Текст книги "Женька и миллион забот"

Тот, не подходя ближе, лишь развел руками, как бы давая понять, что применять оружие не намерен.

– Нам необходимо поговорить с Константином Николаевичем Демидовым.

– Я за него.

– Не пойдет, – мотнул головой парень. Он медленно сунул руку в карман джинсовой куртки, вытащил запаянный целлофановый пакетик и протянул его Борису, поворачивая и давая осмотреть его со всех сторон.

В пакетике была запаяна золотая запонка с дымчатым топазом и зажигалка. Борис прищурился.

– Откуда у вас это?

– А если ты крыса? – вопросом на вопрос ответил парень. – Зови хозяина.

– Его нет. Придется подождать. А пока пистолеты на землю и медленно отошли на десять шагов.

– Мяу?

Женщина высунулась из-за спины верзилы и смущенно улыбнулась:

– Ой, извините, у меня тут кошечка…

– Кошечку можете оставить на руках. Корзинку тоже на землю, – безапелляционно заявил Борис и поднес к уху рацию: – Андрей, ко мне, быстро, с металлоискателем. Остальным оставаться на своих местах.

Девушка, не девушка, хоть целый табун девушек, а он привык исполнять свои обязанности. Никому никаких поблажек. В конце концов, на подобных ошибках люди и срезаются.

Глава 18. Ну, елки-моталки! Опять – двадцать пять!

Никогда прежде Зинаида Викторовна не думала, что массаж лица – такая удивительно приятная штука. Она чуть не уснула, пока ловкие пальцы опытной массажистки успокаивали ее нервы. Потом над ее лицом взялись работать всерьез. Вот тут-то учительница, в жизни не пользовавшаяся косметикой, осознала: насколько сложно и многотрудно это дело. Ей-то казалось, что все эти смазливые накрашенные куколки – просто счастливицы, которым повезло иметь приличную внешность, но на деле оказалось, что в принципе из любой женщины (ну, скажем так, не слишком уж страшной и со средней комплекцией) можно и в самом деле сделать если и не красавицу, то вполне симпатичную и даже очаровательную особу, было бы желание.

Когда минут через сорок Зинаиде Викторовне дали возможность посмотреть на себя в зеркало, то эмоции настолько хлынули через край, что она и в самом деле чуть не разревелась, как последняя дура. Вовремя удержалась, вспомнив о накрашенных ресницах и подведенных глазах.

– Ну что ж, по-моему, неплохо, – задумчиво резюмировала Алена, откладывая кисть и по-прежнему строгим взглядом оценивая проведенную работу.

Неплохо? Неплохо?!!

Да Зинаида Викторовна и в молодости так шикарно не выглядела. Всю жизнь в нужде, три раза замужем и ни одной приличной свадьбы, вспомнить нечего. Так, расписались по-быстрому, лишь бы штамп в паспорте поставить. А тут… тут какая-то совершенно незнакомая женщина, холеная, красивая, очаровательная, брутальная, как сейчас любят говорить. От прежней внешности не осталось ничего… нет, вру, осталось – старое, линялое платье.

Зинаида Викторовна сидела в кресле, с трудом открывая и закрывая рот, точно рыба, выброшенная на берег. У нее и в самом деле было такое ощущение, будто воздуха не хватает.

– Ну вот, а я искала женщину постарше для показа весенней коллекции, – произнесла Алена, точно бы размышляя вслух. – Зиночка, не откажетесь? У нас тут через две недели показ будет, а у нас нет никого… среднего возраста.

Учительница закрыла рот, поморгала, старательно прогоняя слезы, и недоуменно воззрилась на хозяйку салона красоты.

– Вы о чем?

– Об одежде.

Учительница ошарашено уставилась на Алену, не веря собственным ушам:

– О какой одежде?

