Текст книги "Публичное разоблачение"

Глава 4

– Мне больше нравится «Вэнити фэр», чем «Экспектейшнз», – прокомментировал Даг, поворачивая свой синий седан «вольво» на автомагистраль номер 202 в Литчфилд.

Мой бойфренд, или, как говорила мать, кавалер, Даг Рентам – помощник окружного прокурора криминальной полиции в Нью-Хейвене. Важно знать, что, говоря сущие пустяки, Даг сохранял серьезный вид. А так как мы уже подъезжали к дому Верити Роудз, редактору журнала «Экспектейшнз», мне оставалось надеяться, что с его стороны это не моветон. Ему не хотелось сюда ехать. Он мог бы пойти поиграть в американский футбол, ведь его команда планировала игру с «Моряками».

– Может, ты на время оставишь свои замечания при себе, – сказала я, сдерживая возмущение, иначе все бы фатально изменилось.

Возмущение – это форма сопротивления, подразумевающая конфликт, а законник в Даге просто не переносил никаких перепалок, если не выходил из них победителем. Или мне так казалось. Я взглянула на него.

– Я очень нервничаю, Даг, и действительно ценю, что ты поехал со мной, – промурлыкала я.

– Я тоже переживаю, – ответил он, делая новый поворот.

– Правда?

– Полагаю, что за тебя.

«Обед в нашем загородном доме, – говорил голос Верите таким тоном, который заставил меня расправить плечи. – Вы должны приехать. Это в благодарность за наше спасение».

Мне было неловко, так как уже из телефонного разговора с Верити Роудз я поняла, что на обед она приглашает только меня и у нее нет ни малейшего намерения распространять свое приглашение на фотографа Девона. Когда же она спросила, не хочу ли я привести с собой кого-нибудь, у меня язык не повернулся назвать Девона. Но когда я назвала Дага, в трубке наступила пауза, словно Верити была разочарована моим выбором. Но потом она заторопилась:

– В таком случае вы обязательно должны привести с собой Дага.

И вот мы едем субботним вечером; мой Даг оказался хорошим другом и согласился меня сопровождать.

– Тебе не кажется странным, что они просто не послали тебе цветы? – спросил Даг. – Или не дали тебе бесплатную подписку на журнал? Почему они заставили тебя проехать полштата, чтобы поесть с ними?

Я не возражала, что Даг относится к этому так скептически, потому что испытывала то же самое, получив приглашение, но сейчас говорить об этом уже поздно.

– Не думаю, что это странно, – ответила я, расправляя юбку. – Учитывая круги, в которых они вращаются, приглашение в их дом – особый подарок.

– Тогда все ясно, – саркастически ответил Даг.

Я промолчала. Сарказм Дага заставил меня вспомнить, что наши с ним отношения уже дважды за последние два года прерывались, но возобновлялись, несмотря на наши намерения расстаться навсегда.

– Ты думаешь, она предложит тебе какую-то работу, не так ли? – спросил Даг. Помолчав, добавил: – Я тоже так думаю.

– Не будь смешным, – сказала я, но мое сердце затрепетало.

О Господи, неплохо бы стать независимым журналистом. Начать наконец по-настоящему работать, уехать из Каслфорда и получить свободу действий. Пусть это будет не Лос-Анджелес, а что-нибудь менее чуждое – Нью-Йорк, к примеру, всего в девяноста милях. Мне бы это подошло.

Но какого рода может быть эта работа? Возможно, проверка фактов, но не исключено и редактирование. Уверена, что ничего захватывающего.

– Куда теперь? – спросил Даг, останавливая машину.

– Где мы?… Ах да, здесь мы должны свернуть налево. – Я прочитала указатель: «Грасс-Гейт-Медоу» – и, сделав глубокий вдох, медленно выдохнула. – Свернем налево и сразу увидим.

– Какой номер дома?

– Никаких номеров.

– Чую дымок, – заметил Даг, втягивая в себя воздух. – Ты тоже?

Примерно через полмили показалось встроенное в основание круглого холма здание, скорее напоминающее викторианский дворец. Белое, невероятно пышное, с башнями-близнецами, несколькими крытыми галереями.

