Текст книги "О Жизни, Смерти и Любви. Записи на полях в дневнике психолога."

И в этот момент, что-то внутри малышки перевернулось, она твердо решила, что будет вести себя так, чтобы мама была довольна и любила её. И она «остепенилась».

Перестала убегать в лес и рисовать, перестала быть очень любопытной и сующей свой нос во всё, что происходит в окружающем мире, перестала спасать утят и котят, стала ходить в нарядных платьях. Она стала «хорошей девочкой». Не смеялась громко во весь рот, не морщила нос, и даже забавные веснушки с него куда-то улетучились. Да, теперь её больше хвалили, и наверное, больше любили, она доставляла меньше хлопот, но её мир с тех пор потерял свою пронзительность, свою красоту, даже запахи стали приглушенными.

Выражение «хорошей девочки» так и застыло на лице, превратившись в маску.

И вот теперь, спустя много лет, её веснушчатая бестия снова напомнила о себе, постучалась изнутри и спросила: «А ты счастлива?» Письма Сердца

Наверное, чем дольше мы живем на этом свете, получаем опыт, проходим состояния подъемов и падений, тем больше думаем, что вот наконец-то, начинаем понимать этот мир. Мы систематизируем свои знания, делаем выводы, раскладываем всё по полкам. Я часто слышу от людей: «Что еще нового может произойти? Это же заранее понятно, что будет так-то и так-то». Когда звучат такие слова, я понимаю, что дела плохи…

С некоторых пор я осознала, что самым правильным для меня является отношение к миру как к тайне, к самой себе тоже как к тайне, и тогда у вселенной есть много возможностей меня удивлять. Оставляя место тайне, оставляю место чуду. И иногда оно действительно происходит. Как это работает? Понятия не имею, да и не хочу иметь. Хочу просто, как ребенок радоваться и удивляться чудесам. И про такое чудо хочу рассказать. Это произошло на динамической группе.

Одна из тем, которую мы разбирали, была посвящена без вести пропавшим близким. Мы говорили о том, насколько это мучительное состояние, оно терзает нас неизвестностью. Ведь если ваш близкий смертельно болен или трагически погиб, то это можно воспринять, пережить потерю и жить дальше, тут есть возможность как-то внутренне завершиться. Но если он исчез бесследно? Что тогда? Пустота, неизвестность, надежда, отчаяние душит словно в тисках, и сколько бы времени не прошло, в сердце остается незакрытая рана, которая продолжает кровоточить и не отпускает нас.

Среди участниц группы была молодая девушка, назову её Валерия, из жизни которой именно так, внезапно исчез отец. Он был военным, служил в приграничном гарнизоне. Его отношения с матерью всегда были плохими, они бесконечно скандалили. Но отец обожал свою маленькую дочку, везде, где только было возможно, брал её с собой. Они ходили в походы, много беседовали, он просто души в ней не чаял. Мать же была холодной женщиной с властным, жестким характером. Она жутко ревновала мужа к собственной дочери.

Чем холоднее становилась мать, тем больше девочка привязывалась к отцу, между ними возник целый мир, со своим языком, понятным только им, со своими позывными, тайными знаками, любимыми местами, книжками и занятиями, которые они не делили больше ни с кем.

Когда Валерии исполнилось шесть лет, однажды, вернувшись домой с улицы, она почувствовала, что что-то не так. В доме было стерильно чисто, а мать сидела на кухне, скрестив руки на коленях. У нее было неестественно каменное лицо, а голос монотонный и строгий. Она вынесла из комнаты два чемодана и сказала дочери, что они немедленно уезжают. Девочка ничего не могла понять, она спрашивала, где папа, едет ли он с ними. Помолчав немного, мать ответила: «Твоего отца больше не существует».

