Текст книги "Дочь часовщика. Как видеть свет в кромешной тьме"

Глава 8
Террор

Зная, что спастись вряд ли удастся, Петер ждал неизбежного.

Через несколько минут дверь подвала со скрипом отворилась, затем послышались шаги вниз по ступенькам.

«Петер?»

Он выдохнул и встал; голос принадлежал его другу, хозяину здания.

«Беги отсюда быстро, сынок. Солдаты ушли».

К счастью, Петер забрал свой маскарадный костюм в подвал, поэтому он быстро повязал шарф своей сестры вокруг головы, надел ее куртку и убежал.

Получается, он увернулся от целых двух пуль за два месяца.

* * *

Корри открыла глаза. Тряс ее вовсе не агент гестапо, а Лендерт. Ранее вечером Ганс, Хенк и другие беженцы заметили, что Корри рассчитывала время их перемещения в Келью ангелов и успешно организовывала репетиции, но ее саму никто не проверял. Поскольку она была их первой линией обороны, ее реакция на любой рейд должна быть безупречной.

«Я этим займусь», – сказал Лендерт, и его грубое обращение со спящей Корри доказало, что ей тоже нужно работать над своим поведением. «Надо, чтобы меня проверили еще раз, – сказала она после эксперимента. – Я должна безупречно правильно отреагировать».

С тех пор Лендерт, Ганс и Хенк начали по очереди будить ее посреди ночи с таким же вопросом. После нескольких таких попыток она довела сонный ответ возмущенной невинности до совершенства.

А для беженцев Корри продолжала проводить рейдовые проверки, пока все не добрались до Кельи ангелов в рамках нового рекордного времени: семьдесят секунд. Сочетание знака «Alpina» на двери, системы сигнализации и скорости эвакуации в тайник превратили Бейе в практически неприступную крепость. Однако друзей ждали дальнейшие испытания.

В начале июля гестапо усилило рейды и аресты. Корри и ее беженцы знали, что опасность возрастает, но они исчерпали все свои защитные меры.

Вечером 5 июля Ганс, Лендерт, Хенк и Йоси разговаривали в мужской комнате, помогали Лендерту выполнять математические задания. Незадолго до полуночи перед зданием Бейе остановилась машина с немецкими солдатами. Кто-то включил свет, и Ганс помчался по коридору в женскую комнату, чтобы предупредить:

«Тревога! Вокруг немцы!»

Женщины тоже побежали, шум разбудил Корри. Ганс прошептал ей о немцах, и она приготовила раздвижную панель. После того, как все набились в Келью ангелов, Корри закрыла панель, поставила коробки для шитья на место и стала ждать. Она слышала немецкие голоса, но в дверь Бейе никто не постучал. Она спустилась в гостиную и выглянула в щель между шторами на окне.

Немецкий армейский грузовик.

Все в Келье ангелов смотрели на часы. Прошло тридцать минут, а они не слышали ничего, что указывало бы на налет.

Наконец, кто-то вошел в комнату, они услышали голос Корри: «Там так и стоит немецкий армейский грузовик, скорее всего, что-то случилось с двигателем… Побудьте внутри, пока они не уедут, просто на всякий случай».

Только в два часа ночи, когда армейский грузовик был отбуксирован, Корри открыла панель и выпустила всех наружу.

Очередная репетиция пошла всем на пользу, в свете еще и свежих слухов о том, что в ближайшие выходные немцы планируют массовые аресты в Харлеме.

В пятницу, 9 июля, начались неприятности. Весь день немецкие солдаты и армейские грузовики разъезжали взад и вперед перед Бейе. Зрелище действовало на нервы, поскольку гестапо почти всегда проводило рейды за пределами Амстердама. Почему же Вермахт явился сюда? Ганс, Лендерт и Хенк решили на всю ночь дежурить. По очереди стоя у окна, каждый из них наблюдал за улицами в течение двух с половиной часов. Последняя вахта Ганса началась в половине пятого утра, а час спустя мимо промчались немецкие солдаты на мотоциклах и патрульных машинах. Он передал сообщение остальным, а затем вернулся на свой пост.

Бетси спустилась вниз и приготовила всем завтрак, а в восемь Ганс доложил, что Дженни, продавщица магазина, мчится к Бейе на своем велосипеде. Корри поспешила к задней двери, и не успела она открыть ее, как Дженни выдохнула:

«Италия. Освободили Италию!»

