Текст книги "Любовь по обмену. Разрешите влюбиться"

28

Зоя

Мое внимание привлекает писк стиральной машины, и я наклоняюсь посмотреть, что же там. Вижу розовый цвет одежды и машинально открываю круглую, как иллюминатор, дверцу. Неужели, мама с утра стирку затеяла?

– Ох…

Первое, что бросается в глаза, – грязновато-розовая с малиновым оттенком футболка. Не нужно даже разворачивать, чтобы убедиться – это вещь Джастина. Треугольный ворот, знакомый лейбл на рукаве, вчера он был в ней на турслете. У него несколько штук таких, одинаковых.

– У-у…

И все они здесь. И все теперь малиново-розовые.

Движением руки прокручиваю барабан. Влажные вещи пересыпаются, падая друг на друга, как смятые лепешки. Прикусываю губу, когда вижу его майку, сероватые шорты и бывшие когда-то ослепительно белыми носки.

Совершенно забываю о том, что на мне лишь коротенький топ на бретельках и шортики размером не больше носового платка. Не вспоминаю и о том, что, возможно, мое лицо после бессонной ночи выглядит, как основательно взбитая кулаками подушка.

– Да уж… – Набираю в легкие больше воздуха и кричу: – Джа-а-астин!

Спохватываюсь, что могла своим криком разбудить папу, но взгляд на часы приносит спокойствие: ему тоже пора бы уже вставать. Через несколько секунд слышится топот на лестнице. Вероятно, американец встал рано, и теперь мой крик оторвал его от завтрака.

– Да? – Говорит он, появляясь в дверях ванной.

Его «yep», (то бишь «да»), звучит всегда по-разному и так оглушительно быстро, что я не успеваю разобрать, то ли он сказал «yep», то ли «yeah», «yes» или «eh». Хотя разницы, на самом деле, – никакой.

– Твое? – Оборачиваюсь.

– О, уже все? – Джастин радостно делает шаг и приседает рядом со мной.

– Ага. – Отзываюсь.

Парень выглядит свежим и бодрым. Волосы у него еще влажные и уложены на макушке послушной, гладкой черной волной, спадающей немного на лоб. Лицо гладко выбрито, и оно находится так близко, что можно разглядеть даже тени от пушистых ресниц на смуглых щеках.

– Что за… – Джастин вдруг прикладывает ладонь к губам.

Вот черт. Так тщательно отрепетированная мной вуаль из грубого холода, которую я планировала на себя нацепить, чтобы выстроить между нами преграду отчуждения, спадает и растворяется в тишине ванной комнаты без всякого следа. Невозможно бытьс ним отстраненной, играть в равнодушие или пытаться держаться подальше, когда видишь его, такого, рядом с собой. Растерянного, потрясенного и забавного до колик в животе.

– Не-е-ет, – оседает он на пол, когда я начинаю тихо хихикать.

– Да-а-а, Джастин. – Теперь моя очередь закрывать лицо руками.

Правда, я смеюсь, а он выглядит так, будто сейчас расплачется.

Парень вылавливает из барабана стиральной машины серо-розовую тряпку и расправляет. С его губ слетает неприличное слово, за ним еще и еще одно. Он держит ее на вытянутой руке и рассматривает с огорчением. Бросив в пустую пластиковую корзину, достает следующую, но и она в том же состоянии – ткань всецело захватил грязно-розовый цвет с неприятным малиновым отливом.

Джастин с шумом выдыхает и отравляет ее следом за первой вещью.

– Все мои носки, – достает и швыряет в сторону корзины, – все футболки. Шорты!

– Ну, хотя бы шорты тебе не пригодятся зимой, – пытаюсь утешить я.

А сама пытаюсь отогнать подальше греховные мысли. Когда этот парень рядом, постоянно хочется прикоснуться к нему. Да что уж там, чего мелочиться – наброситься на него охота! И это желание вызывает почти физическую боль.

– Утешила! – Сердится он, вытряхивая из недр машины все новые и новые серо-буро-малиновые шмотки. – Нет, нет, нет! Как же так? О май гад!

