Текст книги "Разведенцы"

Глава 7
Бывшие

Она проснулась воскресным майским утром, и первое слово, пришедшее на ум, было короткое – «сюр». «Сюр, сюр, сюр», – вертелось в голове и царапало сознание. Люда лежала на кровати в хорошо знакомой комнате, где она когда-то была счастлива, а потом, спустя годы, сделалась несчастной. Те же обои в мелкий ситцевый цветочек. Те же шторы на окнах, обоям в тон. Она сама их покупала в лучшие дни, и до сих пор никто это убранство не сменил. Зачем-то вспомнилось, как она ездила в «Дом ткани» на Ленинском проспекте, как выбирала, прикладывая к образцам материалов квадратик обойной бумаги. Теперь и «Дом ткани» давно не тот, и её брак дал трещину.

Бывший муж возлежал рядом, ровно и мощно дышал во сне, дополняя своим присутствием сюжет в жанре дежавю. Они оба отражались в большом зеркале шкафа-купе гармоничной супружеской четой, но плутовское стекло льстило: семьи уже три года как не существовало. Люда и Олег были разведенцы.

Вставать не хотелось, да и спешить было некуда. Ничто не мешало ей нежиться в постели, как раньше, и даже обнять Олега, положить ему на плечо голову, но надо ли? И вообще, что ей делать дальше, как поступать? Встать и удалиться не прощаясь? Но он всё равно услышит, проснется, завяжется какой-то разговор. А хочет ли она уходить? Разве ей плохо возле него? А ему – хорошо ли с ней? Людмила словно заблудилась во времени, не понимая, что происходит: то ли экскурс в былое, как бонус, то ли шаг в будущее, как новый шанс.

Её размышления прервал деликатный стук. Люда не откликнулась, но дверь почти бесшумно приотворилась, и в спальню заглянула бывшая свекровь, мать Олега.

– Доброе утро, деточки! – ласково приветствовала она. Её лицо светилось искренней радостью, излучая теплоту, и это было так неожиданно и настолько приятно, что растроганная Людмила ощутила комок в горле. Она не смогла выговорить ни слова, а только смущённо улыбнулась.

– Привет, мам! – сонно пробурчал Олег, открыв глаза. – Чего-то я ещё не проснулся окончательно, а есть уже хочется! Так вкусно пахнет! Что-то уже печёшь?

– Пеку! – счастливо доложила свекровь. – Сырники, как Людочка любит. А ещё у меня яблочный пирог есть. Я его разогрею. Людочка ведь тёплую выпечку любит. Это ты всегда холодное ешь. А кофе приготовлю сразу, как вы за стол сядете, чтобы тоже горяченький подать! Когда вставать будете?

– Ну, ещё минут двадцать, и мы выйдем! – пробубнил Олег и перевернулся на бок.

И он по-хозяйски облапил свою бывшую жену как прежде. Люда не противилась ничему, она будто плыла, подчинившись неторопливому течению, и не осознавала, к чему всё это. Ей хотелось понять, какая истина откроется в хитросплетении странных событий.

Мать Олега накрыла чудесный аппетитный завтрак, о таком можно было только мечтать. Свекровь всегда доброжелательно относилась к Людмиле, и очень печалилась, когда они затеяли развод. Видимо, в то утро ей показалось, что дети готовы примириться, и она старалась им помочь. Свекровь подала угощение и удалилась. В её деликатности сквозила надежда.

Олег неторопливо пил кофе, довольно щурился как игривый кот, подмигивал Людмиле, но ничего не говорил. Она сама спросила его:

– А я слышала, что ты уже не один живешь, какая-то постоянная подруга у тебя появилась.

Он ответил не сразу. То ли прикидывал, что можно сообщить бывшей жене о теперешней жизни, или лучше вообще не портить утреннюю безмятежность серьёзными разговорами. Вообще-то бывшие супруги виделись время от времени, связи совсем не теряли, но их встречи были краткими, минутными. Олег часто заезжал за сыном, или завозил подарки, продукты, и в такие моменты его общение с Людмилой ограничивалось осторожными вежливыми фразами. Они не обсуждали перипетии личных отношений, держали разумную дистанцию. Между ними постепенно образовался прохладный воздух свободы от обязательств и претензий.

