Текст книги "Память и желание. Книга 2"

Увидев выражение лица Катрин, Фиалка сменила тон:

– По-моему, в этом нет ничего ужасного. Лео, во всяком случае, совсем не был расстроен. Он догадался об этом давным-давно. – Она стиснула руку Катрин. – Ты осталась последняя. Я была уверена, что Жакоб уже сообщил тебе об этом.

– Ничего он мне не говорил.

Катрин чувствовала, что вот-вот заплачет.

Мысли ее путались, строгое геометрическое устройство ее внутренней вселенной разом нарушилось. У Катрин было такое ощущение, словно ее предали, обманули.

– Не относись к этому так драматически, Кэт. Какое это теперь имеет значение? Давняя история. Разве ты не рада, что у тебя есть старшая сестра?

– Дело не в этом, дело не в тебе. Просто…

Фиалка ее поцеловала.

– Мы с тобой еще обсудим это. Я пробуду здесь, в Нью-Йорке, некоторое время – по работе. Но сейчас мне пора идти, меня ждет Карло. – Фиалка поцеловала Катрин. – С Новым годом, сестренка.

Катрин лежала на кровати, забыв о Новом годе. Голова гудела от мыслей, как растревоженный улей. Оказывается, в мире царствуют обман и предательство. У Жакоба не одна дочь, а две! И он ни словом об этом не обмолвился. Катрин всегда считала, что она единственная, неповторимая, и эта мысль поддерживала ее. А теперь выяснилось, что дочерей у Жакоба две. Катрин вспоминала, как Жакоб всегда превозносил Фиалку до небес, как любовно выбирал ей подарки на дни рождения, как часто ездил в Швейцарию. Сердце Катрин сжалось от ревности. Ощущение, что ее предали, еще больше усилилось. Никому не свете верить нельзя, ни на кого нельзя положиться. Даже на Жакоба.

Может быть, Сильви ненавидела свою дочь именно из-за этого? Во всяком случае терпение, которое Жакоб проявлял по отношению к жене, наверняка объяснялось его чувством вины.

Смятение и унижение, слившись воедино, переросли в гнев. Жакоб должен был сам ей об этом сказать. Она ведь уже не ребенок! Катрин поднялась. Нужно с ним объясниться. Она собиралась крикнуть ему прямо в лицо: «Почему? Почему ты мне об этом не рассказал? Как ты мог?»

Она отправилась на поиски Жакоба. В гостиной его не было. Катрин только заглянула в салон и тут же ретировалась, чтобы оставшиеся гости не втянули ее в какую-нибудь беседу. В спальне отца тоже не оказалось. Катрин создала здесь спокойный японский интерьер, выдержанный в серо-желтых тонах. Почему же все-таки он не сказал ей правду? Катрин всхлипнула.

У входа в кабинет она остановилась, услышав голоса. Один принадлежал Жакобу, второй Камилле Бриан. Разговор шел по-французски. С этой женщиной, Камиллой Бриан, Жакоб танцевал несколько раз в течение вечера. Катрин поежилась и стала прислушиваться. Речь шла о какой-то пациентке, девочке, у которой недавно умерла мать. Девочка была уверена, что мать погибла из-за нее. Фантазии и реальность в ее сознании переплелись.

Разговор идет о ней!

Катрин задохнулась. Как он может? Разговаривать так о собственной дочери с чужой женщиной. Не постучав, она распахнула дверь. Жакоб и Камилла сидели на диване рядом. Вид это имело довольно интимный.

– Входи-входи, – ласково улыбнулся Жакоб. – Мы как раз обсуждали одну пациентку Камиллы.

– Как бы не так, – ядовито усмехнулась Катрин и захлопнула дверь.

У нее в памяти воскресла сцена из прошлого. Лестница, дверь в спальню, полуодетая Сильви, размахнувшаяся, чтобы влепить ей пощечину. Сквозь полуоткрытую дверь видно мужчину. Катрин невольно поднесла руку к щеке, которую когда-то обожгла пощечина.

Все. Хватит с нее родителей и их проблем.

Она отправилась назад, в гостиную. Томас Закс еще не ушел.

– Томас, могу я поехать в Бостон с вами? – резко спросила Катрин.