– Обыкновенной, – хозяйка салона пожала плечами. – Ладно, мы это потом обговорим, надеюсь, договоримся. А теперь, девочки, быстренько, подскочили, подхватили попки и вперед…

Ниночка, всё это время сидевшая на стуле рядом, молча поднялась. Она не спускала восхищенного взгляда со своей будущей свекрови. Она так боялась эту строгую училку… раньше боялась. Теперь от скандальной старухи не осталось и следа. Да, все-таки внешность сильно обязывает, я вам скажу! Нет, конечно, среди красавиц тоже встречаются всякие, чего уж греха таить, но уж лучше быть умной, доброй и красивой, чем глупой, злой и уродливой! А злой и глупый человек, уж каким бы он красивым ни был, рано или поздно все равно станет уродливым, потому как характер всегда отражается на лице.

Сама же Зинаида Викторовна была шокирована еще больше. Во-первых, одним только предложением Алены. Во-вторых, ее впервые за последние тридцать лет назвали девочкой. Она поднялась с кресла, внимательно присмотрелась к своему отражению и… впервые за последние десять лет улыбнулась. Поймала восхищенный взгляд Ниночки и тут же смутилась, вспомнив безобразную сцену на лестничной площадке сегодня утром. И в самом деле, чего она привередничает? Нормальная невестка ей досталась. Ну, не умница. Подумаешь! Зато не будет мужу в глаза тыкать, что и как делать, не будет соваться, куда не надо…

– Так, девочки, чего стоим? Кого ждем? – поинтересовалась Алена, подхватывая изящную сумочку и доставая оттуда мобильник. – Поехали, сейчас, Зиночка, мы вас одевать будем. Сама я, правда, не слишком большой профессионал в этом деле, но есть у меня один стилист…

– А куда же я в таком виде? – засомневалась Зинаида Викторовна, брезгливо, двумя пальцами оттягивая подол линялого платья. – Мне теперь и в трамвай-то стыдно сунуться…

– Да вы не переживайте, мы на машине, – ослепительной улыбкой успокоила ее Алена.

– А куда? Сегодня же праздник… наверное, никто не работает…

– А мы позвоним, – Алена продемонстрировала мобильник-выручалку, – нам откроют. И даже проконсультируют.

Зинаида Викторовна зарделась. Никогда никто ради нее еще магазин в праздничный день не открывал.

– Ну, я не знаю, а удобно ли? – что это с ней? С каких это пор она превратилась в интеллигентную, стеснительную даму? Куда подевалась крикливая, сварливая старуха со вздорным, скандальным характером?

– Удобно! – заверила Алена. – Идем! – и она почти силой выпихнула двух женщин из косметического кабинета.

Уже через час от прежней училки не осталось и следа. Зинаида Викторовна… да что это я? Зиночка! Превратилась в милую, очаровательную женщину средних лет, одетую неброско, но изысканно и со вкусом. На самом деле, Алене особого труда не пришлось прикладывать. Войдя во вкус, Зиночка сама быстро во всем разобралась и обращалась к продавцу-консультанту только ради каких-нибудь незначительных деталей.

– Вот теперь вы точно готовы встретить своего принца! – воскликнула Алена, вместе с двумя кумушками: свекровью и невесткой, выходя из магазина.

О, если бы она только знала, сколь пророческими окажутся ее слова! Но ни она, ни тем более Ниночка в этот момент знать не знали, и ведать не ведали, что вся их жизнь повернется совсем иначе в ближайшие сорок минут. И всему виной – все та же Алена. Потому как она посмотрела на свой мобильник и удивленно вздернула брови:

– Девочки, а не сходить ли нам куда-нибудь отобедать?

– Правильно, – тут же откликнулась Зинаида… Зиночка, стараясь держаться ровно и не свалиться с высоких каблуков. Раньше ей и в голову не приходило, насколько сильно туфли на высоком каблуке влияют на походку. Теперь же она просто не могла себе позволить сутулиться. Такая красавица и вдруг впалая грудь и спина – дугой, это же чистый нонсенс! Поэтому она поневоле держала осанку, к своему удивлению обнаружив куда-то давно пропавшую грудь! Ощущения были весьма непривычными, неожиданными и… даже приятными. – Я здесь неподалеку знаю одну пельменную… ну, не ахти как готовят там, зато не очень дорого, – ставила она со знанием дела, и тут же уловила немного насмешливый взгляд Алены.

