Текст книги "Анна – королева франков. Том 2"

Глава 28

Рауль де Крепи получил сообщение, что королева благополучно разрешилась от бремени, произведя на свет наследника престола. Он до боли сжал зубы и на мгновение замер, борясь с негодованием, которое красной пеленой отгородило его от мира. Он не желал, чтобы его Анна рожала Генриху детей, и дорого заплатил бы за то, чтобы он стала его женой. Но судьбе было угодно разлучить их и не позволять видеться.

Казалось, король забыл о нем. Собрав в Орлеане всех своих могущественных вассалов, почему-то забыл или не посчитал нужным пригласить одного из самых могущественных из них. Раулю донесли, что Генрих готовит военную кампанию против Вильгельма, чтобы приструнить своевольного вассала и указать, где его место. И при этом присутствует тесть нормандского герцога.

Граф Валуа никогда не доверял Бодуэну, хотя тот и был шурином короля. В прошлом он уже настраивал Вильгельма против него, и сейчас не исключено, что ведет двойную игру. Но разве не приходила такая мысль в голову самому Генриху? По всей видимости, нет, или он слеп также, как и в отношении своего брата, которого пригрел на своей груди, словно змею, ожидавшую удобного момента, чтобы смертельно ужалить.

Рауль не раз думал о том, почему выжидает Роберт Бургундский. У него было много возможностей избавиться от своего старшего брата, когда он еще не женился на Анне и она не родила ему сына, и очистить для себя путь к королевскому трону. А теперь все усложнилось, и между троном и Робертом стоят уже два человека.

В памяти Рауля всплыла битва на равнине Валь-э-Дюн, когда королевские войска сошлись в жестоком бою с мятежниками-нормандцами. Роберт и Генрих бились на равных со своими рыцарями недалеко друг от друга. Чуть поодаль сражался он сам, но ему хорошо были видны оба брата.

В один из моментов боя к ним сумел пробиться Хемо Крюлийский и, подняв меч, поскакал на короля. Роберт находился в выгодной позиции, и ему не стоило никакого труда не только остановить, но и убить нормандца. Однако он не сделал этого, хотя понимал, что тот направил свое оружие против короля, который не видел его, занятый битвой с нормандским рыцарем.

Виконт Крюлийский неумолимо приближался к нему с мечом наперевес, и в какое-то мгновение Генрих резко обернулся, что спасло его. От резкого движения он не удержался в седле и тяжело свалился на землю, оказавшись беззащитным перед разъяренным противником. А Роберт спокойно наблюдал за всем со стороны, не сделав ни единого движения к спасению старшего брата.

В ту минуту Рауль прикинул в уме расстояние и понял, что не успеет спасти короля. Вместо него это сделал королевский оруженосец, вынырнувший непонятно откуда и вонзивший копье в бок коня виконта. Тот рухнул на землю, потянув за собой седока, и придавил ему своей тушей ноги. Оказавшись абсолютно беспомощным, Хемо все же попытался выбраться, но не успел, так как копье все того же оруженосца, красное от конской крови, безжалостно вонзилось ему в шею.

Увидев, чем закончилась попытка знатного нормандца убить короля, Роберт, не в силах срыть досаду, сжал губы и стал остервенело рубить направо и налево уже дрогнувших к тому времени мятежников.

Рауль после того, как закончилось сражение победой королевской армии, хотел поговорить с Генрихом по поводу того, чему стал свидетелем, но в последний момент передумал. Ему и своих проблем хватало, поэтому решил выбросить этот эпизод из своей памяти.

Все прошедшие с того времени годы он действительно не вспоминал об этом, и вдруг все предстало перед глазами, словно произошло только вчера. И ему стало страшно. Не за Генриха – за Анну и ее ребенка. Хорошо все обдумав, он решил действовать, даже если это вызовет гнев короля.

