Текст книги "Неоконченное дело"

Глава 7

По дороге в Сайденхэм я спросил Бифа о виски, которое он заставил меня похитить из «Кипарисов».

– Вы обещали объяснить свои мотивы, Биф, – напомнил я ему, лукаво посматривая на сидевшую рядом со мной фигуру, поскольку пребывал в убеждении, что он забрал напиток вовсе не по профессиональной необходимости.

– Всему свое время, – ответил он. – Сначала его необходимо подвергнуть анализу.

– Анализу? – переспросил я, невольно улыбаясь столь явному уходу от прямого ответа на свой вопрос. – Зачем же вам проводить анализ виски, если этого человека убили с помощью холодного оружия?

– Потому, – на полном серьезе сказал Биф, – что я подозреваю наличие в виски мышьяка.

После чего больше не стал вдаваться в подробности.

Входную дверь нам открыла Роуз и снова проводила в библиотеку, где мы застали одного только Питера. Как мне показалось, он выглядел усталым и глубоко несчастным, хотя вполне приветливо поздоровался с нами и предложил сигареты.

– Этим утром у нас снова побывала полиция. По-моему, у них нет сомнений, что бедняга Дункан покончил с собой.

– Я крайне сожалею об этом, сэр, – отозвался Биф, и в его голосе звучало искреннее сочувствие. – Вероятно, вы сильно переживаете смерть старика, которого знали всю жизнь.

Питер кивнул:

– Да, мы все здесь испытываем схожие чувства. Он был настолько преданным слугой, каких все реже можно встретить в наши времена. И хотя в последний год или два стал более нервным и чересчур чувствительным, всегда справлялся со своими обязанностями даже лучше, чем я смел ожидать от него. Я испытывал к Дункану своеобразную привязанность. Мне же еще вспоминается, как он отводил меня в детский сад, а вечерами забирал оттуда.

– Но у вас есть хоть какие-то соображения, что могло заставить его пойти на самоубийство? – прямо и резко спросил Биф.

– Как мне кажется, он просто не выдержал напряжения, воцарившегося в доме после убийства. Я знаю, насколько его волновало ожидание вызова для дачи показаний и что его слова могли только повредить моему брату. Однако думаю, его жена сможет сообщить вам больше, чем я. Не хотите ли, чтобы я вызвал ее сюда?

– Что ж, вероятно, побеседовать с ней нам, так или иначе, необходимо, – сказал Биф.

Миссис Дункан оказалась настолько же низкорослой и пышной, насколько муж выглядел тощим и бледным. Рукава платья выглядели слишком узкими для рук, ее лицо было крупным и белым, как посыпанный сахарной пудрой пудинг. На нем не отражалось никаких следов только что пережитого горя, но в манерах сквозила неприязнь к чужакам. Почему-то возникало ощущение, что она распоряжалась своим нервным мужем так же легко, как управлялась со всем остальным на кухне. Но в ней чувствовалось и что-то не совсем здоровое. Быть может, на такую мысль наводили исходивший от нее чуть заметный запах пота или складки чрезмерно разросшегося живота.

– Примите соболезнования в связи с постигшим вас горем, – произнес Биф привычную в подобных случаях фразу.

– М-м-м, – протянула миссис Дункан, как будто соболезнования показались ей двусмысленными.

– Лично у вас не возникает сомнений, что он сам наложил на себя руки? – спросил Биф.

– Никаких, – ответила кухарка. – Он уже грозился сделать это раз десять. Его привела в отчаянное расстройство ситуация в доме. – Она бросила почти обвиняющий взгляд на Питера Феррерса. – Так что едва ли теперь стоит чему-то удивляться.

– И все же, – заметил Биф веско, – для нормального человека, как представляется, требуются более тяжелые испытания, чем последние события здесь, чтобы добровольно уйти из жизни. Если бы ему случалось так же часто сталкиваться с убийствами, как, например, мне, он ни за что не пошел бы на такой безумный шаг.

