Текст книги "Записки убийцы"

– Почер, похоже, считает, что пять лет, которые я провел в высших эшелонах полиции штата Нью-Йорк, – хорошая стартовая площадка для дальнейшего роста.

– Это да, – говорю я. – И я предполагаю, что убийство, особенно то, за которое взялось ФБР, не обрадует Почера и не поможет твоим политическим амбициям. И попробуй мне только сказать, что Вудс – это не предвыборный козел отпущения.

– Господи! – ворчит мой отец, и в глазах у него наконец вспыхивает его истинный характер. – Разве обязательно быть такой занозой?

«Заноза» – вот как он меня называл, пока я росла и когда не вписывалась в рамки каких-то его собственных представлений обо мне, что происходило практически постоянно. Это обижало тогда, и это обижает сейчас, но опять-таки отец это знает. Поскольку те, кто близок к нему, в курсе, что при желании он может с исключительным мастерством использовать слова, чтобы причинить тебе боль, и получается это у него не хуже, чем у убийцы со смертоносным клинком.

– Это называется выполнять свою работу, – отвечаю я. – А я свое дело знаю.

– У нас есть человек, который признался, Лайла. Если мы поймаем Вудса, то мы в дамках. Если это как-то связано с другим делом, которое ты хочешь раскрыть, ты попадешь в дамки вместе с нами. Мы все будем хорошо выглядеть. Это не трудно. Давай не усложнять.

– Если мы поймаем его? Или если он виновен?

– Зачем ему было признаваться, если он этого не делал? – вызывающе интересуется мой отец.

– Действительно – почему? – столь же вызывающе отвечаю я и с этими словами поворачиваюсь и решительно направляюсь к двери, подхватив на ходу пальто и сумочку. Тянусь к ручке, только чтобы услышать «Лайла!», произнесенное его самым властным отеческим тоном.

Останавливаюсь, но не поворачиваюсь, и проходит несколько тяжелых безмолвных секунд, прежде чем он говорит:

– Семья – на первом месте, дочка. Всегда. Не забывай об этом.

Спина у меня напрягается, поскольку отец только что использовал излюбленное выражение моей матери. Явно манипулятивный прием. И если я не дура – а я далеко не дура, – отсюда напрашивается четкий вывод: не исключено, что мне придется закрыть на что-то глаза, чтобы доказать ему свою преданность. Я не утруждаю себя ответом. Открываю дверь и выхожу, закрыв ее за собой, и несколько мгновений стою на террасе, а трубочки подвешенной у двери «музыки ветра» поют на ветру, словно повторяя эти слова, слова моей матери: «Семья – на первом месте». И мне остается только гадать, будет ли он по-прежнему чувствовать то же самое, когда узнает, какой «занозой» я вот-вот стану.

Глава 15

Спешу прочь от своего родного дома, на ходу выуживая из сумочки ключи от машины, и датчик движения включает освещение подъездной дорожки, когда я вновь слышу свое имя, чтоб его так.

– Лайла!

При звуке голоса Эндрю продолжаю идти и щелкаю замками прокатной машины. В смысле, для чего еще нужна сестра, если не для того, чтобы игнорировать своего брата? Тянусь к дверце, чтобы открыть ее, но не успеваю. Здоровенное туловище Эндрю уже прямо передо мной, и оно не дает мне подойти к машине. И поскольку он здесь и ведет себя как такая же заноза, какой якобы являюсь я, то поворачиваюсь и задаю ему вопрос, который вдруг неожиданно приходит мне в голову:

– А где твой «БМВ»?

– Я поменял его на «Порше».

– Ладно, умник, – тявкаю я. – И где же твой «Порше»?

– В гараже, где и должен стоять «Порше».

– А машина Эдди и Александры?

– Уже была в гараже, когда я приехал сюда.

– Почему они вообще здесь? – спрашиваю я.

– Я понятия не имел, что ты не в курсе насчет Александры и Эдди, хотя должен был догадаться, раз уж у тебя нет привычки отвечать на телефонные звонки. И вообще-то Эдди присутствовал на каждом семейном ужине в течение вот уже десяти лет. Ты это знаешь.

– Вы с папой оба знали, что я не хотела бы его здесь видеть.

