Текст книги "Женька и миллион забот"

– Николай Егорович, вы – удивительный мужчина, я раньше таких не встречала, – вернула она комплимент. – Вы – умница, эрудит, я слушала ваши лекции. Боже! Да студенты, у которых вы преподаете, должны быть счастливы… вы – талант, гений… вы такой галантный…

– Да что вы, Зинаида Викторовна, я просто преподаватель университета, о чем вы говорите? Студенты, с их вечными хвостами, зачеты, экзамены… зачетки, семестровые планы лекций… Боже мой… я просто пожилой, больной человек, которому и жить-то осталось всего ничего…

– Да что вы такое говорите! – искренне возмутилась Зинаида Викторовна. – Вам жить и жить. Вы еще научные труды не закончили. Я слышала, вы говорили в интервью…

Николай Егорович лишь махнул рукой и тяжело вздохнул:

– Какие там труды, Зинаида Викторовна, милая моя… повседневные заботы затягивают с такой силой… верите ли, едва проснусь: пора на лекции, потом библиотека, научные советы… всякая ерунда, а вечером уже и сил нет работать. И главное дело жизни стоит, с места не двигается. И что же я после себя оставлю? Разве только сына-бизнесмена.

– Так Константин Демидов ваш сын? – ахнула Зинаида Викторовна.

– Совершенно верно.

– Ой, ну надо же, а я думала: просто однофамилец.

– Нет, сын, – Николай Егорович со скромной гордостью потупился, как кот Матроскин: мол, а мы еще и крестиком вышивать умеем.

– Ну, тогда нечего беспокоиться, я думаю, все обойдется. Уж ваш сын постарается вас вытащить отсюда. У него деньги, связи. Он весь город на ноги поставит.

– Да, но… я без вас отсюда не уйду, – вдруг совершенно решительно заявил седовласый профессор, в искреннем порыве пожав руку учительнице.

– Да вы не переживайте, я думаю, и с нами все будет хорошо…

– Понимаете, не хочу вас пугать, но… эти люди… эти похитители, они даже лиц своих не скрывали, стало быть, отпускать они нас не собираются.

Ниночка вновь заскулила. Незнакомка погладила ее по плечу, стараясь утешить.

– Не надо Ниночку так пугать, она беременная, ей нервничать нельзя, – пояснила Зинаида Викторовна. – А вообще-то, если честно, надеяться надо на лучшее, а готовиться к худшему.

Ниночка слабо пискнула, сделав попытку упасть в обморок. Так, прикинула в уме решительная Зинаида Викторовна, если дело дойдет до драки, то на эту кисейную барышню даже рассчитывать не придется. А вот незнакомка, кажется – девочка хоть куда. И держится молодцом.

– А вас как зовут? – обратилась она к молодой женщине.

– Вероника.

– Ну, мы-то понятно, почему сюда попали. А вы как?

Она слабо улыбнулась и пожала плечами.

– Меня тоже прямо на улице схватили… только я за себя не беспокоюсь, а вот за сына. Его тоже могли похитить.

– Но раз его здесь нет… – начала было учительница.

– Не обязательно, его могут держать отдельно, – перебила ее Вероника. – Мне бы только узнать, что с ним все в порядке.

– И какое вы имеете отношение к Константину Демидову? – хитро сощурившись, полюбопытствовала Зинаида Викторовна. Профессор тоже с интересом воззрился на молодую незнакомку.

– Ну, понимаете… я с ним когда-то была знакома… давно… почти пятнадцать лет назад…

– И…

– А потом родился Миша, а недавно…

– О, Господи! – выдохнул профессор, хватаясь за сердце. – Так у меня есть внук! И Костя знает? И молчал! Ах, паршивец!

Воссоединение семьи проистекало бурно и скоротечно, смущение Вероники не знало границ, зато профессор был на краю блаженства. В следующие несколько минут он забросал будущую невестку многочисленными вопросами. И когда один из охранников сунулся было в дверь, на него наорали в три голоса. Смолчала только Вероника.

* * *

– Я могу позвонить кому надо, – предложила Анна Михайловна, – пришлют хорошее подкрепленье. Нам боевая мощь не помешает.

