Текст книги "Женька и миллион забот"

– А откуда такого Тунгуса взяли? – полюбопытствовал Геннадий.

Борис откинулся на спинку дивана и улыбнулся:

– Да два года назад Константин Николаевич по Красноярскому Краю путешествовал, ну вот один лесник ему и подарил… щеночка. С виду лайка, только хвост не кренделем. А вот замашками… Лаять – не лает, сразу кидается, вроде и не большой, а мощный, как танк. У него, понимаешь, мать – лайка, оленегонная, а отец – волк. Одним словом, с собаками он не слишком дружит, хотя вон с Пачо-террористом общий язык нашел. Иногда из одной миски едят. А из людей, кроме Петровича, вообще никого к себе не подпускает.

Они бы и дальше вели приятную беседу, если бы дверь не открылась, и на пороге не появилась средних лет женщина в темных брюках и светлой рубашке. В руках она держала швабру с тряпкой, а за порогом стояло ведро.

– Так, мальчики, извините, что побеспокою, только мне убрать здесь надо. Пошли бы вы погуляли.

Геннадий с готовностью вскочил, Борис неторопливо поднялся, они вышли в коридор. Дверь за их спинами закрылась. Борис задумчиво глянул на нежданного посетителя, что-то прикинул в уме:

– Может мне тебя того… – в голубых глазах Бориса появилось сомнением.

– Чего? – насторожено поинтересовался Геннадий.

– Спать уложить? А то Константин Николаевич еще не скоро приедет.

– Да не хочу я спать, – спать и в самом деле не хотелось ничуточки. Как видно, крепкий кофе все-таки сделал свое дело.

– И то верно, скоро ребята прибудут с Комлюком и твоими вещами, надо, чтобы ты их опознал. Может, тогда, в шахматы… правда, я в них не очень…

– А бильярд у вас есть? – с надеждой в голосе поинтересовался Хлопков.

– Бильярд? – казалось, Борис даже удивился. – Есть. А ты умеешь?

– Ну… как сказать… учусь, – застеснялся Геннадий. Лучше бы не стеснялся.

Когда через час, в очередной раз разбивая Бориса наголову, Геннадий на секунду отвлекся от игры, то только тогда заметил, что подтянулось еще несколько человек посмотреть на «спеца». Слухи расходились быстро. А еще через двадцать минут игру пришлось на время приостановить, поскольку явились ребята с его вещами, пригнали казенную машину и знакомый конверт. Желтый, с надломленным уголком.

– Тот? – уточнил Борис, помахивая конвертом перед носом Хлопкова.

– Тот.

Борис без зазрения совести надорвал его, прочел документ, крякнул и протянул «хозяину»:

– На-ка, прочти!

Хлопков и прочел. После чего его дружно отпаивали… вы думаете валерьянкой? Ха, валерьянка – это успокоительное для женских нервов, а мужчины водочкой стресс снимают или коньяком. А стресс имел место быть, потому как, хоть Геннадий и отличался немалым легкомыслием, но дураком не был, и в два приема сообразил, каким именно образом Конявин собирался его подставить.

Дело принимало серьезный оборот. Улыбка сползла с лица Бориса, да и шуточками он сыпать перестал, а вытащил мобильник и позвонил.

– Константин Николаевич, необходимо ваше присутствие… да, немедленно… тут у нас объявился человек Конявина… понятно… понятно… не, на этот раз не придется. Ждем. – Затем Борис делал второй звонок. – Рахим? Прочеши со своими ребятами весь район у деревни Конюшино, особенно у автовокзала, прошерсти дороги, трассу, шоссе, ведущую в город, ну сам знаешь. Нужно найти двух парней с оружием… представления не имею. Документы проверяй у всех подряд… ищи что-нибудь необычное… брошенную машину… они могут быть на числящейся в угоне… да, собак возьми… они наверняка подадутся в сторону города, понял? – отдав распоряжения, сунул мобильник обратно в нагрудный карман, и уже серьезно посмотрел на Гену.