– Подруга есть, как не быть, я же мужик, – сказал он, словно пошучивая.

– А вы не живете вместе? – уточнила Людмила.

– Да недавно стали жить вместе… Проба совместимости.

– И где же она, твоя сожительница? – Люда нервно перебила его.

– К родителям в Подмосковье уехала на недельку, – спокойно сообщил Олег.

– Тогда почему же здесь оказалась я? Зачем ты меня вчера привёл? – Люда чуть не расплакалась, и голос её уже звенел обидой.

– Так ты вроде и не сопротивлялась. Я позвал, ты пошла, сама в машину села. Что-то не так? Мать вон как старается, рада тебе. Чем ты не довольна? Плохо приняли? Обидели? – он улыбался, и в его голосе слышалась ирония. – И ночью всё было хорошо.

– Ты со мной решил подруге изменить? – Люда вскипала, едва-едва сдерживалась, чтобы не учинить пошлую сцену.

– Ничего я не решил и ничем ей не обязан. Мне нужно было с тобой поговорить. Я как раз собирался тебе звонить, и тут ты сама идешь навстречу, как по вызову. Красивая такая, обалденная прямо! Ну, я тебя и захотел по старой памяти. Что тут странного? – Олег продолжал беззлобно ёрничать. – И ты не заморачивайся, не напрягайся нервами. Мне кажется, что секс между бывшими – это вполне нормально. Не стареют душой ветераны!

– А мне не кажется, что это нормально! – возмутилась Людмила.

– Так чего же ты вчера об этом так прямо не сказала? Мы бы просто посидели в кафе, поговорили и разошлись по домам.

– Я думала… Вернее, я не думала… Я не знала про твою подругу точно.

– Ты про неё вчера не спрашивала, – усмехнулся он. – А матери она что-то пока не нравится. Душа у неё к ней не лежит. Зато тебе как обрадовалась! Пироги, сырники, кофеёк чуть ли не в постель! Я и не ожидал!

– Олег, ты что, не понимаешь? Так не поступают!

– Почему не поступают? – не согласился он. – Если нам было хорошо, значит, всё произошло не зря, с пользой для души и тела. Мы же взрослые люди! Или ты как девочка будешь сейчас требовать жениться на тебе снова, раз мы случайно переспали? Ну, да, я знаю таких чудаков, которые на бывших женах вторым браком женятся. И фильм такой американский есть – «Привычка жениться». Но это кино не про нас, Люда!

– А какое кино про нас? И вообще, о чем ты хотел со мной говорить?

– Я насчет бизнеса хотел потолковать. Но ты сейчас разнервничалась – какой уже может быть разговор…

– Что же теперь, отдельно встречаться будем? Говори! Я внимательно слушаю.

– Когда мы развелись, у меня доля в предприятии была, помнишь? Ну, автомойка, – начал Олег.

– Да, а я тут при чем? – Люда ещё не всё понимала, но ощутила, что основной момент истины настал. Сейчас всё прояснится, и эта правда едва ли ей понравится.

– Я сейчас эту автомойку выкупаю полностью. И ещё одну прикуплю, денег поднакопил. Мне нужно, чтобы ты подписала документ, где сказано, что у тебя нет ко мне имущественных претензий, ты не претендуешь на ту долю предприятия, которой я владел в период нашего брака. Чтобы я спокойно всё оформил, – теперь Олег уже говорил деловито, спокойно, без шуточек и улыбочек. – А на эту собственность я завещание сыну напишу, я тебе клянусь. Или подарю ему одну мойку, когда подрастет. Веришь?

Веришь – не веришь. Любишь – не любишь. К сердцу прижмешь – к чёрту пошлешь. Можно считать, что Олег её к чёрту послал. Ему только подпись нужна, и больше ничего. Переспали-то случайно! А у Людмилы уже ныло сердце, и хотелось кричать во весь голос: «Ты круглый дурак! Сколько лет нам отпущено? Люби меня, пока я жива, пока молода, пока полна сил!» Но она подавила желание и промолчала. Если не достучались друг до друга, пока жили в браке, так что уж теперь колотиться!