– Вообще-то не я составляю списки папиных гостей, – говорит мой брат. – Это ты тоже знаешь.

– Ладно. Поехали дальше. Только попробуй мне сказать, что ты не рассматриваешь возможность сделать Вудса козлом отпущения.

– Ты и вправду так обо мне думаешь? Да ладно тебе, Лайла!

– Не знаю, что и думать после всего, что произошло.

– Всего, что произошло? Ты вообще про что, Лайла?

– Про трюк, который Эдди выкинул в закусочной… Про тайные политические устремления отца… Про заявление о самоубийстве на пресс-конференции… Про какого-то вдруг нарисовавшегося парня и его признание, насчет чего ты мне так и не позвонил. Наверное, я могу продолжить. Хочешь, попробую?

– Рискую повториться, раз уж ты не слушаешь, но тем не менее: Вудс – это подозреваемый, которого я не могу игнорировать. А у Эдди просто территориальный инстинкт. Я пытался дозвониться тебе насчет папы, но ты ни хера не отвечаешь на звонки. И не появилась на пресс-конференции, а у меня весь день было полно дел с прессой и местными. И, наконец, я никогда не говорил о самоубийстве…

– Это следовало из твоих слов.

– Тебя там не было.

– С чего ты взял, что я не смотрела пресс-конференцию?

– А ты смотрела?

– Это следовало из твоих собственных слов, – повторяю я.

– Из моих собственных слов следовало, что для рассмотрения открыты все версии без исключения, так что не надо. Ты ведь знаешь, какими чудовищами становятся голливудские и вообще люди с большими деньгами в этом городе, когда впадают в панику. И ты знаешь, что мне приходится это учитывать. Итак, в чем еще твоя проблема?

– В Саманте, – говорю я. – И еще какая проблема! Я думала, ты умнее.

– У меня есть для тебя одно имя в ответ на подобное беспокойство: Кейн.

– Мы сейчас говорим не обо мне. А о тебе. Она опасна.

– Она не опасна. А вот Кейн…

– Опять Кейн? Хм… Ты отвлекаешься на то, что уже в каком-то далеком прошлом.

– И все-таки вчера вечером он появился на месте преступления не из-за своей погибшей служащей, а из-за тебя.

– Из-за меня? С чего ты взял? Я просто по чистой случайности оказалась там.

– Чушь собачья, – говорит он.

– Саманта не в твоем вкусе.

– Можно подумать, будто Кейн – в твоем.

– Все это далекое, блин, прошлое, Эндрю! А вот Саманта – не для тебя.

– Выходит, что для меня.

– Не понимаю, что тебя с ней связывает.

– Я тоже не понимаю, но тем не менее. По-моему, и сама знаешь, как такое случается, так ведь?

Он прав. Этот ответ – явный намек на Кейна, но Кейн и вправду запал на меня. Он был влюблен в меня. Я не хочу, чтобы Эндрю как-то пострадал.

– А если я скажу, что она тебе неверна?

– То я тебе отвечу, что в верности мы с ней друг другу не клялись, хотя я собираюсь это исправить. А вот вы с Кейном…

– Я ненавижу его, – быстро говорю я, потому что Эндрю не заткнется, пока я ему не отвечу, и потому что это правда. – Просто охереть как его ненавижу. Это то, что ты хотел услышать?

Эндрю вприщур смотрит на меня.

– Ни фига себе… Ты все еще любишь его… Я-то надеялся…

– Вудс, – говорю я, резко меняя тему.

– Невиновен, пока не доказано обратное, – уверяет меня Эндрю, несмотря на то что его собственное поведение и поведение его сотрудников свидетельствуют о том, что сам он так не считает. – Я выполняю свою работу, причем выполняю как следует, – добавляет он.

– И это включает в себя необходимость делиться делами ФБР с Эдди?

– Эдди – это детектив, который ведет это дело. И почему ты так чертовски настроена против Вудса как подозреваемого? Чего я недопонимаю?

– Ты ведь помнишь, что я расследую серию убийств, верно?

– Еще раз: почему ты так чертовски настроена против Вудса как подозреваемого?

– Я рассматриваю это убийство как часть серии, а не как единичное.