– Да, парень, повезло тебе несказанно. Конявин твой – урод, каких мало. Лежать бы тебе сейчас трупом… ты этому Комлюку с его подельником еще спасибо должен сказать.

– Спасибо, – шепотом выдавил совершенно подавленный Хлопков. Эйфория от побед за бильярдным столом моментально улетучилась. Только теперь он понял, что обратной дороги нет. Мосты-то сожжены.

Глава 15, в которой все идет своим чередом

Звонок застал Костика Штуку, а по паспорту – Константина Демидова, в другом городе. Он находился в офисе одного из представительств собственного банка и подписывал важные документы. Ему не нравилось, когда кто-то или что-то прерывало работу, однако взглянув на экран мобильника с высветившимся на нем номером, он тут же ответил на звонок.

– Да, слушаю. – Константин знал, что Борис просто так звонить не станет, значит, стряслось нечто-то из ряда вон выходящее. Поскольку никаких приятных сюрпризов ожидать не приходилось, то Штука законно опасался, что случилась неприятность. – Это настолько важно? – он бросил взгляд на электронные часы, стоявшие на его столе, – выезжаю немедленно, через четыре часа буду. Держи его у себя, глаз с него не спускай, только не переусердствуй, а то знаю я тебя. Еще запрешь к Тунгусу в вольеру, как того бородатого в прошлый раз… Все, уже выезжаю.

Он подписал последний документ, управляющий подхватил бумаги и спрятал в сейф. Костик поднялся из кресла и направился к двери, на ходу застегивая пиджак. Два телохранителя тут же сорвались со своих мест, один проскочил вперед, второй вышел следом, замыкая цепочку.

Водитель, едва завидев фигуру хозяина в дверях, включил зажигание. По одному только виду Константина Николаевича он быстро сообразил, что теперь не до вопросов. Стоило лишь всем троим разместиться на сидениях, как он дал по газам, выводя машину со стоянки и плавно вписываясь в оживленный уличный поток.

– Домой, Алексей, – тихо скомандовал Константин, откидываясь на спинку. Он был хмур и деловит. – И как можно быстрее.

– Сделаем, Константин Николаевич, – с готовностью откликнулся водитель, – вот только из города выйдем…

Машина рванула с места, набирая бешеную скорость. Однако Костика это нисколько не волновало. Он прекрасно знал, что никакого ДТП произойти просто не может. В конце концов Алексей – настоящий профессионал. Бывший гонщик, экстримал. За свою жизнь ему столько пришлось пережить, и столько погонять, что вождение машины у него в крови. Кто лучше профессионала может справиться с работой?

Костик доверял людям, которых нанимал.

Уж что-что, а Штука в людях умел разбираться. По крайней мере, ему хотелось в это верить. Иной раз, затевая какую-нибудь сделку, он интуитивно ощущал, что дело не чисто. Он бы и сам не мог определить: что и как. Но чувствовал. И одного этого всегда было довольно: он либо отказывался от сделки совсем, либо начинал копать. Как правило, дело вскрывалось с душком.

Иногда же Костику начинало казаться, что у него есть некий ангел-хранитель, который строгим взором следит за всеми его действиями и бережет от неприятностей. Если бы он мог видеть то, что видела Женька, он бы вмиг разглядел силу, которая его старательно оберегает. Но, увы, такой способностью Костик Штука не обладал, и знать не знал, как так получается, что ему почти всегда везет. И главное – почему?

Впрочем, жизнь у него, как и у большинства людей, представляла собой полосатую зебру. Но белых полосок больше, да и толще они, толще. А черных – ну есть они, конечно, как же без них? Но, раз-два и обчелся. А вообще, если честно, судьба у него сложилась замысловатая. Такие загогулины иной раз выписывала, что просто диву даться можно.