Анна же каждый новый день упивалась своим материнством. Наконец выздоровела Марьяна, которая почти три недели пролежала в лихорадке. Анна не раз порывалась навестить ее, но в последний момент отступала от своего намерения, боясь заразиться и принести вред ребенку. Однако она не забывала о своей наперснице, посылая ей со служанками слова поддержки и всякие лакомства. Но, к ее великому сожалению, сладости приносили обратно, так как Марьяна отказывалась от них.

И вот она явилась в опочивальню своей королевы, которая сидела возле камина и кормила грудью сына. Увидев свою наперсницу, Анна радостно вскрикнула и попыталась встать вместе с ребенком, но Марьяна ей не позволила, придержав за плечо рукой.

– Не прерывай кормления дитяти, моя королева. Ему важно набираться сил с материнским молоком. Закончишь – и у нас будет много времени поговорить.

Анна кивнула головой и опустила глаза на свое маленькое чудо, которое обхватило ее грудь обеими крошечными ручками и с аппетитом выдавливало своими губками молоко из соска, причмокивая от удовольствия.

– Молока хватает? – спросила Марьяна.

– Пока хватает, но поесть Филипп любит.

– Ты назвала его Филиппом? – не скрывая удивления, поинтересовалась женщина.

– Да. В память о моем золотоволосом ярле. Супруг не отверг это незнакомое для него имя, чему я очень рада.

– Король любит тебя, моя Анна, поэтому не хочет ни в чем тебе отказывать и огорчать. Доволен он, что ты родила ему наследника?

– До сих пор не верит, что у него есть сын. По несколько раз в день приходит, чтобы посмотреть на него. И на руки берет его так бережно, что у меня даже слезы в глазах появляются от умиления. Постоянно с ним разговаривает, а малыш так внимательно его слушает, словно понимает, о чем идет речь.

– Здоровеньким растет? Животиком не мается?

– Слава богу, все пока хорошо. И спит крепко. И ест всем на зависть.

– Не говори так больше, моя королева, – испуганно перекрестилась Марьяна. – А то немочь какую-то или беду накличешь. Постучи по дереву да попроси отвести от ребенка болезни и несчастья.

И столько в голосе наперсницы было страха, что Анна вздрогнула и, перекрестившись по-гречески, постучала косточками пальцев по подлокотнику кресла, прочитав при этом «Отче наш». А потом, подумав, снова перекрестилась, но уже так, как того требовала латинская вера.

Пришла нянька и забрала у Анны заснувшего младенца. Положив его в люльку, она села с ней рядом. Анна же тем временем попросила Марьяну помочь ей надеть прогулочное платье и, набросив на плечи синюю бархатную накидку, пошла к двери, кивнув наперснице следовать за ней.

Они спустились вниз и, пройдя через зал, в котором находились все девушки, находящиеся под ее покровительством, направилась к выходу. Те дружно вскочили и бросились вслед королевой. Она остановилась и голосом, не терпящим неповиновения, приказала остаться в зале. Девушки, собравшись в стайку, замерли, не понимая, почему королева отказалась от их общества, но не рискнули выразить свой протест.

Анна же легкой быстрой походкой прошла через весь зал и скрылась за дверью вместе со своей служанкой. Выйдя во двор, она направилась в сад, который радовал взор своими яркими осенними красками.

– Как здесь красиво! – восторженно сказала она, оглядываясь вокруг. – Ты только посмотри, как нарядно деревья оделись в цветную листву! Каких только цветов здесь нет! И красные, и жёлтые, и оранжевые, и зелёные… Всё кругом так и дышит прелестью. Невозможно оторвать глаз от этой прекрасной картины.

– Да, – согласилась с королевой Марьяна. – Птички уже напевают свои прощальные песни, готовясь улететь в тёплые края на всю зиму. Поднимешь глаза, а на тебя смотрят верхушки деревьев, грустно осыпая листьями.

– Я просто обожаю раннюю осень, – делилась с наперсницей своими чувствами Анна. – Видишь, как солнечные лучи пробиваются сквозь поредевшую листву, а по темным стволам деревьев игриво скачут неуловимые солнечные зайчики?

