомандующим объединенными греческими силами совершил целый ряд поступков явно провокационного характера, которые не могли не вызвать негативную реакцию в Спарте. Особенно скандальной и возмутительной представлялась его женитьба на дочери Мегабата, сатрапа Даскилия (Her. V. 32). Тем самым он нарушил спартанский обычай, предписывающий жениться только на спартанских гражданках (Plut. Agis 10. 4; 11). Кроме того, Павсаний тайно оказал большую услугу персидскому царю: он возвратил Ксерксу попавших в плен родственников (Thuc. I. 128. 4–5). Эта акция регента вполне «тянула» на обвинение в государственной измене. Упорно ходили слухи, что он обещал заставить всех греков стать вассалами Персии, если ему будет дана в жены дочь Великого царя. Спартанские власти, воспользовавшись как поводом многочисленными жалобами союзников на поведение главнокомандующего, отозвали его в Спарту и предали суду. Павсания обвинили в государственной измене главным образом за ведение тайных переговоров с персами. Но тем не менее оба раза он был оправдан, хотя и отстранен от командования (Her. V. 32; Thuc. I. 94–95; 128–131; Diod. XI. 44; Plut. Arist. 23; Cim. 6).

Такое снисходительное отношение к Павсанию Фукидид объясняет тем, что «достоверных доказательств вины Павсания, как у властей, так и у его личных врагов среди спартиатов, не было, чтобы на этом основании с твердой уверенностью покарать человека царского происхождения» (Thuc. I. 132. 1). Первый суд над Павсанием состоялся в 477 г. Относительно даты второго суда надежных источников нет. Он мог иметь место между 476 и 469 гг. (Diod. XI. 44–45; Nep. Paus. 3; Just. IX. 1. 3). Оба раза Павсаний добровольно являлся в Спарту на суд «в уверенности, что уладит дело подкупом» (Thuc. I. 131. 2). Он, конечно, поостерегся бы предстать перед судом, если бы сомневался в исходе дела. В обоих случаях снисходительное отношение к Павсанию, проявленное судейской коллегией, можно объяснить тем, что его контакты с малоазийскими сатрапами и самим персидским царем не рассматривались, по крайней мере частью спартанской элиты, как большое преступление[47]47
  В 413–411 гг. спартанцы заключили три тайных договора с персами (Thuc. VIII. 18; 37; 58) и вплоть до окончания Пелопоннесской войны воевали на персидские деньги.


[Закрыть].

Судьбу Павсания, скорее всего, решила его ставка на илотов. Известные шаги к сближению с ними он предпринимал еще будучи главнокомандующим. Так, он оказал им особую милость сразу после Платейской битвы. Минуя обычную процедуру изъятия трофеев, Павсаний «велел глашатаю объявить, чтобы никто не смел присваивать себе добычи, и приказал илотам снести сокровища в одно место» (Her. IX. 80). Тем самым он предоставил возможность илотам обогатиться: при его попустительстве часть добычи была илотами украдена и продана жителям Эгины. По-видимому, уже тогда Павсаний задумался о приобретении надежных союзников в лице наиболее подготовленных в военном отношении илотов[48]48
  В спартанской армии в это время находилось около 35 тысяч илотов, сопровождающих своих господ (Her. IX. 10. 1; 28. 2; 29. 1).


[Закрыть]. Это был его первый шаг на пути поисков возможных союзников. В дальнейшем он вступил с ними в переговоры. Однако любые контакты с илотами рассматривались всем спартанским обществом, а не только его элитой как преступное подстрекательство к восстанию. В этом вопросе все спартанское гражданство было единодушно. Согласно античной традиции, илотская угроза являлась основным фактором спартанской истории (Critias ap. Liban. Or. XXV. 63; Theopomp. ap. Athen. VI. 272a; Myron. ap. Athen. XIV. 657d), и спартиаты, уличенные в преступных связях с илотами, неизменно приговаривались к смертной казни.