Когда-то, двадцать четыре года назад, Костик Штука окончил Педагогический институт, факультет русского языка и литературы. И был он наивным и чистым мальчиком, мечтавшим всю жизнь посвятить просвещению молодого поколения. Но столкнувшись с реальными трудностями и нелегкими буднями учительской карьеры, он быстро сообразил, что самым большим его достижением на педагогическом поприще может стать только директорское кресло. Но даже это лучезарное будущее омрачилось реальной обыденностью. Отрабатывая положенные три года в интернате на краю затрапезного поселка городского типа, он стал свидетелем того, как за здорово живешь посадили директора, который мешал воровать вышестоящему начальству. Такой жизненный опыт его не грел.

Конечно, существовал и другой путь – в аспирантуру. Учиться, получать мизерное пособие, которого едва бы хватало на еду. Опять сидеть у отца на шее, писать кандидатскую, потом докторскую и тогда, возможно, его бы взяли преподавать в университет, в котором работал и его отец. Но… заковыка заключалась в том, что большого желания учиться дальше у Костика не имелось, а отец, будучи человеком крайне принципиальным, наотрез отказывался утроить судьбу сына. Николай Егорович и без того возмущался по поводу многочисленных халявщиков, которым докторские и кандидатские писал их университетский лаборант Кирилл, естественно, не забесплатно.

Вот тогда-то Костик и понял, что ловить ему в науке нечего. Профессорское звание отца служило хорошим примером – оклад невысокий, пронырливая секретарша со смазливым личиком и то больше зарабатывает. Разве только взятки со студентов брать. Школа и наука отпали сами собой. Костик зашел в тупик. Но тут грянула перестройка, с ее вседозволенностью и свободой слова. Костик словно только того и ждал. Его неуемная душа просто требовала размаха. И он размахнулся.

Дела завертелись с такой скоростью, что в глазах рябило. Ему не просто везло, его и в самом деле будто ангел какой хранил. Всех тех, кто вместе с ним начинал бизнес, давно уже не было рядом. Кого банально пристрелили в разборках, кто разорился, кто просто сломался… но Костик Штука держался. Ни разу не побывав в тюрьме, он, тем не менее, пользовался достаточно весомым авторитетом в криминальной среде. Всегда вежливый и предупредительный, никогда не повышая тона, он умел настоять на своем. Даже с заклятыми врагами он всегда разговаривал крайне корректно, и требовал того же от всех своих подчиненных. В его доме работали самые исполнительные охранники, самые вышколенные горничные, самые толковые и улыбчивые юристы.

Штукой же Костика прозвали за то, что, как он сам любил говаривать, начал он свое дело со штуки баксов, которую частично наскреб, продав кое-какие вещи, частично взял взаймы у своего дяди под большие проценты. Больше никому и ничем Костик обязан не был. Он придерживался правила Воланда из «Мастера и Маргариты»: никогда ни у кого ничего не проси, особенно у того, кто сильней. Сами придут и все дадут.

И Костику давали. Просто не могли не дать. Дела он всегда вел исключительно корректно, даже налоговая не находила, к чему придраться. Конкуренты его опасались и старались не связываться. Крыши ему никогда не требовалось, и со всякими там рэкетирами и отморозками он справлялся на раз-два. Все знали, что Костик никогда не нарывается на скандалы и неприятности, но обиды не спустит. Кто его обидит – трех дней не проживет. И все, кто в свое время каким-то образом пытался Костика притеснить или кинуть, очень быстро поплатились за собственную наивность и самомнение. В этом отношении Штука был неумолим.

Сейчас, в свои сорок шесть, Костик Штука в городе считался вторым человеком после губернатора. Даже мэр вытягивался перед ним во фрунт и норовил улыбнуться полюбезней: еще бы, едва ли не половина городского бюджета зависела от этого крепкого, приземистого человека средних лет, стриженного под ежик.

Костик был неприлично богат, до отвращения порядочен с партнерами, и при всем том обладал одним несомненным достоинством – был холост. Он считался самым завидным женихом, на которого точили зубки все местные красавицы. Хищницы разного рода всеми правдами и неправдами проникали на презентации, корпоративные вечеринки, открытия и закрытия, конференции, симпозиумы и сабантуйчики, в которых Костик принимал участие. Они так и норовили своими длинными ножками и тугими попками пробить себе дорожку если не к сердцу этого человека, то, по крайней мере, к его кошельку. Но Костик Штука потому и был Штука, что сам по себе являлся товаром штучным, а не ширпотребом, как говорится. На него не действовали ни томные взгляды, ни разрезы до бедер, ни декольте до пупа. Нет, они, конечно же, действовали, но в том-то вся и штука, что уж больно рассудительным был Костик. Всегда. И дело считал превыше всего.

