Текст книги "Где-то есть Ты"

Когда устала прыгать одна под эти дивные звуки, схватила диск и побежала из кабинета, сопровождаемая удивленными взглядами сотрудников. Через час эта музыка играла уже на всю кухню ресторана. Еще через десять минут все повара, пританцовывая и улыбаясь, со смехом колдовали у плиты. Работа спорилась, я стояла в дверном проеме и, довольная, наблюдала за этим действом.

Знаками ребята показывали, что им нравится этот маленький праздник, который подарили им посреди рабочего дня. Даже официанты с подносами лавировали между проходов, пританцовывая и подмигивая мне. Так я узнала, что такое funk. Целый мир позитива, заключенного в ноты, звуки, слова.

Так моя жизнь изменилась. Так в нее пришла любовь.

* * *

На углу стояла пара машин такси, но я решила пройтись пешком. Небо начинали затягивать серые тучки, но солнце по-прежнему старательно согревало уютный весенний город. Пересчитывая камешки на мостовой и кутаясь в светлое пальтишко, я шла вприпрыжку и вдыхала свежий прохладный воздух. Под мышкой – сумка с зонтиком, в ушах – плеер: все это делало окружающий мир добрым и каким-то гостеприимным.

Через десять минут с неба закапало. Открыла зонтик и продолжила идти, широко улыбаясь прохожим. Хотелось просто петь, радоваться свободе, слушать, как дождь барабанит по зонтику, скатываясь крупными каплями на полы моего пальто. Проезжающие автомобили будто специально старались меня обрызгать, приходилось отпрыгивать с веселым визгом, грозить им кулаком, а потом идти дальше, отстукивая каблучками сапог милую сердцу мелодию.

– Есенина! О, Есенина! – Митя широко раскинул руки и заключил меня в объятия.

Двухместная палата, на пороге которой я стояла, находилась в конце коридора урологического отделения больницы и представляла собой обшарпанную коробку с голыми стенами, у которых сиротливо стояли две койки. В помещении ощущался стойкий запах лекарств и химикатов. На койке слева лежал симпатичный загорелый молодой человек в пижаме в горошек, Митя, бледный и помятый, в синем халате в цветочек, судя по всему, занимал койку справа.

– Да я это, я! Чего орешь? Сейчас весь персонал сбежится. – Я похлопала его по спине, повесила сумку на спинку стула, улыбнулась и села на матрац, который тут же провалился подо мной чуть не до пола, одновременно впившись в задницу чем-то железным. – Ой, что это?

– Моя кровать.

– Какая хищная, чуть половину попы мне не отгрызла. Как же ты спишь на этом, мой цветастый дружочек?

– Спине уже кранты, всю ночь лежу, как в яме. Зато знаешь что?

– Что?

– Меня здесь так вкусно кормят!

– Правда? – Посмотрела на него ошарашенно.

И тут они вместе со своим соседом дико заржали.

– Понятно. Я так и знала. Смеешься, значит, надо мной. – Достав из сумки объемный сверток, протянула псевдобольному. – Вот, Наташа тебе завернула из сегодняшнего меню кое-что перекусить.

– М-м-м, спасибо! Кстати, знакомься, это Влад, – он указал на своего загорелого темноволосого соседа, – если бы не он, я бы тут сдох, наверное, от скуки. Один нормальный человек, все остальные – больные или старые.

– Очень приятно, – встала и пожала руку незнакомца, – только, Мить, это же больница. Здесь все так или иначе больные, кроме тебя.

Улыбнулась парню, отметив про себя, что он очень даже хорош собой: ровный прямой нос, сочные губы и выразительные зеленые глаза. Да и мужская сила чувствуется буквально во всем: во взгляде, в осанке, фигуре, манере держать себя строго и серьезно.

– Влад, кстати, работает главным механиком, в технике соображает. Парень с головой. Хочу познакомить его с Милой, что думаешь? – Митя развернул сверток, взял алюминиевую ложку и жестом позвал нового друга присоединиться к трапезе. – Думаешь, он ей понравится? Владу вот она понравилась, правда, только по фото.

– Ха-ха, сваха ты моя! Думаю – да. – Бросила на Митиного соседа многозначительный взгляд. – Мне ведь понравился.

Влад, слегка покрасневший, но улыбающийся, присел к нам на койку и принялся за еду.

