Текст книги "Эти спутанные узы"

Глава 9

– Вы уверены, что я больше ничего не могу для вас сделать? – спрашивает Холли, во второй раз наполняя мою чашку кофе. Стоило бы попросить ее перестать это делать. Остаток дня я буду на взводе. Но, наверное, уж лучше так, чем спать на ходу.

Ночью, когда Баккен перенес меня обратно ко мне в комнату, я была просто сама не своя. Но я заставила себя лечь в постель. Несмотря на то что мне не давали покоя тысячи мыслей, я заснула, едва моя голова коснулась подушки. Я не просыпалась до самого утра – до того момента, как меня накрыло такой волной гнева и предательства, что я вскочила с кровати, готовая драться. И только тогда я поняла, что это чувствует Себастьян, а не я.

Раздается тихий стук в дверь, и Холли бросается открывать, прежде чем я успеваю встать из-за маленького столика, за которым она подала мне завтрак.

– Ваше Величество, – говорит она, приседая в низком реверансе. – Доброе утро. Что я могу для вас сделать?

– Доброе утро, Холли, – говорит Миша, кивая головой в знак приветствия. Он одет в кожаные штаны и свободную белую тунику, за спиной у него висят ножны с мечом. На его плече сидит Шторм. – Я пришел поговорить с Абриеллой. Можешь, пожалуйста, выйти из комнаты?

Еще один реверанс.

– Конечно, Ваше Величество. Если вам что-то понадобится, я буду в коридоре.

– Спасибо. – Он смотрит ей вслед, затем тихо закрывает за ней дверь и поворачивается ко мне. – Как спалось? – спрашивает он.

– Очень крепко. – Я позволяю себе еще один глоток кофе и отодвигаю чашку. – Ты говорил, что когда я отдохну, ты мог бы научить меня отгораживаться.

Миша кивает.

– Ты уверена, что у тебя хватит на это сил?

– Я бы хотела это узнать.

– Это сложно, и, разумеется, если узы заключаются с самыми чистыми намерениями, от них никогда не возникает желания отгораживаться.

– Никогда? – спрашиваю я. Так трудно представить, что кто-то хочет постоянно знать, что чувствует кто-то другой. Я чаще всего хочу скрыть свои эмоции, а не выставлять их напоказ.

Миша пожимает плечами.

– Это глубокая душевная связь на всю жизнь. Она заключается навсегда – в этом ее смысл. И есть пары, которым мало просто связать себя узами.

– А чего еще они хотят? – Я даже не пытаюсь скрыть ужас в своем голосе.

– Они хотят вечности. Обещания, что узы никогда не будут разорваны и им никогда не придется жить друг без друга. Такие пары отправляются к Ледяной реке, что течет под Гоблинскими горами, и плавают в ее водах, связывая свои жизни навечно.

– Но почему?

Миша усмехается.

– Никто не обвинит тебя в том, что ты романтик.

– Тебе никогда не хотелось просто побыть в одиночестве?

Он выгибает бровь.

– Если я хочу побыть в одиночестве, я могу себе это устроить.

Я качаю головой. Он не понимает, о чем я спрашиваю.

– Ты хочешь сказать, что все время ходишь, точно зная, что чувствует Амира?

Его вечно веселая ухмылка исчезает.

– А почему ты думаешь, что я связан узами с Амирой?

Вот оно что. То есть…

– Она твоя жена. Я просто думала…

– Наш брак был заключен ради политической выгоды, а не по любви, – говорит он. – Мне нужно было заключить с ней брак. И хотя большинство считает, что мы связаны узами, поскольку традиционно правящие супруги в моем дворе их заключают, в этом не было необходимости. У меня не было никакого интереса заставлять мою невесту разделять нечто столь интимное.

Сглотнув, я опускаю голову. Так легко думать о Прете как о проигравшей стороне в их запутанных отношениях. Она была влюблена в женщину, которая была помолвлена с ее братом, и когда ее родители узнали об этом, они отослали ее. Я никогда особо не задумывалась о том, что по этому поводу думал Миша, – и каково было жениться на женщине, которая его не любила, но которая любила его сестру.

– Мне жаль, – говорю я, но когда я снова поднимаю взгляд, на его лице снова появляется веселье.