– Ага, – тут же подхватил Кирюшка, у него в лапах вдруг появилось стандартное переговорное устройство, вроде тех, какие носят военные (и откуда он только его взял?) – Зайка, зайка, я – хорек, хомяк в клетке, брать живым, хвостик не отгрызать…

Савелий тяжело вздохнул и отвесил ангелу увесистую затрещину. Они так и сидели на письменном столе хозяина дома, при этом пушистая Кирюшкина задница удобно покоилась в круглой пепельнице.

– А чо? – сразу же обиделся Кирюшка. Рация из его лап испарилась, точно ее и не было. – Я так, к слову.

– Ты у меня добалуешься! – погрозил пальцем деловитый Савелий. – Тут дело серьезное, а ты опять за свое. Мало тебя Игнат уму разуму учил.

– Я не виноват! – перешел на плаксивое нытье ангел. – Это все она виновата, она меня таким на свет родила, – и он обвинительно потыкал пальцем в сторону Женьки.

Художница закатила глаза и потрясла головой. Нет, этот паршивец ее когда-нибудь точно выведет из себя.

Последние двадцать минут беспрерывных пререканий не дали ничегошеньки, и это несмотря на то, что Кирюшка в точности указал дом за городом, где держали пленников. Каждый предлагал собственный план действий, но все как-то рассыпалось.

Приступом частный дом брать довольно сложно, кто его знает, какие отморозки охраняют пленников? Никто ведь не даст гарантии, что при начале штурма обозлившиеся уроды не начнут отстреливать заложников по одному. Поэтому все, как один, согласились, что это не вариант. А что вариант?

Вариант – вывести пленников из подвала, а уж затем устроить штурм и повязать всех скопом. Но, тут две заковыки. Первая: неизвестно, какое оружие у похитителей, кто они, сколько их, имеются ли среди них профессионалы и главное – на что способны. Здесь тоже возникало два варианта: либо Конявин нанял случайных людей, с которыми, возможно, удастся договориться, либо это отморозки, которым терять нечего и сотрудничать они не пожелают.

Дальше, если даже обратиться с просьбой к генералу, чтобы выделил группу захвата, то лучше бы первым делом в доме всех тихо-мирно усыпить газом. А кто может незаметно и без шума подкинуть газовую гранату?

Удобно примостившись пушистой попой в пепельнице, горе-ангел так светился самодовольством, чувствуя себя настоящим героем. Как-никак речь шла о нем и о его участии в «операции».

Вторая задача: проникнуть в подвал и предупредить пленников. Опять-таки, проделать это могли только Кирюшка с Савелием. Но бестолковые высокоментальные увидеть их не смогут и даже не почувствуют. Нужна Женька. А Женька сквозь стены проходить не умеет. Ведь не умеешь? – Нет, – покачала головой художница и расстроено развела руками. И рада бы, но она – не Кристобаль Хунта из «Понедельника», которому по канализации просочиться – делать не фиг… значит надо каким-то образом обезопасить похищенных. А как? Заклинить дверь, в прямом смысле этого слова. Чтобы она вообще не открывалась. Кирюшка вызвался помочь, типа: как два менталя об асфальт, только… мята нужна.

– Ну, да, и устроишь Содом и Гоморру! – вспылила Женька. – Знаю я тебя, только волю дай – таких дров наломаешь! Первым делом наших несчастных пленников напугаешь до смерти. У Николая Егоровича сердце больное. А Ниночке волноваться нельзя, у нее от стресса может выкидыш случиться.

Так, остается: предупредить! Пусть не пугаются. Это как? А вот так! – записку послать, сообщение… а еще лучше, через зеркало, – предложил Дима.

Через зеркало. Женька задумалась. Не выйдет, – обломил ангел. – У них там все отобрали. Хорошо еще, что по рукам-ногам не связали и кляпами рты не заткнули.

Остается записка. Эту заковыку решить можно. Без проблем.

Со второй заковыкой, то есть со взятием «Бастилии» на абордаж, было гораздо сложнее. Своими силами Демидов-младший никак не мог управиться с такой проблемой. Собрать всех людей и бросить их на приступ крепости, значит оголить собственный дом. По всем прикидкам выходило – надо просить помощи.