– Она сказала – первый поворот налево.

– Такой дом в Литчфилде… – Даг присвистнул, сворачивая налево.

– Они очень богаты, – пояснила я. – У них дом на Палм-Бич, дом в Аспене, квартира в Лондоне. Чего я не понимаю, так это как она находит время, чтобы хотя бы посещать одно за другим эти места.

– Значит, мы с тобой обо всем договорились.

– Конечно.

Я не собиралась подбрасывать Дагу возможные темы для разговора, так как стоило людям узнать, где он служит, как они начинали задавать ему бесконечные вопросы о самых гнусных преступлениях, которые встречались ему в судебной практике.

– Тпру! Что это? – спросил Даг, нажимая на тормоза.

Мы подъехали к воротам. Они из белых деревянных реек, но явно заперты. Перед воротами небольшой столбик с внутренней телефонной связью. Даг опустил стекло.

– Алло!

– Алло! – ответил приятный женский голос с ирландским акцентом.

Отстегнув ремень безопасности, я через Дага потянулась к окну.

– Привет. Это Салли Харрингтон и Даг Рентам.

– Мистер и миссис Шредер ждут вас.

Дом был грандиозным, хотя я сильно подозреваю, что Шредеры несколько усовершенствовали оригинал. Я никогда не видела в Новой Англии викторианские дома таких внушительных размеров, особенно с двумя шпилями. В Сан-Франциско возможно, но и тогда бы я усомнилась в его подлинности.

На изгибе подъездной дороги стоял серебряный «ренджровер» с номером штата Коннектикут. Дорога огибала дом.

Последний раз, когда я якшалась с подобными людьми, чьи имена не сходят с колонок светской хроники, был Лос-Анджелес, а если уж быть совсем точной – Беверли-Хиллз, когда я работала в журнале «Булевард». Журнал обязан своим названием бульвару Сансет, который тянется через Брентвуд, Бель-Эр, Беверли-Хиллз и Западный Голливуд. Этот глянцевый журнал печатает светскую хронику высшего общества Лос-Анджелеса, то есть пишет обо всех, у кого куча денег. Я начинала там машинисткой, отвечающей на телефонные звонки, но на второй год стала неофициальным редактором, работающим за свою начальницу, которая ненавидела это дело. Она, однако, хорошо ладила с людьми, поэтому никого не беспокоило ее небрежение, лишь бы работа делалась кем-то, то есть мной.

Я была, несомненно, самым доверительным лицом в журнале. Однажды меня послали доставить от Гарри Уинстона бриллиантовое колье и серьги для проб Шерон Стоун. В другой раз мне предоставили лимузин и отправили на поиски герцогини Йоркской, Сары Фергюсон, чтобы привезти ее на прием в Малибу. А затем, на третий год, мой секрет раскрылся: Салли – Харрингтон может передать все, что угодно, сделав из пустого набора слов вполне публикуемое интервью. Это привело меня к тому, что я ежемесячно начала публиковать эссе под именем какого-нибудь известного автора. Это быстро свело меня с деятелями кино. Я писала от имени какой-нибудь знаменитости, та одобряла написанное, а журнал печатал. На четвертый год я была в гуще событий Лос-Анджелеса, пытаясь придать хоть какую-нибудь реальность тому зазеркальному миру, о котором писала. Но проблема состояла в том, что даже тогда, когда я придавала этому смысл, «Булевард» был последним местом для подобных публикаций. Я могла отражать там только зеркальную сторону жизни.

Поэтому на пятый и последний год моей работы в «Булеварде» я, если можно так выразиться, была пресыщена. Или, скажем, меня тошнило, как тошнит человека, который съел слишком много сладкого и мало нормальной пищи. Мне хотелось быть журналисткой, но мое умение и индивидуальность сделали из меня преуспевающую «журналюгу».