– Конечно, вижу. Но вижу еще и то, как, лаская ветви, легонько дует тихий, свежий ветерок, а жёлтые и багровые листья неспешно падают на землю, выстилая у подножия деревьев пестрый ковёр.

– Ах, Марьяна, я так томилась без тебя! – вдруг сменила тему Анна. – И так устала находиться в окружении своих подопечных девушек и жен вассалов. Они мне надоели хуже горькой редьки. Эти пустые разговоры, глупые хихиканья, постоянные охи да ахи уже просто достали. Не с кем и не о чем поговорить. Это вгоняет в уныние.

Если бы не Эрмесинда Аквитанская, наверное, сошла бы с ума от скуки.

Сажусь читать книги, что привезла с собой, так они хором убеждают меня избавиться от них, так как ими, якобы, испорчу глаза и мозг завяжется узелками. И буду маяться день и ночь от боли в голове. Но самое смешное, что они верят в то, чем меня стращают. Мне так тебя не хватало, Марьяна. Только с тобой я могу говорить обо всем, что у меня в душе и сердце.

– От графа Валуа не было никакой весточки?

Анна от неожиданного вопроса вздрогнула и оглянулась, но, кроме них, в саду больше никого не было.

– Нет. Ни слова не написал мне с тех пор, как мой супруг отослал его со двора.

– И правильно. В стенах дворца много глаз и ушей. Кто-то ненароком может заметить и донесет королю. Зачем тебе неприятности!

– Да умом я это понимаю, но вот сердце противится. Только недавно перестала выискивать графа взглядом среди придворных. Особенно, когда все собираются за столом. Спускаюсь со своей опочивальни в зал и прислушиваюсь, не зазвучит ли ненароком его бархатный голос. Но вот родился Филипп – и легче стало. Больше о сыне думаю, а не о том, о ком и думать -то грех.

– А король где? – спросила Марьяна. – Не на войне случаем?

– Нет, опять уехал. Теперь собрал вассалов в санлисском дворце. Все совет держат, как с герцога норманского спесь сбить. Но, думаю, зря время тратят. Все равно у них ничего не получится. Уж больно везуч в военных делах Вильгельм. К тому же отчаянно смел и решителен. Таких судьба балует.

А поскольку мой супруг часто терпит поражения в военных походах, боюсь, чтобы не погиб в одном из сражений. Филипп слишком мал, чтобы стать вместо него королем: ведь Роберт Бургундский, будто коршун, кружит над троном, ожидая своего часа. Не станет Генриха, тотчас его захватит, и какова будет моя судьба и сына неизвестно. Как бы чего плохого с нами не произошло.

Марьяна в испуге от таких речей снова перекрестилась.

– Не стоит, моя госпожа, думать о таких злых вещах. Думай лучше о хорошем. Смотри, какой у тебя сын рас…

Не закончив фразу, Марьяна оторопело уставилась куда-то за спиной Анны. Та, услышав сзади какие-то еле уловимые шорохи, резко обернулась и замерла: к ним приближался Рауль де Крепи с неизменной улыбкой на лице и дьявольским огнем в черных глазах.

Анна, держа в руке романскую повязку, замерла, словно изваяние, не в силах пошевелить даже мизинцем, и ее золотистые волосы нежно ласкал теплый осенний ветерок. Она жадно вглядывалась в любимое лицо, которое оставалось все таким же красивым и мужественным. Правда, черты на нем заострись, появилось несколько новых морщин возле волевого рта и виски чуть больше припорошила седина, но улыбка… улыбка, слегка искривив твердые губы, осталась такой же неизменно привлекательной.

Граф Валуа отдал бы один из своих городов, лишь бы прикоснуться к этим пленяющим своим золотом косам. Он прилагал немало усилий, чтобы не оттолкнуть эту рутенку, которая ни на шаг не отступила от своей госпожи, когда он медленно подходил к ним.