Валерия сидела на стуле, вся сгорбившись, она говорила, что не поняла тогда этого слова «не существует». Она помнила только, что её накрыло странным оцепенением. Мать взяла девочку за руку и потащила за собой. «В тот момент я чувствовала, что надвигается что-то неизбежное, что этому невозможно сопротивляться. Никогда не забуду серое, каменное лицо матери», – говорила она.

Мать наотрез отказалась говорить с дочерью, ничего не объясняла, кроме того, что отца больше не будет никогда. Она сожгла все его фотографии. Постаралась уничтожить всё, что было с ним связано. На протяжении многих лет все попытки Валерии выяснить, что же произошло, не увенчались успехом. Она больше никогда не видела своего папу. В груди так ныло, словно у нее вырвали сердце. Постепенно она стала вялой, училась плохо, закрывалась у себя в комнате, была необщительной и замкнутой. Будучи подростком, девочка познакомилась с компанией ребят, которые по специальной учебной программе ехали жить в Израиль. Она присоединилась к ним и в скором будущем оказалась в новой стране. Валерия страдала от одиночества, не знала куда себя деть, связалась с молодежной компанией, где увлеклась наркотиками. Она не помнит от кого и как забеременела, и в 18 лет у нее родилась дочь. С появлением ребенка что-то стало меняться: Валерия предпринимала отчаянные попытки вырваться из наркотического плена, стала стремиться изменить свою жизнь. Это и привело её на группу.

Она рассказывала нам о своем отце, о том, как это невыносимо жить в такой неопределенности. Я спросила её: «Если бы отец мог слышать тебя сейчас, что бы ты сказала ему?» Она задумалась и горько заплакала. Из нее буквально хлынул поток обвинений, боли, крика, слез. Она сползла на пол и стала колотить по нему кулаками. Я боялась, что она поранится, и бросила на пол подушку. В исступлении девушка разорвала её, и по всей комнате разлетелись кусочки поролона. Увидев растерзанную подушку, она застыла, глядя перед собой не видящими глазами. В круге повисла невыносимая, звенящая тишина. Все чувствовали, что это тупик, пустота поглощала её сердце.

Выхода не было, выплеск злости и боли не дал ей ответов и облегчения. Я не знала, что делать, и решила просто довериться неизведанному и перестать искать ответ. Я молча созерцала эту пустоту и ждала, когда она предоставит мне решение. И ответ пришел. В этот момент я вспомнила, как в детстве мы с бабушкой писали письма миру, а может быть Богу, не знаю. Писали, а потом сжигали и отправляли по ветру. Суть была в том, чтобы выразить свои чувства и отпустить их в мир. Бабушка говорила мне, что слова сердца всегда найдут своего адресата, главное – это отправить письмо.

Нарушив затянувшуюся тишину, я стала рассказывать группе про свой детский опыт и предложила Валерии написать отцу письмо. Она посмотрела на меня совершенно пустым взглядом, но неожиданно согласилась. Мы сделали перерыв, чтобы дать ей время написать.

Когда она читала его, мне было трудно передать всю гамму переживаемых чувств. В нем было столько света, столько нежности и мудрости, столько обнаженности и любви, что ей приходилось делать паузы, потому что в группе творилось что-то невероятное. Я запомнила лишь немного. «Папа, папуля! Первый раз за многие годы я называю тебя так. Сколько боли и обиды чувствовала всё это время без тебя. Иногда и настоящую ненависть, я не могла простить тебя. Каждый день, все эти годы, я задавала себе вопрос, почему ты бросил меня вот так, ничего не объяснив, не попрощавшись… Но сейчас в моем сердце только любовь. Я не знаю, где ты – в этом мире или в другом. И где бы ты ни был, я верю, что ты меня слышишь. Хочу сказать тебе, всё лучшее, что есть во мне, дал мне именно ты. И еще, у моей дочери твои глаза. И они смотрят на меня каждый день с любовью. Где бы ты ни был, теперь я доверяю тебе…»