Людмила отчетливо помнила, как они ссорились до развода. Сколько же они наговорили тогда друг другу! Каждый день после работы оба спешили домой, чтобы выдать новую порцию обидных слов. Оба мучились, но непримиримо отстаивали свои позиции. Какие именно – теперь уже не важно. Первым не выдержал Олег. Раз не пришёл, второй. Она ужинала со свекровью, потом металась в комнате, пытаясь занять себя чем-нибудь. Спустя некоторое время начала ему мстить, пренебрегая семейными обязанностями. Ни к чему хорошему её вольность не привела. Взаимные претензии напластовались и образовали стену. Выход из застенка был один – развод.

Домой к ней добрались быстро. Дороги были пустые, горожане отдыхали кто где. Олег вёл машину и рассуждал вслух, словно разговаривал сам с собой, а Людмила молча внимала бывшему супругу.

– Люд, чего ты обиделась? Ну, мы же с тобой со школы вместе, тебя так много было в моей жизни, всегда ты, ты, ты! Моя мама тебя мне в пример ставила ещё в младших классах! Вот Людочка как хорошо учится, как грамотно пишет, а у тебя одни ошибки и помарки в тетрадках! Я тебя и сейчас считаю родным человеком, Люд. Но мы перегорели уже. Дважды в одну воду не войти.

Ей хотелось возразить, прокричать, что ничего, вчера ночью он вошёл в неё как в тёплую реку, и был счастлив. И они слились, и всё было по-настоящему. И ещё сын у них есть, плоть и кровь, его глаза, его повадки. Куда мальчишку деть? Они вчера даже не предохранялись, и как знать, вдруг она вообще забеременела, понесла уже, и если это так, то что ей делать? Аборт от бывшего мужа? Убить второго общего ребёнка? Абсурд! Слова клокотали, рвались наружу, но она ничего не озвучила. Людмила видела, что Олегу не до того. Он откинул былое как изношенную одежду и не желал копаться в старом хламе. Всё морально устарело, он перерос своё прошлое.

– Привози свои бумаги, или сообщи, куда подъехать, я всё подпишу, – тихо сказала Люда бывшему мужу вместо вежливого «до свидания».

Последние три года Люда Марусева жила так, словно боролась с хроническим недугом: обострения сменялись фазами ремиссии, но полное выздоровление не наступало. Казалось, что при оформлении нового статуса в ЗАГСе штамповали не документы, а её душу и тело. Крах семьи травмировал нешуточно. Боль временами притуплялась, но не отступала. Некоторое облегчение приносили исповеди подруге Альбине. Аля Калиновская знала Людмилу в разные периоды её жизни: в девичестве, в замужестве и после развода. Она умела подобрать нужные слова, как врач лекарство.

– А что я ещё могла ему сказать, Аль? – Люда уже всхлипывала. Нос у неё покраснел, глаза набухли – вот-вот разрыдается.

– Всё правильно, я бы тоже так поступила, – Аля соображала, чем ещё утешить подругу. – Только вот насчет предохранения… Ты, правда, могла залететь? По дням цикла прикидывала?

– А-а, уже дома таблетку постинора выпила на всякий случай! А то и, правда, залетела бы, как глупая малолетка! – удручённо отмахнулась Люда. – В общем, Алька, как была я разведенкой, так и осталась! Ничего у нас не срослось! Мы, разведенные бабы, податливые, доверчивые. Мы – лёгкая добыча, многие мужики норовят воспользоваться нашей слабостью и нас поиметь! Иногда не разберешься – то ли новые отношения завязываются, то ли ты опять объект сезонной охоты. А бывший муж попользовался мною по старой памяти. Ему как с гуся вода, а я терзаюсь. И ведь не один был он в моей нескладной жизни. Но с другим мужиком спишь, и даже оргазм есть, а чувства нет. Не то!

– А что не то, Люд? – тихо спросила Аля.

– У тебя с ним секс, постель, все дела, а имя его в тебе не звучит, понимаешь?

– А Олежкино – звучит? – грустно улыбнулась Аля.

– Олежкино имя – гремит! – призналась Люда. – И внутри всё переворачивается. Но сам он будто не со мной. Обидно! Хорошая ты подруга, Калиновская, но всё же тебе не понять меня до конца, у тебя хороший надёжный мужик под боком, законный муженёк Витечка!

