Текст книги "Тайная семья босса"

С Бобби мне было светло, но с Юлей мне не нужен был свет. В этом и есть их самое главное различие, которому я уже не могу не придавать значения.

– Но что… что ты вспомнил? – из состояния задумчивости меня возвращает слезный голос Бобби.

Глубоко вздохнув, я фокусирую взгляд на ней, и отмечаю, что все не так уж плохо. Бобби смогла преодолеть себя. Слезы почти высохли.

– Девушку, в которую был влюблен.

Бобби задумчиво хмыкает.

– Был?

Как бы я ни хотел умолчать или немного исказить истину, но я твердо решил быть откровенным с Бобби. Несмотря на боль, обиды, пускай даже у нас не получится сохранить теплые взаимоотношения, но я не могу позволить себе умолчать. Как показывает практика, ни к чему хорошему это не приводит. Да и я вовсе не тот человек, по которому можно убиваться. Бобби сильная, и она не раз доказывала мне это.

– Все, что связано с той девушкой, для меня не имеет понятия "было". Это есть во мне… до сих пор, – неосознанно прикладываю кулак к солнечному сплетению.

Бобби продолжительное время рассматривает мое лицо, ищет какой-то подвох, но затем она понимающе кивает, приподнимается с дивана и вешает ремешок сумочки на плечо.

– Я все поняла. И я, наверное, пойду, – нетвердой походкой она направляется к выходу.

– Куда ты пойдешь? – бросаю ей вслед.

– Не знаю, куда-нибудь. Здесь меня уже ничто не держит.

Гадство.

Она не знает города, не понимает языка. Куда она доберется, если вообще доберется…

– Когда у тебя самолет?

– Не помню, – сухо отвечает, шмыгнув носом.

– Я бы мог тебя отвезти.

Бобби фыркает.

– Извини, но сейчас я не хочу тебя видеть. К тому же ты выпил!

Пока Бобби не наделала глупостей, я порываюсь к прихожей, выдвигаю ящик и нахожу в нем запасные ключи от квартиры, которые в итоге вручаю ей.

– Оставайся здесь, я сам уйду. Когда захочешь уйти, просто забери ключи с собой или выброси, а лучше позвони мне. Я подвезу тебя до аэропорта.

Перебирая ключи в своих руках, она смотрит на свои ноги.

– А ты куда отправишься? К ней? К девушке, в которую влюблен? – с досадой спрашивает.

Из груди моей вырывается случайный смешок.

– Даже если я сильно захочу, то не смогу прийти к ней. У нее своя жизнь, и меня в ней нет.

Бобби поднимает на меня прищуренный взгляд. Он осуждающий, словно я на ее глазах посмел утопить уйму новорожденных котят.

– Кажется, я начинаю понимать. Ту девушку зовут Юля? Это она, – даже не спрашивает, каким-то образом она догадалась. – Просто раньше я не придавала особого значения, ведь ты часто разговариваешь во сне.

– О чем ты? – не нахожу словам логики.

Внезапно она начинает хихикать. Ходит кругами и что-то бормочет невнятное, ни на секунду не переставая посмеиваться.

– Сначала мне казались твои слова полнейшим бредом, но потом я начала прислушиваться к тому, что ты говоришь во сне. Ты называл ее имя во сне. Юля! Юля! Юля! – раздраженно выплевывает она, размахивая руками. – Я не понимала что это, но теперь кажется поняла. Ты был влюблен в Юлю? В свою сотрудницу? Или есть какая-то другая Юля?

Прошибает насквозь от ее имени на повторе. Каждая клеточка моего разума просто разрывается благим матом.

– Когда это было? – на мой взгляд выходит слишком грубо и требовательно.

Бобби недоуменно моргает, вытянув лицо, рот раскрывает и закрывает, будто у нее появились проблемы с дыханием.

– Да не помню я. Мне кажется, это было сколько я тебя знаю.

Разрывает от чувства утраты. Я вновь ощущаю, будто потерял что-то стоящее, то, что могло быть важнее собственной памяти.

