Текст книги "Цветы в Пустоте. Книга 1"

Пустые, как у машины, ничего не выражающие голубые глаза, ставшие из пронзительно-лазурных почти бесцветными, не давали Аргзе насладиться зрелищем.

Безусловно, Лиам, соблазнительно облизывающий губы – себе и ему, Лиам, сам подающийся бедрами навстречу, когда он опрокинул его на кровать и приступил от прелюдии к делу, Лиам, стонущий какие-то пошлости томным от хорошо разыгрываемой страсти голосом, – такой Лиам был просто мечтой. Но это был не его Лиам, это был какой-то неживой робот, занявший его место. Конрад, конечно же, не обращал внимания на эти стеклянные глаза, ему требовалось только услужливое, умеющее правильно себя подать тело. А Аргзе – Аргзе нужен был отклик. Зачем – он не знал и сам, и знать, честно говоря, не хотел, но он вдруг очень ясно понял: ему хотелось бы, чтобы Лиам делал все это по доброй воле, сам. Или добровольно, или лучше никак, потому что так было… неправильно. Аргзе нужен был только его Лиам, настоящий – извечно смущающийся, робкий, вовремя и невовремя вставляющий какие-то заумные комментарии, застенчивый, прямо как девчонка, путающийся в собственных желаниях и эмоциях, парадоксально гордый – хотя со стороны это не так заметно – и непременно серьезный, даже в постели. Потому что именно эти качества в основном определяли выбор Аргзы все последние годы в вопросе «кого привести в спальню».

Конрад исчез из его сознания, как всегда, резко и без предупреждения. Когда Аргза понял, что снова может контролировать свое тело, он уже лежал на обессиленном Лиаме, основательно придавливая его своим весом, и восстанавливал дыхание.

– Вы… наблюдали за этим, сир? – спросил тот хрипло, тоже явно ощутив его присутствие.

– Не поверишь, но у меня не было выбора. Да, наблюдал.

Сильвенио осторожно выбрался из-под него, и Аргза увидел, что спина у него вся исцарапана, а плечи – снова искусаны. Хорошо хоть, на этот раз обошлось без лесок и когтей.

– И как? Вам понравилось… представление?

Аргза внимательно посмотрел на него – тон Лиама еще никогда не был так близок к истерическому. Но глаза его были по-прежнему пусты и бесцветны.

– Честно говоря, не очень. Ты здорово переигрывал.

– Прошу прощения, милорд, я постараюсь лучше в следующий раз. Могу я уйти сейчас к себе?

Аргза удивился и хотел было поинтересоваться, зачем ему идти к себе, если можно переночевать и тут, но вовремя сообразил кое-что и только кивнул, разрешая. В конце концов, Лиам не заслужил сейчас еще одного унижения – а его было не избежать, если бы Аргза приказал ему остаться, потому что глаза у него были очень подозрительно сухие, а лицо – подозрительно спокойным. Аргза знал, что последует за этим спокойствием.

Он немного полежал еще с четверть часа после того, как Лиам, одевшись, ушел. А потом встал, натянул штаны и отправился в дальний коридор, ведущий к комнате первого помощника.

Ожидаемые им всхлипывающие звуки он услышал еще на подходе к двери. Звуки были отчаянные, протяжные, и Аргза без труда представил себе Сильвенио, сжавшегося на полу возле своей кровати в комок и закрывающего себе рот руками, чтобы не разбудить своими рыданиями уставших за день рабочих. Сильвенио думал, что никто не знает об этой его привычке выплакиваться после чего-нибудь особенно ужасного у себя в комнате, и даже Джерри с тех пор, как Лиам принял к сведению тот совет Хенны, никогда не видел ни единой слезинки друга. Но Аргза знал, Аргза слышал, как тот плачет, – в основном благодаря пресловутому мысленному каналу, натянутому между ними: бессвязные отголоски его рыданий эхом отдавались у пирата в сознании. До сих пор он успешно делал вид, что ничего не замечает, справедливо полагая, что Сильвенио, верный своему убеждению не плакать при чужих, совершенно не обрадуется, если узнает о его осведомленности.

– Лиам. Открой дверь.

