Текст книги "Женька и миллион забот"

Глава 17. Когда топор судьбы рубит ствол событий, щепки летят так, что только берегись!

– И что теперь делать? – задал закономерный вопрос Дмитрия.

– Как это: «что делать»! – искренне возмутилась Анна Михайловна, одаривая его самым возмущенным взглядом. – Спасать его, вот что делать.

– А как?

– Эй, подруга, не спи, – старушка помахала сухой ладонью перед глазами Женьки. Та с видимым усилием вытаращилась на эту руку, внимательно следя за быстрыми движениями: ну прямо пациент на сеансе гипноза. – Ты говорила, он все, что нипоподя ест. Так?

– Так, – снулая рыбка открыла рот, выдавив пару звуков.

– Эй, красавица, прекрати спать, открывай сумку с припасами, вон она стоит, справа от тебя, запусти его туда, пусть полакомится, чем придется.

Женька с трудом выполнила указания. Пульсирующий, едва шевелящийся комочек с трудом сполз с ладони и… мгновенно нырнул в головку сыра. Ну, прямо чисто мышка. Две секунды, и сыра нет. Потом он прошелся по остальным продуктам, выбирая, что повкусней и посытней. Ну, надо сказать, Женька и раньше знала, что у этого ангела губа – не дура.

Через пять минут из шевелящейся сумки выполз толстый, отъетый Кирюшка, с оттопыренным пузом и лоснящейся шерсткой. На его нахально-сиротской мордахе было написано такое недвусмысленное удовольствие, что даже ругаться не хотелось.

– Ик! – он звучно икнул, похлопал себя по пузу и обвел компанию косоватым взглядом: – А чо, ребятки, классный поход получился, а?

– Да он пьян! – первым догадался Дима.

– Ага, – согласился Кирюшка, с трудом вставая на задние лапы. – В голову… ну, да… – он призадумался, – в голову. Торкнуло, как у вас, людей, говорят.

– Значит так, зелень, поехали отсюда от греха подальше, – распорядилась Анна Михайловна, поворачиваясь к рулевому колесу. – А по дороге, красавица, ты мне все расскажешь. Что у тебя случилось. Что ты там делала и почему визжала.

– Так это она визжала? – не поверил собственным ушам Дима.

– А то кто же, – охотно откликнулась старая разведчица, включая зажигание. Машина в привычно рьяном темпе рванула с места.

– Так она же в туалете была, – возразил писатель. – А кричали на втором этаже…

– Уж ты мне поверь, это она кричала, – Анна Михайловна начинала сердиться, она уже выехала на пустую дорогу и гнала, как курьерский поезд – только кустики мелькали.

Женька почти не слышала этой перепалки, голоса доносились откуда-то издали и приглушенно, точно сквозь вату. Она с трудом моргала, силясь держать глаза открытыми. Ей вдруг нестерпимо захотелось спать. На веки словно пудовые гири навесили, а тело стало тяжелым, как чугунная болванка. Салон машины плыл и рябил, как картинка в ненастроенном телевизоре.

– Да нет, как же она могла кричать на втором этаже, когда этот Ферт повел ее совсем в другую сторону! – закипал Дмитрий.

– Не зли старуху! – неожиданно выкрикнула Анна Михайловна. – Уж не знаю, как она умудрилась попасть на второй этаж, но только кричала она! Она!

– Женечка, не умирай! – вдруг вклинился в их перепалку истошный вопль ангела. – Миленькая, что же я без тебя делать буду!

Анна Михайловна резко дала по тормозам. Дмитрия бросило вперед, он едва не стукнулся головой о переднюю панель.

Когда они обернулись, Женька без движения, закатив глаза, боком лежала на заднем сидении. Кирюшка шлепал мягкими лапами по бледным щекам своей патронируемой, силясь привести ее в чувство.

– Не умирай! Я же без тебя пропаду!

– Эй, сирота, – окликнула его Анна Михайловна, – ты не вопи, а объясни толком.

– Умирает она! – взвизгнул ангел. – Она, когда меня спасала, всю энергию потратила.

– А продукты у нас кончились? – не к месту поинтересовался Дмитрий, совершенно ошарашенный.

