Текст книги "Лабиринты чувств"

8

А Миле, несмотря на последние слова, что она сказала Пете, несмотря на то, что она слышала смех девчонок, и засыпалось и спалось легко и приятно. Вновь сновидения начали исчезать у нее, вновь она поутру только помнила, что было лишь легко и приятно, и помнила, с кем было приятно, а где, как, – неизвестно. Но и перепутать было невозможно, только с Петей во сне и наяву ей было теперь приятно. И засыпая, Мила уже успокоено грезила о дне предстоящем, о новой встрече с Петей.

Петя проснулся очень поздно и тут же схватил телефон и стал набирать Милу, но на полпути остановился. Минувший день и ночь внезапно хлынули из закоулков памяти валом живописных картин. Картин смешавшихся, перепутавшихся и слившихся. И ночь на своей даче с пытливыми девчонками переплелась в его голове с днем, проведенным с Милой у нее на даче.

Он опять закрыл глаза. Голова не болела, но была вся как в тумане. И в этом тумане выплывала Мила, выплывал он, в безумной прихоти терзающий ее, выплывали девчонки, почему-то бесстыдно пристающие к Миле, и она так же откровенно-похотно ласкающая их. И он, при этом совершенно не стесняющийся ни ее, ни девчонок, ни себя.

Все же усилием воли он приподнялся и позвонил Миле:

«Милочка, что же ты делаешь?» – и уже не мог более держаться, опять упал, не имея сил ни слушать, ни отвечать.

Он просто еще не совсем отошел ото сна, от выпитого вина, от полного истощения. А уже разбуженное желание вновь начало терзать его. Перед ним, как в бреду, вставали и Мила, и он сам, и девчонки небывалыми знойными позами, и уже его ноги начинали трепетно дрожать от этого бесстыдного безумства.

Дальше такое переносить было невозможно. Усилием он все-таки поднял себя и пошел под холодный душ. Меняя воду с горячей, горячей до ожога, на ледяную, Петя вывел себя из транса и стал уже реально воспринимать все вокруг.

Прошелся по дому. Везде было довольно аккуратно, достаточно прибрано. Кто-то еще был, кто-то разъехался. Петя пошел на кухню, вытащил все, что не надо было готовить, что можно было сразу есть, и с аппетитом накинулся так, будто не ел неделю.

Там, на кухне, уже были люди, постепенно еще подошли, и, кажется, подошли те две девчонки, которые пытались что-то из него выжать этой ночью. Петя их вроде бы и не узнал, но припомнил, похоже, все-таки это были они. Но сейчас, когда он уже проснулся, они разительно отличались от тех, что извивались в змеиных изгибах, когда он только начал приходить в себя.

Петя дружелюбно-равнодушно со всеми здоровался, с долей насмешки и над своим состоянием и над их видом, смущенно-потерто-довольным. Безумство вчерашнего дня и этой ночи совершенно стерли из его памяти то наслаждение, что он испытывал вчера.

Он только помнил, его память хранила только то, что вчера он был с Милой, и он помнил, что опять и опять он хочет ее. Что он чего-то недополучил, что он совершенно ничего не получил. Но здесь Петя начинал страдать, память подсказывала ему, что Мила-то предлагала ему все, но он почему-то не смог ее понять, не смог взять все то, что ему давалось.

И он страдал от мысли: «Какой я идиот, мне надо было не спеша, не галопом брать все, все, все, а я промчался, не разбирая, так, что ничего и припомнить не могу».

Когда он наелся, то уже окончательно стряхнул с себя путы прошедшей ночи и решил поехать к Миле, совершенно забыв или, наоборот, помня, что она очень враждебно когда-то приняла его появление в кафе.

Приехал, сел за столик, заказал кофе и очень-очень покойно, приятно поплыл на волнах уюта. Уюта не только от умиротворяющей обстановки, от неторопливой баюкающей музыки, а скорее, от привычно дурманящей ауры этого места, – ведь это здесь он увидел Милу, здесь она бывает, т. е. здесь она есть всегда.

Время текло совершенно незаметно, тем более, что он его не подгонял, он за ним даже не наблюдал. И выпитые чашки кофе совсем не бодрили и не усыпляли его, а поддерживали в том состоянии, когда видишь, что не спишь, но и делать ничего не хочется.

Уже кафе стало пустеть, расходились посетители, а он все сидел, никуда не спеша и ни о чем не думая, просто созерцал, ожидая ее появления. Петя верил, что она придет, верил наивным убеждением дикаря, без тени сомнения. Не подозревая, что ее может вообще здесь не быть, что, может, она вообще сегодня сюда и не приедет.

Но вера – святое чувство, когда уже казалось, что все кончилось, только он продолжал ждать, как ветер пробежал по его глазам – пришла Мила. Мила пришла не одна, она была с Мужем. Почему-то он сразу понял, что это Муж.

Петю увидела сразу. И направилась прямо к нему. Как будто знала, что он ее ждет, как будто они договорились заранее о встрече.

– Хорошо, что ты здесь, знакомься – мой Муж, а это Петя. – Она говорила так, будто только что с Мужем беседовали о Пете, и он рвался с ним познакомиться.

А Муж воспринял Петю, вернее, никак не воспринял, он его даже не увидел, уж слишком незначителен показался Петя ему, лишь сказал: «Студент? Это хорошо». И все, интереса к Пете как не было, так и не появилось.

Возможно, он принял Петю за одного из товарищей их сыновей, возможно, еще за кого-то, но явно Петя его не интересовал и, оставив Милу рядом с Петей за столиком, сам пошел за барную стойку, тоже ему уже хотелось расслабиться после длинного и трудного дня.

– Петенька, как я рада тебя видеть.

Нет, это была не Мила, ведь она и запретила приходить ему сюда, и никогда, вообще никогда не проявляла, не выражала свои эмоции.

То, что при прощании она всем говорила: «пока, целую», – то это «целую» – просто такая форма ее общения, а здесь вдруг «рада», вдруг не сухо: «Зачем ты здесь?», – но и Петя уже не совсем мог реагировать верно, верно оценивать ее изменения.

– Ты давно меня ждешь? – у нее не было и тени сомнения, что Петя ждет ее.

– Давно, Милочка, но как приятно.

– Наверное, грезами питаешься.

– Только тобой одной.

Они проглатывали слова друг друга. Они манили друг друга разрезом губ, пьянящих, так много говоривших и трудившихся еще вчера, и так застоявшихся сегодня.

– Я не хочу уходить и не хочу, чтобы ты уходила.

– Ты же видишь, я с Мужем.

– Ну и что!

– Петенька, опять ты заставляешь меня тебя воспитывать, или ты ведешь себя благообразно, или все – прощай.

– Милочка, я лишь не могу без тебя.

– Тогда потерпи до завтра.

Подошел Муж. Все попрощались. Петя приехал домой и завалился спать. А Мила, о, у нее уже день был полон событиями, событиями, несущими на себе окрас прошлого дня с Петей.

9

Мила лежала, и ей не спалось, привычно уже необычные вещи продолжались – всегда легко засыпающая (стоило ей только отдать себе команду, а ложась, она так и делала, и только зуд тела мог заставить ее проснуться), здесь она лежала, и ей не спалось. А вспоминала и мечтала, мечтала, подпитывая, делая приятно своей деловой, деятельной Миле, мечтала, как завтра вновь увидит Петю, как снова они уедут к ней, и как он будет весь ее.

Так же, как и Петя, она помнила их дачный день лишь общим, неудовлетворительным, недостаточным, каким-то ущербным. Как Петя чувствовал, что он не все получил, что мог, так и она ощущала себя все еще обделенной. Только вот чем обделенной, этого Мила не понимала.

Казалось, все, чего она хотела – произошло. Но отчего нет легкости и удовлетворения? Отчего все время всплывают его руки, его плечи, его губы?

Мила сегодня уже попыталась днем заглушить свою жажду Мужем. И, нарушив все свои правила, сама пришла в кабинет Мужа, сказав секретарю, что их обоих ни для кого нет, сама сделала то, что уже совсем давно не делала, быстро и стремительно набросилась на него, но и, обессилев, не смогла погасить свое влечение, лишь чуть-чуть отодвинув его. А увидев Петю в кафе, вновь вспыхнула пламенеющим желанием.

И сейчас, пытаясь как-то успокоить себя, стала ласкать Мужа. А он, взъерошенный еще и дневной ее атакой, слабо отзывался, нехотя реагируя, шепча: «Отстань, отстань», – и что делать, ей пришлось отстать, но даже сожаления она, как прежде в таких случаях, не испытывала.

Теперь и она едва сдерживалась от того, чтобы позвонить ему. Наверное, только ее взрослость усмиряла эти порывы. Она уже не могла оставаться одна, без того чтобы Петя тут же не появился перед ее глазами, отвлекая от всего, чем она занималась.

И пришлось ей уйти из своего кабинета, пришлось перейти в общий, рабочий зал, где столы сотрудников образовывали причудливый, но упорядоченный лабиринт. Где обилие людей, их приглушенные рабочие переговоры не давали уединиться, провалиться в мечты.

Для того, чтобы отвлечься, она опять стала копаться в делах, помогать новичкам, проверяя, поправляя их и подправляя их ошибки. Свои телефоны перевела на секретаря, сказав, что до вечера никому отвечать не будет – занята. А придя вечером к себе в кабинет, обнаружила опять цветы, опять россыпью на столе розы. И звонок, его звонок.

– Спасибо, Петя.

– За что, Милочка?

– Петенька, не прикидывайся, только ты скрываешься, принеся розы, все остальные декларируют эти свои дары усиленно.

– Милочка, я хотел…

– Слушай, сегодня вряд ли получится, давай уж завтра, после бассейна, погуляем.

– Я и не знаю, доживу ли до завтра.

– Петенька, старайся, я ведь тоже буду доживать. Все. Пока.

Ей казалось, что если она пойдет у него на поводу, если не она будет управлять всем процессом их встреч, то и ничего не выйдет, все порушится. Ей хотелось подчиняться, но, подчиняясь, управлять, управлять, соглашаясь, а не принимая решения.

И ей не хотелось (все это было неосознанно, на уровне оттенков), не хотелось нагромождения их встреч, не хотелось, чтобы они были часты, хотя сама-то она рвалась вообще к непрерывности пребывания, слияния с Петей. Казалось, что как только они будут часто встречаться, то тут же это станет обыденным, а раз обыденным, так, значит, и безвкусным, и бесцветным. А краски чувств так страстно расцветали у ней в груди, и не хотелось их губить.

А назавтра Петя, измученный своим ожиданьем, своими грезами, в которых уже смешались все виденья и от дня, проведенного с Милой на ее даче, и от сна или яви с девчонками у него, от своего нетерпения, взяв Милу за руку, как только она вышла из машины, уже не отпускал ее.

Он уже не стеснялся ее подружек, те по-прежнему в основном сидели и болтали, пока Мила плавала, а он был рядом с ней на той же дорожке и старался задеть ее каждый раз, когда она проплывала мимо.

– Мила, а Петя тебя совсем присвоил. – Подруги увидели, да и как они могли не увидеть его прикосновения.

– Девочки, это ему и вам только кажется, меня присвоить еще никому не удавалось.

– Это Мила меня присвоила, – сознался Петя, опять все переходило в разряд шуток, а и Петя и Мила именно в этом приподнято-шутливом состоянии и находились, только для них это было еще и настроение страсти, пожар влечения.

Каждое его прикосновение распаляло Милу как откровение мечты. И лишь за маской насмешливости она могла скрывать свои порывы, скрывать и от себя тоже. И, если бы не это, то уже никакие моральные устои не удержали бы ее от того, чтобы прямо на улице не «напасть» на Петю.

Они, после бассейна, после ресторана, наконец, расстались с ее подругами, и, наконец, нашли их губы друг друга. В нетерпении бродили по улицам, стремглав заходя в парадные, и застывали там, слившись друг с другом, но ни поехать на дачу, ни к ней на квартиру не решились.

Вернее, Мила не захотела этого, ей было комфортно, мучительно, болезненно, но комфортно идти рядом с Петей, и, изнемогая от желания, прятаться в закоулках зданий, чтобы подарить себе вкус его губ. Она опять нетерпеливо растягивала, оттягивала приближение нового их слияния, говоря все время: «Петя подожди, давай потерпим до завтра».

– А что завтра, ты опять будешь откладывать на потом, Мила, я ведь не могу терпеть.

– Петенька, если ты не можешь терпеть, то тогда это не ко мне.

– Милочка, ты меня только манишь и мучаешь.

– И не только тебя, Петенька, – здесь Мила, конечно же, подразумевала только себя, также измучавшуюся, но наслаждающуюся мученьем.

Ей приятно было мучиться и от своего желанья, и от того, что только от нее зависело, когда и как это желанье будет воплощаться, как будто до этого, с другими, что-то зависело не от нее, как будто она впервые стала хозяйкой положения, будучи до сих пор лишь немой жертвой.

10

А у Пети нежданно наступали трудные времена. Нежданно и пока неизвестно для него он стал опять объектом охоты. Он опять стал предметом домогательств и испытаний. – Те две девочки, что пытались его расшевелить на празднике окончания сессии, как-то почувствовали себя ущемленными, обиженными тем, что им ничего не удалось выжать из Пети.

Причем они не соотносили это с его мужской несостоятельностью, а проецировали неудачу только на себя. И, в общем-то, соревнуясь, решили добиться Пети. Добиться его, совсем не испытывая к нему никаких чувств, кроме разве симпатии, той симпатии, что была просто антиподом антипатии.

Решили добиться чисто, чтобы удовлетворить свои амбиции и восстановить уверенность в себе – как так, мы такие молодые, красивые, и вдруг нас не хотят! И, с одной стороны, у них было удобное время для воплощения планов – наступили каникулы, а с другой, плохо – Петя может куда-нибудь уехать, и тогда – прощай все планы его завоеванья до следующего семестра.

Но им повезло, Петя никуда уезжать не собирался, он ходил окрыленный и ослепленный своей близостью к Миле, своими теперь все время недораспробованными ощущениями. Он все время вспоминал, обсасывая каждое мгновенье, то, как он был с Милой, но, к его же сожаленью, память в который раз выдавала лишь то, что это было прекрасно, а как прекрасно – превращала опять и опять лишь в новое неодолимое желанье.

И тогда он лихорадочно набирал ее номер, а, услышав (даже если она просто говорила «отстань»), услышав, немного успокаивался и обнадеживался, значит, это все было не сон, значит, возможно, мечты и желанья сбудутся. То, что они уже сбывались, он сразу же забыл, забыл отягощенный новым приступом влеченья.

Петя их встретил у дома, лишь только вышел из парадной. Встретил и, полуузнав, полукивнув, прошел мимо. Но они его окликнули:

– Петя, ты как-то очень холоден сегодня.

– Девочки, а вы ничего не перепутали, когда я был горячим? – совсем уж неохота и незачем ему было с ними говорить, но ведь и не убегать от них, в самом деле.

Петя теперь и не помнил точно, что между ними было у него на даче, и вообще, было ли что-то, для него тот праздник остался лишь воспоминанием усталого счастья от Милы и дурмана от выпитого вина.

– А мы мимо идем, и видим тебя, и думаем, почему бы не идти дальше вместе.

– Что ж, идем, только я не знаю, куда вы идете, а вы не знаете, куда я.

– Мы с тобой, мы же мимо идем.

– Ладно, ладно, пойдем тогда все мимо.

Петя и сам точно не знал, куда он идет, вернее, ноги сами шли к Милиной работе, в ее кафе, к ней. Но он с ней не договаривался и совсем еще не решил, покажется ли он ей без предварительного звонка. Поэтому начинал сворачивать в сторону, как только слишком уж близко приближался к ее работе. И путь его от этого выходил странно извилистым, концентрически извиваясь вокруг Милы.

Девочки шли по обе стороны от него, подхватив его под руки и прильнув к нему очень доверительно. И если поначалу он слегка дичился, то их непритязательно-ласковое к нему обращение, разговор в основном между собой, лишь слегка его задевающий, убаюкал и расслабил Петю. И он начал чувствовать себя комфортно (он, всегда защищавшийся от всех, а от девочек особенно, отчуждением и колкостью), с этими девочками оттаял, отошел и принял их уже в свое комфортное окружение.

Мила стояла в этом ряду его общения совершенно особняком. Он с самого начала сам подошел к ней, он с самого начала не ассоциировал ее с остальным миром, для него Мила с первого взгляда была потусторонней пришелицей, спустившейся пробудить, расшевелить, а затем и понять, и ублажить его проснувшиеся страданья.

– Петя, сколько мы еще гулять будем, давай остановимся? – Девчонки действительно устали толочься практически на одном месте, им хотелось уже посидеть вместе с ним в каком-нибудь местечке, где можно будет и поприставать и подоговариваться на будущее.

И Петя было ринулся в кафе к Миле, но вовремя опомнился и отвернул. А девчонки как-то невзначай заметили, что он встрепенулся, подходя к этому кафе, заметили, еще не поняв этого, отложив это в бессознательном. И зашли в другое место, посидели, поболтали о самом разном, так, как болтают сверстники, еще не отягощенные проблемами.

Петя, вроде бы и расслабившись с ними, вроде бы спокойный и отвлеченный от мыслей о Миле, внешне почти забыл ее. Но, однако, она и здесь не покидала его, проецируясь на этих девочках, невольно комментируя их слова, их жесты. И Петя сравнивал невольно. Но несравнимо было очарованье Милы с ними.

Их простота и их доступность звучала для него диссонансом изысканности его встреч с Милой. К которой он уже начал рваться, тяготясь этими девочками. А они, очевидно, решив для себя, что задуманное на сегодня уже выполнили, и, видя, что Петя опять начал становиться скучным и нелюдимым, стали прощаться, удостоверившись, что они договорились о следующей встрече.

А Петя и не догадывался, что они с ним договорились еще встретиться, он, расставшись с ними, стал перемещаться в сторону Милиной работы, в ее кафе. И, вольготно пользуясь свободным временем каникул, остался там до позднего вечера, надеясь увидеть Милу.

Странно, но звонить не хотел. Ему нравилось сидеть и караулить, выжидая и ожидая ее. Наслаждаясь ароматом предвкушения, ароматом места, где он с ней познакомился, где попал и пропал в ее омуте. И то, что она не вышла сегодня (возможно, ее вообще не было на работе), совсем не расстроило Петю. Наоборот, еще больше возбудило его желание, его стремление и его надежды.

Вышел ее муж, прошелся по кафе, сел за столик, поел, совсем не замечая Петю, и лишь уходя, наконец-то увидел его. Увидел, подошел, поздоровался, уж наверняка совсем не помня, кто это, и как он с ним знаком. Проговорив только стандартное «как дела» и совсем не слушая такого же стандартного ответа, опять удалился в контору.

А Петя долго смотрел ему вслед, искренне завидуя, что он-то, в отличие от него, Пети, будет сегодня уже обнимать и прижимать Милу к себе. Гладить ее небесно-шелковистую кожу, дышать святочным запахом ее волос, будет наполнять и сам наполнится ею.

В одном только ошибался Петя, не зная, что как ни будет стараться Муж Милы наполниться ею, как ни будет он стараться наполнить ее, но уже никогда не сможет этого сделать, – теперь Милу наполнял только Петя, переполнял ее, впрочем, и до Пети, как выясняется, никто и никогда не мог наполнить ее. Предлагая лишь суррогат того, что пришло к ней вместе с Петей.

Петя так и не дождался Милы. И досидев до закрытия, пешком возвращался к себе домой, пытаясь усталостью хоть чуть-чуть разбавить томление. И уже ложась спать, просто приказал себе, что завтра точно позвонит и договорится с ней о поездке на дачу и о дрожащем рук влечении. Совершенно забыв при этом, что завтра будет вторник, день, когда она ходит в бассейн.

А когда проснулся, вспомнил, и хорошо, что по студенческой привычке проснулся достаточно рано, чтобы успеть в бассейн. Правда, уже совсем не успевал к тому, чтобы самому поплавать, но вполне успевал перехватить Милу, когда она будет выходить уже наплававшись.

Петя выбежал из дома, даже не успев позавтракать, и бегом помчался к остановке, чуть не сбив вчерашних, уже хорошо знакомых девчонок, на ходу им крикнув: «Привет!» Девочки ошарашено смотрели ему вслед. «И куда он помчался, – остолбенев от удивления, спрашивали они себя, – так делово, так опаздывая, посреди каникул? Надо взять у родителей машину, чтобы проследить его, если и завтра он также пронесется мимо».

Петя успел, успел встать перед выходом, уже отдышавшись, и встретить Милу.

– Петенька, ты совсем обленился на своих каникулах, тебе теперь даже лень меня видеть.

– Милочка, ты ведь неправа, я тебя вижу все время, и во сне даже гораздо лучше, чем наяву.

– Петя, я тебя уже учила, и сейчас скажу – не надо мне говорить, что я не права, тем более, что это не так. А будешь так долго спать, то видеть меня действительно сможешь только во сне.

– Мила, а ведь мне действительно кажется, что я проспал тебя. И вот сейчас чудится, что как только я тебя коснусь – ты исчезнешь.

– Чтобы не исчезнуть, давай я тебя коснусь, – и она тронула своими губами его губы, тронула чуть-чуть, так что он лишь почувствовал прикосновенье, так, что он закрыл глаза в изнеможении.

– Милочка, ты опять исчезаешь.

– Петенька, если я задержусь у твоих губ, то растаю.

– Может, пойдем, поедем куда-нибудь таять вместе?

– Давай попробуем. – Они сели в ее машину и поехали, но поехали не исчезать, не таять, а очень тривиально, автоматически – в ресторан, как всегда они делали после бассейна.

Как ни пытался Петя сегодня увезти Милу, но ничего у него не получалось. Она все откладывала и оттягивала их новое уединение, казалось, ей нравится, что он молит ее быть к нему снисходительной и позволить не только губами коснуться ее губ, но и опять прижать, впитать всю ее.

Только и у него и у нее это «опять» было неопределенно, необозначенно, а было ли что вообще между ними, они определенно не могли бы на это ответить. Теперь, после ресторана, они доехали до ее работы, она высадила Петю за пару кварталов от своей фирмы, прошептав ему на прощанье чуть слышно, касаясь губами его губ: «Приходи завтра, приходи пораньше».

Эти последние ее слова, последнее прикосновенье губ вознесли и обнадежили Петю, вселили не горечь томительного предвкушения, что почти всегда он ощущал, расставшись с Милой, а радость, радость очаровательно влекущей надежды и уверенности в ней.

Так приподнято-радостный он подходил к своему дому. А здесь его уже ожидал, нельзя сказать, что неприятный, но негаданный сюрприз. Девочки, решившиеся добиться реванша с Петей, подходили к этому очень настойчиво и серьезно. Они стояли возле его дома с несколькими ребятами и девчонками из его группы.

– Петя, наконец-то, мы собрались на природу, на шашлыки, а ты пропал, заставляя всех ждать.

– Как ждать? Какие шашлыки? – Он совсем не помнил, да и как он мог помнить, он, увлеченный Милой, что оказывается эти девочки договаривались с ним о выезде за город, о пикнике на природе.

– Ладно, Петя, ты опять как всегда пытаешься придуриваться, – тут вмешались и парни, уже изнывающие в нетерпении и напитков, и мяса, и приключений. – Не набивай себе цену, мы и так все тебя ценим, поехали.

И Петя, ничего до конца так и не сообразивший, увлеченный своими друзьями, в конце концов, пошел и весело и с охотой, отвлекшись дружеской беседой, предвкушением пикника, беззаботного времени на берегу чистого озера.

Было три машины, и все без тесноты разместились в них. Петя сидел в машине, в которой не было вчерашних девочек, а потому и забыл о них тут же, хотя и у своего дома это не они упрекали его в опоздании, они как бы остались в стороне от него, пока.

И лишь приехав на место, на берег озера, и увидев, что все начали ставить палатки, он начал понимать, что они здесь задержатся, по крайней мере, на сутки. И поначалу вроде бы загрустил, помня зовущий шепот Милы, но загруженный работой по обустройству лагеря, а затем и подоспевшим шашлыком, отвлекся, так отвлекся, что забыл.

А чем дальше, тем забывать становилось все легче и легче. Все окружение способствовало этому. И дружеская болтовня парней, и поглощаемая водка, и вкусная еда, способствующая этому поглощению, и спокойствие, и тишина окружающей природы, вроде бы такой же, как и на даче, а вот надо же, все-таки было отличие – здесь ощущения были совершенно другие.

Девочки, ни те, что были им заняты, ни подруги парней, пока никак не отвлекали, никак не выделялись из общего фона – составляя компанию все теми же веселыми «парнями», как Петя и его друзья.

Но все девочки были веселыми «парнями» лишь до поры до времени. И когда уже много было выпито, когда уже луна освещала серым светом все, что не попадало в свет костра, когда чуть видимые звезды хороводом начали свое шествие по небу, то и компания парней стала дробиться, дробиться, соединяясь.

И, продолжая все так же сидеть у костра, теперь вся компания, оставаясь все в том же составе, разбилась на группки. Группки в основном по два человека, обнявшиеся, прижавшиеся друг к другу, прижавшиеся совсем не от холода, а по влечению, наверное, души. И было так хорошо и уютно, что Петя почти естественно воспринял двух девочек, прильнувших к нему.

Тепло выпитого туманило и кружило голову, а девичье тепло кружило тело. Девочки же, почувствовав это кружение тела, стали усугублять его неназойливыми, но настойчивыми и непрекращающимися прикосновениями и словами, которые невозможно было разобрать, но которые говорили только об одном. И, стараясь, чтобы Петя уж точно сегодня им достался, они все подливали и подливали в его стакан «живительной влаги».

А Петя, по приезду забывший шепот Милы, теперь в тумане и круженье головы все четче и четче вспоминал его. И становились ему смешны попытки девочек с их прикосновениями, с их словами. Он, как бы со стороны смотрел, как их руки рыщут по его телу, как их губы что-то шепчут ему в ухо, как он сам непроизвольно пламенеет и возбуждается. Но и это его возбуждение совсем не было связано с этими девочками, он, может, как раз благодаря их стараниям, все больше и сильнее вспоминал Милу.

И, встав, подошел к машине и написал записку: «Я ушел, звоните, завтра буду в городе». А потом, сначала скрываясь, выбрался на дорогу и пошел в сторону города, не очень-то надеясь на попутку в это время, совсем не пугаясь, решив идти до утра, когда уже пойдет поток машин, и легко можно будет доехать до города.