Вот почему я восхищалась, как Верити Роудз сделала свой «Экспектейшнз». Подобно «Вэнити фэр» «Экспектейшнз» публиковал серьезные статьи серьезных авторов, но ему также удавалось развлекать читателей веселыми сплетнями и светской хроникой. Когда брали интервью у знаменитостей – а делали это каждый месяц, – то интервью были на высоком уровне и, на удивление, беспристрастны. Фотографии в нем тоже отличного качества. В былые времена я просто мечтала бы писать для такого издания.

Проблема состояла в том, что за два года работы в газете я полюбила профессию стрингера. Между этими двумя работами была огромная разница. Если моя работа в «Булеварде» была исполнением заказа, то все, что я писала для «Геральд американ», походило на составление пазлов, когда из сотен разрозненных мельчайших фрагментов складываешь картинку.

Подъезжая к особняку, я испытывала различные чувства.

Знакомое чувство возбуждения, к которому примешивалось радостное настроение, возможно, потому, что я меньше всего ожидала увидеть такое место в Коннектикуте.

Приветствия в дверях были такими теплыми, что моя нервозность бесследно исчезла. Верити и Корбетт гостеприимно нас встретили, и я заметила, что Даг тоже стал добродушнее. Я едва узнала Корбетта, такого оживленного, в простых слаксах и спортивной рубашке. (В горах он выглядел гораздо старше и был чем-то расстроен.) Няня привела молодого Корби поздороваться с нами, а затем мы прошли через дом на задний внутренний дворик – патио, где, как сообщила нам Верити, Корбетт будет готовить для нас «на ужасно дорогом гриле, которым он никогда не пользовался».

Верити не обладала классической красотой, но была ухоженной: осветленные волосы, совершенная косметика, упругое тело с округлыми формами. Несмотря на то что Корбетт сегодня хорошо выглядел, большинство людей, как и я, приняли бы его за отца Верити.

Изысканный сад позади дома был тщательно продуман, такой сад можно увидеть разве что в Виндзорском замке у самой королевы. Даже у приятельниц моей матери, которые увлекались садоводством, не было таких садов: все растения здесь очень дорогие, и их невозможно содержать в порядке без сильных мужских рук.

Корбетт налил нам выпить, взяв бутылку со стеклянной тележки, а затем они с Дагом отправились изучать новый гриль.

Мы с Верити опустились на стулья из тикового дерева с разноцветными ситцевыми подушками. Я пролепетала что-то о красоте дома и о том, что больше всего меня поразил сад.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Мне пришлось много потрудиться. – Увидев удивление на моем лице, она добавила: – У меня есть кому исполнять тяжелую работу, а сама я делаю обрезку, удобряю и – хотите верьте, хотите нет – пропалываю сорняки. Ради своего сада я отказалась бы даже от поста издателя «Вог». – Она засмеялась, всплеснув руками с короткими наманикюренными ногтями. – Я живу ради этого сада. Ну и, конечно, маленького Корби.

Я не переставала размышлять, кому принадлежал голос с ирландским акцентом, и мое любопытство было удовлетворено, когда появилась молодая женщина с подносом легких закусок.

– Мисс, – обратилась она ко мне после книксена.

– Привет, – ответила я.

– Это Меган, – отрекомендовала ее Верити. – Она заботится о нас. – Меган опять сделала книксен. – Она и будит нас, и кормит, и содержит дом в порядке.

Благодаря своим стараниям я многое узнала о хозяевах: о скромном начале Верити в Ист-Энде Лондона, о ее блестящей учебе в привилегированной частной школе, о ее недюжинных способностях, которые она проявила уже в Кеймбридже, а затем о ее первой работе в одном из журналов Парижа. Я знала, что опорным прыжком к редакторству стала ее работа в «Кантри элеганс» в Лондоне, что открыл ее журнальный магнат Сеймор Рубин, который пригласил ее в Нью-Йорк, чтобы возглавить пришедший в упадок журнал «Экспектейшнз». Я читала, как она познакомилась с Корбеттом Шредером через Доналда Трампа, как спустя полгода вышла за него замуж и как подарила ему Корбетта-младшего в день своего сорокалетия. Я знала также, что Верити любит поесть и покататься верхом.