Именно переговоры с илотами, которым Павсаний обещал «свободу и гражданские права, если те поднимут восстание в поддержку его замыслов» (Thuc. I. 132. 4), стали для Павсания роковыми. Из слов Фукидида следует, что Павсаний с помощью илотов задумал низвергнуть существующий государственный порядок. Усилия регента не пропали даром: илоты поверили его обещаниям и были готовы поднять восстание. Однако вмешался случай. Павсания предал человек из его ближайшего окружения, скорее всего, один из тех илотов, кто вместе с ним участвовал в Платейской битве[49]49
  Согласно Фукидиду, Павсания выдал его приближенный родом из Аргила (города в Восточной Македонии). Но странным в таком случае кажется дальнейшее поведение этого аргильца: «доносчик отправился на Тенар как умоляющий о защите и построил там себе хижину» (Thuc. I. 133). Подобный поступок, как нам кажется, характерен скорее для илота, чем иностранца. Ведь на Тенаре находился храм Посейдона, служащий убежищем именно для илотов (Thuc. I. 128. 1). Поэтому высока вероятность, что этот человек был лаконским илотом. Как предполагают некоторые исследователи, переписчики текста Фукидида заменили непонятное им наименование обы Аркалия или Аргалия, расположенной близ Амикл, на название хорошо известного им города в Македонии (Beattie A.J. An Early Laconian Lex Sacra // CQ. 1951. № 1. P. 46–58; Jordan B. Kings and helots // Исседон. Альманах по древней истории и культуре. Екатеринбург, 2005. № 3. Р. 54).


[Закрыть]. Теперь эфоры смогли предъявить Павсанию обвинение, которое грозило ему верной смертью: они получили доказательства его переговоров с илотами.

В глазах спартанской элиты это было самое тяжкое из возможных преступлений. Геронты и эфоры, до того весьма снисходительно относящиеся к многочисленным обвинениям, выдвигаемым против Павсания, и уже два раза выносившие ему оправдательный приговор, с необычайной для спартанцев поспешностью организовали внесудебную расправу над мятежным полководцем. Сперва ему дали возможность скрыться в святилище Афины Меднодомной, а затем заперли его там. Спустя какое-то время Павсаний умер от истощения (Thuc. I. 132–134; Arist. Pol. V. 1. 1301b; Nep. Paus. 4–5; Diod. XI. 45–46; Paus. III. 17. 7–9).

Дата гибели Павсания точно не установлена. Хронология последних десяти лет жизни регента до сих пор является предметом научной дискуссии, поскольку сведения древних на этот счет сильно разнятся. Так, согласно Помпею Трогу, Павсаний находился в Византии 7 лет (Just. IX. 1. 3), с 477 по 470 г., и значит, погиб около 467/66 г. Однако скептики, считающие свидетельства этого позднего автора малодостоверными, датируют смерть регента 476 г.

Как и в случае с Клеоменом, именно попытка Павсания апеллировать к потенциальным мятежникам, будь то илоты или соседние аркадяне, заставила эфоров энергично выступить против него и решиться на крайние меры. Эфоры позволили Павсанию умереть на священной храмовой территории, но не допустили его казни по решению суда. Как и в случае с царем Клеоменом, здесь сказалось нежелание правящей элиты брать на себя ответственность за вынесение обвинительного приговора в отношении члена царской фамилии. Безопаснее для сохранения внутреннего мира было объявить Клеомена самоубийцей, а Павсанию дать умереть от жажды и голода в замурованном помещении, чем на основании судебного решения казнить их. Спартанские власти не остановило даже то соображение, что гибель Павсания в святилище Афины Меднодомной явилось в глазах всего греческого мира величайшим святотатством (Thuc. I. 132. 4; Diod. XI. 45. 8). Отсюда берет свое начало так называемая Павсаниева скверна. В отличие от Килоновой, она легла пятном на все спартанское государство, а не только на род Алкмеонидов, как было в Афинах.

Леотихид II, царь из династии Еврипонтидов (годы правления – 491–469)

Кроме Клеомена Геродот называет еще одного спартанского царя, уличенного в коррупции, – Леотихида II. Начав свое правление с ложной клятвы[50]50
  Леотихид, троюродный брат царя Демарата, на суде лжесвидетельствовал против него. По словам Геродота, «Леотихид под клятвой обвинил Демарата, утверждая, что тот – не сын Аристона и поэтому незаконно царствует над спартанцами» (VI. 65. 3).


[Закрыть], он и продолжил в том же духе. Вероятно, в 478/77 г. Леотихид возглавил карательную экспедицию в Фессалию, направленную против проперсидски настроенных Алевадов, и, хотя первоначально действовал удачно, внезапно прекратил всякие военные действия. Геродот не сомневается, что царь получил от фессалийских Алевадов взятку. Он даже сообщает подробности этой неприглядной истории: «Хотя он (Леотихид. – Л.П.) легко мог покорить всю страну, позволил подкупить себя большими деньгами. Леотихида застали на месте преступления: он сидел в своем собственном стане на полном золота мешке», который только что получил от врагов своей родины (Her. VI. 72; ср.: Plut. Mor. 859 d [De malign. Her. 21 c – d]).