– И еще плюс. – Хихикаю я. – Хорошо, что ты не постирал с ними свою футбольную форму, а то… – Но на этом слове запинаюсь и широко распахиваю глаза.

Следующим, что он выуживает из барабана, оказывается красный кружевной лифчик – мой любимый! «Какого, как говорится, хрена, товарищи?»

– Хм. – Джастин держит его на вытянутой руке и поднимает все выше и выше, чтобы внимательнее рассмотреть.

– Э… – мычу я, хватая ртом воздух. – Это…

– Твое? – Он резко убирает находку в сторону, пресекая мою попытку выхватить бюстгальтер из его цепких пальцев.

– Мое! – Чувствую, как щеки розовеют.

Делаю новую попытку дотянуться.

Кажется, его это только забавит. Джастин поднимает руку выше, сгибает в локте и закидывает мокрый лифчик себе за спину.

– Дай-ты-его-уже-сюда! – Ворчу я в попытке дотянуться. Встряхиваю головой.

И тут до меня доходит, что мы сидим на холодном кафеле, а я почти забралась ему на колени, чтобы отобрать злосчастный предмет одежды. Между нами минимум пространства, носы едва не соприкасаются, а жар его тела чувствуется даже через одежду. И происходит именно то, чего я боялась, чего обещала себе не делать вчера, вытирая слезы в тишине комнаты.

Я, черт возьми, его не игнорирую!

Хотя должна.

– Забери, попробуй. – Говорит Джастин, глядя мне прямо в глаза.

И еще сильнее заводит руку за спину.

Застываю, понимая, что, если потянусь, неизбежно придется коснуться его лица. Щекой, носом, губами – не важно. Все это приведет к одному – к поцелую. Тихонько сглатываю, чувствуя на своей коже его дыхание, и хочу отодвинуться назад, но не могу. Этот парень будто примагнитил меня. Не держит, но и не отпускает. А мое тело безмолвно просит: пусть положит ладонь на мою талию, пусть коснется моей спины.

Наш контакт глазами длится всего секунду, но, кажется, проходит несколько вечностей сразу. Он обжигает, слепит, бьет током и вызывает потерю памяти. Потому что я внезапно оказываюсь в полушаге от того, чтобы поцеловать не своего парня. Почти решаюсь на это, когда где-то в коридоре раздается кашель моего отца.

Отскакиваю от Джастина, словно ошпаренная, падаю на задницу и в ужасе оборачиваюсь. Папа подходит к двери, заглядывает в ванную комнату и сонно спрашивает:

– Что за шум? – Он зевает.

«Ох, папочка, это мое сердце отбивает дикий, безумный марш».

– Вот, сэр! – Говорит Джастин.

Мы все еще сидим с ним на полу на коленях. В немом ужасе поворачиваюсь к парню и вижу: американец указывает на корзину, в которой горой навалена мятая, влажная одежда грязно-розового цвета. Лифчика нет, он вовремя его спрятал.

– М-да… – Тянет отец, качая головой. – Не повезло тебе, сынок.

Чешет затылок, разворачивается и топает обратно в спальню.

– Дай сюда! – Шиплю на Джастина, едва шаги стихают. – Быстро!

Он ехидно усмехается:

– Из-за этой штуки я лишился почти всего своего гардероба.

– Давай! – Требую, вытянув ладонь.

Мысль, что он держал в руке мое нижнее белье, плавит мозги.

– Немножко вежливее, пожалуйста. Попроси, как следует. – Шаловливые чертики пляшут в его глазах.

– Давай сюда мой лифчик, быстро! – Пытаюсь заглянуть ему за спину. – Как он, вообще, оказался среди твоей одежды?

– Это тебя нужно спросить. – Играет бровями парень.

– Меня?! – Кричу шепотом. – Ты же не хочешь сказать, что я специально его подкинула?! Смотреть нужно было внимательнее, что толкаешь в… в… как ее там, по-английски?

– А ты не раскидывала бы свои вещи везде. – Он достает из-за спины ярко-красный бюстгальтер и, словно специально, чтобы лучше рассмотреть, крутит его в воздухе перед нашими глазами.