Что же касается Корбетта Шредера, то его история по-своему впечатляющая. Сын массачусетского торговца машинами, он едва не вылетел из Массачусетского университета за неуспеваемость, был уволен из «Кинни-паркинг», женился на наследнице «Страйдли сода эмпайр», поработал на различных должностях, а затем создал собственную компанию. Он бросил первую жену ради второй, бывшей жены сенатора Босвелла из Калифорнии (наследницы студии «Барни филмз»), а позднее бросил и вторую, чтобы жениться на Верити. У него четверо детей. Старшему сорок восемь (на два года старше Верити), младшему, Корби, шесть.

Концерн Корбетта – «Вижн лайте анлимитед инкорпорейтед» – известен производством фильмов и косметики, но настоящие деньги он сделал, насколько мне известно, путем различных махинаций на промышленных смазочных материалах.

– Из какой части Ирландии вы родом, Меган? – спросила я.

– С Западного побережья.

Я сказала ей, что знаю это место, так как с матерью была там два года назад.

Меган подавила в себе желание повспоминать родину и направилась с подносом к мужчинам.

– Пока не сели ужинать, – сказала Верити, глянув через плечо, – хочу обсудить с вами одно дело.

Я молча отпила глоток вина из прекрасного бельгийского хрустального бокала.

– Со дня нашей последней встречи – при столь интересных обстоятельствах, – продолжила она, подмигнув, – у меня была возможность прочитать большую часть ваших работ.

– В «Геральд американ»? – спросила я с удивлением.

– Да, – кивнула она. – Вы хорошо пишете.

– Спасибо.

– И у меня была беседа с вашим бывшим работодателем.

– В «Булеварде»?

– Да, Откровенно говоря, я со многими людьми пообщалась и выяснила, что ваша бывшая редакторша недолго продержалась после вашего ухода.

– Жаль, но это не моя вина.

– Оказалось, вы делали за нее почти всю работу.

– Это не совсем так.

– А вот другие такого мнения. Помощник редактора прислал мне ваши работы, которые – он готов в этом поклясться – писали вы и которые так и не были опубликованы. Интервью, статьи, колонки.

– Это была небольшая правка. – Я коротко кивнула в подтверждение. Помощник редактора был моим старым другом, да благословит его Господь.

– Вы это так называете? – рассмеялась Верити. – А как вы посмотрите на то, чтобы написать краткий биографический очерк для «Экспектейшнз»?

– Буду сражена наповал. – Я подумала, что сейчас закричу или умру на месте, но с трудом выдавила из себя: – Польщена, заинтригована и стану самым счастливым человеком на земле.

– Хорошо, – улыбнулась она. – А сейчас позвольте вас спросить, слышали ли вы когда-нибудь о женщине по имени Касси Кохран?

С минуту я подумала. Имя знакомое.

– Она президент «Даренбрук бродкастинг систем», телевизионного отдела «Даренбрук комьюникейшнз», – сказала Верити.

– Ах да! Конечно, знаю. Она замужем за Джексоном Даренбруком, который возглавляет «ДБС».

– Хорошо, значит, знаете, кто она такая, – сказала Верити. – Потому что именно о ней я хочу напечатать краткий биографический очерк в «Экспектейшнз».

Я сияла от счастья. Невероятно!

– Хочу, чтобы на следующей неделе вы приехали в мой офис для назначения на должность, – продолжала Верити все более деловым тоном. – Получите двадцать тысяч и, возможно, четыре тысячи аванса, не считая дорожных расходов и на предварительное интервью, статью. Мы получим авторские права. Но дело в том, что я хочу, чтобы материал был опубликован в феврале, поэтому вы должны закончить работу к сентябрю. Если согласны, мы немедленно подпишем контракт, и вы можете приступить к работе. Дайте мне номер вашего факса, чтобы я могла переслать вам контракт, а вы дадите просмотреть своему юристу.

– Значит, у меня пять недель, – подсчитала я.

– Пять, – подтвердила она. – Итак, что скажете?

– О такой возможности я мечтала всю жизнь.