Леотихида привлекли к суду. Но царь, не веря в оправдательный приговор, не стал дожидаться решения судебной коллегии. Он бежал в аркадскую Тегею и там скрывался на священном участке храма Афины-Алеи[51]51
  Согласно Павсанию, «это святилище издревле было для всех жителей Пелопоннеса наиболее чтимым и тем, кто обращался сюда с молением о защите, предоставляло наибольшую безопасность. Это ясно доказали лакедемоняне, не решившись даже потребовать выдачи Павсания, а еще раньше Леотихида…» (III. 5. 6).


[Закрыть], опасаясь депортации, а может быть, и казни (Paus. III. 7. 9). Дом его по приговору суда был разрушен. Ограничилось ли наказание только разрушением дома, неизвестно. Судя по аналогичным делам, цари, обвиненные в получении взятки, приговаривались к значительным штрафам (Плистоанакт и Агис II). Возможно, штраф был наложен и на Леотихида. Диодор (XI. 48. 2) датирует изгнание Леотихида 476/75 г. В Тегее он жил до самой смерти в 469 г. (Her. VI. 72; Paus. III. 7. 9–10). Нет никаких свидетельств, сопровождался ли приговор детронизацией, или Леотихид и после бегства в Тегею продолжал считаться спартанским царем.

* * *

О судебных процессах по делам царей, обвиняемых в коррупции, сообщает также Фукидид. По его свидетельству, цари Плистоанакт и Агис II, правящие во 2-й пол. V в., обвинялись в получении взятки. Оба эпизода связаны были с их военной деятельностью.

Плистоанакт, царь из династии Агиадов (правил с большим перерывом с 458 по 408/07)

Царя Плистоанакта, сына победителя при Платеях Павсания, обвиняли в том, что в 446 г. он вместе с эфором Клеандридом взял от Перикла 10 талантов или, согласно Эфору (fr. 193 = Schol. ad Aristoph. Nub. 859), 20 талантов за то, чтобы увести войско из Аттики. Версию о взятке подтверждает, хотя и косвенно, Плутарх: в отчете Перикла об израсходованных им суммах среди прочего значилось 10 талантов, издержанных, по словам докладчика, «на необходимое» (Per. 23. 1), или, как спародировал его слова Аристофан, «на надобности важные» (Aristoph. Nub. 859). Плутарх сообщает, что «народ принял эту статью расходов без всяких расспросов, не входя в расследование этой тайны» (Per. 23. 1). Такое отсутствие любознательности у граждан, присутствующих на народном собрании, можно объяснить только одним – все афиняне прекрасно знали, на что именно были потрачены вышеозначенные 10 талантов. Но, с другой стороны, о том, что Перикл вел тайные переговоры со спартанским царем и подкупил его, сообщает только Плутарх, автор поздний и не особенно заботящийся о точности передаваемых им исторических фактов. Фукидид говорил лишь о подозрениях, возникших в Спарте после того, как Плистоанакт неожиданно прервал свой поход против Афин и вместе с войском вернулся домой (II. 21. 1).

Вся дальнейшая деятельность царя уже в ходе Пелопоннесской войны, в частности его неоднократные попытки начать переговоры с Афинами и активное участие в заключении Никиева мира, свидетельствует скорее о политической зрелости и способности к компромиссам, чем о склонности к взяточничеству. Возможно, и ранее, в 446 г., Плистоанакт, не желая чересчур ослаблять Афины, действительно вел переговоры с Периклом, но не о сумме взятки за предательство интересов родины, а о заключении мира на выгодных для Спарты условиях[52]52
  Лурье С.Я. История Греции. СПб., 1993. С. 345.


[Закрыть]. Эта умеренная по отношению к Афинам политика будет характерна и для сына Плистоанакта царя Павсания. В конце Пелопоннесской войны Павсаний помешает всесильному адмиралу Лисандру установить спартанский протекторат над Афинами и, более того, поможет восстановить там демократическую форму правления.