– Но-но! Не болтай. Ты уже занята.

– Кем же это? Я – свободная девушка, – смущаясь взгляда Мити, полезла в сумку и достала томатный сок, колу, фисташки и завернутую в бумагу бутылку коньяка, которую сразу спрятала в тумбочку.

– Саней ты занята. Знаю я про ваши разговоры до утра. Он мне про тебя все поет и поет. Слушать тошно.

– Да? – Постаралась изобразить равнодушие.

– Сам на себя не похож – вот что ты с парнем сделала. – Митя проследил глазами за моими действиями. – О, Евочка, любовь моя! Коньячок, да?

– Да, – произнесла шепотом, опасливо оглянувшись на дверь.

– Дай поцелую твои золотые ручки. – Он потянулся ко мне, явно довольный тем, что теперь за коньяком им с Владом не придется скучать.

– Прожуй сначала. – Все же подставила левую руку я.

– Вот это я понимаю! Настоящий пацанский подгон! – Влад, сияя, пожал мне руку еще раз.

– Как ты догадалась? – Спросил Митя.

– Ну, ты же говорил, что скучаешь тут, что уколами тебя дырявят. Вот я и пожалела. Может, тебе и плеер оставить?

– А что у тебя там? – Всего помаленьку. Фанк, минимал, дипхаус… И еще что-то, забыла название.

– Ты, мать, откуда такие слова узнала? – Удивленно вскинул брови он. – Санек и до тебя добрался? Ну, он знаток хорошей музыки, ему смело можно доверять в этом вопросе.

– Надеюсь, – смутившись, пожала плечами.

– Музыка отличная, даже не спорю. Но от тебя не ожидал. – Он повернулся к своему соседу. – Влад, я же тебе говорил, что она классная? Так вот – она еще круче. Мы, с ней как братья. Каждому желаю такого друга. Сидим, бывало, дома, винцо потягиваем, «Ноггано» слушаем, над текстами «Кровостока» угораем. Один раз так напились, что даже «Креку» песню сочинили. Смеялись и плакали до утра. Жаль, никто так и не услышал наше творение. Так что Ева у нас – мировой чувак, свой парень.

– И красотка. – Влад одобрительно закивал головой.

– Спасибо-спасибо. – Мне пришлось смущенно раскланяться.

– Как там на работе? Все нормально? – Митя с удовольствием отхлебнул своего любимого томатного сока прямо из коробки.

– Как нет-то! – Про себя с удивлением заметила, что уже переняла и вовсю использую Сашкины выражения. – Постоянные посетители, которые каждый день у нас обедают, уже про тебя спрашивали. Наташка устала, но справляется. На следующей неделе, когда выйдешь на работу, будет проверка, от этого у меня уже второй день мандраж. И еще кое-что. Аленка созналась, что у них с Колей намечается карапуз, поэтому переведи ее на легкий труд, пожалуйста, пока в декретный не уйдет. Вроде, все.

– Ну, ничего себе! Только найдешь подходящего профессионала, как нужно опять искать. – Он схватился за живот. – Бли-и-н, я объелся, прямо как тузик на помойке! Спасибо, моя фея, иди ко мне, поцелую.

Влад встал, и Митька развалился на своей койке, протягивая ко мне руки. Я подумала, что ничего страшного не случится, никто не будет ругаться, если устроиться рядом с ним прямо в белоснежном больничном халатике. Легла и положила голову Мите на грудь. Почувствовала крепкий поцелуй в лоб. Боже, как же мне комфортно в этих крепких объятиях.

– Мы к Дашке ходили в гости… – Созналась я.

– И как она? – Было заметно, что Мите эта тема особенно интересна.

– Нормально. – Хорошо, что он не видел сейчас моих грустных глаз, изучающих давно не знавший белил потолок. – Отдыхает, развлекается.

– Мы с ней в «скайпе» общались, – мечтательно произнес друг, протягивая мне пакет с фисташками, – опять писал ей всякие романтические бредни. Кажется, она скучает.

Вот же черт!

– Мить, – я повернулась к нему, – может, не надо, а? Это ведь ничем хорошим не закончится.

– Нет, все нормально, реветь не буду. Или, по крайней мере, обещаю сильно не расстраиваться.

