Текст книги "Морские волки. История викингов"

Древнейшие скандинавские суда строились по образцу римских и кельтских и оснащались уключинными веслами[35]35
  На основании некоторых римских источников можно предположить, что уже в III веке скандинавы начали использовать небольшие паруса, но не все исследователи разделяют это мнение. Большинство историков полагают, что паруса вошли в употребление у викингов лишь в середине VIII века.


[Закрыть]. Как и все плавательные средства того времени, они были медлительными и довольно неуклюжими, часто опрокидывались при сильном волнении на море и, в целом, годились только для коротких переходов вдоль побережья. Но в VIII веке викинги изобрели киль. Это на первый взгляд простое дополнение к конструкции судна стало одним из величайших прорывов в развитии мореплавания. Оно не только сделало корабль устойчивым и пригодным для плавания в открытом море, но и обеспечило опору для мачты. Появилась возможность оснастить судно большим – площадью до 7,5 кв. м – парусом как основным источником движущей силы.

Результаты не заставили себя долго ждать – и поражали воображение. Пока жители континентальной Европы жались к своим побережьям, корабли викингов, груженные лесом, мехами и съестными товарами, уже бороздили Атлантику, покрывая за одно плавание до 6,5 тысячи километров.

Чтобы облегчить работу гребцов в этих долгих переходах, викинги использовали особое весло – так называемый стир, что значит «гребная доска». Поскольку большинство моряков были правшами, стир помещали с правого борта, неподалеку от кормы, чтобы сделать судно более управляемым. От названия этого весла происходит английский морской термин starboard, «правый борт корабля». Термином port, означающим левый борт, англичане тоже обязаны викингам, хотя и не столь прямо. Когда корабли приходили в порт, их обычно швартовали левым бортом к берегу, чтобы не повредить гребное весло. И со временем слово «порт» стало употребляться как синоним левого борта.

Появились различные типы судов – грузовые, паромные, рыболовные, – но особой прочностью, поворотливостью и быстроходностью отличались так называемые длинные корабли, или драккары, предназначенные в основном для военных действий. Строить их можно было из местных материалов, и для этого не требовались специально обученные работники, без которых не обходились при постройке судов средиземноморского типа[36]36
  Правда, на постройку «длинного корабля» уходило много времени. По современным оценкам, опытные ремесленники тратили около семи месяцев (около 40 тысяч часов работы) на один корабль.


[Закрыть]. Корабли викингов легко скользили по волнам, а южные суда, состоявшие из нескольких палуб и скреплявшиеся многочисленными заклепками, скобами и распорками, были не только дорогостоящими, но и неуклюжими. Викинги же строили свои драккары с обшивкой внакрой, укладывая слоями доски из свежесрубленного дуба – свежая древесина, в отличие от выдержанной, обеспечивала корпусу большую гибкость[37]37
  Дуб растет по всей Скандинавии, но особенно часто встречается в Дании. Из одного-единственного дубового ствола с толстыми ветвями можно было смастерить киль и шпангоут. Это сокращало затраты на строительство, потому что викинги не пользовались пилами: они расщепляли дерево вдоль волокон, благодаря чему оно сохраняло большую прочность.


[Закрыть].

Трюма на драккарах обычно не имелось, исключая случаи, когда требовалось закрытое вместилище для груза. Поэтому долгий переход через Атлантику был суровым испытанием для моряков. В неспокойную погоду волны нередко перехлестывали через борт, а единственной защитой от дождя служила палатка на палубе. Но недостаток удобств с лихвой восполняла смертоносная простота. Легкость конструкции и сравнительно невысокая осадка позволяли причаливать практически в любом месте, тогда как судам другого типа требовались глубоководные порты[38]38
  Это само по себе звучит угрожающе, потому что для плавания вдоль берегов Скандинавии особой нужды в мелкой осадке не было: фьорды, которыми изрезаны ее берега, и так на удивление глубоки. Например, Согне-фьорд в Норвегии сохраняет глубину в 1,3 км ниже уровня моря даже в нескольких километрах от линии побережья. Для сравнения, средняя глубина Северного моря – всего 95 метров. Так что «длинные корабли» определенно предназначались для чужеземных берегов.