В то утро проверяя сообщение Дженни, друзья подключили новости по Би-би-си и услышали, что освобождена Сицилия, не материковая Италия. Немного разочаровывающие новости, но, по крайней мере, союзники добились прогресса хоть где-то.

Через неделю в Бейе появились еще два голландских оппозиционера: Хенк Видейк и Йоп. При росте метр девяносто для Хенка в доме не оказалось подходящей кровати, поэтому он спал на матрасе на полу. Большие опасения вызывала мобильность этого великана: все задавались вопросом, сможет ли он протиснуться через вход в крошечную Келью ангелов. Он согласился тренироваться до победного, но все пребывали в постоянном беспокойстве.

Семнадцатилетний Йоп служил подмастерьем в часовом магазине тен Бумов. Он ежедневно приезжал на работу из пригорода, и в двух случаях ему чудом удалось избежать ареста в ходе акции «рацциас». После второго такого случая родители подростка спросили, сможет ли он остаться в Бейе пожить, и тен Бумы согласились.

Однако вновь прибывшие принесли с собой дополнительный риск для всего мероприятия. Келья ангелов была рассчитана на восьмерых – текущее число беженцев, – провести всех через секретный вход за семьдесят секунд казалось теперь практически невозможным. И все же Корри не хотела никому отказывать.

В моменты покоя, передышек между предполагаемыми набегами все страдали от одиночества и скуки. Никто из беглецов не мог выйти на улицу, провести время на крыше, все без исключения тосковали по близким.

Чтобы скоротать время, они однажды решили, что каждый человек должен поделиться со всей группой своим талантом или знаниями по какому-либо предмету. Так, они сменяли друг друга бесконечными вечерами: Ганс рассказывал друзьям об астрономии и созвездиях; Хенк Весселс развлекал собравшихся фокусами; Лендерт повествовал о современной голландской литературе; а Мэри читала лекции об итальянской культуре и языке. Поскольку Мэри также обладала прекрасным голосом и играла на фортепиано, она устроила настоящий хор, научив собравшихся петь трогательные произведения Шуберта, Бетховена, Брамса и Баха. У Йоси оказался на удивление сильный голос, способный заставить стекла дребезжать.

Одна Теа по началу не нашлась, каким талантом она смогла бы поделиться. «Вы все так много знаете, вы такие одаренные люди, – сказала она однажды вечером. – Боюсь, что я не умею ничего такого, чего не умел бы любой из вас…»

Однако мгновенно выяснилось, что Теа смогла бы поделиться со всеми ценными навыками оказывать первую медицинскую помощь. На час гостиная Бейе превратилась в полевой госпиталь, и все попрактиковались в наложении повязок на воображаемые раны.

Парни дома Бейе. Слева направо: Лендерт, Хенк Видейк, Хенк Весселс, Ганс

Воскресными вечерами Петер приходил к теткам в гости и никогда не упускал случая устроить для собравшихся концерт, сыграть всеми любимый гимн и произведения собственного сочинения.

Напряжение их скованного положения неизменно возвращалось в понедельник.

Тен Бумы и «постоянные» квартиранты Бейе, июль 1943 года.

Спереди, слева направо: Мэри, Бетси, Опа, Корри, Теа. Сзади, слева направо: Хенк Видейк, Лендерт, Йоси, Хенк Весселс, Ганс

Однажды днем собравшиеся в столовой на обед услышали скребущийся звук в окно. «Не оборачивайтесь, – сказал побледневший Нильс, работник подполья, гостивший у них в тот день. – Кто-то смотрит в комнату из-за занавески».

Корри не могла в это поверить. Они находились на втором этаже, и чтобы заглянуть в комнату снаружи не было ни уступа, ни балкона.

«Человек стоит на лестнице, – добавил Нильс, – он якобы моет окно». «Я никого не вызывала и услуги такой не заказывала», – сказала Бетси.

В этот момент мужчина выглянул из-за кружевных занавесок и помахал всем рукой.

Все замерли. Скорее всего снаружи висел агент гестапо или подосланный информатор, и он точно увидел всю комнату тен Бумов со всей кучей народа. Йоси помахал в ответ и сказал себе под нос: «Друзья, продолжаем есть, как будто все нормально. Через несколько минут споем: “С днем рождения!”»

Когда перепуганные беженцы спели песню, мойщик окон, все еще висевший на окне, засмеялся и снова помахал рукой.