Слова Людмилы действовали как щипки, но Альбина стерпела. Аля могла бросить свой скорбный козырь, удивить подругу сенсационным сообщением о том, что образцовый муженёк Витечка позорно покинул семейный фронт, сменил дислокацию, и всё на самом деле не так, как кажется со стороны, но стоило ли нагружать Люду невнятной информацией. В тот день их беседе по душам главной драматической героиней выступала Марусева, и Аля не стремилась меняться с ней ролями.

– Зато Олежка, твой бывший муж, отец хороший! – Аля даже обрадовалась, что быстро нашла ещё одно весомое утешение для Людмилы. – И мама с тобой рядом. И сынок.

– Отец он неплохой, это точно, – охотно согласилась Людмила. – И мать у меня мировая. И даже бывшая свекровь – прекраснейший, понимающий человек. И сын имеется, а кто-то ведь вообще забеременеть не может! По большому счету всё у меня не так уж плохо! Дай-ка помаду, губы подкрашу что ли! Выйду на люди во всей красе, в боевой раскраске!

Оправившись у небольшого настенного зеркала, Марусева ушла, оставив после себя грязную чашку и раскрошенное печенье. Аля не стала гадать на кофейной гуще ни себе, ни подруге. Она приоткрыла окно и пошла мыть посуду. Порядок ей требовался как воздух.

А дальше потянулся обычный редакционный день – обсуждения, правка, вёрстка, телефонные звонки. Альбина Калиновская чувствовала себя на своём месте – значимой и нужной. Она была нужна не только сотрудникам, но и читателям, а их – тысячи душ. И только «хороший надёжный мужик» по имени Виктор ей не звонил, не нуждался в ней и не скучал. И она ему больше не звонила. Это было ново, странно и даже страшно, но такая уж открылась жёсткая, неотвратимая истина понедельника, и дальше маячила одна пугающая неизвестность.

Домой возвращаться не хотелось: там всё напоминало о Викторе. Часы бежали, пропасть между супругами разрасталась, безмолвный конфликт обострялся. Три дня назад Альбина Калиновская была счастливой женщиной, а стала никакой. Нуль без палочки. Счастье уплыло, улетучилось, словно его и не было. Нестерпимая, простецкая жалость к себе прорывалась из глубин подсознания, скручивала и отупляла, и больше всего хотелось, чтобы кто-то другой, добрый и разумный, подсказал, как лучше поступить. Что делают в таких случаях миллионы прочих женщин? Бегут к маме.

Мама… Такое чистое, ласковое, душевное слово из светлого беззаботного детства. У всех есть родительницы, но все они разные. Мать Альбины никогда не была ни сентиментальной, ни жалостливой. И всё же Аля решила ехать к ней.

У лифта её остановил незнакомец – странноватый мужчина лет тридцати.

– Вы Калиновская? – взволнованно спросил он, сбивчиво дыша.

– Я, а что вы хотели? Мой рабочий день уже закончился, – прохладно ответила Альбина.

В редакции часто возникали внезапные посетители, с вопросами, не терпящими отлагательства. Это могли быть серьёзные официальные лица, озабоченные представители общественности, хваткие журналисты, незадачливые сочинители и просто чудаки, городские неформалы всех мастей. Альбина уже давно наловчилась с ходу определять статус визитёров и степень важности дела. Этот был похож на обычного автора-новичка, которому не терпится увидеть свой опус опубликованным. Немного нервный, слегка бесшабашный – ведь являться по делу корректнее в рабочее время.

– Я к Головко заходил, а он сказал, что моя рукопись у вас. Вы её читали?

– Какая рукопись, о чем?

– О разводах. О причинно-следственных связях…

Альбину позабавило упоминание о причинно-следственных связях. Только невротики полагают, что всё происходящее должно обязательно укладываться в рамки стройной логичной модели. Когда их представления о миропорядке рушатся – они беснуются скрыто или явно. Было бы очень просто жить в светлом царстве логики и разума! На самом деле всё происходит так, как происходит, и мало что нам дано предугадать. Она сама переживала стресс, который был вызван сломом всех её представлений и устоев. Однако парню нужно было что-то отвечать…

– А-а! Видите ли, рукопись попала ко мне только сегодня утром…

– И вы с утра ещё в неё не смотрели? – возмущенно перебил парень.