Еле сдерживаясь, чтобы не высказаться, прикусила губу. Мне бы очень хотелось, чтобы он все узнал: и про ее чувства, и про этого дебильного Кешу, и про все, что мне было известно. Может, это мой самый большой недостаток, но я не могла выбирать между друзьями. Не могла выдать кого то из них. Рассказать про Кешу? Значит, продать Дашку с потрохами и причинить Митьке боль. Вдруг окажусь крайней? Вдруг Дарья поймет, что альбинос с деньгами – большая ошибка, а я все испорчу своими откровениями. Никогда не знаешь, как было бы лучше. Такова уж жизнь.

Даже если бы Митя с Дашей встречались, а я знала, что он неправильно себя ведет по отношению к ней, я бы не выдала его никогда. Поговорила бы с ним, попыталась бы вразумить, но лезть в их личную жизнь или жизнь кого-либо другого – никогда. Такой я человек.

– А, что так тихо вокруг? – Решила, наконец, прервать молчание.

– Тихий час, – Митя чистил и передавал мне фисташки.

– Понятно. А у нас с девочками сегодня девичник. Будем пить и перемывать кости мужикам.

– Всегда было интересно, о чем вы там болтаете на своих бабских встречах?

– Бабских… Фу, не говори так.

– Ладно. Так о чем?

– Обо всем на свете, – поймала ртом орешек, запущенный Митей в воздух.

– А своих мужиков обсуждаете?

– Нет.

Рассмеялся.

– Не ври.

– Ну, иногда… Особенно бывших.

– И секс?

Чуть не подавилась.

– Нет. Секс только мужики обсуждают.

Митя усмехнулся и передал мне фисташку:

– Неправда.

– Хорошо, бывает, и секс обсуждаем. – Повернула голову и улыбнулась ему. – Но редко.

– И даже размеры членов обсуждаете?

– Ха-ха. Фу. Ты фильмов насмотрелся.

– Обсуждаете, – с видом знатока кивнул он.

– Блин. Ну-у, бывает иногда. Точнее, было всего раз. С Дашкиной подачи.

– Фу…

– Можно подумать, что вы не обсуждаете женские прелести и всякий там секс.

– Нет. – Заржал Митька. – Ну, так, спрашиваем друг друга: «Было?» – Отвечаем: «Было». Вот и отлично!

Влад на соседней койке хрюкнул от смеха и отвернулся к стене.

– Фу… Вы, наверное, еще и фигуры наши обсуждаете?

– Ну… – Друг закатил глаза.

– И грудь женскую обсуждаете?!

– Ну как… Вроде, нет.

Я даже подскочила.

– Обсуждаете!

– Разве только форму как-то раз…

– Вот же гады! – Отвернулась и покачала головой – И как?

– Что как?

– Что там с формой? Какая должна быть?

– Как у порнозвезд. – Митя поднял руки, словно чаши весов, и будто взвесил в них воображаемую грудь. – Дыньки. Или грейпфрутики. Можно арбузики.

– О-о-о, – сморщилась я, чуть не поперхнувшись фисташкой.

– Вот дурочка, – он поставил мне щелбан, – мы, что, с тобой и сиськи будем обсуждать? Это же дело вкуса. Мне, например, не нравятся огромные и отвисающие от тяжести, я люблю аккуратные, такие, чтоб в ладошку помещались. А еще лучше – просто красивая грудь. С симпатичными сосками. И эта штука, которая вокруг соска, не знаю, как называется…

– Ареола.

– Чтобы не большая была, как у козы, а аккуратная, сантиметра в три.

– Ах ты макаронник! Жаль, тебя девушки не слышат, которые бредят увеличением сисек. А… женские интимные стрижки когда-нибудь обсуждали?

– Нет, – скривился Митя, – а что там обсуждать? Какие стрижки? Там вообще ничего не должно быть…

– М-м-м… Ясно. – Мне уже самой становилось неловко от своих же вопросов.

– Ребят, – обернулся Влад, – у вас, что, вообще, запретных тем нет?

– Не-а, – хохотнула я, закидывая в рот орешек. Толкнула Митю в бок. – Все мужчины так считают?

– Не знаю. Конечно, не все. У всех вкусы разные. Но если любишь человека, то неважно, где у него и что у него.

– Логично, – вытянула вверх ноги, разглядывая забавные синие бахилы.