Конечно, Костик мог бы позвонить своему знакомому уголовному авторитету, благо, что давно знакомы, дружны, да и связи крепкие. Но делать этого Костик не хотел. Во-первых, потому, что тогда станет обязан. Это плохо. Это всегда плохо. Уголовные авторитеты, в каких дружеских отношениях с ними не находись, все равно оплаты потребуют. Это тебе не бескорыстные закадычные друзья, готовые голову сложить за правое дело, как в «Десперадо».

Таких друзей у Костика не было. Да и дружба такая на пустом месте не рождается. Иной раз, только войну пройдя, люди обретали преданных друзей: среди крови, ужаса и смерти. Поэтому оставалось только обращаться в родную милицию. Но в милицию нельзя. Там у Конявина половина купленных. Сразу доложат. Похищенных перевезут в другое место, и вновь ищи их… а ведь это хороший вариант!

Костик прекрасно осознавал, что Конявин не даст приказ убить заложников до тех пор, пока не добьется своего. Пока не известно, чего именно он затребует. Может, денег, может что-то более весомое, например: отдать карьер – яблоко раздора. Но дело не в деньгах, и не в карьере, дело – в принципе. Позволь таким вот конявиным вершить судьбы страны, они всех опустят ниже плинтуса.

Но опять-таки, если даже освободить заложников (а машину брать всегда легче, чем целый дом за высоким забором), то как потом в суде докажешь, что это дело рук Конявина. Не станет же он перед прокурором, бия себя в грудь, каяться в содеянном. От этого хряка раскаяния не дождешься. Стало быть, надо придумать такой хитрый план, чтобы одним выстрелом двух зайцев… Эх, поскорей бы Виктор Львович вернулся… у него мозги лучше всего на такие дела заточены.

Костик невольно бросил взгляд на часы. Пора бы уже им приехать…

И словно, откликнувшись на его мысль, за окном послышались звуки подъезжающей машины.

Демидов полагал, что едва войдя в кабинет, Миша вытаращится не только на такую любопытную толпу, собравшуюся у отца, но и на двух странных субъектов, оккупировавших письменный стол. Однако первым делом Миша деловито поинтересовался, где мама и что с ней. Развели руками, покрутили головами, а затем сообщили, что во всей этой неприятности есть только одно положительное зерно: все похищенные пока живы.

Пока.

* * *

Звонок Буравчика грянул, как гром с ясного неба:

– Ты что, совсем охренел, Конявин? Какого черта ты все это затеял? Тебе что было сказано?

– А… я… – блеял Герман в трубку, бледнея и покрываясь холодным потом. С Буравчиком Герману связываться не хотелось. Он намеревался провернуть свою махинацию за его спиной, а уж потом, когда дело обтяпает, и разговаривать с этим бандитом было бы гораздо проще, типа: победителей не судят. Конявин даже не предполагал, что Буравчик обо всем узнает так быстро. И ведь наверняка кто-то из своих настучал. Вот сволочи! Жрут хозяйский хлеб, да еще и с маслом, а работают на чужого дядю. Вот и корми этих гадов после такого предательства!

– Значит так, слушай меня внимательно. Сейчас ты мне даешь адрес, где держишь папашу Костика Штуки и его сучку, я отправляю туда людей, и их тихо, мирно убирают. И концы в воду. А затем мы все вместе беремся за самого Костика. Я тебе говорил, и повторять не стану, он не только мне дорожку перешел. Он кое-кому и повыше меня – как кость поперек горла.

– ???

– И не мямли, у меня людей хватит. Да еще твоих бойцов подключим, Костика надо убрать, прямо сегодня, сейчас, немедленно. Собирай людей, готовь технику. Всё.

Конявин запаниковал не на шутку. Одно дело, когда ты тихой сапой делаешь мелкие пакости своему конкуренту. Он даже к похищению никакого отношения не имел. Во всяком случае, на суде фиг докажешь. А тут… против Костика с автоматами? Ну уж нет! Он себе смертный приговор не собирается подписывать.

И что делать? Бежать? Не сбежишь! От Буравчика не сбежишь. Достанет, хоть на Сахалине, хоть на Канарах. Он, как Юрий Долгорукий – всюду достанет.