По возвращении спартанской армии из-под Афин Плистоанакта и Клеандрида судили. Эфора Клеандрида, не защищенного царским саном, заочно приговорили к смертной казни. Видимо, эфор не сомневался в судебном решении: не дожидаясь приговора, он бежал далеко на запад, в Южную Италию, где обосновался в Фуриях (Thuc. VI. 104. 2; Polyaen. II. 10; Strab. VI. 1. 14. р. 264). Что касается Плистоанакта, то его приговорили к огромному штрафу (согласно Эфору, штраф составлял 15 талантов – fr. 193 = Schol. ad Aristoph. Nub. 859). Юный царь то ли не захотел, то ли не мог его выплатить и, как утверждает Плутарх, добровольно ушел в изгнание (Per. 22). В качестве места пребывания он выбрал соседнюю Аркадию. Здесь он скрывался на территории священного участка Зевса Ликейского близ горы Ликей (Strab. VIII. 8. 2. p. 388) «из страха перед лакедемонянами», как поясняет Фукидид (Thuc. II. 21. 1; V. 16. 3; Plut. Per. 22–23). В отсутствие Плистоанакта царем был объявлен его малолетний сын Павсаний (Thuc. III. 26. 2).

Странным в этой истории представляется отказ от уплаты штрафа. Царские семьи в Спарте обладали большими богатствами, и трудно представить, чтобы сумма в 15 талантов настолько смутила Плистоанакта, что он предпочел уйти в изгнание. Скорее всего, царя приговорили к двойному наказанию: штрафу и изгнанию[53]53
  Г. Бузольт и его последователи без особого на то основания считали, что Плистоанакт был заочно приговорен к смертной казни (Busolt G. GG. III. 1. S. 428; Bonner R.J., Smith G. Administration of Justice in Sparta // ClPh. Vol. 37. 1942. № 2. P. 117).


[Закрыть] – точно так же, как царя Агиса II в 419 г. (Thuc. V. 63; Diod. XII. 78). Заплатил ли он в конце концов штраф, неизвестно. Вероятно, из Спарты Плистоанакт вывез большие средства, которые в дальнейшем использовал для подкупа лиц, способных оказать ему помощь в пересмотре судебного решения.

По свидетельству Фукидида, Плистоанакта амнистировали и разрешили вернуться домой только через 19 лет, в 427/26 г. Своим возвращением он во многом был обязан дельфийским жрецам[54]54
  Дельфийский Аполлон нередко выступал в качестве арбитра между спартанской общиной и ее царями, защищая, как правило, последних.


[Закрыть]. Фукидид рассказал, как действовали жрецы для того, чтобы добиться оправдания Плистоанакта: они постоянно давали спартанским послам, прибывающим в Дельфы, один и тот же совет: «Лакедемоняне должны вернуть с чужбины в свою землю потомка полубога – Зевсова сына. Иначе им придется пахать землю серебряным лемехом» (Thuc. V. 16. 2; Plut. Pyth. or. 19. 403b). Богобоязненные спартанцы вняли рекомендациям Дельф и вернули Плистоанакту царскую власть. Его возвращение на родину было триумфальным и сопровождалось такими пышными церемониями, что о них как явлении редком для Спарты посчитал нужным упомянуть Фукидид. Въезд Плистоанакта в город, по словам Фукидида, сопровождался «плясками, жертвоприношениями и торжественными обрядами, какие были установлены для первых царей при основании Лакедемона» (V. 16. 3).

Фукидид прямо не говорит, каким способом Плистоанакт добился от дельфийских жрецов столь действенной и постоянной помощи. Но он сообщает такие подробности, которые заставляют думать, что царь использовал все средства, включая взятки, чтобы обеспечить себе поддержку Дельф. По словам Фукидида, в Спарте постоянно ходили слухи о «противозаконном возвращении» Плистоанакта из изгнания. Противозаконность, по-видимому, усматривалась в том, что царь использовал запрещенные средства, добиваясь от жрецов регулярного повторения сфабрикованного по его требованию оракула.

Таким образом, возвращение Плистоанакта в Спарту – целиком заслуга дельфийского жречества. Этот уникальный случай еще раз подтверждает наличие особого рода отношений между спартанскими царями и жрецами в Дельфах. Стоит обратить внимание на время возвращения Плистоанакта: уже не первый год шла Пелопоннесская война, и спартанцы, как никогда раньше, нуждались в опытном полководце-царе. Этим, возможно, объясняется то, что они наконец прислушались к рекомендациям уважаемого оракула.