– Ох! – Выдергиваю лифчик из его руки. – Я не раскидывала. Он лежал… лежал… в корзине! В общем, не там, куда ты должен совать свой нос! – Комкаю белье в руке и спешно поднимаюсь с пола. – Сочувствую насчет твоих вещей, но я не виновата!

– Конечно же. – Усмехается он, вставая.

– Забирай все это. – Беру корзину и, ощущая, как лицо вспыхивает от смущения, кидаю в нее оставшуюся в барабане одежду. Чтобы сделать это, мне опять приходится наклониться. – И иди. Мне нужно принять душ.

Оборачиваюсь и шумно выдыхаю, поняв, куда он только что пялился. Но Джастин скрывать этого и не думает. Сложил руки на груди и медленно поднимает взгляд на мое лицо с видом: «Эй, ты только что что-что сказала? А то я немного увлекся»

– Держи. – Вручаю ему корзину, вынуждая расцепить руки. Подталкиваю к выходу. – Иди, а то в универ опоздаем.

– Злая… – В его голосе столько наигранной печали. – Злая, бессердечная Зоя… – Выходит наружу и оборачивается, чтобы бросить на меня задумчивый взгляд. – Ты ранила меня в самое сердце…

Отвечаю ему тем же – хитрым и наглым прищуром. Затем резко захлопываю дверь и закрываюсь.

«Мамочки! Что это сейчас было? А? Да он же… Да мы же… заигрывали друг с другом! Флиртовали! Бессовестно и открыто… И мне это жутко понравилось… Все, мне конец…»

Машу ладонями себе в лицо в попытке охладить его. Поворачиваюсь к зеркалу над раковиной и вижу, что щеки стали густого помидорного оттенка. Включаю холодную воду, наклоняюсь и, зачерпывая полные пригоршни, умываюсь. Не помогает. Не помогает!

«Вот, дурочка, а ведь ты вчера обещала себе прекратить даже думать о нем!»

29

Джастин

Мне нравится видеть, как она улыбается. Приятно осознавать, что все чаще это происходит благодаря мне. И если для того, чтобы ее лицо светилось улыбкой, нужно прикладывать усилия, я готов делать это хоть двадцать четыре часа в сутки.

– Зачем ты взял с собой эту штуку? – Удивляется Зоя, вышагивая по бортику в сторону университета.

Лихо подпрыгиваю, делая «кикфлип». Скейт вращается на триста шестьдесят градусов в воздухе, а затем я приземляюсь на него снова.

– Упадешь, переломаешь руки и ноги. – Она все еще пытается казаться серьезной и безразличной, но получается у нее плохо.

Вздрагивает, когда я пытаюсь сохранить равновесие на неровной дороге. Смотрит на меня лишь искоса, старательно делая вид, что увлечена своей обувью. Насупилась вся, руки в карманах – ну, чистый образец неприступности.

– Это невозможно, – отвечаю.

И тут же, присмотрев симпатичную щель в асфальте, ставлю правую ногу в центр доски, левую к носу скейта. Немного приседаю, скольжу – щелчок! Поднимаюсь в воздух, выполняя «нолли» и плавно опускаюсь обратно на землю.

Смеюсь, замечая, как Зоя морщится – переживает за меня. Это хорошо: меньше будет смотреть себе под ноги, воображая себя Красной Шапочкой перед волком.

– Хочешь попробовать? – Делаю толчок и подъезжаю к ней.

– Кто? Я? – Она отшатывается и чуть не падает в траву, оступившись.

– Да, ты. – Успеваю ухватить ее за руку.

Скейт врезается в бортик, заставляя меня переступить на асфальт.

– Ни за что! – Зоя мотает головой.

– Не бойся! – Тяну ее за собой. – Будет весело. Вставай!

Она в нерешительности переставляет ноги, оглядывается по сторонам, словно ища защиты у кого-то невидимого, но от меня так просто не отделаешься. Ее ступни осторожно касаются по очереди доски. Руки взлетают вверх в поисках поддержки и тут же находят ее – я перехватываю их на лету.

– Держу, держу, – заверяю, видя, как напрягаются ее плечи при каждом покачивании скейта.