Конечно, женщин в его жизни хватало. Все разные и одинаковые одновременно. Сейчас, например, в его доме жила красавица Виалетта – топ-модель местного разлива, с безупречной фигурой, куцыми мозгами и замашками свинолиса. Амбиции у нее были невиданные. Она мечтала не только переехать в Москву и красоваться на обложках всех новомодных глянцевых журналов, но еще и стать актрисой, возомнив себя более великой, нежели Сара Бернар.

В сущности, устроить ей карьеру Костику не представляло особого труда. Загвоздка заключалась в том, что он придерживался одного категоричного принципа: не важно, что ты делаешь, важно – как ты это делаешь. Прекрасно понимая, что эта Виалетта, по паспорту Людмила, бездарна, как овца, он просто опасался выводить ее на небосклон отечественного кинематографа. Его совсем не грела перспектива выслушивания претензий в свой адрес. Авторитет важней. К тому же, и без этой Виалетты-Людмилы в отечественных фильмах и на эстраде мелькало слишком много посредственности, а будучи эстетом, Костик просто не желал брать на себя ответственность, пополняя их ряды.

Однако настырная фотомодель постоянно напоминала ему о своих несбывшихся мечтах, пилила его, дулась, уговаривала, даже пыталась шантажировать собственным уходом. Но Костик оставался глух. И вот совсем недавно, когда она в очередной раз закатила ему скандал, он все же не выдержал, и высказал вслух все, что о ней думал на самом деле. Начистоту.

Виалетта обиделась страшно, неделю с ним не разговаривала, демонстративно рыдала, отказываясь садиться за стол (типа, голодовку объявила). Эта красавица Ильфа и Петрова не читала. Камеры наблюдения фиксировали, как она воровато таскает продукты из холодильника, пока хозяина нет дома. А потому Костик прекрасно осознавал цену ее голодовки и в ус не дул.

Но в последнее время красавица стала раздражать его сверх меры, и её склочный характер был лишь внешней причиной. Существовала еще одна, знали о которой считанные единицы, да и те предпочитали помалкивать.

Два месяца назад, решив облагодетельствовать областную библиотеку, Демидов прикупил для этого не слишком богатого заведения целый вагон современной литературы. Естественно, что его пригласили на торжественное празднование этого знаменательного события. Даже речь заставили произнести. Ну что ж, ему не привыкать. Положение обязывает, что называется. В тесном кругу, среди сотрудников – в основном, женщин – с бокалом шампанского в руке, Костик принялся речь толкать о важности культуры и просвещения. А пока толкал, все косился на одну из женщин. Вроде бы ее лицо показалось ему знакомым. Даже имя в памяти всплыло – Вероника. Минут десять распинался, заливался соловьем, а сам лихорадочно соображал: где видел? Кто такая?

И все-таки вспомнил, где и когда видел эти большие карие глаза. Пятнадцать лет назад. В этой же самой библиотеке. Учился он тогда в университете, второе экономическое образование получал. А записался сюда потому, что информации и литературы катастрофически не хватало. Это теперь едва ли не в каждом доме – компьютер, интернет под рукой, качай – не хочу! А тогда, в книжных магазинах – только разносортица, хороших учебников днем с огнем не найдешь. Здесь он с этой Вероникой и встретился. Она ему тогда понравилась: толковая девушка. Правда, не красавица, ноги не от ушей, не блондинка, не топ-модель. А он как раз со своей очередной подружкой поругался, вот и завертелся роман.