– Ну что вы! Таким молодым и очаровательным дамам с изысканными вкусами нечего делать в какой-то привокзальной забегаловке, – Алена даже апеллировала не к учительнице (так и хочется сказать «бывшей», но это мы вперед забегаем), а к Ниночке, которой тоже очень хотелось не просто шикануть, но произвести на будущую свекровь приятное впечатление. Конечно, если разобраться, пожилая женщина (язык не поворачивается ее так называть) уже и без того была благодарна своей будущей невестке за то внимание и заботу, которая так внезапно свалилась на ее голову. Никогда прежде о ней никто так не заботился, и уж тем более не делал ей таких дорогих и оригинальных подарков.

На личную жизнь она давно махнула рукой, поскольку всегда ей внушали, что красотой и умом она не отличается, мужья ей попадались все не те и не такие, как надо. Перенеся всю свою заботу на сына, эта, когда-то милая и добрая женщина, постепенно стала превращаться в ворчливую и сварливую каргу. Она во всем видела только плохое, и именно поэтому не желала делить своего дорого «малыша» с какой-то там прошмандовкой. Она заранее знала, что Геночку обязательно окрутит хищница, охотница за чужими квартирами и состоянием. О внуках она думала с ужасом, поскольку, работая в школе, натерпелась от деток всякого.

За последние пару лет она ощущала, как день за днем сыночек все больше отдаляется от нее. Сначала она пыталась его к себе привязать «болезнями», Мольер с его «Мнимым больным» отдыхает. А когда поняла, что этот затасканный прием на сына не действует, вернее, действует, но лишь отчасти, то стала затевать скандалы. Контролировала сына по десять раз на дню, звонила на работу, надоедала, требовала отчета за каждую проведенную вне дома минуту. Другой бы от такой мамаши давно сбежал, но поскольку Геннадий был от природы мягким человек, то стоически терпел.

От расстройства чувств Зинаида Викторовна даже пыталась с головой уйти в работу. Но и там ее ждало полное разочарование. Взаимоотношения складывались не самым лучшим образом, ученики баловались и не слушались, директор и завуч беспрерывно требовали всяких планов: поурочных, годовых, четвертных. Постоянные комиссии из вышестоящих организаций тоже оптимизма и нервов не добавляли. Одним словом: со всех сторон – один сплошной негатив.

Она ни о чем не мечтала, ни к чему не стремилась. Ей лишь хотелось как-нибудь доработать до пенсии, и… а что дальше, Зинаида Викторовна и сама не могла бы сказать.

Пенсия ей представлялась эдакой Аркадской идиллией: бежать никуда не надо, торопиться не надо, спи себе целый день, да отдыхай пузом кверху. Ну, прямо как по старой русской сказке. И спи себе отдыхай! И только в короткие минуты просветления ее вдруг посещала мысль, что выйдя на пенсию, она окончательно превратится в старую развалину, никому не нужную, больную и ворчливую. Более того, так за всю жизнь не заведя себе никакого хобби, она представления не имела, чем займет такую прорву свободного времени.

Она любила читать, безумно любила. Но, во-первых, будучи по образованию лингвистом, предпочитала если не классику, то, по крайней мере, хорошо написанные, добротные романы. Не всякую там дурацкую фантастику, не детективы, и не дамскую лабуду. Это она вообще за литературу не считала. Вот Толстой, Достоевский, Кафка, Сартр, Гельвеций – вот это писатели так писатели! Ради таких вот шедевров, Зинаида Викторовна сама выучила три иностранных языка. Поначалу чтение в оригинале давалось с огромным трудом. Но чем больше она проникала в сложности и красоты других языков, тем больше ее это занятие увлекало. Она записалась в библиотеку, брала книги на английском, итальянском и французском. Правда, итальянской литературы было совсем уж мало. Все упиралось в денежный вопрос: откуда взять деньги на хорошие книги учительнице, у которой зарплата чуть больше прожиточного минимума? Проблема. У Геннадия она деньги не хотела брать принципиально, полагая, что молодому человеку и самому не мешает иметь на карманные расходы.

