Текст книги "Поцелованный богом"

2. Наши дни, спустя полторы недели.

Вечерами Марлен Петрович находился дома. В свои семьдесят четыре года он прекрасно справлялся с делами, но что касается тусовок, говоря современным языком, не любил бывать на них, слыл затворником, к которому даже в офис не так-то просто прорваться. Разумеется, сын – его первейший помощник, унаследует дело отца, кстати, Ярослав проявил великолепные качества делового человека, на него не жаль оставить то, что создано руками и головой Марлена Петровича. Его не очень-то волновало, что мальчик загулял, он молод, красив, при деньгах, соответственно, имеет право на ту жизнь, которая ему по нраву.

Марлена Петровича больше беспокоила Валентина, ставшая угрюмой, замкнутой, казалось, она взращивает в себе злость с какой-то непонятной одержимостью. Конечно, ей обидно, она страдает. Конечно, ее самолюбие задето, но, по мнению Марлена Петровича, проблему создала она сама, она же должна ее и разрешить. А для этого надо не лелеять свою злость, а поработать мозгами. Он мог бы подсказать ей, как мужчина, несколько приемов, которые приструнят мужа, да кто ж его станет слушать? Мнение стариков молодыми в расчет не берется. К тому же пожилому мужчине, свекру, не пристало посвящать невестку в некоторые таинства супружеской жизни. Сейчас выпускают огромное количество газет и журналов, почему же Валентина не читает их, не берет оттуда полезное? Собственно, на невестку-дуру ему плевать, но не плевать на двух очаровательных внуков, поэтому дед заинтересован, чтоб семья сына не развалилась, однако пока он не вмешивался, а наблюдал.

И что заметил? Ярослав действительно то задерживался допоздна, то уходил куда-то вечером, в выходные дни он вообще дома не бывал, детям не уделял внимания. Но и Валентина практически не бывала дома. Да, она не нахлебница, взяла бизнес отца, которого год назад хватил удар. Но стоило Ярославу улизнуть из дома под благовидным предлогом, как она – тоже за дверь. Два дня назад Марлен Петрович приказал подать машину, хотя обычно по вечерам отпускает шофера. Он поехал за невесткой, заинтересовавшись: куда это она?

Ситуация оказалась примитивной донельзя: Валентина ехала за автомобилем Ярослава, который Марлен Петрович заметил не сразу. Сын остановился недалеко от центра города, на оживленной улице, явно кого-то ждал. Валентина тоже ждала, припарковавшись вдали от мужа. И Марлен Петрович ждал, приказав водителю в нарушение всяческих правил заехать на пешеходный тротуар, спрятавшись от невестки за газетным киоском. Штрафов он не боялся – даст больше в два-три раза, но будет стоять, сколько потребуется.

Шел осенний дождь, погода в ноябре на ливни не скупится. Из-за дождя, а также из-за расстояния Марлен Петрович плохо рассмотрел девушку, севшую к сыну в машину. Валентина поехала за ними, он тоже, потеряв к невестке последнее уважение. Без сомнения, она – дура. Выслеживать мужа вместо того, чтоб... Ай, незачем об этом думать!

Ярослав вместе с девушкой зашел в небольшую элитную гостиницу, расположенную в месте, которое не сразу и найдешь, даже имея на руках адрес. Марлен Петрович велел водителю ехать домой. В часы досуга и раздумий его место было у камина, это очень и удобная позиция – никого не пропустишь. А когда у него бывало нехорошо на душе, его успокаивала Сита. Она сидела рядом, положив длинную морду на колени хозяина, а он гладил ее.

Первой через пару часов явилась Валентина и сразу – к бару. Марлен Петрович не смотрел, однако знал: пьет водку, мерзавка.

– Ты много пьешь, – не выдержал он.

– Как все, – огрызнулась невестка.

– Ты – женщина. Ваши с Ярославом отношения не повод, чтобы спиваться. Женщина отличается от мужчины тем, что имеет больше достоинств. Она тоньше, хитрее, дипломатичнее. Добавлю: умная женщина. Если б ты была умной, не опустилась бы до слежки за мужем.

