Текст книги "Сеанс гипноза"

Выбор сделан

– Дозволь с просьбой обратиться, государь, – сказал Абрам, набравшись храбрости перед самым отъездом в Россию в отеле.

– Да уж дозволяю.

– Учиться хочу здесь точным наукам, военному делу и фортификации. Видал я по всей Европе укрепления, добротно слажены, а мне понять охота секреты ихние.

– Бросить меня хочешь? – огорчился Петр.

– Что ты, батюшка! Нешто подумать такое можно про меня! Дань отдать хочу второму Отечеству, приютившему меня. Да и вырос я из пажей-то. Ты же ведаешь, как я до знаниев охоч, сам тому учил.

– Ага. И научил кой-чему ненужному, например, баб зажимать где ни попадя.

– Ворочусь в Россию, службу сослужу Отечеству, – уговаривал Абрам. – Других-то посылаешь…

– Другие к сердцу не припали… – Затем он подумал, нехотя сказал: – Ну, добро, оставайся. Я позабочусь о платье и деньгах. Но гляди, Абрашка, денег мало присылать буду, как всем, на них не разгуляешься.

Арап упал на колени, целовал руки отцу и государю. В июне он провожал царя домой, слушая последние его наставления:

– Гляди, Абрашка, наделай им арапчат побольше, пущай знают наших! Ну, прощай. Бог тебе в помощь. Не забывай, что дом твой подле меня, в России. А оно ведь везде хорошо, а дома все же лучше.

Обнялись. С неохотой расставался великий русский царь с воспитанником и любимцем. У обоих навернулись слезы, но оба задавили их гордостью. А через месяц Абраму Петрову исполнился двадцать один год.

И потянулись месяцы учения во Франции. Почему потянулись, а не летели?

– Абрахам! – стучала в комнату хозяйка утром, днем и вечером. – Абрахам, вы задолжали за квартиру. Откройте! Я знаю, что вы дома!

Он делал так, как большинство без гроша в кармане: вылезал в окно, дабы не встречаться с хозяйкой.

– Абрам Петров, вы должны за обучение, – говорили преподаватели точных наук в унисон.

– Господин Петров, я не могу больше отпускать вам в долг, – говорили булочник, молочник и мясник хором, когда он отправлялся за продуктами.

Долги, безденежье, пустой желудок. Петербургские чиновники постоянно задерживали пересылку денег, которых без того не хватало. При обмене русских ефимок на французские бумажные деньги сумма получалась ничтожная. Привыкший ни в чем не нуждаться у Петра, Абрам не предполагал, насколько тяжела окажется жизнь в Париже. Несмотря на то что Петр представил его с надлежащими рекомендациями высокопоставленным вельможам, никому до него не было дела. Это лишь открыло двери модных салонов и гостиных, спесивая французская знать не смотрела на него свысока и как на раба. Впрочем, в салонах он являлся игрушкой аристократов: черный принц, русский негр – что может быть забавней? Да и на улицах Парижа всегда оказывался в центре повышенного внимания.

– Мы всегда будем чужими, – звучали не раз слова дочери вице-канцлера.

Он был чужим в России, чужим во Франции. Но Россия… не была чужой. Теперь вместо песков и берега Африки он видел иные картины, щемившие сердце: снег, леса, поля с запахом терпких трав. Он тосковал по России, языку, Петру. И когда удавалось напиться, пел русские песни. Он получил точное прозванье: русский негр.

Да, двери салонов были открыты для приемного сына царя, но вскоре ходить туда он не смел. Износилась одежда, а в потертом платье среди расфуфыренных аристократов, презирающих бедность, неловко появляться. Это не Россия, где плевать на одежду, лишь бы умишко имелся, где сам Петр хаживал в заплатах. Это Париж, где мода изменчива, а вкусы изысканны. Правда, дамы были не столь щепетильны, особенно по ночам. К тому же они иногда поили шампанским, а шампанского Абрам мог запросто ведро выпить, и кормили всякой дрянью: бисквитами и шоколадом.

Вот когда он пожалел о колечке с изумрудом, отдать целое состояние за паршивую возню на канапе! Иногда удавалось стащить на рынке початок кукурузы, головку салата, но он же, в конце концов, не кролик! Желудок и кишки требовали: дай, дай, дай… Забросить туда кусок мяса удавалось не всегда, а от капусты и салата только больше в животе урчало.