[Закрыть]. По этой же причине «длинные корабли» могли подниматься по рекам, а некоторые из них были настолько легкими, что моряки при необходимости перетаскивали их от реки к реке[39]39
  При этом корпуса были тонкими: от поверхности воды моряков отделяло лишь 2–3 сантиметра древесины.


[Закрыть].

В скандинавской поэзии корабли викингов именуются «конями волн», но, сказать по правде, они больше походили на волков, рыщущих в поисках поживы. Немудрено, что злосчастные жертвы набегов прозывали норманнов «морскими волками», сравнивая их с хищниками, что кружат по ночам вокруг людского жилья. На борту драккара помещалось до сотни воинов, но для того, чтобы управляться с ним на море, хватало и пятнадцати. Боевые суда викингов были достаточно поворотливыми, чтобы обходить сооружения береговой обороны, достаточно вместительными, чтобы принять на борт добычу, награбленную за несколько недель, достаточно прочными, чтобы преодолевать бурные просторы Атлантики, и достаточно легкими, чтобы команда могла волоком перетащить корабль между реками. Но самым впечатляющим их достоинством была быстроходность. Средняя скорость драккара составляла около четырех узлов, а при попутном ветре достигала восьми, а то и десяти. Благодаря этому викинги почти неизменно застигали противника врасплох. Скандинавский флот мог пройти полторы тысячи километров и достичь устья Сены за три недели, покрывая более 65 км в день[40]40
  Что и продемонстрировал в 845 году Рагнар Кожаные Штаны. А в 1893 году реплика гокстадского корабля викингов с командой, насчитывавшей всего 12 человек, прошла от Бергена (Норвегия) до Ньюфаундленда за 28 дней.


[Закрыть]. На веслах драккар шел почти так же быстро, как и под парусами. Однажды корабли викингов поднялись по Сене на 240 км – против течения и отбив по пути две атаки франков – и дошли до Парижа всего за три дня. Средневековые армии их противников проходили в день всего 20–25 км, да и то лишь тогда, когда двигались по хорошим римским дорогам. Даже элитная кавалерия не покрывала за день больше 32 км.

Именно быстротой передвижения – которой викинги превосходили врагов в пять раз – и объяснялась смертоносность их набегов. Кроме того, их легкие суда, способные проходить под мостами и по неглубоким рекам, несущие на носу свирепые головы драконов и увешанные по бортам ярко раскрашенными щитами, сверкавшими, как чешуя, наводили ужас одним своим видом. За одну молниеносную атаку викинги успевали нанести удар по нескольким поселениям и скрыться еще до того, как противник соберется с силами и выведет войско на битву. Оспаривать их господство на море не посмел бы никто. В большинстве крупных морских сражений, разыгравшихся в Северной Атлантике с конца VIII до начала XII века, викинги воевали не с жителями континентальной Европы, а между собой.

К началу IX столетия все элементы эпохи викингов были уже налицо. Скандинавы добились неоспоримого превосходства на море и изучили главные торговые пути. Мир средневековой Европы, еще не оценивший масштабов опасности, лежал перед ними как на ладони. Оставалось лишь выбрать подходящую цель.

Глава 2. Слезы Карла Великого

 
…он вовсе не такой смельчак,
за какого выдавал себя…
 

«Сага о Греттире»

Легенда гласит, что однажды, в конце VIII века, Карл Великий посетил один из городов на побережье Франции и за завтраком увидел из окна, что к берегу приближаются корабли викингов. Придворные Карла приняли их за купеческие, но император воскликнул, что эти суда несут на себе «злейших неприятелей». Франки ринулись на берег, обнажив мечи, однако викинги не приняли бой и мгновенно скрылись из виду – словно растаяли в воздухе. Разочарованные придворные вернулись во дворец, и взорам их предстало удивительное зрелище: Карл Великий, император Запада и воссоздатель мирового порядка, стоял у окна и рыдал, обливаясь слезами. Никто не посмел потревожить его вопросом, но некоторое время спустя он сам объяснил причину своего расстройства:

Знаете ли, о мои возлюбленные, о чем я плакал? Не о том, говорил он, что я боюсь, чтобы эти глупцы, эти ничтожные люди, могли мне быть опасны; но меня огорчает то, что они при моей жизни осмелились коснуться этих берегов; и я горюю теперь, потому что предвижу, сколько бедствий они причинят моим преемникам и их подданным[41]41
  Эта вымышленная история приводится в «Деяниях Карла Великого», сборнике народных легенд, составленном швейцарским монахом по имени Ноткер Заика для правнука Карла Великого – Карла III Толстого, которому довелось узнать викингов не понаслышке.