Упущенный шанс… Упущенный момент… Упущенная возможность…

– Но почему ты раньше не рассказывала мне об этом? – вскипаю я, борясь с желание разгромить все вокруг.

– А что бы изменилось? – произносит еле слышно, виновато.

Ей этого не понять… Никогда не понять меня.

Возможно, это дало бы мне какой-то толчок, сдвиг с мертвой точки…

Не просто так же люди разговаривают во сне, значит им что-то снится, а я был уверен, что после аварии потерял не только память, но и способность видеть сны. А оказывается, не так-то все просто. Разум всячески давал мне подсказки…

Злость берет от безысходности.

– Ничего… Ничего бы не изменилось, – отвечаю на русском, скорее, не Бобби, а сам себе.

Забираю ключи из ключницы и, не попрощавшись с Бобби, ухожу из квартиры с концами.

Однако стоит не забывать, что конец – это начало чего-то нового…

24. Семья в сборе

Ночь я провел в давно уже непривычной для себя обстановке – в своей машине, стоявшей на подземной парковке.

Затекшие конечности, судорога и запах бензина окунули меня в минувшие дни, когда ночлег в машине был для меня повседневным ритуалом. Тогда мне не хотелось приходить домой и видеть там пьяную мать. Запах бензина для меня был куда более приемлемым, нежели тошнотворный запах перегара и звон пустых бутылок, разбросанных по всей квартире.

Те времена уже давно прошли, но сама обстановка и нежелание возвращаться к себе домой невольно вернули меня на пятнадцать лет назад. В тот период, когда мать доживала остаток своих дней, находясь в пьяном угаре.

Конечно, неправильно приравнивать случай с Бобби к матери, но оба этих случая объединяет одно – мое желание освободить их и вместе с тем полное отсутствие  понимания с их стороны. Они обе не понимали, что я хотел как лучше.

Но я все-таки надеюсь, что осознание к Бобби рано или поздно придет. Я надеюсь, что она примет мое решение с достоинством, а пока, увы, этого не произошло. И моя разгромленная квартира наглядный тому пример.

Да, Бобби не смогла справиться со своими эмоциями и посчитала нужным выплеснуть весь негатив по отношению ко мне на все, что попадалось ей под руку. Она порезала все мои вещи, разбила зеркала, дорвалась до бара. Даже бедному "Морковычу" досталось. Она расчленила его на куски и выпотрошила наизнанку. А я все это время стоял на лестничной клетке и слушал то, как Бобби сходит с ума, рыдая от бессилия. Впервые я столкнулся с таким количеством агрессии в свою сторону и ни от кого-то, а именно от Бобби.

У меня не было ни малейшего желания как-то предотвратить это, успокоить или просто выпроводить ее. Я дал ей возможность выплеснуть всю свою боль и оставить ее в стенах моей квартиры. А потом она ушла с гордо поднятой головой и я понял, что весь этот погром пошел ей на пользу.

Естественно, я не стал возвращаться в квартиру. Устроился в машине и мне удалось даже вздремнуть. Как ни странно я не испытывал ни угрызения совести, ни жалости, ни каких-либо других побочных чувств, связанных с расставанием с Бобби. Мне ни жалко, мне ни стыдно, мне никак. Вообще. Ноль эмоций. Тотальное опустошение. Словно вакханалия, устроенная у меня дома, нужна была не Бобби, а мне.

Вне всяких сомнений я прозрел и уже по-другому смотрю на девушку, которую любил. Думал, что любил…

Потянувшись, я разминаю свои кости, завожу двигатель и отъезжаю от дома. Постепенно ко мне приходит небывалая легкость, которую я ощущаю во всем. Как будто скинул со своих плеч груз неподъемный.

Приехав к салону за минуту до открытия, я вхожу в здание через служебный вход. Отмечаю, что никого из сотрудников еще нет на своих рабочих местах, кроме охраны.

Расслабились без начальства.