– Причиной послужило не само по себе убийство, – сказала миссис Дункан. – Дело в его бессмысленной верности этой семье. Я не уставала твердить ему, что он слишком напряженно работает. Муж порой не мог заснуть ночью, если его не устраивал порядок, наведенный накануне в доме. «Делай, что тебе положено, а остальное – не твоя забота», – говорила я ему. Но нет. Ему не давало покоя, понравилось ли мистеру Стюарту то, почему мистер Питер изволил сказать это. И так он доводил себя почти до исступления. А когда произошло несчастье, муж буквально обезумел. Я же ему сразу заявила, что смерть мистера Бенсона – невелика потеря. Но он только мне возражал: «Кабы ты знала все, что знаю я». Или: «Надеюсь, мне никогда не придется рассказывать о некоторых подробностях». То есть все в таком роде.

– Ну, разве я не оказался прав? – с триумфом обратился Биф ко мне и к Питеру. – Сказал же, что старик знал гораздо больше, чем пожелал сообщить нам.

– Что ж, – покачала головой вдова, – если и так, то теперь он унес все с собой в могилу. Ведь со мной он ничем не делился. Только нервничал, не находил себе места и пугался каждой тени, словно кто-то постоянно торчал у него за спиной. Бормотал во сне, но так ничего толком мне и не рассказал.

– Когда вы впервые заметили перемену в его поведении?

– Если честно, то он стал сам не своей еще со времени смерти старого хозяина. Хотя, казалось бы, немного денег, завещанных ему тогда, могли, наоборот, приободрить его.

– О какой сумме идет речь? – спросил Биф, и я почувствовал, что им на сей раз движет одно лишь любопытство.

– Да не о такой уж и большой, – ответила миссис Дункан, чуть насторожившись. – Фунтов триста или около того. Если прибавить к этому его прежние сбережения, то ему вполне хватило бы на покупку хорошего небольшого паба где-то в окрестностях. Но только он, конечно, и слышать не желал об этом. Ему хотелось вечно оставаться здесь и ухаживать за мистером Стюартом до конца дней своих. И вот вам! Так оно и вышло!

– Но все же, – попытался утешить Биф, – теперь вы, вероятно, сможете купить себе уютный домик.

– Так я и собираюсь поступить, уж будьте уверены, – заявила миссис Дункан. – Как только уляжется шумиха.

– Не могли бы вы уточнить, что конкретно сказал ваш муж, отчего вы теперь уверены в его добровольной смерти?

– А так и сказал, что наложит на себя руки. Не далее как вчера вечером. После того вторичного допроса, устроенного вами. Ему и так сделалось дурно после ответов на вопросы полицейских, а тут еще вы добавили. Он мне заявил: «Суда я просто не выдержу». А уж когда ему пришлось отправиться к судебно-медицинскому эксперту, он чуть сознания не лишился. И когда понял, что ему предстоит участие еще и в суде над мистером Стюартом, он этого пережить не смог. Кстати, он оставил записку.

– Неужели? Он написал предсмертное письмо?

– Да. Оставил записку на столе в кухне. Полиция забрала ее, хотя записка предназначалась мне лично. Он написал, что больше не в состоянии выдерживать всего этого – допросов и прочего, – а потому собирается повеситься. Так он и сделал. Причем прямо у меня в кладовке, оставшись в одной ночной рубашке.

– Когда примерно это произошло?

– Не могу сказать с уверенностью. Вчера вечером он лег в постель одновременно со мной. Где-то около десяти часов. Разумеется, нам обоим не стоило задерживаться в этом доме ни на день после убийства, но власти внушили, что без наших показаний не обойтись. Как тут было поступить? Ничего не поделаешь. Думаю, потому у бедного Дункана мозги и съехали набекрень, ведь его постоянно вызывали в библиотеку, где нашли труп. А утром он тоже оказался мертвым.

– Значит, у вас с ним была общая спальня? – спросил Биф.

– Да, – лаконично ответила миссис Дункан.

– Но отдельные кровати? – предположил сержант.

– Если уж вам охота влезать в такие подробности, то да – отдельные, – последовал ответ.

– И вы не слышали, как он встал и вышел из комнаты?

– Нет. Но в том не было ничего необычного. Он вечно о чем-то беспокоился по ночам. Очень волновался, и почти всегда попусту.