Корри, которой надоела неопределенность, спустилась на улицу и вышла в переулок.

«Что вы там делаете? – спросила она, вглядываясь в мужчину. – Мы не заказывали помывку окон. Видите ли, у нас небольшое семейное торжество!»

Мужчина вытащил из кармана бумагу. «Разве это не адрес семьи Койперс?»

Корри покачала головой. «У Койперсов была кондитерская через дорогу, – сказала она ему. – Заходите, отобедайте с нами».

Мужчина отказался, взял лестницу и ведро и перешел через улицу под пристальным взглядом Корри.

До конца дня ничего не произошло, но загадка, связанная с этим странным человеком, омрачила целый вечер. В такие моменты беженцы, пытаясь справиться с психологическим давлением, поднимались на крышу, чтобы подышать свежим воздухом и полюбоваться пейзажем. Прогулочное пространство было небольшим – 2 метра на 6, – но оно служило такой необходимой отдушиной и утешением.

Позже Ганс вспоминал, какую передышку давало это маленькое местечко: «Часто я ходил туда почистить ведро картошки, а закончив работу, ложился на спину, смотрел, как проплывают облака, и предавался мечтам. Я тосковал по свободе, по широко распахнутому небу и мягкому послеполуденному свету, который косо падал на просторные поля. Я также тосковал по своей любви, такой дорогой, но такой недосягаемой. Мы стремились к совместному будущему, а на деле нас ждали такие вот неопределенные, мрачные дни. В сумерках, после ужина и мытья посуды, когда небо темнело и медленно появлялись звезды, некоторые из нас тихо сидели на крыше, единственном месте, в которое можно было выйти из тюрьмы нашего призрачного существования».

Однако крыша служила не просто местом отдыха; она также стала чем-то вроде консультационного центра: беженцы слушали истории друг друга и предлагали утешение, совет или соболезнования. Вечером 18 июля Ганс поднялся на крышу и увидел невероятную картину: под гул бесчисленных бомбардировщиков Королевских ВВС, направляющихся на Амстердам или Германию, на озаряемом огнем небе сверкал темный крест римско-католической церкви на Нью-Груэнмаркт. «Два луча прожектора вспыхнули на юго-востоке, – вспоминал он, – лучи света искали друг друга, стремились пересечься, почти игриво выплясывая на фоне ночного неба».

В одиннадцать часов зазвонил колокол на старой церкви Святого Баво, и Ганс поднял глаза к небу. Восхищаясь Большой Медведицей, Орионом и семью Плеядами, он начал думать о Миес – обдумывая их ситуацию. Дверь на крыше открылась.

Беженцы Бейе дышат свежим воздухом и принимают солнечные ванны на крыше, занимаясь домашними делами. Слева направо: Мэри, Лендерт, Хенк Весселс, Ханс, Йоси и Теа

Появилась Мэри и сказала, что ей просто необходимо с кем-нибудь обсудить сложившуюся ситуацию. Ганс с сочувствием послушал, как девушка описывала свою любовь – итальянца по имени Антонио Санзо. По ее словам, они познакомились в начале 1930-х годов, когда отдыхали в Риме. У него была многообещающая карьера в Римском Банке, и они обручились. Однако в 1938 году фашистский диктатор Бенито Муссолини объявил вне закона браки между итальянцами и евреями, поэтому они отложили свадьбу до тех пор, пока ситуация не изменится.

Она сказала Гансу, что не видела Антонио целый год. «Я не знаю, где он, в армии ли он и жив ли вообще. Скорее всего, для него слишком опасно общаться с еврейкой. Я не знаю, стоит ли мне пытаться передать ему сообщение. Ганс, я не знаю, что делать. Иногда я чувствую такое отчаяние… Сегодня, например, годовщина нашей помолвки».

«Вот это да, – сказал Ганс, – почему же вы не рассказали нам раньше? Разве мы не готовы разделить печали друг друга так же, как и наши радости?»

«Но ведь никто из нас не может ничего сделать!»

«Я, конечно, не знаю. У меня нет решения вашей проблемы, Мэри, но послушайте, почему бы вам не написать совершенно невинное письмо своему возлюбленному? По крайней мере, оно подскажет ему, что вы все еще живы. Мы могли бы попросить Кика тен Бума, когда он в следующий раз приедет в гости, отправить письмо где-нибудь подальше от Харлема. Его можно было бы подписать «Мэри ван Италли».