– Хотите устроить небольшие каникулы?

Катрин кивнула, потом, решительно тряхнув головой, уточнила:

– Прямо сейчас.

Томас взглянул на нее с некоторым недоумением.

– А завтра? – настаивала она.

– Хорошо, Ганс заедет за вами в час.

Катрин смотрела из окна на заснеженный сад, на стройные деревья с покрытыми инеем ветками, на размытые в тусклом зимнем свете очертания центральной скульптурной группы. Отвернувшись, девушка вновь оглядела комнату, в которой останавливалась всякий раз, когда гостила у Закса: изысканная простота, блеск полированного дерева, игрушечные городки, которые когда-то она так любила рассматривать. Кровать манила белизной накрахмаленного белья.

В этом все дело, внезапно подумала Катрин. Здесь она чувствовала себя дома в большей степени, чем в Нью-Йорке.

Катрин легла на кровать и стала думать. Проснулась она поздно, но зато чувствовала себя свежей и отдохнувшей. Теперь она знала, что нужно делать. Катрин приняла душ, надела черное шерстяное платье, повесила на шею нитку жемчуга. Томас всегда предпочитал, чтобы к ужину одевались официально – привычка, привезенная им из Старого Света.

Когда Катрин вошла в столовую, Томас слушал кантату Баха, потягивая аперитив.

– Ну как, Шаци, вам лучше? – Он внимательно осмотрел ее. – Да, по-моему, лучше.

Жестом пригласил садиться в бархатное кресло.

Какое-то время они сидели молча, наслаждаясь музыкой. Когда пластинка доиграла, Томас спросил:

– Ну а теперь, Шаци, может быть, вы все-таки объясните мне, чем вызван ваш визит?

Катрин посмотрела в его волевое, умное лицо, в живые, лучистые глаза. Медленно улыбнулась.

– Обязательно объясню. Но сначала давайте поужинаем. Я умираю от голода.

Томас горестно вздохнул.

– Я все время забываю, что у молодости волчий аппетит. Пойдемте, Шаци, к столу.

Стол, как обычно, сиял блеском серебра и канделябров.

Как только они сели, тут же раздался звонок телефона. В дверях появился Робертс.

– Это мисс Виктория. Хочет с вами поговорить.

Дворецкий говорил негромко, но Катрин хорошо расслышала его слова.

– Сейчас. – Томас сложил салфетку. – Я на минутку отлучусь, Шаци.

Когда он вернулся, Катрин спросила:

– Кто такая мисс Виктория?

Закс ответил не сразу.

– Знакомая, – с небрежным видом наконец произнес он. – Советую, Шаци, обратить особое внимание на паштет, который вам подал Робертс. Кроме того, очень хороши медальоны с артишоками.

– Что за знакомая? – не сдавалась Катрин.

– Знакомая, подруга. Этого достаточно?

Его голубые глаза смотрели насмешливо.

Катрин, сама чувствуя нелепость своего поведения, насупилась.

– Вы что, спите с ней? Занимаетесь любовью?

Томас отложил вилку и строго посмотрел на нее.

– Катрин, я мог бы сказать, что это совершенно не ваше дело. Но буду с вами откровенен. – Он смотрел ей в глаза. – Да, иногда мы с Викторией занимаемся любовью. Например, у меня было назначено свидание с ней на сегодняшний вечер. Поэтому я обязательно должен был с ней объясниться. Теперь вы удовлетворены?

Он наблюдал, как на юном личике отражается целая гамма чувств: гнев, разочарование, потом робкая, неуверенная улыбка. Невинность этой девочки была поистине очаровательна.

– Томас… – Она опустила глаза, но тут же подняла их вновь. – Томас, вы на мне женитесь?

Закс захлопал глазами, потом вдруг расхохотался.

– Что тут смешного? – тихо спросила она, глядя на него с обидой.

– Нет-нет, ничего смешного, – поспешил уверить ее Томас. – Просто мне никогда еще не делали предложения о брачном союзе так решительно.

– Но вы ведь женитесь на мне, да?

Серые глаза смотрели на него с испытующей серьезностью.

Закс решил ответить столь же серьезно.

– Я обдумаю ваше предложение.