[Закрыть].

Это, разумеется, всего лишь легенда, но Карл Великий не нуждался в пророческом даре, чтобы предвидеть опасность, исходившую от викингов. Более того, он не один год готовился к обороне от норманнов – и, по иронии судьбы, сам же и привлек внимание викингов к своей империи.

Торговые связи между франками и скандинавами возникли еще за столетие до Карла Великого, а возможно, и раньше. Меха, янтарь, гагачий пух и точильные камни из Скандинавии высоко ценились на франкских рынках. Датские купцы часто посещали крупные торговые центры на территории будущей империи Карла – Дорестад на Рейне и Квентовик близ Булони[42]42
  Современные Вейк-бей-Дюрстеде в Нидерландах и Ла-Калоттери во Франции.


[Закрыть]. Однако при Карле Великом положение дел изменилось. Прежде франки владели могущественным и устойчивым королевством на территории, охватывавшей западную часть современной Германии и восточную часть Франции. Но Карл, ставший королем франков в 768 году, немедленно принялся расширять свои владения во все стороны. К 800 году он уже захватил часть Пиренеев, Баварию и почти всю Северную Италию, сплотив завоеванные земли в новое государство – такое огромное, какого мир не знал со времен римских цезарей. На Рождество того же года состоялась искусно срежиссированная самим Карлом церемония: папа Лев III, якобы по собственной инициативе, возложил ему на голову императорскую корону и провозгласил Карла новым императором Западной Римской империи – первым за три с лишним века, на протяжении которых этот титул оставался вакантным[43]43
  Западная Римская империя распалась в V веке, после 476 года, когда последний император, Ромул Август, был вынужден отречься от престола.


[Закрыть].

Карл начал чеканить монеты по образцу римских и возводить императорские дворцы. Одно время он даже подумывал жениться на византийской императрице и вернуть северной части Средиземного моря статус «римского озера». Под эгидой всемогущего императора Запада занималась заря нового Франкского мира, Pax Francia. Честолюбивым замыслам Карла не было предела – и, казалось, не найдется такого деяния, которое окажется ему не по плечу. Ученый Алкуин – тот самый, который описал первый набег викингов на Линдисфарн, – намекал даже, что император франков способен вернуть на родину молодых монахов, уведенных морскими разбойниками в рабство.

Обзаведясь императорским титулом, Карл, несомненно, потешил свое тщеславие, но вместе с тем и встревожил всех соседей новоявленной империи. Стремление франков к экспансии и очевидные стратегические таланты Карла Великого представлялись опасным сочетанием. «Имей франка другом, но не соседом», – гласила византийская поговорка VIII века.

И к 804 году даны уже охотно согласились бы с византийцами, даже если прежде смотрели на вещи иначе. В том году Карл Великий наконец сломил сопротивление саксов на северо-западе Германии, завершив войну, которая длилась более трех десятилетий. Франки и даны оказались теперь соседями, и у скандинавов возникли все основания полагать, что они станут следующим номером программы.

Непосредственный повод для беспокойства Карл подал своим решением построить флот, которого явно недоставало его могущественной, но всецело сухопутной державе. На словах он ставил целью перекрыть датским морским разбойникам доступ к Эльбе – реке, защищавшей северо-восточную границу империи. И прежде он уже пытался решить эту проблему, построив два укрепленных моста, по которым можно было легко перебросить войско. Таким же образом он поступил и с другими крупными реками в своих владениях. Плавучий мост из понтонов, оснащенных якорями и связанных между собой веревками, был наведен через Дунай – великую восточную реку, по которой пролегал путь в самое сердце империи, а между Рейном и Дунаем начали прокладывать канал, чтобы можно было быстрее переправлять войска к той границе, которая окажется под угрозой[44]44
  Во многих подобных проектах масштабы замыслов Карла превосходили технические возможности его инженеров. Работы по строительству канала вскоре были прекращены, а корабли, так и не пригодившиеся для дела, остались гнить в гаванях.


[Закрыть].