– Здесь в туалет нельзя сходить, чтоб вам об этом не доложили, – дерзко сказала она, плюхаясь на диван. – Да, я следила за ним. Хочу знать, куда и к кому он бегает.

– Ты узнала, легче тебе?

– Нет!!! – огрызнулась Валентина со слезами в голосе. – Ставлю вас в известность, Марлен Петрович, завтра же я вместе с детьми уйду.

– Ты не уйдешь.

– А кто мне помешает?

– Я, – сказал он твердо. – Хочешь уйти – уходи одна, иначе в порошок тебя сотру.

– Лучше сотрите своего сына, – взвилась Валентина. – Я вас не боюсь, Марлен Петрович. Вы меня бойтесь.

– Ты мне угрожаешь?

Наконец он соизволил посмотреть на нее и что увидел? Жалкую бабу, которая бесится, потому что ее давно никто не валял в койке. Марлен Петрович, будь он на месте сына, тоже не захотел бы ее, ведь мужчину притягивает в женщине непознанное, или точнее – недоступность, даже если побывал с ней в постели не раз. А Валентина прямая, как школьная линейка, вся ясная, в ней нет загадки.

– Да, угрожаю, – тем временем бесстрашно произнесла она. – Вы использовали меня в качестве контейнера, чтобы получить потомство, а теперь хотите выкинуть одну? Не выйдет. Я сумею за себя постоять и отобрать сыновей, и у меня хватит средств воспитать их, к счастью, я и мои дети не сидим у вас на шее. А вам нарожает внуков новый контейнер.

– Валентина! – подскочил Марлен Петрович.

Подскочила и Сита, пару раз гавкнула в адрес невестки, мол, ты не права. А Марлена Петровича трясло, что случалось с ним крайне редко. Он бы с огромным удовольствием врезал этой идиотке, дабы привести ее в норму, но Валентине порка не поможет. Жаль, жаль, что сейчас не принято колотить баб, от этого раньше была только польза, прежде всего для них. Марлен Петрович взял верх над эмоциями и уже спокойно сказал:

– Надо быть терпимей...

– А я не хочу! – взвизгнула она.

– Не перебивай! – На истеричек хорошо воздействует невозмутимость, внешне Марлен Петрович оставался невозмутим и хладнокровен, но только внешне. – Каждый получает то, что заслуживает. Подумай над моими словами. И если хочешь сохранить семью, а ты ведь этого хочешь, сбавь обороты. А теперь иди к себе, я устал.

Он уселся в кресло, отдышался, в его возрасте нелегко даются семейные сцены. Сита положила лапу ему на колено и толкнула, заскулив.

– Да, Сита, мелодраму развела наша Валентина, – сказал он, прижав к груди голову собаки. – Но это еще не все, девочка. Вот придет виновник мелодрамы... С ним будет потрудней, он все-таки сын. Но мы справимся, верно?

Сита тявкнула. Удивительно, но она понимает абсолютно все.

Первое, что сделала Маргарита Назаровна, – обратилась в справку, но...

– Адрес запрашиваемого жителя мы дать не можем, – ответила женщина.

– Почему? – удивилась Маргарита Назаровна.

– Адреса некоторых лиц, а также номера их телефонов мы не имеем права давать по их заявлению.

Зато Маргарита Назаровна выяснила главное. Честно сказать, она надеялась, что он залетел сюда временно – к друзьям или родственникам. Но раз женщина из справки сказала, что «не имеет права давать адреса некоторых лиц по их заявлению», значит, он не из другого города, а живет здесь же. Это ее огорчило, если не сказать больше. Маргарита Назаровна расстроилась, желая еще сильнее, чем прежде, выяснить его адрес. Зачем? Она вряд ли сама понимала, подчинилась исключительно внутреннему зову. Ее влекло к Марлену, как преступника на место преступления. Собственно, так оно и есть...