– Почему?

– Просто… вся эта ситуация. Мне жаль, что ты не женился на той, кого любишь.

– Я люблю ее, Абриелла. – Он наливает себе чашку кофе. – Может быть, не так, как мужья любят своих жен в вашем мире, но она дорога мне. Она – мой лучший друг, как говорите вы, люди.

– У вас будут дети? – Вопрос слетает с моих губ прежде, чем я успеваю прикусить язык. Я перехожу границы. Задавать такой личный вопрос практически неприлично, и это абсолютно не мое дело.

– У Амиры есть любовники, – говорит он, пожимая плечами. – И у меня тоже. Возможно, однажды мы будем благословлены ребенком, но если нет, в моем роду есть много других фейри, которые могли бы стать способными правителями.

У них есть любовники, но они не спят вместе? Я и так перешла все границы, так что я не осмеливаюсь задавать и этот вопрос. Непохоже, что для Преты это хоть что-то изменит. И плевать, что я очень хочу, чтобы моя подруга могла быть с той, кого любит.

Подруга… Подруга ли она мне еще? Даже теперь?

– Как бы то ни было, я верю, что моя сестра считает тебя подругой, – говорит Миша с грустной улыбкой. – Тебе просто нужно решить, хочешь ли ты, чтобы она была твоей.

Я сжимаю челюсти, но вместо того, чтобы отругать его за то, что он прочитал мои мысли, качаю головой.

– Научи меня отгораживаться.

Он вздыхает, и я задаюсь вопросом, надеялся ли он убедить меня снова довериться его сестре.

– Я пытаюсь придумать, как лучше тебе объяснить. – Он постукивает указательным пальцем по губам. – Что скажешь насчёт этого? Я хочу, чтобы ты подумала о разнице между тем, каково это – быть смертной и бессмертной.

– О разнице? – спрашиваю я.

– Трудно сказать, что это для тебя значит. В конце концов, сила была у тебя еще до того, как ты стала бессмертной. Но даже так твоя связь с этой магией теперь другая, не так ли?

Я киваю.

– Совершенно. – Я и раньше могла ее использовать, но обычно делала это сознательно. Потому что решила это сделать. Теперь она просто есть. Все время. И, похоже, теперь я должна сознательно отказываться от ее использования.

– Расскажи об этом, – говорит он.

Я пожимаю плечами:

– Сейчас она просто есть.

– Опиши ее. Какой она была раньше. И какой не была.

– Сейчас магия как будто прямо передо мной. Все время окружает меня. Мне не нужно искать ее или даже открывать глаза, чтобы знать, что она есть. Раньше пользоваться ей было все равно что… – Я пытаюсь придумать, как это описать. – Как если бы я смотрела на что-то прямо перед собой и видела тот же предмет через грязное стекло.

Глаза Миши загораются.

– Отлично. С этим я могу работать.

– Что ты имеешь в виду?

Он смотрит вдаль, как будто у нас есть все время в мире.

– Я имею в виду, что мы будем использовать то, что ты себе представляешь, чтобы воздвигнуть стену на узах с твоим принцем. Тебе просто нужно будет подумать об этом грязном окне, как ты его называешь. Возьми это стекло и затемни его. А теперь представь, что это происходит не между тобой и твоей магией, а между тобой и эмоциями Себастьяна.

Я качаю головой.

– Они внутри меня, – говорю я, прижимая руку к груди. – Я чувствую их почти так же, как если бы они были моими.

– Закрой глаза, – говорит он, и я неохотно подчиняюсь. – Что он чувствует сейчас?

Ответить на этот вопрос не так просто. Его эмоции сливаются с моими и создают в моем сознании такой беспорядок, что я чувствую себя опустошенной и измученной.

– Успокойся… и сосредоточься.

Я медленно выдыхаю и сосредотачиваюсь на том, что пыталась игнорировать с тех пор, как сбежала из Золотого дворца. Что чувствую я. Что чувствует он.

– Ему грустно, и он… волнуется. Почему-то очень волнуется.

И также полон надежд. Надежд, что команда, которую он собрал сегодня утром, добьется успеха и он сможет вернуть мое доверие.