Правда «романом» их короткие отношения назвать было трудно. Встречались редко: он работал, учился, целыми днями в разъездах, вечера – за учебниками; она – днем в библиотеке, вечерами подрабатывала переводчицей, кому контрольную сделать, кому – тесты написать, кого к экзаменам подготовить. Зато каждое свидание – событие. Обсуждали литературу, он читал наизусть Блока и Хайяма, она с упоением обсуждала Кафку и Трумэна Капоте. Он водил ее в рестораны, заваливал цветами, а она – девушка не его круга – стеснялась, неловко улыбалась и заверяла, что все это лишнее.

А через шесть месяц она вдруг сама позвонила ему и сказала, что очень благодарна ему за все, но лучше бы им теперь не встречаться, у нее жизнь кардинально изменилась, и пусть он на нее не обижается, поскольку он – перспективный и успешный бизнесмен, а кто она такая?

Но Костик обиделся. И звонить больше не стал. И даже не потому, что его задело это упоминание о разнице в положении, а скорее из-за неоправданных подозрений. Ну да, он уже тогда был известен в городе своими постоянными романами: частыми и непродолжительными. А Вероника – в возрасте, тут не до романов, тут бы хоть какой стабильности. Может, встретила того самого, единственного и любимого… ну, вероятно, не такого уж любимого, но зато надежного, и послала его – Костика Штуку – ко всем чертям. Женщины часто так делают: встречаются с двумя, чтобы, значит, был вариант. А уж если с тремя – так совсем хорошо.

Костику совсем не хотелось быть одним из вариантов.

Со временем обида, конечно, прошла. И теперь, на этом импровизированном банкете в его честь, он спокойно подошел к Веронике, стал расспрашивать о жизни, о делах. И вдруг оказалось, что никакого единственного и любимого нет, и никогда не было. А был и есть сын, которому вот уже четырнадцать. У Костика все внутри похолодело. Сдавив непослушными пальцами хрупкий фужер с шампанским, поинтересовался, словно бы в шутку: так, может, он и есть отец мальчика? Вероника спрятала взгляд и попросила не беспокоиться: им хорошо живется, родители помогают, она, как и раньше, подрабатывает, одним словом…

Ушел с того банкета Костик на ватных ногах, с тоскливой пустотой в груди. Всю ночь не спал, нарезал круги по кабинету, нервно курил сигареты одну за другой (вогнав все окружение в тихую панику и состояние близкое к предынфарктному). А на утро вызвал к себе Виктора Львовича, своего начальника службы безопасности, и всё ему выложил. Седовласый невозмутимо выслушал сердечные откровения начальника, похмурил брови и попросил не торопиться.

– То есть как: «не торопиться»? – не поверил собственным ушам Костик. – Пацан и так без отца четырнадцать лет живет.

– А если это ловушка? А если это не ваш сын? Если это происки конкурентов?

– Я Веронику знаю, она бы не стала лгать, – набычился Костик.

– Возможно, – кивнул Виктор Львович. – Могу даже предположить, что это правда. Но пара недель ничего не решит. А мы пока кое-что выясним. Сегодня я пришлю вам врача, будем устанавливать отцовство, – и начальник службы безопасности поднялся с кресла, захлопывая свой знаменитый блокнот в кожаном переплете.

– Думаю, это излишне. В отцовстве я уверен.

Виктор Львович остановился в дверях кабинета, обернулся, лицо было суровым:

– Или вы мне дадите исполнять мои обязанности, Константин Николаевич, или увольняйте.

Коротко и ясно. Больше разговоров не было. Дело обстряпали по-тихому. Под видом медосмотра в школе взяли образцы ДНК. Оказалось: да, сын. И только потом Костик позвонил Веронике, попросил встретиться. Свидание должно было пройти на «нейтральной территории», то есть в центральном парке, на лавочке под кленом. Костик ждал чего угодно: обвинений в свой адрес, претензий, ссоры… но все вышло совсем иначе.