– И?.. – нажимает он.

– Он не подходит под профиль.

– Убийцы не всегда соответствуют профилю. И не исключено, что он просто подражатель.

– Не говори ерунды! Подробностей предыдущих убийств не было в местных новостях. Короче, – я поднимаю руки, – мне нужна эта расшифровка.

– Я отправлю ее тебе.

– Сегодня же.

Эндрю хмурится.

– Я уже сказал тебе, что отправлю сегодня.

Я киваю.

– Договорились.

– Договорились.

Мы сердито смотрим друг на друга, и я решаю просто придерживаться заданного нами тона.

– Мне не нравится Саманта, – повторяю я.

Эндрю хватает меня и целует в лоб.

– Понял. Она тебе не нравится. – Он отпускает меня. – Оставайся – и сможешь без помех изводить и ее, и меня.

– И терпеть ужины не только с Александрой и Эдди, но еще и с ней? Ни за что на свете! Я уж лучше домой.

– Это и есть твой дом, – говорит мой брат, протягивая руку к дверце моей машины. – Не забывай об этом.

Отступаю и позволяю ему открыть ее для меня.

– Я почти уверена, что папа будет только рад, если я вернусь в Лос-Анджелес и буду называть его своим домом.

– Чепуха! – отвечает Эндрю. – Расшифровку скину по электронке.

– Да уж постарайся. – Я забираюсь в машину.

– Тебе обязательно нужно оставить последнее слово за собой, – говорит он, закрывая меня внутри.

Опускаю стекло и кричу ему вслед, когда он направляется обратно к дому:

– А ты как думал?

Эндрю смеется тем негромким, дружеским, чудесным смехом, от которого я уже начинаю скучать по своему брату, но все же не настолько, чтобы остаться. Поднимаю стекло и сижу так несколько секунд. Почему я так чертовски против Вудса как подозреваемого? Да потому, что он никак сюда не вписывается! Набираю Тик-Така.

– Ты просто не даешь человеку времени поработать, сама небось понимаешь? – отвечает он. – Хорошо еще, что ты не здесь и не стоишь у меня над душой! Что ты хочешь знать?

– Вудс, – вот и все, что я говорю.

– Могу подтвердить, что по месту жительства его клиентура не ограничивается пределами Манхэттена и Хэмптона. Эл-Эй тут тоже вписан.

– Что связывает его со всеми жертвами… Хиленькая, но связь.

– Верно, что хиленькая. Нет никаких записей о том, чтобы он что-то строил в Лос-Анджелесе или даже бывал там.

– Мы наверняка могли бы связать с этими тремя местами десятки застройщиков, – говорю я. – Есть ли какая-либо прямая связь между Вудсом и жертвой в Нью-Йорке?

– Нет, – говорит Джефф. – Никакой. Никаких деловых отношений. Никаких общих друзей. Даже аптеки на двоих и то нет. Вот как глубоко я во все это влез.

– Ты провел перекрестную сверку биллинга телефонных разговоров?

– Я проверил аптеки, но не биллинг? Я что, полный чайник? Ну конечно же, я проверил, кому Вудс мог звонить! Я еще не добрался до жертв в Лос-Анджелесе, но что касается нью-йоркской, то тут ни телефонных звонков, ни обмена электронными письмами или текстовыми сообщениями – по крайней мере, насколько мне удалось обнаружить. Естественно, могли быть звонки с незарегистрированных номеров или мейлы через удаленный доступ, которые мне не видны. Мне нужны любые реальные устройства, которые ты найдешь, чтобы быть уверенным. На данный момент я прозвонил телефон, который, как нам известно, принадлежит ему. Он не работает или выключен. Я слежу за этим телефоном и его электронной почтой.

У меня возникает дурное предчувствие, что этот парень будет обнаружен мертвым.

– Мне нужно знать, связаны ли с ним наши жертвы в Лос-Анджелесе. Привлеки кого-нибудь в помощь, но дай мне ответы!

Отключаюсь и некоторое время сижу, прежде чем сделать звонок, которого я боюсь. Набираю Мерфи.

– Здравствуйте, агент, – отвечает он. – По-моему, вам требовалось пространство?