– Ой, – восклицает она, когда доска приходит в движение.

– Вот так. – Тяну ее за руки за собой. – Тихонько.

– Мама! – Зоя переходит на русский. – Ой, мама!

А я качу ее по краю дороги, рассекая кроссовками ворох из желтых листьев.

– Нравится? – Спрашиваю, крепко обхватывая крохотные ладони.

Тяну одновременно за обе руки, осторожно двигаясь вперед спиной и постоянно оглядываясь.

– Нет, – пищит она.

Но на лице уже сияет робкая улыбка. В глазах – детский восторг от происходящего.

– Кого ты пытаешься обмануть, Зайка? – Усмехаюсь, продолжая подтягивать ее к себе за руки. – Тебе нравится!

– Нет, – смеется она, наклоняясь вперед, чтобы не упасть.

Ветер раскидывает по плечам ее светлые волосы.

– Не ври. – Усмехаюсь, ускоряя шаг. – От меня ничего не скроешь. Ничего!

– А-а-а! – Кричит она от страха и сильнее вцепляется ногтями в мои ладони. – Нравится, да! Да!

– То ли еще будет, – обещаю.

Но тут же замедляю шаг, чтобы не пугать ее еще сильнее.

Так мы добираемся до проезжей части, переходим ее пешком, а потом продолжаем катание. Дорога до университета пролетает будто в минуту.

Холод между нами тает окончательно. На глазах – слезы от смеха у обоих, руки разжимать теперь не хочется совершенно. Даже когда Зоя спрыгивает с доски у лесенок на крыльце, даже когда ей больше не требуется моя помощь, мы не отпускаем друг друга. Смотрим в лицо, тщетно пытаемся отдышаться и перестать хохотать.

– Привет! – Разрушает идиллию знакомый голос.

Оборачиваюсь. На верхней ступени стоит Вика. Ладони Зои мгновенно, словно по команде, выскальзывают из моих рук. Хватаю скейт, и мы поднимаемся.

– Привет, – бросаю Вике на ходу. – Как дела?

– Отлично. – Как только мы поравнялись, она начинает движение с нами. – Сегодня нас официально наградят за первое место на турслете! Здорово, да?

– Угу. – Кивает Зоя, ускоряя шаг. Она прижимает сумку к груди, ее лицо снова приобретает безразличный вид. – Здорово.

– Так что не расходитесь сегодня после занятий. – Вика старательно улыбается, заглядывая мне в глаза.

– Хорошо, – говорю.

– И вот еще. – Она протягивает мне какой-то флайер. – В пятницу будет концерт. – Девушка явно нервничает из-за присутствия Зайки, смущается. – Я подумала, может… – Ловит мой взгляд и прикусывает губу. – Ты… – Отбрасывает волосы назад, замешкавшись возле двери в аудиторию. – Ладно, потом. – Отмахивается. – Спишемся.

– Э… О’кей. – Бормочу я, убирая листок в карман.

– Она хотела, чтобы ты пригласил ее с собой. – Шепчет Зоя, когда мы занимаемся свои места.

– И? – Бросаю скейт под стол. Достаю тетрадь. – А если я не хочу?

Зайка устраивается удобнее и упирает подбородок в ладонь:

– Вика – красивая. А ты… парень свободный. Думаю, вы бы подошли друг другу. Тебе, – она пожимает плечами, – стоит к ней присмотреться.

Она не смотрит на меня. Смотрит на преподавателя, который только что вошел и поставил свой портфель на стул. Вот же вредина эта девчонка!

В кабинет на цыпочках входит Маша, за ней расслабленно и почти вальяжно – Дима. Мы коротко машем им в знак приветствия и вместе со всеми затихаем – лекция (на которой я ни черта без Зои не пойму) уже начинается.

Поворачиваю голову налево и замечаю, что взгляд Вики устремлен на меня. Девушка обернулась и сжала губы в подобие печальной улыбки.

– А ты знаешь… – Прочищаю я горло и задумчиво барабаню пальцами по столу. – Пожалуй, я прислушаюсь к твоим словам, Зоя.