Молодая королева не опустила своего взгляда с Рауля де Крепи, хотя физически ощущала впившиеся в нее его огненные, словно у хищного зверя, глаза. Она попыталась избавиться от них, посмотрев в сторону, но не смогла из-за их невероятного магнетизма, который притягивал к себе, не отпуская. Никакие усилия не помогли, а потому она так и продолжала стоять, не пошевелившись, словно безмолвная статуя. В ее голове перемешались обрывки мыслей, которые свелись к одному простому вопросу: что она делает в сладостном плену этого жгучего взгляда?

Граф подошел совсем близко и, не сводя с Анны своих гипнотических глаз, низко поклонился, сказав:

– Я приветствую вас, моя королева, и спешу поздравить с рождением наследника королевского трона.

– Спасибо! – прошептала она, не добавив больше ничего, так как все франкские слова вдруг улетучились из ее головы.

Какое-то время они стояли молча, не сводя друг с друга глаз, а потом Анна растворилась в голосе, о котором так тосковала ночами:

– Я не мог не приехать, моя королева. Это было выше моих сил. Я много раз порывался это сделать, но… повода не было. А теперь я вновь у ваших ног.

Анна постепенно приходила в себя и, осознав, что происходит, испуганно вздрогнула.

– Нас могут увидеть, – прошептала она.

– Но мы ведь в саду не одни, моя Анна. С нами ваша служанка.

– Все равно это неприлично! – возразила она, сделав несколько шагов в направлении выхода.

Но Рауль де Крепи не позволил ей уйти, придержав за руку.

– Не убегайте, прошу вас, – сказал он. – Я так часто и много мечтал о той минуте, когда увижу вас, а потому не лишайте меня этой радости. Прошедший год, в течение которого я был вынужден находиться вдали от вас, был для меня пыткой. Ваш образ преследовал меня повсюду, даже во сне. Я люблю вас, моя Анна, как и прежде. И сила моего чувства к вам не ослабла. Возможно, даже стала сильнее.

– Вы не должны мне говорить этого, граф, – попыталась остановить его откровенные признания Анна. – Ваши слова грешны, и они отравляют мой слух и сердце.

– Не нужно лукавить, моя королева. Уверен, что они всё же ласкают и ваш слух, и ваше сердце, но вы не находите в себе сил признаться мне в этом. Я по вашим глазам читаю, как вы тосковали по мне. Мне это понятно, потому что я сам так же сильно тосковал по вам.

Анна не нашлась, что сказать на это, но легкий румянец, покрывший ее щеки, выдал чувства, которые она испытывала в этот момент в душе.

– Я привез вам подарок, – мгновение спустя произнес Рауль Валуа и достал из кармана золотое кольцо, в ажурном обрамлении которого сверкал в лучах осеннего солнца крупный голубой бриллиант в форме сердца.

Анна, увидев такую красоту, ахнула от восторга, но, одумавшись, сделала шаг назад, качая головой.

– Я не могу принять его. Подарок за сына я могу взять только от своего супруга.

– Вы неправильно поняли меня, моя королева. Это кольцо я дарю вам, как память о себе, чтобы вы помнили обо мне в разлуке.

– Нет, и в этом случае я не могу принять его. Моему супругу не понравится, если я буду носить на своей руке память о другом мужчине.

– А вы ему об этом не говорите, моя Анна. Разве он знает все ваши кольца, которые вы привезли с собой?

Она отрицательно покачала головой, ничего не ответив на сказанное графом.

– Вот и хорошо. Эта тайна останется известна только нам двоим. Вы будете смотреть на кольцо и вспоминать обо мне. Меня же одинокими вечерами будет согревать мысль, что вы носите его, помня о том, что я сердцем с вами.

И, преодолев робкое сопротивление королевы, Рауль де Крепи надел на безымянный палец ее правой руки кольцо. Оно пришлось ей впору, что очень его обрадовало.

– Вот видите, моя Анна, кольцо идеально соответствует вашему пальцу. Это судьба. Только прошу вас не снимать его. Я и так лишен всего, что связано с вами. Вы можете пообещать мне эту малость?

Какое -то время Анна молчала, глядя на сверкавший в лучах осеннего солнца драгоценный камень, а потом кивнула головой.