– Мне нужно, чтоб вы знали: поступило признание, связанное с местным убийством, – объявляю я.

– Значит, это было простым совпадением, что убийство произошло практически в тот самый момент, когда вы приземлились, – заключает Мерфи. – В этом куда больше смысла. Если оно как-то связано с другими, то совершено больно уж вовремя.

– Связь есть.

– Вы хотите сказать, что у нас уже есть арест по всем этим открытым делам?

– Нет, – говорю я. – Человек, который признался, только объявлен в розыск.

– Он признался, но не сдался полиции, – продолжает рассуждать Мерфи. – И вы не думаете, что это его рук дело. Это так?

– Да, – подтверждаю я. – Не думаю.

– Думаете, этого человека подставили? Заставили признаться?

– Да, это похоже на прикрытие какого-то рода.

– А вот это уже более сложный вопрос, Лайла. Мы говорим о прикрытии со стороны местных властей?

– Это кажется чем-то большим.

– Ну тогда в задницу эту признание. Избавьте меня от подробностей расследования, о которых вы расскажете позже. Есть ли у нас основания требовать смены юрисдикции?

– Мы могли бы, но что, если я права? Вдруг это серия профессиональных ликвидаций? Ликвидаторов обычно нанимают. Я хочу не только поймать убийцу – я хочу знать, кто нанял этого человека, а значит, надо позволить нанимателю поверить, что это прикрытие сработало.

– Вы и вправду считаете, что речь идет о наемном убийце?

– Да.

– Ладно тогда… Положусь на ваш исключительный послужной список. Что вы предлагаете?

– В идеале надо добраться до этого подозреваемого, пока его не нашли мертвым и не обвинили во всех этих убийствах. Пока местные не вытолкали нас из штата. Мы его задержим. Поговорим с ним. Убедим его работать с нами, пообещав защиту.

– Мы можем предоставить местным свои оперативные ресурсы.

– Я бы предпочла, чтоб эти ресурсы направлялись через меня и по-тихому. Таким образом, местные решат, что я отказываюсь от этого дела, а остаюсь в городе по чисто личным причинам, которые я придумаю.

– Эти местные – ваши люди, Лайла.

Это утверждение, но ясно, что оно подразумевает вопрос.

– Не все из них.

– Разумный ответ, – говорит Мерфи. – Я назначу вам куратора.

– Мне нужен Джефф Ландерс. Он уже помогает мне.

– Вообще-то это не та кандидатура, на которой я сам бы остановился, но считайте, что этот вопрос решен. Тем не менее давайте внесем ясность: я не прекращаю расследование в Лос-Анджелесе. Я не могу допустить, чтобы мы поступились расследованием серии убийств ради какого-то скандала местного значения, но Джефф позаботится о том, чтобы не было пересечений.

– Понято.

– И мне нужно задать один вопрос, на который я жду быстрого и честного ответа. Погибли люди. Может погибнуть еще больше народу. Не слишком ли вы близки ко всему этому, чтобы должным образом выполнять свою работу, агент Лав?

– Нисколько, – твердо говорю я. – Вообще-то я в таком уникальном положении, что могу распознать проблему, которую кто-то другой и не заметил бы.

– А что произойдет, если вы узнаете, что в этом замешан кто-то, кого вы любите?

– Буду по-прежнему выполнять свою работу, – клятвенно заверяю я.

Мерфи молчит. Секунду. Вторую. Третью. Пока наконец не произносит:

– Уж постарайтесь. Оставайтесь на связи. Завтра сообщите мне о подвижках.

Он заканчивает разговор, а его вопрос все прокручивается у меня в голове, царапая душу так, как сегодня не удалось даже Эдди: «Что произойдет, если вы узнаете, что в этом замешан кто-то из тех, кого вы любите?»

И в самом деле – что?

Мои мысли возвращаются к предательству, которое легче всего проглотить. К Эдди – его жажде власти и попыткам пробиться в высшие эшелоны местной элиты… К глупости Александры, учитывая, что фактически он женился на ее деньгах… И, конечно, к давно ходившим слухам о насаждаемой Почером коррупции, как в частном, так и в государственном секторах, которые так и не были доказаны, – но, посмотрев ему в глаза, я поняла, что по крайней мере некоторые истории соответствуют действительности. Теперь, когда он связался с моим отцом, мне очень не нравится то, что это говорит о моем родителе, но политические проступки не приравниваются к убийству. Надеюсь.