Зачем он нарушил данное себе негласное обещание не вмешиваться и пришел к нему на этот раз – было неясно и ему самому. Но какие-то дремучие инстинкты подсказывали: в последнее время на Лиама обрушилось слишком уж много наказаний, и если ничего не предпринять сейчас – тот сорвется окончательно. Сломается, не выдержав, или окончательно от него отдалится, сросшись со своей новой маской выполняющего любые прихоти робота с потухшим взглядом. Аргза не хотел ни того ни другого.

– Я… я хочу побыть один, сир… – раздалось с той стороны двери приглушенно. – Можно?

– Нет. Нельзя. Открывай.

– Я выйду к вам позже… через пять минут, милорд. Да, через пять минут…

Конечно же, он ни в какую не собирался показывать Аргзе свои слезы. Пират сильно сомневался, что после таких истерических рыданий тот сможет успокоиться за пять минут, но сделал вид, что поверил:

– Ну, хорошо. Жду в кабине.

И нарочно тяжело зашагал по коридору, чтобы тот понял: он уходит. Но, свернув за ближайшим поворотом, сразу же использовал Темную технику и шагнул из коридора прямиком в комнату помощника.

Он вышел из сомкнувшегося за спиной воздуха как раз в тот момент, когда Сильвенио, поднявшись с пола, подошел к двери, неуверенно вслушиваясь – видимо, чтобы удостовериться, что Аргза не поджидает его за дверью. Услышав за спиной движение, он резко развернулся, коротко вскрикнул и попытался хотя бы заслонить лицо руками, но Аргза вовремя поймал его запястья и развел его руки в стороны, крепко удерживая. Сильвенио беспомощно затрепыхался, вертя головой и ища хоть какого-то укрытия, а затем вдруг обреченно затих и посмотрел на него, тихо всхлипывая. По лицу у него безостановочно катились слезы, и в этот момент он казался Аргзе как никогда живым и красивым, несмотря на покрасневший нос. Особенно же красивыми у него были сейчас глаза: большие, чуть раскосые, безмерно выразительные, ярко-синие – именно такие глаза, какие нравились Аргзе в нем больше всего.

– Ладно, – вздохнул пират, успокаивающе ему улыбнувшись. – Что тебе понадобится, чтобы влезть в мой мозг и убрать оттуда всяческих незваных гостей?

Сильвенио так удивился, что даже всхлипывать перестал. Аргза медленно отпустил его руки, и тот больше не стал закрываться. Только хлопал смешно своими глазенками и машинально слизывал соленую влагу с раскрасневшихся губ.

– Мне понадобится день в вашей библиотеке и ваше согласие…

– Хорошо. У тебя есть день и есть мое согласие. Что-то еще?

– Нет… нет, сир. Этого достаточно. Могу я спросить… почему вы передумали?

Аргза задумчиво провел большим пальцем по его губам, стирая с них слезы. В самом деле, почему он решил подпустить этого мальчишку еще ближе, ближе, чем подпускал кого-либо, в собственный разум? Почему ему не нравится, когда это создание плачет? Почему ему важно, чтобы он наконец перестал видеть в нем врага? Аргза не знал ответов на эти вопросы – собственно, ему было плевать. Он не привык размышлять над причинами своих поступков и действовал импульсивно, потому что был уверен: если ему чего-то хочется – значит, надо это исполнить любой ценой.

– Еще сам не знаю. Но, раз уж я передумал, изволь сделать все так, чтобы я не пожалел о своем решении.

Сильвенио кивнул, вновь недоверчиво моргнув. Беспомощность из его взгляда постепенно исчезала.

– Разумеется, сир.

Ровно через сутки Сильвенио явился к нему в спальню, сосредоточенный и взволнованный одновременно. Попросил сесть на кровать с ногами и устроиться как можно удобнее в сидячем положении, сел рядом сам, когда его просьба была выполнена. Краснея и смущаясь – до чего же он смешной все-таки! Аргза вообще не понимал, как можно хоть чего-то смущаться после стольких лет совместных ночей! – попросил крепко его обнять, не забыв деликатно напомнить при этом, что ребра ему ломать вовсе необязательно. Когда же варвар с удовольствием прижал его к себе, он обхватил своими прохладными ладонями его лицо и наклонил его к себе, чтобы иметь возможность непрерывного визуального контакта. Аргза ощутил, как через кончики пальцев Лиама (черт, у него точно фиксация на его руках!) внутрь его черепа протягиваются какие-то несуществующие ментальные нити – теперь они были связаны между собой крепко-накрепко, как связываются одним страховочным тросом между собой альпинисты.