Катрин надеялась услышать совсем не такой ответ, и на глазах у нее выступили слезы. Однако плакать было нельзя – в столовой появился Робертс, который принес горшочки с цыпленком в сметане.

Томас сказал дворецкому, что сегодня повар превзошел самого себя, и попросил принести еще вина. Он выигрывал время, исподтишка наблюдая за Катрин. Ее явно обидел его ответ. Но почему вдруг она решила сделать ему такое предложение? Это застало его врасплох. Конечно, Томас очень хотел бы обнять ее, погладить по каштановым волосам, коснуться упругой молодой груди… Но нет, нельзя давать волю воображению. Речь идет о чем-то большем, нежели о плотских забавах.

– Послушайте, Шаци. Главное – не расстраивайтесь. Нельзя выходить замуж за мужчину лишь потому, что он имеет любовницу. Нельзя требовать от него немедленного ответа в таком важном вопросе. Вам, должно быть, и раньше приходило в голову, что у меня есть своя интимная жизнь. Ведь я еще не покойник.

Ее лицо помрачнело.

– Так. Я вижу, что ошибаюсь и подобные мысли в голову вам никогда не приходили. Но неважно, дело не в этом. Понимаете, – он сделал паузу, – брак – дело серьезное. Причем для вас в гораздо большей степени, чем для меня.

Катрин неловко поднялась, отодвинула стул.

– Извините, Томас. Я что-то неважно себя чувствую.

Он меня не любит, думала она. Ему нет до меня дела. Во всяком случае, в качестве жены я ему неинтересна. Он такой же, как мой отец с этими своими женщинами. Для него я ребенок, игрушка, и не больше.

Томас быстро подошел к ней, взял за руку.

– Давайте сядем к камину и спокойно обо всем поговорим.

Преодолев ее сопротивление, он отвел девушку в гостиную, усадил на диван, налил ей бренди.

– Если вы достаточно взрослая, чтобы делать предложение, значит, уже можете пить спиртное.

Он старался разрядить атмосферу.

Погладив ее по руке, сказал:

– Расскажите, Шаци, в чем, собственно, дело? Вы что, беременны? У вас был роман с кем-нибудь из ваших молодых друзей?

Катрин в ужасе отшатнулась.

– Ничего подобного! – с возмущением воскликнула она.

– И то слава Богу. – Томас улыбнулся. – Рассказывайте.

Катрин смотрела на огонь, на пляшущие языки пламени. Потом обвела взглядом мраморный камин, картину Георга Гроша, мрачный урбанистический пейзаж с унылыми улицами и нелепыми физиономиями прохожих.

– Просто мне нравится быть с вами, – медленно сказала она. – Мне нравится жить у вас. Я хотела бы находиться здесь все время.

Девушка обернулась к нему. Глаза ее были широко раскрыты, губы дрожали.

Томас потянулся к ней, и Катрин подставила ему свой нежный, невинный ротик. Закс знал, что ему ничего не стоит возбудить эту девственницу. Она была пассивна, но явно жаждала ласк. Однако Томас взял себя в руки и по-отечески обнял девушку за плечо.

– Катрин, я вижу, вас что-то тревожит. Что-то произошло с тех пор, как мы виделись в последний раз. Может быть, все дело в том молодом человеке, Карло?

Катрин покачала головой и прижалась к его плечу. Она вновь смотрела на огонь.

– Я узнала, что Фиалка – моя сестра. Моя сводная сестра, – прошептала она.

– Понятно. Но я не вижу здесь повода для печали. Вы же всегда любили принцессу. И Фиалку тоже.

– Да, – растерянно кивнула Катрин. – У меня такое ощущение, будто меня все предали, обманули. Жакоб должен был сказать мне об этом сам. Он обращается со мной, как с ребенком.

Она не стала рассказывать Томасу про Камиллу и про свои подозрения.

– Понятно. – Томас встал, прошелся по комнате. – И вы приехали сюда, чтобы ответить предательством на предательство. Око за око, зуб за зуб. Отец изменил вам с принцессой, вы измените ему со мной.

Его глаза смотрели на нее с раздражением и вызовом.

– Вовсе нет. – Катрин тоже вскочила на ноги. Лицо ее раскраснелось. – Ничего подобного!