Я бросаю взгляд на Мишу, беспокоясь, что он заглянет в мой разум и узнает, что я была у Себастьяна прошлой ночью, но он, кажется, погружен в свои мысли.

– Хорошо, – говорит Миша. – А теперь держи глаза закрытыми и следуй за этими эмоциями. Ты чувствуешь их внутри себя. Пройди до самого их основания, как будто следуешь по нити, запутавшейся в твоей груди. Я хочу, чтобы ты нашла конец этой нити и медленно потянула ее. Понемногу.

Медленно, аккуратно я тяну за печаль.

– Продолжай тянуть, – говорит он, – пока вся она не окажется на ладони твоего мысленного взора.

Печаль покидает меня, как кошка, убирающая свои когти с моей кожи, и мои глаза распахиваются.

– Получилось.

– Закрой глаза, – говорит он. – Заканчивай.

Я делаю, как мне велят, вытягивая оставшуюся печаль, как будто физически извлекая ее из своей груди. Какое облегчение – а также напоминание о том, как я на самом деле одинока. Чувствуя Себастьяна, я забывала про свое одиночество, а теперь оно вернулось ко мне, как старый, нежеланный сосед по дому. Но я продолжаю, делая то же самое с его беспокойством, с той гложущей мукой, которой оно для него стало. Это сложнее, но я продолжаю тянуть, пока мысленно не держу нити в своих ладонях.

– Хорошо, – говорит Миша, похоже, чувствуя, что я закончила. – А теперь помести их по другую сторону стекла. – Я снова открываю глаза, но он говорит: – Оставайся сосредоточенной. Это твой разум. Ты сама решаешь, что может туда попасть и что может там остаться. Помести их по другую сторону твоего затемненного окна, где им и место.

Сосредоточившись, я приоткрываю темное окно и бросаю в него моток веревки. В ту секунду, когда я опускаю стекло обратно, мне становится легче. Мои глаза распахиваются, я улыбаюсь, – но тут же снова начинаю чувствовать Себастьяна. Все его беспокойство и печаль вернулись, и я чувствую их так же четко, как и раньше.

Я качаю головой:

– Не получается.

– Ты не сосредоточилась, – говорит Миша. – Попробуй еще раз.

Я закрываю глаза и повторяю то, что делала до этого, представляя клубки веревок и затемненное окно. На этот раз, когда мы разъединены, я сосредотачиваюсь на том, чтобы сохранять бдительность, но когда я открываю глаза, эмоции Себастьяна снова ощущаются так же сильно, как и мои.

– Ты пытаешься все упростить, – говорит Миша. – Перестань думать об узах как о чем-то податливом и начни воспринимать их как нечто неподвижное. Узы существуют, нравится тебе это или нет. Ты просто задергиваешь плотную занавеску, чтобы было сложнее увидеть, что происходит внутри и снаружи. Попробуй еще раз.

Я пытаюсь. Еще раз. И еще. Я представляю себе затемненное окно, но оно превращается в воздух. Или стекло трескается от интенсивности моего внимания.

– А как ты затемняешь окно? – спрашивает Миша, расхаживая передо мной. Судя по его виду, он думал, что эта небольшая тренировка будет легче, чем оказалось на самом деле.

Я пожимаю плечами.

– Я закрашиваю стекло черной краской.

Он перестает расхаживать и с улыбкой поворачивается ко мне.

– Не краска. А ночь. Помести свои тени – самые глубокие и черные, что у тебя есть, – между собой и своим принцем.

Я измучена, меня практически трясет от того, сколько умственных сил нужно потратить на еще одну попытку, но я пытаюсь. На этот раз, когда я открываю глаза, щит держится. Я все еще чувствую эмоции Себастьяна, но приглушенно. Отдаленно. Я могу рассеять тьму, открыть окно и снова чувствовать их в полную силу – а могу оставить их на другой стороне.

Я делаю глубокий, облегченный вдох.

– Получается.

– Пока – да, – говорит Миша, и я хмурюсь. – Тебе понадобится практика, если ты хочешь хоть какой-то выносливости. Относись к себе с терпением.

Я пожимаю плечами:

– У меня полно времени.

Миша одаривает меня широкой улыбкой.