Еще неделю назад я провел бы экстренное собрание на тему дисциплины и систематических опозданий, обязательно лишил бы кого-нибудь премии в качестве профилактики, но сегодня мне так плевать на все. В этом даже есть свои плюсы, ведь никто из подчиненных не стал свидетелем моего далеко непрезентабельного внешнего вида.

Я весь помят, небрит, взъерошен как после недельной попойки.

Закрывшись в своем кабинете, я отыскиваю запасные рубашку и брюки, которые припрятал для себя на всякий экстренный случай. Отпариваю вещи, переодеваюсь в них и привожу себя в какой-никакой порядок, после чего провожу встречу с руководителем лизинговой компании, где в основном отмалчиваюсь, витая где-то в облаках.

Вскоре я перекладываю все свои обязанности на вернувшегося из командировки Альберта Игнатьевича и уезжаю, держа путь на дачный поселок, находящийся в тридцати километрах от города.

Солнечный денек благоприятствует моему настроению, да и случай обязывает быть в прекрасном расположении духа.

По пути я заезжаю в торговый центр, где забираю заказ, оформленный для моего брата.

У него сегодня день рождения. Я был приглашен на него еще год назад, и, несмотря на возникшие проблемы, просто не мог не заскочить к нему хотя бы на пять минут.

Я паркуюсь напротив скромного одноэтажного дачного дома, на месте, поросшем высокой травой. В этот момент на крыльце показывается Мария Владимировна. Увидев меня, она шустро сбегает с него.

– Андрюшка, бросай свои дела скорее! К нам Владик приехал! – выкрикивает она, махая мне рукой.

– Мария Владимировна, – киваю ей в знак приветствия, распахиваю калитку и вхожу на небольшой, но весьма уютный участок, засаженный всем, чем только можно.

Женщина подлетает ко мне, сжимает до хруста костей в медвежьих объятиях, несмотря на свою миниатюрную комплекцию. Не скрывая радостной улыбки, она рассматривает меня с головы до ног, стряхивает с плеч невидимые пылинки, воротник рубашки поправляет.

В ее глазах какой-то искренний восторг, отчего у меня в сердце зарождается трепет.

Я офигеваю на долю секунды.

Она так похожа на мою мать. Рост, комплекция, даже голос. Я все еще помню голос матери.

Аж током тело прошибло и волосы на руках вздыбились от странного ощущения дежавю.

– Ох, какой же ты красивый, Влад, – произносит она без капли лести, вгоняет меня в краску, а потом так некстати добавляет: – Прям отец вылитый.

Такое себе сравнение…

– Э-м-м, будем считать, что я этого не слышал, – отвечаю через губу.

Женщина забрасывает руку на мое плечо и ведет меня за собой вглубь садового участка.

– Ты как раз вовремя. Борщик уже настоялся. Обедать же будешь? Будешь, по глазам голодным вижу, что голоден как волк, – треплет меня за щеку.

На какой-то миг я ощущаю себя пацаном, вернувшимся домой из летнего лагеря.

– Нет, спасибо, я ненадолго заехал, – глянув на время на телефоне, скромно произношу, на что желудок мой начинает выражать протесты, урча в пустоте.

Мария Владимировна будто услышала симфонию моего пустого желудка. Она выхватывает телефон и буквально силком тащит меня в беседку, где уже накрыт стол.

Соленья, выпечка, сало, квас.

М-м-м!

Как же давно я мечтал о простом обеде на природе.

Давлюсь слюной, поедая все закуски голодными глазами.

– Садись, сынок. Садись-садись! – с силой надавливает на мои плечи. – Отказов мы сегодня не принимаем!

Она сажает меня за стол, белкой крутится вокруг меня, наливая в глубокую миску наваристый борщ, вид и аромат которого вызывает у меня обильное слюноотделение. Втягиваю в себя божественный запах настоящего домашнего супца, хватаю пирожок с капустой и все – я пропал.

– Вы богиня борщей, Марья Владимировна, – уплетая за обе щеки, отмечаю. – Безумно вкусно.

– А то я не знаю, – нескромно гордится она, только и успевая подавать мне выпечку с разными начинками, поскольку они улетают на раз-два.

Поразительно.