– Именно так я и думала. – Верити понимающе улыбнулась.

– Вы, наверное, меня разыгрываете? – спросила я.

– Нет, Салли. Вы сделаете для нас большую работу, и это будет замечательно.

Эта мысль засела у меня в голове на весь вечер. Я не могла думать ни о чем другом. Корбетт старался поддерживать разговор за обедом. Он вел себя вежливо по отношению ко мне, отлично понимая, что я его не слушаю. Он завел с Дагом разговор о фильме, на который у его студии был опцион, и Даг разъяснил ему юридические тонкости. Не думаю, что Верити занимал их разговор, потому что, судя по ее виду, она была где-то далеко.

Обед состоял из стейков, приготовленных для нас Меган на кухне, потому что мужчины так и не освоили гриль.

Глава 5

– Шутишь! – воскликнул Даг в машине. – Двадцать тысяч баксов за пятинедельную работу!

– Дело не в деньгах, – начала я.

– Кончай! – рассердился он. – Подписывай контракт и пошли Ройса подальше. А еще лучше разнеси его в пух и прах, заставив уволить тебя, и обратись в бюро по безработице, тогда у тебя будут развязаны руки. Хотя так нельзя – это незаконно.

Что я люблю в Даге, так это его острый аналитический ум. Он обдумывает преступление, а затем с профессиональной точностью ловит преступника.

– Ты считаешь, мне следует принять предложение?

– Шутишь? Конечно. Ты ждала такого шанса со дня своего приезда в Каслфорд.

– Но… – Я не была уверена, что мне следует говорить что я думаю.

– Но? – переспросил он, отрывая взгляд от дороги.

– Хочу сказать, что это будет иметь последствия.

– Без последствий не обойтись. Неужели это так важно?

Именно это я ненавидела в Даге. В какой-то момент он требовал, чтобы я принадлежала ему, а затем давал понять, что я ничего для него не значу и могу убираться. Конечно, я чувствовала по отношению к нему то же самое, поэтому, вероятно, наша сексуальная жизнь была вполне приемлемой. Мы всегда занимались любовью так, словно это было в последний раз – или, возможно, в первый, в зависимости от того, разбегались мы в разные стороны или неожиданно воссоединялись.

Мы любим друг друга и доверяем друг другу во многих жизненных вопросах, но каждый раз, когда пытаемся установить серьезные отношения, один из нас или мы оба не можем на это решиться. Не знаю, было ли это знаком того, что мы не подходим друг другу, или каждый из нас испытывал нервное потрясение от того, что нам просто нельзя быть вместе. Возможно, это как-то связано с тем, что мой отец умер так внезапно. Или с тем, что жена Дага, нарушив данную у алтаря клятву, сбежала от него три года назад.

– Для тебя не будет иметь значения, – продолжала я, – если дело закончится тем, что я перееду в Нью-Йорк?

– Значит, переедешь в Нью-Йорк. – Он пожал плечами.

– Прекрасно, я перееду.

– Скотти будет просто в восторге, – несколько минут спустя сказал Даг, – что его запрут на целый день в нью-йоркской квартире.

Просто кошмар!

– И, конечно, твоя мать очень расстроится.

– Нет, – возразила я. – Она только с облегчением вздохнет от того, что я стану жить собственной жизнью. Она все еще думает, что я болтаюсь здесь, потому что боюсь, что она опять заболеет.

– А ты не боишься?

– Не боюсь, – твердо ответила я.

– Если мы намереваемся быть вместе, – он заговорил снова, проехав с милю, – то я могу тоже переехать в Нью-Йорк и получить там работу. Или переведусь в Стамфордский суд, и мы сможем жить в Гринвиче или где-нибудь еще.

– Гринвич? У меня нет миллиона долларов, – раздраженно сказала я, злясь от одной мысли, что мои крылья, чтобы перелететь в Нью-Йорк, были столь быстро подрезаны.

– Но может быть, – рассмеялся он.

– Пока у меня нет ничего, – возразила я. – У меня есть машина, за которую я еще не расплатилась, компьютер, за который я тоже не расплатилась… У меня нет одежды…

– Ха!