Она никогда не думала о себе, о собственной внешности, и о том, насколько это важно. Ей всегда представлялось, будто такой глупостью занимаются только пустоголовые куклы Барби с куриными мозгами и интеллектом пятилетнего ребенка.

И вот теперь, совершенно преобразившись внешне, и взглянув на себя новую в зеркало, она вдруг ощутила настоящий шок. Раньше на нее оттуда смотрело нечто старое, неприкаянное и злое – бесполое. А сейчас она видела перед собой не просто женщину, шикарную женщину – утонченную и изысканную. (Чего уж греха таить, это Зинаида Викторовна слегка загнула! Не случается таких радикальных перемен за столь короткий срок.) И эта старая училка вдруг с удивлением поняла, что ей плевать на пенсию. Что, в сущности, жизнь только начинается, и, что бы там не случилось в дальнейшем, она больше не станет превращаться в страшное чучело. Она ощутила себя той Зиночкой – восемнадцатилетней хохотушкой – которая благополучно погребла свой оптимизм и жизнь под ворохом перманентного недовольства всем и вся. Ей вдруг расхотелось ворчать, хамить и ругаться. Напротив, эти две молодые девушки рядом с ней казались ей симпатичными и приятными.

Вот в таком приподнятом настроении она позволила себя погрузить в машину и отвезти в один из лучших ресторанов города, который хоть и находился на окраине, однако ж считался самым дорогим и престижным.

– Послушайте, Алена, это ведь ваш салон красоты?

– Мой.

– И магазин ваш? Как же вам пришло в голову начать собственное дело? – Зинаида Викторовна и вправду была в полном недоумении. Она всегда искренне считала, что любой бизнесмен – ворюга и гад, достойный сырой камеры в тюрьме и крепкого замка на решетках. Алена никак не подпадала под этот образ ворюги. – И самое главное, как вам такое удалось?

– О, – кажется, сама того не подозревая, Зинаида Викторовна затронула любимую Алёнину тему. – Эта такая занятная история! За дело я взялась еще лет десять тому назад, и, верите ли, ничего не получалось. Я вообще всегда считала себя какой-то невезучей. А тут – прямо хоть караул кричи, – начала хозяйка салона и магазина с невероятным энтузиазмом, выводя машину со стоянки. В отличие от Анны Михайловны водила Алена аккуратно и осторожно, – как ни старалась – все из рук валится. И в личной жизни никакой радости. Мужики мелькали, как картинки в калейдоскопе. А еще пару раз меня вообще элементарно кинули. Осталась без денег, в долгах, как в шелках… ну, тут мне Женька и подвернулась.

– Женька? – удивленно переспросила Зинаида Викторовна. – Эта та, что подружка моей… э-э… Ниночкина подружка?

– Ну да. Она самая.

Ниночка, сидя на заднем сидении энергично закивала, но две дамы впереди её подтверждения не заметили.

– Она что же, такая богатая?

– Богатая?

– Она вам деньгами помогла?

Алена неожиданно рассмеялась.

– Да что вы! Лучше. Так уж получилось, что депрессия на меня навалилась. Скажу я вам, такая депрессия, что хоть бери моток бельевой веревки и вешайся. Ну, тут Женька и говорит: давай, мол, я тебе твой портрет напишу. Не за деньги, конечно… какие деньги, когда я тогда в подселении жила. Квартиру пришлось продать. Бывший муж долгов наделал и сбежал, а на меня наехали. Говорят: либо отдавай долг, либо сыну горло перережем. Вот и пришлось квартиру продавать.

– Ужас какой! А при чем же здесь портрет?

– Просто Женька мой портрет написала. Он теперь у меня в спальне висит. Можете себе представить, с какой физиономией я ей позировала? Но портрет она написала вообще другой. Я на нем счастливая и… даже не знаю как выразиться… такое впечатление, будто он весь светится изнутри… вот всё с того момента и началось. Случайно встретила нужного человека, случайно разговор зашел, случайно деловое предложение сделал…

Мотор «Пежо» тихо, но мощно урчал. Колеса нежно шуршали по асфальту, машина с легкостью ретивого мустанга покрывала километр за километром. А Зинаида Викторовна слушала рассказ, забыв обо всем.