Герман первым делом почему-то кинулся к сейфу, открыл его, схватил паспорт, кое-какие документы и…

– Шеф! – охранник, забыв о субординации, о правилах, и даже о возможном намыливании шеи, ворвался в кабинет, точно тайфун, едва дверь не снеся. – Там семь джипов! Подъезжают к воротам!

У Конявина ноги подкосились, он едва не плюхнулся прямо на пол. Его перемкнуло, второй раз за день.

– Чо ребятам-то сказать? Шеф?

– Пусть открывают. Это Буравчик со своими людьми.

Охранник убежал, Конявин, слегка отдышавшись, направился вниз по лестнице, обильно потея и мысленно матерясь.

– Что, Жеребец, решил за нашими спинами дело обтяпать? – Буравчик – здоровенный шкаф с антресолями – погрозил Конявину пальцем, больше похожим на небольшую колбаску. При этом добродушное на вид лицо его так и лучилось золотозубой улыбкой: ну чисто – конь цыганский. Гости входили в гостиную, и впереди пер предводитель. За ним шествовало человек десять, обвешанных автоматами и прочими боеприпасами. Конявину снова чуть не подурнело. Спасло его лишь самообладание.

Он постарался изобразить на лице такую же радушную улыбку, но вместо этого вышло нечто кислое и вымученное, как оскал у мумии.

– Боря! Да разве я стану за твоей спиной…

– Пасть захлопни! – грубо отрезал Буравчик, и его золотая улыбка тут же слиняла. – Давай адрес, я пошлю своих людей. Уберут всех быстро и чисто, вот так: – Он звонко щелкнул толстыми пальцами, унизанными золотыми перстнями. Вроде девяностые годы с их малиновыми пиджаками и распальцовкой на всю улицу канули в Лету, а вот поди ж ты… Буравчик явно испытывал по ним ностальгию. Малиновый пиджак, конечно, он не носил – уж очень в глаза бросается – а вот золотыми изделиями был обвешан сверх всякой меры. Когда А.С.Пушкин писал знаменитые строки: «Златая цепь на дубе том», он знать не знал, что пишет про Борю Буравчика.

– И не выкобенивайся, будешь вякать, зарою и не поморщусь. Все понял?

Конявин понял, согласился и даже заверил, что Костик Штука и ему самому – кость поперек горла, что и сам давным-давно мечтал с этим гадом разделаться, вот только не знал, как к этому делу подступиться, а вот теперь, когда сам Боря Буравчик со своими людьми… бла-бла-бла…

С перепугу Конявин гнал пургу не по делу, лишь бы задобрить Борю. Боря дела свои решал на раз: нет человека – нет проблем. И если только ему покажется, что Герман хоть где-то глубоко в душе имеет малейшие сомнения…

Буравчик прекратил этот словесный понос одним властным мановением толстой, как бревно, руки:

– Не трынди, Конявин. Давай адрес. Пока мои люди дело делают, мы тут перекантуемся, если что-нибудь пойдет не так, головой заплатишь. На, – он без сантиментов ткнул в пухлое лицо Конявина мобильником, – звони своим ублюдкам, пусть моих людей встретят и сделают все, как будет ведено.

Герман вздохнул и взял мобильник. А куда деваться?

Глава 23. События несутся вразнос, и если бы не скромный домовой…

Ферт нервничал и злился, но злился больше. Во-первых, не нравилось ему само задание. Не нравился дом, не нравились два этих хряка, которые сторожили пленников, не нравилось, что потом придется убить четырех человек, одна из которых – беременная женщина, слезливая и истеричная. Правда, вторую стерву было нисколько не жалко, вон: долбанула его костяшками пальцев прямо по переносице, теперь нос распух, глаза до кучи собрались, как у того петуха из «Куриного побега». А Прорва сидит с перевязанной рукой – укусила. Эта старая гадина дерется так, будто всю жизнь в спецназе служила. И если бы ни Гундос, саданувший ее в висок рукоятью пистолета, наверное, всех бы покалечила.

Нет, понятное дело, подыхать никому не охота, но все равно Ферт злился. Еще раздражало, что Прорва отправил двух своих подельников за выпивкой и девочками. Нет, это, само собой, не лишнее, особенно девочки, не известно ведь, сколько ждать придется: может, сутки, а может и неделю, это уж как выйдет… но Конявин строго настрого запретил устраивать бардак.