Люди плакали и начинали говорить слова любви своим родителям, они останавливали Валерию, чтобы её обнять. Это было так сильно и так нежно одновременно! Не передать словами того состояния глубокого сопереживания, абсолютного присоединения, которое мы все почувствовали. Когда она закончила читать, не сговариваясь, мы поднялись на крышу. Огромная, раскаленная, плоская крыша израильского дома. Над ней струилось марево. Закат был кроваво-красный, невероятным образом отражающий наше внутреннее состояние. Пахло морем, воздух был очень теплым и влажным. Валерия взяла свое письмо и стала сжигать его на крышке железного люка. Я молча смотрела на пламя, медленно поедающее строки любви, и что-то внутри меня словно растаяло, отпустило. Я была абсолютно уверена, что все остальные чувствуют то же самое. Девушка бережно собрала пепел и подула на него. Ветер подхватил серые частички и понес их вверх, к небу.

Состояние прозрачности и удивительной, светлой печали сохранялось у меня внутри еще несколько дней после группы. Но самое удивительное произошло потом. Недели через две Валерия позвонила мне ночью. Она была так взволнована, что не могла говорить. Немного успокоившись, девушка сказала: «Леа, мой папа позвонил!»

Когда у них наконец появилась возможность говорить, отец рассказал ей, что произошло. Проводя дома выходные он прилег отдохнуть. Ему приснился сон, очень реалистичный, словно всё происходило наяву. Состояние сна было очень странным, отец слышал звуки с улицы, чувствовал, как колышется от ветра занавеска. И вдруг, увидел, как Валерия садится рядом с ним на кровать, кладет руку ему на грудь и говорит: «Папа, хватит. Просто позвони мне». И он резко проснулся от того, что сердце бешено колотилось…

Тогда, много лет назад, их отношения с женой стали совсем невыносимыми. Он искал утешения и близости, и, в конце концов, у него случился роман с женой начальника гарнизона. Мать Валерии выследила его. Она угрожала разоблачением, тем, что уничтожит его как офицера, но самое главное, она расскажет обо всём дочери. Но даже не это было самое страшное. Жена, находясь в своей ненависти и ревности, угрожала превратить жизнь дочери в ад. Ревность ослепила её и сделала одержимой. Она отомстила ему, забрав дочь и взяв с него обещание, что он никогда не будет искать встречи с ними, что он исчезнет из их жизни навсегда, и тогда она не скажет дочери ничего. И отец согласился, уступил ради благополучия и спокойствия своего ребенка. Через несколько лет ему удалось разыскать их, и он тайно поддерживал связь с коллегой и приятельницей бывшей жены. Именно от нее он узнавал новости о том, что дочь уехала в Израиль, что родилась внучка. Как-то Валерия отправила матери поздравительную открытку с Новым годом, где написала о том, что переехала в другую квартиру, оставила адрес и новый домашний телефон. Именно эту открытку мать забыла на своем рабочем столе. Приятельница переписала всю информацию и передала отцу Валерии. Вот уже несколько месяцев он не решался связаться с ней. И тут ему приснился сон…

Я не хочу пытаться объяснять, что именно произошло. Пусть для меня это останется тайной. Но снова и снова я убеждаюсь в том, что доверие к реальности и слова, идущие из самой глубины сердца, способны творить чудеса…

Тапки с ослиными ушами

Мое личное знакомство с Израилем началось с очень смешной истории, которая заставила меня влюбиться без памяти в эту крохотную страну, полную противоречий, шумных беспокойных людей, знойную, морскую, прекрасную…

В первый месяц после приезда я намеревалась пожить у своей подруги, с которой была знакома много лет. В тот период она работала с неким бизнесменом, который часто бывал в Москве, где ему нужна была помощь переводчика и секретаря. Мой приезд и её отъезд странным образом совпали. У нас оставался только вечер на общение и обустройство, а дальше она улетала, оставив на мое попечение свою квартиру и вредного, кусачего черного кота.