– Вы верите мне? – спросил Сильвенио вдруг.

– Что?

– Так нужно, – пояснил он. – Для ритуала. Вы должны честно ответить. И официально дать свое разрешение на вторжение в ваш разум. Иначе не получится. То есть – получится, но… с разрешением лучше. Не придется взламывать замки, когда двери открыты, – если вы понимаете, о чем я.

Аргза чуть было не отпрянул от него: последняя фраза звучала весьма угрожающе. Только теперь он понял, на какой риск согласился – в конце концов, этот чертов телепат мог сотворить с его разумом абсолютно все что угодно, и вряд ли он сможет его остановить. Он мог его даже, наверное, заставить чувствовать себя до конца жизни умственно отсталой пятилетней девочкой с Лойтеройса! И ведь при этом нельзя полагаться на его убеждение «не причинять вреда», потому что – кто знает, посчитает ли он такое вредом!

Но с другой стороны… кому же верить, если не Лиаму, его Лиаму, который, в общем-то, и ненависти-то испытывать не умеет?

– Я верю тебе, – отозвался он наконец. – Верю и разрешаю войти в мои мозги, как бы дебильно это ни звучало.

Сильвенио слабо улыбнулся – и тут же снова стал серьезным. Зрачки его куда-то разом пропали, оставив лишь светлую радужку, и Аргза вдруг почувствовал, как… отключается. Да, пожалуй, другого слова было и не подобрать, он именно отключился – в одну секунду, как будто где-то внутри дернули рубильник…

Ему показалось, что в отрубе он провел не больше нескольких секунд, но когда он очнулся – все тело давно затекло. Сильвенио одновременно с тем, как он открыл глаза, обессиленно откинулся на спину – и тут же вырубился сам, на редкость умиротворенный и довольный собой. Аргзе ничего не оставалось, кроме как перетащить его на подушку и укрыть одеялом.

Конрада, Черного Руна, больше не существовало – ни в его сознании, ни где-либо еще. Во всяком случае, после этого Аргза больше ни разу его не ощущал, и ни разу больше он не просыпался со стойким чувством, будто бы бродил во сне. Сильвенио удалось его победить раз и навсегда – как он утверждал, а врать или хвастаться было не в его стиле. Аргза ему верил.

А однажды, через какое-то время, Аргза проснулся от того, что по телу его изучающе скользили знакомые прохладные пальчики. Открыв глаза, он с немалым удивлением обнаружил Сильвенио, с любопытством исследующего его руки и грудные мышцы невесомыми прикосновениями.

– Продолжай, – сказал Аргза, ухмыляясь и ничего не предпринимая. – Что бы ты там ни делал – продолжай.

Сильвенио, воспользовавшись разрешением, отбросил одеяло и уселся сверху на его живот.

– Я… провожу научный эксперимент, сир.

– М-м-м… И что за тема эксперимента?

Тот задумчиво провел по его груди ладонями. Зачем-то попружинил немного кончиками пальцев на его плечах, очертил линию мускулистой шеи, пощупал пресс. Аргзе стало щекотно.

– Тема моего эксперимента – «переоценка возможностей и альтернатив», сир.

Все с той же задумчивостью он провел губами по его животу вверх, демонстрируя новые пределы своей гибкости. Нерешительно лизнул, словно бы боясь отравиться, но не отравился и лизнул снова, уже увереннее. Это, конечно, было совсем не так развязно и возбуждающе, как заставлял его делать тогда Конрад, но зато это был не робот, а самый настоящий Лиам, и крышу от этого сносило едва ли не больше: одно дело – забитая кукла с чужим взглядом, изображающая страсть по заранее оговоренному сценарию, и совсем другое – свой собственный молодой любовник, по доброй воле решивший немного разнообразить их обоюдные ощущения.