За считанные мгновения этой женщине удалось окружить меня вниманием и заботой, чего мне так не хватало, когда я был ребенком.

Снова провожу параллель с матерью.

Мария Владимировна превосходная мать. Андрею очень повезло с ней, а вот с отцом промашка вышла.

Я доедаю суп, женщина тянется за грязной посудой, чтобы убрать ее со стола, и случайно задевает мой телефон, лежавший рядом с ней. Экран загорается на секунду, но этой секунды ей хватило, чтобы увидеть заставку на нем.

– Ой, какая чудная девочка. А это кто? Я чего-то не знаю? – проявляет она живой интерес, опустив взгляд на уже померкший экран.

С тех пор, как Юля посоветовала поставить на заставку фотографию Алисы, я ее не менял.

Руки как-то не доходили.

Но я не знаю что ответить Марии Владимировне. К счастью, как раз в это время к нам подоспевает именинник.

Походка у него уже чуть более уверенная, нежели чем три года назад.

Тогда он кое-как передвигался, и то с помощью Марии Владимировны, а теперь уже невооруженным взглядом виден значительный прогресс.

Пара операций, ежедневные тренировки, мануальная терапия и работа с психологом прошли не зря.

У Андрея ДЦП.

Не знаю, связано ли как-то заболевание с тем, что мой отец не желает признавать его своим сыном. Я стараюсь не думать об этом, ведь сам Андрей, как мне кажется, зла на отца не держит, но это не отменяет того факта, что он бесчувственная сволочь.

– Вау! Вы только посмотрите на него, – с улыбкой от уха до уха выхожу я навстречу Андрею, широко расставив свои руки. – Да ты еще и подкачался!

Паренек крепко пожимает мою ладонь, показывая силу в своих руках. Похлопывает меня по плечу чисто мужским жестом.

– Есть немного, – смущается он, ровно стоя передо мной на своих двоих. – По твоему совету мы отдали инвалидное кресло нуждающимся в нем. Оно мне больше не нужно. Теперь я помогаю маме по огороду.

Мария Владимировна подхватывает сына под руку, позволяя ему немного опереться на нее.

– Это правда. Андрюшка делает огромные успехи, – женщина не может сдержать слез. – Это такое счастье каждый день наблюдать на лице своего ребенка улыбку. Что бы мы без тебя делали, Влад.

– Прекрати, – отвечаю в неловкости и сразу же перевожу от себя тему: – Кстати, я же не с пустыми руками, но, похоже, немного прогадал с подарком.

Я возвращаюсь к машине, из багажника достаю самое крутое компьютерное кресло, какое только было на сайте магазина, кладу на сиденье коробку.

– Знал бы, что ты делаешь такие успехи, подарил бы тебе абонемент в тренажерку, – по-доброму смеюсь я, выкатывая кресло к Андрею. – Но я приму к сведению, – подмигиваю пацану, видя на его лице искреннюю радость. – С днем рождения, брат.

– Спасибо, брат. Ты лучший, – тут же он плюхается в кресло, с искрящими глазами раскрывает коробку и вытаскивает из него ноутбук. – Мам, смотри! – хвастается подарком братишка.

Мария Владимировна отводит меня в сторонку и, не сдерживая слез, благодарит меня за все, а я в неловкости просто отмахиваюсь.

Через некоторое время мы втроем возвращаемся за стол и мой пятиминутный визит плавно перетекает в двухчасовой.

Я наедаюсь до отвала, пока мы общаемся на нейтральные темы, затем мы с Андреем отправляемся за ворота, где косим траву на перегонки.

Мне безумно приятно находиться в кругу их маленькой дружной семьи, где царит атмосфера любви и душевного уюта.

Однако вскоре все меняется.

К дому подъезжает черный внедорожник, из которого выходит отец.

Атмосфера семейного единства враз накаляется до предела.

– Какого хрена он тут забыл? – спрашиваю я, до боли в руке сжимая рукоять косы и чувствуя как напрягаются все мышцы.

– Это я пригласил его, – с улыбкой отвечает Андрей, еще не подозревая, что это его последняя улыбка на сегодняшний день.

Отец и сегодня себе не изменяет. На нем все тот же вычурный костюм, до блеска вылизанные ботинки, которые в первую же секунду покрываются слоем пыли, летящей с проулка.

Он не теряет времени, чтобы осмотреться или бросить короткий взгляд на дом позади нас. Складывается впечатление, будто он бывал уже здесь.

Вальяжной походкой отец подходит к нам, становится между мной и Андреем. По тому, как он выпячивает свою грудь, могу предположить, что его распирает чувство гордости.

Разве есть на то причины?

Кажется, что пуговица на его пиджаке не выдержит такого напора самоуверенности, и она выстрелит прямо мне в лобешник.

Сначала отец обнимает моего брата, заваливая его поздравлениями и лестными словами, а затем и мне достается порция отцовских объятий, от которых всего передергивает.

Смешанные чувства у меня вызывает его внезапный визит. Я вроде бы и рад, что он пытается встать на путь исправления, но в то же время держу в уме мысль, что ничего так просто не бывает.

– Пожалуйста, сделай хотя бы вид, что рад мне, – еле слышно говорит он мне на ухо. – Давай не будем портить мальчишке настроение выяснением отношений.

Кошусь на Андрея, у которого несколько настороженный вид.

Знает ли он, что между мной и отцом уже давненько пробежала черная кошка? Я ведь ничем не делился с ним, да и он особо не интересовался.

Все же вынужден согласиться с отцом. Несмотря на то, какими бы не были натянутыми наши взаимоотношения, я не могу позволить себе дать слабину и своей кислой рожей испортить Андрею праздничный настрой.

Выдавливаю улыбку, приветственно киваю отцу и на всякий случай убираю косу подальше от него.

Он хлопает в ладоши, потирает их с азартом. Заостряет внимание на тощих ногах Андрея, на которых видны уже зажившие шрамы после операций.

– Ну что, Андрейка, с твоим совершеннолетием! Как же время быстро летит!

Отец расстегивает пуговицу, засовывает руку во внутренний карман пиджака и достает из него какие-то красочные брошюры. Присматриваюсь и вижу сначала изображение Красной площади на буклете, а из него выглядывает край билета на самолет.

– Москва будет  первым пунктом вашего с мамой путешествия. Надеюсь, ты не боишься летать на самолетах, потому что перелетов за месяц у тебя будет предостаточно. Ты же хотел повидать мир!

Отец передает билеты Андрею, тот выглядит немного сконфуженным. Все-таки не каждый день он получает такие щедрые подношения от горе-папаши.

– Спасибо, Марк, – заливается краской смущения, разглядывая "Красную площадь". – И спасибо, что согласился приехать. Мама будет очень рада, – через паузу добавляет уже не так уверенно: – Я так думаю.

Меня нисколько не удивляет, что Андрей называет отца по имени. Он ведь не участвовал в его жизни… сколько?

Все восемнадцать лет, если не ошибаюсь.

Всю жизнь…

Даже моя мать видела Андрея чаще, чем он.

Как сейчас помню, как летом две тысячи пятого мать начала день с кофе, а не с опохмелки. Она сделала прическу, накрасилась и надела самое лучшее платье, что было в ее гардеробе. И все для того, чтобы лично встретиться с Марией Владимировной.

Я не мог отпустить ее одну. Побоялся, что она закатит скандал или начнет унижаться перед бывшей любовницей отца, но, как выяснилось, она хотела лишь поддержать женщину, оставшуюся с больным ребенком на руках.

Тогда я еще не знал, что у меня есть единокровный брат. Эта новость стала для меня потрясением, очередной обидой, с которой долгое время я не мог смириться. Но с уходом матери, Андрей стал для меня единственным "родным" человеком. По мере его взросления я стал все чаще и чаще навещать его, вот только авария внесла в наше общение небольшие корректировки.

– Ох, йод-водород! – Мария Владимировна не сдерживает себя в выражениях, увидев рядом с нами заблудшую душонку отца. – Вот так нежданчик! И как только таких достопочтенных занесло в такую глухомань?