Маргарита Назаровна стала ходить по городу, надеясь еще раз встретить его. Странно, она столько лет жила в этом городе, а ни разу с ним не встречалась, не заметила его и во время посадки в самолет. Изредка Маргарите Назаровне казалось, что она видела в самолете и аэропорту призрак. Конечно, это не так, Марлена видели и внук, и сын, и невестка.

К обеду она возвращалась, потом снова уходила, до темноты упорно бродила по улицам, не чувствуя усталости. Как истинный детектив, она припоминала детали встречи, вспомнила, как был одет Марлен. Дорого. Шикарно для старого пня, который стоит одной ногой в могиле. И молодой человек, встретивший его в аэропорту, был одет прилично, а поведение его было странным: будто он в услужении старика. Сели они в шикарную, большую иномарку, Маргарита Назаровна видела их через стеклянную стену, даже она, не интересуясь автомобилями, знала: эта иномарка стоит бешеных денег. В таком случае, его следует искать среди богатых людей, то есть там, где выстроены особняки. Так ведь особняки выросли везде, и в центре тоже. Она купила карту города, на досуге изучала ее, чтоб не выпустить из виду какой-нибудь район, и каждый день с маниакальным упорством отправлялась на поиски.

Хлопнула входная дверь, Марлен Петрович посмотрел на часы – половина первого ночи. Нормально для одинокого мужчины, но с женой, черт ее возьми, надо хоть немного считаться.

– Ты не спишь, папа? – изумился Ярослав.

– Куда уж тут заснуть, – проворчал отец, разворачиваясь в кресле, чтобы лучше видеть сына. – Я хочу поговорить с тобой.

– О чем? – заинтересовался Ярослав, садясь в кресло рядом с камином.

Марлен Петрович – человек прямой, как и его невестка, с той только разницей, что его прямота базируется на ином статусе: он стар, глава компании и глава семьи, следовательно, претензии с его стороны оправданы. Марлен Петрович с обезоруживающей прямотой и заявил:

– У тебя есть любовница.

М-да, Ярослав не ожидал, что отец поднимет эту тему, слишком скользкую, чтобы позволить муссировать ее кому бы то ни было. Он не смутился, лишь нахмурился, но устоявшиеся в семье патриархальные традиции не позволили ему послать отца к черту.

– Ты не ответил, – сказал тот.

– Но ты не спрашивал, а утверждал.

– В таком случае, я спрашиваю: у тебя есть любовница?

– А тебе не кажется, что ты вмешиваешься...

– Не кажется, – раздраженно перебил отец. – Разреши напомнить: у тебя есть жена и двое детей.

– Хорошо. Раз уж ты хочешь откровенности с моей стороны...

– Хочу, – снова перебил его Марлен Петрович.

Ярослав принес из бара две рюмки и коньяк, налил, выпил, Марлен Петрович держал рюмку и выжидающе смотрел на сына.

– Понимаешь, папа... – начал Ярослав, преодолевая внутреннее сопротивление. Никто, даже родной отец, не имеет права ему диктовать, а, судя по тону и первым фразам, он собрался именно ставить условия. – Только выслушай меня сначала. Понимаешь... Когда рядом чужой человек, хотя ты спишь с ним в одной кровати, постепенно начинаешь замечать, что нет в нем всего того, что виделось раньше. Я придумал Валентину, она оказалась другая. Мне стало с ней скучно, безрадостно. Я заранеезнаю, как она посмотрит, что сделает, какие слова скажет. А потом я понял, что не люблю ее. Вот и все.

Чужая... Марлен Петрович не мог не согласиться с ним, потому что так оно есть. Нельзя сбросить со счетов и то, что сын ему более понятен, он родной, поэтому Марлену Петровичу не безразлично, каково ему живется. Но помимо Ярослава и Валентины есть еще дети, они-то почему должны страдать? С другой стороны, давить на сына не имеет смысла, но придержать его можно попробовать.