Район, где она проживала, в основном был заселен коренными израильтянами, потому повсюду слышался преимущественно иврит. Чтобы побыстрее ввести меня в курс дела, мы отправились ознакомиться с ближайшими «достопримечательностями»: продуктовым магазинчиком, сигаретным ларьком, махоньким кафе и тамбуром с хозяйственными товарами.

В таких районах все жители близко знакомы, потому там практиковался подход – «личная карточка», то есть всё, что человек покупает в течение месяца, записывается в карту покупателя, и раз в месяц, как правило после

зарплаты, люди приносят банковский чек, чтобы расплатиться. Подруга познакомила меня с хозяином магазина, улыбчивым коренастым израильтянином, и сказала ему, что пока она в командировке, я буду пользоваться её картой. Он обещал «не обижать красавицу» и выдавать мне то, что я потребую.

Проболтав до глубокой ночи, мы разошлись спать, и рано утром подруга улетела на неделю, предоставив мне полную свободу для самостоятельной адаптации.

Проснувшись утром, я сразу почувствовала приятный запах моря из окна и пошла варить себе кофе, намереваясь посидеть на балкончике и насладиться видом огромного дерева, усыпанного фиолетовыми цветами, раскинувшего ветви перед домом.

Однако, зайдя на кухню, я ощутила жуткое зловоние, которое распространялось с хозяйственного балкончика. Заглянув туда, я ужаснулась! Посредине стоял латок с песком – кошачий туалет, который, похоже, давненько не выносили. Рядом с ним кот, в качестве протеста, навалил кучу прямо на пол и, сидя рядом с ней, злобно взирал на меня огромными зелеными глазюками.

Эта реальность настолько контрастировала с морскими запахами и великолепием усыпанного цветами дерева, что мне стало невмоготу. Зажав нос пальцами, нашла мешок для мусора и кинулась убирать безобразие, раздраженно поглядывая на самодовольного кота. Накануне я заметила, что мусорные баки стоят прямо на выходе из подъезда и, недолго думая, спустилась к ним прямо в том виде, в котором была, то есть в утреннем домашнем «наряде» – черном китайском халате с красными драконами и мохнатых домашних тапках в форме ослиной морды с большими серыми ушами.

Довольная быстрым решением проблемы, затолкав мешок в контейнер, я вспорхнула по лестнице, предвкушая долгожданный кофейный аромат, но тут обнаружила, что дверь захлопнулась. Подвижная ручка на ней, как выяснилось, была только с внутренней стороны, а снаружи она представляла собой статичную круглую головешку.

От осознания случившегося у меня подкосились ноги, и я медленно села на ступеньки. «Что же теперь делать?» – думала я, – подруга приедет только через неделю, я в стране, на языке которой не знаю ни слова, ключ заперт внутри квартиры, в ней злобный голодный кот, на мне халат и тапки с ослиными ушами…»

Плакать было бесполезно, и мне ничего не оставалось, как только отправиться к единственному человеку, с которым успела познакомиться – хозяину местного продуктового магазинчика.

На улице меня сразу поразило то, что никто из прохожих не придал никакого значения моему странному виду, все улыбались и говорили «бокер тов» («доброе утро»). «Это твое личное дело, что на себя надевать» – выражали их всё понимающие лица.

Как только зашла в магазин, хозяин, взглянув на меня, всплеснул руками и спросил: «Ма кара?» («что случилось?»). Мои попытки объяснить проблему на ломаном английском не увенчались успехом. Но он, подняв указательный палец вверх, жестом попросил подождать и, набрав номер телефона, передал мне трубку. Там послышался женский голос, его обладательница говорила на русском языке. Оказалось, что она – бывшая работница магазина. Я подробно объяснила, что да как, после чего вернула трубку мужчине.