– Молодец, принцесса, – говорит он. – Не жди, что когда-нибудь это разрушит узы. Со временем твой щит будет становиться все лучше, но от уз будет трудно отгораживаться во время очень эмоциональных, напряженных или болезненных ситуаций.

Я киваю:

– Поняла. – Я делаю вдох. – А так можно отгородиться от тебя?

Он усмехается:

– Да. Но опять же, это требует практики. Будь терпелива к себе и помни, что даже когда ты от меня отгородишься, по желанию ты сможешь воспользоваться моим жутким даром, чтобы пообщаться со мной.

– Даже если я отгорожусь от тебя? Как?

Он задумчиво разглядывает потолок.

– Представь себе ситуацию: мы с тобой заключили узы и я решил сосредоточить часть своей ментальной энергии на тебе. Поскольку я это сделал, ты можешь подключиться к ней. Попробуй представить между нами тонкий энергетический туннель, который позволит мне говорить в твоем сознании.

Я сосредотачиваюсь, представляя себе туннель.

«Вот так?» – спрашиваю я.

Он улыбается.

«Именно так. Молодец. А теперь отгородись от меня».

Я воздвигаю в своем сознании стену ночи и изо всех сил сосредотачиваюсь.

«Этого достаточно, чтобы твои мысли не летели на меня, когда я занимаюсь своими делами, но недостаточно, чтобы удержать меня подальше».

Я рычу, и его губы дергаются.

– Работай над этим, – говорит он. – Этот навык, как и все остальные, накачивается, как мышца.

– Не хочу, чтобы кто-то читал мои мысли без моего согласия.

– Тогда тренируйся. Каждый день. Тренируй свой разум так же, как ты тренируешь свое тело, и у тебя станет получаться все лучше.

Когда я задаю еще один вопрос, меня гложет чувство вины, но…

– Когда я стану сильнее, это сработает и тогда, когда я буду в поселении? Когда я чувствую эмоции детей?

Миша поднимает ладони.

– Этого я сказать не могу. Я не знаком с даром, который позволяет носителю чувствовать эмоции всего двора.

Я прикусываю нижнюю губу. Когда он так говорит, это звучит слишком громко. Слишком важно. И снова я ловлю себя на том, что задаюсь вопросом, каким был король Оберон. Да, он любил мою мать, и на первый взгляд спасение меня от неминуемой гибели выглядит как хороший и добрый поступок. Но передавать корону и силу мне было безрассудно и безответственно. Он предупредил мою мать, что за это придется заплатить, но знал ли кто-нибудь из них, что цена будет намного выше, чем его жизнь, и что его акт любви поставит под угрозу все его королевство.

Трудно осуждать его за его выбор, когда это причина, по которой я все еще дышу, но все же…

Миша берет мою руку и подносит к своим губам. Он нежно целует меня, точно так же, как когда привел меня в мою комнату вчера ночью.

– Знаешь ты это или нет, но ты – дар этому двору. Перестань думать, что ты его проклятие.

* * *

В течение следующих двух недель я занимаюсь рутинными делами в Землях Диких фейри. По утрам я помогаю в школе в поселении Неблагих и иногда – в лазарете. Потом возвращаюсь обратно во дворец. По вечерам я ужинаю с Мишей и Амирой – иногда с обоими, иногда с одним из них. Днем я изучаю территорию дворца верхом на Двух Звездах или отсиживаюсь в библиотеке и читаю. Я не могу справиться с эмоциями, которые захлестывают меня, когда я не ограждаюсь от Себастьяна, и поэтому я усердно работаю, чтобы блокировать его, и пытаюсь игнорировать чувство одиночества, которое преследует меня, когда у меня получается.

Миша говорит, что я совершенствую свои навыки быстрее, чем он ожидал, и теперь у меня даже получается большую часть времени отгораживаться от него.

Я сплю больше, чем когда-либо в жизни, – по двенадцать или более часов ночью, и часто сплю днем. Миша говорит, это потому, что я все еще восстанавливаюсь после трансформации и со временем все наладится. Но сон совсем меня не смущает. Забытье помогает мне сбежать от моих мыслей. Иногда мои сны посещает Ларк. Она смотрит на меня своими сияющими серебряными глазами и говорит мне скорее возвращаться домой. По крайней мере, я думаю, что это она. Может быть, это мое подсознание просто показывает мне успокаивающие образы. А когда в моих снах появляются Себастьян или Финн, я сразу же выталкиваю их.