– Могу я спросить? – снова подал он голос. – Вы ведь… довольно привлекательный, по крайней мере – по меркам варваров. С вашей внешностью вам, возможно, даже не нужно платить кому-нибудь, чтобы… Но вы почему-то выбрали меня. Джерри говорил, что рано или поздно любой работник вам надоедает, но вы со мной уже… достаточное количество лет… Для этого есть какие-то особые причины?

Аргза едва подавил желание стащить его с себя за шкирку и целовать до тех пор, пока не заткнется.

– Ты действительно хочешь говорить об этом сейчас? – ответил он вопросом на вопрос. – Вот именно сейчас, в данный момент? Или, может быть, вместо разговоров ты займешься своим экспериментом?

Сильвенио серьезно кивнул и вернулся к изучению его тела всеми доступными способами. Щекотка очень быстро, надо сказать, сменилась кое-чем получше. Гораздо лучше.

– Сир. – Лиам выдохнул ему в ухо. – А если я буду делать так каждую ночь, вы перестанете меня бить?

– Так вот для чего ты это задумал. Поздравляю, ты становишься коварным.

Сильвенио потерся о его плечо щекой, слегка улыбнувшись. Аргза почувствовал, как его помощника наконец отпускает накопившееся за все последние недели напряжение – и почему-то ему тоже стало от этого осознания легко на душе. Нет, все-таки он был не прав, этот пташка-говорун, когда сказал, что у Аргзы нет никого и ничего. У Аргзы был он, Сильвенио.

– Да, сир… с вами по-другому никак, насколько я вижу.

И ведь не возразишь.

[Запись в бортовом журнале номер МК0JP53100_65:]

«Я, кажется, начинаю понимать, как устроены его правила. Не знаю, хорошо это или плохо. Но выжить я теперь сумею».

[Запись удалена.]

Глава 5
Подснежник

«Однажды старуха-Зима со своими спутниками Стужей и Ветром решила не пускать на землю Весну. Все цветы испугались угроз Зимы, кроме подснежника, который выпрямил свой стебелек и продавил брешь в толстом снежном покрывале. Увидело Солнце его лепестки и согрело землю теплом, открыв дорогу Весне».

Архивы Старой Земли: «Легенды о цветах»

Чья-то рука мягко перехватила его за талию, вылавливая из потока людей. Он удивленно воззрился на улыбающегося Мартина, который даже в этом захолустном межпланетном баре не сменил свою белоснежную рясу на что-то более подобающее обстановке.

– Прости, – извинился тот и убрал руку, задержавшуюся на его пояснице чуть дольше положенного. – Просто не ожидал тебя тут увидеть.

Сильвенио улыбнулся в ответ: с Мартином они уже давно переписывались и даже несколько раз общались по видеосвязи, пока Аргза не видел, и за прошедшее с их первой встречи время они успели подружиться. Мартин был неизменно добр к нему и, казалось, всегда был рад поговорить о чем угодно. Общение с ним изрядно облегчало Сильвенио жизнь – каждый раз, когда Мартин выходил на связь, пусть даже на пару минут, у Сильвенио оставалось чувство какого-то теплого спокойствия на душе.

– Ничего. Я здесь… сам знаешь с кем.

На «ты» он согласился перейти относительно недавно, и Мартина это, кажется, воодушевило безмерно.

– Знаю, знаю… Абсент тоже ему несешь?

Сильвенио уныло покосился на бокал с ядовито-зеленой жидкостью в своей руке.

– Разумеется. Я не люблю алкоголь. Он однажды заставил меня распить с ним бутылку вина на двоих – мне не понравилось. Воздействие самого алкоголя на мозг я все равно нейтрализую, а вкус как-то не впечатляет.