Агис II, царь из династии Еврипонтидов (годы правления – 427/26–399)

Кроме Плистарха Фукидид упоминает еще одного спартанского царя, обвиненного в коррупции. Это Агис II, возглавивший в 419 г. поход спартанцев и их союзников против старинного врага Спарты Аргоса. Поведение Агиса, уже находившегося под стенами Аргоса, показалось спартанским властям настолько подозрительным, что они по возвращении царя из похода предприняли расследование. Оказалось, что Агис по неизвестной причине вместо того, чтобы дать аргосцам генеральное сражение, внезапно, ни с кем не посоветовавшись, снял свой лагерь и ушел домой. При таких обстоятельствах, естественно, пошли слухи, что царь получил крупную взятку за отказ от дальнейших военных действий против Аргоса. В ставке Агиса, вопреки установленной практике (Her. IX. 76; Xen. Hell. II. 4. 36; Lac. pol. 13. 5), находился только один эфор. Он рассматривался как соучастник преступления. Ничем не мотивированное внезапное прерывание удачно начатой военной кампании вызвало такое возмущение сограждан, что сразу по возвращении домой Агис был привлечен к суду. Судьи вынесли стандартное в подобных обстоятельствах решение: срыть дом царя до основания, а на него самого наложить огромный штраф в сто тысяч драхм (около 17 талантов). Далее, по словам Фукидида, когда страсти немного улеглись, Агис как-то сумел оправдаться и добиться помилования (по-видимому, факт подкупа доказан не был) (Thuc. V. 63; Diod. XII. 78)[55]55
  Фукидид сообщает важные подробности: оказывается, на решение Агиса увести армию из-под Аргоса повлиял аргосский стратег Фрасил. Последний, подобно Агису, позже был подвергнут суду у себя на родине за то, что заключил перемирие со спартанским царем «без народного одобрения». По решению суда Фрасил был побит камнями (V. 60. 5–6).


[Закрыть].

Но для самой царской власти в Спарте этот случай имел роковые последствия. Фукидид в связи с этими событиями упоминает о введении нового закона, лишившего военачальника права принимать самостоятельные решения: «Лакедемоняне… приняли по этому случаю постановление, какого еще никогда не было у них: они приставили к царю десять спартиатов советниками, без согласия которых он не имел права выступать с войском из города» (V. 63. 4). Хотя Агис при повторном разбирательстве его дела не был отстранен от командования и не лишился царского звания, но в дальнейшем он мог принимать только решения, санкционированные коллегией десяти.

Постановление о введении коллегиального военного руководства было принято, вероятно, ad hoc и распространялось только на Агиса в качестве наказания за его неудачный поход против Аргоса.

Уже на следующий год после суда Агис II вновь был поставлен во главе спартанской армии. На этот раз спартанцы во главе с Агисом одержали победу над аргосцами и их союзниками под Мантинеей. Эта победа, конечно, реабилитировала царя в глазах спартанских властей, но в дальнейшем Агис всегда проявлял большую осторожность в вопросах внешней политики. Он менее всего был склонен к каким-либо рискованным инициативам, строго придерживаясь предписаний эфоров.

Павсаний, царь из династии Агиадов (первый период правления – 445/44–427/26; второй период правления – 408/7–395/94)

Для лишения царского звания иногда достаточно было крупной военной неудачи, даже не сопровождаемой обвинениями в получении взятки. Так, царь Павсаний в 395/94 г. был послан во главе спартанской армии в Беотию на помощь отряду, возглавляемому Лисандром. Однако он прибыл слишком поздно, уже после битвы при Галиарте, в которой погибли Лисандр и весь его отряд. По возвращении домой Павсаний предстал перед судом. Его обвинили в государственной измене и приговорили к смертной казни. Суд над Павсанием инспирировали, видимо, те же самые люди, личные и политические враги царя, которые тщетно добивались его осуждения восемью годами раньше.