– А вы там всем женсоветом и стрижки интимные обсуждаете?

– Бывает. Что такого? Я даже с тобой ничего не стесняюсь обсуждать. Это же на словах. А вот в раздевалке женской не могу раздеться. Стесняюсь. Мы, женщины, – странные существа. Сразу начинаем втихаря разглядывать друг друга, ищем недостатки, завидуем достоинствам. И мне не хочется, чтобы меня так разглядывали.

– Правильно. Только мужчины должны разглядывать женщин. Я с детства мечтал попасть в женскую баню, чтобы подглядывать.

– Фу-у! Ха-ха! Дим, сразу видно, что ты не знаешь, что такое общественная баня! В детстве мама меня туда таскала каждые выходные, так было принято почти у всех. Сажала маленькую Еву в тазик с водой, давала игрушки, а та наблюдала за тетями, которые рядом с ней натирали свои тела мочалками.

– Ух ты! – Оживился Митя.

– Да погоди ты! Чего я только там не видела, там же не одни богини красоты мылись. По большей части кругом мелькали старые, дряхлые, отвисшие титьки, висящие до пупка, как кульки для мелочи. А еще рыхлые целлюлитные ляжки, сморщенные, как сушеное яблоко, попки. Мохнатые лобки всех мастей: черные, белые, рыжие, молодые, старые.

– Бе-е! – Митя отбросил от себя фисташки. – Все, перестань!

С соседней койки послышалось тихое матюганье Влада.

– Меня саму тошнит, когда вспоминаю, но если ты полюбишь человека, то будь готов к тому, что он когда-нибудь постареет и будет выглядеть, как урюк. Это – правда жизни.

– Значит, и ты постареешь. И станешь страшненькая, как ощипанная индюшка. Старенькая, сгорбленная, с висячими титечками.

– Так и ты, Митя, тоже! У тебя будет маленький, сухой, сморщенный синий стручочек между кривых старых ножек. И лицо, как куриная жопка.

– Вы, ребята, по ходу совсем друг друга не стесняетесь, – застонал Влад, – я уже красный, как рак, от ваших пошлых разговоров.

– Да, – проскрипел Митя противным голосом, – мы такие, мы – гадкие извращенцы!

И все втроем дружно засмеялись. Митька сел, кинул в меня фисташку, та попала мне по носу. В ответ я принялась его щекотать. Насмеявшись до слез, протянула ему один из наушников, второй воткнула себе в ухо.

– М-м-м… – Митя лег, закатил глаза от удовольствия и начал рисовать в воздухе замысловатые фигуры указательными пальцами, – это что за трек?

– Diana Ross – «I’m coming out».

– Неплохо. Весьма неплохо.

– Ага, точно. – Согласилась я, погружаясь в мир волшебной музыки, глядя в потолок и улыбаясь.

– Тысячу лет не слушал… Надо переписать у тебя…

Так мы лежали еще час и слушали музыку вплоть до прихода медсестры с очередной порцией лекарств. Общение с Митей меня всегда успокаивало. Оставалось только придумать, как раскрутить его на очередной разговор про Сашу, как бы ненавязчиво подвести к этому. Пока никак не получалось, но я не отчаивалась – меня сейчас и так переполняло счастье. Знала, что так не бывает, но мечтала, чтобы это счастье во всех сферах моей жизни продолжалось вечно.

9

– Нет, Мила, тебе, конечно, легко говорить! – Тяжело вздохнула Лера. – Все понимаю, но звонить не хочу.

– Если бы моя мама была жива, я бы все ей простила и позвонила, не задумываясь. – Милка взмахнула руками и чуть было не пролила вино из бокала.

Мы сидели на ковре в гостиной нашей квартиры: я, Милка, Дашка и Лера. Уже второй час пили вино, чередуя его с кофе, и оживленно дискутировали на любые темы, которых касались. Мила приготовила нам чудесный ужин и закуски, так что девичник, можно сказать, удался.

С нами сегодня была Лерка, замужняя коллега Милы, она всегда отлично вписывалась в нашу скромную компанию. Мы, в свою очередь, всегда прислушивались к ее советам, стараясь почерпнуть из них любую житейскую мудрость, которая пригодилась бы нам в будущей семейной жизни.