– Знаешь, ты прости меня, – Вероника неловко улыбнулась. Она была одета простенько, но со вкусом. Длинные каштановые волосы забраны в хвост на затылке. Карие, глубоко посаженные глаза смотрели несколько виновато. Никакой косметики, никаких длинных ногтей, только слегка подкрашенные губы. Ладная фигурка, невзрачное на первый взгляд, личико, и только седые волоски на висках выдавали возраст. – Просто мне уже тогда тридцать два стукнуло, и все одна, одна… все как-то замуж не получалось выйти… а тут ты… ну, вот я и решила, если уж не суждено замужем побывать, то хоть ребенка рожу… – она нервно комкала платок, сидя на самом краешке скамейки, и Костик почему-то впервые в жизни почувствовал себя полным подонком, хотя ни в чем и не был виноват. – Я понимаю, это эгоизм. Нельзя ребенка рожать «для себя», у ребенка семья должна быть… Миша меня часто спрашивал, почему у него папы нет, а я отвечала, что папа у него есть, только он очень далеко и приехать не может… ну, сам понимаешь, вру… а потом спрашивать перестал, и…

– Почему раньше не сказала? Я бы обязательно помог, – Костик был хмур и деловит, как никогда. Старательные телохранители несли вахту в нескольких метрах, бдительно следя за редкими прохожими. В основном это были мамаши с колясками.

Вероника повела плечами, словно сбросив с них невидимую тяжесть:

– Не хотела. Ты ведь меня не просил этого ребенка рожать. Да и потом, нам хватает. Я подрабатываю, перевожу тексты, курсовые делаю, родители помогают… обходимся. Да и о какой помощи ты говоришь? Я тебе сама за Мишу благодарна… мне, кроме него в жизни больше ничего не нужно…

– Ну, хорошо, – Костик отбросил эмоции и заставил себя мыслить прагматично. – Отбирать у тебя сына я не собираюсь. Но он – мой ребенок. Имею я право принимать участие в его воспитании?

– Конечно, Костя, это твое право. Только… – она слегка замялась, – пожалуйста, подарками не балуй. Я знаю, ты – человек обеспеченный, но… Миша к этому не привык, да и не надо бы его… – Вероника замолчала, так и не закончив. И он понял: «покупать». – И еще, надо как-то объяснить, почему тебя не было целых четырнадцать лет…

Костик почувствовал, как гора сваливается с плеч:

– Ну, насчет этого можешь не беспокоиться. Найду выход.

И он нашел. Даром что ли заканчивал педагогический! История получилась такой душещипательной, что кабы сама Вероника не знала правды, разрыдалась бы горючими слезами. Было в ней все: и злые наветы соперницы, и конкуренты, и рэкетиры, и шантаж… Костик размахнулся не на шутку, сюжетец сочинил такой, что любой автор бразильских сериалов от зависти бы сдох.

Однако четырнадцатилетний пацан на эту откровенную муть не купился.

– Мам, чайку поставь, пожалуйста, – карие глаза – совсем как у Вероники – с недетской серьезностью воззрились на мать.

Вероника улыбнулась и удалилась на кухню, оставив сына с отцом. Она и сама понимала: двум мужчинам есть о чем поговорить.

Несколько секунд в комнате стояла тишина. Миша сидел в кресле напротив – серьезный и деловитый. Костик вглядывался в его лицо и видел себя в детстве, только в каком-то улучшенном варианте, а еще – прищур глаз, интонации, жесты, все напоминало отца. То есть Николая Егоровича.

– Слушай, – начал мальчишка, подняв карий взгляд на нежданного отца, – я тебе, конечно, за все это, – он мотнул головой в сторону многочисленных подарков, которые коробками громоздились едва ли не до потолка, – очень благодарен. Особенно за компьютер, но знаешь… ты только в голову не бери, ладно? Мало ли с кем чего не случается по молодости. Я все понимаю. За четырнадцать лет ты о ней уже, небось, забыл, а тут – на тебе, ребенок…

Вот тут-то Костик и почувствовал, что все его педагогическое образование и трехлетний опыт работы в школе можно с чистой совестью спустить в унитаз. Он даже не нашелся, что ответить. Он сидел в кресле, хмурился, корчил умную рожу и напрягал мозги, чувствуя, как лоб покрывается испариной. Легче корпорацией руководить, чем вот так… словно перед прокурором.