Боже мой! Что тут началось! Наконец-то, поняв проблему, он поднял на ноги половину района! Пришли какие-то люди с большой лестницей, забрались в квартиру, открыли её. Сбежалось множество тетушек с пластиковыми коробками домашней еды, кто-то принес мне одежду, они решили, что «бедняжке нечего надеть», и потому она ходит в халате. Хозяин магазина вручил мне огромный пакет с продуктами и, потрепав за щечку, сказал: «Тухли мотек, ат раза меод» («кушай милая, ты очень худенькая»).

Я почувствовала, что меня окружает какая-то новая, неведомая доселе реальность: сила и напор этих людей, включившихся в события моей жизни, показались настолько неожиданными в тот момент, что даже немного напугали меня.

Когда шум наконец утих, и все разошлись, я обнаружила себя стоящей посреди комнаты, заваленной «дарами» новых соседей-израильтян.

«Вот так страна!» – подумала я. Никогда в жизни до этого не чувствовала себя так странно. С одной стороны – в безопасности и окруженной заботой совершенно чужих людей, а с другой – в атмосфере полной «эмоциональной прозрачности», отсутствия каких бы то ни было личных границ. Легкость, с которой местные люди проникали повсюду, просто ошеломляла.

Некоторое время я пыталась разобраться, нравится мне всё это или нет. Но внутри меня уже что-то стремительно и безвозвратно менялось. В сердце «оттаяло» место, где до сего времени была «вечная мерзлота». И вдруг вспышка! Наступило озарение, в голове отчетливо прозвучало – «Я Дома!». Это было потрясающе и очень сильно!

Еще около месяца я жила в уютном райончике. За это время все соседи стали для меня как родные. Каждое утро, выходя на балкон с чашечкой кофе, я приветствовала спешащих на работу Моше, Далию, Мирьям, Цвику… Они всегда находили время остановиться, перекинуться парой слов, спросить как мои дела, как я, «бедняжка», справилась со стрессом, и со смехом вспоминали мои тапки с ослиными ушами… Следы на песке

Сегодня Израиль под обстрелом. Звуки сирен зовут укрыться от опасности. Когда война и смерть ходят рядом, мысли становятся кристально ясными, каждое мгновение наполняется глубиной и смыслом, а в памяти всплывают давно забытые вещи. Мне вспомнилась старая притча. Скорее всего, она уже звучала где-то раньше и совсем по-другому, но я расскажу её так, как она запечатлелась в моей душе…

Давным-давно жил старый Учитель – Мастер Слова. С кем бы ни сводила его судьба, после нескольких минут разговора с ним, люди стремительно менялись. Что-то заставляло их остановиться и задуматься. Слова Мастера были так сильны, что проникали в самую глубь естества. В результате люди обретали истинную духовную свободу.

Так Мастер путешествовал по стране, беседовал с людьми, и у него становилось всё больше и больше последователей. Слухи о нем дошли до императора, который был вне себя от злости, ведь освобожденными подданными невозможно управлять. Приказал император заточить Мастера в тюрьму. Он велел посадить старика в одиночную камеру и запретил охранникам разговаривать с ним под страхом смертной казни. Так прошло несколько лет. Утром Мастеру приносили ломоть хлеба и похлебку, а к вечеру лучину, чтобы освещать камеру. Угольками он нарисовал на стене песчаное побережье, на скалах вдалеке возвышались сосны. На берегу сидела кошка.

Как-то, когда охранник принес еду, Мастер попросил его в следующий раз прихватить еще немного молока для голодной кошки. Охранник был молод, он подумал, что бедняга окончательно спятил от одиночества. Ему стало очень жаль старика, он согласился выполнить просьбу. С того дня, каждый раз, парень приносил стакан молока. Мастер был несказанно счастлив и благодарен, а у охранника просто сердце кровью обливалось, когда он видел, как старик направляется к своей нарисованной кошке, с любовью предлагая ей молоко.