– Неужели? Подумайте как следует. Вы просите, чтобы я женился на вас. Хотите, чтобы предварительно я вас соблазнил. Разве нет? И дело вовсе не в том, что я вам так уж нравлюсь. – Томас схватил ее за руку, развернул лицом к себе. – Вам всего лишь нужно преподать урок вашему отцу.

– Неправда!

Катрин яростно дернулась, пытаясь вырваться из его рук. Ей хотелось скрыться от его умных, проницательных глаз.

Томас притянул девочку к себе. Зрачки ее были расширены, глаза горели лихорадочным блеском.

– Так вы хотите стать женщиной, Шаци? – прошептал он.

Испуганная Катрин замерла.

Томас резковато рассмеялся, расцепил пальцы.

– Нет, Шаци. С таким настроением женщиной не становятся.

Он отвернулся, наполнил свой бокал.

Катрин стояла, не в силах оторвать взгляда от пламени. Она чувствовала себя униженной. Томас смеялся над ней, осуждал ее.

Закс потягивал бренди, чувствовал ее испуг и неуверенность. Все было неправильно, все было не так. Можно, конечно, отвести девочку в спальню и разбудить ее девственное тело, показать ей, чего это тело хочет. Сопротивления не будет. Но все дело в том, что на самом деле она его не любит. И, наверное, никогда не полюбит. Ее внезапное предложение – импульсивная реакция, проявление обиды на отца. Да и потом, какой интерес ему самому иметь дело с этой перепуганной девочкой? Ведь он привык к страстным ласкам искушенных женщин. Томас взглянул на стройную фигуру, на тонкий профиль. Вид у девочки был совсем растерянный.

– Нет, Катрин, так не пойдет. Вы еще не созрели. – Он старался говорить как можно мягче. – Завтра вы отправитесь домой, к Жакобу. Постарайтесь его понять. Юности свойственна непримиримость, нетерпимость по отношению к человеческим слабостям.

Катрин ничего не сказала, даже не повернулась в его сторону.

– И учтите, Шаци, что играть в такие игры опасно. Сначала нужно подрасти.

За эти слова она готова была его ударить. Все они считают ее ребенком! Кинув на Томаса яростный взгляд, Катрин выбежала из комнаты.

На следующий день она собралась в дорогу.

Прощаясь с ней на вокзале, Томас строго сказал:

– Не стоит принимать все это близко к сердцу. Сейчас вы в расстроенных чувствах. Секс всегда поначалу кажется сложнее, чем он есть на самом деле. Но пройдет время, мы вспомним эту историю и вместе посмеемся над ней. – Он пожал ей руку. – Надеюсь услышать от вас это предложение вновь.

Меньше всего Катрин сейчас хотела смеяться. Она чувствовала себя глубоко уязвленной, кипела от возмущения. Сколько можно обращаться с ней, как с неразумным ребенком? Сколько можно обманывать ее, гладить по головке, утешать? Ей уже семнадцать! В других странах семнадцатилетние женщины имеют детей, работают. Все, хватит! Она сыта по горло этими стариками, которые смотрят на нее сверху вниз и всегда знают, что можно, а чего нельзя. Она сама разберется, что для нее хорошо и что плохо. Советчики – можно подумать, они никогда не ошибаются! Взять хоть отца. Не успел похоронить жену, женщину, которой изменял, которая с горя наложила на себя руки, как тут же улегся в постель с другой. С такой же холодной сукой, как и его жена. Катрин мысленно с удовольствием повторила бранное словечко. Сейчас папочка со своей сукой наверняка валяются в постели, хотят сделать еще одну дочку.

На самом деле в это время Жакоб ужинал с Фиалкой в отеле «Плаза».

– Ты должен был сам ей об этом сказать.

Фиалка теребила тяжелое ожерелье, висевшее у нее на шее. Ее смеющиеся глаза смотрели с укоризной.

– Не я должна была это сделать, а ты.