Несчастный случай отменяется

– А по коридору идет наш Мерс (Мерс – кличка хирурга Артура Ивановича от «Мерседеса», он так на него похож). Широкий шаг и развевающийся халат отождествляют его с божеством ветра… или огня… или еще какой неизвестной стихии.

Валя, операционная сестра, войдя в ординаторскую, пропела сообщение об Артуре исключительно для Женьки, изучающей в зеркальце новую помаду на губах, не оставляющую следов, как говорилось в рекламе. Ольга, врач-хирург тридцати двух лет, не хватающая звезд с неба, листала со скуки журнал. Больше никого не было, можно всласть посплетничать.

– Артур Иванович? Он же отпросился на три дня, – сказала Ольга.

– Не знаю, не знаю. Его спутать с другим мужчиной невозможно, – так же нараспев, ответила Валя.

Женька спешно принялась наводить марафет: бегло осмотрела лицо, взбила густую челку, встала, оправляя халатик, стянутый на талии поясом.

– Не спеши чистить перышки, – промурлыкала Валя, – он не сюда направил стопы, к Старперу.

Старпер – завотделением Георгий Денисович, человек настроения, вредный, деспотичный, с допотопными взглядами. Обновив медперсонал (многих сотрудников отправил на пенсию, но не себя, разумеется), он сменил старых на молодых, которыми легче управлять. Некоторых, как ходят слухи, принял на работу за определенное вознаграждение. Особую лютость проявлял в отношении одежды. Во-первых, он требовал от медперсонала носить белые халаты, давно ставшие неактуальными, считая, что в больнице все должно быть стерильно, следовательно, цвет тоже. На операцию – пожалте, надевайте сине-зеленую униформу, а за стенами операционной – нет, и точка. Во-вторых, он непримирим в отношении коротких халатиков:

– У меня (У меня! Каково?) не подиум, – выступал Старпер перед строем молодых, большей частью длинноногих девушек. – У меня тяжелобольные, прикованные к постелям люди. Ходите тут своими ногами! Руки поднять не можете – белье сверкает. О чем думает больной мужчина, глядя на вашу нижнюю часть? Да, да, о том самом! А ему покой нужен. Удлинить до колен! Нет, ниже колен. Оборку пришейте. Чтобы завтра же…

И так далее. Но сам слюни пускает, видя симпатичные мордашки и кругленькие попки, раскачивающиеся на стройных ножках. Девчонки перед носом Старпера вертели попками больше, чем следует, нахально дразнили и злорадствовали, видя «опьяневшие» глазки. Халатики, конечно, удлинили до колен, зато ушили до последнего предела. Даже при обыкновенных передвижениях по коридорам и палатам казалось, халатики вот-вот треснут, настолько облегали фигурки, – конечно, у тех, кто их имел. Если же учесть, что под белым одеянием, кроме нижнего белья, которое даже плохое зрение улавливало, ничего нет, то с легкостью можно представить парадный портрет Старпера: он замирал на полуслове, охваченный сомнамбулизмом.

– Не торопись убить наповал своего Мерса неотразимостью, время у тебя еще есть. – И Валя сладко потянулась.

– На твоем месте, Женька, я бы ее не слушала, а поторопилась в прямом смысле, – сказала Ольга. – Он мужчина что надо, желающие на него есть.

– Знаете, девчонки, он, конечно, для женщины мечта и богом поцелованный хирург, но я бы с ним в постель не легла, – бестактно затрещала Валя. – Во мне сильны расовые предрассудки.

Женя, поставив руки на талию, развернулась корпусом к Вале – точь-в-точь модель из супермодного журнала, – мягко отпарировала:

– Ты можешь ложиться в чью угодно постель, но в его не попадешь никогда, потому что тебя (она подчеркнула слово «тебя») он сам не пустит, дорогая.