А еще есть мой брат. Я злилась на Эндрю тогда, в доме, но едва мы оказались одни, как наш разговор стал легким и простым и все было как в старые добрые времена. Мы оба вновь почувствовали себя самими собой. Его ответы меня полностью удовлетворили. И все же я постоянно возвращаюсь к существованию в его жизни Саманты. Что бы он там ни говорил, она ему не подходит. Но при этом Эндрю думает, что Кейн не подходит мне. А Кейн все-таки подходит мне, причем слишком уж хорошо, и в этом-то вся проблема. Кейн меня ничуть не пугает. Это я сама себя пугаю, когда я с Кейном. Он соединяется с теми частями меня, существование которых мне ненавистно. Он принимает их, и мне самой становится легче принять их. Кейн заставляет меня принять настоящую себя, которую знает только он. Вот почему я не могу быть рядом с ним. Но это возвращает меня к Эндрю. Если он не знает меня – тогда, наверное, и я не знаю его. Мне не нравится эта мысль. Мне не нравится этот назойливый голосок у меня в голове, который говорит, что все плохое еще только начинается.

Мне нужно найти ответы. Мне нужно найти Вудса. У него есть ответы. И кое у кого еще. Кейн может сколько угодно твердить, что он не преемник своего отца, но я кое-что видела. Я кое-что знаю. Это территория Кейна. Он владеет этим городом, как и его отец до него. И однажды я спросила у него, почему при всей преступной натуре его отца Ист-Хэмптон-Виллидж, его дом, оставался таким мирным. Кейн посвятил меня в основные правила своего родителя: не работай там, где живешь. Не убивай там, где кладешь голову на подушку.

В своем стремлении держаться подальше от Кейна я не позволяла себе использовать то, насколько хорошо я его знаю. Кейн не стоит за этим убийством. А значит, Вудс и вправду совершенно случайно выбрал для убийства женщину, которая просто по чистой случайности оказалась служащей Кейна, причем в тот самый вечер, когда я приехала сюда. Или кто-то хочет, чтобы мы с Кейном поверили в это, чтобы держать одного из нас или сразу обоих подальше от их делишек. Если в последнем я права, то все убийства повесят на Вудса. И моя семья либо в этом как-то замешана, либо ее использовали, чтобы все это подстроить.

Мне нужно поговорить с Кейном и убедить его рассказать мне то, что он знает, и мне нужно сделать это прямо сейчас. А значит, надо как-то убедить его, что наши секреты приравниваются к его неприкосновенности. Не оставляя себе времени для раздумий, набираю Кейна. И, конечно же, на сей раз он не берет трубку, едва заслышав звонок. Жду три томительных гудка, которые кажутся тремя сотнями, прежде чем он отвечает:

– Привет, агент Лав…

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Я слушаю.

– Не по телефону.

– Где?

– В Бухте, – говорю я, называя место, которое мы оба хорошо знаем, и вовсе не потому, что оно символизирует удовольствие.

Кейн секунду молчит, затем еще две.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Буду, – говорит он, и, получив его подтверждение, я вешаю трубку.

Глава 16

Если требуется получить ответы от такого мужчины, как Кейн Мендес, то умная девушка позовет его туда, где, как она знает, в итоге не окажется голой, вместе с одеждой потеряв и голову. Но туда, где все по-прежнему говорит ему, что они с ним связаны. Что ничего ему не грозит. Для меня это место – Бухта.

На первый взгляд Бухта, расположенная в добрых двадцати минутах езды от города, кажется скрытым сокровищем, о котором мало кто на Лонг-Айленде знает, и одним из красивейших мест, которые я когда-либо видела. Вода голубей голубого, а волны разбиваются в солоновато-белое совершенство, словно ангельские крылья, плавающие в море. И ранним утром не меньше дюжины чаек танцуют над этими ангельскими крыльями, вылавливая себе рыбу на завтрак. Это тихое убежище, в котором можно укрыться от действительности, что мне частенько и требовалось. Она кажется даже романтичной. Идеальным местом для влюбленных. Бухта – это грандиозный фасад, скрывающий все остальное, и, наверное, именно поэтому я ее так сильно люблю. Теперь она совсем не то, чем кажется, – так же как и я не та, кем кажусь.