Она улыбнулась: «Вы действительно думаете, что это сработает?»

«Почему нет? Просто позаботьтесь о том, чтобы никто не смог отследить, что вы здесь». Обнадеженная Мэри обещала, что попробует последовать совету.

Концерт в Бейе. Слева направо: (за фортепиано) Дженни ван Данциг, Йоси, Мэри, господин де Фриз (играет на скрипке), Бетси, Хенк Видейк, Мирьям де Йонг, Корри, Опа. Надпись на обороте гласит, что фотография, возможно, была сделана Гансом Поли

Вместе с тем в окрестностях Харлема ситуация ухудшилась. На следующий день Ганс узнал, что арестованы друзья его родителей вместе с девятью евреями, которых они приютили. Беженцы в Бейе волновались, но Корри заверила всех, что ангелы защищают их дом.

В тот же самый день Анна Франк записывала то, что происходило с бомбардировщиками Королевских ВВС, которых Ганс слышал накануне вечером: «В воскресенье север Амстердама подвергся сильной бомбардировке, – записала она в своем дневнике. – По-видимому, там было много разрушений. Целые улицы лежат в руинах, и им потребуется некоторое время, чтобы откопать из завалов все тела погибших.

На данный момент по новостям докладывают о двухстах убитых и бесчисленном множестве раненых; больницы не справляются. Нам рассказывают о детях, одиноко ищущих в тлеющих руинах своих мертвых родителей. Меня до сих пор бросает в дрожь при воспоминании о глухом, отдаленном гуле, который означал приближающееся разрушение».

По иронии судьбы, именно девятнадцатого числа Гитлер встречался с Муссолини в Северной Италии, настаивая на том, чтобы итальянцы нарастили свои военные усилия.

Пока они совещались, семьсот бомбардировщиков союзников сбросили на Рим 1100 тонн бомб. Муссолини был арестован своими же людьми шесть дней спустя.

Союзники продолжали натиск, не сдавались. 27 июля Королевские ВВС разбомбили Гамбург, сбросив на город 2300 тонн зажигательных бомб. В результате пожара погибло 40 000 жителей. Два дня спустя на город было сброшено еще 2300 тонн взрывчатки.

Всего в июле бомбардировочное командование Королевских ВВС прицельно сбросило 16 000 тонн бомб на территории Германии, Франции и Норвегии, а Восьмые военно-воздушные силы США добавили еще 3600 тонн взрывчатки.

Бейе, однако, продолжал функционировать в полную силу. Ближе к концу месяца Лендерт и Хенк Весселс съехали на другую конспиративную квартиру, и Корри взяла к себе элегантного и безукоризненно одетого еврея, господина де Фриза. Через несколько дней приехал сын Виллема Кик с двумя друзьями. Узнав, что эти трое активно участвуют в подпольной деятельности, гестапо устроило налет на их квартиру, но им удалось сбежать. Поскольку все кровати в Бейе были заняты, они согласились спать на полу в гостиной. Рассчитанная на семь человек Келья ангелов, однако, исчерпала себя: туда можно было в случае крайней необходимости втиснуть еще одного, но не троих. Кик и его друзья решили, что, если начнется налет, они побегут на крышу и будут прыгать от дома к дому, чтобы спастись.

Как и ожидалось, рейды и преследования продолжались, особенно в Амстердаме. В Бейе пришли слухи о том, что нацисты регулярно отправляют евреев в Польшу, что гестапо продолжает массовые аресты восемнадцатилетних и девятнадцатилетних парней и что захваченных в плен голландских участников Сопротивления казнят.

В Харлеме гестапо продолжало искать любую зацепку о том, какие местные жители прячут евреев, и при таком рвении им часто улыбалась удача.

Утром 14 августа они арестовали Нолли.

Глава 9
Сопротивление

В тот день Корри обедала в столовой. За окном по переулку напротив Бейе расхаживала подозрительная одинокая фигура. Вариантов было два: либо это член организации Сопротивления, либо человек из гестапо.

Она подошла к окну, чтобы получше рассмотреть незнакомца, и отодвинула занавеску. Таинственной личностью оказалась Катрин, горничная Нолли и Флипа. Корри бросилась вниз по лестнице и распахнула дверь в переулок.

«Катрин! – позвала она, и затащила ее в дом. – Что ты здесь делаешь? Чего просто так на улице болтаешься?»

«Она сошла с ума! – сказала горничная, начиная всхлипывать. – Ваша сестра сошла с ума!»

«Нолли? Да что такое случилось?»

«К нам приходили немцы! СД! Я не знаю, что они знали и кто им что сказал. Ваша сестра и Аннализе сидели в гостиной, я все слышала!»

Именем Аннализе звали одну из двух евреек, которых на тот момент скрывали ван Вердены. Корри начало трясти. «Что они сказали?»

«Она так им и ответила, ваша сестра! Немцы указали на Аннализе и спросили: Она еврейка? И ваша сестра ответила: Да.»

Корри вздрогнула. Произошло именно то, чего в свое время опасался Йоси. Почему Нолли не могла солгать, хотя бы один столь необходимый раз? Теперь сестра и еврейка – возможно, обе женщины, которых они скрывали, – несомненно, брошены в тюрьму.

«Что потом?»

«Я не знаю! Я убежала через заднюю дверь!»

Флип на тот момент был в отъезде, рассказывала Катрин, а Петер сбежал через крышу. Затем она подтвердила опасения Корри: арестовали не только Аннализе, но и другую женщина, проживавшую с семьей.

Корри бросилась в магазин и заперла входную дверь, велев Дженни открывать ее только для покупателей. Она оповестила всех своих постояльцев, и Ганс начал обзванивать подпольные контакты. «Держитесь подальше от нас в течение нескольких дней, – предупреждал он, – у нас здесь вспышка гриппа. Ждите, пока мы не поправимся». Зная, что Пиквик когда-то жил в Голландской Ост-Индии и помнит язык, Ганс передал ему сообщение на малайском. Бейе отключил телефоны, и беженцы, включая Тею и Мэри, посменно дежурили по ночам, патрулируя улицы из окна.

Амстердам

Нолли скорчилась в полицейском фургоне в маленьком темном отсеке, переживая о том, куда ее везут. По мере движения фургона узкий луч света залил стену их клетушки, первого места предварительного заключения. Достав карандаш, которым она собирала волосы, она написала на стене фургона: «Иисус – Победитель!» На первый взгляд, совершенно детский поступок, но вдруг именно эта надпись подбодрит следующего пленника.

Когда они прибыли в полицейский участок, Нолли втолкнули в кромешно-темную подвальную камеру. Нацисты, по-видимому, верили, что темнота напугает пленников и сделает их более послушными. Нолли покоряться или пугаться не собиралась, а потому начала петь.

«Как вы можете петь?» – спросил голос из темноты. Прежде чем Нолли успела ответить, женщина заплакала.

«А вы не падайте духом! – сказала ей Нолли. – Господь все еще правит миром! Мы не одиноки».

В воскресенье в Бейе заглянул проверенный голландский полицейский и сообщил, что Нолли в полицейском участке и ее допрашивают. По его словам, учитывая ее связь с евреями и вероятность разглашения имен под пытками, подполье рассматривает возможность осуществления рейда по ее освобождению.

Обитатели Бейе содрогнулись. Гестапо не остановилось бы ни перед чем, и мысль о том, что Нолли раскроет информацию о них, легла на всех тяжелым грузом. Все собрались в гостиной, чтобы обсудить наилучший план действий, и беженцы согласились: им придется немедленно уехать. В то утро, один за другим, они бежали, кто куда.

Ганс забрал Мэри к себе домой, Йоси и Теа спрятались дома у друзей, а Хенк на время поселился у родственников.

Во вторник Мэри ненадолго прокралась обратно в Бейе и растрогалась тем, что услышала. Отдельно друг от друга, Опа, Корри и Бетси сказали ей, что очень скучают по всем и хотят, чтобы они вернулись как можно скорее.

Однако Ганс и остальные знали, что возвращаться пока слишком рискованно; Мэри и Теа решили курсировать в качестве курьеров, осторожно добывая новости, передавая с места на место сообщения и просьбы.

Через неделю после ареста Нолли пришло известие, что гестапо совершило налет на дом де Левов, которых знали и тен Бумы и семья Поли. Немцы арестовали и саму семью, и девятнадцать евреев, которых они прятали. Хуже того, некоторые из арестованных евреев лично знали Йоси, и то, что он скрывается в Бейе. Это происшествие отложило возвращение еще на две недели.