– Вот и правильно, – едва слышно бормочет она.

Зоя

– И я сама предложила ему приударить за нашей пиявкой, – наконец, сознаюсь я.

– Не-е-ет, – протягивает Маша.

Мы сидим на стадионе, заняли несколько сидений в самом верхнем ряду. Она вытирает с лица капли воды и громко кашляет. Только собралась попить водички, а тут я на нее эту новость вываливаю.

– Это будет справедливо, Маш. – Кутаюсь в ветровку. После обеда становится прохладно и зябко. – Он – свободный парень, нас с ним ничего не связывает. Да, может, есть какая-то симпатия, но я не уверена. Джастин очень общительный, люди к нему тянутся, и он со всеми так общается, как со мной. Так что…

– Не-е-ет, – опять выдает подруга. – Со всеми? Честно? Тогда я должна сообщить, что ты слепа!

На секунду зависаю, выхватив глазами его силуэт из десятка игроков на поле. В футбольной форме он выглядит жилистым, подтянутым и крепким. А как двигается: будто всегда точно знает, куда полетит мяч, и оказывается там в самый нужный момент. Принимает подачи ловко, передает их быстро и четко, в то время как от его партнеров по команде мяч, кажется, отскакивает, как от дерева.

Похоже, я его идеализирую.

– И ты отдаешь такого парня в лапы этой хищницы? И еще думаешь, что это будет правильным решением? – Машка застегивает кожаную куртку под самое горло и трет замерзшие руки друг о друга. – А что ты будешь чувствовать, когда будешь видеть их вместе?

– Привыкну.

– Не знаю. – Она качает головой. – Такой красивый парень, необычный. На вид разгильдяй и наглец, а в общении душка! Девчонки наши часами готовы его слушать. От акцента балдеют. Знаешь, им ведь плевать, сколько бабла у его родителей, гораздо важнее, что он – красавчик и обаяшка. А вот Вике нет. Она хоть и предлагает ему себя открыто, но все ходы просчитывает наперед. Если вцепится – ни за что потом не отдаст. Я думала, ты будешь бороться…

– Маш, господи, ты чего? – Складываю ладони вместе. – У меня же есть Слава! Ты все время про него забываешь.

– А ты сама тоже давно про него забыла, – ворчит подруга, – только боишься себе в этом признаться. Просто сравни их, Зой. Их сравни между собой. И ответ будет очевиден. И явно не в пользу Славы.

– Маш, я не могу так поступить с ним. Это же Слава. – Мой голос становится похож на едва слышимый писк. – Он любит меня!

Она задумчиво чешет лоб. Хмурится:

– Значит, нужно честно сказать ему, что любишь другого.

– Как? – Мне кажется, что я уменьшаюсь в размерах от страха. – Сказать, что все, что было между нами в течение двух лет – ничто? Почему? Потому что приехал какой-то парень, и за месяц общения я вдруг поняла, что влюбилась? Да я Славе сказала «люблю», наверное, только через год! Когда привыкла к нему, стала доверять.

– Ты сама только что ответила на свой вопрос. – Сурикова закатывает глаза.

– Он вчера так завелся… – Я начинаю вспоминать, и все мое тело привычно покрывается мурашками. Меня колотит. – Увидел этот снимок у Джастина в соцсетях. Покраснел, будто в гнездо с шершнями лицо опустил, и давай орать на меня. Я так испугалась, никогда его таким не видела…

– Кричал на тебя? – Маша поворачивается ко мне.

– Слова всякие жуткие говорил… – Сглатываю. – А я в таком шоке была, что как мантру повторяла: «люблю, люблю, я же тебя люблю». Боялась, что он заподозрит что-то. Думала, меня это спасет от его обвинений. Просто врала. Чтобы выпутаться… как последняя сволочь! И ненавидела себя за это…

– Зой, ты чего? – Она обхватывает мое лицо руками.

Мне так больно, что горло перехватывает, и дышать становится тяжело.