Не скрывая ехидной усмешки, женщина доходит до калитки, но не спешит выходить за нее.

– Знала бы, что к нам заморские гости пожалуют, приготовила бы фуа-гра с омарами и устрицами. А так, извиняйте, чем богаты, тем и рады, – произносит с изрядной долей сарказма, после чего деланно кланяется.

Отца не задевают насмешки Марии Владимировны, напротив, он даже подыгрывает ей, сняв невидимую шляпу и сделав глубокий реверанс.

– Так ты не говорил своей маме, что я приеду? – беззвучно спрашивает он, склонившись к Андрею.

– Не-а, забыл, – хитро отвечает тот и мотает головой.

– Ну и правильно, – мигает левым глазом, после чего переводит мягкий взгляд на женщину, подхватывает ее ладонь и подносит к своим губам. – Меня уже тошнит от устриц. Я, знаешь ли, соскучился по борщу.

Мария Владимировна цыкает.

– Ну и подхалим же ты, Северов! – она открывает калитку. – Входи, так и быть, угощу тебя, а то, как я погляжу, совсем уже одичал в своей Америке.

Бросает она камень в его огород. Деликатно и изящно.

– Мам, представляешь, мы скоро отправимся в кругосветное путешествие! – ликует Андрей, поднимая над головой подаренные отцом билеты на самолет, размахивает ими.

У меня появляется возможность попрощаться с Андреем и по-тихому улизнуть, однако отец оборачивается и находит меня взглядом.

– Влад, не уезжай пока, разговор к тебе есть, – деловито произносит он, а затем следует к беседке.

Полагаю, разговор будет связан с результатами теста, но какой в нем смысл, если я уже признался ему в своей лжи. Я уже не ребенок, чтобы меня отчитывали за свои проступки.

Нехотя возвращаюсь за стол и битый час слушаю о том, какое незабываемое путешествие ждет Андрея и Марию Владимировну.

Позже я узнаю, что на этом подарки не заканчиваются. Отец также планирует заняться переездом Андрея в Штаты. Он намерен всерьез взяться за его лечение и обучение, мотивируя тем, что американская медицина, образование, да и в целом отношение к маломобильным людям значительно превосходят российскому.

Сказать, что я в легком шоке от такого заявления – ничего не сказать.

А уж что говорить о Марии Владимировне?

Ей впору вызывать неотложку.

– Ты сбрендил на старости лет, что ли? Какой Нью-Йорк? – Мария Владимировна активно крутит у виска, а потом заслоняет своего сына собой. Она готова вступиться с отцом в бой за него. – Не пущу Анрюшку своего никуда! И не мечтай даже! Ишь, какой хитрый! Доедай давай быстрее, да езжай отсюда в свою Америку, чтоб глаза мои тебя больше не видели.

Мария Владимировна хватает билеты со стола и всучивает их отцу, а я сижу весь на изжоге уже.

Только бы обошлось без мордобоя.

– И подарки свои забери. Ничего нам не нужно от тебя!

Эх…

А так все хорошо начиналось…

– Мам, ну ты чего? – Андрей осекает свою мать, вижу, что сам он уже загорелся этой идеей.

Но на его месте я не стал бы так слепо доверять словам отца.

Хотя, с другой стороны, если есть в них хотя бы толика правды, то стоит отдать должное отцу. Наконец-то он научился брать на себя ответственность. И если он хочет сделать именно такой первый шаг в примирении, то тут стоит только поаплодировать ему.

Лед тронулся.

– А ничего, – бубнит женщина злостно. – Он хочет отнять тебя у меня. Столько лет не нужен был, а тут на тебе! Приплыли! Сушите весла, господа!

Что-то мне это напоминает.

Тут я понимаю чувства Марии Владимировны.

Отец сидит за столом, как в воду опущенный. Кусок в горло не лезет.

Он-то ждал, что все здесь поддержат его идею, а вышло все с точностью до наоборот.

Так сам виноват.

Доверие вернуть сложно, если вообще возможно, судя по тому, каким безответственным человеком был мой отец.