Голос Бифа приобрел мрачный тон.

– А где он сейчас? – спросил он кухарку.

Показалось, что из всех присутствовавших подобный вопрос ее смутил меньше остальных.

– Да в той же кладовке. Лежит, накрытый простынкой. Полиция посчитала это пока достаточным.

Биф заново скрестил ноги.

– А сейчас я хотел бы задать вам вопрос относительно прошлого, – сказал он.

Миссис Дункан вновь чуть заметно насторожилась.

– Я мало о чем могу вам рассказать, – предупредила она.

– К примеру, как часто посещали дом гости? Насколько регулярно наносили сюда визиты?

– Сюда почти никто не приезжал, если подумать. Раньше порой заглядывал преподобный Смайк, когда собирал по подписке деньги на благотворительность. Еще доктор Бенсон, мистер Питер, а больше я сейчас никого и не припомню.

– А когда старый мистер Феррерс был еще жив?

– Да то же самое. Очень мало незнакомцев бывало тут. Прибавьте только его стряпчего и адвоката мистера Николсона. Да был еще один юрист, часто являвшийся по делам, но он, кажись, виделся только с мистером Стюартом.

– Как его фамилия? – спросил Биф, прилежно делая записи в своем блокноте.

– Орпен, если не ошибаюсь, – ответила кухарка так, словно говорила о человеке, вызывавшем у нее неприязнь.

– Вы его хорошо помните? – Биф обращался теперь к Питеру Феррерсу.

– Да, хорошо. Но только на самом деле его фамилия Оппенштейн. А чем он занимался, я так до конца и не выяснил.

– Он появлялся здесь в последнее время? – Биф снова задал вопрос миссис Дункан.

– При мне после смерти старого мистера Феррерса он приезжал сюда только однажды, и с тех пор я его больше не видала.

– Гм. Наверное, это все, что я хотел у вас узнать, миссис Дункан. Спасибо вам большое. О, между прочим…

Ей пришлось повернуться от двери, до которой она уже почти добралась.

– Ну, теперь-то чего? – спросила она недовольным тоном.

– Кто ведет в этом доме хозяйственную бухгалтерию?

Если это было вообще возможно для женщины подобного телосложения, она как будто окаменела.

– Я сама, – ответила миссис Дункан почему-то очень громко.

– Кто-нибудь проверял бухгалтерские книги?

– Не знаю, заглядывал в них мистер Стюарт или нет, хотя никакой разницы все равно не было бы, – выпалила она на одном дыхании. – В конце каждого месяца я сдавала отчетность, и там у меня все сходилось точка в точку. Я выдавала жалованье горничным, Дункану и самой себе тоже. Оплачивала все необходимые страховки и следила за расходами. И ежели у вас есть ко мне какие-то претензии по этому поводу…

– О нет, – поспешил заверить ее Биф. – Не сомневаюсь, что в книгах у вас полный порядок.

Не приходилось удивляться после этого, что миссис Дункан, выходя, оглушительно захлопнула за собой дверь.

Биф повернулся к Питеру Феррерсу:

– Как хотите, но меня больше не поражает тот факт, что старый дворецкий наложил на себя руки. Жить с такой норовистой особой! А? Как вам кажется? – скорее констатировал, чем спросил он.

Но потом спохватился, поняв, что прямого отношения к расследованию это не имело, а Питер находился не в самом подходящем настроении для фривольных шуток после трагедии, в ходе которой двое близких ему людей лишились жизни, а брат оказался арестован по обвинению в убийстве. И потому добавил несколько слов вне связи с прежней своей мыслью:

– Но я все равно весьма сожалею о случившемся.

Питер кивнул.

– Да, она, пожалуй, немного крикливая, – согласился он. – Но зато повариха отменная.

– Полицейские уведомили вас о своем намерении вернуться снова? – спросил Биф.

Питер бросил взгляд на наручные часы.

– Да, около полудня, так они сказали.

– Кто у них за старшего? – полюбопытствовал Биф.

– Некий инспектор Стьют.

Биф громко хлопнул себя большой ладонью по бедру.