– Как я могла, Маш? Он все правильно сказал… «Вот какая ты стала»! Когда, Маш? А? Когда я успела стать такой? – Всхлипываю. – Смотрю на Джастина, будто до него мужчин не видала. Как голодная! Обо всем забываю. Он рядом – мне хорошо. Хочу его дико, до боли, до ломоты во всем теле. Всего его хочу – целиком. Ни мозги, ни тело мое мне не подчиняются. А о Славе и не вспоминаю даже…

Чувствую, как горячая слеза скатывается по щеке. Машкины глаза расширяются от волнения. Она принимается стирать пальцами влагу с моего лица.

– Тихо, тихо, моя хорошая.

– Нельзя так! Всего за месяц сойти с ума. – Зажмуриваюсь. – Нельзя предать того, кто тебе верил. Даже если это любовь. Черт с ней! Мне так стыдно… Пообещала себе вчера, что все это прекратится. Что буду игнорировать его, держаться подальше. Не получается! – Тяжело вздыхаю. – Как, скажи мне, можно держаться подальше от него? От него?! – Киваю в сторону поля. – Я только и думаю сейчас о том, что мы вернемся домой и после ужина будем валяться на диване, учить долбаные тридцать русских слов и хохотать до колик в животе, потому что он будет произносить не «пятка», а «патка» или весь вечер убьет на то, чтобы просто сказать «хлеб». А потом я уйду в свою комнату и буду молиться, чтобы он не пришел и не позвал меня на крышу. И желать буду этого так сильно, как ничего и никогда не желала!

– Слушай, я… – начинает Маша.

Но я убираю ее руки со своего лица и начинаю лихорадочно мотать головой.

– Нет, не говори мне ничего! Знаю, что ты скажешь. Не надо.

– Зоя, все равно кому-то будет плохо. Либо одному Славе, либо вам обоим с Джастином. По-другому не бывает.

– Да откуда ты знаешь? – Вытираю вновь выступившие слезы, отворачиваюсь и впиваюсь глазами в зеленое покрытие поля. – Может, ему вообще по барабану? Фло у него там какая-то или Вика! Может, без разницы ему? Я тут раздумываю, а не порушить ли мне стабильные отношения ради этого парня, а он ко мне, может, ничего и не чувствует!

– Чувствует… – Говорит она тихо.

Я поворачиваюсь и вижу на ее лице такие растерянность и замешательство, будто подруга знает что-то такое, чего не знаю я.

– Он Диме говорил. Сам. – Машка виновато поджимает губы. – Еще до турслета.

– Что именно?

– Не знаю. – Похоже, тут она искренна. – Калинин не говорил подробностей. Мы просто обменялись информацией. Кратко…

– Вы что?!

– Зой…

– Ты сказала своему парню, что мне нравится Джастин?! – Чуть не подпрыгиваю.

– Вообще-то все не так было. – Выпаливает она, уставившись на меня. – Я спросила, зачем он его водкой угощал перед соревнованиями, и он признался, что хотел расслабить парня. Потому и отправил его к тебе в домик тогда ночью. Чтобы вы могли поговорить уже наконец. Никто из нас почти до самого утра не заходил к вам, чтобы не мешать. Знаешь, как трудно было удерживать Никиту с Иринкой? Димке пришлось развлекать Медведева разговорами чуть не до самого рассвета!

– Ты сказала своему парню…

– Но, блин, на вас посмотришь… Все эти «зайки», объятия, взгляды – только тупой бы не догадался! – Маша взмахивает руками. – Мы просто хотели помочь вам, прости…

– Девчонки, а вот и ваши хот-доги! – Из-за спины появляется Дима. Передает нам еду, горячий кофе и садится рядом. – Так, а чего кислые такие? – Поворачивается ко мне. – Заяц, а у тебя, вообще, глаза на мокром месте. Кто обидел? Говори, я быстро с ним разберусь.

Он сжимает татуированную руку в кулак и выдвигает вперед нижнюю челюсть. Выглядит воинственно.

– Все хорошо, просто…

– Просто Стасик не хочет ставить ей зачет, отправил на пересдачу! – Улыбается Маша, перехватывая его кулак.

– Стасян? Вячеславович? Да мы с ним вроде крепко скорешились. Хочешь, поговорю?

– Не надо! – Вскрикиваем мы обе одновременно.