– Поначалу я даже не верила. Вот, думаю, сейчас белая полоса, а потом все опять наперекосяк пойдет. Но с тех пор словно бы ангел-хранитель у меня появился. Знаете, ни одной сорванной сделки, никаких рэкетиров, никаких наездов. Даже муж прежний объявился, узнал о случившемся, деньги вернул. Правда, сейчас у него своя семья, двое малышей, но с Дениской он встречается. Чем может, помогает. Да и моя личная жизнь налаживаться стала. Вот замуж собираюсь. Но, как я подумаю обо всем этом, мне все же кажется, что началось мое счастье именно с портрета.

* * *

Первой КПП прошла молодая женщина. Андрей самым тщательным образом обыскал ее металлоискателем, но ничего не нашел. Бориса это успокоило лишь наполовину. Никто не даст гарантии, что под платьем эта милая дурнушка не навешала на себя килограмма два пластиковой взрывчатки, а то, что двести грамм тротила убивает всех людей в комнате в двадцать четыре квадратных метра, он знал не понаслышке, и испытывать такой способ проверки на собственной шкуре совсем не хотелось. Поэтому тут же вызвали Екатерину, та, без умолку болтая, словно ничего не произошло, повлекла красавицу с косой в отдельную комнату для личного досмотра.

– Да ты не обижайся, – с легким украинским акцентом тараторила Екатерина, заталкивая женщину в какую-то крохотную комнатенку, пустую, как старая картонная коробка, – Хозяин у нас дюже строгий! Веришь, никому не доверяет! Собственную тень, и ту допрашивает на предмет злых умыслов… а уж нас, прислугу… да Боже мой… а мне и не жалко. Что, от меня убудет, чи шо? Я вот здесь у вас в России нелегально живу уж лет пять, так я тебе вот что скажу: хлебнула я – по уши самые! Уж у каких я только хозяев не работала! Одни придирки, а платили – тьфу! – она смачно плюнула, со знанием дела обыскивая женщину и продолжая стрекотать: – Да как Константин Николаевич исправно платит, дак пусть бы себе обыскивал хоть лично да каждый день… я только – за. Он же холостяк! К нему женщины в очередь выстраиваются, лишь бы с ним ночку провести! А то глядишь: приметит, да еще поди понравишься… – и так далее, и тому подобное.

Слушая эту ненавязчиво-глупую болтовню, никому бы и в голову не пришло, что Екатерина – никакая не украинка, а бывшая уголовница, отсидевшая пять лет за убийство своего сожителя. Знала она и умела много. Талантов у нее было и того больше. А уж как она метко стреляла и пользовалась холодным оружием, так многие мужчины завидовали. Была она пышногруда, крутобедра, а осиная талия заставляла оглядываться на нее не только мужчин, но и представительниц женского пола, которые при виде такой красоты не мерли от зависти только по причине зловредности. Хотя с другой стороны, мода на высоких, тощих «унисексоток», так старательно навязанная средствами массовой информации, все же больше действовала на женские умы, а не на мужские. Те по-прежнему предпочитали если не «рубенсовских и бальзаковских пышек» с их дородными и дебелыми телесами, то уж по крайней мере женщин с округлыми формами. Конечно, попадались и среди мужского населения такие, кто тощие мощи какой-нибудь топ-модели почитал за святые мощи. Однако Екатерина с ее неотразимыми формами очень часто пользовалась ими, и иной раз легкое, отточенное движение бедра на повал сражало намеченного заранее представителя сильного пола, поражая его в самое сердце и давая женщине возможность воспользоваться всеми преимуществами своего привилегированного положения. Более того, при всех своих качествах, была Екатерина отменным психологом, и с одного взгляда, словно опытная цыганка, с точностью определяла как ей вести себя с тем или иным человеком. Эта Любаша, добрая, наивная и бесхитростная, представлялась ей даже не объектом тренировки, а так, чем-то вроде развлечения.

Не переставая дурить голову, Екатерина за пару минут проверила все, вплоть до косы, старательно перебрала волосы, досмотрела даже котенка, заглянув киске под хвост. От чего Любаша покраснела, как помидор. И все это время бойкая бабенка ни на секунду не умолкала, продолжая молоть языком.