Моим любимым местом в Замке Гор стала библиотека. Это круглая, уставленная книгами комната со стеклянными потолками высотой двадцать футов[3]3
  20 футов = 6,096 м.


[Закрыть], через которые комната освещалась естественными лучами солнечного или лунного света. В центре расположенных по кругу полок расположены рабочие зоны и зоны отдыха. Широкие, удобные для работы столы, диваны с пуфиками, расставленные по небольшим группам стулья. Больше всего мне нравится сидеть здесь ночью – есть что-то умиротворяющее в том, чтобы лежать с открытой книгой на груди и смотреть на звезды, – но этим утром я наслаждаюсь теплом льющихся в комнату лучей солнечного света.

– И почему я был точно уверен, что найду тебя именно здесь? – спрашивает Миша, проходя через арочный дверной проем, ведущий в библиотеку.

– Потому что именно здесь я провожу большую часть свободного времени.

– Да. Вот почему. – Ухмыльнувшись, он устраивается в кресле напротив меня. – Как ты себя чувствуешь?

Я пожимаю плечами. Морально и физически мне становится лучше с каждым днем, но я не могу сказать, что мое сердце оправилось от всего, что я пережила этим летом. Я скучаю по сестре и по Себастьяну, и хотя Миша и Амира оказались отличными компаньонами, мне одиноко.

– Я… в порядке.

Лицо Миши искажается сочувствием. Прочитав ли мои мысли или благодаря дедукции, он знает, что это ложь.

– Прошла всего пара недель. Даже фейри нужно время, чтобы залечить разбитое сердце.

Я выдыхаю и меняю тему:

– Как дела?

– Я в порядке. У меня есть новости. – Он вытаскивает из кармана письмо и передает его мне. – Мой гоблин смог доставить твое письмо твоей сестре, и она передала ему вот это. Он сказал, что она выглядит хорошо. Целыми днями шьет платья, а по вечерам сидит с ребенком. Она выглядит счастливой и здоровой.

Мое сердце ноет, когда я касаюсь пальцем нежно-розовой печати конверта. Я так по ней скучаю, но не смогла заставить себя рассказать ей о своем преображении. Я просто написала, как у меня дела. Я тосковала по ней и надеялась когда-нибудь навестить ее. Мне не терпелось открыть ответ и увидеть ее почерк, но я сделаю это, когда останусь одна.

– У меня есть и другие новости, – говорит Миша. – Моя сестра прислала сообщение, что она, Финн, и его люди прибыли в мои земли. Они направляются во дворец и должны быть здесь к завтрашнему утру.

Услышав имена тех, кого когда-то считала своими друзьями, я напрягаюсь.

Вот тебе и безопасное место, где можно спрятаться.

– Что привело их сюда? Я думала, у Финна в горах есть войска, а на землях Неблагого двора много кто мог бы его приютить.

Миша кивает:

– Да. Они идут не за этим. Нам нужно составить план первой атаки королевы.

– Думаешь, это все-таки произойдет?

– Ее стражников заметили в Гоблинских горах. Они движутся на восток.

– Значит, Финн придет просить у тебя помощи? И ты… поможешь?

Брови Миши взлетают вверх.

– Разве я давал тебе какие-либо основания думать, что я готов допустить, чтобы у этого чудовища было больше власти, чем у нее уже есть?

– Нет, но…

– Даже если бы меня не волновали зверства, которые она совершила за свою короткую жизнь, мне нужно думать о своих подданных. Королеве будет мало территорий по другую сторону Гоблинских гор. Теперь она хочет, чтобы весь Неблагой двор стал частью ее собственного, и если это произойдет, следующими будут мои владения. Мой долг как короля – защищать Диких фейри, но мой долг как фейри – сделать все, что в моих силах, чтобы помешать королеве получить хотя бы унцию власти. И я планирую это сделать, Абриелла, с твоей помощью или без нее, с альянсом с Неблагим двором или без него.

Я хмурюсь.

– Я думала, ты уже заключил союз с Финном.

Миша поднимает темную бровь.