Когда император объявил о строительстве североморского флота, даны не без оснований заподозрили, что Карл Великий избрал своей очередной мишенью датский порт Хедебю, располагавшийся в глубине фьорда Шлей, у самой границы с империей франков. Этот важный перевалочный пункт на торговых путях викингов успешно соперничал даже с самыми крупными франкскими рынками. Даны открыли в Хедебю пропускные пункты для взимания денежных сборов, построили монетный двор (первый в Скандинавии) и вели бодрую торговлю, подрывая благосостояние имперских торговых центров. Своим процветанием Хедебю был обязан военному вождю викингов по имени Гудфред. Хронисты франков называли его «королем», но на самом деле он был лишь одним из правителей, властвовавших в Дании. Многие даны признавали его господство, однако у Гудфреда имелись соперники, в том числе и на полуострове Ютландия, ныне составляющем основную часть государства Дания[45]45
  Некоторые историки предполагают, что Годфред, пытаясь сосредоточить власть над Данией в своих руках, вынудил других, более слабых правителей обратиться к морскому разбою, с чего и начались нашествия викингов.


[Закрыть].

Гудфред (как истинный викинг) приумножил население Хедебю за счет ремесленников и купцов, которых вывез из захваченного и разграбленного Рёрика, города франков. Чтобы защитить свой город-порт от Карла Великого, он начал строительство Даневирке – огромного земляного вала с деревянными частоколом, – который впоследствии, уже при других правителях, протянулся через весь Ютландский полуостров, от Северного моря до Балтийского.

Укрывшись за этими укреплениями, Гудфред почувствовал себя в безопасности и принялся испытывать терпение своего могущественного соседа. Он разорил несколько франкских городов и принудил одно из племен, присягнувших на верность Карлу, перейти на сторону данов. Франки приняли ответные меры, отправив на север небольшое войско, и Даневирке прошел первое испытание на прочность. Даны стойко сопротивлялись, так что Карл, занятый подавлением мятежей в пределах своей империи, счел за благо заключить мир.

По условиям договора постоянной границей между империей и землями данов становилась река Айдер. В знак доброй воли Гудфред отправил заложников в Аахен, столицу Карла Великого[46]46
  Ныне самый западный из городов Германии.


[Закрыть], – однако на деле он и не думал выполнять договор. В начале следующего года, как только Карл увел свое войско в очередной поход, Гудфред с двумястами драккаров устремился на Фрисландию (область на побережье современных Нидерландов). Домой он вернулся с выкупом в сто фунтов серебра – не считая всего, что успел награбить, прежде чем местные жители от него откупились, – и в довершение всего заявил, что претендует на северную часть Фрисландии.

Несмотря на огромный флот, участвовавший в этом нашествии, особого ущерба империи Гудфред не нанес, да и Карл был не настолько наивен, чтобы верить в незыблемость каких бы то ни было границ. Он понимал, что договор рано или поздно будет нарушен. Но последняя выходка Гудфреда возмутила его до глубины души: «король данов» посмел посягнуть на часть его империи! Как ответить на эту дерзость, было не вполне ясно. Те немногочисленные корабли, которыми он располагал, были решительно непригодны для боевых действий, так что морская кампания исключалась, да и сухопутная была сопряжена с большими рисками. Карлу было уже под шестьдесят, он только что положил конец изнурительной тридцатилетней войне с саксами и не горел желанием ввязаться еще в один затяжной военный конфликт.

Так или иначе, задачей первостепенной важности было связать Гудфреду руки. Своего флота у франков не имелось… значит, нужно было использовать корабли самих викингов! Вот уже десять с лишним лет независимые отряды данов грабили города на побережье империи, но оказалось, что многие из них не возражают послужить Карлу за золото и взять под защиту те же берега, на которых прежде бесчинствовали. Обеспечив таким образом безопасность с моря, Карл начал собирать войско для похода на Даневирке.

Но поход даже не начался. Летом того же года, когда Карл уже почти готов был выступить против данов, Гудфред пал от руки убийцы, личность которого так и осталась неизвестной. Впоследствии некоторые утверждали, что его зарезал собственный сын, возмущенный тем, что Гудфред взял новую жену, другие – что убийцей стал один из его дружинников. Как бы то ни было, опасность миновала – но Карл, по-видимому, остался недоволен, что лишился возможности отомстить. По легенде, приведенной у Ноткера, он восклицал: «О, горе! <…> мне не удалось видеть, как мой христианский народ отделал бы эти собачьи головы»[47]47
  Пер. М. Стасюлевича. (Прим. перев.)