Тогда, в 403 г., Павсания обвиняли в том, что он позволил афинскому демосу восстановить демократический строй в Афинах вопреки воле Лисандра. Последний решительно поддерживал Тридцать тиранов и с их помощью рассчитывал сохранить свое влияние на Афины. Периегет Павсаний сообщает ряд важных подробностей произошедшего в Спарте суда. Сведения эти уникальны, так как в источниках, как правило, не приводятся реалии спартанской судебной системы. Благодаря автору «Описания Эллады» известен не только состав судебной палаты, но и результаты голосования: 15 членов герусии, включая царя Агиса II, проголосовали за осуждение Павсания, 14 геронтов и весь эфорат в полном составе оправдали его (Paus. III. 5. 2). Таким образом, царь был оправдан с перевесом в четыре голоса, которые все принадлежали эфорам. Безусловная поддержка эфоров – свидетельство все возрастающего негативного отношения граждан к внешнеполитическому курсу Лисандра. Консолидированная позиция эфоров в деле Павсания – пример редкого для Спарты единения эфората и царской власти. Такая коалиция была возможна только при наличии общего врага, каким для большей части спартанской аристократии с ее традиционно консервативными устоями стал Лисандр. Судейская коллегия 403 г. признала Павсания невиновным, и на протяжении восьми лет, вплоть до второго суда, в Спарте сохранялся примерно тот же расклад политических сил, какой проявился при голосовании. Ситуация изменилась в пользу врагов Павсания вскоре после того, как трон Еврипонтидов занял Агесилай – вероятно, самый сильный и влиятельный из всех известных нам спартанских царей. Дождавшись первой же оплошности Павсания, его многочисленные враги во главе с Агесилаем затеяли новое судебное разбирательство.

В 394 г. Павсания привлекли к суду не столько за военную неудачу – скорее она стала только предлогом, – сколько за старое «преступление» – мягкость, проявленную им по отношению к афинским демократам. Таким образом, его дважды судили за одно и то же преступление. Приговор был очень суровым – смертная казнь, но этот вердикт был вынесен заочно. По-видимому, Павсаний не сомневался в том, что будет осужден, и предпочел уйти в изгнание. Сам суд и строгость приговора уже в древности породили слухи, что Павсаний умышленно опоздал и не пришел вовремя на помощь Лисандру, чтобы погубить своего политического противника. Как бы то ни было, в суровости приговора можно видеть уступку многочисленным поклонникам Лисандра, которые, конечно, требовали самого жесткого наказания для Павсания. Но решимости привести приговор в исполнение у спартанских властей не было. Павсанию позволили бежать в Тегею, где он провел остаток жизни в святилище Афины Алеи как молящий о защите (Xen. Hell. III. 5. 25–6; Plut. Lys. 28–29; Diod. XIV. 89. 1). Пребывая в соседней с Лаконией Тегее, Павсаний явно не опасался за свою жизнь. В противном случае он, подобно гармосту Фив Лисанориду, приговоренному к огромному штрафу после позорной сдачи в 379 г. Кадмеи (Plut. Pelop. 13), бежал бы за пределы Пелопоннеса.

По всей видимости, спартанские власти не предпринимали никаких попыток насильно вернуть Павсания в страну и привести приговор в исполнение. Это легко понять, если вспомнить результаты голосования 403 г., когда за оправдание Павсания высказалась большая часть судебной коллегии. Конечно, и через восемь лет у него оставалось немало сторонников в правящей элите. Кроме того, казнь царя могла бы сильно подорвать гражданский мир, необходимый для самого существования Спарты. В случае казни Павсания раскол общества был бы неизбежен. Осознание этого факта заставило власти пойти на разумный компромисс.

* * *

Еще одним стандартным способом удалить с политической арены неугодного царя или наследника трона было обвинение в незаконном происхождении. В качестве официальных обвинителей в делах такого рода выступали, как правило, эфоры. Именно им, согласно закону, было поручено следить за тем, чтобы цари были только из рода Гераклидов (Plat. Alcib. I. 121b; Plut. Agis 11).

Демарат, царь из династии Еврипонтидов (годы правления – 515–491)

Так, в незаконном происхождении был обвинен и на этом основании лишен власти царь Демарат, противник Клеомена I[56]56
  Рассмотрению и оценке этого сюжета в современной отечественной историографии посвящены следующие работы: Кулишова О.В. Дельфийский оракул… С. 297; Спартанский царь Клеомен и Дельфы // Мнемон. Исследования и публикации по истории Античного мира / Под ред. Э.Д. Фролова. Выпуск 2. СПб., 2003. С. 65–88.


[Закрыть].