– Увы, не получилось. Много работы. Готовим к среде новый номер еженедельника. Мы бываем чуть свободнее с четверга, – пояснила Альбина. – А до четверга всегда запарка, аврал, цейтнот – называйте как угодно.

– Хорошо-хорошо, я подожду! – очень серьёзно сказал автор и деловито наморщил лоб. – Самое главное, чтобы материал был в конце концов опубликован! Понимаете, мне очень нужно! Просто позарез!

Альбина грустно улыбнулась.

– Вы удивитесь, но абсолютно все авторы говорят то же самое, – сказала она. – Но мы не всё можем публиковать. Я прочту, переговорю с главным редактором и сообщу вам наше решение.

Автор молча посмотрел на Альбину в упор расширившимися глазами раненого животного, которого только-только подстрелили, и зверь ещё жив и горяч, но вот-вот погибнет от большой потери крови.

– Я обещаю вам заняться этим материалом в первую очередь, – поспешила заверить Альбина.

– Понимаете, мне нужно, чтобы моя бывшая жена увидела! Прочла и задумалась! А она постоянно читает вашу газету! Едет в метро и читает! – с болью в голосе произнес мужчина. – Мы в разводе, понимаете? А развод – это преступление против любви! Это пре-сту-пле-ни-е!

Он выговорил слово по слогам, будто пытался донести до гламурной тугодумки, ответственного секретаря редакции, истинный смысл разрушительного социального явления.

– Я вас поняла, – мягко и утешительно сказала Альбина. – Мы с вами сделаем всё возможное, и если после нашей публикации кто-то одумается и вернётся в семью – это будет наша общая маленькая победа. Ждите моего звонка.

Новый автор не поехал с ней в лифте – он помчался вниз по лестнице стремительными прыжками. Альбина слышала громкий топот его ног даже в кабине и испытывала смешанное чувство: смех и сочувствие одновременно. По его разумению, жена совершила непростительное преступление, бросила родного человека, любящего мужа, и он – жертва. В таких ситуациях каждый действует по своему темпераменту: кто в окна выпрыгивает, стремясь разбиться вдребезги, а кто грустные стихи ваяет. Что-нибудь вроде «звезда моя далекая, печаль моя высокая», как шлягер для попсы. Можно нечаянно и хит сотворить. От безысходности. Этот истец выбрал свой путь. Он строчит философские очерки и прыгает по лестницам горным козликом. Тоже дело. Главное что-то делать, но не умирать. Альбина знала, что парню предстояло преодолеть восемь этажей, длинные нестандартные пролёты с крутыми ступенями, по которым трудно передвигаться скачками. Ещё один разведенец носился по большому городу, пытаясь справиться со своей тоской и вернуть утраченную любовь. Ещё одна жертва, и он чем-то похож на неё, на Альбину.

Бывший муж. Бывшая жена. Слова-то какие печальные! Вон, и Люда Марусева перемучивается со своим бывшим Олегом. Впервые с особой горечью разведенных супругов Аля столкнулась, когда однажды Виктор пригласил коллег по работе домой вместе с женами по какому-то поводу. Что-то отмечали – сдачу объекта вроде бы. И была среди гостей одна странная пара… Женщина улучила минуту, чтобы сказать Але фразу:

– В вашем подъезде, двумя этажами выше, живет мой бывший муж…

Аля тогда удивилась её выражению лица – смятение, застарелая боль, неразрешимость какая-то. Возможно, женщине хотелось подняться наверх и выговориться. Или просто молча посмотреть на своего бывшего. Она хотела заполучить от Али какие-то сведения, но Аля ничего не знала об этом человеке. Сосед как сосед. Рано уходит, поздно возвращается. А кто-то думает о нем и страдает, хотя уже имеет другого мужа. Нового. А тот – бывший. Вот ведь как бывает.

Глава 8
Вера, Надежда и любовь

В квартире родителей толклась тётя Надя. Именно толклась, а не гостила, потому что мать невозмутимо занималась текущими хозяйственными делами, а та ходила за ней из комнаты в комнату и говорила о чём-то своём, не дожидаясь ответных реплик. Со стороны это смотрелось забавно: Надежда следовала за Верой, как нитка за иголкой, но не было в их кружении ни смысла, ни гармонии.