– Да ей продукты не помогут. Ей биополе восстанавливать надо! А я сейчас не могу, слабый еще! Да мне бы и энергии не хватило! – в запале орал ангел. – А тут поблизости ни одного знахаря, ни одной колдуньи! Да и какие тут к черту колдуньи! И медицина ваша ей тоже не поможет!

– Отставить панику! – командным голосом осадила его Анна Михайловна. – Говори, что делать! Ты ангел-хранитель, или петушок на палочке!? Куда ехать, где искать знахаря? Ну!

И это ее суровое «ну!» возымело действие гораздо лучше, нежели любые уговоры. Кирюшка шмыркнул сопливым носом, успокоено опустился рядом с Женькой и деловито кивнул:

– По дороге, прямо, до большого дерева с раздвоенной верхушкой, если ехать быстро, минут за сорок доберемся…

– Вот, совсем другое дело! – похвалила старушка. Послушная ее железной воле машина рванула с такой скоростью, что несчастного писателя припечатало к спинке кресла на ближайшие сорок минут.

Никто из них даже не обратил внимания, как из-за развилки, густо заросшей с обеих сторон высоким кустарником, вырулил джип. И почесал следом на приличном расстоянии.

* * *

А в это время в конявинском доме творился настоящий Бардак (почему с большой буквы? Да потому что Бардак случился обвальный и всеобъемлющий). Генератор не желал заводиться ни в какую, техника отказала. Света – ни в одном глазу, в смысле ни в одной лампочке. Вся конявинская армия тут же была поставлена под ружье, хозяин дома бегал зеленый, как крокодил, скалился, рычал, на всех кидался, больше всех досталось Диане: полезла успокаивать мужа и схлопотала оплеуху. Ферт тоже получил в рыло за косой взгляд в сторону хозяина, но, сколько Герман ни злился, а поделать ничего не мог. Он даже не мог позвонить своим людям и вызвать их на подмогу, поскольку разрядились все аккумуляторы и батарейки, мобильники и рации сдохли. Он, было, собрался отправить двоих съездить к Шафиру, но и машины не желали заводиться. Его такой богатый гараж, с тремя лимузинами и двумя Мерседесами оказался не более чем свалкой металлолома. И вот тут-то Конявин напугался по-настоящему. Он вдруг реально ощутил, что значит оказаться без благ цивилизации. К тому же он опасался, что все это – происки его врагов и приготовился к массированной атаке по всему периметру особняка. Вскрыли тайник в подвале, под его чутким руководством квадратно-челюстной лично раздавал всем гранатометы, автоматы, пистолеты, гранаты, дробовики и прочее снаряжение.

Если честно, всего этого хватило бы вооружить целый партизанский отряд человек этак в пятьсот. Такому богатому арсеналу цены бы не было в годы войны.

Больше всего всех, и самого Конявина в первую очередь, пугала неизвестность. Сначала вроде бы кто-то слышал женский визг в кабинете на втором этаже, потом там рвануло. Что рвануло? Непонятно. Когда охранники прибежали, все стояло на своих местах, ничего не пропало, только на полу и на потолке ясно обозначились два горелых пятна. Больше ничего. Теперь даже запасной генератор не желал работать, надо было срочно подключаться к основной городской линии, но электрика в доме не оказалось, а вызвать тоже не представлялось никакой возможности.

Через пятнадцать минут беготни и полного шухера (спасибо крепким и забористым словечкам, которые так и сыпались в адрес подчиненных!) вся команда заняла позиции, разместившись в коридорах, у окон и всюду, где только нашелся лишний угол. Все, как один, были готовы отразить внезапную атаку.

Дом замер в ожидании. Двух горничных заперли в подсобке. Диана сама закрылась в собственной спальне, приложив смоченное холодной водой полотенце к распухшей щеке.

Герман лично засел в засаде, взяв под прицел входную дверь. Хотя с трудом представлял: какому дураку хватит глупости ломиться с фасада. Прошла минута, две… пять… десять. Ничего. Тишина и покой, только птички поют за окнами, тучи собираются, готовые разразиться дождем. Напряжение росло.

Апчхи!