Однако после наступления темноты, как сейчас, Бухта становится совсем другим местом. Даже в такую ночь, как сегодня, когда ярко светят звезды, а полная луна еще ярче, грунтовая дорога длиной в милю, ведущая к воде, окутана тенями. Крутые склоны с обеих сторон усеяны камнями, населенными бог знает какой живностью. Когда скрываются звезды и луна, здесь пугающе пустынно и так темно, как может быть только в аду – если только существует ад без вечно пылающего огня. О таких вот ночах я некогда и мечтала здесь. Ночах, которые заставили бы меня встретиться лицом к лицу со своими страхами. Ночами, которые уверили бы меня, что никто в здравом уме не осмелится прийти сюда. Так что если б я с кем-нибудь столкнулась здесь, то, скорей всего, первым делом потянулась бы к пистолету. Когда оказываешься здесь в одиночку, это реально вштыривает. Как наркотик, на который конкретно подсаживаешься. Да, в этом есть что-то нездоровое, но никто, даже Кейн, и не подумает осуждать меня. Это не место для влюбленных. В смысле, если ты с мужчиной, который выносит тебе мозг, то по-любому захочется, чтобы у тебя под рукой был пистолет. А заодно и заднее сиденье машины, на которое можно просто завалиться, а не скатиться вместе с ним со скалистого утеса.

Впрочем, я не из тех, кто слишком уж часто оказывается на заднем сиденье – во всех смыслах этого слова. Кейн тоже.

Посматриваю в зеркало заднего вида – нет ли там его машины – и просто ненавижу себя за то, как бешено колотится мое чертово сердце. Говорю себе: это из-за того, что Кейн может сказать мне сегодня, а не из-за него самого. Но если я честна сама с собой, то это не настоящая причина. Конечно, мне нравится думать, что я честна сама с собой, хотя все просто: я долбанутая на всю голову и решила такой и оставаться. Мне это не мешает. Моей работе это тоже не мешает. В продолжение этой темы долбанутости: сердце у меня колотится вовсе не из-за того, что Кейн может мне сказать. Это потому, что я вот-вот опять увижу его. Он сулит мне одни неприятности – хотя, как хорошо знает любой преступник, которого я когда-либо арестовывала, нечто сулящее крупные неприятности обычно и оказывается наиболее соблазнительным.

Выезжаю из темного тоннеля дороги и перефокусируюсь на здесь и сейчас. В поле зрения появляется береговая линия, чернильный силуэт скал и валунов, а машина Кейна уже припаркована на небольшом гравийном пятачке, где дорога и заканчивается. Биение сердца ускоряется, но я не подвергаю сомнению свое решение попросить Кейна приехать сюда, как бы его присутствие ни выбивало меня из колеи. Действуя методом тыка и избегая человека, который знает эти края как никто другой, мне никогда не раскрыть эти убийства. И никак не предотвратить осуждение ни в чем не повинного человека, которым, как я подозреваю, является Вудс. Или его гибель в конечном итоге. Мне во что бы то ни стало нужно раскрыть эти убийства и спасти Вудса. И свою семью. Да, пожалуй, мне придется спасать и свою семью, и это стоит хотя бы небольшой сделки с самим дьяволом – а иными словами, с Кейном.

Подхожу к его машине с тонированными стеклами, за которыми нет ни света, ни намека на движение. Где бы он сейчас ни находился, в машине его нет, но по-любому Кейн знает, что я уже здесь. Никто не может попасть сюда незамеченным. То, что надо для полной приватности. Даже сотовая связь работает здесь через пень-колоду, так что это просто идеальное место для разговоров с глазу на глаз. Или какой-нибудь незаконной деятельности. Или даже убийства. Да, это хорошее место для убийства. Такого убийства, которое никогда не будет обнаружено. Впрочем, человек, за которым я охочусь, будь то серийный убийца или наемный киллер, хочет, чтобы его жертвы были найдены. Но он, или она, оставляет место преступления стерильно чистым, что говорит о намерении сохранить свою полную анонимность. Этот убийца никогда не признается в содеянном. Если ситуация накалится, он или она исчезнет столь же бесследно, как исчезло бы под водой тело в этой самой бухте. Если, конечно, это тело было должным образом подготовлено. Кстати, вот вам и причина, по которой у меня нет друзей и подруг. Подобные рассуждения не способствуют хорошему разговору за ужином, и в итоге мне просто не о чем больше говорить.