– Валентина хочет уйти, – сказал отец.

– Пусть уходит.

– Стоп, – поднял ладонь Марлен Петрович. – У тебя с другой женщиной серьезно или так?

– Серьезно.

– А ты не подумал, что ее привлекают твои деньги, а не ты?

– То, что я езжу на дорогой машине, еще ни о чем не говорит, сейчас личным транспортом никого не удивишь. Папа, я не сказал ей, чем занимаюсь, какие у меня доходы, мне с ней просто хорошо.

– Тогда выдержи год. Если чувства не пройдут увлечение, я приму твое решение. Заодно проверишь свою женщину. Не стоит, Ярик, бросаться женой и детьми ради увлечения.

– Ничего не изменится...

– Год! Я прошу! – При этом просьба прозвучала категорично, отсекая всяческие протесты. Ярослав нехотя кивнул и пошел к лестнице, Марлен Петрович остановил его: – Стой! Хоть изредка спи с Валентиной.

Ярослав скрипнул зубами, но воздержался от грубости. Отец дождался, когда сын уйдет, выпил коньяк и буркнул с усмешкой:

– Мелодрама. Тьфу!

Валентина слышала диалог мужа и свекра дословно, притаилась наверху, за фикусом. Потом умчалась в ванную, заперлась, сползла по стене на пол, и зашлась в беззвучных рыданиях.

– Сволочи, – шептали ее губы. – Ненавижу... Ненавижу...

Темнеть стало рано, Маргарита Назаровна вернулась домой, отец Анжелы, которой смотрел телевизор в гостиной, предложил:

– Присоединяйся, Маргарита, сейчас наш сериал будет.

– Только чайник поставлю, я чуточку продрогла, хочу согреться.

Она отправилась на кухню, но вдруг услышала, как там спорят сын с невесткой, вернее, Анжела отчитывает мужа:

– Зачем тебе? Вот скажи: за-чем? Чего тебе неймется? Чего не хватает? У тебя есть дом, семья...

– Поэтому с нами и делают, что хотят. Потому что все рассуждают, как ты, – возразил Глеб, правда, мягко.

– Глеб, живи сам и дай жить людям...

– Это не люди. А я не баран в стаде, не быдло... Мама, ты вернулась? – Глеб заметил Маргариту Назаровну.

– Да, – смутилась та, ведь получилось, будто она, задержавшись у двери, подслушивает. – Если не трудно, поставьте чайник, когда закипит – позовите.

– Хорошо, – сказал Глеб. – А где ты целыми днями пропадаешь?

– Глеб, я согласилась жить вместе с вами не для того, чтоб ты меня контролировал.

– Извини. Просто я подумал, что тебе может стать плохо на улице...

– Со мной ничего не случится, – заверила она.

Маргарита Назаровна присоединилась к Аскольду Мироновичу, да никак не мыла въехать в сюжет, а ведь любила непритязательные сериальчики, после которых не становится тоскливо (хоть вой), как после некоторых фильмов. Анжела принесла чай, свекровь, вскользь глянув на нее, заметила озабоченность на лице невестки, вернее, растерянность или даже страх. Не придав значения ее состоянию (ссоры у всех людей случаются), Маргарита Назаровна пила чай, смотрела сериал, далеко улетев мыслями.

В кабинете секретарь положил перед Марленом Петровичем лист:

– То, что вы просили.

Старик взял лист, поднял на него глаза:

– Напомни: что я просил?

– Узнать, кто любовница вашего сына.

– А, да-да... – Марлен Петрович надел очки, прочел имя, фамилию, место работы. – И все?

– Нет. Вот посмотрите.

Фотографии девушки. Профиль, анфас, вид сзади, в полный рост, отдельно ноги, руки. Короче, расчленили ее тело, будто Марлен Петрович должен выбрать породистую лошадь и для него важную роль играют все мышцы, зубы и т.д.

– Красивая, – коротко оценил шеф.