– Маняш, – вкрадчиво начинает он, на что женщина фыркает и демонстративно закатывает глаза.

– Какая я тебе Маняша?! Я тебе что, любимая корова?

– Маша, свет очей моих, – тут же поправляется, подмазывается, желая растопить сердце женщины, – Ну куда Андрей без тебя? Ты что, подумала, что я посмею разлучить вас, зная как вы оба дорожите друг другом? Нет, конечно! У меня и в мыслях такого не было. Ты поедешь с ним.

Мария Владимировна тотчас смягчается, сменив гнев на милость, ее щеки рдеют. Она берет салфетку со стола и размахивает ею у лица.

– О, как.

– Ага, поселитесь по соседству. Все расходы я возьму на себя.

Едва сдерживаю себя, чтобы не заржать в голос.

По-моему, это уже попахивает сумасшествием. Я словно получил уникальную возможность одним из первых лицезреть еще невышедшую серию "Сваты".

Дурдом какой-то.

– А женушка твоя как на это посмотрит? Или ты шейхом арабским себя возомнил? – ехидно задает она дельный вопрос.

Слух напрягаю и пристально смотрю на отца, у которого ни один мускул на лице не дернулся.

– Никак не посмотрит она. К тому моменту, как вы обоснуетесь в Нью-Йорке, женушки у меня уже не будет.

– Ты че, охренел? То есть как это не будет? – неожиданно слетает с моего языка.

Я опешил вдруг.

– Два года назад мы с Эмилией развелись, но до поступления Октавии в университет решили жить на одной территории, – поясняет он, глядя на меня честными-пречестными глазами, а внутри меня разворачивается буря. Зубами скриплю и сжатые ладони под столом прячу. – Я не мог рассказать тебе об этом при Октавии. На тот момент она еще ничего не знала. Я вчера только сообщил ей.

Занавес!

Только я смог разглядеть в поступках отца серьезность и ответственность, но не проходит и минуты, как он приравнивает к нулю всю их значимость для меня.

Уж кто-кто, но Октавия не заслуживает попасть в черный список под названием: "брошенные дети Северова Марка Филипповича".

Не могу заглушить в себе детские обиды. Головой понимаю, что уже стоит зарыть их все глубоко под землей, накрыть многотонной плитой и забыть о них навсегда, но не получается. Слишком глубоко они въелись в мою память.

Обозленный резко выхожу из-за стола.

Валить надо отсюда, пока нервишки не слетели с шарниров.

– Мария Владимировна, спасибо за гостеприимство, все было очень вкусно, но мне нужно ехать. Братишка, еще увидимся.

Даже попрощаться нормально не смог… Только бы поскорее сбежать, пока я еще в состоянии держать язык за зубами.

Руки убираю в карманы, размашисто иду к своей машине.

– Влад, постой! – отец навязывается на мою голову.

Он догоняет меня у машины, становится у водительской двери, загораживая ее.

– Чего тебе надо от меня? – грубо бросаю, сцепив зубы.

– Ну чем я опять тебе не угодил?

Прыскаю со смеху, опасаюсь потерять контроль над собой. Передо мной все мутится. Каждая клеточка тела ноет и свербит от внутреннего гнева.

– Ты бросил мать ради Эмилии, а теперь бросил и ее! – говорю с упреком и горьким разочарованием, которое и не думаю прятать от него. – Что ты за человек такой? Хоть в чем-нибудь ты можешь быть надежным?

– Все когда-то ошибаются, я уже не раз говорил тебе, но я никого не бросаю. Это было наше общее решение, к которому мы с женой подошли осознанно. Ты ведь тоже ошибался, но ты сделал правильный выбор, распрощавшись с нелюбимой женщиной.

Придя в немое изумление, я застываю на месте. От шока у меня даже рот раскрывается.

– Что? Откуда ты… – все слова застревают в горле.

Дыхание перехватывает, в глазных яблоках давление ощущается страшное.

– Я все о тебе знаю, Влад. Все! Даже больше, чем ты сам…