В тишине застывшего в ожидании дома этот чих прогремел, как звук стартового пистолета. Герман вздрогнул, нечаянно нажав на спусковой крючок. Бабах! Вся его армия мгновенно открыла огонь на поражение, пуляя в белый свет, как в копеечку, кто – куда и как придется.

Пока хозяин орал, призывая прекратить огонь, пока до безголового большинства дошло, что никто, собственно, на них нападать даже и не собирается, пока хватило ума остановиться… одним словом, весь евроремонт, который Конявину обошелся в кругленькую сумму, теперь можно было считать благополучно погребенным под большой могильной плитой. По дому словно Чингисхан прошелся. Разнесенные вдребезги вазы, стены – в решето, дубовая мебель ручной работы испорчена безвозвратно, щепки по всему полу, срезанные автоматной очередью лохмотья тяжелых гардин. Вынесенные стекла… «Идиоты, подонки, сволочи, недоноски и кретины» – были самыми безобидными эпитетами, которыми наградил своих охранников разъяренный хозяин дома. Остальные были до такой степени непечатными, что повторять стыдно.

Ему бы, дураку, радоваться, что никто из подручных не сообразил разрядить гранатомет. Вот бы шороху навели!

Конявин выстроил всю свою братию в гостиной и принялся орать, допрашивая: кто же все-таки так некстати чихнул под руку. Дураков не нашлось. Никто не признался. Со злости Герман переколотил одну за другой оставшиеся вазы и пообещал вычесть стоимость ремонта из их зарплаты, чтобы впредь неповадно было портить хозяйское имущество.

Народ призадумался. Народ озадачился. И у некоторых возникло резкое желание поскорее сделать ноги, а то глядишь: и в самом деле вычтет из зарплаты, которую и без того платит не слишком регулярно.

И это была только первая неприятность. О второй Герман узнал несколько позже, а пока…

– Ура? – шепотом и несмело предложил кто-то, когда свет в доме мигнул и зажегся. Значит, генератор все-таки либо сам заработал, либо сумели завести.

Разом заработала сигнализация, телефоны и мобильники включились, и от этой мистики Конявину стало едва ли не хуже, чем когда дом погрузился в полную тишину.

Первым делом он бросился в кабинет проверять компьютер. Компьютер работал нормально, ничего не пропало. Код доступа никто не взламывал, вся информация тоже была на месте. Одним словом – ничего страшного.

Он заставил охранников обойти дом и прилежащую территорию и обыскать все сверху донизу. Но ничего подозрительного не нашли. Ему доложили лишь о том, что куда-то подевалась Диана.

– Ну и хрен с ней, с этой безмозглой курицей, – констатировал исчезновение супруги Конявин. – Побегает и обратно придет.

Но тут на него свалилась новость куда серьезней: дежурный охранник, сидевший за пультом управления и следивший за камерами еще до светопреставления, вдруг доложил, что проблема, похоже, каким-то краем касается гостьи, которую шеф так и не принял. По его утверждению девица, попросившаяся в туалет, и была источником визга в кабинете Конявина, более того, попала она туда, вывалившись из зеркала. Конявин с каменным выражением выслушал это сообщение, а затем первым делом заставил его дыхнуть. Не учуяв ничего подозрительного, для профилактики врезал в челюсть, чтобы в следующий раз не разыгрывал дурацких шуток. Но когда его с обиженным видом пригласили посмотреть запись… Герман засомневался и… насторожился.

И уже ознакомившись с результатами записи камеры, впал в совершенную прострацию. Он просто вытаращил глаза и, глядя невидящим взглядом в пустоту, только совершенно отчетливо и тихо повторял:

– Этого не может быть! Этого не может быть! Этого не может…

С этого самого момента везенье Конявина, которое никогда не изменяло ему, резко отвернулось и удалилось в неизвестном направлении, махнув на прощанье рукой. Наступила черная полоса, о приближении которой он пока еще не догадывался. И дело даже было не в том, что в какой-то момент фортуна изменила ему, а просто целый рой безментальных низших, которые берегли его и поддерживали, перестал существовать в принципе. И теперь, когда он остался без малейшей поддержки на тонком плане, ему ничего хорошего не светило. Конявин бы очень сильно удивился, узнав, что какой-то глупый девичий визг положил конец не только его карьере, но и спокойной жизни в целом.