Заглушив мотор, высматриваю Кейна и нахожу его именно там, где и предполагала. На нашем обычном месте, в добрых двадцати футах от меня – на вершине одного из двух примыкающих друг к другу гигантских валунов, которые мы давно облюбовали. Он стоит лицом к воде, возвышаясь над крутым склоном, спиной ко мне, его длинный черный плащ развевается на ветру. Словно какой-то темный рыцарь, мать его так… «Именно что темный, – думаю я. – Темный и опасный».

«Я – это не мой отец». Сколько раз Кейн говорил мне эти слова? И всякий раз он прав. Кейн не такой, как его отец. Он умней, утонченней. Более разносторонний. Он – это не его отец. Он – нечто такое, чему я не могу дать определения, хотя уверена, что это «нечто» гораздо более смертоносно, чем то, в чем хочет убедить меня Кейн. Или в чем я сама себя убедила.

Распахнув дверцу, хватаю пальто, а затем выбираюсь из машины, чтобы влезть в него. Ветер треплет мне волосы, ледяными пальцами хватает за шею. Пытаясь предупредить о том, что меня ждет? Возможно, но я почти уверена, что Кейн способен заставить меня зябко поежиться лишь от каких-нибудь новостей, которые могут мне не понравиться. Хотя не позволяю себе думать о том, насколько жарким бывает каждое мгновение с Кейном или как легко это может обернуться против меня. Этого не произойдет. У меня всё под контролем. Утвердившись в этой мысли, захлопываю дверцу и иду, практически бесшумно ступая по мягкой земле. Тяжесть пистолета на лодыжке напоминает мне, что у меня есть друг, готовый помочь с любой проблемой. Хотя не то чтобы сейчас мне так уж требовался этот друг. Может, Кейн и сулит мне неприятности, но все же не такого рода.

Он не оборачивается, чтобы посмотреть на меня, хотя, несомненно, знает, что я здесь. И наверняка осознает тот момент, когда, пробравшись сквозь скопление острых камней, я оказываюсь совсем рядом. Самое время повернуть назад, но я даже не рассматриваю такую возможность. Я уже здесь. Я выполняю задуманное. Я готова. И это то место, в котором мы говорили друг другу то, чего никогда не сказали бы где-нибудь еще. Каким бы грязным, темным или откровенно убийственным это ни было.

Добравшись до некоего подобия лестницы, выложенной из камней, я начинаю подниматься наверх, и Кейн, как умный человек, не оборачивается и не предлагает мне помощь. Этот человек действительно понимает меня. Он знает, что это лишь меня разозлит. Я способна сама себе помочь, и любой, кто встанет у меня на пути, получит по роже. Или по яйцам, смотря по обстоятельствам. Наконец оказываюсь на вершине второго валуна, намеренно оставив между нами добрых несколько футов. Не поворачиваюсь к Кейну, а он не поворачивается ко мне. Смотрю на чернильно-черную воду, простирающуюся перед нами, волны неистово, почти злобно разбиваются о скалы внизу, холодный соленый воздух касается моих губ.

– О чем говорят в Бухте… – произносит Кейн.

– Остается в Бухте [11]11
  Перефраз выражения «Что происходит в Вегасе, остается в Вегасе», ставшего рекламным слоганом этого города-казино.


[Закрыть], – заканчиваю я. Мы поворачиваемся лицом друг к другу, и в этот момент лунный свет освещает не только его лицо и глаза – в мгновение ока каждый поцелуй, каждое прикосновение и каждое слово, которое мы когда-либо произнесли, все и хорошее, и плохое между нами словно оказываются в луче прожектора. Включая ту ночь. И наш секрет.