Рауль, не сдержавшись, припал в поцелуе к её руке, тихо сказав:

– Как бы я хотел, чтобы это были ваши соблазнительные губы…

И вновь румянец окрасил красивое лицо Анны.

– Вы надолго к нам? – перейдя на другую тему, спросила она.

– Обстоятельства покажут. Насколько я знаю, король сейчас со своими вассалами в Санлисе. Я задержусь во дворце до его появления. Уверен, как только сенешаль увидит меня здесь, тотчас пошлет ему сообщение, и он незамедлительно примчится сюда.

– Тогда вам лучше уехать до этого момента.

– Сбежать, как трусливый заяц? Нет, моя королева. Так я не поступлю. Меня уже видели рыцари из охраны во дворе. И, если сбегу, не дождавшись его высочества, вызову у него много ненужных мыслей и подозрений, которые коснутся и вас, чего я никогда не допущу.

Как его вассал, я имею полное право посетить королевский двор и поздравить королеву с наследником. Пусть так и будет выглядеть мой приезд, а истинную причину будем знать только мы с вами. Так что я останусь при дворе до тех пор, пока король вновь не откажет мне в нем.

Радость вспыхнула в глазах Анны. И хотя она быстро спрятала ее за опущенными ресницами, Рауль заметил это и нежно сжал кончики ее пальцев, дав знать, что её чувства не укрылись от него.

– Я счастлив находиться рядом с вами, королева моего сердца, – сказал он, – но мне пора уходить. Я и так долго задержался с вами в саду. Я выйду из него первым и направлюсь во дворец, чтобы поприветствовать всех, кто там находится. Вы же, придя несколько позже, сделайте вид, что впервые увидели меня. И пусть Господь простит нам это вынужденное притворство!

И, слегка поклонившись, граф Валуа покинул сад. Анна стояла не шевелясь. Марьяна, которая отошла от них и находилась поодаль, вернулась обратно и понимающе посмотрела на свою госпожу.

– Не вздумай никому сказать, что граф был здесь, – предупредила ее Анна.

– Да кому я могу сказать? У меня здесь, кроме тебя, моя королева, никого больше нет, кому бы я могла открыть свою душу.

– Красивое кольцо, – добавила она, любуясь подарком.

– И о нем тоже никто не должен знать.

Сказав это, Анна уверенной походкой пошла из сада, бросив на ходу:

– Наверное, мне уже пора кормить сына.

Вторая встреча Анны и Рауля де Крепи произошла в зале на глазах у всех. Королева радушно, но без особой любезности поприветствовала знатного гостя, спросив, как поживают его жена и дети и хорошо ли он устроился во дворце.

Выслушав однозначные ответы графа, она отправилась на свое обычное место возле камина, где ее тотчас окружили девушки. К ней подошла с улыбкой на лице Эрменсинда и села рядом. Наклонившись к королеве, она тихо сказала:

– Граф Валуа не сводит с вас влюбленных глаз.

– Я знаю, но мне это безразлично, – ответила Анна.

– Он известный дамский угодник, поэтому мало кто из женщин остается равнодушным к его знакам внимания. Почему бы и вам не пококетничать с ним? Ведь так приятно чувствовать себя желанной.

– Это мне чуждо, герцогиня. Я воспитана в строгости и правилах приличия, а потому жаркие взгляды других мужчин меня не воспламеняют. По-видимому, графу уже надоели служанки, а потому он решил попытать счастья с королевой. Но, увы, надежды его тщетны. И мне жаль, что он тратит свои силы на недосягаемое.

Разговор их на этом оборвался, так как Рауль де Крепи ввел в зал молодого мужчину, которого привез с собой.

– Дамы и господа, – громко произнес он. – Разрешите представить вашему вниманию трубадура Барзэлеми Планеля, которого я приютил в своем замке, чтобы он развлекал меня. Я привез его с собой ко двору короля, чтобы он усладил и ваш слух.