Доля сарказма, доля высокомерия и доля унижающего превосходства больно кольнули Валю. Мда, оскорбленное самолюбие зачастую становится мстительным. У Валентины самое уязвимое место – внешность: маленький рост, пампушка, очкарик, лицо дурнушки. Есть причины сетовать на мать-природу. Неприметную внешность Валя компенсировала умом, знаниями, ироничным взглядом на мир и исполнительностью в работе. Результатов – ноль, желающих связать с ней судьбу пока не нашлось, но Валя надеется. Недостатки свои она знает, в конце концов, не идиотка же, ненавидит их, но Женька так безжалостно рубанула по ним, впору всякую надежду потерять навсегда. И почему красавицы, которым сам бог велел быть снисходительней и добрей к дурнушкам, зачастую такие циничные и жестокие?

Ольга незаметно наблюдала за обеими: нечто тихое и враждебное между девушками, далеко не соперницами, замерло в паузе. Пора их отвлечь:

– Да бросьте, девчонки. Если бы Артур пальцем поманил, я бы босиком побежала. У меня всего-то два мужика и было. И оба дерьмо дерьмом оказались. Один хоть сына сделал, который ему не нужен. Девочки, все мужики – кучи дерьма, надо только кучку найти поменьше, а цвет не играет роли.

Очень удачное нашла Ольга сравнение, потому что Женка прыснула, а Валя пока не отошла от злости, красная, но ничего, отойдет. Ольга продолжила:

– Ну чем плох Артур? Импозантен, талантлив, корректен, спокоен. Где найти подобного? Я лично не встречала. К тому же у него всегда есть деньги. Накропает статейку, а папик из Америки в журналы тискает. И деньги, и имя делает сыну. Мы на шее родителей сидим, а у него своя квартира, шикарный автомобиль… Кстати, о родителях. Я бы сейчас не то что к негру, к чукче в ярангу сбежала, если бы позвал. Представьте, дед встает в пять утра! И начинается. Дверь в сортир – бах, унитаз – дррр, дверь в ванную – бах, краны – бжж! Орет: «Бабетта! Бабетта!» Мать так называет от слова «бабушка». Она: «Дед, я сплю!» Тоже во все горло. Я: «Можно потише?» Дед как не слышит: «Бабетта! Я животных покормлю. Спи, Бабетточка!» Она: «Дед, отстань!» А кошечка – мяу, мяу, а собачка – тяф, тяф. Дед идет через мою комнату коврик на балконе вытрясти. Я: «Пап, у вас свой балкон есть. Дай поспать!» Он: «Где вчера шаталась? Все пьешь? Сопьешься!» Я: «Пап, вчера я не пила». Он – бух, бух – коврик вытряс, назад прошел, орет: «Бабетта, Бабетточка! Вставай, скоро Леке в школу». Она: «Встала уж. Дед, ты животных кормил?» Он: «Да!» Настал утренний моцион Бабетты: дверь в сортир – бах, унитаз – дррр, дверь в ванную – бах, краны – бжжж, а собачка – тяф, тяф, а кошечка – мяу, мяу… Они счастливы, а я злая и готова их убить. И так каждый день. Мне все равно: нанаец, китаец, индеец из джунглей – лишь бы взял. Только чтобы порядочный был, не хамло, не пьяница. Я бы ему райскую жизнь устроила. Где эти чертовы мужики? Столько баб пропадает…

Женька хохочет, Валя улыбается, напряжение снято… вроде бы.

– Жень, Артур Иванович хоть в постели галстук снимает? – спросила Ольга.

– Снимает, – рассмеялась Женя.

– А в постели он как? – понизила голос Ольга.

– Тебе расскажи – отбивать примешься.

– Мне с тобой соперничать глупо, проиграю. Так как?

– Это что-то. Потрясающе заводит. С фантазией…

– Слушай, – перешла на шепот Ольга, – а у него э?.. или э?.. – И изобразила пальцами длину интересующего предмета.

– Э, э, – закивала, смеясь, Женька: мол, с предметом все о’кей.

Обе с удовольствием громко расхохотались. Кроме Вали – настроение у нее испорчено. Кстати, девственницы любят поболтать об интимных подробностях, их завораживают рассказы подруг о сексе, заставляя волноваться и мечтать. Валя не исключение, но на данный момент откровения не вызывали в ней положительных эмоций. Знал бы Мерс, о чем лепечет его любовница в ординаторской. «Посмотрю я на твою мордашку, наша прелесть, когда он тебя бросит, как бросал многих. Уж я-то насмотрелась за три года. Ты, Женечка, не тот капкан, который сцапает африканского льва», – думала она, мстительно прищурившись.