– Боже мой! Старина Стьют! – воскликнул он с ухмылкой. – Интересно, что он скажет, когда мы с ним встретимся здесь нос к носу? Боюсь, он никогда не проявлял ко мне особого почтения, этот Стьют. Талдычил про свои современные методы и прочее. А потом ему очень сильно не понравилось, когда я взял и запросто докопался до разгадки преступления в Брэксэме.

Я посмотрел на Бифа с некоторой озабоченностью. В прежние дни ему хотя бы хватало такта скромнее отзываться о своих успехах, если приходилось иметь дело с более квалифицированным детективом. Но теперь, когда он вошел в роль частного сыщика, его самомнение удвоилось. Биф напускал на себя вид профессионала во всем. Это сквозило даже в том тоне, с каким он поинтересовался у Питера о местонахождении ближайшего телефонного аппарата.

В усадьбу «Кипарисы» телефонная линия еще не была проведена, но в нескольких десятках ярдов ниже по улице стояла будка телефона-автомата. Когда мы с Бифом добрались до нее, он с мальчишеским упорством настоял, чтобы я тоже втиснулся в будку и присутствовал при его разговоре. Нам почти негде было повернуться, а ведь ему пришлось при этом сначала пролистать справочник.

– Хм, здесь значатся только три Оппенштейна. Уже хорошо.

Его крупный, сплющенный ближе к ногтю указательный палец не без труда справлялся с набором номера, но Бифу все же удалась эта операция. Я вынужден был слушать, как с неуклюжей и вкрадчивой вежливостью он спрашивал человека на другом конце провода, знаком ли тот с мистером Феррерсом, и получил краткое «нет». Ничуть не обескураженный, он набрал следующий номер и на прозвучавший ответ воскликнул:

– Ах, так вы, стало быть, поддерживали с ним знакомство когда-то?

Потом, как я догадался, его собеседник не пожелал ничего больше с ним обсуждать. Но лицо Бифа сияло довольством, когда он с трудом повернулся и посмотрел на меня.

– Как я и думал, – сказал он. – Ростовщик. Вот кто это.

Глава 8

Во входную дверь позвонили, и Феррерс тихо заметил, что, вероятно, вернулась полиция. Он оказался прав. Несколько минут спустя Роуз привела к нам в комнату инспектора Стьюта. Я не встречался с ним ни разу после завершения расследования дела в Брэксэме, и меня немного волновала его возможная реакция на присутствие в доме Бифа. Я живо помнил его энергичную и порывистую манеру двигаться, хладнокровие и эффективность в работе, поэтому мне сразу подумалось, что ему ненадолго хватит терпения видеть рядом с собой лишенную всякого светского лоска фигуру моего друга, выслушивать его вечные гипотезы.

Он, однако, приветствовал Бифа хотя и коротким, но вполне дружелюбным наклоном головы.

– Мне уже доложили, что вы здесь, – сказал он без намека на недовольство. – Насколько я понял, теперь вы стали независимым частным сыщиком, верно?

– Вас правильно информировали, – отозвался Биф, и мне почудилась в его ответе некоторая скрытая агрессивность. – И меня пригласили сюда, чтобы добиться снятия с мистера Стюарта Феррерса обвинения в убийстве. Причем мне уже известно достаточно, чтобы считать его арест совершенно ничем не оправданным.

Стьют кивал и улыбался, слушая его.

– Очень хорошо, Биф. Продолжайте.

– Охотно, – согласился Биф. – Вот только, по моему мнению, и мне и вам удастся сэкономить время и умственные усилия, если сначала вы изложите те соображения, на основании которых собираетесь строить обвинение против Стюарта Феррерса.

Стьюта, казалось, и это вполне устраивало.

– Вы так думаете? – спросил он. – Хорошо же. Только послушайте меня. Вы будете вести себя цивилизованно и не станете путаться у нас под ногами. Искренне рад новой встрече, но на сей раз дело представляется мне столь срочным, что я не потерплю в нем никаких проволочек.

Питер Феррерс внезапно встал.

– Вижу, для меня разумнее всего будет предоставить вам возможность обсудить детали дела между собой, – сказал он. – К тому же у меня нет ни малейшего желания заново выслушивать известные подробности.

И он покинул комнату.