– Ты не парься, – мальчик говорил рассудительно и спокойно. От четырнадцатилетнего подростка вообще было трудно ожидать подобного здравомыслия, но уж очень быстро повзрослел этот пацан. Да какой он, к черту, пацан? Считай, что мужчина. – На шею вешаться не станем, я подрабатываю, дедушка с бабушкой помогают, да и мама на двух работах… в принципе, хватает, – Миша повел плечом, совсем как дед. – Так что, подарки нам делать не обязательно. Только ты маме голову не забивай, ладно? Ей и без тебя хлопот хватает.

Костик нахмурился, неловко кашлянул, и в комнате на минуту воцарилась мертвая тишина.

– И еще, я предупредить хочу, если ты попытаешься меня отсудить, то не надейся. Я с тобой жить не стану. Все равно сбегу, никакая охрана не поможет.

Лицо Костика пошло пятнами, ладони вспотели.

– У меня этого и в мыслях не было, – хрипло выдавил он, чувствуя, что оправдывается. – Просто все эти четырнадцать лет я ничего не знал… мне Вероника ни словом не обмолвилась. Но тебе же нужен отец… – прозвучало это не слишком убедительно.

– Да мне и с дедом хорошо. Мы с ним на рыбалку ездим, у него на даче в речке лещи водятся. А еще он меня научил машину водить… только ты… маме не говори. Узнает, заругается.

– Ну, а в школе как дела? – снова прокашлявшись, поинтересовался Костик, пытаясь перевести разговор на нейтральную тему.

– Нормально.

– Не обижают?

Миша улыбнулся:

– Не очень-то меня обидишь. Я, если надо, могу и сдачи дать. Все-таки на каратэ хожу.

– Ясно. А кроме каратэ интересы какие-нибудь еще есть?

– Паркур. Только у нас в городе ни одной школы нет. Это ж не Москва и не Париж.

– Паркур? – непонимающе переспросил Костик.

– Ну, это такой вид спорта. Его придумал француз, Дэвид Белль, это… ну, если коротко, бег с преодолением препятствий.

– Бег с препятствиями что ли? – не поверил собственным ушам Костик. Услужливое воображение сразу же нарисовало картинку: полный стадион народу и по дорожке, перепрыгивая через барьеры, несутся спортсмены. Вот уж не думал, что такой вид спорта изобрели французы.

Миша снова улыбнулся, почти снисходительно.

– Это не то, о чем ты подумал. На пальцах сразу и не объяснишь: видеть надо. Может, покажу когда. Я хоть и не большой спец, но кое-что уже умею.

Костик открыл было рот, но тут Миша глянул на часы:

– Ты извини, конечно, но уже девять, а у меня режим. Я в десять ложусь. Перед школой пробежка, и тренировка часа на полтора… – и Маши поднялся, давая понять, что разговор окончен.

В тот вечер Костик приехал домой и дал распоряжение своему личному секретарю собрать информацию о паркуре. Залезли на форумы, скачали материал. Костик посмотрел и ужаснулся. Нет, конечно, он в детстве и сам не был пай-мальчиком: и по заборам лазил, и по гаражным крышам прыгал, но чтобы вот так… со здания на здание, на высоте девятиэтажного дома! Он половину ночи смотрел записи одну за другой, захватывало дух, вызывало восхищение и одновременно безотчетный ужас. Хотелось стать таким же молодым, как его сын, вновь ощутить прилив энергии, бьющей через край. И чтобы никаких забот, никаких заседаний, никаких стратегических планов по выведению очередного завода из ямы банкротства… никаких конкурентов в виде Конявина и иже с ним.