Так продолжалось очень долго. Но вот однажды охранник зашел в камеру со стаканом молока, но Мастера там не оказалось – он попросту исчез…

На песке нарисованного побережья были две пары следов, уходящих к склонам, покрытым соснами. Одни оставлены босыми ногами Мастера, а другие – лапами его любимой кошки…

На полу камеры надпись: «Посмотри глазами Души, ты обретешь свободу и узришь дорогу в Чертоги Сущего».

Охранник вдруг понял, как сильно полюбил этого странного старика, что стакан молока стал его смыслом жизни, единственным мгновением за день, когда он был по-настоящему счастлив.

Ему стало невыносимо тоскливо, он сел на пол и заплакал как ребенок. Боль потери и отчаяние захлестнули его.

«Постой, а как же кошка? Она ведь умрет от голода без меня!» – вдруг подумал он. – «Надо догнать старика, но тяжело будет бежать по песку в сапогах». Сбросив их, юноша взял стакан молока и, закрыв глаза, бросился догонять беглецов…

В лицо полетели мелкие брызги соленой воды, крик чаек разорвал тишину, под ногами он ощутил теплый песок. Открыв глаза, увидел следы, ведущие наверх в скалы. Поразмыслив немного, он нагнулся и написал на песке: «Следуй по следам того, чей путь ведет в Чертоги Сущего». И взяв стакан молока, поспешил за странным стариком, след в след… Отец и сын. В поисках Бога

Религия – для каждого это что-то свое. Сколько конфликтов и непонимания происходят на этой почве, уму непостижимо!

Припоминается мне одна трогательная и очень такая «израильская история».

Мужчина, который мне её рассказал, вырос в религиозной семье, их предки перебрались на Землю Обетованную в двадцатые годы прошлого столетия. Отец был строг, он часто говорил о том, что они сейчас в Израиле только потому, что их предки молились об этом веками, и благодаря им всё и случилось.

Он отправил двоих своих сыновей в религиозную школу и был весьма требовательным, особенно к нашему герою, первенцу, а с него, как говорится, спрос больше. Каждое утро отец дотошно допрашивал его, сделал ли омовение рук, молился ли он с утра, сказал ли благословения на еду, и так далее. Чем дальше, тем больше у мальчика нарастало сопротивление, он перестал молиться и не желал врать отцу, что продолжает это делать. Отец исправно бил его по лицу наотмашь за каждое нарушение традиции, но мальчик не уступал. Вся отцовская любовь и скупые мужские объятия доставались младшему брату, который умел найти подход к родителю, хотя особого восторга от религиозного образа жизни тоже не испытывал.

Все их отношения свелись к жесткому противостоянию. Парень пошел в армию и, вернувшись из нее на короткий отдых, впервые остановил руку отца, занесенную для удара. Дальше – больше: после армии он, как и многие израильтяне, отправился путешествовать и привез с собой жену немку из Германии. Терпению отца пришел конец: он потребовал выбирать «или я, или она». Не сложно догадаться, что сын выбрал её. Потребовалось несколько лет, пока она сделала гиюр*, пока сначала мать, а потом и отец, приняли и полюбили её и детей…

* Гию́р – процесс обращения в иудаизм, включающий в себя длительное обучение и связанный с этим обряд.

Отец пытался настаивать на религиозном воспитании внуков, но каждый раз сталкивался с глухой стеной отрицания. Младший брат тоже полностью вышел из религиозного образа жизни и сразу после армии укатил в Индию.Там увлекся наркотиками, месяцами не давал о себе знать. Мать с ума сходила, ожидая от него весточки.

Когда мужчине исполнилось сорок, отец заболел раком. После обследования врачи сказали, что жить ему от силы две недели. Это было словно гром среди ясного неба. О младшем отпрыске вообще ничего не было известно. Как только старший сын узнал о случившемся с отцом, он освободился от работы на две недели и переехал жить к родителям.