Из долгосрочного оцепенения его вывел квадратно-челюстной:

– Шеф, так чо делать-то будем?

«Шеф» перевел пустой взгляд на своего помощничка, в глазах блеснула злость:

– Перебить все зеркала! Все! Чтобы ни одна сволочь не забралась! И быстро по машинам! Вернуть! Быстро! Бегом! Скоты! Я вам за что плачу?! Вернуть их всех немедленно! Живыми и невредимыми! И не сметь мне устраивать побоище!

– Так, это… – невнятно икнув, подал кто-то несмелый голос, – … вы же двоих послали за ними следить… может, того… связаться с ними?

– Ну так свяжитесь! – заорал во всю глотку Конявин, мгновенно багровея и сжимая от ярости кулаки. – И вон! Пошли все вон!

Охранники кинулись в разные стороны, как тараканы.

* * *

– Вон дерево с верхушкой! – выпалил Дмитрий, возбужденно тыча пальцем в сторону лысой поляны, посреди которой и стояло это раздвоенное кряжистое дерево.

– Вижу, вижу!

– Сворачивай налево! – взгромоздившись пушистой попой на спинку водительского сидения, командовал Кирюшка. – Давай, гони, на скорости проскочим! А то не удержу я её!

Дмитрий обернулся. Кирюшка за последние несколько минут стал тощим и линялым, курносый черный носик нервно дергался, а ушки, круглые, точно у маленького медвежонка, беспрерывно поворачивались, как локаторы. То ли ангел к чему-то прислушивался, то ли… время от времени он запускал пушистую лапу в сумку со съестными припасами и что-нибудь запихивал себе в рот, проглатывая, не глядя, прямо с упаковкой. Диме стало жутко: а вдруг заворот кишок получит? Но возражать не стал. Не тот случай.

– Давай, давай! Гони!

Анна Михайловна послушно дала по газам и резко повернула руль. Машина, подскочив на какой-то ухабине, влетела на поляну.

– Давай туда, между двух березок!

– Не проскочим! – вставил Дмитрий, хватаясь за ручку на дверце машины.

– Не боись, зелень, доверься профессионалу!

Дмитрию вдруг подумалось, что случись Анне Михайловне родиться в теперешние, сумасшедшие времена, да еще и мужчиной, она бы, наверное, стала гонщиком. Уж больно она любила скорость. Она и ездить-то нормально не умела: машина у нее либо стоит, либо несется, как сумасшедшая.

Вжик! Березы проскочили с двух сторон впритирку. На секунду показалось, будто свет померк, но тут же стало светло, машина неслась по бетонному шоссе, по встречной полосе, и на нее с угрожающей скоростью надвигался КамАЗ, басовито гудя. Бросив машину вправо, Анна Михайловна не рассчитала, легковушку занесло, поволокло по бровке, приближался крутой поворот, а за ним… пропасть! Машина, визжа тормозами, продолжала нестись по бетону, оставляя за собой черные следы колес. И вот уже склон, легковушка передними колесами валится вниз, переворачивается…

– А-а-а!

Что, испугались? Кто сказал, что у страха глаза велики? Найдите его и плюньте в его наглые, бесстыжие зенки. У страха глаза навыпучку!

Впрочем, зря боялись, ничего такого не случилось, выскочили они, на первый взгляд, все на ту же поляну, да только не ту: ни березок, ни дерева с раздвоенной верхушкой. Анна Михайловна плавно затормозила, затем стала сдавать назад, чтобы выбраться на шоссе.

– Кирьян, ты куда нас завез?

– Все путем. Выбираемся на шоссе, и дуем по солнцу.

Только теперь старая разведчица и Дмитрий обратили внимание, что куда-то подевались тучи, противная мелкая морось исчезла, голубое небо пестрит нежными, пушистыми облачками, а солнце… солнце почему-то вдруг светит от самого горизонта.

– Не понял? Вечер что ли? – Дима повернулся к ангелу-хранителю.

– Ну, здесь – да.