Однако где-то глубоко в душе Костик чувствовал, что именно это и есть его собственный паркур: никаких запретов, каких ограничений. Есть лишь препятствия, которые приходится преодолевать. И дело даже не в деньгах…

Кстати, насчет денег. С его капиталом он мог позволить себе многое, и в первую очередь – позаботиться о сыне. Хочет заниматься паркуром? Да нет проблем. Найти пару-тройку хороших трениров-паркуристов, оплатить им работу, построить полигон… или как он там называется…

Костик глянул на часы и хмыкнул: шесть утра. За плотными шторами и наглухо закрытыми жалюзи даже рассвета не заметил. Такое с ним в последний раз случалось лет эдак пятнадцать назад, когда готовился к зачетам и экзаменам в университете. Ну что ж, зато ночь с пользой провел. Он вызвал Екатерину, велев ей приготовить крепкий сладкий кофе, а затем поднял с постели личного секретаря, дав задание собрать весь материал по интересующей его теме.

Через неделю данные собрали, один из экономистов все это просчитал, и на стол Контантина Демидова лег пухлый отчет со всеми цифрами. Что ж, вполне реальный проект. Недорого, и сердито, паркуристы народ неприхотливый.

Он и сам себе удивлялся, с чего это вдруг в нем проснулись родительские чувства. Ведь не видел он пацана четырнадцать лет, и ничего – жил себе не тужил в свое удовольствие, любовниц менял, как перчатки, развлекался… а тут – на тебе.

Видимо, настал момент, когда жизнь пора изменить. Ему хотелось привезти в свой дом сына, нанять ему самых лучших учителей, устроить его в самую лучшую школу, завалить его подарками, в особенности тем, чего сам в детстве был лишен. Куда еще девать эти чертовы деньги, в могилу с собой не унесешь.

Более того, Костик вдруг ощутил себя по-настоящему взрослым. Ну, нет, он и до этого вроде как считал себя мужчиной средних лет, однако теперь мир точно перевернулся. Он возложил на свои плечи обязанность заботиться об этом ребенке, и осознание именно этого непреложного факта дарило ему некоторое тепло, которого раньше в душе не было в помине. Но как теперь быть с самой Вероникой?

Костик нюхом чуял, что она не из тех женщин, которые кидаются на богатых мужиков. И уж коль скоро она все эти четырнадцать лет молчала, проявляя завидную самостоятельность, то уговорить ее перебраться к нему будет весьма непросто. В прошлом он завел с ней короткий роман только потому, что поругался со своей предыдущей пассией. И все. Короткая интрижка от расстройства чувств. Не более. Четырнадцать лет назад он вообще не задумывался, какой должна быть женщина. Более всего он ценил в существах слабого пола не покладистый характер, ум, преданность и рассудительность, а совсем иные качества. Он не собирался жениться, как не собирался до самого недавнего времени, а теперь… теперь он вдруг к собственному огорчению понял, что пропустил в жизни очень большую и довольно интересную главу, которая могла бы перевернуть всю его судьбу.

Правда, поправить никогда не поздно. И заняться исправлением ошибки стоило в самое ближайшее время. Вот только бы еще с Конявиным и его покровителями разобраться. Прижать их как следует. А то совсем охамели.

Вот об этом всем и размышлял Константин Николаевич Демидов, сидя на заднем сидении своего «Хюндай» и рассеянно наблюдая за тем, как мимо с огромной скоростью мелькают дома, улицы, люди… Ему до них не было никакого дела. Впрочем, как и им – до него.

* * *

А двумя часами позже описываемых событий…

По лесу шли двое, пробираясь напролом, через кусты и заросли. Впереди шел здоровяк с бычьей шеей, каких обычно называют – шкаф с антресолями. Бритый наголо, крепкий и могучий, как древнерусский богатырь, он, пыхтя, точно паровоз, прокладывал просеку. Следом за ним, не слишком утруждаясь, шел стройный паренек лет двадцати пяти. Они проломились сквозь последние кусты и вышли на обочину грунтовой дороги.

– Все, ждем, – отдал распоряжение парень, в изнеможении смахивая со лба пот. – Давай-ка перетрем кое-что.

Фил устал, хотелось есть, пить, но больше всего – курить. Сигареты кончились. Да еще Щека ныл, как дитя малое: