Текст книги "Тайная семья босса"

Подруга раздосадовано качает головой. Ей больше нечего мне предъявить. Она хватает фото со стола, разрывает его на части и выбрасывает в мусорное ведро. Дверцу шкафчика пинает со злости.

– Другого я от тебя и не ожидала. Ладно, твоя взяла, – с обидой произносит, всплескивая рукой. – Как только Бобби выйдет, я отвезу ее в отель, заодно и Алису из садика заберу, чтоб туда-сюда не мотаться.

– Как скажешь, Насть, – согласна на все, только бы закончить эти пустые споры и избавиться от неприятных гостей.

23. Расставить все точки

Влад

– Милый, ну наконец-то! – радостно восклицает Бобби в трубку, ее голос сопровождается глухим эхом. – Ты где?

– Из аэропорта только что вышел, а ты?

– И через сколько ты будешь в городе? – игнорирует она мой вопрос.

– Минут через двадцать, если без пробок. Бобби, ты где?

– Супер! – восторгается, вновь оставляя без внимания мой вопрос. – Тогда давай встретимся у отеля "Марриот". Я только его название запомнила.

– Хорошо, скоро буду, – я максимально краток, на что Бобби хмыкает.

– Ты разве не хочешь мне ничего сказать? – спрашивает она с нескрываемой претензией.

– Хочу, – выдыхаю вымучено, заводя мотор. – Мне многое нужно тебе сказать, но для начала давай встретимся.

Тишина, затем из трубки доносятся женские голоса, которые перекрывает звук льющейся воды.

– Бобби, ответь, где ты сейчас находишься? Ты в отеле или…

– Все, милый, мне пора. У меня вторая линия. Позвони мне, как будешь у отеля, я тоже буду сейчас выезжать, – суматошно произносит и сбрасывает звонок.

Какое-то время я еще тупо пялюсь на потухший экран телефона. Разблокировав его, открываю список контактов и роюсь в нем. Прокручиваю почти до самого конца. Дойдя до буквы "ю", меня отпускает.

Пять лет прошло. Моего звонка она уже давным-давно не ждет.

Бросаю телефон в подстаканник, и хватаюсь за банку энергетика, купленного в автомате. Выпиваю половину, иначе я просто не доеду до Бобби. Засну за рулем в два счета.

Честно, сейчас я вообще не готов ко встрече. Единственное, чего мне хочется сейчас, так это как можно скорее приехать домой и завалиться в постель.

Больше суток я уже не спал. Выжат до последней капли, а все потому, что я бросил все дела, чтобы поговорить с Бобби с глазу на глаз. Без предупреждений, чтобы лишний раз она не накручивала себя.

И во что в итоге вылился мой спонтанный визит?

Приехав к ней домой, я узнаю от ее домработницы, что она отправилась в Россию, якобы сделать мне наиприятнейший сюрприз.

Что ж. Сюрприз удался!

Еще никогда я не чувствовал себя так по-идиотски.

А на кого злиться? На себя если только. Если бы я предупредил ее о своих намерениях, мне не пришлось терять впустую время. Все уже закончилось бы…

Но Бобби… Это на нее совсем не похоже. Никогда бы не подумал, что она отчается на такой шаг и в одиночку прилетит ко мне, ничего не сообщив.

Вскоре я останавливаюсь у отеля "Марриот в свободном кармане.

Как раз в это время перед моей машиной паркуется старенькая иномарка. Ничего примечательного в ней самой нет, но вот ее номера мне кажутся знакомыми. Видел их однажды у своего салона, когда подстрекал Алису вступить со мной в сговор. Если мне не изменяет память, то эта иномарка принадлежит подруге Юли.

Выхожу из машины, направляюсь к парадному входу отеля. Проходя вдоль иномарки, слегка нагибаюсь, чтобы глянуть кто может быть в салоне, как вдруг на улицу выходит не кто бы, а сама Бобби.

Подвисаю, наблюдая, как Бобби громко ругается на своем, проклиная того, кто находится внутри машины, из которой она только что вышла. Столько бранных словечек я не слышал из ее уст за все пять лет вместе взятых.

– Ненавижу этот город, ненавижу этих людей, – ворчит она во всеуслышание.

Бобби с яростью захлопывает дверь, а потом буквальным образом натыкается на меня. Наступает своим каблуком на носок моего ботинка и резко оборачивается.

Лицезрев меня перед собой, она на миг застывает в удивлении, поскольку не ожидала меня увидеть. Глазами хлопает.

– Влад! Ты здесь! – рассеянная улыбка рисуется на ее губах. – Слава богу ты здесь!

Набрасывается она на меня, обвивая своими руками шею. Бобби вся дрожит, на ее глаза наворачиваются слезы.

– Что случилось? – опешив, я стискиваю ладонями ее голову, а она мотает ею.

– Ничего, теперь все хорошо, – льнет ко мне как кошка, в объятиях сдавливает, прижимаясь щекой к моему лицу.

Однако водитель иномарки не торопится уезжать. Недолго думая, я заглядываю в опущенное окно со стороны водителя, а за рулем сидит Настя. Кажется, так ее зовут.

Но не в этом суть, поскольку первое, что бросается в глаза, так это то, с каким видом она меня смотрит. Так, будто она выжидала, пока я сам не поинтересуюсь о случившемся с Бобби.

– Влад, пойдем, – умоляюще проговаривает Бобби.

Она настойчиво тянет меня за собой.

– Да, сейчас. Подожди минутку, – объясняю я ей пока еще спокойно.

Настя тем временем уже выходит на улицу. Ее враждебный настрой меня несколько настораживает, и не только меня. Бобби прячется у меня за спиной.

– Ты можешь мне объяснить, что тут происходит? Почему Бобби в слезах?

Девушка идет на меня тараном, подбирается почти вплотную.

Сейчас что-то будет…

– Ты… Ты знаешь вообще, кто ты… Да ты… Ты и сам знаешь, что ты кусок придурка, или же потом поймешь! – рычит она бессвязно, через каждое слово решетит мою грудь своим пальцем. Гонора в ней выше крыши. – Короче, это не мое дело! Так же как и не мое дело до того, какие отношения у вас с этой актрисой погорелого театра, – этим же пальцем показывает мне за спину, где стоит Бобби. Та хватает меня за руку, так крепко сжимает, – Но, быть может, хотя бы ты высунешь голову из своей задницы, раз Юля этого сделать не в состоянии?!

Моргаю в растерянности и немного закипаю от того, сколько же хамства у этой девицы.

– Милый, не стоит тратить на нее время. Она же сумасшедшая, – бурчит Бобби, ногтями вцепившись в мое плечо.

– Это я-то сумасшедшая? – выкрикивает девушка, кидаясь на Бобби,  чем привлекает внимание к нашей компании. Я загораживаю Бобби, не давая девице и пальцем к ней притронуться. – Это ты двинутая на всю голову! И подарки свои засунь знаешь, куда? Туда же, где его пустая башка! Алисе они не нужны, ясно!

В голове не укладывается, чем Бобби могла разгневать Настю до такого состояния. Да за все то время, что я ее знаю, она даже мухи не обидела.

– Прекращай скандалить, – спокойно доношу, – она все равно не понимает наш язык.

Смерив меня гневным взглядом, девица плюется в сторону.

– И ты туда же! Да все она понимает! Разуй ты уже глаза, наконец!

С этими словами разъяренная фурия вихрем доносится до своей машины, скрывается в ней и с визгом шин срывается с места.

Что все это значит?

– Я хочу, чтобы ты сейчас же все объяснила мне, – развернувшись лицом к Бобби, с недоумением смотрю на нее.

– Что ты хочешь услышать от меня? – отвечает она с нескрываемой раздражительностью.

– Для начала где ты ее откопала? Как оказалась у нее в машине? И при чем тут Алиса?

Заметив, что на нас косится швейцар отеля, а помимо него еще и несколько зевак, я кладу ладонь на талию Бобби и завожу ее за угол здания.

– Это моя вина, но я не знала, что они такие, – хлюпает носом, положив голову на мое плечо.

Она обнимает меня так крепко, как никогда еще не обнимала. Словно я – это все, что у нее осталось. Я рукой глажу ее по спине, ощущая как каждая клеточка тела вибрирует под ладонью.

– Они? С кем ты была?

– С Настей. И еще у нее дома была… Юля.

Ее имя она произносит тихо и предельно осторожно, как если бы его запрещено было произносить вслух.

– Стоп, подожди, – моя рука зависает в воздухе. – Говоришь, Юля была с тобой?

Бобби виновато поглядывает на меня из-под мокрых ресниц.

– Нет, это я была с Юлей. Я приехала к тебе на работу. Хотела повидаться с тобой, а потом меня пригласили… в общем не важно, – носом утыкается в моей шее, а я стою громом пораженный. Ни жив, ни мертв. – Влад, они чокнутые. Видимо, я совсем не разбираюсь в людях, но хорошо, что ты уже здесь. Ты вернулся. Извини, что так вышло. Ты ведь не сердишься на меня?

Сержусь ли я?

Как сказать.

Если учесть, что в нашем городе свыше миллиона жителей, а Бобби оказалась именно в компании с Юлей, а вдобавок ко всему еще и выставляет ее в не лучшем свете, называя чокнутой.

Все это не очень-то вяжется друг с другом…

– Нет, не сержусь. Все хорошо, – отвечаю я после продолжительной паузы, отчего плечи Бобби заметно распрямляются.

Она награждает меня быстрым поцелуем в щеку, обвивает мою руку своей.

– Тогда поехали уже к тебе. Я так устала от перелета, от людей, от их предвзятых суждений. Мне надо выпить, и тебе, думаю, тоже бокальчик не помешает. Ты чересчур напряжен.

Вряд ли. По мне, так я эмоционально перегорел. Абсолютно ничего сейчас не вызывает у меня эмоций. Как в первые недели, когда я только пришел в сознание.

Снова пустота и только ветер шумит в ушах.

Все выходит совсем не так, как я планировал. Сложность в том, что Бобби оказалась на моей территории, а значит мне предстоит быть максимально сдержанным и аккуратным в своих словах.

– Да, конечно, – отвечаю, помогая ей устроиться в машине.

Всю дорогу мы едем в полной тишине, потому что Бобби внезапно засыпает.

Каждая извилина в моей голове дребезжит и бренчит от переизбытка в ней мыслей, когда я смотрю на нее, останавливаясь на светофорах.

Что она делала с Юлей? Не связан ли ее внезапный приезд именно с ней.

Чертова женская интуиция.

Вскоре я подъезжаю к дому. Мне приходится растормошить Бобби.

Она озирается по сторонам, разглядывая подземную парковку, но никаких вопросов от нее больше не следует.

Возможно, женская интуиция и впрямь настолько развита. Наверняка Бобби уже догадывается о том, что я привез ее в свою квартиру для того, чтобы серьезно поговорить. Откладывать наш разговор на завтра не имеет смысла. Я должен был это сделать еще вчера.

Почти весь полет готовил речь, но я вымотался за сутки настолько, что все слова затерялись в моей памяти. Придется действовать экспромтом.

– Милый, а почему ты не отвез меня в наш дом? – наконец спрашивает она, когда мы входим в квартиру, которая захламлена так, как не была захламлена даже тогда, когда я делал в ней ремонт.

– Я его продал позавчера.

– П-продал? – переспрашивает Бобби в неверии. – Я же не ослышалась?

Ее голос крикливый, а тон предосудительный, словно я совершил нечто непозволительное по отношению не только к стеклянной коробке, которую она нарекла "нашим домом", но и к ней самой.

– Нет, ты все правильно поняла, – киваю, бросая ключи в ключницу. – Я продал его.

Просто звезды так сошлись.

Кто-то славится спонтанными покупками, я же отличился спонтанной продажей имущества, к которому даже привыкнуть не успел.

Все началось с того, что три дня назад я позвонил Славяну. Он мой хороший знакомый и просто надежный человек, а также преуспевающий бизнесмен и король российской недвижимости. Благодаря ему я обзавелся своей первой квартирой. И только ему я мог поручить дело, связанное с подбором жилья для Юли.

В ходе нашего разговора он поделился со мной своими успехами и обмолвился, что список клиентов его агентства пополнился какой-то важной шишкой, которому в короткий срок необходимо было подобрать жилье, отличающееся своим дизайном и технологиями от остальных.

Я даже думать не стал. Посоветовал ему свой дом, а вдобавок предложил хорошую скидку. От него все равно нужно было избавляться. Вот только я не посчитал нужным посоветоваться о продаже с Бобби.

Я действительно готовил этот дом для нас: дотошно подходил к каждой мелкой детали в нем, не забывал об открытом свободном пространстве, точно зная, что Бобби оценит свободу передвижений во время своих репетиций, я перелопатил тысячи теплых серых тонов для стен в главной спальне, чтобы найти именно тот, который понравится Бобби, тогда как сам я отдаю большее предпочтение мрачным оттенкам во всем, и моя мрачноватая квартира – яркое тому подтверждение.

Все это я делал не для себя, а только для Бобби.

Я жил надеждой, что рано или поздно она переберется ко мне, а если этого не случилось бы, то "наш дом" должен был стать уютным убежищем на время пребывания в России.

Но этого не случилось. Более того, все перевернулось с ног на голову. В одночасье.

Дом, который должен был напоминать мне о Бобби и мотивировать меня на развитие наших отношений, теперь наводит меня на одну-единственную мысль. Мысль о том, что все эти пять лет Бобби была лишь заменой Юли.

У них нет ничего общего. Не было и никогда не будет. Они абсолютно разные. Такие же разные, как огонь и воздух, как день и ночь, прошлое и настоящее, но так или иначе я сопоставляю их между собой. Не хочу, но разум идет в разрез с моими "хочу" или "не хочу".

И сколько бы я не сравнивал Бобби и Юлю за последние дни, в чем бы я их не сравнивал, я неосознанно отдавал предпочтение только одной. Как бы то ни было я всегда выбирал одну и ту же, а вместе с тем у меня появлялось ощущение какой-то незавершенности. Потому что наши отношения с Юлей не были окончены.

Я не ставил в них точку. Я даже не думал об этом. Я не хотел этого! Никогда!

Однако точку все же необходимо поставить…

Я должен подвести черту в отношениях с Бобби, иначе я не смогу выбраться из ловушки самообмана. Иначе иллюзия поглотит меня, а фантазии о прошлом станут моим принципом жизни, а это уже не жизнь. Это всего-навсего подделка, замена, фейк, суррогат. Этому можно найти сотни синонимов, но смысл останется тем же – фейк никогда не сравнится с оригиналом, даже если долгое время ты был абсолютно уверен, что фейк – это и есть совершенный образ оригинала.

Проще оставаться одному. И Бобби будет проще, ведь я невольно перестал идеализировать ее, а для кого-то она может стать оригиналом и воплощением идеала. Еще как может…

Первым делом я дохожу до бара, открываю стеклянную створку, достаю первую попавшуюся бутылку и снимаю два бокала с держателя. Наполняю их изысканным напитком, терпкий вкус и аромат которого я ненавижу. Даже вино я выбирал, основываясь не на своих предпочтениях, а на вкусах Бобби.

Взяв бокалы, я возвращаюсь в гостиную и обнаруживаю, что в ней никого нет. Бобби по-прежнему находится в холле, словно к полу примерзла. С растерянным выражением лица она рассматривает коробку с надписью "Лисичка", доверху наполненную вещами и игрушками.

Подойдя к Бобби, я вручаю ей бокал. Она неохотно принимает его и тут же делает большой глоток, вперившись в меня взглядом, в котором скрывается что-то сравнимое с осуждением и разочарованием.

– То есть ты продал свой дом? – в третий раз зачем-то переспрашивает, только теперь уже заменив "наш" на "мой".

До нее начинает потихоньку доходить, но она все же надеется на то, что я решил  разыграть ее, и в третий раз я непременно расколюсь, после чего мы вместе посмеемся над глупой шуткой и, срывая друг с друга одежду, пустимся во все тяжкие, но нет.

– Да, я избавился от дома и от всего, что было в нем, – честно отвечаю, глядя ей в глаза, в которых теперь застыли слезы.

– Не понимаю, что могло послужить такому решению?

– Потому что этот дом изначально был ошибкой, еще до того, как я…, – вынужденно прикусываю язык, едва ли не проговорившись о Юле. Позже. Не все сразу. Я прочищаю горло и продолжаю: – Мне никогда не нравились ни его расположение, ни дизайн. Не в курсе, у домов же есть душа? Наверное, есть. Потому что его душа мне тоже не нравится! Все это не для меня. Я думал, что он отражает мою сущность, но, как оказалось, это совсем не так. Он тоже оказался подделкой! – понимаю, что достаточно уже бреда. Бобби все равно перестала меня понимать. Я перевожу дыхание, допиваю остатки из бокала, смочив пересушенное горло. – Нашелся человек, который захотел приобрести этот дом, и я принял решение продать его как можно скорее.

Бобби пронзает меня своим взглядом насквозь, как ледяными иглами, заставляя чувствовать себя подлой тварью. Она мечтает загнать меня в угол, чтобы я забрал свои слова назад и признал все вышесказанное глупостью. Но игры с моим разумом увенчаются провалом, потому как моим сердцем ей овладеть так и не удалось. А что уж говорить о разуме?

Я забираю у нее полупустой бокал, ставлю на полку, затем беру ее за руку и веду до дивана. Она присаживается на край, складывает руки и ноги, максимально держась закрыто от меня.

Натянутость, дрожание пальцев и даже неестественный наклон головы говорит о том, что Бобби здесь неуютно. Ей больше неуютно рядом со мной.

Возможно, я этого и добивался. Сложно судить, ведь я действую нерационально даже для самого себя.

– Влад, а где картина? Где мои подарки, которые я дарила тебе на Рождество и на нашу годовщину? Ты же их перевез сюда? Они же здесь? – говорит она дрожащим голосом.

Бобби оглядывается на кучу мешков и коробок, выставленных в коридоре и у окна, осматривает голые стены, и только потом возвращает вопрошающий взгляд на меня.

А мне стыдно.

Мне стыдно, потому что я только сейчас вспомнил об этих подарках. Среди них была одна вещица, которая по-особенному дорога Бобби. По крайней мере, так она отзывалась о картине, созданной уличным художником. На ней были мы. Счастливые и потерявшие головы друг от друга. Бобби просила повесить ее на видное место, а я благополучно забыл о ней как только вернулся из совместной поездки в Париж, где мы провели выходные, отмечая нашу последнюю по счету годовщину.

Сцепив ладони на затылке, я отхожу к окну, откуда открывается панорама города, утопающего в красках заката. Солнце еще не зашло, оно цепляется за небо, так же как я цепляюсь за прошлое, но рано или поздно мне придется его отпустить.

С заходом солнца я сделаю это…

– Должно быть, они остались в доме, – хрипло отвечаю, роясь в своей памяти, но ничего, ни одной путевой мысли.

– Ты даже не уверен, где они? Это же наша память, Влад! А ты так распорядился ею?

Прокричав, Бобби резко поднимается с дивана. Ее сжатые губы и подбородок вибрируют, глаза мерцают от скопившихся в них слез. Мне больно на нее смотреть, и утешить ее, как раньше, я уже не могу, иначе я заставлю ее поверить, что все еще можно изменить.

– Почему ты стал так наплевательски относиться ко мне?

– Это не так, Бобби! Ты все так же дорога мне, просто…

Не дослушав, пихает меня в грудь, разворачивается и срывается на бег. Подумав, что она планирует сбежать из квартиры, я порываюсь за ней следом. Останавливаю у двери, дернув за запястье на себя.

– Что, просто? Свои вещи, я смотрю, ты не забыл перевезти! Ты эгоист, Влад! – обиженно выплевывает, пнув ногой коробку, из которой вываливается лапа "Морковыча".

Бобби замирает, вопросительно заламывает бровь, глянув на оранжевую игрушку. Она нагибается, намереваясь поднять ее, но плюшевый медведь настолько огромный, что в итоге Бобби отшвыривает его в стену вместе с коробкой. С силой, с рыком, точно сошла с ума.

Я привлекаю ее к себе, пытаясь успокоить, поскольку налицо у Бобби все признаки грядущей истерики.

Я довел ее, а ведь мы еще даже не подобрались к сути.

Честно, я предполагал, что нам удастся разрешить все в мирной обстановке. Бобби всегда отличалась исключительным пониманием, но, видимо, рассчитывать на ее понимание все же не стоит.

– Что это такое вообще, Влад? – продолжает она голосить, брыкаясь, пока я удерживаю ее. – Почему тут так много коробок? Откуда это все, если ты утверждаешь, что все вещи остались в доме?

– Это все не мое.

– А чье же тогда? – вырывается она из моей хватки, подвергаясь эмоциям. Я раскрываю рот, чтобы ответить ей как есть, но Бобби выставляет вытянутую руку перед моим лицом. – Подожди, не отвечай! Я сама попробую угадать.

Отступаю. Наваливаюсь спиной на дверь и даю ей шанс выговориться. Выплеснуть все копившиеся годами эмоции по отношению ко мне. Быть может, я узнаю что-то новенькое, то, что она думает обо мне на самом деле.

Не может же человек быть настолько идеальным, коей показывала себя Бобби на протяжении пяти лет.

У каждого человека есть изъяны, а если их нет, значит их хорошо замаскировали.

Только недавно я начал задумываться об этом, о том, что совершенство порой может быть обманчивым.

Юлю нельзя было назвать идеальной во всем. Как и у многих, у нее были свои заморочки, которые еще принято называть тараканами, но я любил каждого ее таракана, ровно так же, как и любил ее. Мне нравились ее недостатки, будь то выскочивший прыщик или же излишняя требовательность и щепетильность. Этим она и выделялась среди многих – тем, что не боялась показывать свои недостатки окружающим.

А что боится показать мне Бобби? Что скрывает она от меня по сей день?

– Я полагаю, тебе просто стыдно признаться, что о своих дурацких модельках и кубках, которые ничего не стоят, ты не смог забыть! Ты же захламил ими все полки! – Бобби повышает тон, перевоплотившись в стерву. Она подходит ко мне, упирая руки в бока. – Уверена на все сто, что о них ты не посмел бы забыть в отличие о моих памятных подарках! Неужели для тебя они дороже, чем я!?

Так вот оно что…

– Свои дурацкие, как ты выразилась, модельки так и пылятся на полках в уже проданном доме. О них я вспомнил только сейчас. Благодаря тебе. И мне нисколько не жаль, что я забыл о том, чему посвятил многие годы своей жизни. Я распрощался с ними с легкостью. А эти вещи, – махнув ладонью, я указываю на подписанные маркером коробки, – они принадлежат не мне, а Алисе и Юле. Они перевозили их ко мне перед приездом отца. Я же тебе рассказывал.

Бобби шумно ахает, замирает в проходе.

В узком коридоре мне становится тесно. В собственном теле мне дико тесно. Воротник рубашки душит, перекрывая доступ кислорода.

Я обхожу Бобби, чувствуя на себе ее презрительный взгляд. Пытаюсь расстегнуть пуговицы на рубашке, но, не справившись ни с одной из них, я просто срываю их с корнями.

Бобби оббегает меня, останавливает и встает напротив. Протирает глаза и впервые я вижу ее несовершенства воочию. Размазанная тушь, уязвленность и… глянцевая поверхность голубой линзы, съехавшая с одной роговицы чуть в бок, что позволяет мне увидеть край карей радужки.

Бобби моргает, и тогда линза встает на прежнее место. Ее взгляд вновь становится практически идеальным и завораживающим, но не настолько чарующим, как малахитовая зелень.

Прикрыв свои глаза, я усмехаюсь в голос. Не только своей находке, но и тому, что уже которую минуту мы топчемся на одном месте, разговаривая о каких-то коробках.

Разве это сейчас важно?

Не так я представлял себе наш разговор.

– То есть ты оставил их барахло, а мои вещи, включая дорогое белье, просто выбросил как ненужный хлам? Не вижу в этом ничего смешного. Мне обидно! Обидно до слез! – Бобби переходит на ультразвук, но я пропускаю все слова мимо ушей.

Погрузившись в раздумья, витаю где-то в облаках.

Я бы мог спросить о том, что ее не устраивает в своих глазах, раз она прибегает к линзам, чтобы изменить их цвет. Я бы мог поинтересоваться о том, почему она никогда не рассказывала мне об этом или как так вышло, что я ни разу не замечал, чтобы она снимала их перед сном.

Я был не настолько внимательным?

Не исключено.

Я никогда не имел дело с линзами… Да у меня даже в мыслях не было, что ее голубые глаза могут быть обманкой, очередной подделкой.

Я мог бы завести об этом речь, но я не хочу отходить от темы, поскольку мы начали подбираться к сути…

И закат уже близится…

– Бобби, ты утрируешь, – открываю глаза, стираю с лица улыбку. – Я не мог оставить вещи Алисы и Юли, потому что это не мое! Точка! Хватит уже!

Бобби встает впритирку со мной. Сквозь зубы она пытается просветить меня и наставить на путь истинный:

– Но я-то твоя!? – она вдруг вздрагивает, медленно головой качает из стороны в сторону. – Или…

Вот мы и подобрались к главному вопросу.

Моя ли Бобби?

Долгое время я считал, что она моя судьба. Думал, я встретил ее в свой самый сложный период в жизни не просто так. Она внесла значительный вклад в мое эмоциональное восстановление, дала огромный толчок в воскрешении моей памяти. И мне не описать словами то, как сильно я благодарен ей за то, что она была со мной и верила в меня даже тогда, когда я сам ни во что не верил. Я и впрямь думал, что она моя, и ничто не сможет этого изменить: ни расстояния, ни ее родители, которые изначально были против белого русского парня, ни какие-то другие обстоятельства, мешающие нам быть вместе.

Но прошло время и, как выяснилось, были и другие факторы, препятствующие нашему совместному будущему. Они все это время были в моей голове. Прочно запечатанные, изолированные от моего понимания.

Мой отец не тот человек, к мнению которого я хотел был прислушиваться, но в нашу последнюю встречу он сказал одну очень важную вещь: «Ты слеп. Ты не видишь того, что буквально находится у тебя под носом. Ты ищешь то, чего искать не нужно. Подумай об этом».

Эти слова я прокручивал в своей голове в самолете по пути домой.

Если верить словам отца, то большую часть времени я действительно был слеп, а сейчас я начинаю прозревать, но чувствую, что это еще не предел. Есть еще много чего, на что мне необходимо посмотреть другими глазами.

– Влад, я начинаю беспокоиться, – тихо произносит Бобби, бегая зрачками по моему лицу. – Ты какой-то совсем другой. Я тебя не узнаю.

Ее нежная ладонь ложится на мое плечо, отчего каждый мускул тела напрягается. Рука плавно скользит вверх до шеи. Прежде приятные касания сейчас становятся жалящими, и это не поддается никакому объяснению. В голове просто щелкает, разряд тока пускают по телу. Я тотчас перехватываю ее руку и убираю от себя, а в глазах ее появляется вопрос: почему?

– Прости, но ты права, произошли кое-какие изменения, – отвечаю я на незаданный вопрос. – И мне сейчас сложно об этом говорить.

Бобби поджимает губы, обнимает себя руками, словно внезапно ей стало холодно.

Ее обижают не только мои слова, но и то, что я намеренно избегаю близости с ней. Бобби всегда было проще выражать свои чувства и эмоции через прикосновения. По натуре своей она тактильный человек и всегда ждала от меня того же. По ее мнению простые объятия и держания за руку красноречивей многих слов. Это хороший способ считывания настроения. И моя реакция красноречивый намек тому, что все изменилось.

– Ты хочешь расстаться, да? Поэтому ты решил прилететь ко мне? Чтобы порвать со мной? – своим скорбным видом она буквально умоляет меня опровергнуть ее догадки. – Влад, все же было замечательно. У нас все было хорошо до тех пор, пока ты не пообщался со своим отцом. Что он сказал тебе? Он против меня? Ты ведь знаешь, что это не проблема. Мои тоже не в восторге от моего выбора, но мне все равно на их мнение. Мне плевать на всех, кроме тебя, ты ведь знаешь.

– Дело далеко не в этом.

– А в чем же тогда? У тебя вновь эта депрессия? Милый, мы справимся, мы же проходили уже через это. Черт с ним с этим домом. Мы можем жить здесь, – жестом обводит периметр квартиры, отчего я прихожу в удивление. Ее саботаж сходит на нет. После стольких лет бойкотирования моей просьбы переехать ко мне. – Мы можем жить где угодно, где только пожелаешь!

Бобби вновь подлетает ко мне, стискивает лицо в своих ладонях. Она становится на цыпочки и тянется ко мне с поцелуем, желая усыпить мою бдительность.

– Бобби, не надо, – выходит как-то грубовато, это останавливает ее в сантиметре от моих губ.

Она с непониманием смотрит на меня, когда я убираю ее руки со своих плеч.

Я не хочу, чтобы она унижалась передо мной или как-то уговаривала меня, поэтому отхожу от нее на безопасное расстояние.

– Я начал кое-что вспоминать, – начинаю свою исповедь, на что Бобби прижимает изящную ладонь к своим пухлым губам и изумленно округляет глаза.

– И… что же ты вспомнил? – в нерешительности интересуется, ей будто бы не очень-то и интересно.

– То, что, думал, меняет меня. Но знаешь, в самолете у меня было много времени, чтобы обдумать все то, что происходит со мной. И я пришел к выводу, что эти воспоминания не меняют меня. Они делают меня тем, кем я был раньше. Они наполняют меня тем, что было во мне до аварии. Я сейчас стою на перепутье, где есть только два пути: либо стать тем, кем я был раньше, либо не обращать внимания на все эти воспоминания и жить той жизнью, которой я жил еще неделю назад, но…

Бобби падает на диван. Она бесшумно плачет, зарывшись лицом в ладонях. Плечи и грудь сотрясаются от беззвучных рыданий.

– Но, – шепчет она, поднимая на меня тусклый взгляд.

Я присаживаюсь на подлокотник дивана, держа небольшую дистанцию между нами. Мне необходимо видеть в ее глазах понимание, а пока я наблюдаю в них только обиду.

– Но какой бы выбор я ни сделал, я уже не смогу быть с тобой прежним. Я бы мог постараться, притворившись, что ничего не было, но рано или поздно наши отношения зайдут в тупик. В них и без того не было никакого развития, и мы оба в этом виноваты, нас обоих это устраивало, иначе кто-то из нас сдался бы, но мы уперто стояли на своем. Я не хочу, чтобы ты и дальше теряла на меня свое время, потому что со мной ты не будешь счастлива, и то, что ты задумываешься о ребенке, как раз говорит об этом. Я не смогу дать тебе этого, потому что ребенок должен расти в полноценной семье, родители которых любят друг друга. И мне очень жаль, что лишь спустя столько времени я пришел к выводу, что любовь – это отнюдь не свет, любовь – это что-то такое, где свет и не нужен.

Помнится, как пять с лишним лет назад, будучи в реабилитационном центре, я сидел на подоконнике и как обычно рылся в своей памяти, глядя в окно. В центре было темно, все давно уже спали, даже медсестры куда-то запропастились, и только меня мучила бессонница и мысли о полнейшей темноте, где нет воспоминаний. Долгое время я бесцельно смотрел на мерцающий фонарь. Гипнотизировал его (или он меня), пока он не потух, а затем в отражении стекла я увидел, как в самом конце коридора сработал датчик света, реагирующий на движения. Я обернулся и увидел там прекрасную девушку, которая следовала в мою сторону, опираясь на костыли. Она застенчиво улыбалась и медленно приближалась ко мне, а лампы освещали только ее, тогда как позади нее они гасли, погружая коридор в привычный сумрак. Казалось, будто свет будет освещать ее всюду, куда бы они ни пошла. Тогда я завис, глядя на нее. Она словно и была тем светом в темноте. С тех пор я всегда отождествлял Бобби со светом. Своим светом, который сможет озарить мой путь только, если она будет рядом.

Но, вспомнив Юлю, я впал в состояние эйфории от влюбленности. Своего рода остаточный эффект от эмоционального всплеска, ведь я испытывал нечто подобное давным-давно, но эти ощущения смогли перенести меня в прошлое, словно все было вчера. Благодаря ним я вспомнил, что с ней мне не нужен был свет. Рядом с ней я сам излучал столько света, что мог забыть о темноте навсегда.