История вражды Клеомена и Демарата, приведшая обоих к потере власти, связана с их соперничеством за первенство прежде всего в военной сфере. Первое их столкновение произошло в 506 г. Двумя годами ранее к власти в Афинах пришли изгнанные Клеоменом демократы во главе с Клисфеном (Her. V. 66–73; VI. 131; Arist. Ath. pol. 20–22). Спартанцы, не желая с этим мириться, решили предпринять более серьезные усилия, чтобы впредь избавить себя от опаснейшего, с их точки зрения, афинского варианта демократии. В 506 г. была подготовлена внушительная экспедиция, куда кроме лакедемонян вошли также союзные контингенты, а во главе, согласно обычаю, встали оба царя (Her. V. 74). Но в решительный момент непосредственно перед сражением с афинянами Демарат со своей частью войска ушел. По-видимому, Демарату не хотелось участвовать в установлении корпоративной тирании в Афинах во главе с Исагором, креатурой царя Клеомена. Этот шаг Демарата привел к провалу всей военной кампании и вызвал ярость инициатора похода Клеомена.

Второй раз Демарат помешал Клеомену успешно завершить военное предприятие незадолго до похода Дария в Грецию. Когда Клеомен в 491 г. направился к Эгине, чтобы взять в плен руководителей персофильской партии, Демарату, уже с помощью интриг, удалось расстроить его планы (Her. VI. 50–51; Paus. III. 4. 3). По словам Геродота, Демарат действовал «не столько в интересах эгинцев, сколько из зависти и злобы» по отношению к Клеомену (VI. 61). В результате Клеомен был срочно отозван в Спарту (VI. 49–51; 61). В источниках нет ответа на вопрос, в чем конкретно обвинял Демарат своего коллегу. Но, судя по схожим ситуациям, имевшим место в спартанской истории, речь шла о подкупе: Клеомена, скорее всего, заподозрили в получении взятки от афинян, крайне заинтересованных в ослаблении Эгины.

История с провалом похода на Эгину, по-видимому, стала точкой невозврата во взаимоотношениях царей-соперников, после чего, как утверждает Геродот, вражда между царями стала «смертельной». Ведь Демарат положил конец двум очень важным внешнеполитическим инициативам Клеомена: «Сначала Демарат отвел свое войско из Элевсина, а затем оклеветал Клеомена, когда тот переправился на Эгину, чтобы наказать там сторонников персов» (Her. VI. 64).

Клеомен, не имея никакого законного повода избавиться от Демарата, решился на явно противозаконные и очень рискованные для него самого действия. Он задумал совершить «дворцовый» переворот, заменив царя Демарата его троюродным братом Леотихидом: у последнего была личная причина ненавидеть Демарата (Her. VI. 65). Заговорщики, не найдя ничего предосудительного в прошлой деятельности царя, обратились к единственной оставшейся у них возможности: они активно стали распространять слухи о якобы незаконном происхождении Демарата (VI. 61–64). Была ловко использована реплика Аристона, отца Демарата, сделанная в тот момент, когда он узнал о рождении сына. Аристон опрометчиво заявил, что Демарат не может быть его сыном. Позднее он никогда не высказывал сомнений в отношении своего отцовства (VI. 63). Эта история и стала поводом для предъявления Демарату обвинения в незаконном происхождении. Официальным обвинителем в суде стал Леотихид. Принадлежа к тому же царскому дому, что и Демарат, он, вероятно, смог привести целый ряд аргументов и представить свидетелей в поддержку весьма сомнительной версии.

Однако, несмотря на клятвенные показания претендента на трон Леотихида и старания царя Клеомена, герусия не решилась вынести самостоятельный вердикт и послала дело в «высшую» инстанцию – в Дельфы к оракулу Аполлона. Благодаря Геродоту, близко знакомому с дельфийским жречеством и их не всегда благовидными методами, стали известны подробности получения необходимого Клеомену оракула: «Когда по наущению Клеомена дело это перенесли на решение Пифии, Клеомен сумел привлечь на свою сторону Кобона, сына Аристофанта, весьма влиятельного человека в Дельфах. А этот Кобон убедил Периаллу, прорицательницу, дать ответ, угодный Клеомену. Так-то Пифия на вопрос послов изрекла решение: Демарат не сын Аристона. Впоследствии, однако, обман открылся: Кобон поплатился изгнанием из Дельф, а прорицательница была лишена своего сана» (VI. 66). В достоверности этого сообщения Геродота вряд ли можно сомневаться. С одной стороны, он хорошо знал многие местные истории, связанные с Дельфами, и в данном случае счел нужным сообщить даже имена тех, через кого действовал Клеомен. А с другой стороны, Геродот не был враждебно настроен к Дельфам и не стал бы возводить напраслину на дельфийских жрецов. Павсаний именно в связи с этой историей утверждал, что спартанцы были единственными, кто осмелился подкупить Пифию (III. 4. 5–6).