– Ну, чего уставился-то… ходи, давай! – прочавкал Прорва, запихивая в рот очередной увесистый кусок колбасы. Это тоже раздражало. Сколько же жрать можно? Уже полтора часа жрет – все никак остановиться не может! Впрочем, его потому Прорвой и кличут. Здоровый, пузатый, мордатый. Харя в прыщах и угрях. А своими сальными пальцами все карты заляпал, паразит!

– Чего ходи-то? – тут же взвинтился Ферт. – Мы в подкидного играем, вот вернутся пацаны, тогда и продолжим.

– Иди ты! Когда они еще вернутся, до города только сорок минут пилить… – Прорва едва успел прожевать один кусок и тут же запихнул в рот другой. – Они с мочалками приедут, не до карт будет…

– Конявин строго-настрого запретил…

– Да плевать я хотел на твоего Конявина! – слюнявые крошки так и летели изо рта Прорвы, глаза выпучил, побагровел. Ферт опасливо отодвинулся. Может, конечно, и не кинется, но связываться с этим пузаном очень уж не хотелось. У такого кулак – что твоя кувалда. Врежет: на всю жизнь инвалидностью осчастливит.

Ферт отложил карты и поднялся со стула:

– Надо бы этих козлов в подвале проведать. А вдруг подох кто, – с напускным равнодушием бросил он.

– Да какого хрена! Что им сделается? Сидят себе и сидят! Ходи давай! – Прорва начал заводиться, аж про колбасу забыл.

– А ты мной не командуй! – тут же взбеленился Ферт, чувствуя, как подкатывает злость. – Меня Конявин сюда прислал за делом присмотреть. Чтобы с этими уродами до поры до времени ничего не случилось. И чтобы все прошло гладко. И не ори на меня, понял! А то звякну шефу, он вам быстро мозги на место вставит…

– Да чо ты завелся-то? – Прорва аж жевать перестал. – Кто на тебя наезжает? Хочешь на козлов глянуть, ну так пойди, да глянь! Вот делов-то куча! Я – чо? Я – не чо! Делай, чо велено, без базаров! – он цапнул с тарелки очередную сосиску и целиком запихнул в рот.

Ферт поморщился. Тоскливо было как-то и неуютно. Он уже было развернулся, но в этот момент ослепительная вспышка хлестнула по глазам. Последнее, что успел увидеть Ферт перед смертью – несущийся навстречу здоровенный осколок стекла…

– Стоп! Стоп!

Ферт так и замер с разинутым от ужаса ртом.

Женька возмущенно воззрилась на ошарашенного Кирюшку.

– Мы так не договаривались! – категорично заявила обладательница ангела-хранителя. – Без смертей! Понял? И нечего делать глаза, как у бешеной селедки!

– Это у меня «как у бешеной селедки»? – от возмущения Кирюшка задохнулся. – Ну, знаешь…

– Нет, Кирьян, я тебе говорю, как мужчина мужчине, – спокойно вставил Дима, пытаясь не допустить очередной склоки. Эти двое обладали не слишком большим терпением и еще меньшей толерантностью по отношению друг к другу. Дай им волю, так ругались бы все двадцать четыре часа в сутки. – Давай и правда, без смертей. Во-первых, это как-то неэтично, во-вторых…

– Негигиенично, – вставила со знанием дела Анна Михайловна.

– А что, мне нравится! – неожиданно поддержал Кирюшку задорный Мишка. Встрепанный, с горящими глазами, он явно испытывал кайф уж от одного того, что приходится принимать участие в таких неординарных событиях. – Нечего людей похищать! – он был явно настроен радикально и на компромиссы идти не собирался.

– Миша, нет, – тихим, но достаточно строгим голосом осадил сына Константин. – А вдруг подвал заденет. Может кто-нибудь пострадать. Я этого не допущу.

– Там подвал бетонированный! – принялся орать Кирюшка. – Что им сделается? – но тут же схлопотал увесистый подзатыльник от Савелия и умолк.

– К тому же, как потом милиция будет вылавливать двух других? Ведь не докажешь, что они причастны к похищению, – вставил Виктор Львович.

