Текст книги "Лев правосудия"

7

Проходили дни, но от Лайтио ничего не было слышно. Вся Финляндия, казалось, сошла с ума из-за облака пепла. Люди были вынуждены отменять поездки или придумывать совершенно невероятные способы возвратиться на родину. Майк Вирту нередко твердил нам, что не стоит недооценивать силы природы: в США наводнения и землетрясения стали обычными явлениями, снег регулярно нарушал движение транспорта. Во времена моей юности поезда в Финляндии не примерзали к рельсам, и если кто-то, проезжая по сельской местности, застревал в снегу, поблизости всегда находился сосед и его трактор, которые были готовы отбуксировать оказавшегося в беде на нормальную дорогу. Самолеты падали иногда, но кто велит туда соваться? Сейчас люди настолько привыкли перемещаться быстро, что о долгих автобусных поездках и бессонных ночах в поезде сочиняют героические истории. Складывалось впечатление, что эти паникеры не продержались бы в лесу и одной ночи, даже летом. И в армии попадались тяжелые случаи, когда человек был не способен сходить в лесу по-большому, хотя даже в наше время преобладающая часть населения планеты понятия не имеет о туалетной бумаге.

После первого посещения врача Моника вернулась в растерянности. Проблема оказалась в кишечнике, но доктора, которые крутились вокруг нее аж в трех экземплярах, не могли сказать, какая именно. Взяли кровь на анализ, на очереди был рентгеновский снимок. Услышав, что Моника несколько последних лет прожила в Мозамбике, врач озабоченно покачал головой. А я провела свой первый вечер в квартире кузена Моники на Юрьонкату, разыскивая в Google сведения о различных кишечных болезнях, вирусах юго-восточной Африки и паразитирующих в человеческом организме червях. Последние казались самым вероятным источником проблемы, но я не осмелилась сказать об этом Монике. Кому хочется иметь внутри себя такое?

Несмотря на болезнь, Моника продолжала подыскивать подходящее помещение для ресторана, и ей было необходимо отдыхать в дневное время по нескольку часов. Мы с ней еще не заключили никакого трудового договора. Платить за квартиру кузена Монике было не нужно, кроме незначительной платы акционерному обществу: пятьдесят два евро в месяц. Она настаивала на том, что будет нам готовить, поэтому я взяла на себя всю тяжелую работу вроде уборки. Я также забрала от тетушки Воутилайнен свои вещи, однако оружие пока оставила в Хевосенперсет. Облако пепла, висящее в воздухе, по-прежнему казалось мне надежной защитой от итальянских убийц.

Однажды, пока Моника отдыхала, я решила отправиться в Коппарняси. Я распечатала карты с флешки Давида, но выяснить, когда была сделана изначальная версия текста, не удалось. Зато с помощью компьютерной программы перевода и словаря я немного разобралась в содержании русскоязычного текста. Речь шла о такой же базе отдыха класса люкс, которую Сюрьянен с самого начала планировал строить на Хиденниеми в Котке. Правда, имелось одно «но»: территория отводилась под зону отдыха, однако подобные решения отменялись и раньше. Я вовсе не верила, что скандалы с избирательными фондами изменят привычки деловых людей.

Политика никогда меня особенно не интересовала, но, судя по газетной информации, государственные мужи то и дело впутывались в истории с взятками. В любой момент я могла связаться с депутатом парламента Хеленой Лехмусвуо, моей бывшей работодательницей и подругой Моники. Слишком много ей знать не следует, иначе она сама ввяжется в это дело, но отчего же не побеседовать о чисто теоретической возможности изменить статус зоны отдыха? Если уж национальные парки стали делать платными, то зачем оставлять такой ценный участок земли в пользовании всего народа?

Вскочив в Камппи в автобус, я вспомнила, как Давиду по чистой случайности удалось меня выследить, когда я садилась в автобус не на вокзале, а на улице Рунеберга. Я украдкой огляделась, но не заметила, чтобы кто-то наблюдал за мной. Кроме меня, в салоне были только три пожилые женщины, говорившие между собой по-шведски. Я их совершенно не интересовала.

Обочины дороги за Эспоо выглядели странно: бо́льшая часть деревьев была вырублена, очевидно под будущую автостраду, по которой богатеи помчатся в коттеджный поселок Сюрьянена.