[Закрыть]. И действительно, такого случая Карлу Великому уже не выпало: четыре года спустя он умер, и на престол взошел его сын Людовик.

Лишившись крепкой руки у кормила власти, империя Карла начала распадаться. Правда, поначалу это не бросалось в глаза. Людовик казался вторым Карлом Великим, только более юным и цивилизованным. Он окружил себя утонченными вельможами и оказывал поддержку людям искусства, за что придворные прозвали его «Изящным». Даже на поле битвы он как будто не уступал своему знаменитому предшественнику. Еще в правление отца Людовику доверили оборону юго-западных границ, и он проявил себя как истинный воитель, разорив Барселону, находившуюся под властью мусульман, и утвердив владычество франков над жителями Памплоны и басками Южных Пиренеев. Со всеми, кто угрожал его авторитету (включая родственников, которые могли бы претендовать на трон), он расправлялся, не зная жалости. Сразу же после коронации он разослал по монастырям своих незамужних сестер, чтобы избежать потенциальной опасности в лице тех, кто мог бы взять их в жены.

Итак, правление Людовика начиналось многообещающе, но в 817 году дело приняло неожиданный оборот: Людовик едва не погиб из-за несчастного случая. Галерея, соединявшая Аахенский собор с дворцом, рухнула под ногами императора, когда он возвращался с церковной службы. Многие придворные погибли или остались калеками. Людовик тоже пострадал – не только физически, но и душевно, – и в страхе перед скорой кончиной решил назвать имена своих преемников. Старший сын Людовика, Лотарь, был провозглашен его соправителем и главным наследником, а остальным двум сыновьям выделялись отдельные владения.

Вскоре Людовик выздоровел, но слухи о предполагаемом разделе империи дошли до его племянника Бернарда, короля Италии. Возмущенный отсутствием доли в наследстве и фактическим понижением до статуса вассала, Бернард поднял мятеж. Но Людовик немедленно выступил с войском навстречу бунтовщикам, и Бернард, не готовый оказать сопротивление, сдался без боя. Отправившись на встречу с дядей, он надеялся вымолить прощение и, если повезет, сохранить за собой Италию, однако Людовик был не в настроении прощать. Бернарда привезли в Аахен, где он предстал перед судом за государственную измену – в назидание всем прочим членам семьи, которым пришло бы в голову бунтовать. Суд признал Бернарда виновным, лишил его всех владений и приговорил к смерти. В знак милосердия Людовик заменил смертную казнь ослеплением, но бывшего короля Италии это не спасло. Солдаты, приводившие приговор в исполнение, орудовали раскаленными прутьями так жестоко, что Бернард не выдержал мучений и скончался два дня спустя.

После смерти племянника Людовик переменился и больше уже не был прежним. Будучи от природы глубоко религиозным, он терзался чувством вины, которое подталкивало его ко все более эффектным демонстрациям набожности. Он стал производить в советники священников и монахов и основал столько монастырей и церквей, что вскоре приобрел то прозвище, под которым и вошел в историю, – Людовик Благочестивый. Однако и это не избавило его от мук совести, и тогда император пошел на беспрецедентный шаг: он публично исповедался и покаялся в своих грехах в присутствии римского папы, князей церкви и высшей имперской знати. Каким бы благородным ни казался этот акт смирения, на деле он серьезно подорвал авторитет Людовика в глазах подданных.

Империя истекала кровью. Со всех сторон ее окружали враждебные народы, и любая хорошо организованная вылазка противника имела все шансы остаться безнаказанной: вовремя отступив, враги могли без труда затеряться в лесах или уйти в море, прежде чем имперская армия доберется до места битвы. От императора ожидалось, что по меньшей мере раз в год он будет проводить какую-нибудь крупную военную кампанию, в противном случае его сочли бы слабым и недостойным своего титула. Если он не мог показать миру бронированный кулак, по всей стране вспыхивали бунты. А бунты, в свою очередь, необходимо было подавлять с предельной жестокостью. Врагов, захваченных в плен, обычно ослепляли, увечили, пытали или казнили через повешение. В свое время Карл Великий обезглавил 4500 знатных саксов, поднявших против него восстание, и переселил в другие области население мятежных земель, чтобы подавить дальнейшие бунты в зародыше.