– Это не та одежда.

– Займешь денег у матери, и все образуется.

– А как быть со Скотти?

– Оставь его у матери или у меня. Ты ищешь пути к отступлению, Салли?

– Ищу пути к отступлению, – подтвердила я, глядя, как солнце садится за горы Коннектикута.

– Это хорошо, что ты немного нервничаешь. – Даг похлопал меня по колену. – Это означает, что грядут перемены.

Даг не остался на ночь. К тому времени, когда мы подъехали к моему дому, я была слишком взволнована от предстоящей работы для «Экспектейшнз», чтобы думать о чем-либо другом. Поэтому он повез меня по длинной, покрытой гравием дороге через «Бреклтон-фарм стейблз» и затем свернул на изрезанную колеями грязную дорогу, которая служила мне подъездным путем. Мы заехали глубоко в лес, далеко от главного дома, и вскоре оказались на большой поляне, где стоял мой односпальный сарай. Больше столетия этот дом населяли поколения надзирателей, служивших Бреклтонам, которые из поколения в поколение были фермерами и разводили лошадей. Однако в последнее десятилетие ферму унаследовал сын который предпочитает жить в Бостоне, поэтому, сдавая в аренду большую часть полей другим фермерам, он позволил некоему парню взорвать самое большое поле, чтобы вынуть огромный камень, затем продать плодородный слой земли, и все дело закончилось тем, что там появилось прекрасное рукотворное озеро, которое, как и планировал наследник, только улучшило доставшуюся ему от предков землю, где он собирался разбить поле для гольфа на восемнадцать лунок.

Во всяком случае, мой домишко – за лесом, вдалеке от взрывных работ, и я в полном уединении и покое. Если бы были деньги – об этом можно только мечтать, – я бы выкупила большую часть фермы и стала фермершей. Собирала бы урожаи табака. (Большинство людей не знают, что листьями коннектикутского табака обертывают дорогие сигары.) Развела бы коз и готовила козий сыр. Возможно, делала бы мороженое – такое жирное, что ко мне приезжали бы со всей округи. Могла бы выращивать каперсы, потому что люблю их, или, возможно, выращивала бы зерно, или мне бы захотелось построить винокурню, куда могли бы приезжать люди и где я изготавливала бы редкие сорта виски или водки по сто долларов за бутылку. В общем, мечтать не вредно.

(Мать говорит, что в этом отношении я очень схожа с отцом – мечтательница. А возможно, я, как и многие, стала бы выращивать овощи и поставлять в Нью-Йорк.)

Чтобы добраться до моего дома, надо иметь четырехколесную телегу. Когда дорогу не сковывает лед, она сплошная грязь, особенно весной. Вот почему мне пришлось купить джип «чероки», а не «миату», как хотелось.

Даг поцеловал меня, пожелав спокойной ночи, и ждал в машине, пока я открывала дверь в дом, где меня чуть не сбил Скотти, прыгая от радости. Я подождала, пока машина Дага не скрылась за поворотом, после чего выпустила Скотти, и он исчез в ночи.

Я немедленно направилась в угол гостиной, который служил мне кабинетом, и включила компьютер. Затем прошла на кухню, приготовила кофе и позвонила приятелю-юристу в Калифорнию, фирма которого, как я знала, представляла интересы многих писателей Лос-Анджелеса. Возьмется ли он изучить договор, который намеревается заключить со мной журнал «Экспектейшнз»? Разве мне не надо удостовериться в этом? Конечно, я заплачу ему.

– «Экспектейшнз»! Салли! – закричал он. – То ты работаешь в какой-то паршивой газетенке в Коннектикуте, а теперь уже в «Экспектейшнз»?

Что он имел в виду под паршивой газетенкой? По крайней мере мы печатали новости, а не сплетни, кто с кем спит. Я поблагодарила его и обещала переслать договор по факсу.

Я прошла в спальню, чтобы переодеться в просторную футболку, затем на кухню, чтобы впустить Скотта и накормить. И наконец-то я смогла сесть за компьютер, подключиться к Интернету и поискать, что есть в сети.