– Так, ребята, некогда разбираться. Надо красавицу спасать. Сирота, сколько ехать?

– Если быстро, то минут пятнадцать, может, двадцать.

– Ясно. Гоним.

Все повторилось сызнова, то есть: колдобины, ухабы, тряска, а потом сумасшедшая гонка по дороге, Кирюшка все так же, заняв позицию на спинке водительского кресла, командовал, как генерал на передовой:

– Вперед. Лужу обогни, там острые камни… теперь налево. Вон у той развилки, где указатель, видишь… те? Нам направо… во-он тот куст видишь… те? От него подальше держись.

Куст торчал у самой дороги, чудовищный и страшный. Разлохмаченный шипастыми ветками в разные стороны. Но пугал даже не его вид, и не чудовищные размеры, пугала окраска: синюшно-бардовые (точно застарелые синяки) листья – большие, развесистые, словно лопухи, с зазубренными (как у пилы) краями, и гигантских размеров цветы – телесного цвета. И вокруг всего этого вились целые рои мух.

– Окна! Окна закрыть! Быстро! Налетят – фиг выгонишь! – продолжал давать ценные указания Кирюшка со знанием дела.

Анне Михайловне было не до куста, ее волновала дорога, по которой она гнала. А вот Дмитрий… Дмитрию очень даже стало интересно: что же это за куст такой? Конечно, ботаником он не был – во всех отношениях – биологию в школе учил, но, преподавание, как и все остальное, оставляло желать лучшего, а посему… один вид такого куста несколько его озадачил. Озадачили и мухи. Они отличались не просто слоновьими размерами, они смачно шлепались о лобовое стекло, а затем, словно желая отомстить, гнались за машиной… правда, слава Богу, не долго.

– Они кусаются? – Дима красноречиво потыкал пальцем в сторону черного роя мух.

– Не. Они – не. А вот куст – еще как! Налево, налево! – тут же заорал ангел, едва успев отдать команду. Надо отдать должное реакции Анны Михайловны: машину бросило влево, всех остальных – вправо. Диму щекой припечатало к стеклу дверцы.

Когда крутой поворот прошли без ушибов, переломов и шишек, оставалось лишь мечтать, чтобы эта поездка побыстрее закончилась.

– Теперь прямо! Гони… те! – в минуты волнения Кирюшка переходил с Анной Михайловной на «ты», но вовремя вспоминал о необходимом пиетете. А то рассердится старушка, и впрямь отлучит от транспортного средства. С нее станется.

И очень скоро показались дома какой-то деревни.

– Второй дом справа, такой маленький, деревянный, под соломенной крышей…

– Уже…

Машина затормозила у самого забора: низенького, ветхого и такого кривобокого, что того и гляди – завалится. Затормозила как всегда настолько резко, что несмотря на всю свою готовность, Дмитрий все же клюнул носом, едва не впечатавшись в лобовое стекло.

Почему-то у калитки их уже ждала сухонькая бабка, стояла она в старомодной юбке полиняло-красного цвета, в серой рубахе, больше похожей на мешковину, голову же прикрывал веселого вида платочек. Но вот сама бабка вида была самого бандитского. Черный прищур глубоко посаженных, маленьких глаз под кустистыми дремучими бровями не обещал ничего хорошего. Поджатые губы тоже не сулили радушного приема, а уж руки, упертые в бока, так и вовсе знаменовали собой факт крайнего недовольства. Точно бабку оторвали от решения государственных проблем.

– Чегой-то приперлись? – ворчливо поинтересовалась хозяйка затрапезной избушки, едва Анна Михайловна открыла дверцу машины и выбралась наружу. – Не собираюсь я ее лечить. Пущай катится ко всем чертям, – и вредная бабка махнула сухой рукой. – А ты! – она уставилась на Кирюшку, – я тебе говорила, чтобы тута не показывался? Говорила?

– Говорила, – расстроено пискнул ангел, продолжая сидеть на спинке кресла, как собака на заборе.

– А говорила я тебе, чего с тобой сделаю, коли опять появишься? – бабка стала засучивать рукава серой, холщевой рубахи.

Дмитрий выбрался наружу, затем вытащил Женьку и теперь стоял, держа ее на руках.

– Анна Михайловна, открывайте калитку, – спокойным, ровным тоном скомандовал он.

Разведчица крякнула и двинулась к забору.

– А ну не трожь! – взвилась хозяйка. – Чегой-то ты лезешь? Не твое, небось!

Дмитрий со своей ношей подошел вплотную.

– А мы все равно отсюда не уйдем, пока вы ее не вылечите, – заявил он.

Хозяйка глянула на писателя, потом на Анну Михайловну:

– Тока вот что я вам скажу, рыбы мои, покуда вы мне за нанесенный ущерб не заплатите, я и пальцем не пошевелю.

– Какой ущерб? – старая разведчица обернулась и бросила взгляд на Казанскую сироту, который, что-то насвистывая себе под нос, старательно смотрел в другую сторону и всем своим видом изображал полную непричастность к таким обвинениям.

– Энтот вот… прохвост, мне в запрошлом годе всю мяту, подлюка, с огорода стырил. Да еще и сушеную прихватил цельных два мешка, – она обвинительно указала на ангела-хранителя.

Кирюшка тут же взъярился:

– Там мяты-то было! Два мешка! Ха! На одну понюшку! Да не мешки вовсе, а кро-о-охотные мешочки! Там и горсточки-то не набралось…

– Да ты кому другому рассказывай, плесень застарелая! – в руках бабки откуда ни возьмись появилась метла, она двинулась вперед, калитка перед ней приглашающе распахнулась сама собой. Воинственная старушенция явно собралась обломать орудие дворового производства об голову вороватого ангела.

– Так, без лишних разговоров, – резко остановила колдунью Анна Михайловна, заступая ей дорогу, – этот вопрос мы уладим. Нам теперь вот её надо спасать, – она мотнула головой в сторону Женьки, которая до сих пор не приходила в сознание.

Ангел-хранитель устроил совсем уж безобразную сцену. Выпрыгнув из машины, он плюхнулся на колени, молитвенно сложил лапки на груди и пополз, оставляя после себя дорожку из потока слез:

– Тетенька, не губите! Спасите, Христа ради! Я же без нее и часа не проживу! Я же молодой! У меня вся жизнь впереди! Мне еще жить да жить!

Из соседних дворов стали высовываться любопытные, уж больно интересно посмотреть: что там за шум такой.

– Ить я же сирота круглая! Ни мамки, ни папки! Лихими людьми обиженный! Старыми домовыми лупленный! Я же тока как лучше хотел! Я ить не за ради баловства… а исключительно дела для. Не губите душу высокоментальную! Пожалейте работника среднего звена! Не попустите высылки в места повышенного энергозабора!

Бабка пожевала губами, постреляла негодующими взглядами в сторону Кирюшки и… уступила.

– Ладно уж, заходьте! – метла испарилась, словно ее и не было. – А ты, – она ткнула сухим пальцем в сторону прохвоста, – и на порог не вздумай сунуться! Враз спущу в энергосберегающую каверну, посидишь там с полвека, одумаешься!

Калитка за ними захлопнулась сама собой. Но на это чудо уже никто внимания не обратил. Вся компания прошествовала через двор в дом. Соседи, потеряв интерес и поняв, что драки или там хорошей доброй перебранки не предвидится, вновь занялись своими делами.

Кирюшка вскочил с колен, взвился в воздух, на лету изобразив классический американский «йес!» затем, ловко перемахнув через улицу, метнулся в первый же попавшийся дом, и, стуча и громыхая, принялся его обследовать на предмет чего бы пожрать. Местный домовой было высунулся из печки, посмотреть, кто это там шороху наводит, но завидев среднементального, быстро убрался восвояси, от греха подальше. Кирюшку в этой деревне уже знали, и связываться с этим казанским сиротой не желали.

* * *

Шофер лихо рулил, напарник, сидевший рядом, для верности вытащив пистолет и держа его в полной боевой готовности на коленях, внимательно вглядывался в дорогу. Преследуемая машина мелькала впереди.

Зазвонил мобильник. Через несколько секунд скупого разговора оба получили новое задание: захватить машину и вернуть всех троих.