– Я знаю, – вздохнул Жакоб. – Она с тех пор со мной не разговаривает. Уехала, оставила записку, что хочет навестить Томаса. Написала, что не знает, когда вернется. Не знаю, что они там задумали… – Он покачал головой, подлил Фиалке вина. – С Кэт очень трудно. Она так чувствительна. Чуть что – сразу забивается в нору. Говорить с ней о прошлом невозможно. Она совсем не такая, как ты. – Он с восхищением взглянул на Фиалку. – А как поживаешь ты, моя странствующая дочурка?

– Твоя толстокожая странствующая дочурка переживает не лучший период своей жизни. – Фиалка комически закатила глаза.

– Не хочешь ли ты исповедаться в грехах своему папочке-психоаналитику? – в тон ей ответил Жакоб, но он давно уже чувствовал, что Фиалка чем-то глубоко обеспокоена.

– А что, если я скажу тебе, что беременна?

Он внимательно посмотрел на нее.

– Ну, не знаю. Во-первых, в этом случае я спросил бы, радует ли тебя это обстоятельство. Затем я спросил бы, кто отец будущего ребенка. И напоследок меня интересовало бы, собираешься ли ты выходить замуж. Потом, вероятнее всего, я запрыгал бы от радости и стал бы хлопать в ладоши. Надеюсь, дедушка из меня получится более удачный, чем отец. – Он замолчал, не сводя с нее глаз. – Так что, Фиалка, я должен в этой ситуации сказать?

– Скажи мне, что я дура. Я не должна была этого допускать.

– Et voila. Ты дура. Ты не должна была этого допускать. – Он снова помолчал. – Тебе не нравится этот мужчина?

– «Нравится» – слово не из той категории. Он превратился для меня в наваждение, в порок. Я думала, уж не заменить ли его героином. Думаю, от наркотика было бы отвязаться легче. – Она улыбнулась своей всегдашней озорной улыбкой. – Проблема в том, что мы друг другу не подходим. У нас вечное состязание – кто больше напакостит партнеру. Кто проявит больше изобретательности. На это требуется очень много воображения. – Взгляд ее затуманился. Фиалка достала сигарету, медленно зажгла. – Понимаешь, мы абсолютно несовместимы. Если мы поженимся, дело кончится смертоубийством. – Она заколебалась. – В общем, я ребенка не хочу. А он об этом ничего не знает.

Никогда еще Жакоб не видел ее такой серьезной.

– Бедная моя Фиалка.

Он догадался, о каком мужчине идет речь.

– А чем объясняется эта роковая страсть? – спросил он. – В чем стимул? Может быть, если бы родился ребенок…

Жакоб не договорил.

Фиалка закончила его фразу:

– Если бы родился ребенок, я бы подохла от скуки. Жизнь коротка. Не люблю тратить время попусту.

– Тем самым ты делаешь жизнь еще короче.

Она расхохоталась:

– Это что, твоя интерпретация моего поведения?

Жакоб грустно покачал головой:

– Знаешь, мне никогда не удавалось совмещать роль отца и роль психоаналитика. Достаточно взглянуть на моих детей.

Фиалка поцеловала его.

– Ты лучший из моих отцов. И мы, все трое, получились не такие уж плохие. Не забывай об этом.

– Постараюсь, – улыбнулся Жакоб, но тут же опять посерьезнел. – А что касается тебя… Впрочем, воздержусь от морализирования. Ты отлично знаешь, что я поддержу тебя в любой ситуации.

– Знаю. – Она взглянула на часы, поднялась. – Но уж лучше такой стимул, как у меня, чем смертная скука. Не хочу попадаться в капкан материнской любви.

Жакоб помог ей надеть пальто. Внезапно ему пришло в голову, что Фиалка больше похожа на Сильви, чем Катрин, родная дочь покойной жены. Фиалка – это Сильви, одаренная острым умом и веселостью Матильды. Он вздохнул. Ох уж этот загадочный женский континент. Столько лет прошло, а по-прежнему вокруг одни тайны.

Катрин нервно расхаживала взад-вперед по манхэттенской квартире. Как и Фиалка, она чувствовала себя угодившей в капкан. Вечером ей предстояло увидеться с Жакобом, и Катрин не знала, как себя вести. Она по-прежнему злилась, была обижена. Девушка налила себе вина, к которому совсем не привыкла, осушила бокал в два глотка и поморщилась.