– Что она тебе сказала? – Устало нахмурилась Лера.

– Твоя мама только спросила у меня, почему ты с ней не разговариваешь. – Мила в характерной ей манере пожала плечами.

– Это неправда, разговариваю. Просто… в последнее время не звоню первой. Уже неделю с лишним.

– Почему? – Дашка заинтересованно подвинулась ближе.

– От обиды.

– Нельзя держать обиду на мать. Какой бы она не была. – Покачала головой я.

– Нужно терпеливее к ней относиться, по возможности прощать. Она же так много для тебя сделала, – попыталась уговаривать Мила.

– Я знаю. Пытаюсь. Просто больше не могу. Все равно обидно. – Лера опустила голову и поставила бокал. Ее руки заметно дрожали. – Девочки, вы просто ничего не знаете. Мне так тяжело. Я пыталась разговаривать с ней на эту тему, но она меня совсем не понимает.

– Так расскажи нам. В чем там у вас дело?

– Я росла любимым ребенком. Много внимания: мама, папа, бабушки, дедушки – все скакали вокруг меня, носили на руках, целовали. С сестрой – то же самое. Мама хотела, чтобы мы стали успешными, а в идеале – знаменитыми, возлагала большие надежды. Видела нас кем-то вроде телезвезд или киноактрис. Для этого у меня, в принципе, были прекрасные данные, даже самой в детстве этого хотелось. Но, взрослея, я становилась более приземленной и понимала, что хочу простого человеческого счастья.

– Да, как и все мы, – не удержалась от комментария Даша.

– Потом умер папа. Мне было всего четырнадцать. Через год мама пришла в себя и стала искать мужчину, который бы скрасил ее одиночество. Не раз в те годы мы слышали от нее, что мы с сестрой – помеха ее счастью. Мужчины боялись брать на себя ответственность за двух детей, поэтому серьезных отношений маме не предлагали. Угадайте, кто был виноват?

– Вот это некрасиво. Как можно детям такое говорить? Я бы жила только ради детей, дала бы им все, что только могу дать. – Меня переполнило негодование. Моя мама никогда бы так не поступила со мной, в этом можно было быть уверенной.

– И вообще, с тех пор все в нашей семье встало с ног на голову. Мать была постоянно нами недовольна, могла обозвать последними словами за малейшую провинность: и кобылой, и тварью, и матерными словами. Сыпала проклятиями в наш с сестрой адрес. Это все было в порядке вещей.

– Господь Бог! – Мила в изумлении прикрыла рот ладонью.

– Вот-вот. И при этом она считала себя верующей и посещала церковь. Я, в принципе, у нее многого не просила. Понимала, что без отца наши доходы существенно снизились. Пока училась в школе, она меня одевала, но покупала вещи, если только сама видела, что хожу в старье – моя совесть не позволяла требовать обновок. А потом мама серьезно заболела. Она нуждалась в постоянном уходе. Из-за этого у меня не срослось с учебой в универе, но зато я нашла тогда неплохую подработку. Стоило только маме поправиться, она начала ежедневно капать мне на мозги: «Лентяйка, иди, ищи нормальную работу, а то сидишь на шее!»

– Беспокоилась, – предположила Мила, – думала, что, если тебя слегка пинать, быстрее будешь шевелиться с поисками.

– Я также думала, но вскоре это стало невыносимо. Мама начала меня попрекать куском хлеба – типа, не заработала, а жрешь тут, – на глазах у Леры выступили слезы, – тогда я извинилась и сказала, что, если ей будет от этого легче, то дома больше есть не буду.

– Кошмар… – Меня вдруг посетила мысль, что мне молиться надо на мою маму, – это очень жестоко, Лерочка, как ты это пережила?

– Это невыносимо жестоко, девочки. Я целый месяц не ела дома. Покушаю у подружки, немного поем у Кости. Мы тогда с ним уже встречались, но мне было стыдно рассказать ему обо всем, чтобы не настроить против своей родни. Похудела я килограммов на пять, даже кости торчали. Через месяц она мне сказала: «Хватит выделываться, ешь уже». Никаких извинений или жалости. Позже нашлась приличная работа, но ей было неважно из-за чего ругаться: не работаешь – плохо, работаешь – тоже плохо, потому что дома не бываешь. Я все терпела и молча глотала обиды. Она же мама все-таки, а мама, как должно быть по сути вещей, всегда права.

– На твоем месте я бы ушла из дому и больше никогда в жизни ей не позвонила. Это чудовищно. – Даша, как всегда, была категорична.

– Больнее было наблюдать, что у Кости в семье все по-другому. Его совсем не богатые родители всегда спешили меня накормить и помочь. Я же никогда в своей жизни не могла обратиться к своей матери за сочувствием или поддержкой. Расскажи ей, что у тебя беда, и вместо слов поддержки услышишь одни упреки, да еще и все вокруг узнают об этом.

– Бедная Лера… Я вот всегда могла подойти к маме и поделиться наболевшим. Мы часто после таких разговоров долго сидели, обнявшись, она давала мне много дельных советов и никогда не осуждала… Не знаю, как может быть по-другому. – Милке больно было вспоминать о тех, кого она потеряла.

– А меня всегда из-за этого считали скрытной. Хотя напрасно. – Лера изливала нам душу, вытирая слезы. – Рассказывать сокровенное, чтобы оно стало достоянием общественности? Зачем мне это надо? Мать и так рассказывала всем родственникам свои домыслы: то ей казалось, что я наркоманка, то – что мы с Костей расстались, то еще какой-то бред. Она выдавала им все это за чистую монету, даже не разобравшись, что на самом деле у меня на душе. Проработав полтора года на новом месте, мне пришлось уйти, тогда все стало еще хуже. Когда надо было поддержать, подсказать, как мне стоит поступать, куда идти, где искать работу, мама вновь от меня отвернулась. Начались издевательства, привычные уже попрекания едой, намеки на то, чтобы я свалила скорее. Абсолютно никакой поддержки, никакого понимания. Кто должен был меня направить на верный путь, если не она?

– Никогда не смогу так поступить по отношению к своим детям… – Я налила себе очередной бокал. Мне было безумно жалко эту молодую девушку.

– Сестре она не раз говорила, что жалеет о ее рождении. Сказала, что пинать нужно детей под зад, как только они окончат школу. Больно было все это выслушивать каждый день, и я ушла жить к Косте. Мы сняли квартиру. Мать тогда призналась, что стыдится меня, ей неловко отвечать знакомым, что я безработная. А мне было стыдно не оправдывать ее ожиданий даже несмотря на то, что жаждала совсем другой жизни. Тогда Костя, поняв, что я нахожусь на грани срыва, просто забрал меня из родительского дома, мы сняли квартиру, потом с помощью его матери взяли ипотеку и вот… живем… вполне счастливо.

– Так и должно быть. Кто же нам еще поможет, если не наши родные? – заметила Мила.

– Что ты! Когда я попросила у мамы помощи, чтобы она взяла на себя кредит, который мы с Костей могли бы быстро выплатить, она вся покраснела, задрожала от негодования и пришла в ярость, будто мы ее чуть ли не ограбить хотим. Так ничего и не ответила, просто ушла. Даже взаймы никогда ни рубля не давала, всегда убегала или бросала трубку, когда я у нее что-то просила. Больше просто не обращаюсь, нервы целее. А вот Костины родители – совсем другие. Его мама звонит каждые два дня, чтоб спросить, не голодаем ли мы, что нам нужно, чем помочь, как дела. Его родные постоянно тащат нам мешки с овощами, соленья и продукты. Мне хочется, чтобы моя мама вела себя так же, поэтому от обиды я не звоню, хотя и осознаю, что веду себя неправильно.

– Ужас.

– Врачи зимой обследовали маму, нашли серьезное заболевание, ей жить осталось-то всего лет десять. Так почему она не хочет посвятить свои последние годы нам, своим детям? Дать все, что успеет? Вместо этого, когда приходит в гости ее мужик, покупает к столу деликатесы, которые нам и не снились, орехи пяти разных видов, мясо, фрукты, соки. Она ничего для него не жалеет, вот почему обидно. Иногда отляжет от сердца, общаюсь с ней, как ни в чем не бывало, потом нахлынет волной – и снова обида…

– Лерочка… – Услышала я свой собственный голос. – Твоя мама определенно не права, но может быть, в ее психике со смертью отца произошел какой-то сдвиг?.. По идее, это наоборот должно было ее подтолкнуть к тому, чтобы стараться для детей за обоих родителей… Но всякое бывает. Мне очень жаль тебя, зато ты можешь всегда на нас рассчитывать.