– Он еще и пить тебя заставляет…

Мартин покачал головой. Всякий раз, когда Сильвенио упоминал Аргзу, взгляд миротворца неизменно наполнялся сочувствием и печалью. Он тогда осуждающе поджимал губы и все качал вот так головой, безмолвно сетуя каким-то высшим силам, и Сильвенио с ним в такие моменты становилось неловко: он ощущал себя, в самом деле, какой-то оскверненной святыней. Или неизлечимо больным. Или еще кем-нибудь… ущербным. Все было в Мартине хорошо – он разделял его вкусы и идеологию, относился всегда с пониманием, поддерживал в особенно трудные дни, умел одной своей открытой улыбкой усмирить бушующую бурю эмоций, был терпеливым, внимательным и искренним – и при этом все же существовало одно «но»: иногда его основательно переклинивало, и тогда он взирал на Сильвенио с неподдельным благоговейным обожанием, как на какой-нибудь идол, и все просил восторженным шепотом рассказать еще что-нибудь об Эрландеране. Неловкость в такие минуты была почти физически ощутима.

Они вместе прошли к одному из дальних столиков, где сидел Аргза – как всегда, в тени, в вальяжной позе. Сильвенио поставил бокал на стол и предусмотрительно сел рядом с пиратом, не дожидаясь, пока тот усадит его сам. Мартин поздоровался с Пауком убийственно-вежливым тоном и демонстративно пристроился на диванчик к Сильвенио, невозмутимо попивая свой апельсиновый сок.

– Я не приглашал тебя, Мартин Люмен.

Сильвенио сделал вид, что его здесь нет, потому что оказаться между двумя перекрестными огнями схлестнувшихся не на шутку взглядов пирата и миротворца, одинаково неприязненных, ему не хотелось совершенно. Иногда он по-настоящему жалел, что Аргза не брал с собой в такие вот походы по барам Джерри – с ним было бы гораздо проще найти понимание.

– Ты не указ мне, Паук, и я сам волен выбирать себе место.

– А я смотрю, ты больно смелый стал?

– С какой стати мне тебя бояться, интересно?

– Я могу наглядно показать, с какой стати. Брысь отсюда, пока я добрый.

– Добрый? Быть может, ты скажешь еще, что ты сейчас очень вежливый?

Сильвенио вздохнул и незаметно вытек из-за стола, обогнув колени миротворца. Вмешиваться в перебранку не хотелось тоже – его все равно, очевидно, никто не собирался слушать.

– Сир, – сказал он тихо. – Я хочу пить. Можно мне сходить к бару снова?

Аргза глянул на него с недоверчивым прищуром, но великодушно махнул рукой, отпуская. Сильвенио с облегчением переместился обратно к бару и спрятался там за барной стойкой, заказав сок и себе. Плату с него не брали – видели, с кем пришел. Здешний контингент ему не нравился – сплошь пьяные, наглые, с масляными глазками и скользкими, липкими взглядами, – как не нравилась и мысль о том, что в таком месте мог забыть Мартин. Через какое-то время миротворец разыскал его и опять уселся рядом, и по его спокойному лицу невозможно было сказать, в чью пользу завершился этот бессмысленный спор.

– Он за нами следит, – заявил Мартин с непонятным смешком. – Неудивительно – мое одеяние очень трудно потерять из виду. Но при этом он велел передать тебе, чтобы ты заказал еще что-нибудь и не торопился возвращаться в ближайшие минут двадцать. Пригрозил, правда, что, если я этим воспользуюсь и хоть раз к тебе притронусь, он переломает мне руки. Как будто я его боюсь.

Сильвенио оглянулся: за столик Аргзы подсели какие-то хмурые типы с бегающими глазками. Значит, у Паука намечалась сделка. Судя по тому, что он не захотел его присутствия рядом, – наверняка бесчестная. То есть еще более бесчестная, чем повседневная жизнь пирата.

– Ясно… Мартин, а почему ты здесь?

– А! Точно! – Тот проморгался, словно очнувшись. – Как раз время подошло. Пойдем, покажу, почему я выбрал это место.

Сильвенио опасливо покосился на неотрывно следящего – и при этом умудряющегося внимательно слушать своих собеседников – Аргзу, который взглядом пытался четвертовать Мартина. Но миротворец только подмигнул ему и ненавязчиво потянул из-за стойки.

– Не волнуйся, я оставлю иллюзию, и этот негодяй ничего не заметит. Я хочу подарить тебе хотя бы несколько минут радости, не лишай меня этого права.