В последний раз я была в Дегербю полтора года назад. Тогда я оставила свой велосипед-развалюху, весь покрытый ржавчиной, перед банком, и сейчас приготовилась идти пешком, поскольку не рассчитывала, что он все еще ждет меня. Однако на всякий случай я захватила с собой насос и принадлежности для ремонта шин и, о чудо, обнаружила велосипед на прежнем месте. Заднее колесо спустилось, в резине была большая дыра. Передняя шина выглядела получше и была наполовину надута. Я устроилась в расположенном неподалеку детском игровом парке, перевернула велосипед колесами вверх и произвела необходимый ремонт. Цепи немного подсохли, но функционировали нормально. По идее, пару десятков километров драндулет должен выдержать.

Поля по обочинам дороги были еще бурыми, только на межах пашни маленькими солнышками мелькала цветущая мать-и-мачеха. В тростниках бухты кричали журавли. Лед уже тронулся, но на северной стороне в тени виднелись посеревшие кучи снега. Поля все еще были настолько сырыми, что фермерам придется пару недель подождать, прежде чем приниматься за пахоту. По сравнению с этим в Тоскане уже настоящее лето, но к моему настроению серый цвет подходил намного лучше. Солнце попыталось было выглянуть из-за облака, но тут же спряталось обратно, испугавшись весеннего пронизывающего ветра.

Въезжая в Коппарняси, я невольно начала предаваться воспоминаниям. Вон там дорога делает поворот к местной гостинице, в которой мы с Давидом в первый раз занимались любовью. Нет, лучше гнать прочь эти пронзительные мысли. Сейчас нужно думать только о настоящем.

Я заехала на высокую скалу, где раньше находилась ветряная электростанция. Согласно документации Сюрьянена, здесь должны построить развлекательный центр и ресторан с видом на море, часть которого будет располагаться над водой, а на террасе можно будет танцевать, словно на палубе корабля. Если планы Сюрьянена осуществятся, то видами, которые сейчас бесплатны для всех, смогут наслаждаться только богачи.

На берегу был устроен маленький навес для защиты от ветра, со столиком и скамьей. Спустившись со скалы, я отыскала в рюкзаке термос с чаем, но только успела налить чашку, как зазвонил телефон. Номер Центральной криминальной полиции принадлежал Теппо Лайтио.

– Кто из нас двоих дурак? – завопил он в трубку. – Галлюцинации для тебя в порядке вещей, да, Илвескеро?

– Какие галлюцинации?

– Да хотя бы разутые мертвецы! Я-то думал, что ты перестала меня дурачить. Мой друг Гвидо Карузо попытался разгадать загадку трупа в Монтемасси. В полицию Сиены на прошлой неделе поступил анонимный звонок. Они не смогли сразу его проверить, потому что хозяин квартиры, где, как утверждалось, лежит тело, из-за облака пепла не мог вылететь из Лондона и прошло какое-то время, прежде чем он достал билет на поезд, идущий под Ла-Маншем. Полиция получила ключи от квартиры в выходные, но там не было никакого намека на труп или что-то подобное. Очевидно, Сталь забрал свои вещи, так как владелец жилья сказал, что в квартире нет ничего чужого.

У меня пересохло в горле, и я свободной рукой поднесла к губам чашку с чаем.

– За квартиру заплачено до конца мая, – продолжал Лайтио. – Арендатора по имени Даниэль Ланотте в ней не было, но это не является нарушением закона. Италия – свободная страна.

– Но разве не пропал Карло Дольфини? Полиция побывала у него дома?

– Карузо проверил все заявления об исчезновении. Такого не поступало. Он также позвонил госпоже Дольфини. Она сказала, что Карло уехал повидаться с родными в Нью-Йорк. У него кузен, по слухам, держит пиццерию в Маленькой Италии.

Лайтио произнес английские слова так, как они пишутся; в другое время это бы меня рассмешило.

– Но я видела труп!

– Ты его сфотографировала?

– Нет! Я и без фотографий помню, как он выглядел! Могу попробовать нарисовать, если это поможет.

– Это бесполезно, Илвескеро. Ты, конечно, знаешь, как продвигаются такие дела. Сколько лев правосудия ни рычи здесь, в Финляндии, в Италии этого не слышно.

– Но Италия все-таки европейская страна! Наверное, там действуют какие-то законы?

– По какому закону твоим словам нужно верить больше, чем двум уважаемым полицейским и владельцу квартиры?

Хозяин квартиры утверждал, что там все в порядке. Ну а комод, я же его сломала! Почему владелец жилья, знакомый брата Джанни, ничего не сказал об этом? Может, и он втянут в эту интригу? Я не могла возражать Лайтио, потому что скрыла от него часть правды и не смела в этом признаться. То есть угодила в яму, которую сама себе вырыла.

– Я попробую разузнать о Стале, – пообещал Лайтио. – Вряд ли мне что-то расскажут. Большие мальчики были сильно раздосадованы, оттого что я знаю, почему взорвалась «I believe». Меня уже много раз заставляли клясться, что я буду молчать. Но Рютконен-то этим очень удивлен, и это меня забавляет. – Смех Лайтио напоминал скорее шипение, и на ум приходил пыхтящий морж.

На заднем плане слышалось требовательное кошачье мяуканье.

– Ну, Илвескеро, а ты сама-то собираешься оставаться в этих краях или отправишься по следам Сталя колесить по Европе?

– Вот уж точно не собираюсь! Я меняю род деятельности.

– И чем будешь заниматься?

– Ресторанным бизнесом.

– Надо надеяться, ты пойдешь в гардеробщики. На этой должности можно быть ворчуном, что для тебя не составит труда. Официантки из тебя не выйдет: могу вообразить, как первый же мерзкий клиент получит кружкой или пастой с томатным соусом по голове. И повар из тебя в лучшем случае посредственный.

Я вздохнула. Не хотелось поддерживать эту вздорную болтовню, однако я рассказала о Монике и ее планах с рестораном.

– Ах так. Ящик сигар об заклад, что, когда Сталь опять даст о себе знать, ты поедешь за ним хотя бы в Овамболенд[13]13
  Регион в Намибии. (Прим. перев.)


[Закрыть]. Хотя он ведь больше не существует. У меня отпуск уже в июне, и Карузо настойчиво приглашал познакомиться с сокровищами искусства Флоренции. Лаго-ди-Сканно, говорят, красивое место. Мы думали заехать и туда. Хоть бы Дольфини уже возвратился из-за той большой лужи.

– Вряд ли он когда-нибудь вернется. Но, возможно, вы сможете повидаться с госпожой Дольфини.

– Карузо все же наведет справки о прошлом этого типа. Конечно, я-то тебе верю.

В это время кошачье мяуканье стало совершенно оглушительным.

– Кокки требует креветок. Нужно дать их ей, пока она опять не написала в ботинок. Постарайся справиться!

И Лайтио отключился. Я отхлебнула чая; он был черный и сладкий. По мнению британцев, именно такой помогает от сердечных ран, но на меня, кажется, это не действует. Возможно, стоит попробовать финское народное средство – водку «Коскенкорва». Правда, со времен жизни в Нью-Йорке я предпочитала текилу.

Действительно ли Давид убил Дольфини – если тот мертвец все-таки был Дольфини – и оставил труп на мое попечение? Что, по его мнению, я должна была с ним делать? Кто забрал вещи Давида? Квартиру эту нашел брат Джанни, так что он знал арендодателя. Стоит ли мне связаться с последним? Но монах едва ли скажет что-то еще. Я читала, что духовные лица должны быть дисциплинированными, воздерживаться от секса и заниматься самобичеванием, чтобы закаляться духовно и физически. Значит, едва ли я смогу как-то воздействовать на брата Джанни, который вдобавок ко всему является бывшим полицейским. Кстати, а почему он оставил службу?

Я вынула документы Сюрьянена, и они затрепетали на ветру в моих руках. Может, моим следующим ходом должно стать знакомство с этим человеком? Как известно, Сюрьянен любит женщин, независимо от их внешности, размеров и возраста. Обворожительная русская подруга, конечно, может послужить препятствием, однако этот тип наверняка жаждет разнообразия. С сексуальной точки зрения он меня не интересовал, но в постели можно выведать немало секретов. Майк Вирту особенно предостерегал своих учеников от двух типов клиентов: наркозависимых и сексуально озабоченных. Рабы своих страстей были истинными рабами: обещанием наркотиков можно было заставить их делать почти все, что угодно. Сам Майк, конечно, был превыше всех зависимостей, хотя иногда шутливо сетовал на свою маниакальную любовь к физическим упражнениям. Однако это скорее добродетель: в здоровом теле – здоровый дух.

Я бродила вдоль озера Кварнтряскет, но даже не надеялась отыскать сморчков – весна слишком запаздывала. Вот на этой поляне я встретила Давида. И сейчас я почти видела его, в камуфляжной одежде сидящего на траве. В тот день я не знала, на чьей он стороне. Потом года полтора воображала, будто знаю, но это был самообман.

На сыром участке рядом с берегом озера обнаружились знакомые следы. Всего с десяток отпечатков, зато очень четких: здесь ходила рысь. Для меня это было все равно что получить письмо. Я сглотнула и отогнала эту мысль. Конечно, в Коппарняси встречались рыси, но со мной они никак не были связаны. Возможно, Сюрьянен их отловит и посадит в свой частный зоопарк.

Согласно статьям в газетах и Интернете, у Сюрьянена были невиданные ранее планы, а также деньги и энергия для их осуществления. На территории свыше пятидесяти гектаров, конечно, легко разместить какой угодно коттеджный поселок класса люкс и заповедник для миллионеров. Но, наверное, даже человек, обладающий воображением и связями Сюрьянена, не думает, будто провернуть подобное ничего не стоит. Кому, кроме Сюрьянена, было выгодно превратить Коппарняси в частную собственность? В 1944–1956 годах мыс относился к территориям, арендованным Советским Союзом, и по первоначальному плану эти земли должны были вернуться к Финляндии только в конце двадцатого века. У Порккала находилось самое узкое место Финского залива, отсюда легко следить за движением кораблей. Уходя, советские попытались уничтожить все, что могло бы дать информацию об их военной стратегии: я вынесла эти сведения из посещения маленького музея «Игорь»[14]14
  Музей, посвященный периоду аренды Советским Союзом полуострова Порккала в 1944–1956 годах. Название получил по имени одного из русских военнопленных, которых немало было в Финляндии во время Великой Отечественной войны. Часть военнопленных работала на финских фермах. Заключение перемирия в 1944 году означало для них возвращение на Родину. Уезжая, некоторые делали маленькие подарки своим хозяевам. Игорь вырезал деревянную куклу для дочки хозяев фермы. Его имя было дано музею в знак дружбы между финским и русским народами. (Прим. перев.)


[Закрыть], находящегося в деревне Дегербю. Коппарняси использовали в качестве стрельбища. Могло ли остаться там еще что-то интересное для Сюрьянена и его новых партнеров по бизнесу, кто бы они сейчас ни были? Оставил ли Давид мне карту умышленно, чтобы я начала выяснять замыслы Сюрьянена? Я пришла в бешенство, когда поняла, что выискиваю малейшую возможность сохранить связь с Давидом, в то время как для меня было бы самым лучшим забыть этого типа. Я уже когда-то горевала по нему и думала, что кусочек моего сердца остался в сугробе на Хевосенперсет. Я грустила напрасно и больше не собираюсь повторять прежнюю ошибку.

На обочине лесной дороги среди опавших прошлогодних листьев и хвои я нашла сморчки. Моника сможет приготовить из них что-нибудь вкусное. Рядом с казармой, казалось, растут бронированные машины, здесь, наверное, был армейский склад. Доступ ограничивали таблички с запрещающими надписями и забор с колючей проволокой. Что будет с этой базой, если замыслы Сюрьянена осуществятся?

Всю дорогу в автобусе сморчки ошеломляюще пахли. Временами я погружалась в дрему и видела во сне, будто собираю лисички вместе с Давидом. Но, прибыв на Юрьонкату, я забыла обо всех на свете грибах. Монике было по-настоящему плохо. Она не успела добраться до ванной, ее вырвало прямо на пол в прихожей.

Следующие несколько недель у меня не было времени думать ни о чем, кроме Моники. Я отвезла ее в дежурное отделение частной клиники, и ее положили в палату. Часть времени я проводила с ней и держала за руку, читала ей грустные книжки на шведском, в которых люди не могли соединиться друг с другом и все заканчивалось безнадежностью. Почему-то это меня утешало. Иногда я занималась ее делами, ходила осматривать предлагаемые помещения для ресторана, вместе с юристом Моники совещалась с официальными лицами, выдающими разрешения, и искала нам новую квартиру.

В самом конце мая выяснилось, что Монику мучает исключительно выносливый мозамбикский кишечный червь, проникший в организм, вероятно, с грязной водой. К тому же ее силы были подорваны тяжелой работой, но сейчас ей требовались только антибиотики и отдых.

– Что я? – сказала Моника, когда мы медленно шли по парку Старой церкви, известному как Руттопуйсто. – Я могла вернуться в Финляндию и получить самое лучшее лечение, которое только возможно. Обычные люди в Мозамбике умирают от паразитов. У маленьких детей нет никакой надежды.

– Ты не можешь спасти весь мир. Вылечись сначала сама. Напрасно ты пытаешься быть матерью Терезой, Флоренс Найтингейл[15]15
  Флоренс Найтингейл – сестра милосердия и общественный деятель Великобритании XIX века, много сделавшая для улучшения медицинского обслуживания, в том числе во время военных действий, национальная героиня. (Прим. ред.)


[Закрыть] и Вейкко Хурсти[16]16
  Вейкко Хурсти (1924–2005) – известный финский благотворитель, по профессии художник. Помогал бездомным, алкоголикам и малоимущим. В настоящее время Благотворительный фонд Вейкко Хурсти под руководством его сына Хейкки дважды в неделю проводит раздачу еды и одежды, а на Рождество устраивает праздники с подарками для бедных. (Прим. перев.)


[Закрыть] в одном лице, в то время как не способна даже подняться по лестнице на третий этаж.

Я знала, что напрасно пытаюсь переубедить Монику. Мы были одинаковыми: лучше всего на наши горести действовала работа. Июнь из холодного сделался знойным, а мы все объезжали пустующие помещения для ресторанов в Хельсинки. Моника хотела обосноваться в кварталах не с высшим обществом, а среди обычных людей, но, конечно, нужно реалистично оценивать, что привлекает клиентов. У нее имелся капитал, но ресторан не может работать без выручки. Наконец подходящее помещение нашлось на Салмисаари, на нижнем этаже офисного здания кубической формы: оно освободилось, когда большое предприятие в сфере информационных технологий захватило маленькую финскую фирму и передало ее функции в Индию и Тайвань. Помещение требовало изрядного ремонта, зато располагалось довольно близко от станции метро «Руохолахти» и автобусных остановок.

От Лайтио из Италии пришла открытка: озеро посреди высоких гор, Лаго-ди-Сканно. Текст гласил: «Вино здесь хорошее и еда сносная, но курить нельзя нигде. Жена Дольфини, по слухам, уехала в Америку. Ловкие тут парни, никак их не поймаешь. Т. Лайтио». Интересно, разозлился ли он, когда указанный мной путь завел в тупик?

Кузен Моники сообщил, что останется в Индии до конца осени, так что о новой квартире пока можно было не волноваться. Моника наняла меня ассистентом, но в действительности я выполняла функции разнорабочего. Дядя Яри был умелым плотником, а к тому же владел и другими строительными специальностями и всему этому меня научил. Я часто думала о нем, когда прикрепляла доски пола, красила стены и забивала гвозди, чтобы развесить кухонную мебель. В тот день, когда он в одиночку пошел проверять сети, упал в осеннее ледяное озеро, запутался в сетях и утонул, я находилась за океаном. Услышав о его смерти, я была так потрясена, что сначала даже не сообразила удивиться, как это опытный рыбак мог допустить такую оплошность.

Отчет о вскрытии я прочитала только после того, как закончила Академию частной охраны в Куинсе и вернулась в Финляндию. Причиной дядиной смерти была остановка сердца и гипотермия. Полицейское расследование проводили почти формально, так как не было никакой причины подозревать преступление. Мало ли тонет рыбаков среднего возраста? Дядя был непьющим, но в его крови нашли четверть промилле алкоголя. Сосед, Матти Хаккарайнен, позже рассказал, что на лесопункте несколько раз видел дядю очень бледным и слышал от него жалобы. Матти подозревал, что у дяди схватило сердце. Я ничего такого не замечала; я оставила дядю одного и сбежала сначала в Вантаа, а затем в Нью-Йорк. Бросила без всякой заботы человека, который заменил мне родителей. Если бы я была в Финляндии, то отправила бы дядю к доктору.

Больше я не собиралась совершать ту же ошибку и полностью сконцентрировалась на заботе о Монике и осуществлении ее идеи с рестораном. Ее по-прежнему занимала мысль совместить кухни Хевосенперсет и Мозамбика, и я целыми вечерами вспоминала привычки дяди Яри касательно пищи. В конце августа мы вместе поехали в Хевосенперсет: соседка, Майя Хаккарайнен, могла бы рассказать Монике о лучших способах приготовления карельских пирогов и научить печь калакукко – рыбный пирог. Впервые за свою взрослую жизнь я привезла в Хевосенперсет кого-то чужого. Не то чтобы я стыдилась невзыскательности строений или отдаленности места, просто оно могло слишком много поведать обо мне и моем прошлом. Иногда я мечтала поплавать с Давидом в Риккавеси. Правда, после того как Давид проплыл несколько километров в Балтийском море при почти нулевой температуре воды, интерес к купанию у него поубавился.

По вечерам мы сидели с Моникой под навесом для гриля, изумляясь светлым теплым ночам, прихлопывая комаров и поджаривая на углях пареную репу и кубики брюквы. Моника решила выстроить в ресторане старинную печь для выпечки хлеба, в которой было бы легко готовить традиционную еду. Она и Майя Хаккарайнен хорошо поладили, хотя Майя сначала сторонилась «шведки» и безуспешно пыталась не говорить на диалекте. Я помогла Матти поправить ограду выгона для коров, из которого скотина упорно исчезала. Матти не знал, кто на повестке дня – рысь или волк. Соседи уже предложили нести вахту.

– Твой дядя никогда не был слишком усердным охотником. Он ходил с нами за компанию, но не получал удовольствия, убивая животных. Прошлой зимой во дворе много раз появлялись следы рыси, и я думаю, стоит ли говорить об этом сыновьям. Может, взять разрешение на отстрел: нечего кошке пугать мой скот. Возможно, ты посмеешься, и ладно, смейся, но я видел во сне твоего дядю. Он приказал держать ограду в порядке и оставить в покое ушки с кисточками.

Вырезая крепления для изгороди, Матти рассказывал о своем сне и при этом выглядел сконфуженным. Будь на его месте кто-то другой, я бы его обняла. Здесь же могла лишь улыбнуться и натянуть провод электропастуха пожестче.

В последний вечер я сходила полить посаженный мной на могиле Фриды розовый куст. Меня не оставляло ощущение, будто Давид где-то поблизости, но я пыталась отогнать его образ. Вернусь в Хельсинки и покончу с этим дурацким целибатом. У меня никого нет, кому стоило бы хранить верность, и интенсивный секс был бы неплох как для тела, так и для настроения. Лучше всего подыскать в баре кого-нибудь, имеющего на левом безымянном пальце след от поспешно снятого кольца. Такой мужчина не внесет смятения в душу.

Я смотрела на озеро, над которым садилось солнце. В свое время я не догадалась заказать кремацию, и дядя Яри был похоронен на церковном кладбище в Каави. Ему следовало покоиться здесь, а не под камнем какого-то парка. Но, пожалуй, место погребения тела не имеет значения. Конечно, дядя Яри теперь навечный житель Хевосенперсет. Как и Фрида.

Весной и летом я от случая к случаю звонила по оставленному Давидом номеру Касси. После июля не пробовала ни разу, перестав верить, что номером вообще пользуются, но теперь решила еще раз попытать счастья. Если ответа не будет, то пусть и эта призрачная связь с Давидом забудется. Я прошла на причал и набрала номер.

Когда в трубке ответили, я удивилась так, что чуть не упала в воду. Я узнала голос, хотя слышала его всего один раз, дома у Лайтио.

– Рютконен, – очень отчетливо произнесли на том конце линии.