Мужчина зашел в комнату отца, облачившись в кипу** и цицит***, атрибуты традиционной религиозной одежды. Они провели всё это время вместе. Сын рассказывал отцу о том, что интересного, страшного, веселого, трудного и чудесного было в его жизни… На третий день они даже вышли вместе в бар, где пили пиво и слушали живую музыку. Отец попробовал покурить травку, они весь вечер смеялись…

** Кипá – традиционный иудейский головной убор в форме небольшой круглой шапочки.

*** Цицúт – сплетенные в кисти нити на углах четырехугольной одежды, атрибут иудейской мужской религиозной одежды.

«Эти две недели, впервые в жизни, у меня был папа-друг, отец, который обнимал меня за плечи и ни слова не говорил о религии», – завершая свое повествование, сказал мужчина. «Незадолго до смерти он сказал мне, что именно в эти дни познал Живого Бога. Всевышний проявился в тепле и близости между нами. Отец сказал, что любит меня, первый и последний раз в его жизни…» Акива и Рахель

Переселившись на Землю Обетованную, я не могла не заметить, что у израильтян свои собственные представления о «главном» – о любви, о жизни, о счастье… И представления эти сформировались под влиянием многих факторов: теплого южного солнца, смешения самых разных языков и культур, ведь после основания государства сюда приехали люди со всех концов света. И конечно, постоянная угроза войны сыграла в этом свою важную роль: она научила людей действительно ценить жизнь, ценить время, что нам отпущено. Но какими бы разными они ни казались, всех израильтян объединяет нечто общее, нечто огромное и глубокое – то, что пришло из священных писаний, легенд о великих предках, о праотцах, что жили тысячи лет назад. Мудрость Исраэль поистине неисчерпаема… Есть среди них такие истории, которые навсегда изменили мой взгляд на многие вещи, которые помогли сформироваться новым представлениям о жизни, дали надежду, исцелили душу. Одной из них я хочу поделиться с вами, дорогие читатели.

Те, кому посчастливилось побывать в Израиле, не могли не обратить внимания, что здесь практически в каждом городе есть улица Рабби Акивы. И не удивительно, ведь это был величайший из мудрецов Израиля, который сыграл огромную роль в судьбе своего народа, был настоящим героем и мучеником.

Но сейчас я хочу рассказать вам о его поистине необыкновенной, романтичной и прекрасной любви к златовласой красавице Рахель.

Эта история навсегда изменила мои представления о предназначении женщины в жизни и пути мужчины. Она пришла к нам сквозь века, постепенно превратившись в легенду, но при этом не утратила своей значимости. Более того, на мой взгляд, с каждым столетием она сияет всё ярче, освящая путь потомкам…

Я изложила эту историю так, как понимаю её, так как она мне запомнилась, поэтому в своем повествовании не стремилась к скрупулезной точности исторических фактов. Скорее, мне хотелось рассказать её так, как она навсегда поселилась в моей душе…

Итак, Акива был пастухом. Родился он в семье простолюдинов около города Лод, приблизительно в 50-ом году н.э., примерно за двадцать лет до разрушения Второго Иерусалимского Храма. Родители Акивы были бедняками – герами, а он безграмотным, так как никто и никогда не учил его читать и писать.

Акива выполнял обязанности пастуха за поденную плату, жил в ветхой хижине, где постелью ему служила охапка соломы. Он был очень беден, пил воду из горных ручьев, питался только хлебом да редькой, не мог написать даже своего имени, но при всём этом, отличался веселым нравом и необыкновенной добротой. Мужчина никогда не жаловался на свою участь, не тревожился о будущем и довольствовался тем, что каждый день выходил со стадом овец в Иудейские горы, любуясь их красотой, наслаждаясь теплом солнца и синевой неба.

В те времена в Иерусалиме жил один очень богатый, уважаемый и щедрый человек, о нем говорили так: «Каждый, кто входил в его дом голодным как собака, обязательно выходил сытым». Видимо поэтому в народе его прозвали: Калба Савуа – Сытая Собака.