Биф с нежностью посасывал кончики своих усов. Потом, как только Питер Феррерс нас оставил, разразился тирадой:

– Ваши слова едва ли справедливы, инспектор. Вы же прекрасно знаете, каковы правила игры в таких случаях. Так это делалось всегда. Вы сообщаете мне о том, что известно вам, а я рассказываю об информации, собранной мной, и все в ажуре!

Стьют вздохнул.

– Хорошо. Я вкратце изложу вам свое видение дела, – сказал он, – хотя все настолько очевидно, что любой, кто удосужился прочитать отчеты о нем в газетах, понимает сложившуюся ситуацию. Но вас, Биф, я попрошу об одном. Не затевайте сразу же затяжных споров и дискуссий. Вы должны полностью избавиться от иллюзии, что удача, сопутствовавшая вам в расследовании предыдущего дела, позволит теперь отнимать у полиции драгоценное время по любому поводу. Прежде всего – и это самое главное, – отпечатки пальцев Стюарта Феррерса обнаружены на рукоятке кинжала, с помощью которого умертвили Бенсона. Только его отпечатки, и больше никаких других. Кроме того, нам достоверно известно, что в тот вечер Стюарт поссорился с Бенсоном, и, как мы выяснили у Дункана, ссора носила крайне серьезный характер. Стюарт ко времени убийства оставался с Бенсоном в доме наедине, если не считать прислуги. Однако дворецкий, повариха и две горничные, несомненно, вне подозрений, поскольку не имели для совершения преступления ни мотивов, ни реальной возможности.

Мы имеем также показания шофера-садовника. Стюарт предусмотрительно предоставил ему на тот вечер выходной, но прежде детально расспросил о системе установленных заранее передач, зная, что именно такой механизм установлен на автомобиле Бенсона. Вероятно, замысел состоял в том, чтобы вывезти тело Бенсона на его машине в некое место, откуда сам Стюарт мог добраться до дома пешком; позже труп обнаружили бы, посчитав смерть врача самоубийством. Кроме того, мы заполучили документ, которого вы пока не видели. Даже не знаю, почему я должен демонстрировать его вам, хотя надеюсь, он раз и навсегда убедит вас в том, что, вмешиваясь в следствие, вы только понапрасну тратите мое время. А потому – вот эта бумага. Хочу уточнить – ее обнаружили в кармане Стюарта после ареста.

Стьют достал из внутреннего кармана своего пиджака сложенный лист бумаги размером примерно восемь дюймов на четыре, где был напечатан весьма примечательный и почти непостижимый текст:

Получено от Святого Винсента Феррера сорок семь лет адской жизни, отныне заканчивающейся, с итоговой прибылью в размере 500 фунтов.

Ниже оказалась наклеена двухпенсовая марка, поперек которой стояла подпись, по всей видимости, Бенсона.

– Так вот, – продолжал Стьют, – наши эксперты почерковедения тщательно изучили данный документ и подтвердили, что росчерк является подлинной подписью Бенсона. Каков смысл этих строк? По-моему, он вполне ясен. Этот текст заранее подготовили для Бенсона, причем так, чтобы он думал, будто расписывается в получении пятисот фунтов, но в конечном счете как бы признавался в намерении покончить с собой. Несколько раз наполнив стакан Бенсона виски и вручив ему деньги, Стюарт подсунул ему на подпись эту бумагу, и Бенсон даже не заподозрил, что подписывает собственный смертный приговор. Идея Стюарта состояла в том, чтобы усадить Бенсона в его же автомобиль, отвезти в уединенное место и бросить там с кинжалом в горле и с рукой, сжимающей рукоять. Документ, подтверждающий намерение покончить с собой, лежал бы в кармане. Но тут-то и возникла неувязка, из тех досадных для преступников случайностей, которые, к счастью, помогают сыщикам уличать убийц.

Бенсон не приехал на своей машине. Что оставалось делать Стюарту? Вывезти труп в своем автомобиле и, таким образом, оставить множество нежелательных для себя следов, начиная от пятен крови на сиденьях? Возможно, его заметят и подтвердится факт, что он воспользовался машиной в примерно установленное время смерти Бенсона. Нет, этот вариант никак не мог его устроить. Поэтому в итоге он решил так и бросить тело убитого в кресле библиотеки. В конце концов, он совершил преступление без свидетелей и не представлял, каким образом убийство можно связать с ним.