– А милиция у нас на что? – вредничал Кирюшка. Уж больно ему нравилась сама идея – встряхнуть домик как следует, снести его с лица земли, не оставив даже следа. – Пусть работают, а мы им наводочку подкинем…

– На водочку? – переспросила Женька недоуменно.

– Да не на водочку, а наводочку…

– Нет, не годится. Придумай другой вариант. Нам они живыми нужны, как свидетели и соучастники. Особенно этот Ферт. Его лично Конявин послал. Значит, Ферт должен быть жив-здоров, и в приличной кондиции, – Виктор Львович сидел на принесенном стуле ровно, точно барышня-дворянка из Смольного.

Никогда раньше Константин Демидов не думал, что у него такой маленький кабинет. Раньше всегда места хватало, а сегодня – нет. Да и в самом деле: народу собралось изрядно – четверо приехавших, Геннадий, Виктор Львович, охранник (так, на всякий случай) и Миша.

Когда шеф службы безопасности привез сына, Костик забеспокоился, а вдруг эти двое как-нибудь неадекватно воспримут двух странных типов, в обнимку сидевших на письменном столе. Но все прошло гладко: Миша только глаза округлил:

– Ух ты! Классно! Это кто? Домовые? Целых два? – похоже, современные детки, начитавшись фантастики и фэнтези, не слишком пугливы. И слава Богу!

Но вот реакция Виктора Львовича удивила даже Костика. Едва переступив порог кабинета, он бросил взгляд на сладкую парочку, подошел вплотную к столу и поинтересовался:

– Локализованы? – оба сразу дружно закивали, с ужасом и нескрываемым пиететом вытаращившись на неожиданного гостя. Молча. Без вопросов. – Освидетельствование выездной Комиссии по делам ментализации проходили? – те снова дружно закивали, как-то очень нервно прижавшись друг к другу. – А допуск имеется?

Это походило на допрос. Удовлетворившись немыми ответами, Виктор Львович повернулся к Костику и доложил:

– Все в порядке, эти двое имеют право здесь присутствовать.

Демидов не знал, что и подумать. Он всегда полагал, что нечисть и прочая потусторонняя сила не подвластна человеческому разуму… или подвластна? Задумываться сейчас не было ни времени, ни желания.

– Итак, данный вариант не подходит, категорически, – заключил Виктор Львович.

– Да, давайте как-нибудь уж без жертв, – слабо пискнула полная женщина сорока лет, приехавшая с художницей и писателем. Весь состав генерального штаба тут же перевел взгляд на нее. Она смутилась, покраснела и вжалась в диван, точно желая расплющиться до размеров подушки.

– Ладно, – наконец, сдался настырный Кирюшка. – Есть другой вариант. Но мне понадобится помощь. Значит так, ждем, когда эти два архаровца привозят девочек и выпивку, а затем…

– Альфа, Альфа, я – первый. Докладываю: позицию заняли, начинаем операцию.

Ребята в камуфляжных комбинезонах с автоматами наперевес, засели за кустами, ожидая приказа. Капитан Гунаков отдавал распоряжения одними жестами. Вот один из спецназовцев перебежал дорогу и с легкостью сиганул через бетонный забор. Затем следующий.

Они преодолевали препятствие и тут же рассредоточивались по периметру, старательно держась в тени раскидистых кустов и деревьев, окружая дом. Сквозь открытые окна была слышна музыка и веселый хохот. Гопота веселилась. Всего минут двадцать назад привезли проституток.

Гунаков жалел: вот если бы звонок поступил раньше, хотя бы часа на два, то можно было бы подкинуть им своих «девочек». А уж его красавицы и не с такими справлялись. А так… так приходилось полагаться на русское «авось», которое Гунаков страшно не любил. А любил он порядок, дисциплину и полную ясность. Ему было приказано: ждать землетрясения. И как только пьяная толпа повалит из дома, вот тут их всех и вязать. Со вторым пунктом все было ясно. С первым – нет. До сих пор ему ни разу не приходилось видеть, чтобы по заказу происходило землетрясение. Может, какое новое оружие испытывают? – мелькнуло в голове. Но особыми вопросами Гунаков задаваться не стал. Приказано, значит приказано. Начальству видней.

