Текст книги "Философия свободы"

Попытка отыскать свободу в человеческом мозге обречена на неудачу. На самом деле, даже искать человеческое «я» в мозге бесполезно. «Я» – это центр моего тела и моего мира. Мы не можем локализовать его, указать на него пальцем, но если нам все же потребуется обозначить его местонахождение, придется признать, что оно находится в нашем теле. Кант подчеркивает это в одной из своих ранних работ «Грезы духовидца», где пишет, что если бы нам пришлось сказать, где находится душа, мы бы сформулировали это так: «я есть там, где ощущаю. Я есмь так же непосредственно в кончике пальца, как и в голове… Нет такого опыта, который научил бы меня считать какие-то части моего ощущения отдаленными от меня, запереть мое неделимое Я в микроскопически маленьком уголке мозга»[69]69
  Immanuel Kant. Träume eines Geistersehers, erläutert durch Träume der Metaphysik // Kants gesammelte Schriften, т. II, Preußischen Akademie der Wissenschaften (red.) Berlin/New York: De Gruyter, 1902. С. 324 и далее. Перевод цитируется по изданию: Иммануил Кант. Грезы духовидца, поясненные грезами метафизики // Кант. Собрание сочинений. Москва: Чоро, 1994.


[Закрыть]. Осознавать – значит присутствовать в мире в качестве действующего лица, всем телом сразу. Для людей это имеет также и нормативное значение. Если наш друг нарушает обещание, можно в принципе рассматривать это как цепочку объективных причин и следствий, но при этом мы упустим все моральные аспекты этого события. Наша Вселенная имеет не только физические, но и этико-нормативные свойства. В этой Вселенной мы относимся друг к другу не только как к физическим объектам, но и как к этическим субъектам.

В отношении человеческой свободы возможно занять одну из следующих четырех позиций:

Человек детерминирован и не свободен.

Человек не детерминирован и свободен.

Человек детерминирован и свободен.

Человек ни детерминирован, ни свободен.

Позиции (1) и (2) являются теориями инкопатибилизма, который утверждает, что свобода и детерминизм несовместимы. Позиция (1) часто характеризуется как «жесткий детерминизм», а позиция (2) как «либертарианизм». Позиция (3) называется компатибилизмом и допускает, что свобода и детерминизм совместимы. Позиция (4), отрицающая и свободу, и детерминизм, не имеет устоявшегося названия, однако ее часто упоминают как «скептицизм». Можно попробовать представить все четыре позиции в виде следующей таблицы[70]70
  Строго говоря, с точки зрения логики может найтись гораздо больше позиций, особенно учитывая, что многие философы занимают «агностическую» позицию относительно истинности детерминизма и/или возможности свободы. Если расширить нашу таблицу другими возможными комбинациями, она примет следующий вид:
  Однако, как я уже сказал, я на страницах этой книги ограничусь рассмотрением позиций (1), (2) и (3).


[Закрыть]:

Компатибилизм также часто называют «мягким детерминизмом». Обозначения «жесткий» и «мягкий» детерминизм могут, однако, быть обманчивыми, так как создается впечатление, что «мягкий» детерминизм менее обязателен, что в нем действуют менее строгие причинно-следственные связи и тому подобное. Однако обе позиции подразумевают одинаковую степень детерминированности, и с этой точки зрения ничем друг от друга не отличаются, а отличаются только в своей концепции свободы. Другими словами, разница заключается в том, что позиция жесткого детерминизма подразумевает, что детерминизм и свобода несовместимы, тогда как мягкий детерминизм утверждает, что они не противоречат друг другу[71]71
  Вероятно, по этой причине уместнее было бы говорить об «эксклюзивном» и «инклюзивном» детерминизме, первый из которых исключает свободу из области природной необходимости, а второй включает ее. Однако я не думаю, что нам принесет большую пользу введение новых терминов, поэтому в дальнейшем я буду пользоваться устоявшимся термином «компатибилизм».


[Закрыть].

Большинство современных философов занимают позицию компатибилизма, хотя существует и некоторое количество либертарианцев. Число тех, кто придерживается жесткого детерминизма, гораздо меньше, однако и эта позиция хорошо представлена[72]72
  Одной из наиболее интересных работ, представляющих эту позицию, а также этические и экзистенциальные следствия из нее, является: Derk Pereboom. Living Without Free Will. Cambridge: Cambridge University Press, 2001.


[Закрыть]. Наименее распространенной позицией является скептицизма, хотя свои представители есть и у него[73]73
  См. особенно: Galen Strawson. Freedom and Belief. Oxford: Clarendon Press, 1991.


[Закрыть]. Кроме того, некоторые теоретики занимают промежуточные позиции, например, пытаются в своих взглядах соединить жесткий детерминизм с компатибилизмом[74]74
  См., к примеру: Saul Smilansky. Free Will and Illusion. Oxford: Oxford University Press, 2000.


[Закрыть]. Большинство людей, принадлежащих к самым разным культурам, скорее придерживаются мнения, что Вселенная не детерминирована, и детерминизм несовместим с понятием моральной ответственности[75]75
  Ср. Hagop Sarkassian et al. Is Belief in Free Will a Cultural Universal // Mind & Language. 3/2010. Также см. Shaun Nichols, Joshua Knobe. Moral Responsibility and Determinism: The Cognitive Science of Folk Intuitions // Noûs. 4/2007.


[Закрыть]. Другими словами, наша «естественная метафизика» ближе к либертарианству. Разумеется, сам по себе этот факт ничего не решает, поскольку история показала, что «большинство людей» частенько ошибается, однако благодаря этому тем, кто придерживается жесткого детерминизма или компатибилизма, приходится чаще искать аргументы в пользу своей позиции, чем либертарианцам.

Инкомпатибилизм является наиболее «интуитивно понятной» точкой зрения на вопрос совместимости свободы и детерминизма. Большинство не-философов смотрит на эту проблему именно так. Некоторые философы тоже считают, что детерминизм подрывает саму возможность существования свободы и ответственности. Петер ван Инваген сформулировал так называемый «аргумент следствия», который гласит, что если теория детерминизма верна, то все наши действия являются следствиями законов природы и событий прошлого, но поскольку ни законы природы, ни события, произошедшие еще до нашего рождения, нам неподвластны, то и следствия их, то есть наши собственные действия в настоящем, не зависят от нас[76]76
  Peter van Inwagen. An Essay on Free Will. Oxford: Clarendon Press, 1983. С. 16.


[Закрыть].

Проблема здесь не в том, что у свободных действий не может быть причин. Любой согласится, что у всех действий есть свои причины. Проблемы начинаются тогда, когда мы пытаемся утверждать, что у каждого действия имеются достаточные причины, так что при определенном наборе причин может произойти Х, и только Х. Если у каждого действия есть достаточные причины, значит, действующее лицо просто не может поступить иначе, а ведь действие может быть названо свободным только в том случае, если действующее лицо могло поступить так или иначе. Если существует свобода воли, объяснения причин не смогут рассказать нам всю правду о том, как мы действуем, и в то же время объяснения причин должны быть частью правды, если мы хотим вписаться в естественный порядок вещей.

Существует две версии инкомпатибилизма: жесткий детерминизм и либертарианизм. Давайте сначала кратко обсудим жесткий детерминизм, согласно которому мир детерминирован, а свободы не существует, поскольку свобода и детерминизм несовместимы. Жесткий детерминизм утверждает, что для того, чтобы свобода могла существовать, у действующего лица должно быть несколько вариантов действия, то есть в каждой ситуации у него должен быть выбор, поступить ему так или иначе. Иметь несколько вариантов – значит иметь выбор между Х и Y. И даже если я выбираю Х, я мог бы выбрать Y, если бы захотел. Детерминизм утверждает, что существуют причины, по которым я выбираю Х, а не Y. А если бы я выбрал Y, то этому должен был предшествовать иной набор условий, нежели тот, который приводит к выбору X. Этот набор условий, который всегда предшествует действию, может привести только к одному варианту действия. В соответствии с такой позицией детерминизма совершенно очевидно, что у действующего лица нет никакого выбора, а следовательно, свобода невозможна. Эта необходимость детерминизма кардинальным образом отличается от возможности выбора, даже совершаемого под давлением. К примеру, если кто-то угрожает причинить вред моей семье, если я не сделаю Х, очевидно, что это будет веской причиной в пользу Х, и тем не менее я все еще могу выбрать Y. Так что выбор под давлением отличается от абсолютной необходимости, которую подразумевает детерминизм. Если мы детерминированы, у нас не больше возможностей контролировать происходящее с нами, чем у шестеренки в часовом механизме, падающего камня или лосося, поднимающегося по реке на нерест. Однако это противоречит нашему представлению о нас самих и о нашей способности к действию. Все мы обладаем чувством свободы. Даже жесткий детерминизм признает это, однако утверждает, что это чувство свободы не свидетельствует об истинной свободе, а скорее является иллюзией.

Самая большая проблема жесткого детермизима состоит в том, что он так сильно противоречит нашим иллюзиям о морали. В мире жесткого детерминизма не существует ответственности и вины, а все действующие лица равны с точки зрения морали, поскольку они одинаково не отвечают за свои действия. Представим себе, что личность некого человека постепенно меняется, так что он становится все более агрессивным и склонным к насилию, хотя всю свою жизнь до этого был мирным и дружелюбным. В конце концов он убивает другого человека, придя в бешенство из-за какой-то мелочи. Оказывается, что в том отделе его мозга, который отвечает за агрессивность, образовалась большая опухоль, так что окружающие считают, что его агрессивность и даже убийство могут объясняться этим новообразованием. После того как опухоль удаляют хирургическим путем, он возвращается к своему нормальному миролюбивому поведению. Большинство людей сочтет, что он не несет моральной и юридической ответственности за убийство, поскольку причиной его было скорее патологическое состояние, нежели свободный выбор. Давайте теперь сравним эту ситуацию с другой. Некий человек вырос в хороших условиях, в мозгу у него нет никаких видимых образований, но он очень тщеславен и хочет всегда получать только самое лучшее. Для того чтобы получить дорогие часы, например «Патек Филип Наутилус» стоимостью почти 30 000 долларов, он убивает своего знакомого, только что купившего их, и забирает себе его часы. Большинство людей чисто интуитивно решит, что он в высшей степени виновен в своем поступке и должен быть наказан. Проблема жесткого детерминизма в том, что он совершенно не способен провести различие между этими двумя ситуациями и объяснить, почему один человек должен быть наказан, а второй нет. Оба человека детерминированы в своих действиях, и хотя причины их действий носят различный характер, для оценки их вины и ответственности с точки зрения жесткого детерминизма это не важно. Оба человека не свободны, а следовательно ни один из них не несет ответственности за свои действия. Подобные выводы, противоречащие нашей интуиции, объясняют, почему у жесткого детерминизма так мало приверженцев среди обывателей.

Давайте теперь рассмотрим либертарианизм, который утверждает, что человек не детерминирован и свободен. Разнообразие либертарианских позиций так велико, что у них едва ли найдется хоть один общий знаменатель помимо убеждения, что детерминизм несовместим со свободой, а поскольку человек свободен, детерминизма не существует. Едва ли я смогу остановиться подробно на каждой позиции в рамках либертарианизма, так что ограничусь лишь общим обзором основных пунктов и аргументов этого направления[77]77
  Существует целое множество различных позиций в рамках либертарианизма. Отличное систематическое изложение этого разнообразия с точки зрения современной аналитической философии можно найти в работе: Randolph Clarke. Libertarian Accounts of Free Will. Oxford: Oxford University Press, 2003.


[Закрыть].

Либертарианец во многом согласен с компатибилистом: человек свободен, и свобода подразумевает отсутствие принуждения, однако либертарианцу требуется больше условий, чтобы считать человека свободным. Большинство либертарианцев признают, что у человеческих действий есть причины, но они утверждают, что люди лишь тогда могут действовать свободно, когда их действия не предопределены от начала и до конца предшествующими им условиями. Предположим, мое решение дать монетку нищему обусловлено моей убежденностью в том, что мы должны помогать нуждающимся, а также целым рядом других причин. Однако либертарианец будет утверждать, что в совершенно идентичной ситуации, обладая теми же самыми убеждениями и при наличии прочих идентичных условий, мог бы пройти мимо нищего и совсем ничего ему не дать. Другими словами, я мог бы поступить иначе, чем я поступил. Некоторые заметили бы, что для того чтобы я совершил иной выбор, у действия должна быть другая каузальная предыстория, но убедительно ли такое возражение? Должна ли выбору X вместо Y предшествовать другая комбинация условий? Когда я беру из коробки одну конфету, нет никаких оснований думать, что к выбору конфеты с марципаном ведет другая причинно-следственная цепь, нежели к выбору конфеты из горького шоколада. Или если я еду в отпуск в Барселону, а не в Рим. Мне легко представить, что в подобной ситуации человек может выбрать любой из вариантов при совершенно идентичных условиях. Детерминист считает, что у каждого действия имеются достаточные причины, и следовательно, выбору Х или Y должны предшествовать различные каузальные схемы. Однако это утверждение спорно и требует обоснования.

Многие возразят, что если нет никаких явных предпосылок к тому, чтобы выбрать Х или Y, выбор будет совершенно иррационален, однако и это возражение не кажется мне убедительным. Как Х, так и Y являются рациональным выбором, даже если для этого выбора нет никаких веских причин – а может, и никаких причин вообще. Бывают случаи, когда для выбора любой из альтернатив у нас имеется множество веских причин, и при этом нет никаких предпосылок для предпочтения одной из альтернатив всем остальным, и все же мы делаем какой-то выбор. В таких случаях до последнего момента неизвестно, что же мы выберем, то есть до самого конца наше решение остается неопределенным, а это то же самое, что либертарианская свобода выбора[78]78
  Роберту Кейну удалось весьма эффективно использовать подобные примеры для обоснования либерализма в книге: Robert Kane. The Signifcance of Free Will. Oxford/New York: Oxford University Press, 1996.


[Закрыть]. И все же позиция либертарианизма не была бы так сильна, если бы свободным мог считаться только такой специфический вид выбора, поскольку он встречается довольно редко. Либертарианцы последовательно доказывают, что во многих других ситуациях свободный выбор тоже возможен. Другими словами, либертарианизм утверждает, что проще всего увидеть либертарианскую свободу в ситуации выбора между равнозначными альтернативами, но она присутствует и там, где у действующего лица имеются рациональные причины для предпочтения одной из альтернатив.

Любая теория о свободе воли, имеющая право на существование, должна основываться на чем-то еще, помимо чистого индетерминизма. Для того чтобы развиваться, либертарианизм должен содержать в себе элемент, который ограничивает действие чистой случайности. Самое распространенное решение этой проблемы заключается в том, что у действующего лица должна оставаться та или иная форма рационального контроля над своими действиями. Ряд либертарианцев вводит понятие так называемой каузальности деятеля, которое подразумевает, что действующие лица сами могут быть причиной своих действий, так что их нельзя редуцировать до простого следствия суммы предшествующих причин и обстоятельств. Наиболее ранним представителем такой позиции можно считать Аристотеля. Он сформулировал, что если причина действия находится в действующем лице, то от него самого зависит, совершится действие или нет[79]79
  Aristoteles. Den nikomakiske etikk. 1110A17f. Аристотель. Никомахова этика.


[Закрыть]. Когда действие зависит от нас, от нас же зависит и бездействие[80]80
  Aristoteles. Den nikomakiske etikk. 1113b6. Аристотель. Никомахова этика.


[Закрыть]. В «Физике» Аристотель описывает различие между людьми и прочими объектами, которое заключается в том, что люди обладают способностью перемещать объекты, и эта способность не зависит от каких-то внешних по отношению к людям объектов[81]81
  Aristoteles. Physics. В переводе на англ. R.P. Hardie, R.K. Gaye, Jonathan Barnes (red.) The Complete Works of Aristotle. Т. 1. Princeton NJ: Princeton University Press, 1984. 256а6–8. См. русскоязычное издание: Аристотель. Физика // Аристотель. Сочинения в 4-х томах. Москва: Мысль, 1984.


[Закрыть]. Другими словами, люди могут служить причиной событий иначе, чем другие объекты, а также они могут быть причиной того, что какое-то событие не происходит. Самым известным представителем подобной позиции в наши дни является Родерик М. Чисхолм, утверждающий, что решение проблемы происхождения либертарианских действий заключается в том, что они не являются ни полностью предопределенными в силу законов природы, ни случайными или беспричинными, а просто они предопределены самим деятелем[82]82
  Roderick M. Chisholm. Human Freedom and the Self // Gary Watson (red.) Free Will, 2^nd ed. Oxford: Oxford University Press, 2003.


[Закрыть]. Это решение полностью совместимо с тем взглядом, что действия частично предопределены законами природы и естественными причинами, с учетом того, что действующее лицо является частью природы, и при этом нам нет нужды прибегать к концепции двойственности материи и тому подобным. Кроме того, мы вполне можем рассматривать эту способность как продукт естественной и культурной эволюции.

Многие критики теории каузальности деятеля указывают на то, что эта теория ничего не объясняет, так как в ней не содержится описания эмпирических предпосылок подобной каузальности. К примеру, Гэри Уотсон утверждает, что «каузальность деятеля» является лишь ярлыком, который нужен либертарианизму, но который сам по себе не решает никаких проблем и ничего не объясняет[83]83
  Gary Watson. Introduction // Gary Watson (red.) Free Will, 2^nd ed. Oxford: Oxford University Press, 2003. С. 10.


[Закрыть]. Какое же объяснение нам требуется? Вместо Х, который служит причиной Y, мы вводим в качестве причины Y деятеля A. Многие, конечно же, согласятся с подобной схемой, но либертарианская теория каузальности деятеля утверждает, что само по себе то, как А служит причиной Y, не может быть полностью объяснено предшествующими причинами. А совершает действия на неких основаниях, которые невозможно редуцировать до простой причинно-следственной связи.

Давайте представим, что деятель А планирует совершить действие Х в момент времени t, но незадолго до наступления момента t некий деятель В дает А дополнительные основания, которые убеждают А не совершать действие Х, поскольку оно аморально или бессмысленно. В результате вместо действия Х деятель А совершает действие Y. Теперь нам необходимо понять, можем ли мы дать адекватное объяснение тому, что деятель А совершил действие Y вместо действия X, просто заявив, что обстоятельства, предшествующие моменту времени t, в этих двух случаях различаются. Мы можем также вообразить, что деятель А совершает действие Y вместо действия Х, потому что ему на голову упала сосулька. Разве между этой сосулькой и убедительными аргументами деятеля В нет принципиальной разницы? Можем ли мы рассматривать их как равнозначное изменение условий, предшествующих моменту времени t? Мы можем сказать, что в первом случае у А есть рациональное основание выбрать Y вместо Х, тогда как во втором случае имеет место событийная причина. Тем самым мы только что обозначили различие между рациональным основанием и причиной.

Свобода, которая наделяет нас ответственностью за наши действия, является свободой действовать исходя из рациональных оснований. Мы должны принимать во внимание те основания, которые действующее лицо приводит в качестве объяснения своих действий. Именно рациональные основания определяют характер действия и почему оно произошло. Принципиальная разница между человеком и другими животными состоит в том, что человек обладает способностью действовать исходя из рациональных оснований, тогда как животные обладают лишь поведением, у которого есть причины. Основания имеют смысл только для рационального деятеля, для личности. Далее, сама природа оснований предполагает, что они нормативны, чего нельзя сказать о причинах, а кроме того, они оставляют человеку возможность действовать иначе. Все мы согласимся, что Раскольников мог передумать. И даже если причины и условия, предшествовавшие убийству процентщицы, оставались бы теми же, мы верим, что Раскольников мог бы не убивать ее, потому что имелись веские основания не делать этого, и он мог бы исходить из них. Поступок Раскольникова остается неопределенным вплоть до момента убийства, он совершенно не уверен в своих намерениях. Замысел возник за месяц до убийства, и он столько раз проходил дорогу до ее дома, что даже запомнил количество шагов, но до самого последнего момента он сомневается в своем решении. Убийству предшествуют обстоятельные размышления и взвешивание различных альтернатив.

Наша свобода возможна не потому, что у наших действий нет причин, но потому, что мы обладаем способностью, отсутствующей у других животных, представить себе различные варианты. Мы действуем, исходя из наших желаний и предпочтений, как и другие животные, но мы можем выбирать, каким образом нам реализовать эти желания и предпочтения. Свобода не требует от нас способности изменять причины и предпосылки к действию, не требует она и идти против законов природы, от нас требуется лишь способность представить себе и обдумать возможные альтернативы и выбрать среди них ту, которую мы воплотим в жизнь.

Мои решения претворяются в действия: будучи ментальными явлениями, они руководят телом. Свобода – это способность решать, как именно я хочу действовать, выбрать ли мне в определенной ситуации действие Х или Y, быть причиной собственных действий. Вероятно, слово «причина» здесь не вполне уместно и может привести к недопониманию, потому что сам деятель в качестве причины отличается от внешних причин. Бильярдный шар, служащий причиной движения другого бильярдного шара, не может решать, покатится тот направо или налево, тогда как я могу использовать бильярдный кий, чтобы определить, куда покатится шар. Многие утверждают, что рациональные основания следует считать причинами, что объяснения, построенные на рациональных основаниях, в действительности тоже описывают причинно-следственную связь. Другие скажут, что отношения между основанием и действием являются понятийными, а не каузальными. Я склонен присоединиться ко второму лагерю, поскольку основания обладают нормативностью, которой в мире причин и следствий просто не существует. Таким образом, можно утверждать, что теория «каузальности деятеля» является ошибочной попыткой приспособить объяснение рациональных действий к теории каузальности вообще.

Что есть объяснение действия? Если кто-то спросит: «Что заставило Пера поднять руку?», мы всегда можем ответить, что электрические импульсы прошли по нейронным связям от мозга к мускулам плеча и руки, вызвав сокращение мышц. Однако мало кто согласится, что тем самым мы дали исчерпывающее объяснение того, зачем Пер поднял руку: отчасти потому, что подобное объяснение лишено контекста, а отчасти потому, что оно ничего не говорит о намерениях Пера. Объяснение действия Пера, которое даст нам понимание его поступка как действия, а не поведения, должно содержать описание его намерений, а эти намерения должны быть понятны исходя из контекста. Более удовлетворительным объяснением было бы, к примеру, такое: «Он поднял руку, чтобы остановить такси, а такси нужно было ему потому, что он опаздывал забрать дочь из детского сада до 16.00». Подобное объяснение уже больше говорит нам о той цели, которую преследовало действие Пера, а когда речь идет о таких ментальных феноменах, как намерение, желание и решение, указание цели необходимо, чтобы объяснить, каковы намерения, желания и решения действующего лица. Объяснение исключительно причин какого-либо поведения рисует нам мир, в котором для целей просто не остается места. Разумеется, нет ничего плохого в том, чтобы описывать причины данного поведения, но важно при этом понимать, что подобные объяснения всегда будут неполноценными в качестве объяснений действия, так как они по определению опускают именно тот элемент, который отличает поведение от действия.

Мы можем представить себе, что Пер рассуждает следующим образом:

«Я хочу забрать дочь до того, как детский сад закроется. Я могу успеть забрать ее, если я возьму такси. Я могу остановить такси, если я подниму руку и тем самым подам водителю сигнал остановиться. Я поднимаю руку».

Подобный ход рассуждений представляет решение действовать не как логическую или каузальную необходимость. Такое объяснение называется телеологическим, поскольку оно включает в себя цель, которая и является рациональным основанием для действия. Можно сформулировать иначе: действие объясняется не ментальными состояниями, которые являются следствиями других событий, но скорее содержанием этих ментальных состояний, которое мы и называем основаниями.

Разумеется, подобное объяснение не является каузальным, и тот, кто верит, что единственным адекватным объяснением событий является описание приведших к ним причинно-следственных связей, сочтет такое объяснение бессодержательным. А. Д. Айер утверждал, что если у моих решений нет каузального объяснения, то они являются совершенно случайными, а следовательно, я не несу за них никакой ответственности[84]84
  A.J. Ayer. Philosophical Essays. London: Macmillan, 1954. С. 275.


[Закрыть]. Такая точка зрения предполагает, что единственным способом объяснить событие является каузальный способ, а это весьма спорное предположение. Для того, кто анализирует наши действия лишь с точки зрения их причин, все наши размышления и решения, приводящие к действиям, являются лишь чем-то, что с нами происходит, тогда как мы сами рассматриваем их как нечто, что мы делаем и за что несем ответственность. Мы действуем, исходя из наших представлений о мире, а за эти представления мы, как правило, если только мы не подвергались грубой манипуляции, несем полную ответственность[85]85
  Джон Макдауэлл пишет: «Выносить суждения, принимать решения, наши убеждения – мы в принципе несем ответственность за все это, поскольку мы сами делаем все эти вещи, они не сами собой происходят в нашей жизни. Разумеется, наши убеждения не всегда являются результатом того, что мы воспользовались своей свободой, чтобы решить, каким образом нам следует думать. Но даже если наши убеждения не являются результатом нашей свободной и сознательной работы, они все равно являются воплощением нашей способности, а именно понятийной способности, которая является парадигматическим проявлением свободы таким же образом, как и наша способность к суждению». Цит. по: John McDowell. Having the World in View: Lecture One // Journal of Philosophy. 95/1998. С. 434.


[Закрыть]. Объяснение, которое мы дали действию Пера чуть выше, является телеологическим объяснением, и я склонен утверждать, что его достаточно для понимания действия. Бывает и так, что у нас не получается полностью объяснить действие таким способом, поскольку мы не можем увидеть в этом действии продукт рационального рассуждения с достаточными предпосылками и соответствующим им заключением, и тогда, по всей видимости, нам понадобится каузальное объяснение.

В детерминированной Вселенной все с необходимостью является объектом причинно-следственных связей со всем остальным. Недетерминированная Вселенная выглядит совершенно иначе: одно решение будет принято с большей вероятностью, чем другое, но возможность для второго все равно остается, и потому мы, очевидно, не можем дать объяснение, в котором действию будут предшествовать достаточные условия. Это не означает, что мы вовсе не можем дать никакого объяснения, и даже не говорит о том, что индетерминированная Вселенная совершенно хаотична. Нет никаких препятствий к тому, чтобы она была относительно стабильна, и мы часто можем предсказывать действия людей с довольно высокой точностью, исходя из наших знаний об их предпочтениях и целях, при этом нам не потребуется прибегать к физическим законам и каузальным комбинациям. Как отмечает Джон Дюпре, люди не являются хаотичным включением в упорядоченную действительность, скорее они представляют собой достаточно организованные и предсказуемые единицы в мире, который зачастую кажется весьма хаотичным[86]86
  John Dupre. The Disorder of Things: Metaphysical Foundations of the Disunity of Science. Cambridge MA/London: Harvard University Press, 1993. С. 215. См. Также John Dupre. Human Nature and the Limits of Science. Oxford: Clarendon Press, 2001. Гл. 7.


[Закрыть]. Если вы договариваетесь с коллегой встретиться в кафе в 13 часов в среду на следующей неделе, вы, как правило, можете быть более или менее уверены в том, что он или она придет туда в условленное время, однако вы не можете сделать столь же точного предсказания о том, где будет находиться через неделю листок, который пронесло мимо вас ветром в тот самый момент, когда вы договаривались с коллегой. У людей есть каузальные свойства, которых нет больше ни у кого и ни у чего, в том числе и свойство строить и претворять в жизнь планы на долгое время вперед.

Многим может показаться, что именно эта предсказуемость человека, регулярность его привычек подтверждают теорию детерминизма. Вся наука основана на наблюдении регулярных соответствий, но между наблюдением подобных регулярных соответствий и утверждением, что эти соответствия являются необходимостью, лежит пропасть. И все же мы склонны впадать в такое заблуждение не только в том, что касается неодушевленных объектов, но даже и в том, что касается человеческих действий. Утверждение, что действия человека вытекают из законов природы, основано на наблюдении регулярных соответствий в природе, и мы ожидаем увидеть те же регулярные соответствия в человеческом поведении, с тем чтобы далее приравнять эту регулярность к необходимости. В «Лекциях о свободе воли» Витгенштейн приводит контраргумент, что мы вовсе не наблюдаем подобной регулярности в человеческом поведении, по крайней мере, не в том объеме, что и в природе, но даже если бы наблюдали, из этого не следовало бы, что мы детерминированы. «Сама по себе регулярность не делает кого-либо свободным или несвободным»[87]87
  Wittgenstein. Philospohical Occasions 1912–1951. С. 431.


[Закрыть]. Витгенштейн сравнивает падающий камень с вором, крадущим банан, точнее, он ставит вопрос: уместно ли такое сравнение? Утверждается, что кража вором банана так же неизбежна, как падение камня. Что подразумевается под неизбежностью? Неизбежность должна основываться на наблюдаемом регулярном соответствии, однако в случае с вором никакого регулярного соответствия не существует, точнее, та регулярность, которую мы теоретически могли бы наблюдать в поведении вора (к примеру, еще в детском саду он был склонен к воровству, и эта склонность проявлялась неоднократно уже во взрослой жизни), совершенно непохожа на ту регулярность, которая свойственна падающему камню. У человека есть одна важная характеристика – дискретность, то есть отсутствие непрерывности. Многие утверждают, что рано или поздно будет найдено то регулярное соответствие, которое поставит знак равенства между вором и падающим камнем, но есть ли у нас в действительности основания для подобного предположения, или мы выдвигаем его лишь для того, чтобы сохранить стройность теории детерминизма? Ни первый, ни второй вариант ответа не подкреплены никакими логическими доказательствами. Вполне возможно, что такое регулярное соответствие существует, но вовсе не обязательно. И даже если оно существует, оно вовсе не означает, что человек детерминирован и несвободен. Вор, крадущий банан, обладает совершенно иными свойствами, нежели падающий камень, и нам необходимо понять эти свойства, если мы хотим понять поведение вора.

Либертарианизм утверждает: если у всего нашего поведения есть необходимые условия, которые являются достаточной причиной для его реализации, то не будет существовать никакой свободы, а следовательно, и моральной ответственности. Никому никогда не удавалось – и едва ли когда-нибудь удастся – доказать, что вся моя личность, которая полностью определяет мои действия, в свою очередь полностью определяется какими-то причинами, совершенно мне неподвластными. Либертарианизм признает, что такие причины существуют, и их влияние в той или иной степени существенно, однако это все еще оставляет достаточно пространства для существования свободы. В этом случае может зайти разговор о степенях свободы, зависящих от степени воздействия причин и обстоятельств на личность деятеля, однако неполная свобода тем не менее остается свободой.

Возможности человека ограничены в силу его природы. То, куда мы можем попасть, а куда не можем, зависит не только от принятого нами решения, но и от наших физических возможностей. Как бы я ни хотел, я никогда не смогу подпрыгнуть на высоту десяти метров, потому что мое тело для этого не приспособлено. Здесь нужно отметить, что физические возможности не заданы раз и навсегда для всех представителей вида, но имеют некоторые вариации. Они даже частично зависят от принимаемых нами решений: к примеру, мы можем специально тренировать определенные качества. Однако наша воля не обладает непосредственным влиянием на окружающий мир, она заключена в тело, которое всегда будет иметь свои ограничения.

Разумеется, наши действия ограничены также и законами природы, впрочем, мы можем использовать законы природы для достижения своих целей[88]88
  На это указывает и Джон Стюарт Милль: «Несмотря на то, что мы не можем освободиться от действия естественных законов в целом, мы можем обойти каждый закон в отдельности, если нам удастся подняться над обстоятельствами, в которых он возникает. И хотя мы не можем действовать, вовсе не учитывая законы природы, мы можем использовать одни законы, чтобы противодействовать другим». Цит. по: John Stuart Mill. Nature // Collected Works of John Stuart Mill. Т. 10. Toronto/London: University of Toronto Press, 1974. С. 379.


[Закрыть]. К примеру, мы не можем просто отменить силу тяготения, чтобы взлететь, но мы можем использовать законы аэродинамики в строительстве летательных аппаратов. Будучи действующими лицами, мы можем использовать законы в своих интересах.

Насколько устойчивы к критике аргументы в пользу либертарианизма? Мы можем, как минимум, утверждать, что индетерминизм не менее вероятен, чем детерминизм, что логическая возможность для свободы существует. Однако нам недостаточно признания того, что теория индетерминизма может быть верной – нам необходимо обосновать, что человек способен контролировать свои действия в недетерминированном мире. Такого обоснования либертарианизм на данный момент не имеет, с учетом того, что обоснование должно быть каузальным. Однако либертарианизм утверждает, что требование каузального обоснования в данном случае неправомерно, поскольку действия человека объясняются рациональными основаниями, а не причинами, и свести эти рациональные основания к причинам невозможно. Впрочем, либертарианизм не может похвастаться и доказательством неверности теории детерминизма, так что я предлагаю обратиться к компатибилизму, в рамках которого свобода совместима с детерминизмом, так что обе точки зрения могут оказаться истинными.