Придворным низко поклонился черноволосый мужчина лет двадцати пяти, державший в руках четырехугольную кроту.1212
  Старинный струнный инструмент смычковый инструмент, имевший хождение в VI – XII веках


[Закрыть] По осанке его худого тела и выражению столь же худощавого лица было видно, что он готов развлекать благородных слушателей, но старался сохранить независимость по отношению к господину, чей хлеб он ел.

– Барзэлеми, – обратился к нему граф, доброжелательно улыбаясь, – выбери свою лучшую песню и спой нашей королеве!

По всему было видно, что Рауль де Крепи выпил изрядное количество вина, глаза его еще больше потемнели, но в них продолжали мерцать чувственные искорки, когда он смотрел на золотоволосую красавицу, которая похитила его сердце.

Анна поблагодарила своего гостя и приготовилась слушать. Однако сенешаль Гийом де Гомец раздраженно сжал свои узкие губы, поскольку его всегда внутренне бесил граф Валуа своей красотой, заносчивостью и происхождением от Карла Великого.

Трубадур с робкой улыбкой смотрел на королеву. Он никогда не видел Анну, приехавшую из далекой северной страны, а только слышал о ее изумительной красоте. Ему было не по себе. В обществе такой сдержанной и благородной дамы он никогда не посмел бы петь про грубых мужланов, песнями о которых он развлекал простонародье.

– Чтобы вы хотели услышать, ваше высочество? У меня для знатного общества имеются стихи о храбрых рыцарях, о сновидении, которому суждено свершиться, о жестокостях судьбы, о побуждении баронов к войне против Ричарда, о преимуществах войны перед миром, о двух королях, о жестокосердечной Даме…

– Довольно, – прервала его перечисления королева. Лучше спой нам какую-нибудь песню про любовь.

Её поддержало много женских голосов, но не это обратило на себя внимание Анны, а то, как трубадур бросил быстрый взгляд на своего благодетеля, который еле заметным кивков головы дал ему свое благословение на что-то.

Вслед этому они разыграли сценку, которая вызвала в душе Анны улыбку, которой она не позволила проявиться на ее благородной лице.

Обратившись к своему сеньору и как бы спрашивая его совета, трубадур предложил:

– Не спеть ли мне песню о полной зависимости от Дамы?

– Это хороший выбор, – одобрил граф.

Барзэлеми, настраивая кроту, незаметно наблюдал за королевой, почувствовав зависть ко всем, имеющим возможность находиться рядом с ней, внимать ее речам и любоваться ее красотой. Он понимал, что между ним, безвестным жонглером, и этой франкской королевой лежит целая пропасть. И несмотря на все свое легкомыслие, ему безудержно захотелось сделать нечто такое, что вызвало бы улыбку на устах молодой королевы. Грустная и немногословная, с лицом, похожим на мадонну, она не походила ни на одну женщину на свете, каких он встречал за свою недолгую жизнь.

И Барзэлеми начал петь, сопровождая слова музыкой:

«Хоть тоска мне сердце ранит,

На губах играет смех.

Вряд ли каяться кто станет

За несовершенный грех.

Жив я тем, что ежечасно

Надо мной она лишь властна.

Прочее – ненужный хлам!

Только пусть меня поманит,

Стану я счастливей всех.

Хоть она с решеньем тянет,

Я надеюсь на успех.

Ибо, как Писанье учит,

День, который нас улучшит,

Равен ста обычным дням».

Когда трубадур умолк и прозвучала последняя нота, граф Валуа сказал:

– Позволь, милостивая королева, моему жонглёру спеть Песню о дальней любви.

Анна медленно кивнула головой, предчувствуя подвох, но отказать Раулю де Крепи основания у нее не было, хотя и понимала, что предыдущей песней он выразил те чувства, которые испытывал к ней. Её голубые глаза, когда она взглянула на графа, на фоне платья из бирюзового плотного шелка показались ему еще более глубокими и манящими.