Мать Альбины, Вера Николаевна, священнодействовала. Она готовилась к главному периоду года – садово-огородному страстотерпству. По этому случаю перешивались какие-то шторки для старой веранды и приспосабливались использованные картонные короба для перевозки за город заветных горшочков с рассадой. Эти хлипкие росточки неопределенной наружности имели сакральный смысл. Рассада для садоводов – символ весны и круговорота жизни. Не важно, что вырастет впоследствии, и будет ли вообще урожай плодов. Главное, что семена проклюнулись, взошли, потянулись к свету, а значит, и жизнь продолжается, бежит по правильному руслу. Все бодры и счастливы. Вот что это такое – огородная рассада для будущих грядок.

Альбина давно усвоила основные правила общения с родителями-садоводами – не перечить и не задаваться вопросом, зачем всё это им нужно. Вопрос останется без внятного ответа, а отношения испортятся как погода в ноябре. Появится ледок недовольства, повеет холодом непонимания. А кому от этого легче? Уж лучше проявлять толерантность и смотреть на всю эту суматоху одобрительно, с улыбкой умиления.

Тётя Надя не имела собственного сада-огорода, и не собиралась им обзаводиться. Она по-свойски ворчала на свою давнюю подругу Веруню, но всё равно пыталась неуклюже помогать ей, потому что летними выходными тоже нередко посещала фазенду старых друзей Шевелёвых. Сколько Альбина себя помнила – так было всегда. Вечная тётя Надя. И в доме, и на даче.

Дверь Альбине тоже открыла тётя Надя – родители были неотрывно заняты.

– Веруня, встречай дочь! – громогласно возвестила она и чмокнула Альбину.

– Ты с работы? Голодная? – скороговоркой спросила мать, выглядывая из комнаты.

– Можно и перекусить, – ответила Альбина.

– Мы уже ужинали, но с тобой чаю выпьем! – заявила мать и закричала, повысив тон. – Надь! Чайник ставь! Юра! Альбина пришла!

– Дочь, привет! – отец выглянул из ванной, он там что-то тоже делал очень полезное, важное и нужное. – Я чай не хочу, пейте без меня! Я позже!

На кухне образовался девичник. Поговорив для разминки о пустяках, Альбина вполголоса спросила:

– Мама, а ты когда-нибудь хотела развестись с отцом?

– Да тыщу раз! – не задумываясь, энергично ответила Вера Николаевна. – Но хотеть и делать – не одно и то же!

– О, повзрослела наша девка наконец-то! – торжествующе воскликнула тётя Надя, словно с Альбиной случилось нечто грандиозное и долгожданное. – Утёрла розовые сопли и заговорила о серьёзном! А то всё сюси-пуси, любовь-морковь, гармония-идиллия. А жизнь груба. Хотите всё ладком да чередком! А я давно считаю, что развод – это часть жизни! Развод – это очищение, акт свободной воли!

– Надька тебе про разводы немало поведает! – усмехнулась мать. – Она сама разводилась и других разводила, причем неоднократно.

Альбина развернулась к такой знакомой тете Наде и посмотрела на неё так, словно увидела впервые. А тётя Надя оживилась, приосанилась, просияла, словно поймала в ладони звезду с неба, и теперь может легко осветить то, что раньше было скрыто плотной тенью.

Вся сознательная жизнь Надежды Фёдоровны прошла у семьи Шевелёвых на глазах, потому что Надежда и Вера познакомились ещё в техникуме шестнадцатилетними девчонками. Альбина помнила, как мать с подругой часто обсуждали разных мужчин и обстоятельства, вместе вырабатывали стратегию и тактику битвы за женское счастье, но всех подробностей она не знала. Её по малолетству не приобщали к сложносочиненным секретам. И вот настал момент, когда взрослые бывалые женщины раскрыли трепетные загадки прошлого. Врата распахнулись, Альбину впустили и повели в заветные тайники.