Но подобная возможность осталась. Потому что простейшим методом исключения мы приходим к выводу, что убийство стало делом рук Стюарта. Его совершил некто, находившийся внутри дома. Это не мог быть никто из слуг, а у Стюарта имелись и мотив, и достаточно физических сил, чтобы сделать черное дело. Но, как вы увидите, мое обвинение будет строиться не только на этом.

– Разве это еще не все? – с напускной наивностью спросил Биф.

Стьют снова улыбнулся ему как человек, удовлетворенный тяжким трудом.

– Есть и много другое, – сказал он. – Прежде всего, как я уже упомянул, нами установлен мотив, и даже, вероятно, не единственный. Никто из тех в Сайденхэме, с кем мы беседовали после этого трагического происшествия, не сомневался в одном: в связи между Стюартом и миссис Бенсон. Здесь нет ни единого человека, кто не слышал бы историй об этом, и убийство Бенсона, вполне возможно, стало результатом сложившегося любовного треугольника.

– А как насчет пятисот фунтов?

– Я специально наведался в банк Стюарта, и, как выяснилось, за последние два года он четырежды снимал со своего счета суммы, как раз равные пятистам фунтам, причем получал их в купюрах по одному фунту. Для чего он мог это делать, если не для расплаты с шантажистом? Убедившись в готовности Бенсона расписаться в получении пятисот фунтов, каждый на моем месте задумался бы, за что ему выдавали эти деньги? Едва ли за свои профессиональные услуги. Всего этого, как я убежден, вполне достаточно, хотя уверен, что мы обнаружим новые подробности дела до даты, на которую будет назначен суд.

– Но если все так, как вы излагаете, – упорствовал Биф, – если он передал деньги Бенсону, получив взамен расписку, то почему указанную сумму не обнаружили в карманах Бенсона? Или на самом деле обнаружили?

– Денег при нем не оказалось, – ответил Стьют, – но зато их нашли в спальне Стюарта. После ареста мы наткнулись на них, как и на сфабрикованное признание в самоубийстве.

– Есть еще пара вопросов, которые я хотел бы задать, – заявил Биф.

– Сделайте одолжение, – охотно откликнулся Стьют.

– Вы обнаружили какие-либо следы на подъездной дорожке к дому или в саду на следующее после убийства утро?

Стьют громко рассмеялся.

– Бросьте, Биф! – сказал он со снисходительной доброжелательностью. – Вам пора бы уже перестать быть таким старомодным в своих действиях. Следы! Подумать только!

– Хорошо, я вас понял, но только у меня есть по этому поводу свои соображения, – добавил он, напустив на себя таинственность.

– Могу упомянуть о еще одной небольшой детали, – продолжил Стьют. – Вы видели, где был найден кинжал? На своем обычном месте поверх стола. Кто мог положить его туда? Разумеется, только один человек. А именно тот, который и держал его там, играл с ним десятки раз на дню, а потом возвращал точно на прежнее место. Знаю, улика косвенная, но весьма убедительная.

Не завидую вашему положению, мистер Таунсенд. – Он обратился теперь ко мне. – Мне известно, что требуется для успеха вашего сочинения. Полиция, как всегда, по ошибке арестовывает невиновного, а затем на сцене появляется гениальный частный сыщик, чтобы разоблачить ошибку и вскрыть истинную суть дела. Заранее прошу прощения. Мне бы очень хотелось, чтобы на основе этого преступления у вас получился добротный роман, но на сей раз все оборачивается против вашего замысла. Боюсь, никаких сомнений относительно того, что именно здесь случилось, быть не может. Стюарт виновен, и мы без особых затруднений докажем его вину. Мой вам совет. Собирая материал для следующего произведения криминального жанра, работайте совместно с профессионалами из Скотленд-Ярда.

Я вздохнул. Сказанное им представлялось мне сейчас истиной в последней инстанции.