Все это воспринималось как необходимые меры по восстановлению закона и порядка. И когда Людовик смиренно склонился перед папой и зачитал список своих грехов, не умолчав даже о самых незначительных проступках, это лишило его достоинства в глазах не только врагов, но и подданных. Он, попросту говоря, поступил не по-императорски. Карл Великий хотел купаться в крови своих врагов; его сын же, как оказалось, не хотел ничего, кроме как удалиться в монастырь.

Викинги, северные соседи империи, были в курсе происходящего. Оборонительные меры, принятые Карлом Великим, – в особенности укрепленные мосты и хорошо обученная армия – все еще удерживали их от масштабного наступления, но уже появились пугающие признаки того, что ситуация скоро изменится. Одному франкскому епископу, путешествовавшему по Фрисландии, оказали помощь «некие норманны», которые хорошо знали маршруты вверх по рекам, впадавшим в море. Таким образом, викинги были осведомлены и о морских путях, и о расположении гаваней, тогда как империя не располагала флотом для защиты от потенциальных нападений с моря. Однако франки, судя по всему, не замечали опасности. Под властью императоров их держава процветала и достигла такого благополучия, о каком многие предыдущие поколения не могли и мечтать. Архиепископ Санса в Северной Франции настолько уверовал в способность имперских войск защитить город от любого врага, что приказал разобрать городские стены и пустить камни на перестройку соборной церкви. Города на побережье тоже не имели оборонительных укреплений. Вдоль Сены – от Парижа до самого устья реки – шла оживленная торговля вином, а побережье Фрисландии пестрело портовыми городками. У франков был доступ к приискам, где добывали серебро высокого качества, служившее для чеканки монет (в Скандинавии залежи этого металла почти не встречались). Бартер постепенно уступал место товарно-денежному обмену, и запасы драгоценных металлов на имперских рынках неуклонно росли.

Таким образом, у викингов имелись и возможности, и мотивы для масштабного вторжения, которому теперь мешало только одно: междоусобицы в их собственной среде. После смерти Гудфреда по всей Ютландии вспыхнули раздоры. Власть захватил воин по имени Харальд Клак, но вскоре его низложил сын Гудфреда, Хорик. Харальд обратился к Людовику Благочестивому, пообещав принять христианство, если император поможет ему вернуть престол. Людовик согласился, и вскоре Харальд с четырьмя сотнями своих сторонников принял крещение в ходе торжественной церемонии, прошедшей в королевском двореце Ингельгейма (близ Майнца). Крестным отцом Харальда стал сам Людовик.

Для императора это был час триумфа. По военной части Людовик далеко уступал своему отцу, а здесь ему представилась возможность нейтрализовать угрозу со стороны данов без помощи оружия. Если бы Харальда удалось усадить на датский престол, а затем обратить в христианство его подданных, за северную границу можно было бы больше не беспокоиться.

Первая часть плана сработала превосходно. Император выделил Харальду земли во Фрисландии и поручил защищать их от набегов викингов, пока идет подготовка к походу на север. В том же году, опираясь на поддержку франков, Харальд вернулся в Данию и заставил Хорика уступить ему престол. Затем, во исполнение своей части договора, он предложил Людовику направить в Данию миссионера, который способствовал бы обращению данов в новую веру. Император выбрал на эту роль саксонского проповедника Ансгара, который первым делом построил церковь в Хедебю[48]48
  За свои заслуги по распространению христианства Ансгар впоследствии был причислен к лику святых и прозван Апостолом Севера.


[Закрыть]. Однако на этом удача от Людовика отвернулась, и его грандиозный замысел начал рушиться.

Судя по всему, христианство не вызвало у данов особого интереса – по крайней мере, принимать его как единственно верную религию они не спешили. Не вызвал у них интереса и Харальд Клак. Не прошло и года, как Хорик, убежденный язычник, добился его изгнания. Харальд вернулся во Фрисландию, рассорился с императором и посвятил остаток жизни морскому разбою, расхищая имущество своего крестного отца[49]49
  Мятежный сын Людовика, Лотарь, подарил Харальду остров в награду «за великий ущерб, причиненный его отцу».


[Закрыть].