Предание свидетельствует, что дельфийские жрецы всегда выступали на стороне спартанских царей. Но в данном случае, поскольку спор шел между двумя царями, им пришлось сделать выбор, и этот выбор оказался в пользу Клеомена. Его сочли более влиятельным и авторитетным политиком, чем Демарата. Клеомен уже отличился на военном поприще, изгнав Писистратидов из Афин (Her. V. 64–65; Arist. Ath. pol. 19) и совершив победоносный поход против Аргоса (Her. VI. 76–82; Plut. De mul. virt. 4; Paus. II. 20. 8–10). После удачных военных кампаний цари, как правило, отправляли в Дельфы немалые дары (Xen. Hell. IV. 3. 21), и вряд ли Клеомен был здесь исключением.

Итак, путем сложной интриги, в которую было вовлечено и дельфийское жречество, Клеомен сумел получить нужный ему оракул и с его помощью убедил спартанцев в том, что Демарат не сын царя Аристона. Демарат после своей отставки какое-то время оставался в Спарте как частное лицо и даже был избран на должность (Her.VI. 67. 1), возможно, эфора[57]57
  Meier M. Kleomenes I, Damaratos und das spartanische Ephorat // GFA. Bd. 2. 1999. S. 95 ff.


[Закрыть]. Но, не добившись пересмотра своего дела, Демарат в конце концов покинул Спарту и нашел приют при дворе персидского царя (VI. 61–70). В 480 г. он сопровождал Ксеркса в его походе против Греции (Her. VII. 101–104; 209; 234–235; 239; VIII. 65; Diog. Laert. I. 72). В случае победы персов он, возможно, рассчитывал снова занять царский престол в Спарте.

Раскол между Клеоменом и Демаратом – первый хорошо известный пример вражды между двумя царскими домами в Спарте. В дальнейшем почти все правительственные кризисы будут связаны с взаимной враждой Агиадов и Еврипонтидов. Разногласия между царями культивировали и использовали в своих интересах разные политические силы. Как правило, цари являлись партийными лидерами противоборствующих политических группировок, отстаивающих интересы различных слоев спартанского общества. Их перманентную вражду использовали в своих целях прежде всего эфоры.

Леотихид, сын царя Агиса II и законный наследник трона Еврипонтидов.

Почти через столетие, в 399 г., по тому же обвинению, что и Демарат, был лишен прав на трон Леотихид (Xen. Hell. III. 3. 1; Plut. Alc. 23. 7–8; Lys. 22. 4–6; Ages. 3. 6; Paus. III. 8. 7–10). В Спарте ходили слухи, что он – сын Алкивиада и потому не может считаться законным наследником Агиса II (Xen. Hell. III. 3. 2). Интрига, направленная против Леотихида, по-видимому, была задумана еще до смерти его отца. Недаром Агис, подозревая или даже точно зная о существовании заговора против сына, незадолго до смерти в присутствии свидетелей подтвердил свое отцовство и объявил Леотихида своим законным наследником (Plut. Lys. 22; Ages. 3). Однако в начавшейся после смерти Агиса борьбе за трон верх одержал Агесилай, дядя Леотихида. В его группу поддержки вошли эфоры и самый влиятельный на тот момент человек в Спарте – Лисандр. С их помощью Агесилай добился признания Леотихида плодом прелюбодеяния. При таком обвинении поддержка эфоров была абсолютно необходима. Как известно, в их обязанности входило наблюдение за чистотой царских родов (Plat. Alcib. I. 121b: «…жены в их государстве охраняются эфорами, дабы по возможности предотвратить тайное рождение царя не от потомков Геракла». Пер. С.Я. Шейнман-Топштейн). По словам С.Я. Лурье, «было бы удивительно, если бы не нашлось ни одного эфора, чтобы засвидетельствовать, что Агис когда-то отрекся от Леотихида»[58]58
  Luria S. Zum politischen Kampf in Sparta gegen Ende des 5. Jahrhunderts // Klio. Bd. 21. 1927. Hf. 3/4. S. 413.


[Закрыть].