Первый раз Надежда вышла замуж рано и по большой любви. Впрочем, она всё и всегда делала по любви, а получалось… как получалось. Прошло почти двадцать лет после войны, но жилось скудновато. Было трудно, но переполняли желания, мечты, и сил хватало на все задумки. Надя быстро забеременела – долго ли любя? Однако муж не хотел детей. Он не то, чтобы совсем не любил ребятишек, но считал, что ещё не пришло их время. Молодая жена полагала иначе. Она уже носила плод, мыслила это физиологическое состояние естественным и готовилась стать матерью, а у него, видите ли, не пробил час отцовства. У супругов банально не совпали биологические часы, и под давлением мужа Надежда всё же сделала аборт. Кому-то как отряхнуться от лишних проблем, а ей не удалось избавиться от зародыша без последствий. Врачи вынесли приговор: детей больше не будет никогда.

Вышла из больницы, подала на развод. Не смогла простить, отрезала. Её внутри резали по живому, и она тоже. Муж стал чужим человеком. Это он своим нежеланием убил их ребенка и её сделал бесплодной.

Спасалась работой. Надежда всегда трудилась бухгалтером в больших строительных организациях. Мужчин там хватало – и женатых, и холостых. Она крутила служебные романы, невзирая на семейное положение приглянувшегося кавалера. Кому-то причиняла боль – ну, и что? Боль – это часть жизни. Только живые чувствуют боль, а мёртвые ничего не ощущают. Да и вообще, незачем впустую глазами хлопать, если мужика из стойла увели. Значит, судьба такая. Порвалось там, где уже было тонко, хлипко и непрочно смётано.

Второго мужа она увела из большой семьи. Он был крупным руководителем, и брошенная жена добилась, чтобы коварного изменника понизили в должности. Раньше так можно было воздействовать – через партком, через профком и другие солидные организации.

– У него выводок был – целая тройня! – так тётя Надя называла детей своего супруга. – И все к нему бегали! Папа, папа! Семья моя, а дети в доме чужие. Нашли себе тётку! Сколько можно мне глаза мозолить! Когда они мне надоели, я ушла от него. Я ему сказала, мол, иди, нянчи свой выводок как хочешь! Они у тебя беспомощные. Без тебя не обойдутся. А я проживу!

А вскоре и новая любовь расцвела – с прямым начальником второго мужа. Тот самый, который занял его место после скандального развода. Ничего удивительного – вращались в одном кругу, и много времени отдавали работе.

– У него тоже выводок имелся, – смеясь, пояснила тётя Надя. – Но мы решили не жениться, обойтись без официального оформления брака. Детей нам не рожать, жилплощадь у меня была своя, а должность из-за наших шалостей он мог потерять. Проходили уже такой урок! Зачем всё по второму кругу? Да и я могла остаться не у дел. Ведь была-то уже главбухом Стройтреста! Долго к этому шла. А жили мы шикарно! У него водитель, дача, путёвки. Ужинали в ресторанах, отдыхали то в Сочи, то в Ялте. В одном из крымских ресторанов меня пригласил танцевать очаровательный незнакомец. Пять минут, и я поняла – это мой мужчина! Влюбилась так, что казалось, если нас разлучат – тут же умру! Николай его звали. Он и стал моим третьим законным мужем. И самым любимым. С ним я зарегистрировалась от греха подальше! Хотелось привязать его всеми средствами, навеки.

– Я помню дядю Колю! – воскликнула Альбина. – Добрый был, весёлый. Играл со мной, шутил, смешил.

– Ну, да-да. Ты ему всё подарки мастерила – рисунки, поделки пластилиновые. Он твой пластилин в карман засунет, а я потом костюм чищу! Значит, помнишь его? – вздохнула тётя Надя.

– Помню! Отлично помню! – подтвердила Аля.

– Его и нашли с твоими каракулями в карманах, – глухо сказала Надежда Фёдоровна.

– Где нашли? – не поняла Альбина.

– На месте аварии. Ну, когда он погиб в автокатастрофе, – напомнила тётя Надя.

– А вот этого я не помню, – растерялась Альбина. – Мне сказали, что он уехал далеко…

– Конечно, к чему было тебя пугать? Мы тебя и на Коленькины похороны не брали, – вставила Вера Николаевна. – Зачем тебе психику было ломать? Мы тебя в первый класс готовили.