Акива искал работу и однажды услышал, что богачу нужен человек пасти овец и помогать по хозяйству. Богач сразу отметил острый ум и добрый нрав Акивы и нанял его. Так, в довольстве малым, скорей всего и прошла бы вся жизнь Акивы, если бы не Рахель – дочь хозяина. В Торе о создании первой женщины написано: «Напротив мужчины и в помощь ему создал женщину Творец»…

Акиве же Всевышний послал одну из самых удивительных «помощниц». Молодая, невероятно красивая, да еще и образованная девушка полюбила этого простолюдина, навсегда изменив его путь.

Про единственную дочь хозяина, златовласую красавицу Рахель ходили легенды. Отец боготворил ее, она была для него «светом жизни». Известно, что кроме необыкновенной красоты она отличалась мудростью и обладала пророческим даром.

Надо сказать, что в те времена было не принято обучать грамоте женщин в отличие от мужчин, которые уже с трех-четырех лет посещали хедер (классную комнату), чтобы в дальнейшем изучать священные письмена и Тору. Рахель же напротив, не только умела писать и читать, но обладала способностью постижения тайных смыслов священных писаний, что по тем временам было просто невероятным явлением. Её руки´ просили лучшие юноши из благородных семей, которые славились своими успехами в познании Торы, что считалось главным достоинством мужчины.

Судьба свела Акиву и Рахель, когда ему исполнилось сорок лет, а она была совсем юной девушкой, и случилось это в особый период, между самыми большими праздниками Земли Исраэль – Песах**** и Шавуот*****. Они встретились и сразу же полюбили, словно Свет больших праздников помог слиться их удивительным душам.

**** Пéсах – один из главных иудейских праздников в память об Исходе из Египта. Начинается на четырнадцатый день весеннего месяца нисАн и празднуется в течение 7 дней.

***** Шавуóт – праздник посвященный дарованию Торы на горе Синай после выхода евреев из Египта.

Что же нашла Рахель – единственная дочь богача, красивая и одаренная, в Акиве? Ведь он не отличался ни внешней красотой, ни молодостью, а главное – он был невежей. Её живое сердце, чистая чуткая душа и дар провидения помогли разглядеть в неграмотном пастухе невероятный потенциал, редкую духовную силу и способность к огромной любви.

Рахель, лишь увидев Акиву, спросила: «Если я обручусь с тобой и стану твоей женой, пойдешь ли ты изучать Тору? Готов ли ты пообещать мне, что станешь ради меня первым Мудрецом Израиля?» «Да!» – не задумываясь ни на миг, выпалил Акива, глядя в глаза своей божественно прекрасной возлюбленной. Мудрецы говорят, что такая любовь бывает лишь раз в тысячелетие, про нее говорят – «зуг мишама´им» – «пара с небес». Такая любовь случается, когда Всевышний сводит вместе особые души для осуществления Своего великого замысла.

Безграмотный простолюдин Акива, увидев Рахель, юную златовласую девушку неземной красоты и редкого ума, влюбился в нее без памяти и был готов на всё. Однако он и представить себе не мог, насколько далек был в этот момент от всего того, что она от него хотела. Скажу больше, в преданиях о нем упоминается, что до встречи с Рахель он поистине ненавидел тех, кто сидел целыми днями за изучением святых текстов, считая их бездельниками и лоботрясами. Потом, через много лет, будучи известным мудрецом, Рабби Акива вспоминал об этом:

– Когда я был безграмотным, бывало, говорил: «Приведите мне изучающего Тору, и я укушу его как осел!» Когда ученики спросили его:

– Почему же «как осел»? Ведь принято говорить «как собака»!

И Рабби Акива отвечал:

– Собака кусает, но не повреждает кости, а осел кусает так, что ломает кость.

Вот как сильна была ненависть пастуха Акивы к изучающим Тору!

И всё же, несмотря на это, из любви к Рахель он согласился пойти учиться. Так эта удивительная женщина заронила первую духовную искру, которая разожгла священный огонь скрытого Величия его огромной души.