– Можно? – спросил Артур, входя в кабинет к Георгию Денисовичу.

– Артур? Заходи.

Старпер лихорадочно сложил бумаги и бросил в стол, словно то были секретные документы разведуправления. Удивился:

– Ты не уехал?

– Уже приехал. Георгий Денисович, я ведь никогда не обращался к вам с просьбами? – издалека начал Артур.

– Ну? – насторожился тот.

– Мне надо на недельку положить одну знакомую и обследовать ее.

– А в чем дело?

Вкратце Артур обрисовал состояние Даши.

– Так положи ее в травматологию или в терапевтическое, – сказал Старпер. – У нас и мест сейчас нет.

– Во-первых, я хочу, чтобы она была рядом со мной. Во-вторых… Как нет мест? А НЗ?

– Это же палаты для высокопоставленных! Вдруг потребуется срочно оперировать…

– Будем надеяться, что не придется, дай бог здоровья чиновникам и прочим крупным и некрупным птицам. Я вас очень прошу.

Артур ему никогда не отказывает, оперирует блатных без лишних слов. Собственно, что такое блат в наше время? То же, что и в советское, то есть блатные Георгия Денисовича обязательно попадут на стол к Артуру, что доступно не всем желающим.

– Ну, не знаю, не знаю… – проворчал Старпер, отказать Артуру трудно. Хитро взглянув из-под очков, он спросил: – Любовница?

– Нет. Друг.

– Ну да, ну да… – недоверчиво закивал головой тот.

– Кстати, она заместитель главного редактора газеты, может написать статью о нашем центре.

Подействовало.

– Ладно, вези, – с неохотой разрешил патрон.

– Я вам очень признателен и в долгу не останусь. Но у меня еще одна, совсем маленькая просьба…

– Какая? – Лицо Старпера скисло, не любил он бесплатных просьб.

– Не могли бы вы осмотреть ее?

– А ты?

– У вас практический опыт в подобных делах, а у меня…

– «Лев обожал подхалимаж», – процитировал Георгий Денисович баснописца. – Все же почему не ты?

– Просто меня сомнения берут. У нее черепно-мозговая травма, если вы подтвердите мои предположения, я буду доволен собой. А пока немного сомневаюсь.

– А, я для тебя – путь к самоутверждению?

– Вроде того, – рассмеялся Артур.

– Ну, добро, добро, – кивал по-барски Старпер, свыкнувшись с невозможностью отказа.

На лестнице Артура перехватила Женя:

– Ты не уехал?

– Управился за сутки.

– Какие планы?

– Срочно сажусь за работу. Патрон требует в ближайшие дни предоставить текст диссертации, лютует. Так что…

– Ясно. Придется сесть на пост, – вздохнула с кокетливым огорчением она.

– К сожалению. Извини, спешу.

На том и расстались.

Нечаянная встреча

Но Париж – это не только аристократические салоны. Париж – это запутанные улочки, нищета, помои на голову, бандитские разборки и грабежи. Ночью в Париже одной рукой держи кошелек, другой шпагу, а головой верти на триста шестьдесят градусов, ибо казалось, что ножи летали сами собой и «случайно» могли угодить в спину. Абраму приходилось упражняться в фехтовании, он должен был уметь защитить себя, ведь французы прекрасно фехтовали, владели гардами и кинжалами. Несмотря на все трудности из-за безденежья, учился он рьяно, добиваясь успехов.

Однажды поздним летним вечером Абрам нес из кабачка вареные бобы домой – ужин и завтрак в единой таре. На одной из улиц он замедлил шаг. Трое, явно разбойников, скрестили шпаги с человеком, одетым в дорогой камзол. Поскольку фонарь не был разбит и достаточно освещал драку, Абрам не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться зрелищем, тем более что «камзол» дрался как зверь и без правил. Собственно, какие правила, когда трое против одного? Неожиданно один из бандитов попятился задом и столкнулся с Абрамом. Это ерунда, но! Горшок выскользнул из рук и разбился о камни мостовой. Разъяренный Абрам схватил негодяя сзади и взревел, произнеся по-русски:

– Ты мне заплатишь, скотина, за ужин!