– Мы знали с Николаем, что детей не заведем, вот он и тянулся к тебе, – продолжила тётя Надя.

Весь избыток своей доброты дядя Коля изливал на маленькую Алю. Никто и никогда не был так с ней ласков. Рыбонька, девонька, аленький цветочек – это всё его слова. Родители всегда звали дочь полным именем – Альбина. Без всяких сентиментальных сокращений, в любых обстоятельствах. А дядя Николай не жалел нежных слов. Любящим супругам почему-то всегда нужно делиться своей любовью. Их чувства так сильны, что для равновесия требуется созидательная работа. Обычно рожают своих детей, а если не получается, то заботятся о чужих или сиротах. Так уж заведено.

– Тётя Надя, а дядю Колю вы тоже увели из семьи? – вдруг догадалась Аля.

– А ты как думала? Конечно! Неужели такой мужик будет холостяком? Такие не холостякуют, – со значением сказала Надежда Фёдоровна.

– И он ушел?

– Надька – она как танк! Лучше посторониться, а то всю хату разнесёт! – усмехнулась мать.

– А вот после него – ни-ни! Никого мне стало не надо! – заявила Надежда Федоровна. – К вам хожу, да сестре помогаю – вот и вся моя личная жизнь. У сестры Таисьи, выводок смолоду, уже внуки давно пошли. Забот хватает, и мне перепадает. И вроде я не одна.

И опять вдову выручала работа. В лихие 90-ые годы хорошие бухгалтера вдруг понадобились новоявленным предпринимателям. Многие сверстники приуныли, потеряли свои места, сникли, а опыт и банковские связи Надежды Фёдоровны оказались востребованы у оборотистых «новых русских». Всё бы ничего, да на сердце осталась неизжитая боль.

– Поссорились мы с Николаем перед этой катастрофой. А помириться так и не успели, – призналась тётя Надя. – Всю оставшуюся жизнь буду у него прощения вымаливать за свои капризы. Эх, Веруня, налей-ка выпить чего покрепче!

– Юр! – коротко позвала мать.

Она ещё только окликнула мужа, а отец уже стоял в дверях с бутылкой домашней наливки. Всё слышал, всё улавливал, всё понимал с полуслова.

Альбина не любила самодельные вина и ликеры, и потому пригубила чуть-чуть, из вежливости. Мать с подругой выпили до дна, помянули всех мужей тёти Нади как положено.

После первой рюмки Надежда Федоровна опять заговорила.

– Эх, она звалась Надежда, и Вера при ней была, – при этих словах она обняла Веру Николаевну. – А любви ей вечно не хватало!

– Зато у тебя всё на страстях, никогда скукой не маялась, – вставила старая подруга.

– А у тебя семья, дети, огород, – парировала тётя Надя. – И покой на душе. И кто знает, что лучше?

Вера Николаевна с подругой разговорились о своём, из экскурсов в прошлое так просто не возвращаются, и Аля засобиралась домой. Мать упаковала ей гостинцы – изрядный кусок пирога с рыбой, четыре сочня с творогом.

– Твоим ребятам! – сказала она. – Вчера напекла, но и сегодня ещё вкусно будет.

Аля могла бы сказать, что ей одной этой снеди многовато, сын Вовка пироги не любит, особенно с рыбой терпеть не может, а Виктора нет дома, и когда он наконец-то явится, то вся выпечка уже зачерствеет. Могла бы, да не сказала. Мать не спрашивала, кто и что желает. Она угостила – принимай дар.

Дверь за Альбиной закрывал отец. Он же помогал ей одеваться, подавал сумку, пакет с гостинцами, и они оба как-то церемонно топтались в тесноватой прихожей, словно исполняли обязательный ритуал. Отец ни о чём не спрашивал, а просто смотрел на дочь, и она на него поглядывала. Им обоим достались особые глаза от бабушки-татарки, матери отца, вышедшей замуж за русского парня по фамилии Шевелёв. Кроме некоторых внешних черт, она передала своим отпрыскам и такие свойства натуры, как сдержанность и терпение. Её покладистому сыну этого внутреннего богатства досталось больше, но и внучке перепали задатки ценных качеств, которыми сполна обладала мудрая бабушка Фая.