– А я гляжу, классно ты пристроилась! – она лихо подмигнула растерявшейся не на шутку Любочке, и по-свойски толкнув ее в бок. – Твой-то – вон какой! – она руками изобразила слона средних габаритов: в комнату бы точно не вошел.

И вновь Любаша зарделась:

– Да не муж он мне. Я с ним только вот часа как полтора познакомилась. Мужа свекровь увезла…

Екатерина вытаращилась, всплеснула руками и едва не контузила своим:

– Ой, же мне! Везет тебе, подруга! Да кабы мне такого-то! – она помогла Любаше оправить платье, а затем предложила чисто по-женски: – Слухай-ка, я такие истории страсть как люблю! Расскажи а! Ну, расскажи! – и с этими словами, выпихнув Любашу из пустого помещения, поволокла ее куда-то дальше, по коридору в свою комнату, расположенную на половине прислуги. Котенок все это время вел себя на удивление тихо и смирно, только таращился по сторонам золотисто-медовыми глазюками.

Вторым сквозь створ ворот прошел невысокий парень, с ним никаких эксцессов не произошло. И уж в последнюю очередь – здоровяк, прихватив пустую корзинку. Вот тут возник инцидент, объяснения которому Борис сразу даже и найти-то не сумел. Пачо-террорист, рвавшийся перегрызть глотку любому, кто переступал границу вверенной ему территории, вдруг замолк, потом завилял хвостом и…

– Собачка! – здоровяк прямо в проеме ворот рухнул на колени, и Пачо, словно всю жизнь только этого и ждал, ринулся к нему… Борис вскинул пистолет, Андрей предупреждающе вскрикнул… Пачо попал прямиком в медвежьи объятия верзилы, и, скуля от переизбытка счастья, принялся облизывать лицо незнакомца. Здоровяк мял и теребил огромного пса, чесал пузо, шептал на ухо какие-то нежности и ласковости: одним словом – полная идиллия. Создавалось такое впечатление, будто встретились два старых друга… закадычных.

Борис, тихо офигевая от такой картины, озадаченно крякнул, убрал «Гюрзу» в кобуру и только теперь ощутил холодную испарину на лбу. Если сегодня еще намечаются сюрпризы, то лучше бы им быть приятными. А то уже явный перебор.

Здоровяка с трудом оторвали от «собачки», Пачо с огромными усилиями стали втроем оттаскивать от внезапного объекта неожиданной любви. Пес не давался. Пес не желал уходить. Пес упирался всеми четырьмя, кряхтел, но с места не трогался. Но стоило только верзиле ласково проворковать:

– Иди на место, красавец! – и Пачо послушно, словно вышколенный ребенок без разговоров, направился в будку, бросая на охранников такие живописно-укоризненные взгляды, от которых хотелось пойти и удавиться. Теперь уже офигел не один Борис, а все, кто стал невольным свидетелем этого чуда, включая и Петровича, который как раз в этот самый момент появился из-за дома, ведя на коротком поводке Тунгуса.

Собако-волк ломанулся навстречу верзиле, приветственно виляя хвостом (чего сроду не случалось).

– Собачка! – верзила призывно раскинул руки, вновь приготовившись бухнуться на колени.

Но второй раз лобызаться парню не дали, а довольно грубо запихали в дом и заперли от греха подальше входную дверь, чтобы вдруг не побежал обратно. Затем каждого досмотрели отдельно – ни документов, ни другого какого оружия, ни, тем более, взрывчатки. С парнем, что назвался Сергеем Филипенко, особых хлопот не возникло. А вот верзила, по кличке Щека, все нудил: где Любаша, да куда киску подевали. О киске беспокоился в особенности. Борис, досматривавший его лично, ошизел от такого расклада окончательно и бесповоротно. Он даже не знал, что думать: то ли у парня не все дома, то ли придуривается. Но уж если придуривается, то больно ловко и артистично – не подкопаешься.