Тут она вспомнила, что как раз сегодня у Теда вечеринка. Эта мысль подсказала спасительный выход.

Тед ей нравился. Он был большой, уютный, рядом с ним ей всегда становилось очень спокойно. Правда, он слишком много пил, а когда напивался, американский акцент моментально улетучивался, сменяясь исконным британским. Тед рассказывал препотешные истории о своей учебе в Оксфорде, о родительском доме, и чем больше он пил, тем меньше в этих рассказах оставалось юмора, тем больше становилось злости. Иной раз Катрин даже пугалась его ожесточения. Тед преподавал в Нью-йоркском университете, но она ни разу не бывала на его лекциях, хоть он неоднократно ее приглашал.

Да, лучше всего отправиться на вечеринку к Теду, решила Катрин. Она надела свой «богемный» наряд: черное короткое платье, чулки в сеточку, высокие сапоги. Губы подкрасила бледной помадой. Оглядев себя в зеркале, осталась недовольна эффектом. Все равно она похожа на ребенка. На «младшую сестренку Лео». Катрин сердито стянула платье с плеча, обнажив его. Из волос соорудила на голове высокую прическу. Снова осмотрела себя критическим взглядом. Драгоценности – вот чего ей не хватает. Решительно вытянула из шкафа ящик, стала рыться в шкатулке, где Сильви хранила драгоценности. Катрин никогда раньше сюда не заглядывала. Она повертела в руках сияющие браслеты, золотые и серебряные цепочки, бусы, брошки, серьги. Примерила несколько украшений и в конце концов остановила выбор на тяжелых браслетах, ожерелье из рубинов и серьгах-кольцах. Совсем другое дело, решила она, глядя в зеркало, и довольно улыбнулась.

Квартира Теда находилась в восточной части Гринич-виллидж – несколько сырых комнат, почти начисто лишенных мебели, если не считать многочисленных матрасов, подушек и ковров. В квартире грохотала музыка, покачивалось пламя толстых белых свечей, танцевали парочки, несколько дружеских компаний увлеченно беседовали о чем-то, сидя кружком. Катрин уловила в воздухе сладковатый запах марихуаны.

В последней из комнат было тихо. Тед декламировал стихи небольшому кругу слушателей. Катрин знала, что он увлекается поэзией, но никогда еще не слышала, чтобы Тед читал вслух собственные сочинения. Она присоединилась к аудитории. Тед буквально изрыгал гнев и ярость. Стихотворение было о шахтерах. Богатые, изобиловавшие метафорами строки. Шахта уподоблялась одному из дантовских кругов ада, потом лондонскому метро, потом душному лабиринту. Хорошие стихи, подумала Катрин. Очень даже хорошие.

Когда Тед закончил, она подошла и застенчиво сказала, что стихотворение ей очень понравилось. Тед обнял ее своими лапищами. От него пахло спиртным.

– Спасибо, детка. А где твой братец?

Катрин пожала плечами:

– Я пришла одна.

– Неужели?

Тед удивленно приподнял мохнатую бровь.

– Правда.

– А где твой бокал? На, – он сунул ей в руку стакан, налил красного вина. – Выпьем за поэзию и всякую прочую ерунду.

Они чокнулись, и Тед осушил свой стакан до дна.

– А сейчас ты увидишь, как танцуют поэты.

Он потянул Катрин в соседнюю комнату, исполнил целую пантомиму, качая бедрами и закатывая глаза, а потом признался, крепко обняв ее за плечи:

– Вообще-то танцор из меня никудышный. Вот Брайан по этой части мастак.

Он показал на одного из гостей, познакомил его с Катрин и велел им немедленно танцевать.

Брайан улыбнулся:

– Большой человек приказал – мы повинуемся.

Катрин танцевала долго. Партнеры сменялись, она даже не знала, как их зовут. Некоторые называли ее «хорошенькой цыпочкой», пытались хватать за разные места. Иногда она встречалась глазами с Тедом, который подмигивал ей и одобрительно кивал. Для него она по-прежнему оставалась ребенком! Катрин пыталась разыскать Лео, но того нигде не было видно. Она не видела брата с самого новогоднего приема. Внезапно Катрин неудержимо захотелось поговорить с братом, рассказать, что теперь она все знает.