– Самое страшное то, что твоя мама через много лет, будучи дряхлой старушкой, придет к вам за помощью. Ей нужен будет уход или место для ночлега, а вы сто раз подумаете, пускать ли ее, ведь она вам в этой помощи не раз отказывала, – сказала Мила.

– Нет, Милочка, нет. Я бы никогда не смогла ей отказать, не смогла бы выгнать на улицу. Какова бы ни была обида, она – моя мама. И этим все сказано. – Лера помахала рукой, отметая это предположение. – И я до сих пор не теряю надежду, что она все-таки изменит свое отношение ко мне. Когда-нибудь. Так хорошо, когда рядом есть такие подруги, как вы, с которыми всегда можно поделиться наболевшим.

– Взрослого человека уже не исправишь, к сожалению. Давайте-ка закроем эту тему, пожалуйста. Это так грустно. У нас же девичник! – Дашке никогда не нравилось обсуждать серьезные темы.

– Вот именно, – усмехнулась я. – Только сегодня Митя выдал предположение, что мы обсуждаем на девичниках всякие пошлости. Так что давайте не будем его разочаровывать!

– Ева, – Мила повернулась ко мне. – У нас к тебе предложение: давай отметим твой предстоящий день рождения все вместе?

– Девочки, неужели мы когда-то справляли наши дни рождения по отдельности? – Я улыбнулась и распахнула для них свои объятия. – С удовольствием!

– Мы взяли на себя смелость, – подмигнула мне Лерка, – и заказали на двадцать шестое число домик в огромном банном комплексе!

– Двухэтажный деревянный дом с сауной и бассейном, камином, отдельным двориком, в котором есть мангал для того, чтобы Митя баловал тебя в этот день своими шедеврами. Шикарное обслуживание и даже массаж! – Дашка подняла бокал высоко в воздух.

– Ура! – Я вскочила и запрыгала от радости. – Спасибо, дорогие мои! Спасибо!

– Ура! Ура! За Еву! За нас! – Все дружно завизжали, звеня бокалами.

– Кстати, Ева, мы так давно не виделись, – обратилась ко мне Лера, – и я заметила, что ты сегодня прямо светишься. Нашла себе кого-то?

– Пока не знаю… – Загадочно улыбнулась. – Вроде как, да… Дальше будет видно!

– Ева – еще одна, и, кажется, не последняя, из тех женщин, которые надеются, что смогут изменить мужчину! – Мила, увидев мой недовольный взгляд, пожала плечами. – Родная, просто желаю тебе добра. Если он сделает тебя счастливой, то, значит, и всех нас автоматически. Просто почти каждая женщина хотя бы раз, но обжигалась на этих свободолюбивых мужчинах.

– Да уж, я их издалека вижу. Насквозь. – Призналась Дашка. – Конечно, появляется когда-то такая женщина, на которой он останавливается и решает остепениться. Но, как правило, это происходит ближе к старости. К сожалению. Вот Митя – такой. Точно!

– Кстати, о Мите, – перебила ее Мила, обращаясь ко мне, – он звонил мне сегодня, спрашивал, почему я его не навещаю. Просил завтра зайти. Он же, вроде, твой друг? В смысле, больше твой, чем мой. Не знаешь, в чем подвох?

– Не знаю… – Откинувшись на подушку, отпила из бокала. – Может, и правда соскучился по тебе? Там в больнице – скука смертная. Сходи, навести уж парня.

– Хм… Ладно…

Когда все разошлись, я набрала домашний номер Сашки. Так волновалась, что у меня даже в горле пересохло. Успокоилась только, когда услышала любимый голос:

– Да, – сонно произнес он.

– Привет, это я.

– М-м-м… Привет, принцесса, а я думал, что ты уже не позвонишь, лег спать. Жди, сейчас сяду удобнее.

– Как дела? Чем занимался весь день?

– Весь день – за компьютером. В обед вышел на улицу, насчет работы сходил, промочил насквозь кроссовки и вернулся. Из-за этого не зашел к тебе на работу, прости, малыш! – Саша сказал это настолько ласково, что можно было простить ему все, что угодно.

– Ничего страшного. Не нашел пока ничего?