Барзэлеми поудобнее устроился на стуле. Раздались негромкие, но приятные звуки, оттенявшие красоту молодого голоса, который запел:

«С Творцом, создавшим тьму и свет,

Любви не позабывшим дальней,

Я в сердце заключил завет,

Чтоб дал свиданье с Дамой дальней,

Чтоб стали комната и сад

Роскошней каменных палат

Того, кто ныне на престоле.

Печаль и радость тех бесед

Храню в разлуке с Дамой дальней,

Хотя и нет таких примет,

Что я отправлюсь в край тот дальний:

Меж нами тысячи лежат

Шагов, дорог, земель, преград…

Да будет все по божьей воле!»

У трубадура был действительно чудесный голос, который Анна с удовольствием слушала, слегка склонив голову и прикрыв ресницами глаза, чтобы не выдать окружающим свои истинные чувства. Она прекрасно осознавала, что все эти песни предназначены ей и не исключала, что Барзэлеми написал их по просьбе графа Валуа. Она старалась держать себя в руках, чтобы никто не увидел чувственность, которая рвалась наружу, что давалось ей с большим трудом.

Благо, что рядом с ней не было Генриха. Его Раулю не удалось бы обмануть, как придворных, хотя Анна заметила, что после второй песни некоторые из них стали шушукаться между собой. Поймала она также несколько раз на себе лукавый взгляд герцогини Аквитанской… Волнение Анны достигло предела. Граф же не спускал с нее глаз, пытаясь своим пристальным взглядом проникнуть в ее мысли.

Трубадур замолчал – и в зале воцарилась тишина, которую никто не решился нарушить. Наконец заговорил Барзэлеми, вновь обращаясь к своему благодетелю:

– У меня есть еще Песня, в которой посланец влюбленного, признаваясь Даме в любви, помогает тем самым влюбленному. Не спеть ли ее мне?

Получив согласие, он пробежал пальцами по струнам и его бархатный голос наполнил залу:

«Я, Дама, послан как курьер

Тем, кто, стремясь попасть в ваш дом,

Решил меня избрать гонцом,

Чтоб я его сердечный пыл,

Который он от вас таил,

Мог передать вам, например,

В таких возвышенных стихах:

«Чем одарен ваш кавалер,

Того не сыщете ни в ком.

Звездой счастливою ведом,

Он столько доблестей и сил

В своей душе соединил,

Что вашей нелюбви барьер

Падет, рассыпавшись вдруг в прах.

Он принимает столько мер

Для встречи. Так он к вам влеком,

Что думать ни о чем другом

Не может. С вами честен был

И над любовью не шутил,

И вот, учтивых раб манер,

Отныне он у вас в руках».

Эта песня оказалась последней каплей, переполнившей чашу терпения всех присутствовавших в зале. Множество взглядов устремилось сначала на Рауля де Крепи, потом на королеву и снова на графа. Однако на его лице не дрогнул ни один мускул, хотя Анна почувствовала, как румянец проявился на ее щеках.

– Браво, – громко сказал Рауль, дважды хлопнув в ладоши. – А балладу какую-нибудь ты знаешь, чтобы затронула души присутствующих здесь дам? Они любят любовные истории с печальным концом.

Трубадур на мгновение задумался, а потом спросил:

– Баллада о Тристане и Изольде подойдет?

– Как решит королева, – ответил граф, посмотрев на неё.

Анна несколько помедлила, не зная, чего ждать от этой баллады, но, увидев, как оживились женские лица в зале, кивнула, разрешив начать исполнение.

Под звуки приятной мелодии прозвучало начало повести о двух любовниках:

«Твое дыхание – весенний ветер,

Слезы – соль моря.

Мысли твои – облака,

Что плывут печально по небу,

А глаза – цветы на лужайке…»

Музыка напоминала журчание ручейка. По всему было видно, что Барзэлеми старался сегодня превзойти самого себя. Ему поднесли с королевского стола полную чашу красного бургундского, но он отказался, так как эта песня опьяняла его без вина. Он воссоздавал голосом и интонацией образы, которые рождались где-то в самой глубине его сердца, которое он хотел распахнуть перед женщиной, поразившей его воображение.