Молодой человек шевельнул плечами, двинул уголки губ вниз, мол, дело вкуса. Марлен Петрович внезапно замер, так как следующая фотография его шокировала. Вторая была в том же духе, третья... четвертая... Без сомнения, снимали Ярослава и девушку через окно, но... Это были не просто снимки, а иллюстрации к Камасутре.

– Вы что, с вертолета снимали? – проворчал он досадливо.

– Нет, – ответил молодой человек, восприняв его фразу серьезно. – Напротив гостиницы, где они встречаются, есть жилой дом. Мы договорились и сняли там комнату.

М-да, перестарались парни, не дай бог, фотографии увидит Ярослав или его жена. Не досмотрев до конца, Марлен Петрович кинул снимки на стол, сложил руки, как школьник складывает их за партой, и отчеканил:

– Мне нужно полное досье на нее. Кто такая, откуда родом, кто родственники, чем занимаются, была ли замужем...

Секретарь молча положил перед ним папку. Что тут скажешь? Вышколил он работников, из людей соорудил автоматы, безошибочно угадывающие желания шефа. Марлен Петрович открыл папку и начал читать. Он прочел все сухие сведения, снял очки и протер глаза. Машинально его руки выдвинули ящик стола, достали пачку сигарет, но тут Марлен Петрович увидел секретаря-робота, о котором забыл, и бросил ему:

– Свободен.

Тот вышел. Марлен Петрович принес пепельницу, закурил, а не курил он давно, лет двадцать, но всегда держал сигареты для гостей. По одной он начал сжигать иллюстрации к Камасутре, сжег все дотла. А фотографию любовницы сына долго держал в руке, смотрел на нее и курил, курил.

Все-таки она увидела его. Случайно. Шла по улице, и вдруг из машины вышел он. Маргарита Назаровна попятилась, боясь, что Марлен заметит ее. К счастью, он не смотрел по сторонам, а проследовал в сопровождении двух молодчиков в красивое современное здание. Маргарита Назаровна подошла к табличке рядом с дверьми, прочла:

– «Компания «Аякс»...

Название и прочее, что было написано ниже, ей ни о чем не говорило, она открыла дверь, вошла, ее остановил человек в милицейской форме:

– Вы к кому?

– Только что сюда вошли пожилой мужчина и два молодых человека... Вы не могли бы сказать, куда он пошел?

– Это глава фирмы, он пошел к себе.

– Глава? Простите, а как его имя?

Услышав имя, отчество и фамилию, Маргарита Назаровна потерялась: Марлен (старый пень, из которого труха сыплется) главный в этом большом здании? Чудеса.

– Бабуль, – обратился к ней милиционер, – если вы хотите записаться к нему на прием, то вам надо на четвертый этаж, в тридцать шестой кабинет.

– Благодарю вас, я зайду попозже.

Она брела по тротуару, в недоумении пожимая плечами. Дойдя до сквера, Маргарита Назаровна присела на скамью. Было холодно. Она ежилась, но ей необходимо было побыть наедине с собой, дома это практически невозможно.

– Кто бы мог подумать... – развела руками Маргарита Назаровна. – Чудеса... Господи, дай мне разума понять. Почему так, почему?

1920 год. Око за око.

Вечером братья пили самодельную горилку в компании друзей, проявивших уважение к командиру. Ваську развезло, так ведь он был помладше Петро, силы богатырской не имел, хоть и был крепок на вид. Тогда он и предложил:

– Идем в сарай, охота девку отделать.

– Успеем, – бросил старший, обнимая за бедра податливую вдовицу.

Васька не желал ждать в отличие от брата, который любил, чтоб баба сама давалась, употребляя все свое женское умение. Не имея власти Петро, но являясь его доверенным лицом, Васька хотел получить от брата полные права на белогвардейскую дивчину, чтоб никто не посмел ее забрать. Однако Петро – норовистый, не угадаешь, как он отнесется, если без его ведома взять девку. Видя, как брат лобзается с бабенкой, он осторожно спросил:

– Так я пойду?