Вдруг «камзол», парируя удары шпагой, выкрикнул тоже по-русски:

– Русский?!!

– Русский, – ответил Абрам, отомстив кулаком злодею.

Тут уж русский русскому на чужбине помочь просто обязан. Абрам обнажил шпагу и стал рядом с «камзолом». Пять минут – и мерзавцы разбежались, ибо двое – не один. Со смехом и свистом провожали разбойников победители. Присмотревшись к Абраму, «камзол» воскликнул:

– Ибрагим?! Арап царя Петра?!

– Вроде он, – ответил удивленно Абрам, ведь мусульманское имя он почти забыл.

– А я Ефимка! Не припомнил? Турция… Племянник Рагузинского, которого дядя в Азов отправил, а вас сухим путем. Потом в Москве виделись…

Тут только разглядел Абрам знакомые черты. Радости, счастью не было предела, они обнялись, расцеловались троекратно.

– Я бы тебя ни за что не признал, – сознался Абрам. – Ты-то как меня узнал?

– Да кто ж может в Париже разгуливать по ночам с черным ликом и по-русски ругаться? Арапы здесь в лакеях ходят, а не в драки ввязываются. Да и справлялся я о тебе, узнал, что ты на обучении в Париже. Эх, Ибрагимка!.. Несказанно рад я. А помнишь, как в Турции мы шалили, а дядя нас поругивал? Чего приуныл?

– Ужина жаль. Экие мерзавцы! Чего они от тебя хотели?

– Известно чего – кошелек им подай. А ты не горюй, идем, угощу тебя на славу. Я, брат, теперь в долгу перед тобой, ты мне жизнь спас.

– Да не стоит…

– Нет, нет, пойдем, только заведение подскажи приличное, а то я недавно в Париже, мало чего знаю. Эх-ма! Надо же! Ночью! В Париже! Ибрагим!..

Вскоре Абрам поглощал великолепно зажаренную баранину с фасолью, запивая превосходным вином. Ефим Рагузинский больше смотрел за другом, нежели ел. На столе появилась запеченная рыба, жареные каштаны, грибы в соусе. Роскошный пир!

– Ты как очутился здесь? По торговому делу? – поинтересовался наконец Абрам.

– Что ты! С дядей я приехал. Пожалован он в графы и послан государем послом в Париж. Я к делу государственных сношений присматриваюсь, однако намерение имею поучиться здесь военному искусству.

– А с графом Рагузинским увидеться возможно?

– Конечно. Завтра и приходи. Он рад будет…

* * *

Уговорить Дашку лечь на обследование… да легче препарировать двадцать трупов за день! Поджав под себя ноги и закутавшись в халат, она сидела в углу на диване и упрямо говорила «нет», опустив голову, не глядя на Артура. Мало того, хлюпала носом. Панический страх перед больницей после недавнего в ней пребывания можно понять, но время… Артур вырвался на какой-то час и наткнулся на непробиваемую стену. В конце концов перестал тратить время на бессмысленные уговоры, подождал, когда она успокоится. Успокоилась. Без лишних слов быстро подхватил Дашу на руки и понес к выходу.

– Ты что делаешь? – испугалась она.

– Несу тебя в машину. Извини, у меня больше нет времени убеждать в том, что и так ясно.

– Ты с ума сошел? Я… я не одета… – растерялась Даша.

– Одевайся. Четыре минуты у тебя есть. Учти, через четыре минуты отнесу как есть. Поняла?

– Ненормальный. Да отпусти! Я оденусь.

– Четыре минуты, – напомнил он.

Оделась за пять. Артур подумал, что Дашку можно поместить в Книгу рекордов Гиннесса, быстрее ни одна представительница женского пола не оденется.

Оглядев палату, в которой ей предстояло пожить, Даша сказала одно слово: «Ого!» Удобная кровать, ковер на полу, шторы, даже настольная лампа, маленький холодильник и телевизор. Небо и земля в сравнении с палатами в маленькой больнице родного города.