Из его уст звучали самые простые слова: дерево, ручей, пряжа, дуб… Но кто-то невидимый дал певцу такую власть, что из этих простых слов слагалась возвышенная песня, волнующая души всех, кто ее слушал.

Молодой трубадур создавал своим пением особый мир, в который могли проникнуть только люди, сердца которых способны на нежные чувства. Барзэлеми рассказывал историю двух любящих сердец так проникновенно, что даже граф Валуа под воздействием взявшей его в плен светлой грусти впервые в жизни, подумал, что на свете существуют более важные вещи, чем военные походы, ночные набеги или охота.

Анна, ничего не видя перед собой, слышала только слова:

«В этот быстрый ручей

Тристан бросал кусочки коры.

Теченье несло их в жилище Изольды.

Так условленный знак

извещал королеву,

что возлюбленный ждет

ее под развесистым дубом…»

И перед ее мысленным взором проявлялась картина: над замком Тинтагель нависла зловещая луна, побелевшая от досады; король Марк спит в своей опочивальне; прижимая руку к сердцу, едва живая от волнения, спускается по лестнице Изольда; под густой листвой могучего дерева стоит Тристан, не сводя глаз с темноты, из которой в своем светлом одеянии появляется королева, протягивая к любимому свои изящные руки…

И Анне вдруг показалось, что Тристан – это Рауль, а Изольда – она сама. И, словно подслушав ее мысли, прозвучали последние песенные слова трубадура:

«Боже, храни на земле

счастливых любовников!»

Тряхнув головой, чтобы избавить себя от наваждения, она подняла глаза и встретилась с нежным взглядом графа, который, как ей показалось, испытал те же чувства, что и она. И хотя их соприкосновение взглядами длилось всего лишь мгновение, они сказали им больше, чем все другие слова вместе взятые.

Поздним вечером прибыл из Санлиса король. Как и предполагал Рауль, Генриха тотчас уведомили о его появлении в парижском дворце. При появлении короля в зале все встали, кроме королевы, которая спокойным взором отслеживала приближение супруга к ней.

Генрих выглядел уставшим и постаревшим. Под глазами образовались мешки: то ли от чрезмерного употребления вина, то ли от обильной пищи.

Анна невольно сравнила супруга с графом де Крепи, и это сравнение было не в пользу первого. Он выглядел особенно грузным на фоне высокой стройной фигуры Рауля.

Генрих склонился над её рукой, на пальце которой блеснул голубой бриллиант, и поцеловал ее. Потом, посмотрев на супругу, спросил:

– Как мой сын?

– Прекрасно, ваше высочество. Заметно подрос.

– Я рад это слышать.

И, больше не продолжив разговор, развернулся, остановив свой тяжелый взгляд на графе Валуа.

– Кого я вижу! – с деланным радушием воскликнул король, хотя улыбка не коснулась его угрюмого лица. – Кому я обязан твоим присутствием в королевских пенатах, Рауль?

– Вашему наследнику, сир, – негромко ответил граф, склонившись перед королем в почтительном полупоклоне. – Я приехал, чтобы поздравить вас и королеву с рождением наследного принца Филиппа.

– Да, моя супруга сделала мне бесценный дар, коим является для меня сын. Надолго намерен задержаться?

– Время покажет. Никаких срочных дел у меня нет.

– Тогда, думаю, я заберу тебя с собой в Санлис, где ждут моего возвращения верные вассалы. Твои знания военной науки и военные навыки мне очень пригодятся в ближайшее время.

– Как вам будет угодно, ваше высочество. Я всегда к вашим услугам.

На этом их диалог в присутствии придворных завершился. Все приличия были соблюдены, и король, попрощавшись, предложил руку Анне со словами, которыми обратился к присутствовавшим:

– Позвольте лишить вас общества королевы, с которой я хочу навестить нашего сына и составить с ней приватную беседу.

И королевская чета направилась к двери, но Анна все же по пути успела обменяться с Раулем коротким взглядом – и на сердце у нее стало теплее.