– Нет, не нашел. – Его голос казался грустным. – Мама сказала, что отправит меня в ссылку – в деревню к бабушке помогать по хозяйству.

– Когда?

– Не знаю, может, через неделю.

– Ругается?

– Ага, постоянно. Еще и за то, что я ей телефон не отдаю домашний. Как сама день провела?

– Работала, ходила к Митьке в больницу, а потом устроили дома девичник, посидели с девочками, вина попили.

– Ммм… Значит, поэтому у тебя такой игривый тон, ты пьяненькая.

– Ну, чуть-чуть… – Я улыбалась, лежа на кровати.

– А я теперь все дома и дома. Никуда не хожу. Парни зовут то туда, то сюда – отказываюсь. Думаю, лучше дома останусь и с тобой по телефону поговорю.

Ох, ты ж как здорово!

Бесшумно захлопала в ладоши.

– Мне очень приятно, что ты считаешь меня хорошим собеседником.

– Мне тоже приятно все, что связано с тобой.

– Спасибо. Кстати… у меня не хочешь в ресторане поработать?

– Эм… Нет. Я уже набегался официантом, хочется чего-то посерьезнее.

– Попробую завтра спросить у Марика, может, он что-то подскажет.

– Марик, – Сашка произнес это имя с особой иронией в голосе, – Митя сказал мне, что он – твой бывший.

Блин.

– А… У нас не было ничего серьезного. Он для меня сейчас просто друг… очень хороший друг, близкий.

– Не утруждайся, я сам поищу.

– Ну, как хочешь, – я уже пожалела, что упомянула Марка.

– У тебя установлен «skype»?

– Да. На работе. Но я не любитель такого общения, да и дел бывает полно. Почти не пользуюсь.

– Ты же можешь включить его и просто читать в течение дня мои сообщения, а в свободное время ответить.

– Хорошо, завтра так и сделаем. – Кажется, его тон снова стал ласковым, поэтому мне удалось облегченно выдохнуть. – Кстати, мне тут особенно понравился твой диск с фанком. Я его слушаю целыми днями. Остальная музыка – тоже отличная, но эта – просто божественна.

– М-м-м, Ева, замечательный выбор. Я его тоже обожаю.

– Не знаю почему, но эта музыка как-то волшебно на меня воздействует.

– Ничего странного, самое главное в этой музыке – так называемое funk-настроение. Все треки направлены на то, чтобы душа пела. Он на сто процентов поднимает настроение – живой, настоящий, никаких грустных нот, никаких соплей. Даже если слова песни печальны, подается это очень позитивно и с надеждой на будущее.

– Удивительно, но я никогда так глубоко не заглядывала в музыку. Не копалась в ее смысловом значении.

– Funk – это продолжение стиля музыки soul, эта составная часть таких стилей, как hip-hop, disco, drum’n’bass, fusion, acid jazz, jungle и других.

– Погоди-погоди, сколько незнакомых слов! Я-то ведь неуч, так сказать, музыкальный гопник, а ты мне терминами сыпешь. Что за зверь такой, этот твой фанк?

– В музыке funk используются совершенно особенные ритмические структуры. Соул, как и ритм-энд-блюз, – музыка триольная, когда каждая четверть такта мысленно делиться на три восьмых. Фанк – это музыка на восемь восьмых, когда четверть делится точно пополам или с небольшим смещением, такой ритм называется шаффл. Кроме того, здесь более острые синкопы и более разнообразная фактура, создаваемая аккомпанирующими инструментами. Гармонические конструкции в музыке фанк чрезвычайно просты, обычно все держится на одном аккорде, но зато ритмическая ткань достаточно сложна.

– Ой-ей-ей. Для меня это странная тарабарщина, но, чувствую, ты в ней хорошо разбираешься.

– Типа того.

– Тогда тебе стоило бы связать свою жизнь с музыкой. Расскажи мне про нее еще, если не трудно.

– Лично я больше всего люблю фанк конца 70-х – начала 80-х годов, который записал тебе на диск. Из современного фанка ты, наверное, знаешь группу «Jamiroquai». Они играют в лучших традициях. Слушаю их с удовольствием.

– Ну, ничего себе, да, я их обожаю! А знаешь, кстати, какая песня мне понравилась больше всего из тех, что ты мне записал на диски?