Но вот на Бифа его слова, казалось, не произвели особого впечатления.

– Лично я вижу в предложенной вами версии пару несоответствий, и мне хотелось бы обратить на них ваше внимание, – сказал он. – К примеру, неужели он оказался настолько глуп, чтобы положить кинжал на прежнее место? Почему даже не попытался представить дело так, словно Бенсон действительно покончил с собой? Да что там! Он даже не догадался положить предсмертную записку в карман самому Бенсону!

Стьют, ничуть не смутившись, в очередной раз снисходительно улыбнулся.

– Вот где сказывается недостаток у вас практического опыта, Биф. Вы черпаете свои представления об убийцах из книжек, где они неизменно блистательно умны и тонко изобретательны, умеют создать для себя непробиваемое на первый взгляд алиби, подкидывая полиции доказательства, чтобы отвести подозрения от себя. В реальной жизни убийства, как правило, совершаются гораздо примитивнее. Людьми, склонными порой делать глупейшие промахи. Вместо того чтобы забивать себе голову замысловатыми сюжетами романов мистера Таунсенда, почему бы вам не познакомиться детально с отчетами о преступлениях в периодической печати? И вы сразу поймете, что убийцы далеко не так умны и часто действуют, не думая о последствиях. Понимание допущенных ошибок приходит к ним слишком поздно.

Биф выглядел теперь несколько удрученным. По крайней мере, больше он пока ничего не стал говорить.

Как раз в этот момент нашу беседу прервало торопливое появление молодого врача, с порога сообщившего Стьюту, что он закончил свой осмотр.

– Осмотр чего именно? – спросил Биф.

В глазах Стьюта промелькнули насмешливые искорки, когда он обратился к доктору.

– Познакомьтесь с бывшим сержантом полиции Бифом, – сказал он, – который теперь участвует в расследовании в качестве частного детектива, представляя интересы мистера Стюарта Феррерса.

Медик наклоном головы приветствовал Бифа.

– Мною осмотрено и изучено тело дворецкого, – пояснял он для него, прежде чем снова обратиться к Стьюту. – Никаких признаков насилия. Не думаю, что остаются хотя бы малейшие сомнения в самоубийстве, совершенном этим человеком без какого-либо постороннего вмешательства.

– Спасибо, доктор, – произнес Стьют, – именно это я и хотел знать, хотя был заранее уверен, к какому заключению вы придете. Этот бедный старик, вероятно, мог даже стать свидетелем преступления. И уж конечно, знал о виновности в нем своего хозяина. И моральное бремя оказалось чрезмерным для него – нормального, честного человека, – вот почему избранный им способ избавления от тягот выглядит вполне объяснимым. Он практически в этих же выражениях высказал все своей жене, и хотя случившееся с ним прискорбно, не могу сказать, что удивлен его поступком.

– Вы не будете возражать, если я взгляну на тело? – спросил Биф.

Стьют повел себя даже более благодушно, чем можно было ожидать.

– Конечно, если вам угодно, – ответил он. – Займитесь этим сейчас же, только не слишком затягивайте, потому что мне пора уже возвращаться в Ярд. Не пойму, зачем вам понадобилось разглядывать труп. Пренеприятное зрелище.

Меня самого даже слегка передернуло, как только Биф покинул комнату.

– Вот уж что мне самому хотелось бы видеть меньше всего, – признал я.

– Мне кажется, в нем говорит самое обыкновенное любопытство, – заметил Стьют. – Он же всегда слыл человеком, который «ничего не упускает из виду». Что ж, позвольте пока с вами попрощаться, Таунсенд. Надеюсь, в будущем ваш старый полисмен при других обстоятельствах даст вам более благодарный материал для творчества. Вам будет лучше поехать со мной, доктор.

И они вдвоем тоже вышли из библиотеки.

А мне припомнился совершенно сбитый с толку Стьют, каким я видел его в Брэксэме, энергично, но бесцельно хватавшийся за различные версии, и меня поразил контраст с его нынешней манерой держаться. Передо мной предстало воплощение хладнокровного, уверенного в себе сыщика. На этот раз настойчиво внушал он нам, что никаких сомнений не было и быть не могло.