Я прячу взгляд.

«Они все знают. Про нас с Джастином. Ситуация – хуже некуда»

– Ладно. У меня тут кое-что есть. – Дима ставит стакан с кофе под ноги и принимается шарить по карманам. – Тебе должно понравиться. – Он достает свой смартфон и находит нужный снимок. Показывает. – Вот.

«Ради всего святого! – Во рту пересыхает. – Хуже есть куда»

– … – Нецензурное выражение срывается с моего языка.

На фотографии мы с Джастином. Судя по всему – раннее утро. Тусклого света из окна недостаточно, потому очертания на снимке не четкие, но при желании действующие лица вполне узнаваемы: я и мой американец лежим в обнимку поверх простыней. В одежде. Он обнимает меня сзади, накрывает сверху своей большой, сильной рукой. Прижимается носом к моей макушке. Я выгляжу совсем крошечной в гнездышке из его рук, и даже наши ладони с переплетенными (!) пальцами заметно различаются по размеру, и это очень бросается в глаза.

– Дим… – Выдыхаю.

– Круто, да? – Его брови вздымаются. – Так мило, что нельзя было не сфотографировать!

Мои плечи опускаются.

Молчу.

Вот до чего я докатилась. Все свое время провожу с чужим парнем, зависаю с ним на крыше втайне от родителей и с ним же сплю. И пусть между нами ничего не было – о невинности происходившего не может быть и речи. Мы хотели быть вместе, держать друг друга в своих объятиях и ощущать тепло наших тел. Это самая настоящая измена, и она на моей совести.

– Удалишь? – Спрашиваю тихо.

Не могу представить, что сделается со Славой, если это фото попадет к нему.

– Чего это ради? – Усмехается Дима, пряча от меня телефон. – Что бы вы, двое, прибили меня потом, когда сойдетесь? Да вы еще будете показывать это фото своим детям и внукам, а те – своим детям и внукам, вот увидишь!

– Перестань. – Мне не до шуток. Дрожащей рукой откладываю хот-дог в сторону. Грею руки о стакан с кофе. – Удали, пожалуйста. Не будет никаких детей и внуков, ясно? И хватит об этом.

Они с Машей молча переглядываются.

– Вы так решили? – Интересуется Дима осторожно. – Без детей ужасно скучно.

Ему все еще смешно. Мне – нет.

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом, – прошу, отхлебнув горячего кофе.

– Давай. – Соглашается он. – Как насчет сходить в клуб в пятницу? Выступают «Дайвёрсы», будет весело. Пашка может достать нам приглашения, я ему сейчас позвоню.

– Помнишь Пашку? – Спрашивает Маша. – Моего брата? Так вот он играл у них на басухе этой весной. Ребята предлагали ему остаться в группе на контракте, но Павлик отказался. У него подруга беременна, и ему сейчас не до гастролей. Дима, кстати, тоже участников «theDiverse» всех лично знает, так что достать билеты не будет проблемой.

– Угу. – Отзываюсь, глядя на поле.

Дима копается в телефоне.

– Кстати, – говорит он, приставляя аппарат к уху, – американец твой очень выделяется на фоне остальных игроков. Папка мой мог бы поговорить с кем надо, чтобы его перевели с основным составом тренироваться, там, может, на него и тренер обратит внимание. А то бегает с семнадцатилетними пацанами из дубля[13]13
  дублирующий состав основной команды


[Закрыть], с кем тут соревноваться? Как над собой расти? – Он выпрямляется. – О, здорово, Пахан. Как дела? Да. Да, я тоже.

Пока он болтает по телефону, не отрываю взгляда от игрока под номером семнадцать. Как же все-таки он хорош…

– Ага, – кивает Дима, – нам бы четыре билета организовать!

– Три, – говорю тихо. – Три билета… Джастин идет с Викой.

Сказав это, не нахожу в себе сил повернуться и посмотреть на их удивленные лица. Знаю, сама виновата. Но то, что мой американец идет в клуб с другой девушкой заставляет меня паниковать гораздо сильнее, чем то, что Слава может узнать о моем коварном предательстве.