– Иди, – отмахнулся Петро.

А Катя, очнувшись, лежала на соломе, видела одни и те же картины, выжигающие душу: мамин прощальный взгляд, ее же остановившиеся глаза после расстрела, бабушку у ног с аккуратно причесанными седыми прядями, братьев. Катя осталась одна, без будущего и со страшным настоящим. Ее уже не пугала смерть, напротив, она была желанной, потому что с нею пришел бы конец нестерпимой боли и ожиданиям новых мучений. Но убить себя – это грех, и Катя обязана принять и мученическую смерть, если так на роду написано.

К ней никто не приходил, а стемнело уже давно. Катя вдруг подумала, что надо попробовать выйти. Она поднялась, высматривая выход, но было очень темно. Однако еще при свете она заметила, где находится выход, подошла к стене, ощупала ее.

Внезапно услышала приближающиеся шаги, отпрянула, но обо что-то споткнулась, упала, и ее рука коснулась холодного предмета. Катя подняла этот предмет, он был острый, на ощупь похож на кусок стекла. Девушка забилась в угол на солому, спрятав осколок за спину. Вскоре ее ослепил свет. Васька поставил керосиновую лампу на бочку и, на ходу снимая штаны, двинул к Кате.

Такого ужаса она никогда не испытывала, более того, не представляла, что такое может быть, но поняла, зачем это. У Кати непроизвольно вырвался крик, который заглушил Васька, обрушившись на нее и зажав рот ладонью. Внезапно в Кате вспыхнула ярость, ужас исчез, и к ней вернулась способность трезво мыслить. Опомнившись, девушка стала шарить ладонью по соломе, отказавшись от сопротивления, ища осколок стекла, который нечаянно выронила, пока пахнущая сопевшая свинья, скверно, сдирала с нее нижнее белье. Васька торопился, Катя нет. Нащупала осколок, взяла в руки. Потом замерла, чтоб попасть точно и, собрав всю ненависть и внутренне торжествуя, вонзила его в глаз насильнику, не почувствовав, как сама порезала пальцы. Васька взвыл так, что мороз пробежал по коже.

В сарай сразу же влетел Яуров, не разобравшись, что к чему, сцапал Ваську за ворот гимнастерки и отбросил его назад. Тот отлетел с воплем, врезался в дощатую стену, – и кричал не переставая. Яуров наклонился к Кате, которая успела опустить юбку и сжаться в комок в углу, держа перед собой окровавленную кисть руки, будто собралась ею защищаться. Он увидел кровь, оторвал кусок ткани от исподней рубашки и присел, успокаивая Катю:

– Тихо, тихо... Я ничего тебе не сделаю. Дай руку перевязать.

На вопли сбежались бойцы и Петро. Васька извивался на полу, в его глазу торчал осколок стекла. Старшему Шестрюку не надо было объяснять, что произошло, он и так все понял. Петро схватился за бок, но кобуру оставил в хате, поэтому заорал:

– Револьвер мне! Застрелю суку!

– Охолонь, командир! – не закончив перевязку, поднялся Яуров. – Васька насильничать пришел, не дело это для бойца Красной Армии.

– Ты меня учить вздумал?! – побагровел Петро. – Я и тебя в расход...

– Обожди с расходом, – сказал Яуров мирно. – А ты б как поступил? Днем расстреляли ее родню, а ночью пришли насиловать. Ты б не оборонялся?

– В чем дело? – появился комиссар, его явно кто-то позвал.

Почувствовав поддержку, Яуров снова присел и продолжил перевязывать Катину руку. А трое бойцов навалились на Ваську, четвертый резким движением вырвал из глаза осколок. Раздался звериный вопль. Васька едва не сбросил троих – настолько ему стало больно.

До полночи все не могли угомониться, кое-кто считал, что белогвардейскую девку надо пустить по кругу, некоторые призывали к совести, кто-то помалкивал, но к согласию так и не пришли. Однако подчинились комиссару и разошлись, снова заперев Катю в сарае...