Когда досмотр был закончен, а Екатерина, охая и ахая, выведала у Любаши все подробности нехитрого приключения, всех троих препроводили в специальную комнату в подвале. Путь лежал мимо биллиардной, и в открытый дверной проем Фил углядел Геннадия Хлопкова, младшего конявинского менеджера, известного ему по фотографии. В первую секунду Сереге резко подурнело. Во вторую, слегка пораскинув мозгами, он сообразил, что паниковать пока рано, надо дождаться результатов «собеседования», а что собеседование будет долгим, он не сомневался, потому как и их история не так уж коротка.

Комната оказалась совершенно пустой, за исключением двух диванов, стоявших у противоположных стен. Щеку, Фила и Любашу посадили на один. Борис с Андреем и Егором – на противоположном.

– Итак, сразу предупреждаю, у нас оружие, и мы не побоимся его применить, если понадобится, – Борис был совершенно откровенен, хотя и здоровяк с его собачьими обниманиями, и его явная подруга с котенком на руках вызывали симпатию. А вот Сергей Филипенко, казался человеком не таким простым. – В этой комнате натыкано много камер, оператор за пультом ведет запись всего нашего разговора, и если с нами что-то случится, то живыми вам отсюда не выйти.

Фил скупо кивнул. Щека потер щеку. Женщина недоуменно глянула в сторону Бориса, потом на его пистолет в руке и, виновато улыбнувшись, поплотней прижала котенка к груди, словно собиралась защищать его от пуль.

– Рассказывайте по порядку, времени у нас много. Обстоятельно и обо всем.

Эту трудную миссию Фил взвалил на свои плечи, Щеке не доверил: кому-то, может, медведь на ухо наступил, а этому мордовороту – на язык. Обычно из него клещами слова не вытянешь. А если и вытянешь, то что-нибудь невразумительное. Это только в машине вдруг он, резко прибавив в мозгах, принялся заводить умные разговоры.

Поэтому Фил не торопясь и обстоятельно рассказал обо всем: о договоре с Конявиным, об обещанных деньгах, об улике, которую они должны были подкинуть на место преступления, о слухах, что ходили между конявинскими людьми про подкупленных журналистов и милиции… рассказал даже о Любаше, о ее муже и о том, как ее по приезде попытались изъять у вздорной семейки. Отсюда и безобразная сцена. Отсюда и синяк у Фила под глазом – не успел вовремя пистолет вытащить. Одним словом: поведал все, как на духу. Впрочем, он с самого начала не собирался ничего скрывать – себе дороже.

Он только боялся, что люди Костика Штуки посчитают все это дешевой шуткой. Однако ничего смешного охранники в такой ситуации не нашли, более того: показалась она им весьма неприятной и угрожающей. Борис внимательно оглядел «улики» в запаянном пакетике. А потом дверь открылась, и в комнату вошли двое: седовласый мужчина лет этак пятидесяти пяти в прекрасном сером костюме, явно сшитом на заказ, и молодой парень в камуфляже с мягким, но пронизывающим прищуром, стянутыми в ниточку губами и холодным выражением на скуластом лице. Вот тогда-то и начался настоящий допрос. Стоя рядом с диваном и непринужденно опираясь на спинку, седовласый принялся задавать вопросы. И Филу сразу стало ясно, что впервые в жизни ему довелось столкнуться с настоящим профессионалом.

* * *

Еще много лет назад, когда только-только пошли первые деньги, и многие из друзей Штуки, понакупив себе вилл и дач на Канарах, быстренько стали спускать халявные бабки в кабаках да казино, Костик, на удивление всем, деньги пустил в оборот, беспрерывно расширяя производство. Обнищавшие, разоренные заводы и предприятия, словно сами сыпались к нему в руки, он скупал их по смехотворной цене, кого надо подмазав, кого надо припугнув.

Дело разворачивалось на удивление бойко, и в смутный период, когда большинство граждан страны остались с пустыми карманами и разбитыми надеждами, Костик вдруг оказался обладателем немалого состояния (+ несколько заводов, + две фабрики по пошиву всякой разной одежды, + три рынка, + сеть магазинов, + банк со множеством филиалов по всей стране…), которым требовалось управляться споро и с умом. Как один человек способен управиться со всем этим хозяйством? Так же, как некогда Генри Форд управлял автомобильной империей.