Старпер чувствовал время, четыре палаты переделал в гостиничные номера, где отлеживались до и после операций важные городские шишки, а последнее время и шишкари из городов области, разумеется, их родственники тоже. Что это дает – вопрос излишний. Деньги! Деньги на новое оборудование, на зарплаты медперсоналу, на лекарства, возможность достать продукты по дешевке. Короче, Старперу непосредственно хирургией заниматься некогда, в нем проснулась хозяйственная жилка, повлекшая бурную деятельность. В условиях «постоянных временных трудностей» экономической неразберихи Георгий Денисович умудрялся держаться на уровне благополучия, хотя с каждым месяцем делать это становилось сложнее. Бегая по инстанциям, он повторял одну фразу с настойчивостью гипнотизера, глядя преданно в глаза чиновникам:

– Голодный хирург – убийца.

Но чиновники раса особенная, их интересуют хирурги, их материальное положение и новшества оборудования только при одних обстоятельствах, весьма прозаических – когда предстоит лечь на стол лично. Тут-то и «доил» их Георгий Денисович самым бессовестным образом. О нем ходит анекдот: ложится Старпер спать и обращается к богу: «Господи, пошли первым работникам администрации и близкому окружению губернатора хоть какое-нибудь заболевание, ну хоть воспаление аппендикса. Я приму их как в пятизвездочном отеле на Майами. Ну что тебе стоит, Господи? Помоги рабу твоему, Георгию».

Шутки шутками, однако добивался он многого. Большая часть палат в больнице вообще для так называемых платников и, надо признать, приносит доход. Сюда рвутся из всей области. Георгий Денисович привлек спонсоров, оплативших ремонт и предметы интерьера, провел канализацию в те четыре палаты НЗ, соорудив удобства под боком: туалет и душ. Другая, значительно меньшая половина отделения, для остальных, простых смертных, безденежных. Там обычная унылая атмосфера медицинского учреждения. В общем, Старпер не во всем являлся старпером, кое в чем он передовой господин.

Артур и Георгий Денисович к Даше нагрянули в конце дня. Патрон (Артур не называл его Старпером даже за глаза, боясь, что однажды вылетит кличка при нем же) рассыпался в любезностях и комплиментах по поводу глаз и волос пациентки. Осмотрев рану на голове, он с улыбкой добряка дядюшки спросил:

– И кто нас стукнул по головке?

– Никто. Я упала.

– Со второго этажа? – пошутил Георгий Денисович.

– Нет, просто упала неудачно. Но я ничего не помню.

– Очень интересно. Что еще?

Артур смотрел в окно, стоя к ним спиной, не преминул подсказать:

– Посмотрите левый бок.

– Там все в порядке, – возразила Даша.

– Ну, ну… Не будем упрямиться. Показывайте, – все с той же улыбкой сказал Георгий Денисович.

Даша без особой охоты отбросила одеяло, подняла ночную сорочку. Пока Георгий Денисович отдирал пластыри, она ругала себя за слабость: подчинилась Артуру, теперь ее щупает совершенно незнакомый мужик… Какая мерзкая штука – больница! «Незнакомый мужик» расспрашивал: как, при каких обстоятельствах получила «милая русалка» подобное ранение. Немигающий взгляд и застывшая дурацкая улыбка Дашу смущали, она путалась, словно врала, и злилась на Артура все больше.

– Артур Иванович, – Георгий Денисович повернулся корпусом к нему, – ваше мнение?

– А я не видел, она не дается, – не оборачиваясь, ответил Артур.

– А, ну тогда взгляните…

– Зачем? – Даша поспешно прикрылась одеялом. – Что там смотреть, когда все зажило, не понимаю?..

– Милая наша русалка, – вкрадчиво сказал Георгий Денисович, при этом сладко улыбаясь, – мы же не гинекологи, посмотрим всего лишь бедро, а не гениталии. Не смущайтесь. Артур Иванович у нас ведущий специалист, а вы не доверяете. Нехорошо.

Артур, не обращая внимания на молнии из глаз Дашки, внутренне посмеиваясь над ее грозным видом, подсел к ним и, переговариваясь с патроном непонятными фразами с отдельными междометиями, осмотрел бедро. Распрощавшись с очаровательной пациенткой, Георгий Денисович шел с ним прогулочным шагом по длинному коридору:

– Рана на голове нанесена тупым предметом. Твоей русалке повезло, что не проломили череп. Упасть и удариться, чтобы таким образом получить данное ранение, она не могла никак.