24 августа Нолли перевели в федеральную тюрьму в Амстердаме. Такие новости были особенно тревожными, потому что тюрьмы СС находились под контролем немцев, а это означало, что гестапо будет допрашивать ее днем и ночью. Истории подпольщиков, прошедших через тюремные пытки, наводили ужас: некоторым заключенным гестапо предлагало свободу в обмен на информацию; другим они угрожали арестом супругов, детей и родителей; если же психологическое давление не возымело действия – гестапо прибегало к пыткам.

Вне себя от волнения и бешенства, Корри затеяла кампанию по освобождению своей сестры: она обратилась за помощью ко всем, кого знала – полицейским, солдатам, подпольщикам. Оказалось, что Пиквик давно придумал решение получше. По его словам, немецкий врач, который руководил тюремной больницей, имел возможность выписать пациента по медицинским показаниям.

Корри раскопала его домашний адрес и явилась без предупреждения. Горничная впустила ее, и Корри подождала несколько минут в фойе, в сопровождении трех доберманов. Когда доктор спустился, Корри решила начать издалека, про собак, очевидно, хобби этого человека.

Доктор, действительно, с удовольствием пустился в детали этой темы, и Корри поделилась, что ее любимая порода – это бульдог.

«Люди этого не признают, – ответил врач, – но бульдоги очень ласковые».

После десятиминутной разминки Корри перешла к делу. «Знаете ли, моя сестра совершенно случайно попала в тюрьму здесь, в Амстердаме. Мне подсказали обратиться к вам, доктор… дело в том, что она очень слаба здоровьем…»

«Как ее зовут?»

«Нолли ван Верден».

Доктор проверил свои записи. «Да, вижу в списках, недавнее поступление… Расскажите мне что-нибудь о ней. Почему она в тюрьме?» Корри сказала, что Нолли арестовали за укрывательство еврея, но она является матерью шестерых детей, и, если она останется в заключении, дети станут обузой для государства».

«Что ж, посмотрим, что можно сделать».

Он проводил Корри до двери без дальнейших комментариев.

Неделя превратилась в две, ждать стало совсем невыносимо.

Она вернулась в дом доктора.

«Как поживают ваши собаки?» – спросила она с порога.

«Госпожа тен Бум, вы, кажется, сомневаетесь в том, что я готов помочь вашей сестре. Пожалуйста, предоставьте дело мне».

Корри оставалась непреклонной. «Я все понимаю, доктор, но если она не вернется в течение недели, я приду снова, чтобы, как минимум, поинтересоваться о здоровье ваших собак».

В начале сентября союзники начали бомбардировки северной Франции, Бельгии и юго-западной Голландии. Восьмого сентября капитулировала Италия[26]26
  Итальянцы подписали документ о капитуляции 3 сентября, но объявили о ней только 8 сентября.


[Закрыть], а пять дней спустя, 13 сентября, Нолли отпустили из тюрьмы. Вернувшись в Бейе, она объявила, что одной из еврейских женщин, которых приютили ван Вердены, тоже удалось спастись; подпольщики совершили успешный налет на грузовик, который вез ее в Амстердам.

Семья тен Бум со своими «гостями», сентябрь 1943 года. Первый ряд: Хенк Видейк, Мирьям, отец Хенка Весселса. Второй ряд: Опа, Ганс, Мэри. Стоят: «Фердонк», тетушка Кеес, господин Инеке, Дженни ван Данциг, тетя Беп, Йоси

На следующей неделе Ганс, Мэри, Остин и Хенк вернулись в Бейе. Теа нашла себе новое место, и вместо нее быстро поселили восемнадцатилетнюю Мирьям де Йонг. Ко всеобщему удивлению, оказалось, они хорошо знакомы с Йоси.

«Ну, что ж, – сказал он, когда Бетси начала их знакомить, – мы ждем Мессию, а посмотрите, кто появился вместо него. Взгляните, разве это не очаровательная Мирьям, дочь моих хороших друзей?»

«Господин Моссель, я никак не ожидала встретить вас при таких обстоятельствах. Теперь, когда вы рядом, я уже чувствую себя, как дома».

Йоси сиял. «Это Мирьям де Йонг, дочь одного из самых важных людей в нашем мишпохе[27]27
  Община синагоги, семья прихожан.


[Закрыть] в Амстердаме».

Мирьям быстро стала неотъемлемой частью семьи Бейе, особенно близко они поладили с Каспером Бомом. Однажды вечером, завершив вечер молитвой, Опа вверил Мирьям и ее семью заботе Господа.