Что бы ни сдерживало норманнов все это время, после изгнания Харальда Клака плотина прорвалась: начались набеги на города по всему побережью Каролингской империи. Дорестад, крупнейший торговый город Северной Европы и главный центр чеканки серебряных монет, с 834 по 837 год подвергался грабежам ежегодно. Наконец, Хорик отправил посольство к Людовику, чтобы заверить его в своей непричастности к набегам на Дорестад и в том, что виновники грабежей установлены и наказаны. Последнее, скорее всего, было правдой, по крайней мере отчасти. Главари успешных набегов были потенциальными соперниками в борьбе за власть, а Хорик не хотел повторить судьбу Харальда Клака[50]50
  Впрочем, все его усилия оказались напрасны. Через несколько лет родичи Хорика, изгнанные из Дании за измену, вернулись во главе большого войска, и Хорик погиб в сражении.


[Закрыть]. К тому же викинги и впрямь выбирали мишени для нападений самостоятельно, не нуждаясь в указаниях короля. Империя франков явственно трещала по швам. Недальновидные поступки Людовика (и в том числе глубоко ошибочное решение включить сына от второго брака в список наследников) стали причиной гражданских войн и раздела земель между его сыновьями. Людовик окончательно утратил авторитет в глазах подданных и соседей.

Ущерб, который понесла империя в результате его правления, был огромен. Затяжные междоусобицы и мятежи (на подавление которых Людовик потратил последние годы жизни) показали викингам, что держава Каролингов серьезно ослаблена, и набеги участились. Порой на побережье высаживалось несколько отрядов одновременно, сжигая деревни и захватывая добычу. В 836 году Хорик лично возглавил большое нашествие на Антверпен[51]51
  Город на территории современной Бельгии.


[Закрыть], а когда несколько его воинов погибли в бою, имел наглость потребовать виру – компенсацию за убийство. Людовик в ответ начал собирать большое войско, и викинги поспешно отступили, но не дальше Фрисландии, которую продолжали грабить и жечь. Наконец, в 840 году, император отдал приказ о строительстве флота на Северном море, но несколько месяцев спустя умер, так и не осуществив задуманного.

Сыновья Людовика, вместо того чтобы объединиться перед лицом общего врага, потратили три года на междоусобную войну за власть. Они не только не пытались бороться с викингами, но и подчас обращались к ним за помощью. Старший из братьев, Лотарь, радушно принял Харальда Клака при своем дворе и наградил его землями за грабежи, которые тот чинил во владениях его соперников. Подобная политика была на редкость неразумной: фактически сыновья Людовика сами открыли викингам ворота империи. Харальд и многие другие военные вожди, мыслившие так же, как он, продолжали разорять северное побережье франков – теперь уже совершенно безнаказанно.

Секрет их успеха был в скорости, а не в численном превосходстве. К середине IX века типичное «войско» викингов состояло от силы из сотни человек – экипажа нескольких кораблей. Оставив часть команды охранять корабли, остальные устремлялись на берег за добычей. В тот ранний период викинги еще не брали пленных: они просто убивали всех на своем пути и сжигали всё, что не могли забрать с собой.

Итак, малочисленность отрядов викинги компенсировали стремительностью атак. Они старались держаться побережий и крупных рек и, как правило, избегали сражений с хорошо обученными воинами. Вооружением они чаще всего уступали франкам, так что отряд викингов, застигнутый войсками противника вдалеке от кораблей, имел не так уж много шансов на победу. Отчасти это объясняется тем, что у викингов еще не было налажено производство доспехов (поэтому франки в своих хрониках называли их «нагими»). Чтобы разжиться шлемами и броней, викинги обирали убитых врагов – другого способа не было, потому что правители франков под страхом смерти запрещали продавать норманнам доспехи.

То же самое касалось и оружия, за исключением мечей. Стандартную форму меча викинги, по всей вероятности, заимствовали у франков, а точнее, у знаменитого кузнеца Ульфберта, жившего в VIII веке. Имя его со временем стало нарицательным для клинков этого типа. Викинги быстро научились ковать такие мечи самостоятельно, и в наши дни археологи находят клинки с клеймом «Ульфберт» по всей Скандинавии. Это прямой обоюдоострый меч со скругленным концом, выкованный из нескольких полос металла – так называемым пакетным способом, когда к более твердой сердцевине клинка приковывались с внешней стороны более мягкие слои. Благодаря такому способу изготовления клинок получался относительно легким и крепким, а если все же ломался, то хорошо поддавался перековке. Для воина меч представлял великую ценность и бережно передавался из поколения в поколение. Мечам давали собственные имена – например, «Пламя Одина» или «Кусающий за ноги».