– Первый, первый, я – второй. Рассредоточились. Дом окружен. Окна и двери на прицеле. Ждем.

Он и ответить не успел, как под домом что-то ухнуло. Дом мелко затрясло, стены запрыгали, со звоном полопались стекла, крыша заходила ходуном, грозя обвалиться. Такого Гунакову еще видывать не доводилось. Он так и застыл с открытым ртом.

Женский визг перекрыл скрежет стальных балок, пьяный мат покатился волной, и вся компания в полуодетом, не слишком одетом и совсем в не одетом виде вывалилась из дверей, ища спасения на улице.

– Всем на землю, лицом вниз! Руки за головы! Не двигаться! Стреляем на поражение!

– Ой, я, конечно, дико извиняюсь, – шерстистая рожа с пушистыми рыжими пучками усов, торчащих из-под длинного, точно маленький хоботок, носа, и высоким панковатым гребнем высунулась из ниоткуда, прервав Кирюшкины живописания на самом интересном месте. – Пацаны, там это… ваших похищенных приехали убивать. Ой! А они что, меня видят?

И рожа попыталась нырнуть обратно в никуда, но бдительный Виктор Львович ловко ухватил гаврика за шкирку и выволок на свет божий, вздернув на вытянутой руке. Панковатый гаврик более всего походил на мохнатого слона с острыми, ослиными ушками.

– Это кто? – сурово поинтересовался он у Кирюшки с Савелием.

– Хм! – сделал Кирюшка, корча самую что ни на есть невинную физиономию, и в недоумении разводя передними лапами.

Савелий только башкой помотал, шапка-ушанка заколыхалась, веревочки заплясали.

– Ты кто? – таким же строгим тоном поинтересовался шеф службы безопасности у нахаленка, посмевшего таким свинским образом прервать обсуждение генерального плана осады здания на самом важным месте.

– Я… это… домовой тамошний, – мохнатая, панковатая рожа с усами активно задвигала носом и замахала толстыми, короткими ручонками, похожими на колбаски. – Я… это… предупредить токмо хотел… они ведь того… уже едут… минут этак через двадцать на месте будут. А уж после… того… они всех порешат. А мне… это… дом жалко. Чистый он.

– Ясно, – деловито кивнул Виктор Львович, продолжая крепко держать нарушителя планов на вытянутой руке. То ли нарушитель весил мало, то ли шеф службы безопасности, несмотря на свои годы, был крепок. – Сколько их там?

– Четверо. Уже едут… они… это… вооружены… до зубов. У них там… как они… автоматы…

– Кто послал?

– Так это… Буравчик…

– Борис Бураков. А Конявин знает?

– Ну так… само собой. Буравчик к нему и явился… Они вона его… – кудлатая рожа ткнула носом-хоботком в сторону опешившего Константина, – порешить решили… типа… нет человека – нет проблем.

Виктор Львович размахнулся и зашвырнул рожу прямо на стол, в объятие двух ангелов-хранителей. Харя к сладкой парочке припечаталась со звучным чмоком.

– Значит так, сиди здесь, дергаться не смей. Думать надо. Все прошлые планы отпадают. Подмогу звать тоже некогда. У кого-нибудь есть здравые мысли, как в этот дом можно забраться?

Анна Михайловна, Дима и Кирюшка почему-то, не сговариваясь, уставились на щуплую художницу, зажатую между Геной и Дианой. Женька стрельнула вишневым взглядом по сторонам и шмыгнула носом. Отдуваться, как видно, все же, придется опять ей одной.

* * *

А через десять секунд разразился безобразный скандал:

– Ах ты, гад! – орал на всю Ивановскую слон-недоросток, сцепившись с пушистым нахалом по имени Кирюшка. – Ты мой дом… дом! Да я тебя! Я тебя самого по кирпичикам разнесу, гад ползучий! Менталя ты недоменталенная!

– Уберите этого недоростка! Ах, ты еще и кусаться! Вот я тебя сейчас взгрею! Я тебе так всыплю: сразу ментальность повысишь на десять уровней!

– На десять! Видали мы таких крутых!

Сплетясь в единый пушистый клубок, они катались по письменному столу, разбрасывая вокруг себя все канцелярские товары. Под потолком порхали белые листы бумаги, а карандаши и ручки разлетались, точно маленькие стрелы: только уворачиваться успевай.