На всякий случай Сильвенио обернулся снова – Аргза, кажется, и впрямь ничего не заметил, а доводы звучали убедительно. Тогда он позволил себе расслабиться, и его утянули куда-то в сторону черного хода.

Они вышли на узкую пустую площадку позади бара, которая не просматривалась ни из одного окна. Площадка, слишком маленькая даже для приземления одиночного истребителя, резко обрывалась неровным каменным краем в черную космическую пустоту – бар был большой и занимал почти все горизонтальное пространство сравнительно маленького астероида. Кислородно-тепловым куполом взамен несуществующей атмосферы, правда, астероид этот был окружен со всех сторон и с полнейшей тщательностью. В отличие от душного бара, пахнущего алкоголем, дешевым освежителем и толпой, здесь было даже холодно. Мартин, вопросительно глянув на Сильвенио, взял его за руку, согревая его мигом замерзшую здесь ладонь.

– Смотри, – сказал он, кивая на обрыв. – Сейчас начнется.

Сильвенио послушно посмотрел. Сначала он, честно говоря, основательно недоумевал: проходили минуты, а бесконечное черное пространство перед ними, обманчиво перемигивающееся далекими звездами, оставалось все таким же пустым. Вызывало оно только неизменное, древнее чувство тоски по дому, знакомое каждому путешественнику в долгом пути. Сильвенио представлял: где-то там, неизмеримо далеко, за завесой равнодушной ледяной темноты, его ждут апельсиновое небо и круглые крыши домов…

Но вот что-то начало происходить, и картина стала понемногу меняться. Из-за края обрыва слегка искажаемые куполом торжественно грянули переливающиеся белые лучи света. Сильвенио вдруг замер, затаив дыхание: он не знал, что сейчас произойдет, но почему-то был уверен, что непременно что-то волшебное, и это детское, почти забытое ощущение некой тайны заставляло его сердце биться сильнее в предвкушении.

Сияющий клубок неравномерного пульсирующего света всполохами вынырнул из-за погрызенного подобия горизонта, распускаясь прямо над их головами гигантским космическим цветком. И точно, цветок – в середине светового клубка прорезалось вдруг ярко-фиолетовое отверстие, и от него начали по спирали закручиваться веточки-завитки, как будто на влажный лист бумаги капнули сверху акварелью. Размываемые потоками завихрений прозрачного газа вокруг всего этого великолепия ярко вспыхивали всеми цветами радуги отражения звезд, и уже казалось, будто не было никогда никакой черной пустоты, будто весь космос был живой и дышащий…

– Раз в девяносто семь лет, – тихо объяснил Мартин, синхронно с ним переводя дыхание, – местный голубой сверхгигант проходит самую дальнюю точку своей орбиты, совсем рядом с черной дырой. Только здесь, с этой конкретной площадки, это зрелище можно наблюдать во всей красе и в максимальной безопасности.

– Надо же… А люди в баре за нами? Они могут это видеть?

– Они даже не знают, что имеют уникальную возможность наблюдать что-то подобное в данный момент. Из окон, к сожалению, ничего не видно, а ведь никто там даже не интересуется, почему вдруг в этой грязной забегаловке стало чуть светлее. Вот почему я здесь на самом деле.

Это означало, что он поделился своей тайной, как величайшей драгоценностью, только с ним, с Сильвенио. От этого у него разливался внутри какой-то щемящий восторг, и на какое-то время он даже позволил себе забыть, кто он и к кому ему придется вернуться, когда этот короткий миг абсолютного счастья так или иначе закончится. То есть – не забыть, нет, этого он не смог бы при всем желании, но хотя бы не придавать этому сейчас значения.

Рука Мартина была умеренно-теплая, умеренно-мягкая, как он сам, и в то же время в ней определенно ощущалась сила – не как у Аргзы, а гораздо плавнее, возвышеннее, добрее. Сам Мартин смотрел на него с какой-то непонятной тоской, и только теперь, когда световое шоу начало понемногу смещаться к краю площадки (астероид удалялся от удобного места наблюдения слишком быстро), Сильвенио заметил, что тот больше не улыбался. Как будто хотел что-то сказать или спросить, но все не решался.