Викинги были искушены в разведке и проявляли невероятную гибкость в стратегии. Они предвосхищали большинство военных маневров противника и быстро реагировали на перемены в политической обстановке. Еще одно огромное преимущество перед франками им давала пластичность: «братства», насчитывавшие по нескольку сотен или даже десятков бойцов, могли при необходимости объединяться в большое войско, а затем снова разделяться на группы. Поэтому нанести им тяжелое поражение или хотя бы предугадать, в каком месте сосредоточить оборону, было почти невозможно.

Кроме того, викинги были в целом прагматичнее своих противников. Они легко перемещались по пересеченной местности, использовали любые подходящие постройки (например, каменные церкви) как оборонительные сооружения и рыли ямы-ловушки на пути конных преследователей. Они нападали по ночам и – в отличие от знатных франков – не боялись запачкать руки, выкапывая траншеи и возводя земляные насыпи. И самое главное, они без труда могли выбирать направление удара, меняя стратегию на ходу и превосходно рассчитывая время для нападения. Варвары минувшей эпохи щадили христианские церкви и обходили их стороной; викинги, напротив, избирали их мишенями для атаки, нападая преимущественно в праздничные дни, когда можно было захватить больше богатых заложников. Христианские общины не могли противостоять разбою. Так, монастырь на острове Нуармутье в устье Луары подвергался грабежам с 819 по 836 год ежегодно. У монахов вошло в привычку покидать остров на весну и лето и возвращаться лишь по окончании сезона набегов. Наконец, в 836 году они решили, что так больше продолжаться не может. Забрав мощи своего святого-покровителя (и все, что осталось от казны), они покинули монастырь навсегда и отправились на восток в поисках безопасного пристанища. Следующие тридцать лет они скитались с места на место, пока, наконец, не обосновались в Бургундии, близ швейцарской границы, – настолько далеко от моря и викингов, насколько вообще было возможно. Монах из Нуармутье вложил все свое отчаяние в страстную мольбу к собратьям-христианам, заклиная их прекратить междоусобицы и заняться обороной от общего врага:

Кораблей приходит все больше и больше, полчища северян множатся <…> каждый город на своем пути они разоряют, и никто не в силах им противиться <…> Не щадят ни селения, ни обители. Все бегут от них, и редко кто дерзает призвать: «Стой, остановись! Дай отпор! Сражайся за землю свою, за детей и родных!» Все утратили волю и ослабли от распрей; откупаются деньгами там, где надо бы выйти на битву с оружием в руках. Христианское королевство рушится.

Но совету монаха никто не внял. Под конец гражданской войны империя Карла Великого распалась на три королевства, каждое – со своими слабостями, оказавшимися у всех на виду. На территории современной Франции образовалось Западно-Франкское королевство, на землях современной Германии – Восточно-Франкское, а между ними – Срединное королевство, включавшее Лотарингию, Прованс и северную часть Италии и впоследствии поглощенное соседними государствами. Отряды викингов становились все крупнее и действовали все более дерзко. Теперь норманны отправлялись в набеги уже не с двумя-тремя кораблями, как раньше: для одного похода объединялись по десять-двенадцать кораблей. Более того, они начали вырабатывать новую тактику. В 845 году они вернулись на остров Нуармутье, но на сей раз не за поживой: возведя на острове оборонительные сооружения, викинги превратили его в зимнюю крепость. До сих пор набеги обычно устраивали в теплое время года, чтобы вернуться домой до первого снега. Но теперь все изменилось: викинги больше не желали тратить время на морские переходы и намеревались начать разбойничать более последовательно и систематично. Обзаведясь перевалочным пунктом, они могли теперь подниматься выше по рекам, проникая в глубь континента и захватывая все новые селения и даже крупные города. Разграбив Руан, Нант и Гамбург, викинги принялись за побережье Бургундии. На следующий год они нанесли удары по Утрехту и Антверпену, а затем прошли вверх по Рейну до Неймегена. Но все эти набеги бледнели перед нашествием, организованным в 845 году по приказу датского короля. Хорик не забыл поддержку, которую франки оказали его сопернику, Харальду Клаку. И час его мщения настал.