Катрин отправилась бродить по окутанным табачным дымом комнатам. Повсюду стояли, сидели, лежали парочки. В одной из комнат было темно. Катрин хотела было пройти мимо, но внезапно услышала тихий стон. Приглядевшись, она увидела, что в углу сплелись два тела – Лео и Клаудиа.

Катрин вскрикнула, хотела потихоньку удалиться, но Клаудиа звонко рассмеялась:

– А вот и наша деточка-сестреночка. Папенькина дочка, будущая старая дева.

Она насмешливо взглянула на Катрин своими огромными синими глазами, расхохоталась, и, взяв Лео за волосы, повернула его лицом к двери.

– В следующий раз, Лео, когда тебе захочется воткнуть в меня свою штуковину, оставь, пожалуйста, ребенка дома.

Она поднялась, оттолкнула Катрин и вышла из комнаты.

Лео угрюмо смотрел на сестру.

– Извини, – прошептала она, а потом, не выдержав, выкрикнула: – Она совсем такая, как Сильви, правда?

Катрин посмотрела вслед вихляющей бедрами Клаудии с отвращением.

– А что в этом плохого? – накинулся на нее Лео. – Если бы ты была такая, как она, от тебя по крайней мере мухи бы не дохли.

Катрин застыла на месте, как громом пораженная.

– Ты и есть папочкина дочка! – раздраженно выкрикивал Лео. – Клаудиа совершенно права. Кстати, чтоб ты знала, наш любимый папаша был без ума от Сильви. Ты когда-нибудь видела их парижские фотографии? Наша мать была поразительно хороша, так что я Жакоба отлично понимаю. Они зачали меня, когда еще не были женаты. Наш папочка не утерпел.

Катрин почувствовала, что ее вот-вот стошнит. Еще одно открытие, почти такое же приятное, как предыдущее. Земля уходила у нее из-под ног. Катрин беспомощно смотрела на сердитое лицо брата.

Но ее молчание раззадорило его еще больше.

– Трахнул бы тебя кто-нибудь, что ли, – пробормотал он и вышел.

Вот и решение вопроса, подумала Катрин. Она свирепо направилась в самую большую комнату, налила себе большой бокал вина и залпом выпила. Неподалеку танцевали двое – Тед и Клаудиа. Повинуясь безотчетному порыву, Катрин ринулась к молодой женщине, оторвала ее от партнера и громко выкрикнула:

– Шлюха!

Потом размахнулась и влепила Клаудии пощечину.

Лео от изумления выронил стакан – никогда еще он не видел сестру в таком состоянии. Остолбенев, он наблюдал, как Клаудиа размахивается и рассекает рукой пустоту. Тед успел оттащить Катрин в сторону и поволок ее в соседнюю комнату.

– Успокой эту маленькую сучку, – прошипела Клаудиа, обернувшись к Лео.

Он, все еще не пришедший в себя, положил ей руку на плечо:

– Ничего, Тед сейчас прочитает ей лекцию.

Он от греха потащил Клаудию в другую сторону, а когда оглянулся, увидел, что Катрин решительно целует Теда в губы.

– Лео сказал, что меня нужно трахнуть, – объявила Катрин Теду, сосредоточенно глядя ему в глаза.

– И кто это должен сделать? Я?

Катрин прижалась к нему еще сильнее, стараясь вихлять бедрами точь-в-точь как Клаудиа.

– Что ж, у этого парня определенно есть вкус. – Тед смотрел на девушку с любопытством. – Ты уверена, сестренка? Ты раньше это когда-нибудь делала?

Катрин окрысилась:

– Я не ребенок! И никакая я тебе не сестренка! Я больше не сестренка, не дочурка – я женщина.

Тед погладил ее по волосам, вытащил из них гребенку.

– Трудно взрослеть, да? – прошептал он.

Она уткнулась лбом ему в плечо и какое-то время они танцевали молча.

Потом он спросил:

– Так делала ты это раньше или нет?

Катрин покачала головой, зарылась лицом еще глубже ему в рубашку.

– Нет, но хочу.

Он отвел ее в ту самую спальню, где накануне она видела Лео с Клаудией.