– Гони. Герман приказал вернуть всех живыми и невредимыми, – в голосе парня прорезался азарт, он деловито проверил обойму и снял пистолет с предохранителя.

Шофер прибавил газу. Хонда шла ровно и плавно даже по ухабинам. Что уж там говорить: старый советский «Москвич» – не конкурент хорошей японской машине.

Они выскочили на прямой участок дороги, когда знакомая легковушка сворачивала на поляну.

– Уроды! Засекли! Теперь уйти попытаются!

– Не уйдут, – квадратно-челюстной был спокоен, как удав на солнцепеке. – Они по лесу на своей машине не проедут. А вот мы проедем.

Они обогнули заросли, которые подходили вплотную к дороге, водитель повернул в сторону дерева с раздвоенной вершиной. Машина впереди, не снижая скорости мелькнула между двумя березами и… исчезла…

– Тормози!

Машина затормозила в угрожающей близости от густых зарослей кустарника. Оба конявинских охранника заозирались по сторонам.

– Не понял! – пробормотал напарник. – Куда машина-то подевалась? Мы же ее, вроде, из виду не теряли.

Он вытащил мобильник, нажал быстрый номер. Ничего. Одни длинные гудки, а потом…

– Слышь, Петро, как это? – он протянул мобильник напарнику. Тот глянул, хмыкнул.

Он в первую же секунду заметил то, чего не заметил кореш: поляна другая, и этого странного факта он объяснить не мог никак.

А в это время Конявин, нервозно меряя кабинет торопливыми шагами, ждал от своих подчиненных хоть какого-нибудь результата. Но мало того, что эти уроды умудрились упустить опасную троицу – прочесали всю округу и ни фига не нашли, так еще и двое помощников пропало. Как в воду канули.

– Ну, вернутся, я им, сволочам, по пистону вставлю… – шипел Конявин, не ведая, что уже больше никогда не увидит ни квадратно-челюстного Петра, ни его напарника – Виктора.

Были ребята… и сплыли.

* * *

Геннадий Хлопков в очередной раз в пух и прах разносил очередную жертву. В биллиардной собралась толпа любопытствующих. Яблоку негде было упасть, все, кому нечем было заняться, пришли посмотреть на неравный бой. Точнее – избиение младенцев – вот более подходящее описание. Шушукались. Кто-то лез с советами, Борис крякал, потел, азарт рос, потом он понял, что ему явно ничего не светит, и отдал кий кое-кому неугомонному. Но и этот неугомонный оказался в луже, по самую маковку.

Через полчаса весть о небывалом бильярдисте разнеслась не только по всему дому, но и по близлежащей территории. Даже Петрович, на пару минут бросив дежурство, прибежал полюбоваться, как охранников одного за другим разделывают под орех. Хорошо хоть Пачо-террариста с собой не прихватил. Потом все же вспомнил про обязанности и ушел на очередной обход территории. Конечно, узнай Виктор Львович – начальник службы безопасности – о такой вопиющей безалаберности, он бы всем подряд головы поснимал.

На самом интересном месте единственный оставшийся охранник сообщил по рации, что у ворот творится нечто совершенно непонятное. Какая-то безобразная сцена с мордобоем и применением огнестрельного оружия.

Борис вытащил из кобуры свою любимую «Гюрзу». Тяжеловатая по сравнению со многими другими пистолетами, «Гюрза» имела два преимущества: во-первых, била до ста метров против среднестатистических пятидесяти, а во-вторых, в магазин вмещалось восемнадцать патронов. А для Бориса при его росте, весе и силе какие-нибудь лишние двести граммов пистолетного веса ровным счетом ничего не значили. Отдав по рации всем охранникам в доме готовность номер один, Борис выскочил на крыльцо.