– Значит, удар нанесен чьей-то рукой? – уточнил Артур.

– Именно. Я много встречал подобных ран, полученных человеком еще в юности, могу кое-что определить. Далее. Резаная рана. Осколок при подобном ранении должен быть очень тонким, длинным, крепким, не говоря о его заточенности. Для обычного стекла это слишком. Наткнувшись на кость, он не соскользнул бы, а сломался. Ведь с какой силой он вошел в бедро, если, наткнувшись на кость, соскользнул и проделал сквозное отверстие! Итак, получился свободный выход, аккуратный… и ширина раны от стекла должна быть другая, шире…

– Вы думаете, на нее напали и нанесли удар ножом?

– Черт его знает, чем нанесли, но чем-то вроде ножа.

– А как быть с провалом в памяти, глубокой депрессией?

– Сделай полное обследование, там видно будет. Не забудь энцефалограмму, покажешь невропатологу… Рентген… Кардиограмму… Анализы, они покажут многое. Но в принципе считаю, она в норме, нужно всего лишь время, забота, внимание, покой. А память… Захочет – вернется, не захочет – нет. Мозг – не женщина, отдаваться нам не имеет желания.

«Рассуждает, как шаман: «захочет – не захочет», – досадливо думал Артур, возвращаясь к Даше. Вывод Старпера, которому в юности пришлось совмещать несколько должностей, включая и патологоанатома, когда он работал в захолустье, заинтриговал. Теперь Артур убежден: не проводка подвела. Так что же там произошло? Возможно, Даша знает, но она ничего не помнит. А это важно – вспомнить, ведь Гарелин обязательно вернется в город, будет искать их.

– Я долго здесь буду? – встретила она Артура недоброжелательно.

– Дня три-четыре, пока не проведу обследование.

– Послушай, я прекрасно себя чувствую. Не хочу здесь лежать и не буду. Оставь меня в покое, справлюсь сама.

– Оставляю. Знаешь, я, пожалуй, заберу твои вещи из шкафа, а то сбежишь ненароком. Халат буду выдавать по мере надобности, ходить тебе некуда, а еду принесут, я распоряжусь. Смотри телевизор.

– Я что, в тюрьму попала?

– Нет, дорогая, всего-навсего в клинику, хорошую клинику.

Прихватив вещи, он открыл двери, собираясь действительно уйти, но его остановил жалобный голос Дашки:

– Артур, подожди. (Обернулся.) Не уходи, пожалуйста… Я боюсь.

Женская логика – явление изумительное, держит в состоянии неожиданности. Непредсказуемость – милая черта при условии, если женщина нравится. Только что выгоняла тоном и поведением, вдруг просит остаться. Артур присел на кровать:

– Чего ты боишься?

– Боюсь, и все. Оставаться здесь боюсь. А вдруг придут те?

– Они не придут.

– Все равно. Дай руку.

Белые и темные пальцы переплелись. Некоторое время Даша рассматривала их, давным-давно она часто так делала, потом повернулась спиной к телевизору, а ладонь Артура положила себе под щеку. Он просидел в неудобной позе, опершись на локоть, полулежа, пока Даша не заснула. Высвободив занемевшую руку, отключил телевизор и свет, тихонько вышел. Вещи унес с собой.

– А где цветы? – спросила утром следующего дня Валентина Женьку.

– Какие цветы? – Женя приподняла одну бровь, ох, и здорово у нее это получается.

– Сегодня Мерс выходил из джипа во-от с таким, – она очертила руками круг в воздухе, – букетищем. Думала, тебе несет…

Валя закусила губу, увидев недоуменное лицо Женьки. Ясно, букет к ней не попал. Но если совсем честно, то Валя знает местонахождение букетика.

– Во-первых, не такой, – поспешила успокоить Женьку Ольга, ибо знала на собственном опыте, чем кончаются подношения букетов посторонним женщинам. – Меньше. Вечно, Валентина, ты преувеличиваешь. Букет стоит в палате НЗ у новой больной. Артур Иванович зашел с букетом и сразу же вышел без него. Кстати, к этой больной только что приходили кровь брать. Кто она, Жень?