– Ты посиди здесь, как следует обдумай. – Он снова сунул ей в руку стакан вина. – А я постараюсь выпроводить всю эту публику.

Потрепав ее рукой по голове, Тед улыбнулся и вышел.

Катрин осмотрелась по сторонам. Очевидно, именно в этой комнате Тед проводил большую часть времени. В углу стоял небольшой письменный стол, заваленный книгами и бумагами. Катрин подошла поближе, увидела, что листы исписаны стихотворными строчками. Взяла в руки томик, раскрыла. «Сонеты» Шекспира. Перелистывая страницы, девушка отпила вина. Потом, вспомнив, зачем она здесь, сняла платье и легла в постель. Она зажмурила глаза, но сразу начала кружиться голова, и пришлось открыть их вновь. Катрин попыталась читать книжку, время тянулось медленно. Постепенно шум голосов стих. Затем в дверях появился Тед. Когда она смотрела на него снизу вверх, он казался настоящим гигантом.

– Я вижу, ты уже разделась.

Катрин протянула ему руку, изо всех сил стараясь выглядеть соблазнительной. Она подражала любовным сценам, которые видела в кино.

Он наклонился к ней и прошептал:

– Ну-ну. Подарочек от Лео.

Потом Тед поцеловал ее. Губы у него были сухие. Его сильные настойчивые руки погладили ее по спине. Ощущение было довольно приятным, и Катрин снова закрыла глаза. Она вспомнила, как Клаудиа изгибалась в объятиях Лео и тоже прижалась к Теду. Это и есть мужское тело, сказала она себе. Больше никто не назовет меня ребенком. Катрин вспомнила, как несколько лет назад, в лимузине, Томас выставил перед ней свой разбухший член, как у него блестели глаза, как прерывисто он дышал. Чуть приоткрыв глаз, Катрин едва удержалась от смеха – совсем как тогда. Тед сосредоточенно натягивал молочно-белый презерватив. Подавив смех, Катрин чмокнула его в щеку.

Он лег рядом, закинул на нее одну ногу, его руки заскользили по ее телу. Катрин казалось, что она наблюдает за этой сценой откуда-то со стороны. Глухим голосом Тед произнес:

– Послушай-ка, Катрин, что я тебе прочту:

 
Издержки духа и стыда растрата —
Вот сладострастье в действии. Оно
Безжалостно, коварно, бесновато,
Жестоко, грубо, ярости полно…
 

Этот сонет Катрин слышала впервые. Как зачарованная, она подчинилась ритмике поэзии, почти не чувствуя того, что происходит с ее телом. Слова заглушили и боль, и обжигающие ощущения инородного предмета, вторгшегося в ее естество.

 
Утолено, – влечет оно презренье,
В преследованьи не жалеет сил,
И тот лишен покоя и забвенья,
Кто невзначай приманку проглотил.
 

Голос Теда делался все громче и громче, временами сбиваясь и захлебываясь.

 
Все это так. Но избежит ли грешный
Небесных врат, ведущих в ад кромешный.
 

На последнем слове Тед захлебнулся и осип.

Несколько секунд ничего не происходило, потом он приподнялся и сказал:

– Ну вот и все, моя юная леди. Кровавое дело совершено.

Катрин посмотрела вниз и увидела пятно крови на простыне.

– Надеюсь, Лео будет удовлетворен, – прошептал Тед.

– Я, во всяком случае, довольна.

– Ну да, и ты тоже. – Он взглянул на нее как-то странно. – Но ты не понимаешь, что на самом деле я сделал это ради Лео. – Он издал какой-то странный смешок, погладил ее по волосам. – Ты очаровательная девочка, Катрин.

Возвращаясь в такси домой, она не знала, плакать ей или ликовать. Если эта маленькая процедура – все, что отделяет девочку от женщины, то не из-за чего и расстраиваться, утешала себя Катрин. Несколько телодвижений, немножко крови – и дело сделано. Непонятно, почему все устраивают из-за этого столько шума. Интересно, увидит ли Лео, что она уже не такая, как прежде? А отец? И потом вообще все окружающие? Впрочем, неважно. Главное, что сама Катрин знает: она уже не ребенок.

Мимо проносились пустые улицы Манхэттена.

А сонет ей понравился.