Поскольку никакого иного ума у Костика под рукой не оказалось, кроме его собственного, то приходилось справляться самому. А педагогическое гуманитарное образование необходимых знаний не давало. Более того, изрядно вредило, потому как классическая литература (в особенности русская) воспевала чувства светлые, изысканные и возвышенные, сиречь в повседневной жизни никоим образом не применимые. А требовался не просто ум, рассудительность и хватка, но специализированные знания. Вот тогда-то Костик, насмешив всех кур в округе (как выяснилось, смеялись куры зря), отправился учиться на экономиста, да не на какое-нибудь там заочное отделение, а на самое что ни на есть дневное, однако же без отрыва от производства. Хлопот прибавилось, лекции, конспекты, курсовые… ни одной работы он не заказал за деньги. Все делал сам, даже пресловутый английский с дурацкими тестами на трех страницах. Над ним потешались все: начиная от приятелей, которые все в толк не могли взять – на кой черт успешному бизнесмену, которому и без того деньги мешками сами собой в карман сыплются, еще и какое-то там университетское образование, и заканчивая сокурсниками. Ну, согласитесь, не всякий день увидишь, как на каком-нибудь семинарском занятии рядом с тобой пыхтит дяденька тридцати пяти лет. Водку пить и ходить по баням с голыми девочками стало и вовсе некогда. Вот тогда-то прежние друзья и отпали, а новых Костик так и не сумел себе завести. Да при его положении все больше попадались не друзья и приятели, а люди, которым был нужен его толстый кошелек. И потому Константин Николаевич Демидов выбирал себе друзей осмотрительно и осторожно.

Костик еще и потому был Штука, что собственным принципам не изменял. Однажды решив бросить пить, он и в самом деле не пил… ну, почти. Мало этого, частенько, когда позволяло время, тягал железки или наматывал километры на беговой дорожке и при этом успевал работать по восемнадцать часов в день.

Кое-кто откровенно удивлялся: да как же вообще можно получать удовольствие от жизни, если не пить, не курить, не гулять… как в том старом анекдоте про коммуниста, которого вызывают на партком и спрашивают:

– Ты ради партии можешь бросить курить?

– Могу.

– А пить?

– Могу.

– А по бабам гулять?

– Могу.

– А жизнь отдать?

– А на хрена мне такая жизнь?

Но если бы эти кое-кто получше знали Костика, то поняли бы, что этот аристократ и гурман умел найти наслаждение во всем, даже в плохой погоде. Он любил повторять слова Асадова: «Кто умеет в буднях быть счастливым, тот и впрямь счастливый человек!»

И Костик, как ни странно, был счастлив. Он находил удовольствие во всем: в том, как под его руководством разоренный завод начинал давать качественную продукцию и становился на ноги, в том, что почти каждый год он поднимал зарплату рабочим; в бесконечных поездках по стране в поисках новых связей и заказчиков, в рутине бухгалтерского дела… И в то же время умел Костик красиво отдыхать. Он наслаждался тонким ароматом вина, неторопливо выпитым за обедом, запахом хорошего мужского одеколона, тонкой и радостной музыкой Моцарта, строками великой классической поэзии… бесхитростными и грубоватыми страницами современного боевика…

Костик любил литературу. Не что-то отдельно взятое, а вообще всю. Он читал много и запоем. За день мог одолеть толстенный детектив, за вечер прочитать фантастический боевик, ему нравился сам процесс чтения и впитывания информации. Книг он скупал много и часто, и делал это по двум причинам. Во-первых, отрешившись от привычных развлечений, его ум требовал некой отдушины. Поскольку ни теннис, ни охота, ни рыбалка с ее водкой и банями, его не привлекали, а казино и ночные клубы он считал местами общего пользования, то чтение оставалось одним из самых доступных и безобидных. Во-вторых, получив два высших образования, Костик считал себя обязанным и дальше развивать ум и эрудицию. Книги, в особенности хорошие, давали и то, и другое. И при всем при этом он хранил завидную верность классической литературе.