Савелий было попытался их разнять, но его так долбануло молнией, что он отлетел в угол кабинета и теперь, дымясь, точно тлеющая ветошь, валялся на полу, прилипнув к плинтусу. Битва разыгралась не на шутку, и даже крепкая рука Виктора Львовича не сумела остановить двух забияк. Они грозили разнести по кирпичикам не только кабинет, но весь дом. И все могло бы показаться забавным, если бы ни те четверо, которые в эту самую минуту ехали убивать ни в чем неповинных людей.

– Женя! – первым воззвал к разуму писатель, – ну сделай что-нибудь! Они же не остановятся, а нам действовать надо. Иначе и в самом деле всех поубивают.

– А что я могу? – художница только руками развела (насколько позволяла зажатость).

– Ты уже видела, что конкретно можешь. Давай, действуй. В конце концов, это ведь твой ангел-хранитель!

Женька вспомнила знахарку Агашу и ямищу на полулицы. Этот эпизод ее воодушевил. Она вскочила с дивана и…

– Сидеть! – она рявкнула с такой мощью, что стекла в окнах задребезжали.

Оба гаврика так и застыли на месте, а потом разом плюхнулись на столешницу, и если Кирюшка еще умудрился угодить в сакраментальную пепельницу, то слону-недоростку повезло меньше. Он смачно хлопнулся прямо на подставку для карандашей, которую по счастливой случайности еще не успели смести со стола. Со скрипом выдрав карандаш из задницы, он украдкой посмотрел на хозяйку ангела-хранителя, тяжело вздохнул и сник. Сникли длинные пушистые ушки, а заодно и рыжие усы, которые теперь повисли, точно мочало на заборе.

– Ты, – Женька ткнула пальцем в сторону домового, который тут же сжался, точно его собрались выпороть. – Никто твой дом рушить не будет. Я не позволю. А ты, – она перевела строгий взгляд на ангела-хранителя, – кончай затевать склоки. Не время. В прошлый раз я сквозь зеркало прошла. Теперь смогу?

Ангел часто-часто закивал, мелко потряхивая пушистой головенкой. Ему инцидента перед домом Агаши хватило. Сердить второй раз свою патронируемую не хотелось: а вдруг не сдержится! Разматериализует его к чертовой матери, и вся не долга.

– В доме зеркало есть? – это уже к домовому. Тот тоже закивал, хоботок задергался, ушки снова приняли вертикальное положение. Так, оживает парень, и то хорошо. – Мне нужно большое, чтобы можно было пролезть.

– Имеется, – еще неуверенно пискнул домовой. – В коридоре, рядом с гостиной, где похитители сидят…

– Так, это хорошо, – Женька задумчиво потерла подбородок, в кабинете повисла тишина…

 
Спи моя радость, усни,
В доме погасли огни…
 

Вся компания обернулась, не сговариваясь. Диана сидела на полу, в углу кабинета, держа на руках травмированного Савелия. Тот, закрыв глаза, блаженно улыбался. Невольно оказавшись в центре внимания, Диана замолчала, оборвав колыбельную, и густо покраснела, точно маков цвет.

– М-да… так о чем я? – сбилась с мысли Женька. – Ах, да! Этих головорезов надо вырубить, потом отпереть подвал, выпустить заложников и…

– Да, но одна-то ты с такой задачей не справишься, – возразил Дима.

– Не справлюсь, – впервые в жизни охотно согласилась Женька. – А кого же я возьму с собой? – она повернулась к Костику Штуке. – Вы мне несколько человек сможете дать?

– Само собой, – деловито кивнул бизнесмен.

– И меня, меня возьмите! – тут же подскочил Миша. – Я каратэ изучал, я их всех уложу, как нечего делать… и… там моя мама.

– Не выйдет! – замогильным голосом обломил всех вредный Кирюшка. Он уже сидел, обнявшись с домовым, точно с лучшим другом. – Она только дуального может с собой перетащить. Или родственного.

– Кирьян, объясни толком, – потребовал Виктор Львович.

– Дуальный – Дима, а родственная – Анна Михайловна, – ангел пожал плечами.