– Что-то не так?

Мартин сначала кивнул, потом помотал головой. Вздохнул, осознавая глупость своего поведения, крепче сжал его ладонь.

– Мне кажется, ты самое прекрасное создание во всей Вселенной, Сильвенио. Прости меня, если такие слова тебя пугают, но ты же знаешь, я привык быть честным.

Сильвенио вздрогнул: не то чтобы такие слова его действительно пугали, просто он совершенно не представлял, как на них нужно правильно реагировать. Раньше ему никто и никогда такого не говорил – разве что мама с папой, но для родителей естественно души не чаять в своем ребенке. Однако, надо сказать, смущение, испытываемое им, было приятным.

– Я… наверное, мне надо сказать «спасибо» или что-то еще… я не знаю… Да, спасибо. Благодарю. Правда.

Улыбка вернулась на лицо миротворца.

– Ты очень обидишься, если я тебя сейчас поцелую?

Сильвенио издал горький смешок: Аргза никогда его не спрашивал. А Мартин был… хороший. Очень. Очень-очень хороший.

– Нет… я не обижусь.

Мартин оказался совсем близко, и от него пахло мятой. Мятой и апельсинами. Сильвенио закрыл глаза, почувствовав на своем лице его дыхание – Аргза ни разу еще не целовал его в губы, слишком уж чувственным, наверное, являлся такой жест для грубого варвара, – и теперь легкий незатейливый интерес к новому для него занятию щекотал Сильвенио изнутри и дразнил перспективой разнообразить ощущения. Он гадал, каким будет его первый настоящий поцелуй (где-то он читал, что «настоящий» – это только так, в губы), волнуясь и нервничая, а Мартин был спокоен, как всегда, и приближался как-то чересчур медленно, словно боясь повредить, как хрупкую фарфоровую статуэтку…

И его первый настоящий поцелуй так и не состоялся: в тот самый миг, когда их губы почти соприкоснулись, сзади раздалось глухое звериное рычание. Сильвенио был больно оттащен от миротворца за длинный хвост. Он коротко вскрикнул – и встретился глазами с бешеным взглядом нависшего над ним Аргзы, который появился совершенно неожиданно – явно использовал Темную технику.

– Возомнили себя самыми умными, голубки?! – прорычал он, яростно наматывая синий хвост на кулак и заставляя Сильвенио прогнуться назад. – Оставили мне иллюзию, а сами пошли лизаться в уголке?! Хочу разочаровать: я не такой уж идиот. Значит, так. Ты, Люмен, действительно меня разозлил на этот раз. Не приближайся к нему больше, если хочешь жить и сохранить свои кости целыми. А с тобой, – он снова дернул руку с зажатыми в кулаке волосами на себя, – мы разберемся на корабле, поганец.

На обычно светлое и одухотворенное лицо Мартина мгновенно легла гневная тень.

– Ну уж нет, Паук! Моему терпению тоже, знаешь ли, есть предел! Я люблю Сильвенио всем сердцем и не позволю, чтобы ты так с ним обращался. Он не заслуживает такой страшной участи – быть твоим рабом!

– Хочешь попытаться объявить мне войну? – Глаза пирата угрожающе сузились, а оскал стал совсем хищным.

– Да хоть бы и так! В конце концов, я…

– Нет!

Мартин замолк и посмотрел на рискнувшего подать голос Сильвенио с удивлением и обидой. Тот зажмурился, стараясь не обращать внимания на усиливающуюся тянущую боль в затылке, – Аргза, кажется, мог запросто оторвать сейчас его тонкий хвост целиком, вместе с приличным куском кожи или даже черепа, но все это были мелочи в сравнении с тем, что тут сейчас могло произойти.

– Не надо из-за меня начинать войну, Мартин, пожалуйста, не надо… Ты не воин, ты миротворец, ты лучше и выше этого. Я не хочу, чтобы ты воевал, Мартин… не хочу. Не из-за меня. Не опускайся… до его уровня.