– Мы исповедовались здесь в своих грехах.

– Так мы здесь для этого? Чтобы исповедаться в своих грехах?

– Мы здесь, потому что это место напоминает нам обоим, что у нас есть общий секрет, который может уничтожить нас обоих, а вместе с нами и мою семью.

– Вынужденная верность – это не то, чего мне всегда хотелось от тебя. Ни тогда, ни сейчас.

– Ты не вынуждал меня хранить верность, Кейн. Ты доверял мне. Я сама предпочла заслужить это доверие. И это произошло задолго до той ночи. Это место, где ты сказал мне…

– Каким ублюдком был мой отец, – быстро произносит он, как будто оказался в одном и том же воспоминании одновременно со мной.

– Да.

– И обо всем, что он сделал, – добавляет Кейн.

– Да, – соглашаюсь я. – И обо всем том, что ты сам никогда не сделаешь, по твоим словам.

Велю себе не спрашивать, но то, как этот человек не дает мне покоя, то, насколько мы с ним связаны, сбивает меня с курса, и я осмеливаюсь сделать именно это.

– Ну а ты? – спрашиваю я. – Все-таки делал все это?

– Я не святой, но я все равно не мой отец.

– Тебе нужен новый ответ на этот вопрос. Старый уже истерся до дыр, а это не в твоем стиле. Вообще-то ты уже делал некоторые из этих вещей.

– Я делаю только то, что меня вынуждают делать, и только то, что абсолютно необходимо.

– Ты не думаешь, что твой отец поначалу тоже так себя убеждал?

– Нет, – мгновенно отвечает Кейн. – Он принял это с самого начала. Он наслаждался этим. А я – нет.

– Но ты все равно это делаешь.

– Лайла…

– Не надо. – Я поднимаю руку. – Я больше не с тобой. Не мое дело спрашивать, насколько ты вовлечен или не вовлечен в эту часть мира твоего отца и почему. И я даже не собиралась затрагивать эту тему.

– А какую же собиралась?

– Касающуюся исключительно твоего отца. Все дело в нем.

– Мы здесь сегодня вечером из-за моего покойного отца?

– Да, поскольку он влияет на то, кем ты являешься сейчас.

– Я же говорил тебе…

– Ты – это не он… Угу. Я знаю. Ты постоянно мне это говоришь. Я все это вот к чему: у него были правила, и я знаю, что какой бы ни была твоя роль в твоей новой империи или в его старой, ты уважаешь эти правила. Твой дом – это святое, а значит, и весь этот город. Я знаю, что ты не убивал ту женщину вчера вечером и не приказывал ее убить. Так кто это сделал?

– Судя по всему, Кевин Вудс. Или нас заставляют в это поверить.

– Откуда ты знаешь про Вудса?

Кейн лишь выгибает бровь, и я пропускаю этот вопрос.

– Ну да, – говорю я. – Твоя территория. Что ты о нем знаешь?

– В Вудсе очень мало того, что могло бы заинтересовать меня или кого-нибудь еще. У него даже нет живых родственников. Некому бороться за него. Никого не волнует, если он умрет или окажется в камере смертников.

– Идеальный козел отпущения, – добавляю я. – Что возвращает меня к тому, о чем я думала, когда позвонила тебе. Мы с тобой связаны. Какова вероятность того…

– Что убийство моей служащей ровно в тот вечер, когда ты появилась в городе, является простым совпадением? Практически нулевая.

– Это было прикрытие. Ширма. То, что, как кто-то думал, я обнаружу, когда приеду сюда.

Мои мысли возвращаются к татуировке – к тому, как он сразу заткнул меня, стоило мне о ней спросить – и к той ночи.

– Что здесь на самом деле происходит, Кейн?

– Я не знаю. Но уверяю тебя: я узнаю, и скоро.

Неотрывно смотрю на него, думая о том, как он разозлился на меня тогда в своем офисе. Думаю о Младшем и о том, кто же может испытывать желание спровадить меня из города. Я исключила Кейна из списка подозреваемых в отношении Младшего, основываясь на том, что все эти втихаря подброшенные записки просто не соответствуют тому, что я о нем знаю; но стоило ли?