Без труда нашла там Касси Кохран. Я даже вздрогнула от. неожиданности, какой красивой она оказалась. Это был тот тип красоты, с которой делают карьеру перед камерой, и я сразу поняла, какой успех ее биография принесет журналу «Экспектейшнз». У нее потрясающее лицо, как говорится.

Ожидая, пока принтер даст мне распечатку всех материалов по Касси Кохран, я схватила справочник «Кто есть кто в Америке», который принесла домой из офиса. Кохран… Вот.

Гм. Удивляюсь, что ей пятьдесят.

Неужели пятидесятилетняя так выглядит? Это, конечно же, фото для прессы; вне всякого сомнения, отретушировано; к тому же четкость на моем компьютере не из лучших.

В следующие три часа я рыскала в Интернете, собирая базу данных, и к двум часам ночи узнала всю подноготную о своей клиентке.

Касси Литтлфилд родилась в Седар-Рапидсе, Айова. Ее отец умер, когда ей было одиннадцать. Окончив Северо-Западный университет, она сразу вышла замуж за Майкла Кохрана. Они оба работали на телевидении в Чикаго, где ее муж выдвинулся у них был сын Генри. Затем они переехали в Нью-Йорк, где муж стал исполнительным директором отдела новостей, Касси продвигалась по службе медленно, но упорно и к сорока годам поднялась до руководителя отдела новостей на «ВСТ став первой женщиной-руководителем на телевидении Нью-Йорка. Год спустя Майкл был уволен из «ВВКК» и стал независимым продюсером.

Через три года Касси переманили в заново сформированную компанию «ДБС», чтобы возглавить новую телевизионную сеть национальных новостей. Через шесть месяцев ее назначили президентом всей телевизионной сети, и в ее задачу входило создавать новые программы для телевидения. Она создала и продала такие ток-шоу, как «Шоу Джессики Райт» и «Новости Америки с Александрой Уоринг».

В первый же год ее работы на «ДБС» Кохраны развелись, и Майкл переехал в Лос-Анджелес. Через восемнадцать месяцев Касси вышла замуж за Джексона Даренбрука, который рано овдовел и многие годы был завидным женихом. Он был всего на два года старше Касси.

Гм. Я еще раз просмотрела материал и нахмурилась. Определенно во всей этой истории не хватает чего-то пикантного. Может, поискать что-нибудь этакое в ее бракоразводном процессе?

Возможно, Верити заинтересовалась ее биографией потому, что Касси так красива, а ее муж так богат. Или, возможно, это попытка получать рекламные материалы от всех компаний «Даренбрук», которые включают в себя сотни газет, по крайней мере четырнадцать национальных журналов, шесть типографий, пару спутников телевизионной связи, телесеть и несколько компаний электронной информации.

Следует ли спросить саму Верити, какую цель она преследует? Тогда мне, возможно, удастся найти парочку людей, которые расскажут что-то интересное о самой Касси и ее бывшем муже. Возможно, у нее приемные дети или что-то интересное, связанное с работой.

Зазвонил телефон, И я сняла трубку.

– Алло?

– Привет, – сказал Даг.

– Привет. Что ты хочешь?

– Тебя.

– Уже почти три часа ночи. – Я посмотрела на часы. – Ты не устал?

– Нет, если скажешь, мы можем увидеться. Я решил, что ты уже закончила то, чем. занималась до сего момента.

Странно. Это так непохоже на Дага.

– А в чем дело?

– Не знаю. Наверное, из-за того, что я только и думаю о твоем журнале. И пришел к выводу, что мне следует как можно больше времени проводить с тобой. Сейчас. Понимаешь, может случиться, что мы не увидимся в ближайшем будущем.

– Как это мило, – ответила я улыбаясь.

– Это означает «да»? Я могу ехать?

– Это означает «да».

– Ура! – закричал он и повесил трубку.

Скоро он будет здесь. Я выключила компьютер, почесала Скотти за ухом и пошла принимать душ.

Жизнь прекрасна.