«Спасибо», – прошептала Мирьям ему на ухо, целуя его на ночь.

Радость, которая пришла с новой жилицей Мирьям, однако, быстро померкла после дурных утренних новостей. Член подпольной организации сообщил, что отец Хенка Весселса был арестован гестапо вместе с еврейской женщиной и ребенком, которых он прятал. Так, жители Бейе приняли на себя еще один удар. Семья Весселсов и тен Бумов состояли в одной сети Сопротивления и регулярно обменивались адресами, информацией и продовольственными карточками.

В тот же непростой день подоспел другой курьер с еще худшими новостями: накануне вечером родителей Мирьям тоже задержали во время рейда в Амстердаме. Новость прозвучала ошеломляюще: свидетели подтвердили, что обнаруженных евреев доставили прямо на железнодорожную станцию и погрузили в вагоны для скота, направлявшиеся в Польшу. Родители Мирьям, скорее всего, погибнут в течение нескольких ближайших дней. Бетси, Ганс и Мэри были на кухне, готовили обед и тоже случайно услышали новости.

Корри предложила не рассказывать Мирьям о ее родителях, только о рейде в целом.

Как и следовало ожидать, Мирьям и без рассказов предположила худшее.

После обеда Опа взял ее за руку и начал читать Псалом 22: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной».

Мирьям плакала, а Опа продолжал читать и сжимать ее руку. Закончив, он положил обе руки поверх рук Мирьям и помолился за нее и всех обездоленных, проживавших в Бейе.

Позже в тот же день, когда Ганс и Мирьям мыли посуду, сообщили, что мать Хенка тоже арестовали во время рейда. «И он еще не знает, – сказала Мирьям, – что его родители находятся в руках гестапо».

Ганс молча спрятал глаза. Мирьям беспокоилась о Хенке и его семье и не знала, что ее собственные родители давно арестованы и их ожидает худшая участь. Ганс собрался с мыслями и повернулся к девушке.

«Мы не знаем, где наши родители, и не знаем, что с нами будет. Вы не представляете, благополучно ли доберетесь до своего нового места, а я, может быть, и не догадываюсь, что меня арестуют сегодня вечером. Ситуация для всех крайне ненадежная. Но не забывайте текст, который Опа читал нам после обеда. Мы никогда не остаемся одни, Мирьям. Наш Бог не оставит нас даже в этой долине смерти. Мы действительно должны доверять Ему, потому что сами больше не можем ни на что повлиять».

Бетси, которая слушала речь Ганса из гостиной, вошла в кухню и обняла Мирьям. «Вот и ответ», – сказала она им обоим. «Если вы доверяете Ему, Бог будет с вами, куда бы вам ни пришлось пойти или что бы ни пришлось сделать. Опа всегда учил нас, что Бог добавляет нам больше сил, когда бремя несчастий становится больше. Он перенесет нас на своих могучих крыльях, если потребуется, прямо в Свои объятия».

Всем поселенцам пригодилось в ту ночь много веры и надежды: им снова пришлось уехать из дома из-за предупреждения о рейде. Мирьям планировала вернуться в дом семьи Миннема в Хеемстеде, Йоси намеревался спрятаться у Вермееров, а Ганс и Мэри решили вернуться к его родителям.

Выбрав подходящий момент, Корри потихоньку рассказала Мирьям о ее родителях. Девушка восприняла информацию стойко, молча поднялась наверх, чтобы побыть одной. Зная, что Мэри пережила то же горе, Корри попросила ее пойти в комнату Мирьям и попробовать утешить ее.

Через некоторое время они спустились, и Мирьям поцеловала всех на прощание. Когда она добралась до Опы, она упала в его объятия, рыдая.

Опа отнесся к девушке, как к собственной дочери: «Да благословит тебя Бог, дитя мое».

Продолжали поступать предупреждения о рейдах вблизи Бейе, поэтому в течение двух недель беженцы пережидали до лучших времен в своих временных жилищах. Из разных мест они получали новости и репортажи: новые рейды гестапо в Харлеме, массовые аресты в Амстердаме, слухи о вторжении союзников. Ежедневные оповещения о воздушных налетах подтверждали, что союзники действительно посылали на немецкие заводы больше самолетов.

В начале октября поступили сокрушительные новости: в отместку за убийство двух агентов гестапо нацисты казнили девятнадцать участников подпольного Сопротивления из Харлема.

Десять дней спустя были расстреляны еще 140 человек.