– Откуда я знаю, – пожала та плечами с видимым безразличием. – Какая-нибудь шишка на ровном месте. В НЗ лежат только такие.

Валентина усмешку спрятала за наклоном головы вниз. Ага, лежат в НЗ только шишки. Но Мерс никому не приносил цветов, не уносил вещички из палаты, как дворецкий. Да, близок час Женькиного заката, близок. Что ж, бросают и красавиц. Ничего, Женечке полезно приобрести опыт брошенки, возможно, спеси поубавится. Надо будет сходить посмотреть на новенькую. Мерс и букет – понятия несовместимые, но чего только не случается, оказывается!..

Ее тронула за рукав Ольга. Тьфу ты, размечталась! Работать ведь надо. Кстати, с Артуром Ивановичем, волшебником Артуром, почти с богом.

После сна Даша сладко потянулась…

Выспалась она впервые за много-много дней. Села, протирая глаза… На столе стояли фрукты и букет. В цветах белел лист бумаги. Даша развернула его и прочла:

«Доброе утро».

Даша улыбнулась: Артур. Конечно, он.

* * *

Выходной используют по назначению далеко не все российские граждане, Артур не исключение. В выходной он набирал на компьютере текст докторской, работа шла со скрипом, можно сказать, вовсе не шла. Он бросил насиловать мозги, принял душ и растянулся перед теликом, потягивая ледяное пиво. Чертова жара покоя не дает.

К Даше поедет вечером. Конечно, через три дня, как обещал ей, он ее из больницы не забрал: обследование есть обследование, на это уйдет недели полторы, а то и больше. Она свыклась с положением арестантки, не ворчит, не просится на свободу, а искренне радуется появлениям Артура.

Звонят. Кого это черт принес? Артур нехотя встал, а, открыв дверь, одновременно открыл рот. Прижавшееся тело в ореоле терпких духов все же догадался слегка обнять, но без обычных конвульсивных сжатий. Жаркий поцелуй Женьки! Все ясно: берет она его по-крупному, что имело большое расхождение с планами Артура. Обычно, дойдя до определенного пика отношений, когда девушка переставала волновать, она полностью испарялась из внутреннего мира Артура. Он мог с ней встречаться на работе, танцевать на вечеринках, болтать ни о чем, но, став посторонней, эмоций она не вызывала, раздражения тоже. Женщины удивительно чувствительны и в своем большинстве не позволяют ронять реноме унизительной назойливостью, попросту отходят в сторону, уступая место другой. И это правильно, в конце концов, люди, не связанные кандалами брака, имеют право на свободный выбор. Женька явно другого сорта. Не замечать остывшего Артура способна только дура, она не дура, значит, девушка с претензиями на кандалы, то есть хочет замуж, и хочет замуж за него.

– Не соскучился? – спросила она с обворожительной улыбкой, ох, не миновать сцен, выяснения отношений и черт знает каких сюрпризов с осложнениями.

– Пашу как вол, не до скуки, – улизнул от ответа он. – Проходи и отдыхай, а мне надо договорить по телефону. Черт, отключились…

Разумеется, никто не отключался. Артур прибегнул к надежному способу изгнания из своего бунгало бывшей (уже точно бывшей, вне всякого сомнения) возлюбленной. Набрал номер родителей, умоляя бога и черта, чтобы Ивашка оказался дома.

– Артур, это свинство, – поднял трубку отец и с удовольствием принялся отчитывать: – Мать волнуется, я тоже. Хорош, не соизволил позвонить за две недели, будто на другом континенте находишься!

– Папа, я все понял, теперь дай мне Ивана.

– Сейчас позову, мерзавец.

«Мерзавцами» Иван Иванович называет всех неслухов, произносит слово беззлобно, скорее шутливо, а потому необидно.

– Чем обязан? – спросил Иван.

Настал час не однажды исполняемого спектакля по одному и тому же сценарию. Артур переменил тон на строгий, отеческий:

– Ваня, я выслушал отца и, должен сказать, весьма огорчен.

– Чего-чего? – не въехал братец с первой фразы, не сообразительный.

– Я не против, чтобы ты пожил у меня некоторое время, остынешь, немного пораскинешь мозгами над своими поступками, только постарайся не травмировать родителей, когда уйдешь от них.