Пачо, едва не выворачивая скобу якорной цепи из бетонного столба, с басовито-хриплым лаем рвался порвать остановившийся поблизости москвичонок, а если не порвать, то хотя бы колеса пооткусывать. Сцена, которая предстала перед Борисом, с первого же мгновения показалась крайне подозрительной. Итак:

Здоровенный парень, с бритой головой (шкаф с антресолями, вроде самого Бориса) и толстый очкарик, побагровевший от усердия и пыхтящий, как паровоз) кружили друг вокруг друга, в запале поливая друг друга такими забористыми и цветистыми эпитетами, что любой литератор бы обзавидовался. При этом молодая женщина почему-то пряталась за спиной у шкафа, прижимая к груди маленькую корзинку, накрытую голубой тряпочкой, а третий парень с пистолетом в руках и заплывшим глазом откровенно целился в какую-то старуху, которая наскакивала на него, размахивая сухими руками и норовя либо ударить по голове обидчика, либо пнуть.

С секунду Борис размышлял, как поступить. В голове роились не самые приятные мысли. Это могло быть: а) инсценировкой с целью отвлечения внимания; б) просто попыткой привлечь внимание с дальнейшей целью проникновения на территорию дома Константина Николаевича; в) элементарной ссорой с применением огнестрельного оружия.

Правда, парень пока пистолет в ход не пускал, но кто даст гарантию, что все не закончится перестрелкой? Что в ближайших кустах не сидит целый взвод автоматчиков, держащих на прицеле все окна, двери и крыльцо?

– Всем оставаться на своих местах! – распорядился Борис по рации, затем вскинул пистолет и выстрелил в воздух три раза подряд.

Пятеро главных действующих лиц разыгравшейся сцены повели себя по-разному. Старуха с воплем сиганула в ближайшие кусты. Парень с пистолетом тут же бросился на землю, даже не попытавшись взять под прицел Бориса. Шкаф присел, рукой пригибая женщину и заслоняя ее собой. А вот очкарик так и застыл на месте, вытаращившись в сторону дома, на его круглом лице было написано такое недоумение, что впору было озадачиться вопросом: а всё ли в порядке с мозгами у этого кретина?

Борис спокойно сошел с крыльца, неторопливо продефилировал к воротам, все еще держа «Гюрзу» наизготовку. Парень с заплывшим глазом поднялся, деловито отряхнул колени и сунул пистолет за пояс. Борис скривился. Таких вещей он не признавал и не понимал. Непрофессионально, неграмотно, и к тому же опасно. Оружие все-таки лучше носить в кобуре.

Шкаф тоже выпрямился, по-прежнему закрывая собой женщину, а очкарик… очкарик внезапно что-то простонал и повалился на землю, закатывая глаза. Старуха выскочила из кустов, бросаясь к своему ненаглядному чаду:

– Ироды! Ребенка напугали! – заполошно орала она. – Дитятко мое! Не умирай! Что же я без тебя делать-то буду! – и тут же: – Вот я вам! – затрясла она кулаком в сторону Бориса. – В суд на вас подам! До министра дойду! Чтобы знали, как народ пугать! Наели ряхи-то! Обворовали людей, жируете…

Парень с пистолетом одарил ее презрительным взглядом, потрогал разливавшийся синяк под глазом и невольно поморщился.

– Валите вы оба отсюда! – пророкотал здоровяк. – А то схлопочешь сейчас.

Только теперь Борис заметил у него пистолет. Тогда почему не стрелял? И даже вытащить не попытался.

– Без невестки не поеду! – орала старуха. – А ты-то, ты-то! – обращалась она к молодой женщине, по-прежнему прятавшейся за спину здоровяка. – Три года тебя холили и лелеяли…

– А ну взяла свою жабу и пошла вон отсюда! – наконец разъярился верзила, грудью наступая на старуху. Поскольку весовые категории были явно неравные, и не в пользу бабки, та предпочла все же отступить. Борис представления не имел, что случится с этой вздорной старухой, если здоровяк отетенит ее по голове своим кувалдообразным кулаком. Он как-то слышал, что у знаменитого боксера Валуева удар в четыре тонны, и нисколько не сомневался, что у этого – не меньше… а если и меньше, то не на много.

Обморочная «жаба» и его мамаша тут же оказались в машине, дверца захлопнулась, захлебываясь пылью, взревел мотор… через секунду, когда пыль улеглась, ни машины, ни сладкой парочки.

– Что происходит? – Борис обращался к сухощавому парню, безошибочно определив его за главного в этой троице.