– С Финном – да, но, как мы с тобой уже выяснили, Финн правит этим двором не больше, чем Мордеус из своей могилы.

Вот почему я нужна Мише. Когда я приехала, я и представить не могла, что присоединюсь к ещё одной коронованной особе фейри. Но теперь, когда я знаю больше о королеве, когда я видела ее лагеря и поселения Миши, когда слышала испуганные крики одного из детей, которых она отправила в эти пещеры, все изменилось.

– Они не знают, что ты все еще здесь, – говорит Миша, – хоть и подозревают это. Они бы вообще ничего не узнали, если бы Себастьян не обвинил Финна в том, что он привез тебя сюда. Что будет дальше, зависит от тебя. Если хочешь, ты можешь присутствовать на наших встречах, слушать, как они рассказывают то, что знают, помогать составлять план. Или, если ты еще не готова принимать участие в наших обсуждениях, я могу временно тебя спрятать. Я думаю, ты могла бы играть в этих встречах важную роль – благодаря как твоей силе, так и точке зрения, – но выбор за тобой. В любом случае Финн и остальные вряд ли здесь задержатся. Приближается Лунастал, и впервые за двадцать лет Финн сможет провести его на своей родине.

– Почему? – спрашиваю я.

Миша поднимает бровь:

– Что – почему? Боюсь, я не понимаю твоего вопроса. Хочу добавить: твой щит сегодня работает довольно неплохо.

Я улыбаюсь в знак благодарности за комплимент.

– Почему ты даешь мне выбор? Прошло две недели с тех пор, как ты впервые сказал мне, что хочешь, чтобы я помогла Себастьяну и Финну работать вместе, а я ни на что не согласилась. Почему ты так добр ко мне? Зачем тебе обманывать свою сестру и своих союзников ради моей выгоды?

Он поднимает подбородок.

– А. Это. – Он со вздохом откидывается назад, умудряясь выглядеть царственно, даже когда устраивается на мягком кресле. Он долго молчит, и я думаю, что он может вообще не ответить, когда наконец говорит: – Союз с тобой мне нужен так же сильно, как и с Финном. Я не знаю, что планирует королева, но все, что дает ей больше власти, вредит моему королевству. Мне нужны союзники, которые будут бороться против нее. И вне зависимости от того, когда ты будешь готова к этой борьбе – сейчас или через несколько месяцев, – я знаю, что ты будешь ее частью.

Я наклоняю голову набок и внимательно смотрю на него:

– И откуда тебе это известно? Ты едва меня знаешь.

– Как ты говорила, у каждого из нас есть свои мотивы. – Он одаривает меня нежной улыбкой. – Не забывай, что у меня был доступ к твоим мыслям в первые дни твоего визита.

– И иногда есть сейчас, – говорю я.

Мы оба знаем, что я еще учусь и пока не очень хорошо умею отгораживаться.

– И иногда есть сейчас, – признает он, пожимая плечами. – Это не идёт ни в какое сравнение со знанием того, что у человека на душе, но тоже очень, очень хорошо. – С этими словами он поднимается с кресла. – Я не жду ответа сейчас. Можешь сказать, что решила, утром.

Я смотрю на страницу книги, которую читала до его прихода, пока звук его шагов становится все дальше, но слова расплываются.

– Я уже решила, – говорю я, поворачиваясь, чтобы посмотреть, услышал ли он меня.

Он останавливается в сводчатом дверном проеме и медленно поворачивается ко мне.

– Не томи меня неизвестностью, принцесса.

– Я хочу участвовать в собраниях.

– Даже если придется довериться людям, которые тебя обманули? – Он засовывает руки в карманы. – Не думал, что ты сможешь простить Финна.

– Финн использовал меня, но не он разбил мне сердце.

Миша поднимает бровь, и я готовлюсь спорить, но вместо этого он говорит:

– Присоединишься ко мне за ужином? Хотелось бы спланировать эту встречу. У меня есть кое-какие надумки.

Я киваю и смотрю, как он уходит. Мне не терпится поскорее прочитать письмо Джас.

Как только я открываю письмо, мне кажется, словно она читает его, стоя рядом, как будто говорит со мной. Это приносит мне утешение и причиняет боль сильнее самой сильной тоски по дому.