Слова, надо сказать, дались ему нелегко. Больше всего на свете он хотел сейчас закричать, заплакать, как маленький ребенок, и умолять спасти его, умолять спасти любым способом, умолять показать ему, что в его жизни еще действительно может быть что-то хорошее. Но он же теперь взрослый, а взрослым приходится порой принимать трудные решения. Очень трудные.

– До чьего уровня, ну-ка, повтори? – Аргза дернул его волосы еще раз и одновременно врезал сзади кулаком под ребра. – Ты еще больше нарваться хочешь?

Сильвенио охнул, но заставил себя стоять более-менее прямо, что в таком унизительном положении сделать было довольно трудно.

– Нет, сир, не хочу, мне и так уже больно, и я склонен полагать, что если вы ударите меня так еще раз, то сломаете мне ребра. В таком случае я скорее всего просто потеряю сознание. Но я был бы благодарен, если бы вы перед этим хотя бы дали мне… попрощаться. Раз уж… раз уж я вряд ли еще раз увижу этого человека.

Что-то такое было в его тоне спокойно-обреченное, что даже съедаемый ревностью Аргза вдруг нехотя кивнул и отпустил его из своей хватки, скрипнув зубами. Сильвенио подошел к Мартину и порывисто его обнял, чувствуя, как тот в ответ беспомощно прижимает его к себе. Аргза скрипнул зубами еще раз, громче и злее, но не вмешивался.

– Я… понимаю, наверное, почему ты не хочешь, чтобы я вступал в войну… Но я просто не могу жить спокойно с мыслью, что это чудовище…

Сильвенио вдохнул в последний раз запах мяты и апельсинов и отстранился, отходя на шаг. На самом деле, не так уж и сильно он был разочарован: слишком призрачной, слишком невозможной была надежда на счастье. Во всяком случае, сейчас еще не пришло время его свободы. Когда придет – он не знал, но пока еще способен был верить, что однажды это случится.

– Просто не попадайся ему – и это уже будет хорошо. Я… справлюсь. Уже справляюсь, ты же видишь. Все нормально.

Мартин смотрел на него с явственной болью. Сделал было шаг к нему – почти машинально, – но затем отступил сам, все понимая и осознавая.

– Я найду способ тебя вытащить, – пообещал он. – Обязательно найду. И как можно скорее.

Сильвенио только кивнул, ничего не говоря. Аргза, вконец разозленный этой их сценой, снова намотал на кулак его хвост и потащил его обратно в бар, как на поводке, ничуть не заботясь о том, что тот за ним не успевает.

– Все ясно, Мартин Люмен? Подойдешь к нему еще раз – в порошок сотру. Обоих.

Так, за волосы, он протащил Сильвенио через весь бар и через весь корабль до кабины. Тот лишь жмурился и кусал губы, ни на кого по пути не глядя, – понимал, что в какой-то мере виноват сам: не подумал о том, что Аргза может распознавать иллюзии. Но это не мешало горькой, бессильной обиде душить его изнутри.

Первым же ударом Аргза действительно едва не сломал ему ребра. Удивительно, как он еще умел вовремя останавливаться, с его-то физическими возможностями. Сильвенио не стал вставать с пола, куда отлетел по инерции, и зажмурился сильнее, уныло прикидывая про себя, насколько именно зол варвар и успокоится ли сегодня вообще.

– Сир… зачем вы так? – терять уже, похоже, все равно было нечего, и слова рвались наружу сами. – Я же ваш, и вы это знаете. У меня ваше клеймо на лице. Ошейник со встроенным маячком. Я знаю, что не смогу от вас сбежать. Я ваш и вашим останусь… Но зачем вы лишаете меня даже… надежды на лучшую участь?

Он ожидал, что если у него и был шанс отделаться парой ударов и очередным публичным унижением в виде таскания за волосы на глазах у всего бара, то уж после этого ему точно придется проваляться в медицинском крыле несколько дней. Но новых ударов не последовало, и он решился открыть глаза. Аргза молча стоял над ним, почему-то с опущенными руками и уже абсолютно спокойный. В его темных глазах читалось какое-то странное, неопознаваемое выражение, в котором Сильвенио с изумлением увидел легкий оттенок… О нет, это определенно чушь, ему показалось!..